Этот запах мерещится мне
много лет.
Странный, горько-сладкий,

то ли фруктовый,
то ли цветочный
аромат

белёсый,
как видится мне,
с разбавленной в нём
золотистой линией.
В этом запахе есть
и ноты подвяленного винограда,
и терпкое дыхание переспевшего крыжовника,
и прохладная безучастность ирисов,
и даже что-то карамельное,
почти детское,

как неразборчиво произнесенная скороговорка...

Этот запах,
и его вариации,
всегда
попадается мне неожиданно,
как откровение свыше.

Иногда это происходит
среди
плотно сгрудившейся толпы,
множества потных человечьих тел

туловищ

дыханий,
сигарет,
перегаров

и мне кажется,
что вот-вот
упаду в обморок,
не вынеся всей этой

неряшливо
смердящей

зоологии...

И вдруг

этот запах.

И сразу все меняется.

В потном зловонии
я
словно
преображаюсь,

и не только я,
но и весь мир,

и даже эта толпа.
Я начинаю различать оттенки,
свойственные не стаду,
а общности индивидуальностей.
Я начинаю отделять запах
большой женщины в свалявшемся рыжем парике,
пахнущей скорее запущенным пиелонефритом
и мучительными гормональными всплесками
климакса,
вспрыснутыми сверху едким запахом
дешевой парфюмерии
из пробников
по 500 рублей за штуку

от запаха сигарет «Золотая ява»,
который
смешавшись с электростатическим
потрескиванием синтетической китайской рубахи
в клетку
и пивной отрыжкой,
что окружает,
будто желтоватое облако,
пожилого мужчину со слезящимися глазами.
Я принимаюсь осматривать людей,
среди которых нахожусь,
пытаюсь осознать место,
где стою...

Это какой-то унылый МФЦ
на окраине. Здесь получают справки,
сидя на драных стульях
перед мутными стеклянными перегородками.
А там, за толстыми плитами
оргстекла,
искривленные лица
некрасивых, глотающих по полслова
тёток. Их крашенные волосы,
иссиня-черные или лоскутно-белые...
их брови, будто нарисованные черным маркером...
их дряблые шеи с обвисшими цепочками
из турецкого золота...
их наращенные ногти-когти,
красные или розовые с блестками...
их запах,
что достает даже
из-под стекла,
достает до самой печени,
до селезёнки,
до позвоночника,
до смерти от удушья,
до черного гроба,
до низовий ада

что свободно продается в магнит-косметиках,
между стеллажей с подгузниками
и стиральным порошком

называется «миледи»,
стоит 550 рублей за флакон

и пахнет так, что хочется
самоубиться
или убить,
потому что нельзя живому существу
пахнуть испражнениями
синтетических электроовец.

Я начинаю понимать
где нахожусь,

и в смешении ароматов,
что окружают меня,
пытаясь растворить,
как кислота,
пробую найти свой запах

и не могу.
Будто все мои ферменты
обесцветились или обескровились,
стали кукольной кровью,
введенной холодным шприцем.
Будто мой запах стал таким же,
как и мой голос,

неслышимым криком
рыбы,
выброшенной на берег
в середине ноября...

Но тут

появляется

настоящий аромат.

Сначала я не понимаю,
что вообще
вдруг
произошло.
Кто ударил
по лицу?
Что это?
Это запах?
Запах винограда
в сентябре?
Запах крыжовника?
Запах экзотического
цветка?
Что это?
Что?
Кто решился
идентифицировать себя
так,
что любой может показать 
пальцем
и закричать:
Это враг! Он не из наших!
Убейте его!

И я начинаю
исподволь
осматривать толпу,
пытаясь найти
или догадаться
кто из них
такой смелый.
Лица, лица, лица.
Чаще безразличные,
ничего не выражающие,
без намека на что-то
хотя бы отдаленно
напоминающее интеллект.
Домохозяйки, толстые
как бочечки с сельдью.
Стервозные юные
дуры
с грудными младенцами,
что-то истерически шепчущие в телефоны
самсунг, со стертой до дыр
окантовкой.
Какие-то безликие полуинтеллигенты
со ставкой 7500 рублей в месяц,
которую
между собой
называют зряплатой,
кредитом за задрипанный фордфокус
2001 года выпуска
и толстой сукой женой, неряшливой и ленивой,
прикрывающейся ребенком
по любому поводу
и без,
лишь бы
только не работать.
Замученные домохозяйки
с мужьями алкоголиками.
Старушки, осыпавшиеся одуванчики...

И он...
Да, он,
который сидит чуть отделившись от толпы

но только чуть-чуть.
Ни лица, ни возраста
не разобрать.
Синеватая куртка,
низко сидящая бейсболка,
большие
непроглядно-черные
очки,
джинсы...
И улыбка,
грустная улыбка
человека,
знающего про жизнь
чуть больше нашего.
Про жизнь,
которая должна была
превратить улыбку в шрам
или оскал,

но так и не смогла.
Очень старалась,
всеми своими силами,
рвала,
грызла,
кусала,
топтала,
плевала,
испражнялась,
ругалась матерно,
но

всё же...

Улыбка,
рассказавшая всё,
даже без участия глаз.
Потому что в глазах
ничего не осталось,
ни мысли, ни жизни,
глаза стали платой,
или лучше сказать
жертвой,
обобщенному
жестокому богу этого мира,
который наблюдает
за еретиками на привязи
глазами каждого
проходящего мимо
человека.


Он.

Это он
посмел
облачиться в аромат,
который возвращает
свет
и радость жизни.

Я робко улыбаюсь
(в ответ?)
сам в себе,
опускаю голову
и беззвучно говорю ему:
Привет.
Черт подери, я рад,
что ты есть,
что ты живой.
Что ты просто существуешь
в этом мире,
человек.
Я рад тому,
что ты не притворяешься безразличным
имяреком,
идущим из ниоткуда в никуда,
а просто,
и даже с интересом,
смотришь на электронное табло
со списком услуг.
Я рад, что иногда ты
отвечаешь кому-нибудь
и что-то показываешь
тонким пальцем.
Рад тому, что вынимаешь свой телефон
и звонишь своим родным,
чтобы сказать мягким голосом:
наверное задержусь здесь
еще на часик или два.
Не волнуйся, пожалуйста,
все будет хорошо.
Откуда я знаю,
что так будет?
Ну а как же иначе?

Ты не придуманный.
Ты настоящий.
Ты пахнешь радостью.
Ты намеренно выбрал этот аромат,
хотя он
скорее всего
стоит больших денег.
Но для тебя это важно,

чтобы внешнее
было таким же,
что и внутреннее.
Ты понимаешь
НАСКОЛЬКО это важно.
Насколько важно
быть самим собой
в толпе,
которая давно попуталась
со всеми своими масками,
со всей своей биологией,
в душах своих,
которых много, как дешевых одёжек
из секонд хенда,
а должна быть
всего одна.



И позже
идя по унылым улицам,
чавкая подошвами по грязи,
что расплылась между трещин
в худом асфальте

все равно улыбаюсь
и шепчу в холодный воздух,
не в силах остановиться,
да и 
в общем-то
не пойми кому...

привет,
привет,
привет,
привет,

хорошо, что ты просто
есть
на этом свете.














.