紙の花




Этот бумажный цветок,
раскрашенный красным фломастером,
так странно и беззащитно
смотрелся на твоем школьном рюкзачке.

Но в безликой толпе,

что накатывала серыми волнами
на острые грани
бетонных поребриков,

разлетаясь неразборчивым эхом
то ли слов,
то ли рыков,

то ли угроз,
выплеснутых из хриплых мегафонов
на крышах полицейских машин,

твой бумажный цветок,
болтавшийся на петельке,
был самой запоминающейся деталью.
Он был прекрасен,
этот
алый
цветок.

Я смотрел на твой взъерошенный затылок
и наверное
улыбался, как последний дурак.

Потому что
не зная переполненной меры,
ты уже всё понял
про несбыточность
своего будущего,
которое,
на самом деле,
непробиваемая стена.
А ещё потому
что тебе всего пятнадцать,
и значит твой разум
не скован новосовковым рабством
и старосовковыми страхами.
Да и вообще
любое рабство
и любую ложь
ты презираешь
всей своей душой.

Вот поэтому я улыбался,
как счастливый дурак.

И даже тогда улыбался,
когда в толпе замелькали дубинки
и тяжелые сапоги принялись дробить
чьи-то челюсти.
И когда кричали,
и когда проклинали,
и когда угрожали.
Я потерял тебя из виду в тот момент,
когда тяжелая
полицейская дубина
красной кровью
расписалась на твоих
светлых волосах,
а грубая пятерня
сорвала цветок с рюкзачка.
Сорвала и отбросила
со злостью...

Я смотрел
и смотрел,
и смотрел,
и смотрел

как носился по ветру
меж перекошенных лиц
и черных непроницаемых шлемов

скомканный бумажный цветок.

Смотрел и шептал
в перенасыщенный ненавистью воздух:
–Попрощайся со своим детством, мальчик.
Оно улетело, как этот клочок бумаги.
Его затоптали.
Его больше нет.

Извини, но


добро пожаловать

в ад.

Просто запомни
сегодняшнюю боль
и привкус крови.
Это и есть
твоя цена
выкупа
из рабства.
И если страх
не испачкает твоей
душевной красоты, мальчик,
то плати,
всегда плати
полной мерой

и за себя,

и за других.

Иначе – нет тебя.

Иначе

нет

ничего.









.