Аннотация: Эти события произойдут когда-то в 1947 году... Переосмысление - Даймара Соня, стилизация - Сергей Лысенко, музыка - Борис Гребенщиков. Призер конкурса (4-е место) "Погоня с вариациями" сайта Литсовет.
Даже на родине Бориса Виана во Франции не опубликованы все его работы. Наиболее интересным является шестнадцатитомный (!) проект издательства "Файар" ("Oeuvres", Fayard), начавшего в 1999 году выпускать тексты Виана, аннотированные ведущими исследователями жизни и творчества писателя: Ноэлем Арно, Жильбером Пестюро, Марком Лаппраном. Волею судеб моя худшая подруга и лучшая любовница Франсуаза Перес, редактор Франс Пресс, передала мне полный текст одного из рассказов "Северный ветер" ("Vent du Nord"), отрывки из которого впервые были опубликованы в "Obliques", Boris Vian de A a Z; дополнительный выпуск к специальному журналу N9, 1976 от Огюстье Пежо. Мой французский не очень хорош, однако я взвалила на свои хрупкие плечи труд по переводу этого рассказа, дабы осчастливить русскоязычных поклонников творчества великого писателя. В процессе перевода столкнулась с необходимостью некоторой его адаптации. Разумеется, я не пойду по пути Волкова создавшего "Волшебника изумрудного города", но окончательный вариант текста будет в значительной мере авторским переводом, связанным с особенностями моего личного творчества.
Предисловие автора перевода
ТРАМОНТАНА
"Жизнь ползёт, как змея в траве,
Пока мы водим хоровод у фонтана..." (C) Б.Г.
В полдень резко похолодало. Поль Клошардье засунул в рот указательный палец, покрытый с подветренной стороны тонкой корочкой оранжевого инея. Почувствовав резкий металлический привкус, он вздохнул: северный ветер всегда приносил одни только неприятности. Вскоре на горизонте всплыла массивная ржавая туча, громыхающая подобно рождественскому оркестру из одних тарелок, литавр и барабанов, что лихо наяривал в саду Тюльери. Но в этих краях подобные звуки сопровождали появление перепончатокрылых булавок - редких негодяек, уничтожавших посадки любой культурной флоры.
Поль убрал маникюрные ножницы в заплечный чехол из роскошной кожи домашних мокасин-альбиносов. Затем он присел на корточки посреди густых зарослей аденоидов со спелыми плодами, чуть порченными беловатым налётом полипов, и принялся ощупывать землю в поисках Жюльен. Трещины презрительно расползались под его пытливыми пальцами, и молодой человек, тяжело вздохнув, снял старые, побитые молью и судьбой резиновые перчатки с тонкой сеткой пульсирующих вен.
Издав тонкий комариный свист сложенными в трубочку губами, Поль вскоре услышал лёгкие "па" на три такта, производимые изящными ножками Жюльен под аккомпанемент призывных шлепков упругих ягодиц. Он машинально опустил правую руку в бездонный карман мешковатого оранжевого комбинезона, ощутив лишь прохладу слизи и пустую грусть: Поль всегда носил Жюльен в нагрудном кармане, чтобы его сердце билось в унисон с сердцем дорогого ему существа. "Дюймовочка," - так Клошардье ласково называл Жюльен.
Ловко истребив спрятавшееся между большим и указательным пальцами влажное пятнышко, Поль широко распростёр крылья чувствительного носа и аккуратно втянул тонкий запах селёдочного рассола, коим его потчевали в дни ранней юности щедрые марсельские проститутки. Внезапно нервное лицо молодого человека передёрнулось от боли; он встал, плечи его безвольно опустились, а ноги сами понеслись по направлению к мастерской, следуя за движениями стоптанных коричневых ботинок. Ствол опрыскивателя, переделанного из ранцевого пехотного огнемёта Ганса, висел на боку, словно гусарская сабля и, подгоняя, зло бил по заплетающимся ногам.
Когда первые булавки коснулись земли, шаги молодого человека приобрели уверенность: шелест тысяч крыльев перекрыл все остальные звуки. "Нет худа без добра", - подумал Клошардье. Он шёл, не оборачиваясь, пока дверь не ударила его в спину, а шершавый язык пола не вылизал влажные дорожки, протянувшиеся от уголков наивно-голубых глаз до мягкого детского подбородка; вскоре свежая стружка, снятая фарфоровыми зубами Поля, переплелась с пшеничными кудрями его испуганных волос.
***
Накануне очередного раунда по усмирению шкворчащих яиц пустынного пегаса, во что бы то ни стало пытавшихся избежать пытки раскаленной сковородой, Жан Майораль выглянул в узкую амбразуру кухонного оконца. На дворе наблюдалась типичная для двора картина: налитый горячей кровью глаз солнца, опасаясь связываться с редкими бельмами облаков, силился поскорее укрыться за голым бруствером горизонта. Там вдалеке, где дрожащие потоки расплавленного воздуха стирали границу земли и неба, посреди кактусов, охотясь за дикими кардиостимуляторами, гарцевал вооружённый сачком и опытом Поль.
Жан, подцепив вилкой лучшее яйцо, покрытое корочкой ровного загара, сплюнул желчь обратно на сковороду - в глубине души он презирал Поля, считая его бездельником и неудачником. Веснушчатое лицо Жана возмущённо побагровело, кнопка носа утонула в надутых щеках, а рыжеватые брови, взлетев, смахнули капельки пота с жирного лба. Чего только стоила эта идиотская затея собрать автомобиль-мечту и вместе с Жюльен наконец-то покинуть предместье гостеприимного Акапукко! А охота за дикими кардиостимуляторами, которые не поддавались дрессировке, расползались по всем щелям и нещадно истребляли запасы яиц пегаса? Впрочем, Поль обронил в разговоре, что стимулятор - единственная деталь, которой недостаёт его авто.
Каблук с наслаждением размазал хрупкий корпус зазевавшегося кардиостимулятора, затем Жан сплюнул ещё раз: "И чего ему здесь не хватает?" Бензоколонка, мастерская и ресторанчик Жана и Поля служили своеобразным аванпостом Акапукко, располагаясь на перекрёстке дорог, одна из которых и вела в дебри провинциального городка. Всё хозяйство было создано за несколько лет своими собственными руками, благодаря природной смекалке и находчивости Жана, который при побеге захватил с собой рассаду аденоидов и семенники полыни. Майораль гнал первоклассный абсент, вскоре заменивший друзьям твёрдую валюту, женщин и ядохимикаты.
До вынужденной иммиграции Поль и Жан работали в ветеринарной лечебнице: Поль - объезжал кареты скорой помощи, Жан варганил конфеты из сахарных косточек диабетиков. В лечебницу со всей округи свозили немецких овчарок, а весь медперсонал находился под пристальным оком фельдфебеля Ганса Штурмбрехера, относящегося ко всем как к собакам. После того, как несколько псов издохли в страшных муках, Жана и Поля бросились разыскивать всем скопом. Фельдфебель метал проклятия, гремел наручниками и шмалял из шмайсера в воздух, пообещав лишить преступников мужского достоинства с помощью огня, воды и медных труб парового отопления. Лишь на третий день безуспешных розысков, сравнимых с поисками заколки в волосах больного сыпным тифом, коллеги по работе ткнули беглецов носом в развешенные на стенах лечебницы портреты - повара-саботажника и механика-убийцы. Некоторое время Полю и Жану пришлось прятаться в подполье, но вскоре приступы острой клаустрофобии и стенной лихорадки вынудили друзей бежать в Акапукко. Спустя некоторое время бежал и Ганс, сменив паспорт, пол и причёску - национальное санитарное общество закрыло лечебницу, депортировало всех немецких овчарок и предьявило бывшему фельдфебелю обвинение в постыдном пристрастии к гаубицам.
Но - чёрт возьми! - при всем желании Жан не смог бы увидеть сейчас танец Поля на опалённой солнцем равнине - правому глазу Жана не хватало пары нужных диоптрий, а на месте левого неумело красовалась раскрашенная деревяшка округлой формы. Да и Поль уже задал стрекоча в известном направлении. Поэтому Майоралю пришлось наслаждаться видом задрипанной мастерской со страницами интимного дневника Поля, расклеенными на стенах не иначе как пьяными матросами; янки не забыли снабдить откровения Поля похабными картинками.
Матросы - первая злая шутка северного ветра...
***
За окнами скрежетало и громыхало, словно в преисподней. Но даже когда на живописные пустыри предместья Аккапукко полетели иглокожие мины и торпеды морских огурцов, Поль всего лишь задумался о смене обивки сидений своего авто, а Жан только записал новый рецепт овощного супа. Впрочем, дождь из оплавленных булавок всё-таки вынудил друзей подраскинуть разок-другой мозгами, натолкнул на мысль, что на улице творится нечто из ряда вон выходящее.
Поль и Жан выглянули наружу. Вот тут их изумлённым взорам открылся побитый штилем борт огромного корабля, местами тронутого гнёздами аистов и летучих рыб: американский эсминец, франтовски растопырив зенитные орудия, плыл в лягушачьем стиле по безлюдному дымчатому небу, скручиваемому чёрными вихрями.
За ним по пятам гналась стрекочущая туча перепончатокрылых булавок. Кормовые 75-мм орудия обозленного эскадренного миноносца повернулись к негодяйкам, злобно рявкнули, в тот же час напомнили о себе непрерывно жарящие беглым огнём 30-мм шестиствольные гатлинги. Туча быстро таяла. Многочисленные бездельники-матросы бесстыдно развешивали на палубе шмотки, мечтая получить свою порцию порохового загара. Однако самые проворные, оторвавшиеся от пелотона булавки, проскольнув сквозь заградительный огонь, уже нещадно жалили служивых в рельефные спины и кубические животы.
Осипший капитан стоял на мостике, бешено жестикулируя сигнальными флажками. Матросы лениво отмахивались, но каждый раз кричали: Ye-ye, sir!
Разбушевавшийся северный ветер посадил-таки эскадренный миноносец на воздушную мель, завалил на бок, а потом и вовсе перевернул его вверх лапами; и только после этого внезапно затих, навеки загнав впечатляющую артиллерию и капитана, не пожелавшего оставить свой боевой пост, в песчаную почву.
- SOS! SOS! - орали матросы, и друзья тотчас кинулись откапывать несчастных, понятия не имея, какие несчастья принесут всему Акапукко сто шестьдесят три с половиной бравых матроса.
Уже к вечеру наглые янки все как один были под мухой. Мушек хватало на каждого - над некоторыми кружились мушиные нимбы, кому-то насекомые закрывали лысины и тензуры, кое-кому вообще заменяли шевелюру. Мухи ползали по раскатанным влажным губам, лазили в пещеру ноздрей за смешными чихами, забирались в уши, которые в столь поздний час были отнюдь не на макушке. Мухи шарили по порожним пыльным карманам, часто бывали за пазухой и за шиворотом, выползая из самых неожиданных мест. Например, из кастрюли мокасинового супа, куда Майораль надумал погрузить половник.
Матросы - единственная причина, по которой Поль и Жан терпели присутствие Ганса.
***
Шум, гам, а с ними и пьяный смех внезапно утихли, и испуганный Жан протиснул свои габариты в узкую щель чуть приоткрытой двери. Толпа матросов громоздилась на дворе, замерев в немом восхищении. Скрутив ладонь подзорной трубой, Жан единственным глазом пригляделся в направлении, куда по ветру навострились сизоватые опухшие носы янки.
Вскоре главный цербер ветеринарной лечебницы Ганс Штурмбрехер, как ни в чем не бывало, ступил на порог ресторанчика с невинным лицом примадонны китайской оперы и свертком пускай и ароматно надушенного, но неизменно грязного белья, прижатого к пышной груди.
- Ганс? - вопросительно произнес Жан, и его голос, а затем и седалищная мышца дрогнули, точно струны подорванной мандолины.
Вперив орлиный взор в глубины декольте Ганса, Поль не проронил и слова - он подравнивал маникюрными ножницами сорную растительность благородного носа, создавая очередное произведение садово-паркового искусства. Красотами этого сада Клошардье завлекал легкомысленных дамочек и многочисленных мух.
Разом выйдя из состояния алкогольного оцепенения, матросы принялись феерически свистеть, а женоподобное создание, отзывающееся на имя Ганс, неожиданно ответило на их свист улыбкой, над которой явно работала не одна команда боксеров из Сен-Дени.
Вдобавок ко всему Ганс внезапно оступился, зацепившись за порог армейскими ботинками, закаблученными по последней моде, и сквозь смелый разрез юбки выскочили до синевы выбритые коленные чашечки. В тот же миг Жан взвизгнул, будто укушенный бешеной булавкой, Поль привычно протянул руку за подаянием, а разбитые сердца матросов успели облиться из кровавого дуршлага.
- Ганс? - Жан первым пришёл в себя, с хрустом припечатав каблуками большие пальцы рук. - Фашисткий ублюдок! Всё из-за тебя...
За секунду до этого, приподняв подол камуфляжной юбки, Ганс томно покачивался в такт дробному перестуку тел, падающих в обморок матросов. Когда Штурмбрехер добрался до украшенных розовой свастикой сероватых подвязок, венчающих костлявые шарниры тазобедренных суставов, грохот достиг неслыханных раскатов.
- О Святая Антуанетта, только не это! - взвизгнул Жан в ответ на финальные антраша жилистых бульонок Ганса. Убитый прелестями изысканного супового набора, несчастный повар спешно ретировался на кухню.
Друзья не прогадали - с той поры, как Ганс Штурмбрехер обосновался в подвальчике мастерской, жизнь в Акапукко пошла на лад. Бездетные отцы семейств больше не беспокоились о своих девочках, маленьких мотыльках, летящих исключительно на свет ночных фонарей ресторанчика Жана. Трудолюбивые сиротки теперь не жаловались своим матушкам на нетрезвых мародеров, рыщущих по округе без гроша в кармане. Да и сами матросы, вместо того чтобы буянить и хлестать абсент ночи напролет, стали больше времени проводить на свежем воздухе, играя с Гансом в чехарду на раздевание.
Дела Жана пошли в гору - абсент снова потёк на продажу - да и на необитаемую доселе заправку с мастерской Поля вновь стали заезжать сбившиеся с пути истинного автомобили, снабжая его деталями.
***
Заметив хвост пыли, тянувшийся по дороге за большим розовым крокодиллаком, Поль немедленно прекратил свои воинственные манипуляции с сачком и припустил во всю прыть по направлению к заправке. Стимуляторы затравленно прыгали в разные стороны, но намётанный взгляд Поля вёл его к заветной цели: ради своей мечты Поль не гнушался ни попрошайничества, ни даже мелкого воровства.
Однако глухонемой хозяин жестами потребовал заправить крокодиллак и прочистить глушитель, не желая слушать причитания Поля, который даже у проезжавшего мимо раввина умудрился выклянчить Тору и полный комплект колёс для своего детища.
Опытная рука Клошардье немедленно скользнула по округлому боку крокодиллака, который отозвался жестяным стоном и выхлопными газами. "Роскошный образец! - Зоб ликующего Поля спёрло от восторга. - То, что надо!" Скинув со спины ранец опрыскивателя, он одним лёгким движением протиснулся мимо передних колёс, лёг под капот автомобиля и... улыбка поспешно покинула лицо молодого человека: обрюзгшая печень автомобиля страдала от прогрессирующего свинцоза; подрагивающие в судорогах почки, изуродованные камнями, болтались чуть ли не в пыли дорожного покрытия. За роскошной внешностью крокодиллака, под лакированным и начищенным металлом рёбер скрывалась жуткая проза самого обыкновенного уродства. Охваченный жалостью Поль, ласково погладив прямую кишку, подкрутил гайку штуцера между дряблым желудком и выделительной системой. "Безнадёжно, всё опять впустую!" - И тут его взгляд упал на сердце автомобиля, скрытое проржавевшей диафрагмой, из-за которой торчали серебристые усики молоденького кардиостимулятора.
Стараясь не потревожить стимулятор, Поль осторожно отогнул защитную пластину и достал из кармана жестяную коробку, в которой он, словно ребёнок, носил самые дорогие вещи: маленькие кружевные трусики Жюльен; потерянный Жаном глаз из разноцветного стекляруса; бутылочку с концентрированным абсентом; старые резиновые перчатки, некогда подаренные ему любимой девушкой, работавшей в салоне мадам Бондаж, и другие милые безделушки.
Стимулятор был прилеплен к сердцу горчичным пластырем - крест-накрест. Поль натянул на правую руку перчатку, резким движение оторвал деталь и сунул в заезженный носовой платок, обильно смоченный абсентом. Стимулятор возмущенно зашипел, пытаясь вывернуться и укусить Поля за палец, задергал ножками, но вскоре затих, погрузившись в безрадостный сон.
Сердце крокодилакка вздрогнуло, выпустив в лицо Поля тонкую струйку красноватой жидкости, корпус его зашёлся мелкой дрожью, и автомеханик поспешил заклеить образовавшееся отверстие кусками пластыря. "Ну, ну, милый, потерпи. - Он лаково потрепал крокодиллак по боку, наконец выбравшись из-под капота. - Ты вполне сможешь добраться до следующей мастерской". Да, Поль всегда умел находить язык в нужном месте.
"Жюльен! Жюльен! Жюльен!" - пело тело Клошардье - только одна деталь отделяла его от настоящего счастья. Глаза Поля засияли, и он прошёлся по клавишам рёбер, вспоминая резонанс камертона Жюльен, звучащего на две октавы выше. - "Жюльен... Жюльен... Жюльен..."
***
Вездесущая толпа пьяных матросов стояла у стены мастерской, попивая абсент и разглядывая картинки из интимной жизни Поля. Некоторые из них упражнялись в стрельбе по движущейся мишени, издавая весьма непристойные звуки. Выдержавшему серию тумаков и ругательств, Полю наконец-то удалось протиснуться через частокол широких спин: вот так он впервые и увидел Жюльен. "Это судьба", - подумал Клошардье, щеки которого внезапно заполыхали, а охваченное кипятком сердце бешено задергалось, словно распутная куропатка на вертеле.
- What do you want? God damn frog!* - неслось ему вслед вместе с камнями, но Поль уже бежал прочь, подхватив Жюльен за хрупкую талию.
Он омыл слезами прекрасное тельце, выходил и полюбил Жюльен самой нежной, преданной и беззаветной любовью... а Жюльен любила только себя и мух. Вот тогда-то между Полем и Жаном впервые пробежала чёрная кошка, неуловимо похожая на большую крысу, покинувшую утопающий в песках американский корабль. Повар завидовал своему другу, исходя плотоядной слюной каждый раз, когда тот трепетными пальцами ласкал нежную, шелковистую кожу Жюльен.
А счастливый Поль соорудил из белых камешков, покрышек и деталей двигателя фонтан замечательной инженерной конструкции для своей любимой.
В фонтан Поль запустил золотистых и бледных сарком. Дивные создания плескались в изумрудной воде, в целях натурализма заботливо ароматизированной нашатырём и сероводородом, а для обоняния - Шанель N5. Замечая Поля издалека благодаря длинным зрительным стебелькам, саркомы выбирались на бортик, цепляясь за камни многочисленными отростками; они приветливо щебетали Клошардье свои милые незатейливые песенки. В клумбах вокруг фонтана расцвели голубые анютины глазки и заблестели алые ноготки. Даже матросы стали детьми и некоторое время, резвясь, порхали среди струй и цветов, словно гигантские амазонские бабочки.
Сарком Поль задарма подцепил в кармане бродячего аптекаря, совершенно случайно заглянувшего в ресторанчик Жана. Откуда взялись анютины глазки и ноготки - Поль молчал сквозь зубы так, что не признался бы даже под зверскими ласками Ганса Штурмбрехера.
Но Жюльен, окинув панораму... и фыркнув на прохладную воду и раздражавшую её зрение красочную мозаику природы, предпочла этому райскому уголку пыльное местечко в душной мастерской, у окна, где наблюдала за брачными танцами мух. Жюльен выглядела вполне самостоятельной девушкой яйцекладущего возраста и того типа, что по осени становится особенно интересным для любителей настенной живописи.
Часы лениво отстучали полдень. Матросы дохли со скуки. Сегодня был Шабат, и Ганс ошивался в подвальчике мастерской, изредка поплёвывая в потолок. О Шабате экс-фельдфебель узнал из Торы, спертой у Поля по большой нужде. Однако, не успев освоить и страницы, Ганс осознал, что религиозные мотивы являются чертовски веским аргументом для выходного дня и переплёл свои жидкие косы на пейсы.
Штурмбрехер выполз из подвала, наигрывая на губах Adlerflug**, когда Жюльен только открывала прекрасные глазки. Маленькая прелестница, потягиваясь, лежала на розовой подушечке, расположенной посредине небольшого столика, вплотную придвинутого к окну мастерской.
- Gottedoch!*** - удивился Ганс, увидав это чудо.
Жюльен презрительно взглянула на Ганса, потом повернулась к окошку и длинным розовым язычком ловко слизнула со стекла жирную сонную муху. Тотчас Ганс, выпучив глаза, повторил этот маневр, приведя Жюльен в неописуемый восторг. И понеслось. Чуть позже очарованная красавица уже аккуратно слизывала всё новых насекомых с языка Ганса. В какой-то момент влажная плоть в экстазе переплелась и худенькие бедрышки Жюльен задрожали от наслаждения...
Ритмично позвякивал стандартный набор разводных ключей от 19 и до 46, подаренный Полем на совершеннолетие самому себе. А на стекле распласталась тень, отбрасываемая не менее возбужденной фигурой исходящего слюной повара, который облизывался, разглядывая ножки Жюльен.
В самый кульминационный момент на пороге нарисовался Поль. Издав отчаянный вопль, он схватил Ганса за язык, мастерски завязал его галстуком и пришпилил к огромному разделочному крюку, вбитому в стену. Вообще-то крюк предназначался для осмотра резонаторов несовершеннолетних мотоциклеток, и Поль автоматически отметил, что язык Ганса - мечта любого автомеханика, подсевшего на выхлопные газы.
- Но как же так, милая моя? - жалобно простонал Поль.
- Но ведь я когда-нибудь сброшу шкурку и стану принцессой, правда?
- Обязательно, милая... - ответил Поль, читавший об этом в книге.
- Тогда-то я и буду вести себя как принцесса! А сейчас я имею право на личную жизнь, гррр... - Жюльен закатила глазки. - Между прочим, у него такой липкий и мужественный язык! А какие мухи, ах! - Её капризный голосок резал уши, и Поль стал придерживать их за мочки.
- Милая...
- Ой, не хочу тебя больше видеть! С тобой я совсем одна. - Жюльен обиженно всхлипнула, на мгновение отвернулась, затем улеглась на спинку и, жеманно поведя глазками в сторону, потянулась всеми четырьмя лапками к Полю. - А теперь отнеси меня на прогулку...
Ганс глухо хрипел. На мотив похоронного марша еврея Мендельсона его высокие каблуки азбукой Морзе отбивали: "Он был хороший парень". В таком незавидном положении каблуки порядочно перевирали слова и безбожно фальшивили. Под заключительные аккорды матросы, вкушающие горькие плоды одиночества, отдали друг другу последнюю честь и прыгнули в фонтан.
Тем временем Поль, бережно прижимая розовую подушку к груди, брел к зарослям аденоидов. Выпустив Жюльен, он ринулся было обратно в тщетной попытке спасти обезвоженные организмы утопающих в слезах матросов. Но воды уже сомкнулись над их головами; на волнах бумажными корабликами печально качались только одинокие белые шапочки.
Начинал дуть северный ветер.
**Adlerflug - орлиный полёт (немецк.) - военный марш.
***Вот те на! (вольный перевод с немецк.)
***
Гроза отгремела, и Поль, заполнив ёмкости опрыскивателя свежим абсентом, вышел из мастерской. Ноги и руки по-прежнему существовали в ином мире. Бледное лицо Поля выражало невыносимую скорбь и тоску, когда он, словно призрачный жук-богомол, маршировал мимо мутных узких окон кухни. Поняв всё с одного взгляда, Жан удовлетворённо выпятил мясистые губы и метнул Полю большой разделочный нож. Автомеханик поймал его на лету всеми свободными зубами.
Набрав воздуха в лёгкие и стремительно передёргивая затвор, Поль ворвался в заросли аденоидов, эпидермис которых уже успел подвергнуться надругательству гнусных тварей. Булавки стрекотали и метались под струями, бьющими из опрыскивателя, их лёгкие крылья из фольги и проволочные лапки мгновенно покрывались ржавчиной, сковывая движения. Победа была у Поля практически в кармане, когда уцелевший батальон булавок, сообразив, что дело швах, предпринял прорыв к запасам машинного масла, хранившегося в автомастерской Поля. Но поздно: песчаная дорожка впитала в себя точно кровь, бурые следы последних героев.
Устало вздохнув, Поль вытер лоб и принял мужественное решение. Он подавил подступающий страх, сориентировался на местности и уже начал движение по азимуту в направлении того места, где в последний раз слышал шаги Жюльен. Но сейчас его чуткие музыкальные уши улавливали только тонкий скрежет останков булавок, шелест аденоидов на ветру и звон стекающих с растений капель абсента.
Азимут упрямо извивался под ногами Поля, мешая поискам, и молодой человек, улучив момент, схватил мерзавца за хвост и несколько раз вытянул ремнём. Оглушенный азимут затих, и Поль сложил его под нужным углом. Затем Клошардье оторвал глаза от земли, поднял лицо, приладил на место... и замер...
Он зажмурил глаза, и долго не хотел открывать их: казалось, что сетчатка навсегда запечатлела ужасное зрелище. На серой земле среди мятых сорванных листьев лежало распростёртое тельце Жюльен, покрытое кровоточащими точками. Лапки всё ещё подрагивали в агонии, а от удара одного острого хоботка кожа на животе треснула, словно на барабане, и по изящной ножке стекала тонкая струйка жёлтых икринок.
***
Шипящая сковорода Жана приняла в своё жаркое лоно деликатес, к которому так долго стремился плотоядный повар. В его голове звенели фанфары наконец-то сбывшейся мечты, поэтому он даже не услышал прощального скрипа ворот мастерской Поля. Казалось, вся местная флора и фауна всецело предалась тоске и печали: саркомы подавлено молчали; анютины глазки ослепли от слёз; напедикюренные ноготки тянулись к Полю и ломались, в отчаянии царапая землю... и даже дикие кардиостимуляторы перестали хрустеть яйцами пегаса.
А Поль легко перепрыгнул через бортик автомобиля - больше ничто не удерживало молодого человека в Акапукко. Сердце его детища билось спокойно и ровно, и вскоре автомобиль-мечта уже летел по выжженной равнине, подминая широкими протекторами чахлые растения, уверенно минуя мелкие бугорки и рытвины, навстречу далёкой гряде чёрных скал, из-за которой и приходил северный ветер. Внезапно почувствовав тесноту в груди, Поль достал из бездонного кармана старую жестяную коробку с некогда столь дорогими ему вещами. Одно мгновение он колебался - чуть смущённая улыбка застыла на его красивых губах - затем, широко размахнувшись, Поль навсегда оставил прошлое за бортом своей мечты, как старый, ненужный хлам. Совершив вращательное движение по дуге, коробка глухо стукнулась о сухую почву, подняла мутный фонтанчик, раскрылась, теряя внутренности. Теперь по реактивным шлейфам пыли можно было отследить, как прожорливые кардиостимуляторы несутся со всех сторон к месту её падения.
Холодало. Потоки встречного воздуха стирали слои краски с разгорячённого лица Поля; его портрет постепенно таял на ветру, пока руль автомобиля не остались держать только пустые, старые перчатки, подёрнутые под резиной тонкой сеточкой синеватых вен...