Дома как всегда никого не было. Андрей бросил портфель в прихожей и прошел направо, в кухню. На большом, белом столе лежала записка, что в холодильнике макароны с мясом. Андрей прочитал ее, перевернул, вымыл руки и полез в холодильник. Макароны были, видимо, в сковороде на верхней полке. Андрей приподнял крышку, убедился, взял из холодильника вареную колбасу, майонез и кетчуп, толкнул потихоньку дверь холодильника, через секунду она с жадным звуком присосалась к своему месту. Андрей отрезал два куска хлеба, намазал их майонезом и кетчупом, сверху положил нарезанной колбасы, вернул ингредиенты в холодильник, бутерброды переложил на тарелку и, взяв в одну руку портфель, а в другую тарелку с бутербродами, пошел к себе.
Усевшись за письменный стол и жуя первый бутерброд, он думал, чем бы заняться. "Хорошо было бы сделать уроки, чтобы вечер был свободный. Хотя... Зачем нам свободный вечер, если я все равно никуда не собираюсь сегодня. Ленка эта тупорылая..." Он сидел спиной к столу в кресле на колесиках, положив ноги на кровать, и покачивался то влево - к окну, то вправо - к двери и картине маслом про листопад. Он посмотрел налево, на маленький, светлый стол с компьютерным монитором, стоявший рядом с большим, лакированным, старым, почти черным письменным столом. Андрей сладко потянулся в кресле, оно даже затрещало, развернулся, взял второй бутер и включил вилку в розетку, потом переехал к компьютеру, наклонился, и ткнул системник в пупок, тот, словно разбуженный, загудел и замигал.
За компьютером он незаметно, оформив дубль в Эль Класико с Барселоной и убив пару сотен монстров, просидел до самого вечера, когда пришла мама с Наськой, которую на день обычно забирает бабушка. Андрей услышал звук замка в прихожей и вышел. Мама и Наська раздевались, мама - хорошо, а Наська - как умела.
- Какие дела? - спросила мама.
- Гуд, - ответил Андрей подходя.
- Сейчас будем ужинать, - сказала мама, краснощекая с мороза. - А папа не придет. У них дежурант заболел, он останется сегодня вместо него.
- Понятно, - сказал Андрей, облокотившись на тумбочку и сонно разматывая с Наськи шарф.
- Ну что, пойдем ужин готовить? - обратилась мама к Наське.
- Да, - весело сказала Наська, задрав голову и смотря на маму.
На ужин были макароны с мясом и подливкой. Андрей даже пожалел, что не разогрел их на обед, во-первых, потому что они были очень вкусные, во-вторых, потому что мама долго говорила о пользе правильного питания и вреде бутербродного питания.
После ужина Андрей ушел к себе и взялся за уроки. Математика отняла минут пятнадцать - это всегда было легко. История с реформами Петра Первого заняла около получаса нудного чтения. Потом была биология с пищеварительной системой и физика с элементарными частицами. "Скорей бы уже лето", - думал Андрей, доделывая задачу о делении ядер урана. Закончив, он плюхнулся на кровать с темным, узорчатым покрывалом. Он отдыхал, глядя в потолок и ни о чем не думая. И тут из ниоткуда пришла мысль - русский. "Блин, сочинение", - вспомнил Андрей и с досадой посмотрел на потолок.
С сочинением он просидел до десяти. Оно никак не шло, и Андрей весь измучился. Он садился за стол, осененный новой мыслью, принимался писать, и написанное оказывалось полнейшей глупостью, например: "В век компьютерных технологий компьютеры взяли на себя роль двигателей прогресса человечества". Тогда он опять вставал, ходил по комнате, пил на кухне воду, возвращался к себе и снова усаживался за стол. В конце концов его упорство было вознаграждено, видимо, высшие силы сжалились над ним и ниспослали его усталой голове капельку вдохновения. Предложения стали более менее удаваться, и рождение их уже не требовало такого напряжения ума. Закончив, Андрей даже сам себе подивился. Он перечитал все еще раз и остался доволен. Только ошибок теперь...
От желтого света лампы и синего корявого почерка стали резать глаза, хотелось спать. Андрей подумал лечь сразу, но все-таки, зевая, почистил зубы и умылся. Наська уже спала в своей маленькой комнатке напротив, мама тоже ложилась, разложив диван в большой комнате. Андрей пожелал ей спокойной ночи и пошел к себе. Разобрав кровать, он разделся, выключил свет и быстро нырнул под одеяло. Закутавшись в него, Андрей уткнулся щекой в подушку, закрыл глаза и стал следить за светлыми точками и полосами, плавающими перед глазами. Через пять минут он уже спал.
Ему снилось, как он путешествует по мягкому ворсистому миру. Это был бесконечный ковер с замысловатым цветным рисунком. Андрей шел по нему босиком, в трусах. Было тепло, с белого жаркого неба светило белое солнце, и во все стороны, куда хватало глаз, простирался всеми цветами и оттенками ковер. Андрей шел по нему, чувствовал ступнями его щекочущий ворс и вдруг ковер пропал. С неба все также светило невысокое солнце, но под ногами уже было стекло, ровное и гладкое стекло. А под стеклом было видно такое же, как и наверху, белое, слегка голубоватое небо. И теперь во все стороны расходилось от Андрея прозрачное, отсвечивающее стекло. Андрей шел дальше, становилось прохладнее. Он обнял себя руками за плечи, по телу бегали мурашки, стали стучать зубы, пальцы на ногах побелели и от них по всему телу расходился холод. Вдруг перед Андреем, прямо из стекла вырос здоровенный, блистающий, слепящий глаза радужными отблесками хрустальный дракон. Он был будто из расплавленного стекла, его огромные крылья за спиной и весь он то твердел, покрываясь резным рисунком как хрустальная посуда, то вновь становился гладким. И тянуло от него ледяным холодом. Дакрон уставился на Андрея своей вытянутой мордой, со сверкающими зубами и маленькими прозрачными глазками. У Андрея от этого взгляда заледенел лоб, перехватило дыхание и веки стали слипаться от мороза.
Дракон размахнулся затвердевшей на миг когтистой лапой и ударил. Андрей успел отскочить и удар пришелся на стекло, где он только что стоял. Лапа рассыпалась на блестящие осколки, по стеклу прошла волна, дракон взревел клокочущим, звонким воем, на месте разбитой его лапы выросла новая с такими же сверкающими, острыми когтями.
Андрей опомнился, схватил большой осколок лапы и со всей силы кинул им в морду дракону. Осколок ударился о нос и разлетелся на куски. Дракон пытался ударить еще, Андрей уворачивался, все ступни его были изрезаны валявшимися осколками, кровь из замерзших ног текла скупо, и боли почти не чувствовалось, но постепенно движение стало согревать Андрея, и каждый его шаг оставлял на стекле кровавый оттиск человеческой ступни.
Никто не мог одержать верх. Дракон был медлителен, а Андрей слаб. Но когда дракон на мгновение затвердел и покрылся рисунком как хрустальная фигурка, Андрей разбежался и, что было сил, прыгнул на дракона, повалил его на стекло, и тот с оглушающим звоном рассыпался на блестящие, прозрачные куски. Андрей оказался на четвереньках, стоя на горе осколков. Поднявшись на колени, он посмотрел на свои изрезанные ладони. На них падали снежинки и не таяли. С неба все сильнее шел снег. Очень быстро он покрыл уходящее во все стороны стекло и части дракона. Андрей оказался на вершине плоского сугроба. Он поднялся и оглядел себя. Руки были оцарапаны, была ссадина на плече, что-то текло по губе от носа, он облизал губу, вкус солоноватый. Андрей огляделся. Он стоял на своей улице в сугробе перед домом. Большими, удивленными глазами на него смотрел какой-то старик в шубе и что-то невнятно бормотал. Андрей обернулся, окно в прихожую было разбито, на пороге, приоткрыв дверь, в остолбенелом ужасе стояла мама в слезах и ночнушке. Андрею стало плохо, в глазах на секунду помутилось, он пошатнулся, но устоял.
- Мама, - хрипло и удивленно сказал он, придя в себя.
Мама кинулась к нему в снег и обняла, заплакав в голос. По улице уже слышался вой сирены скорой помощи.
В скорой врач вынимал пинцетом из Андреевой руки застрявший осколок стекла. Сам Андрей сидел в одних трусах, закутанный в домашнее одеяло. Щеку, из которой шла кровь, ему залепили пластырем и еще сделали какой-то укол, от которого сразу стало хорошо, и Андрей с детским любопытством принялся рассматривать внутреннее устройство скорой. Растрепанная и некрасивая сейчас мама сидела тут же, ей тоже сделали укол, и она рассказывала врачу, что произошло, изредка, по инерции, всхлипывая.
- Я не знаю, что было до этого. Я проснулась от стука в окно. Я сначала не поняла, что это. Звук был такой мерный, глухой. Я вышла из комнаты и увидела в коридоре Андрюшку. Он стоял у окна в прихожей и бился об него лбом. Я позвала его, он не ответил. Я подошла, смотрю, он стоит босиком на грязном линолеуме, где мы разуваемся, глаза открыты, смотрит в окно и бьет по нему лбом. Я побежала вызывать скорую и, когда вызвала, услышала, как стекло разбилось - звон, треск. Вышла из кухни, смотрю, из окна только ноги Андрюшкины торчат, а сам он уже на улице. Когда подбежала, он уже вылез и стоял в снегу на четвереньках, весь ободранный. Потом поднялся и тут опомнился, увидел меня. А потом вы приехали.
Мама рассказывала все это со странным спокойствием, Андрею показалось, что она сама даже удивлена этому своему хладнокровию. "Наверное, это укол", - подумал Андрей. Ему тоже сейчас представлялось все это происшествие не страшным или каким-нибудь опасным, а забавным и вполне пустяковым.
В больнице Андрею промыли раны, вынули из них все осколки разбитого стекла, обработали антисептиком и заклеили пластырем. Он переоделся в захваченную из дома одежду и сидел сейчас в коридоре больницы, рядом с кабинетом дежурного врача, где мама опять пересказывала всю историю. Действие укола стало проходить, и Андрею становилось жутковато, когда он представлял себе все случившееся, особенно, когда вспоминал лицо матери, стоявшей на пороге дома. В то же время ему было интересно, он побаивался этого своего интереса, но ничего не мог с ним поделать. "Что же это было?"
Из кабинета вышла мама и сказала Андрею, чтобы он зашел. Андрей встал и зашел в кабинет, мама осталась в коридоре. Врач сказал ему садиться в кресло и стал расспрашивать о том, что случилось. Андрей отвечал, что лег спать, все было хорошо - он видел сон. Андрей рассказал о своем путешествии по ковровому миру, о схватке со стеклянным драконом, он замечательно помнил это все, ярко и живо, будто это было на самом деле, а потом, как вдруг оказался на улице, в сугробе. Врач слушал, кивал, потом отпустил Андрея и опять позвал маму. Через пять минут мама вернулась с какими-то бумажками, и они поехали домой. По дороге, в такси, мама расспрашивала Андрея как он и что он, Андрей отвечал, что все хорошо, все нормально.
Дома мама забрала Наську у соседки, тети Вали, которой оставила ее перед тем, как уехать. Потом закрыли разбитое окно упаковочной картонкой от холодильника, сделали посильнее печку, чтобы побыстрее нагреть остывший от сквозняка дом, и стали все вместе пить чай. За чаем молчали, даже Наська молчала и изредка угощала печеньем свою Нюшу: тряпочную, косматую, круглолицую куклу с нарисованными овальными глазами как у Микки-Мауса. Мама потом выпила таблетку, уложила Наську и легла сама - доспать. Было полчетвертого утра. Сам Андрей не представлял, как он сейчас ляжет спать, как он теперь вообще когда-нибудь ляжет спать.
Утром с дежурства пришел папа. Он был чуть повыше мамы и уже чуть пониже Андрея, немножко полноватый и очень живой, подвижный, как ребенок. Лицо у него было круглое, глаза добрые, а губы тонкие. У Андрея лицо наоборот было вытянутое, как у мамы, с большими губами и тонким носом, а от папы он получил широкие скулы. Сам он был худощав. Мышцы росли на нем с трудом и нехотя, но зато из-за почти полного отсутствия жира очень рельефным и красивым выглядел пресс.
Весь этот так неудачно начавшийся день Андрей провел дома с папой и Наськой. Папа только на полчаса отходил в аптеку за прописанными лекарствами. Весь день Андрею хотелось спать, но он не показывал виду. Близился вечер и он со страхом думал, что будет делать, совсем не спать было нельзя, но и как спать, он тоже не знал. А вечером папа сам подошел к нему и сказал, чтобы он ложился спать смело. Папа всегда был понимающим человеком. Он дал Андрею таблетку и пообещал, что, выпив ее, Андрей будет спать как всегда, и все будет хорошо.
И действительно все было хорошо. Андрей никогда не спал так сладко и так беспробудно, как в ту ночь. Утром он чувствовал себя свежим и здоровым на радость себе и всем, особенно маме. Но после обеда они с папой все равно пошли к психиатру. Бородатый, в тонких очках психиатр побеседовал с Андреем и сказал, что сделать какие-либо надежные выводы не представляется возможным, нужно ждать, и выписал только какие-то таблетки.
В школу Андрей не ходил несколько дней, да он и представить себе не мог, как теперь туда пойдет, все соседи знали, что случилось, а, значит, знали и все одноклассники. Через неделю в школу все-таки пришлось идти, и по пути Андрей все время ощущал неприятное какое-то скрежетание внутри. Он представлял себе слухи, которые ходили о нем, сплетни, шуточки и ему становилось противно. Но к удивлению Андрея, когда он зашел в класс, ничего не было. На него, конечно, поглядывали и посмеивались даже пару дней, но очень быстро все забылось и стало как всегда. Он опять стал ходить на каратэ, играть в футбол, гулять с друзьями - жизнь опять пошла своим чередом.
Летом он благополучно сдал экзамены, получил хороший аттестат всего с одной четверкой по русскому и теперь готовился к экзаменам в университет, медицинский, конечно, как папа.
На улице стоял солнечный июнь, деревья шелестели зелеными листьями на теплом ветерке, вода в водоемах была приятна для тела, а солнце неустанно проводило затемнение человеческих популяций.
Летом Андрей часто ходил с друзьями купаться на пруд. Пруд был недалеко от их дома, около километра, на самом краю леса. Вода в нем была прозрачная, чайного цвета от торфа, по краям росли березки, а с одного края лежали на воде живые мосты. Иногда Андрей брал из гаража отцову машину, семерку, и возил друзей купаться на машине, переулками, потому что прав у него не было. И вот два дня назад, с громкой музыкой, смехом и шумом он налетел на пенек. На первый взгляд все обошлось, но дома обнаружилось, что погнута рулевая тяга.
Папа купил в магазине новую, и в выходной они стали менять. Папа показал Андрею гайки, какие нужно открутить, и Андрей стал откручивать. Гараж у них был длинный, но не очень широкий. Все инструменты лежали на стеллажах у задней стены, а у боковых стен не было ничего, там только ходили.
Андрей крутил приржавевшую, неподдающуюся гайку, под потолком гудела ртутная лампа дневного света, папа что-то искал на стеллажах, гремя железками, приседая к нижним полкам и вставая на цыпочки к верхним.
На Андрея сверху что-то посыпалось, прямо на голову. Андрей взял с головы щепотку и поднес к глазам, это была земля. Он посмотрел наверх, раздался гулкий удар и с потолка шахты прямо ему в глаза снова посыпалась земля, Андрей быстро зажмурился, опустил голову и ударился о что-то лбом. Это была машина, их семерка, она стояла поперек туннеля, такая же синяя, только из капота торчал огромный воздухозаборник, колеса были раза в два толще и на крыше было четыре огромных фары. Вытряхивая из глаз песок и часто моргая, Андрей осмотрелся. Он стоял в огромном туннеле, высотой метров пять, освещенном редкими красными лампами, стены и потолок туннеля были укреплены бревнами, уже старыми, серыми, кое-где полусгнившими. Туннель уходил вглубь, медленно поворачивая направо.
Вдруг сзади опять раздался далекий грохот, и с потолка опять посыпалась земля, весь туннель загудел эхом. Андрею показалось, что звук в этот раз был ближе. Что-то явно нехорошее, пугающее было в этих ударах. Ухнул еще удар, все затряслось, машина закачалась, потом еще и еще. Андрей понял, что это напоминает - бег. Кто-то или что-то огромное бежало, оглушительно топая по земле, гром шагов приближался, с потолка и по стенам то тут, то там сыпались струйки земли. Сквозь грохот невидимых, тяжелых шагов стал проступать металлический скрежет и как будто бы рев двигателя. Андрей стоял оперевшись спиной на дверь машины и как завороженный смотрел в темноту туннеля, откуда, все нарастая, гудели удары. Он чувствовал их, каждый удар приносился не только по воздуху, но и по земле, отдаваясь через ноги во всем теле.
Андрей, очнувшись, глубоко и часто несколько раз подышал, воздух был горячий, было вообще очень жарко и сухо. Андрей посмотрел на свои ноги, ноги были босы, весь он был грязный, в каком-то масле, песке, на нем были рабочие, заплатанные на коленях штаны, а на груди футболка - старая, грязная, в черных кляксах. Андрей вдруг удивительно для себя сообразил, что будет очень полезно сесть в машину и завести ее, если она вообще заводится. Может быть в этом страшном грохоте на самом деле и нет ничего страшного, но лучше подстраховаться.
Андрей открыл дверь, ему в глаза сразу бросились красные, спортивные накладки на педалях, маленький, ухватистый руль и красная кнопка на торпедо, над которой было белым написано start. Сиденья были спортивные, с четырехточечными ремнями, заднего сиденья не было вообще, вместо него, уходя в багажник, там размещался чудовищный, восьмицилиндровый двигатель. От него отходил широкий шланг воздуховода, проходя под пассажирским сиденьем, он врезался в панель и был, очевидно, соединен с воздухозаборником на капоте.
С непонятной аккуратностью Андрей сел на сиденье, посмотрел на рычаге коробки, как переключаются передачи, и покачал его из стороны в сторону - нейтральная. Поднеся палец к красной кнопке, он остановился, потому что заметил что-то боковым зрением. Повернув голову налево, к переставшему занимать его на время грохоту, он увидел, как, проступая из темноты, поднимая за собой вихри пыли, на него несется красномордое, на четырех ржавых ногах чудовище. Голова его была похожа на приплюснутую кабину автобуса, стекла-глаза широкие и узкие будто улыбались, под ними горели фары, а еще ниже чернел широченный рот-радиатор. Было видно еще две гидравлические ноги по бокам, бешено ударяющие по земле, а за ними еще две такие же, но уже нечеткие в облаке пыли. Монстр со скрежетом, очумелым ревом невидимого двигателя приближался, гулко топая своими ножищами.
Андрей посмотрел на кнопку, на свой вдруг отказавший палец и, дернувшись вперед всем телом, вдавил-таки кнопку. Сзади, стуча клапанами, низко зарычал двигатель. Андрей ударил по педали газа, и двигатель в ответ мощно рявкнул. Андрей включил скорость, дал газу и, вывернув руль, бросил сцепление. Буксуя по грунту, машина развернулась и, мотая задницей, понеслась в глубину туннеля. Было плохо видно, Андрей нашел кнопку света, нажал, свет ударил по непривычным глазам и отогнал от машины тьму далеко вперед, осветив красно-серый туннель ярким, белым светом.
Андрей посмотрел в зеркало, железный монстр, казалось, рассвирепел и ускорил бег, пригнув свою красно-ржавую морду так, что она наполовину была в пыльном шлейфе, оставляемом машиной. Туннель плавно изгибался то влево, то вправо и летел навстречу, вести машину было, в общем-то, легко. Андрей уже ехал на последней четвертой передаче, приборов не было, по ощущениям он делал не меньше ста километров в час. Он опять глянул в зеркало, чудище явно стало отставать. Андрею что-то показалось, он бросил взгляд на дорогу, подрулил, и опять посмотрел в зеркало, пристальнее. За монстром, подпрыгивая, мотаясь по стенам, ломая укрепляющие туннель бревна, неслась ужасающих размеров цепь. Каждое звено цепи было размером с человека.
Туннель стал немного уже, стены жались теперь друг к другу, потолок опустился. Воздух стал еще горячее, стало больно дышать, обжигало ноздри. Резкий поворот. Андрей проверил в зеркале монстра, тот уже почти потонул в облаке пыли, и сбросил скорость. Повернув, он увидел красно-желтые языки пламени, поднимающиеся с земли и тянущиеся почти до потолка. Весь туннель горел, а по потолку ползли, словно змеи, черные струйки дыма. Проехав еще немного вперед, Андрей затормозил.
Сзади, стремительно сокращая свое отставание, ревел и грохотал автобусный мутант на цепи. Андрей подумал секунду и рванул машину с места вперед, в огонь. Сбиваемое капотом пламя исчезало, но лицо и глаза все равно нестерпимо обжигало раскаленным воздухом, смотреть было почти не возможно, да и видно не было ничего, кроме огня. Дыхание перехватывало, Андрей еле себя чувствовал. На пороге сознания, он ощутил, как машина во что-то врезалась, и его выбросило через лобовое стекло. Пролетев несколько метров в огне, он выскочил из пещеры в отвесной стене высоченного каньона и, падая вниз сквозь свежий, прохладный, такой приятный воздух, потерял сознание.
Очнулся он от того, что кто-то знакомый, приговаривая теплым голосом, трепал его по щекам. Это был папа, с взволнованным, но по-докторски сосредоточенным лицом. Он стоял на коленях рядом с лежащим на спине Андреем, немного приподняв рукой его голову. Андрей приподнялся. Теперь он сидел перед гаражом, вытянув ноги, в гараже передом к нему стояла их семерка, а справа валялась отломленная крышка капота. Папа, не сводя глаз, внимательно рассматривал лицо Андрея и держал его за плечо.
- Как дела? - спросил он. - Как себя чувствуешь?
- Нормально, - ответил Андрей, потом посмотрел на капот и спросил: - Это я?
- Угу, - сказал отец. - Это ерунда. Встать можешь?
- Да, - сказал Андрей и неуклюже, как старик, поднялся. Он чувствовал себя измотанным и уставшим, хотелось спать.
- А что я делал? - спросил Андрей, влекомый к дому отцом, который положил ему на плечо руку, и они неспешно шли, будто два старых друга.
- Ты... Ты сначала откручивал гайки. Потом стал стучать ключом по двигателю, сначала редко, потом стал учащать, в конце стук вообще слился. Не представляю, как вообще так можно стучать, - отец неловко усмехнулся. - Звук стал такой, почти непрерывный, металлический звон просто. Я тебя окликнул, ты не отозвался, а когда я подошел, ты рванулся из гаража, как чумовой, отломил капот, упал и отключился.
- А сколько это все было по времени? - спросил Андрей.
- С минуту, наверно, - ответил отец.
У Андрея появилось странное, новое чувство - ему понравилось, это было круто. Андрею, конечно, было страшно и не по себе, от того, что он на время потерял сознание и находился в забытьи. Но там... этот монстр, погоня, крутая тачка... а как он в конце вылетел из пещеры, сквозь огонь... - это был адреналин.
Поднявшись по покрашенному коричневой краской крыльцу с резными деревянными перилами на одной стороне, они вошли в дом. На кухне мама что-то готовила под музыку. Папа отвел Андрея в его комнату. Андрей улегся на кровать и стал смотреть в белый потолок пустыми глазами. Он некоторое время слышал: как на кухне музыка стала тише, как неразборчиво переговаривались тихие голоса, - а потом уснул.
В понедельник опять поехали к бородатому врачу. Андрей рассказал свою часть про монстра, а папа свою - про стук ключом и отломленный капот. Врач хмурился, чесался, что-то бурчал, и заявил, дослушав, что это "очень интересный случай". Потом Андрей вышел из кабинета и оставил папу с врачом наедине, они были старые знакомые. Получив от врача новый рецепт на лекарства, они поехали домой, заскочив по пути в аптеку.
Потом, на следующий день и после, как уже ожидал Андрей, все было хорошо - никаких приступов и железных чудищ на цепи.
У мамы заканчивался отпуск, и в последние его выходные папа тоже смог как-то перепроситься на работе так, что у него получилось два выходных к ряду. На эти выходные был намечен поход. Было в местном лесу одно далекое, труднодоступное, с овражистой дорогой место, о котором и знали немногие, а добирались туда вообще единицы - какие-нибудь заядлые рыболовы или грибники-экстремалы. Огромное, овальное озеро с прозрачной, слегка зеленоватой водой. С одной стороны его окаймлял узкий, песчаный, солнечный берег, а с другой - тенистый, заросший травой и камышами.
Андрей сидел на заднем сидении, прислонившись к стеклу, и смотрел на проплывающую зелень, на золотые лучики солнца, прыгающие по деревьям, на дымчатые, едва заметные паутинки. Машина будто плыла по волнам, кренясь во все возможные стороны, ровно гудел двигатель, в приоткрытые окна залетал свежий, вкусный воздух. От долгой езды начала уже гореть задница и закрывались глаза. Сквозь деревья показалось озеро. Наська, почти все время стоявшая рядом с Андреем и державшаяся за передние сиденья, радостно сказала: "Смотрите озеро! Смотри, Андрей", - она показала пальцем в сторону и Андрей посмотрел. Сквозь деревья было видно громадное зеркало, отсвечивающее в глаза бликами на редких складках, в которые ветер исподволь собирал поверхность озера.
Через минуту они уже вылезали из машины на солнечном берегу, потягиваясь, разминая затекшие ноги. Потные, утомленные с дороги они, не разбирая вещей, разделись и побежали купаться. Вода сначала показалась прохладной. Наська, подпоясанная красным надувным кругом радостно визжала и, стоя по колено в воде, брызгала в Андрея, а он брызгал в нее, медленно, спиной заходя в воду, окупываясь. Потом оттолкнулся ногами, вытянул назад руки и поплыл на спине, омываемый с головы до ног гладкой, обволакивающей прохладой.
Он плыл, закинув назад голову так, что вода чуть не заливала широко открытые глаза. Наверху было ярко-синее небо, подернутое с краю нежной белизной облаков. Андрей глотал глазами это небо, он пытался увидеть его все сразу, он растворялся в нем. Оттолкнувшись руками, он почувствовал, как вода перелилась через брови, и закрыл глаза. Прохладная, гладкая вода омыла глаза и лицо, попала в нос. Андрей фыркнул, перевернулся на живот и, бросая вперед руки, поплыл к другому берегу.
Постепенно вода начала становиться плотнее и белее. Андрей почувствовал это, потому что плыть стало тяжелее. Он усердно работал руками, болтал ногами, а вода вокруг все твердела и сжималась вокруг него, она стала как сметана, а потом как сливочное масло. Это масло жалось к Андрею, легким уже негде было дышать, их сдавило. Андрей почувствовал, что масло начинает заползать в нос, заволакивать пеленой глаза. Андрей в ужасе закричал изо всех сил, но не услышал себя, в открытый рот налилась вода, он увидел над собой мерцающий, преломленный свет, стал отчаянными, сумасшедшими движениями карабкаться наверх и через секунду всплыл, вертя головой по сторонам, отплевываясь и сморкаясь. Он отдышался, успокоился, посмотрел на далекие фигурки родителей, плескающуюся маленькую Наську в красной выпуклой полоске и, сдерживая волнение, поплыл к ним.
Нужно было, конечно, рассказать, что случилось, но Андрей не хотел, чтобы из-за него расстроился весь отдых. Он стал наблюдать за собой, будто со стороны, держать себя все время под своим собственным контролем, не упуская из виду ни на секунду. Он оценивал каждое свое движение, ощущение, мысль. Андрей надеялся, что так сможет избежать нового забытья, что контроль и ясное, цепкое, прямое сознание окажутся сильнее этих галлюцинаций. Он подплыл к берегу.
- Ну как? - спросил папа, стоя на берегу в капельках, подставив лицо и тело теплому солнцу.
- Класс! - ответил Андрей, улыбаясь, вылез и пошел вытираться.
Погодя разожгли костер. Замаринованное дома мясо уже пропиталось и было готово для жарки. Когда костер прогорел, оставив после себя мерцающие угли, вокруг них поставили кирпичи и положили на них шампура с насаженным мясом и помидорами. Маринад зашипел, падая на угли, и незаметно сладковатый запах жареного мяса распространился повсюду. Кусочки мяса подрумянивались, переворачиваясь с боку на бок по желанию большой, волосатой руки. Андрей и Наська быстро проголодались от свежего воздуха, плавания и простора.
После обеда опять купались, брызгая и вереща от удовольствия, загорали, ставили большую треугольную палатку с окошком, играли в мяч и опять купались.
Вечером, когда ложились спать в потемневшем лесу, наполненном шорохами, шелестом ветра и далекими криками птиц, наверху тот же ветер отломил старую, засохшую ветку, и она с хрустом, ломаясь сама и ломая другие такие же ветки, упала рядом с палаткой. Наська, стоявшая тут же, завизжав от неожиданности и ужасающе вытаращив глаза, кинулась к матери и крепко, изо всех сил прижалась к ней. Потом минут пять все вместе ее дружно успокаивали, папа рассказал историю из своего детства, посмеялись, и улеглись смотреть сны, уготованные на эту ночь природой.
На следующий день до обеда опять купались и загорали, а потом, когда доели последние взятые с собой припасы, стали собираться домой. В четыре часа дня машина опять ныряла и выныривала по ухабам, кренилась, заваливаясь то налево, то направо. Тело приятно раскачивалось, голова сама ложилась на низкий подголовник и глаза закрывались.
Андрею снилось, что он скачет на черном рогатом быке, по бескрайним американским прериям. Горячий воздух обдувает его лицо, нос обвязан платком от пыли, в широкополую шляпу упорно и безуспешно бросает солнце свои твердые, увесистые, как удары боксера, лучи. За спиной на крупе быка подпрыгивают и позвякивают украденные в недавнем банке монеты. Спереди в кобуру на седле воткнут винчестер, а в кобуре на ноге блестящий, как бриллиант в слоновой кости, магнум с белой рукоятью. Бык громко сопит большим носом, поднимая копытами залежавшуюся, коричневую пыль.
Вдруг бык останавливается как вкопанный, поджав задние ноги, так, что Андрей
чуть не натыкается на его рогатую голову. Андрей пришпоривает его, но бык не двигается вперед, он начинает кружиться на месте, подпрыгивая, пытаясь сбросить седока, как на родео. Андрей держится, натягивает поводья, но бык только яростно шипит и прыгает все сильнее. Андрей уже еле держится, припадая и отскакивая от черного, жаркого тела. Глаза режет поднимающаяся пыль, мешки с монетами со звоном упали, высыпав из распоротого брюха желтую струйку, и тут же скрылись в коричневом тумане. Андрей уже ничего не видел, бык метался под ним, вскидывая могучий зад, и тут Андрей больно ударился обо что-то головой - о потолок машины. Кто-то сильный, не церемонясь, вытаскивал его через проем двери, ухватив за футболку. В ушах стоял непонятный, резкий шум, Андрей водил осоловелыми глазами из стороны в сторону. Папа. Отец усадил его на землю, обхватил лицо руками с двух сторон и, направив блуждающий взгляд Андрея на себя, спросил: "Ты меня видишь?" Андрей видел, но не знал, как сказать, этот простой вопрос загнал его мысли в совершенный тупик. Он неожиданно икнул и, постепенно приходя в себя, ответил: "Да". Шум в ушах стал всхлипывающим и неровным, прерывистым. Андрей, ужаснувшись, понял, что шум этот - плач Наськи, сидевшей сейчас на заднем сидении, уткнувшись в плечо матери, по лицу которой тоже текли скупые, беспомощные слезы.
Андрей икнул снова. А поднявшись с земли и отряхаясь, икнул еще. Отец не отводил от него взгляда, всматриваясь в глаза. "Ты как?" - спросил он. "Вроде ничего", - ответил Андрей, чувствуя, как понемногу возвращается к нему его обычное состояние, только было очень противно. "Подыши пока, пройдись тут рядышком, сейчас Наська успокоится, поедем. Ты спереди поедешь теперь", - сказал отец, Андрей угукнул, не смотря на него, и следом икнул. Прохаживаясь около машины и неуместно, как дурачок, гулко икая, он злился на себя из-за этого всего, из-за перепуганной сестры, плачущей матери. В голову лезла отвратительная в своей сути мысль: закрыться в каком-нибудь подвале и не показываться людям, никому и никогда.
"Поехали", - сказал Отец, махая Андрею. Андрей понуро подошел к машине и сел спереди, стараясь ни на кого не смотреть. Поехали. Дурацкая икота не унималась, и после четвертого или пятого Андреева ика отец на него покосился, и все, не сговариваясь, дружно засмеялись как ни в чем не бывало и долго не могли остановиться. Лица у всех сразу прояснились, а икота от смеха прошла.
Потом опять ходили к врачу-бородачу, долго с ним разговаривали. Отец рассказывал, как в машине Андрей, уснув, вдруг начал брыкаться и прыгать так, что даже поставил Наське синяк, а сам Андрей про то, как скакал на быке. Под конец его опять попросили выйти и подождать снаружи. Когда Андрей сидел в коридоре, из-за двери стали доноситься повышенные тона и обрывки громких слов. Врач что-то доказывал о том, что можно упасть на дороге или скатиться по лестнице, а отец отвечал "нет" и "никогда". Андрей догадался, в чем дело, встал и открыл дверь в кабинет. Отец как раз стоял перед столом врача и кричал, что ни в коем случае его сын не ляжет в психушку. Отец запнулся, увидев вошедшего, а Андрей сказал, что согласен и даже хочет лечь в больницу, чем крайне изумил обоих.
- Ну а что, пап, кто знает, что со мной еще будет? Вы же не можете за мной смотреть все время. Хорошо вот, что синяк только. А вдруг я еще что-нибудь натворю похуже? Ладно с собой, а если с вами? Вдруг дом подожгу? Нет, я лучше в больницу. Там все-таки присмотр и лечение, - спокойно рассуждал Андрей, было видно, что эта мысль возникла у него не сегодня, и что сказать он обдумывал уже давно.
Отец смотрел на сына огромными глазами и не верил.
- Нет, Андрей... зачем... это не нужно... - упрашивающе бормотал он, не находя нужных слов.
- Пап, я так хочу, - твердо сказал Андрей
Дальнейший разговор не имел смысла, отец, осматривая Андрея, это понял и бессильно согласился, а Андрей через секунду, стесняясь и сбиваясь, добавил.
- Только можно... чтобы я, если захочу, уйду оттуда. Я же туда добровольно поступаю... там же все-таки сумасшедшие, вдруг мне не понравится с ними, и я начну как они делаться.
Врач, не сдержавшись, хохотнул, а потом добродушно сказал: "Конечно можно, Андрей".
Не стану утомлять вас подробностями сборов, юридических формальностей и той психологической атаки, которую устроили Андрею родители и которую он с честью выдержал. Результатом всего вышеперечисленного стал переезд Андрея в больницу: большую, серую, областную и психиатрическую.
Андрей разместился на втором этаже в обычном стационаре. Койка его стояла у окна, в которое был виден маленький больничный дворик и ряд многоэтажек в отдалении. В палате было еще шесть коек и два человека: мужичок лет пятидесяти с обвислыми усами, похожий на украинца, и светловолосая, приятная девушка, лет двадцати трех. С девушкой все было понятно, она считала себя наследницей французского короля, а вот что здесь делал мужик, Андрей за три дня, которые здесь находился, так понять и не смог.
Хотя девушка тоже была совершенно нормальной на первый взгляд, пока дело не доходило до разговора о родителях, и тогда она шепотом, по секрету, начинала рассказывать свою историю. Дочь французского короля - ее прапрапрабабушку (плюс минус пра) двести лет назад, тогда она была еще совсем маленькой, похитили цыгане. Сама она этого не помнила и считала себя всю жизнь цыганкой, но ее отец, вернее отчим, которого она считала родным отцом, перед смертью рассказал ей всю правду. К сожалению, сама она к тому времени тоже была уже не молода, поэтому строго наказала своим детям вернуться на родину и взойти на престол, как они того и заслуживают. Табор цыган, с которым они кочевали, был к тому времени уже в России. Здесь начинался рассказ о том, как дети прапрапрабабушки пытались вернуться на родину, но не смогли, как их дети пытались, но им помешала революция семнадцатого года, потом их детям помешала Великая Отечественная Война, и так дальше, пока на свет не появилась она. И сейчас настал ее черед выполнить то, что не удалось ее предкам. Андрей слушал это два часа и до самого конца надеялся, что она шутит. У него мороз пробегал по коже - милая девушка, красивая, умная и вот тебе. Ладно он - он ничего не может с собой поделать, но этот-то рассказ ее! Чепуха же! Во Франции уже и королей-то давно никаких нет, как она не понимает этого?
Андрей пробовал пару раз логически опровергнуть ее рассказ, но она, ее звали Галя, так же логически опровергала все его опровержения. Поразмыслив над этим, Андрей понял, что это все тот же бред, но какой-то логичный. Что делать дальше он не знал и решил пока оставить это, может что-нибудь придумается. Галя оказалась поклонницей футбола, чем совершенно поразила Андрея, и почти весь второй день они проговорили. Андрей рассказывал ей о тактике тотального футбола и преимуществах, которые она дает, а она ему отвечала, что все решают сыгранность, взаимопонимание и индивидуальные навыки игроков. Андрей, увлеченный разговором, даже совсем забыл, где он находится.
Шел третий день в больнице. В обед все приехали навестить. Четвером, наобнимавшись, будто не виделись сто лет, они уселись в большой, но уютной комнате для посещений. Она вся была какого-то розоватого оттенка. В углу, вдоль стен, стояли два одинаковых дивана - серых, с бледно-розовым рисунком. В другом углу, напротив одного из диванов, стоял в большом коричневом горшке фикус высотой с человека. На стенах висели две картины: на одной осень в лесу, на другой река с пароходом.
Мама не выдержала и пустила слезу, но быстро вытерла ее платком и сказала, что все нормально. Андрей, сглотнув, опять сказал то, что уже говорил дома, перед отъездом: "Если десять дней все будет нормально, то я вернусь". Как только он это сказал, тоска по дому, которая с утра начала медленно, исподволь у него появляться, вдруг выскочила откуда-то вся и встала перед Андреем так ясно, что он чуть сам не заплакал, когда представил, как все они сейчас, через, может быть, полчаса, уедут, и он останется один. Все это время, с того случая в машине, приступов не было, и Андрей надеялся, изо всей силы сейчас надеялся, что их больше не будет.
Папа стал расспрашивать: как кормят, как персонал, как больные? Андрей, вернувшись из своей головы в комнату, отвечал, что все хорошо: врачи добрые, больные спокойные, еда вкусная. Еще он рассказал о своих новых знакомствах, не вдаваясь, вообще-то, в подробности, опасаясь, что они произведут нехорошее впечатление на маму. А когда прощались, опять стали обниматься, и, обнимая отца, Андрей никак не мог отпустить его. Наконец, будто получив от него какую-то жизненно необходимую энергию, Андрей отступил от него и сказал: "Скоро увидимся". А когда он обнимал и целовал в щеку Наську, она вытащила из своей маленькой сумочки сложенный вчетверо листок бумаги и протянула его Андрею. Развернув, Андрей увидел нарисованных цветными карандашами двух человечков: маленькую девочку в красном платье и другого, побольше, в синих шортах и желтой майке. Они держались за руки, а сверху на них светило оранжевое, лучистое солнце. Присев к Наське, он сказал: "Спасибо", - улыбнулся и подмигнул ей. Наська тоже заулыбалась.
- Ну пока, ждем тебя через неделю, - сказал папа выходя.
- Конечно, - кивнул Андрей, провожая их.
Они ушли, оставив после себя пустоту и больничную тишину, и было очень тоскливо, будто болеешь, а на улице играют в футбол. Андрей шел по коридору больницы в свою палату, его одолевали смешанные чувства, ему хотелось домой, но он знал, что правильнее ему оставаться здесь. Глядя на мир сквозь завесу этих мыслей, он медленно ступал по белым квадратикам плиток, которыми был выложен пол, поглядывал на светло-желтые до середины и белые до потолка стены. В коридоре сидела эта бледная девочка в инвалидном кресле, Андрей видел ее уже не в первый раз, но всегда до этого мельком, в ее палате, а теперь она сидела в коридоре и неотрывно смотрела на него. Подходя, Андрей собрался сказать привет, но его что-то отвлекло.
Он не понял что, сначала ему показалось, будто это он сам замедляет свои и без того неспешные шаги, но нет, ВСЕ вокруг останавливалось, ВСЕ замедлялось. Пол начал уходить из под ног, изгибаясь, коридор вдруг вытянулся в бесконечность и в конце этой бесконечности было все тоже широкое окно с красно-серой кирпичной трубой в нем. Коридор изгибался, его будто выжимали, как мокрую тряпку, закручивая с переднего конца в одну сторону, а с заднего в другую. Андрей, теряя равновесие, оперся плечом о стену, и тут, словно отпущенная пружина, коридор в мгновение вернулся к своим обычным размерам и пол под ногами встал так ровно как никогда раньше. Андрей стоял, опершись на стену, и глотал слюни, его мутило. В коридоре сидела в своем кресле все та же девочка и все так же смотрела на него, протягивая откуда-то взявшийся у нее в руке розово-красный цветок. Андрей не знал, что это за цветок, но подумал, что название должно быть наподобие хризантемы или вроде того. Цветок был красивый, но уже старый. Андрей, оторвавшись от стены, взял его и, поблагодарив невнятно, пошел к себе. Он все еще не чувствовал себя, по телу пробегал озноб.
Цветок, казалось, мог рассыпаться от неосторожного вздоха, и Андрей нес его аккуратно, прикрыв спереди Наськиным рисунком, чтобы воздух не отломил слабых лепестков. В палате он сел на свою койку и бережно положил цветок и рисунок на тумбочку рядом с кроватью. Украинец сидел на своей койке и разыгрывал на стоявшем рядом табурете партию в шахматы, сверяя ее по тоненькой книжице. Андрей посмотрел на его согнутую спину, сосредоточенное лицо и закушенную губу, а потом перевел взгляд обратно на цветок. На гладкой лакированной тумбочке лежал только листок бумаги, цветка не было. Андрея прошиб пот, и стали гореть щеки. Тоже привиделось? Он быстро пошарил взглядом на полу, вскочил и выбежал в коридор. В коридоре было пусто, только в конце его сидела за столом, уткнувшись в газету, всегдашняя дежурная медсестра. Андрей замер в нерешительности, обернулся и поймал на себе исподлобный, интересующийся взгляд украинца. Андрей отвернулся и сел на кушетку, стоявшую у стены, так, что украинец не мог теперь его видеть.
Андрей переводил дух и думал, что делать. Он прислонился затылком к холодной крашеной стене, и стало приятно. Посидев так, дождавшись, когда лицо и все тело остыли, он бросил взгляд на медсестру, сидевшую все в той же позе, согнувшись, положив голову на руки, поднялся, помедлил секунду в нерешительности и медленно пошел к ней.
Звали ее, кажется, Ириной Михайловной. Андрей точно не помнил, а обращаться к человеку не его именем - это не самое лучшее начало разговора. Ирина Михайловна была пухлотелой, немолодой, с кучерявыми медными волосами и обвислыми щеками.
- Извините, пожалуйста, - сказал Андрей, подойдя, Ирина Михайловна оторвалась от газеты и подняла на него мутные глаза, - можно у вас спросить кое-что?
- Спрашивай, конечно, - сказала она, закрыла газету и отодвинула ее в сторону.
- Здесь... - начал было Андрей.
- Да ты садись, - перебила его Ирина Михайловна и указала на стул сбоку от стола, - чего ноги-то околачивать.
- У вас тут в четырнадцатой палате, - сказал Андрей, усаживаясь, - девочка есть. Кто она такая?
- А тебе зачем это? - спросила Ирина Михайловна и оценивающе осмотрела Андрея.
- Я ее увидел в коридоре сегодня, мне интересно стало просто, - сказал Андрей со всем возможным простодушием в голосе и постарался изобразить оное на лице.
- Любопытство. Я в детстве тоже любопытная была, такая любопытная, - водя глазами и жуя слова большими щеками, вспоминала Ирина Михайловна. - А общительная была какая, тоже могла подойти вот так к кому угодно и заговорить. Сколько у меня друзей было, у-у-у... - Ирина Михайловна неопределенно махнула рукой. - А девочка-то эта, она... здоровая, не разговаривает только почти совсем, а так здоровая. Раньше болела, галлюцинации вроде у нее были, но сейчас, врач говорит, нормально все, ей поэтому лекарства не дают. А почему здесь она - нет у нее никого, и в кресле она. Кому ж она нужна такая? Так-то ее вообще в приют надо отдать, но не знаю, почему не отдают. Там же, наверно, документы какие нужны, может поэтому. Нам-то она что, нам она не мешает, тихая, спокойная, пусть живет себе, человек какой-никакой.
- А давно она здесь? - спросил Андрей.
- Не знаю, я здесь пять лет работаю - все пять и она тут была, а до этого сколько - не знаю, - развела пухлыми руками Ирина Михайловна. - Она, кстати, тебе ровесница, по-моему.
- Мне?! - удивился Андрей. - Да она же маленькая совсем, ей лет десять, наверное.
- Нет, - замотала головой Ирина Михайловна, - ей лет пятнадцать, а то и шестнадцать. Просто она маленькая такая вот, а лет-то ей много. Тебе-то вот сколько?
- Семнадцать было весной, - ответил Андрей.
- Ей тоже вот примерно столько, так что... невеста она, - Ирина Михайловна добродушно засмеялась, раздвинув узким ртом щеки. Андрей тоже улыбнулся.
- А как зовут ее, знаете?
- Аней зовут. Познакомить вас? - спросила Ирина Михайловна и стала решительно подниматься из-за стола. - Пойдем.
- Нет, спасибо, я так просто... я сам тогда, если что, - тоже встав, говорил Андрей, делая руками непонятные, успокаивающие жесты.
- Ну ладно, - Ирина Михайловна улыбалась и усаживалась на место. - Если что, я здесь, подойдешь тогда. Она вообще симпатичная такая на лицо-то... и молчаливая - хорошая жена будет.
Андрей опять слегка улыбнулся в ответ на ухающий смех Ирины Михайловны.
- Спасибо вам, я пойду тогда, до свидания, - сказал он.
- До свидания, - ответила Ирина Михайловна со вздохом и перестала смеяться.
Андрей пошел к себе. Он вспомнил лицо этой Ани, сидевшей в поблескивающей коляске. Черные глаза, черные, прямые, доходящие до плеч волосы, бледное, давно не видевшее солнца лицо, чуть вздернутый маленький нос и бледно-розовые губы с ровной верхней губой без ямочки под носом. Представляя этот образ, Андрей подумал, что ей и вправду может быть шестнадцать лет, но с первого взгляда этого никогда не скажешь - такая она была маленькая.
В конце коридора опять было все тоже окно с высокой кирпичной трубой котельной. Андрей даже замедлил шаг, когда обратил на него внимание. Но коридор стоял себе, как стоял, не изгибаясь и не вытягиваясь, как это было недавно. Подойдя к окну, Андрей облокотился на подоконник и стал смотреть в окно. Внизу была узкая, с разбитой дорогой улица, за ней здание котельной с уходящей вверх красно-коричневой, грязной трубой. Слева дорога терялась в многоэтажках, а справа, огибая больницу, уходила в город. Жалюзи были подняты, Андрей посмотрел на их заляпанную желтизну и перевел глаза на шнурок, которым они управлялись. Когда-то белый он сейчас тоже был желтовато-серый, грязный, на конце его была пластмассовая бусинка.
Рука Андрея от нечего делать потянулась к шнурку, и он пальцем толкнул его в эту бусину. Шнурок закачался, по его плетеному телу прошла легкая, быстрая волна, он стал раскачиваться, будто живой, спускаться вниз и толстеть. Андрей с испугу отступил на шаг и сел на что-то мягкое и круглое. Посмотрев, он увидел, что шнурок этот, шириной сейчас уже с добротное бревно, под ним и несет его куда-то на своем грязном, мощном теле. Они вылетели в распахнувшееся окно и стали быстро подниматься вверх. На месте пластмассовой бусины было сейчас утолщение головы с желтыми, сверкающими глазами, как у змеи. Андрей ухватился руками за желтое тело и пригнулся к нему, больница и котельная с черной дыркой трубы уплывали вниз, по сторонам расстилался во все стороны пестрый, скомканный город.
"Как же мы так летим?" - пронеслась в голове Андрея шальная мысль, он обернулся и увидел огромные, перепончатые, мерно отталкивающие воздух крылья. А еще, позади него сидела розовощекая, красивая, с развивающимися на ветру волнистыми волосами девушка - Аня. На прежнюю ее бледность не было и намека, она была вся такая свежая, чистая, волшебная. Она посмотрела на Андрея большими, черными глазами и улыбнулась. Андрей глядел на нее как завороженный, открыв рот и не в силах отвести взгляд. На ней было легкое розовое платье, она сидела на грязно-желтом змее, держась за него руками и обхватив ногами. Андрей перевел взгляд на ее стройные, нежно-розовые босые ноги, несколько секунд так смотрел на них, а потом, наконец опомнившись, в смущении отвел глаза.
Змей, все поднимающий их вверх и увлекающий в сторону от города, вдруг задрожал, по нему от головы до хвоста пробежала волна, и желтая, какая-то тканеподобная грязь, которой он был покрыт, начала с него осыпаться, открывая молочно-белые, сверкающие на солнце змеиные чешуйки.
Город уже превратился в маленькое пятнышко, под ногами изредка проплывали белые, пушистые облака, на которые так хотелось плюхнуться и забыться сладким сном, а Андрей все сидел и думал, как повернуться и что сказать.
- У тебя красивая спина? - услышал он вдруг мягкий женский голос.
- Спасибо, - ответил Андрей, повернувшись и краснея. Аня снисходительно смотрела на него, и он опять отвернулся, стесняясь своей красноты и злясь на себя.
- А куда мы летим? - спросила Аня.
- Не знаю, - сказал Андрей не оборачиваясь и пожал плечами.
- А я знаю, - сказала Аня.
- Да? И куда же? - повернувшись, с превосходством спросил Андрей. Мысль о том, что можно знать пункт их назначения, почему-то показалась ему невероятной.
- Даю кончики волос на отсечение, что туда, - улыбаясь, сказала Аня и указала пальцем вперед.
Андрей посмотрел по направлению вытянутой руки и увидел неясно проступающие сквозь дымку темные очертания чего-то огромного, похоже, горы. Она быстро приближалась, росла и заполняла собой призрачный свой силуэт. Уже можно было различить зеленые островки на крутом, каменистом склоне. Через минуту змей летел вдоль склона к вершине, под ногами проносились верхушки сосен и скалистые выступы, воздух обдувал лицо и играл одеждой. Появился и тут же исчез искрящийся в радужной дымке брызг водопад. Гора все больше обрастала самой разной растительностью, Андрей заметил стайку диковинных, разноцветных птиц, пропавших в густой кроне гигантского дерева.
Внезапно гора кончилась, и взору открылась вершина: гладкое, круглое плато, покрытое зеленой травкой, и опоясанное по краю густой тропической растительностью. Кое-где росли кустики бархатных цветов, а в середине этой полянки возвышался, нависая над всем, размашистый баобаб на толстом стволе. Змей плавно опустился на землю рядом с ним и принялся щипать травку, фыркая, когда зеленые стебли попадали ему в ноздри. Аня и Андрей слезли с него. Андрей оглядывал исполинское дерево, с одного из толстых сучьев которого свисала веревочная лестница.
- Полезли, - сказала Аня и потащила его за руку.
Андрей послушно пошел. Глядя, как Аня легко и мягко ступает по траве босыми ногами, Андрей тоже захотел снять свою обувь, но, посмотрев на ноги, обнаружил, что вместо своих больничных шлепок обут сейчас в громадные, туго зашнурованные армейские сапожищи. Аня быстро, как маленькая обезьянка, поднялась по мотающейся лестнице, а Андрей, пока она лезла, расшнуровывал левый сапог. Когда он его наконец скинул, неуклюже мотая ногой, Аня была уже наверху и смотрела на него оттуда.
- Ну, лезь же! - крикнула она улыбаясь.
Андрей, стоя в одном сапоге, посмотрел наверх, потом опустил голову и посмотрел на сапог. Аня наверху засмеялась. Андрей, не расшнуровывая, стал стягивать сапог с ноги, упал на задницу, потом повалился на спину, и тут наконец-то снял его, отбросив в сторону. В скверном настроении он поднялся, поймал руками колыхавшуюся лестницу, поднял ногу, чтобы лезть, но... какая мягкая, приятная трава, будто кто-то нежно обнимал его ноги. Он поставил ногу обратно и прислушался к этому ощущению.
Вся его злость и раздражение куда-то уплыли, ему стало хорошо, воздух показался сладким и свежим. Умиротворенный и немножко пьяный от всего этого, он посмотрел наверх, Аня внимательно следила за ним, стоя на коленках и держась рукой за сучок, он полез.
Ветви баобаба оказались такие огромные, что по ним можно было ходить не держась и не боясь упасть. Со стороны опускавшегося к горизонту солнца между толстыми сучьями были натянуты два гамака. С другой стороны по дереву, переступая маленькими лапками, ходила важная, пузатая птица с гигантским клювом. Перышки у нее были зеленые и переливчатые, как у попугая. На одной из дальних ветвей дерева было ее гнездо, откуда выглядывали такие же птенцы, только маленькие и не такие важные.
Аня протянула ему откуда-то взявшийся у нее холодный сок в запотевшем стакане с трубочкой и ловко прыгнула в гамак.
- Устраивайся, - сказала она и указала на гамак рядом с собой, - здесь потрясающий закат.
Андрей оторопел, сам не понимая почему. Осторожно усаживаясь в гамак, он бросил взгляд вниз. На зеленой лужайке вокруг дерева росли кое-где кустики цветов - цветки у них были такие же, как тот, что дала ему Аня. "Она уже была тут!" - сверкнула в голове мысль.
- Ты что, уже была тут? - с идиотским выражением спросил он, держась руками за края качающегося гамака.
- Что значит "была"? Я здесь живу, - сказала она, бросив короткий взгляд на Андрея.
Андрей, ничего не понимая, устроился наконец в гамаке и присосался к трубочке с соком, что-то обдумывая при этом, сам не зная что.
- Не думай об этом, - сказала Аня минуту спустя, будто подслушав его отсутствующие мысли. - Потом поймешь.
- Что пойму?
- То, что сейчас не понимаешь.
- А... - протянул Андрей так, будто он что-то понял.
Сок кончился, трубочка зашипела.
- А сок есть еще, - спросил Андрей.
- Угу.
Андрей взглянул на стакан, он был опять полный. Он чуть не уронил его от неожиданности.
- Ты что, можешь всем этим управлять? - выпучив на Аню глаза, спросил он.
- Ну да, - спокойно сказала Аня, - ты тоже научишься.
- И я смогу это все остановить тогда?
- Что остановить?
- Ну, все эти галлюцинации, бред этот весь?
- Возможно... думаю, да, сможешь... если захочешь.
- Конечно захочу, я уже сейчас хочу, только не умею, - досадливо сказал Андрей и принялся за сок.
- А ботинки эти, это ты мне сделала? - спросил он, осушив стакан наполовину.
- Ну... - Аня неопределенно качнула головой, сдерживая смешок, - это чтобы ты не пялился, пока я лезла наверх.
- Очень надо мне на тебя пялиться, у меня девушка есть, если что.
- Вот и хорошо, - улыбнулась Аня. - Смотри, как красиво.
Андрей посмотрел вперед и увидел теперь огромное, багровое, очень приятное для глаз солнце, на которое он прежде не обращал внимания. Оно уже чуть-чуть зашло за далекий горизонт, обдав полоску облаков над собой розовым отсветом. Становилось темнее, листва теряла свои краски, делаясь серой, воздух тоже будто сжимался, тяжелел, уже не было в нем той прозрачности. Они лежали в удобных плетеных гамаках, рядышком, пили сок и смотрели на исчезающее солнце.
- Красиво, - сказал Андрей.
Вдруг что-то закрякало, заверещало, захлопало и затихло. Андрей обернулся посмотреть, но ничего не увидел. Через минуту над светящейся половиной солнечного диска, медленно и гордо взмахивая крыльями, неся перед собой огромный свой клюв, пролетела тень давешней важной птицы. Также, наверное, летают чопорные английские дворецкие. За ней вереницей летели птенцы, точные ее копии, только маленькие. Секунду была пустая тишина, потом Андрей засмеялся, и Аня расхохоталась тоже. Закрыв глаза, Андрей продолжал смеяться и погружаться в приятную вечернюю негу.
Открыв глаза, он увидел перед собой больничное окно, трубу, желтоватый шнурок с бусинкой. Он заметил, что на чем-то сидит посреди коридора, где сидеть вообще-то не на чем. Он повернул голову и увидел, что присел на подлокотник Аниного кресла, Андрей тут же от неожиданности вскочил, будто ребенок, напуганный внезапным прикосновением в пустой комнате, и следом облегченно перевел дух, даже заулыбавшись. Аня сидела как всегда бледная, в длинном белом платье, маленькая и черные глаза ее смотрели будто сквозь пелену. Она тоже чуть повела краешком бледных губ.
- Ты разговариваешь? - спросил Андрей, Аня кивнула.
- Хорошо, - опять сказал он, улыбаясь. - Ты видела все, что сейчас было?
- Что было? - спросила Аня, удивленно округлив глаза.
- Ну... дракона этого или как там его, дерево... ну вот это все, что было? - сказал он нерешительно.
- Ты что, сумасшедший? - испуганно и осторожно спросила Аня. Андрей растерялся, не зная, что сказать, и уставился на Аню вытаращенными глазами в самом деле как умалишенный, тут Аня не выдержала и засмеялась, так мило, что Андрей даже не разозлился, а через секунду сам смущенно заулыбался.
- Ну а правда, ты же видела? - спросил он наконец.
- Конечно, - легко согласилась она.
- А что это? Это воображение, галлюцинации? - интересовался Андрей.
- Это жизнь, - ответила Аня, печально посмотрела на него и перевела взгляд в окно. - Свозишь меня на улицу, сто лет там не была?
- Конечно, - между делом согласился Андрей, взял коляску за ручки и поехал к лифту, его занимало совсем другое. - Как это все происходит? Почему?
- Не знаю, - равнодушно отвечала Аня.
Они спустились на лифте в первый этаж и Андрей, вспомнив детские игры в машинки, вез Аню по гладкому, выложенному квадратной плиткой больничному полу, перестраиваясь с одного ряда на другой и обгоняя невидимые грузовики. Они выехали в солнечный больничный дворик. Здесь почти никого не было, только в стороне, у ограды, стояла женщина в белом больничном халате и больной средних лет, подстригавший секатором какой-то облезлый куст с такой сосредоточенностью и вниманием, будто он делал пересадку сердца. Дворик был небольшой, здесь росло несколько невысоких деревьев, рябин или вроде этого, а вдоль ограды шли скамейки и кустики многолетних цветов.
Коляска ехала теперь по траве, немного покачиваясь и погромыхивая. Андрей припарковался в тени дерева, сел на траву перед Аней и опять принялся расспрашивать.