Я знаю, где-то, бесконечно далеко отсюда, стоит на холме белый дом...вы смеётесь...напрасно, ведь нас разделяет вселенная, а это не так уж и мало...
Мой милый белый дом был раньше самым светлым из всех домов, а теперь он постарел и потемнел, но никто этого не видит : некому заметить то, как изменился он, потому что в доме моём давным-давно живут чужие люди, которые ничего не знают про него и про нас, и про нашу судьбу - это даже немного обидно, но мне, конечно, на них наплевать, жаль только дом.
Мы жили в нём вчетвером: мама, папа, брат и я. Папа был очень высок и худ, и носил толстые очки, и брат всегда говорил, что папа у нас умный, как профессор, наверное, он был прав... я не помню... помню, что мама была сама доброта и всё время баловала нас: пекла нам всякие разные пирожки и кексы, но нас было невозможно застать дома, ведь у нас были "свои дела" - мы с самого утра уезжали на четырёхколёсном мотоцикле на поиски приключений и возвращались, конечно, уже в полной темноте.
Я помню, тогда было лето. Кругом всё цвело и, казалось, что даже мёртвые сухие деревья радуются жизни и улыбаются солнцу, заснувшему в сердце страрого пруда. Это было наше любимое место: мы часами могли сидеть под огромными ивами и смотреть, как в солнечных лучах медленно слетают вниз маленькие тонкие листья и золотая пыль...
- Это эльфы, - сказал мне как-то брат,- они помогают летать и ещё много чего делать такого тем, кто им приглянётся, но таких людей не любят... Очень...
Я знала, что если он что-то говорит, то так оно и есть, ведь он старший, но я всё равно спросила:
- Откуда ты знаешь?
- Знаю,- ответил брат и посмотрел на меня с сожалением,- а что, ты мне не веришь?
- Верю, конечно,- поспешила заверить его я.
- Тогда не задавай дурацких вопросов!
И я не стала больше спрашивать, а говорить как-то вдруг оказалось, что и не о чем и мы поехали домой. Мы промолчали всю дорогу и только когда стали убирать мотоцикл в гараж, брат сказал:
- Не говори родителям о том, что я тебе сказал.
Если бы он тогда посмотрел на меня, то прочёл бы в моих глазах кучу дурацких вопросов, но он даже не обернулся.
- Поняла?
Он был так серьёзен, мой старший брат, а я ...а что я ?..- мне даже не надо было отвечать: он и так знал, что ничего я не поняла и единственное, что мне остаётся - это молчать.
В прихожей нас встречала мама, она смотрела на нас удивлённо и немного обеспокоенно.
- Почему вы так рано сегодня?- спросила она брата,- и почему такие хмурые?- что, поссорились что ли?
А он ответил:
- Мамочка, ты же знаешь - мы никогда не ссоримся( кстати, он был совершенно прав - мы и в самом деле никогда не ссорились),просто,- продолжал он,- по всему лесу чувствуется, как здорово пахнет твоими пирожками с яблочным павидлом, и ... ну... ты понимаешь..?
Я принюхалась... и ничего, только запах цветов и дерева, а мама улыбнулась:
- С пирожками придётся подождать: они для праздничного ужина. Вы ведь, наверное, уже и забыли, что сегодня папа возвращается из командировки..
Мы с братом, сразу стали её убеждать, что мы всё помним, да и как можем не помнить, когда возвращается папа, ведь мы так скучали по нему. Мама отшучивалась, мы спрорили с ней, а я всё время пыталась вспомнить: "Куда папа уезжал? И когда? И вообще, разве он уезжал?",- но вслух ничего не спросила: мне должно было быть стыдно, я даже немного поругала себя в своей комнате, впрочем недолго и безрезультатно: в конце концов какой результат может принести совершенно бессмысленное действие?
Придя к такому выводу, я успокоилась и задремала, сидя в большом кресле у окна. Мне показалось, что прошло совсем немного времени, но когда я проснулась, уже стемнело и я услышала, как внизу звякнул колокольчик:" Кто-то пришёл..."- лениво подумала я... и продолжила дремать.
Правда, после этого очень скоро мама позвала всех ко столу и пришлось всё-таки встать.
Когда я спустилась в столовую, оказалось, что все уже сидят и едят. Папа сидел в полоборота и внимательно слушал радио - он даже не услышал, как я поздоровалась с ним, не знаю, почему эта чушь всегда так увлекала его?!
- Приятного аппетита!- сказала я и тоже села. Мама положила мне картошки с грибами и кусок жареной курицы: всё было как всегда очень вкусно и, если бы не дребезжащее радио, было бы совсем здорово.
Но вот диктор заткнулся( наконец-то! ) и заиграла какая-то очень популярная классика, не знаю, что это там играли - я совсем не разбираюсь в музыке, но всё же это лучше, чем политика. Я с облегчением вздохнула, и в тот же момент на стол упала большая блестящая муха - от неожиданности я даже подавилась и закашлялась. Мама осуждающе покачала головой:
- Неприлично хватать большие куски,- сказала она,- жуй нормально; или ты куда-то спешишь?- и прибавила,- Стыдоба!
Больше никто ничего не сказал, наверное, да, даже скорее всего, никто ничего и не заметил, ведь мама так вкусно готовит! А она, как будто подслушав мои мысли, улыбнулась и сняла с одной из мисок, стоявших на столе, полотенце - там были наши любимые, восхитительные пирожки с яблочным павидлом...
Первым из-за стола вышел папа - поцеловал маму в щёку, не глядя, потрепал нас с братом за уши и пошёл к себе в кабинет. В столовой стало тихо и скучно: папа, уходя, выключил радио. Я тоже решила не задерживаться: поблагодарила маму, пожелала всем спокойной ночи и пошла к себе.
Я быстро постелилась, переоделась в пижаму и принялась ждать : очень скоро в дверь постучали - это была мама, она пришла поцеловать меня на ночь и принесла кружку тёплого молока.
Как только за мамой закрылась дверь, я отставила кружку подальше и поспешила к окну: мне надо было торопиться, пока кому-нибудь ещё не пришло в голову заглянуть ко мне.
Я распахнула окно и улыбнулась: на улице оказалось даже теплее, чем дома,- "Не замёрзну",- подумала я и, привычным движением схватившись за подоконник, вылезла из окна, всё ещё держась за него, я стала спускаться вниз лицом к белым стенам дома. Конечно, можно было бы делать это и неглядя или просто выпрыгнуть из окна, как делала это я уже не раз, но было особенное какое-то удовольствие в том, чтобы каждый раз выискивать новые пути к земле на ровной, чуть шероховатой стене; тем более, что, спрыгнув, я, наверняка, устроила бы страшный грохот, а мне никак нельзя было шуметь: им, в доме, ни к чему было слышать, что я куда-то собралась.
До забора я добралась тихо, легко оттолкнувшись, я преодалела и эту преграду; я мягко приземлилась, но сердце моё ухнуло камнем вниз - оно понимало, что всё это уже не важно, потому что за забором меня уже ждали.
- Что ты здесь делаешь?- спросил мой сердитый брат.
- А ты?
- Нельзя отвечать вопросом на вопрос, я тебя первый спросил. И вообще... кто тебе позволил шляться по ночам одной?- Он был явно не в духе, но меня уже накрыло волной затаённой обиды и я не смогла сдержать напор собственной глупости:
- А я и не шлялась, - отвечала я,- я шла по делам. У тебя есть свои дела, почему у меня не может быть своих?
Брат удивлённо на меня посмотрел:
- Какие у тебя могут быть дела?
- Не скажу.
Конечно, брат совершенно не ожидал от меня такого нахальства и даже на какой-то момент перестал понимать, что происходит и что делать дальше, но он всё делает быстро и одного мнгновения достаточно, чтобы принять решение - брат схватил меня за руку и потащил к калитке... да, он был просто вне себя от злости и досады. Я поняла: теперь всё обречено, я опять всё испортила - вот сейчас он откроет калитку и в доме зазвонит колокольчик - родители удивятся поздним гостям, выйдут на крыльцо, увидят меня и всё поймут... Какая же я дура!- надо было просто соврать, всё равно что, наплести с три короба, а брат сделал бы вид, что поверил и мы вернулись бы в дом тихо, как и пришли сюда.., но теперь было уже поздно: слова не умеют исчезать без следа, их не спрячешь в кулак, и теперь, теперь , уже поздно барахтаться, да я и не спротивлялась, просто села на землю: брат, конечно, не отпустит меня, но не понесёт же он меня в дом на руках!
И тут я сделала то, чего не ожидала от себя и сама, то, чего никогда раньше не делала, потому что... ну это не важно почему, но этого никогда, никогда не случалось: я сказала то, о чём думала на самом деле:
- Я хотела уйти отсюда,- сказала я и сама удивилась своему чужому голосу, как будто услышала его откуда-то издалека.
Брат сел рядом, он смотрел на меня, будто видел впервые:
- Но почему?- спросил он шёпотом. Я молчала - брат вздохнул,- чего тебе здесь не хватало? Наши родители так любят нас, а ты...- он расстроенно покачал головой,- у нас есть всё, всё, чего можно желать, а ты вот так просто хочешь уйти из дома?- брат замолчал и надо было сказать хоть что-то:
- Да, дом у нас что надо,- сказала я. Мне было так странно, что брат никак не может понять, что я не могу ответить на его вопросы: я и сама не знала ответов.
Мы долго сидели в тишине, не глядя друг на друга, а потом я услышала какие-то непонятные звуки, и даже не сразу поняла в чём дело.
Рядом сидел брат и плакал.
- Ты чего?- спросила я его.
Он не ответил, только дёрнул плечами и встал. Он уходил - я что-то сказала ему вслед, но он не обернулся и даже, наверное, не услышал меня, тогда я тоже встала и побежала за ним.
Я плохо бегаю: догнав брата, я схватилась за него, чтобы не свалиться и долго не могла отдышаться. Он молча смотрел на меня, а потом сказал:
- Пойдём погуляем.
Я кивнула и мы пошли.
Сначала молчали, потом я увидела большую звезду над дорогой и сказала, что мы идём на свет звезды, как те цари из большой книги, а брат ответил, что это никакая не звезда:
- Не знаю уж, как там твои цари, а мы точно идём не к звезде,- сказал он, а потом начал расказывать о всяких планетах, об огромных камнях, и о звёздах, конечно, и о белых пыльных дорогах в ночном небе, и много ещё о чём, интересном и не очень.
А мы всё шли... Уже побелело небо и солнце уже приготовилось пойти своим обычным путём, а мы шли и шли по краю оврага, по дороге, ведущей, как мне казалось, к звёздам. Мы шли и говорили о каких-то пустяках и смеялись над птицей, которая так странно пела в сероватом небе; было хорошо, как будто ничего не случилось, и я подумала:" Это всё мои бредни, конечно, ничего и не было, и лучше бы мне молчать об этом, чтобы не расстраивать брата. Не было ничего..."- подумала я и засмеялась, потому что брат скорчил уж очень смешную рожу.
Где-то за поворотом зашумел мотор и мы отошли на обочину, вскоре показалась красная машина, в ней сидели короткостриженные мужчины в одинаковых чёрных кожаных куртках с одинаковыми лицами, не выражающими ничего, и все смотрели на нас. Я почувствовала, как брат потянул меня куда-то назад и мы начали пятиться в то время, как машина остановилась прямо наротив нас, двери открылись и оттуда стали выходить люди. "Что они могут хотеть от нас?"- удивилась я, но некому было ответить на мои мысли, потому что те, из машины остались стоять на дороге, а мы с братом кубарем катились вниз, на дно оврага.
До самого дна мы так и не долетели: зацепились за склон и остались лежать под какими-то огромными лопухами. Мы лежали и тяжело дышали, наверху раздавлись глухие хлопки, и трава рядом с нами странно подёргивалась им в такт, выплёвывая куски земли и камней.
- Что это?- спросила я шёпотом.
- Пули,- ответил мне брат.
Он, наверное, ждал, что я начну расспрашивать, но я молчала и мы молча продолжали прятаться под гиганскими листьями, боясь шелохнуться.
Некоторое время наверху была слышна суета и голоса кричали что-то не очень понятное - я испугалась, что эти страшные люди решат спуститься вниз за нами, но очень быстро всё стихло - хлопнули дверцы, опять зашумел мотор - машина уезжала.
Сверху уже давно никого не было: ни звука не доносилось с дороги, только какая-то птица странно кричала где-то над нами, а мы всё лежали и чего-то ждали. Мне показалось, что прошла вечность и что, наверное, мы здесь и умрём, так и не пошевелившись и не сказав ни слова друг другу, но тут заговорил брат:
- Они скоро будут у нас дома. Нам надо возвращаться, и быстро.
Наверное, я должна была удивиться, но почему-то подумала, что раз надо - значит надо и побежала за братом в заросли, потому что он сказал, что по дороге идти опасно, что там, наверняка, нас обнаружат, и я не спорила с ним - зачем?
Мы шли целый день и когда, наконец, добрались до дома, было уже темно. Должно быть, мы безумно устали, но мы забыли, что людям свойственно уставать, хотеть есть, пить, и спать: мы видели только свет в нашем доме - он горел на всех этажах, во всех окнах и даже по крыше ходили какие-то люди.
- Им нужен я,- сказал брат,- так что иди ты, послушай, о чём они говорят.
Я пожала плечами и пошла. До дома я дошла никем не замеченной( уж это-то я умею!) и заглянула в окно. Оттуда, где я стояла, было отлично видно прихожую и часть гостиной то, что делалось внутри я не видела, потому что на пороге гостиной стояла мама и загораживала её почти всю. Она стояла ко мне спиной и не могла меня видеть - я подумала, что это даже хорошо: было похоже, что она разговаривает с кем-то, кто был внутри и кто не видел меня, как и я его, жалко только, что ничего не было слышно - тогда я приоткрыла дверь и юркнула в дом: в двух шагах от входа была уборная, где я и спряталась.
Мне было страшно, я почти задыхалась от страха и не слышала ничего, кроме грохота своего обезумевшего сердца. Мне потребовалось достаточно много времени, чтобы убедить себя в том, что здесь мне ничего не грозит и вообще боятся нечего.
Наконец, я стала различать голоса. Незнакомый мужской голос говорил что-то грубо и зло про закон и какую-то рассправу, но его прервал ясный мамин голос:
- Ну что Вы так волнуетесь, он уже вернулся, просто зашёл в уборную. Сейчас выйдет,- послышались лёгкие шаги, они как будто приближались к моему убежищу,- Сынок, выходи!- услышала я мамин голос прямо у моей двери,- Тебя давно ждут!
- Не выйду,- сказала я, но не услышала своего ответа и какое-то предчувствие комом подкатило к горлу - я посмотрела в зеркало, но меня там не было - там стоял мой брат и странно смотрел на меня, и от взгляда мне вдруг стало спокойно и легко - я, наконец, понимала всё, всё до конца. "Эх, брат, мой брат",- с грустью подумала я, потому что знала теперь - этим людям за дверью ничего, ничего от меня не надо, кроме, разумеется, моей смерти... Я не стала ждать, когда они придут взламывать дверь - я открыла её сама.
Передо мной была прихожая, заполненная чужими людьми, у входной двери стоял папа, где-то в гостиной плакала мама, и все мы знали, что всё правильно, что так всё и должно быть, но вдруг порядок вещей был нарушен и всё пошло не так: дверь рядом с папой распахнулась - там стоял мой брат. Каким же маленьким и хрупким показался он мне тогда! Маленький и хрупкий - вот уж никогда не замечала...
Что-то треснуло и сломалось, и всё остановилось: время, звуки, люди - всё утонуло в воздушной вате, и только я вздохнула и полетела.
О, это был триумф! Я помню это ощущение победы и ликование: "Я тоже, я тоже могу!" Было очень тихо - никто ничего не сказал, не охнул, не ахнул, никто не дёрнулся преградить мне путь - я посмотрела на папу... не знаю, что о жидала увидеть, может, раскаяние или досаду, или его странную рассеяную улыбку, или хотя бы страх перед неизбежной теперь смертью. Нет, ничего... только усталость и боольше ничего.
Я летела к выходу, на свободу, но не могла оторваться от папиного лица, лица незнакомого, чужого человека, и какое-то чувство обиды и тоски тихонько кольнуло меня: "Почему не любили, почему не ценили, почему меня, а не брата приговорили к смерти?" Я уже не могла их спасти, но брат стоял такой расстерянный и бледный - нельзя же было бросить его там, и, подхватив его под подмышки, я улетела из нашего дома.
- Какой ты, оказывается, лёгкий,- сказала я брату - он не ответил, и мы молча летели над бурой землёй, успевшей встретить осень, пока мы были в Доме, а голые деревья тянули вверх кривые чёрные руки, пытаясь поймать нас, но мы были уже высоко и они тщетно поднимали ветер над своими верхушками.
Я хотела подняться и выше, небо было таким серым и мягко упругим!- оно просто не пускало нас к себе. Я посмотрела вниз - между деревьев мелькали грязные снежные пролысины, где-то сзади, наверное, все начали приходить в себя и уже спешили нас догнать. "Хорошо, что они не умеют летать", - подумала я и посмотрела на брата.
Он был всё ещё бледен, но на его лице не было и следа недавней растерянности или испуга, и в его глазах я читала слова так же, как прежде читал он в моих, то были сташные слова о том, что Они теперь умрут, что это я убила их, хотя должна была спасти. "Но ты же сам открыл эту проклятую дверь",- подумала я, но тут же вспомнила, что в тот момент, когда я увидела в зеркале брата, я сама его позвала, а он просто не смог противиться мне.
Темнело и я вдруг поняла, как же вокруг было тихо. Мы летели, а вокруг - тишина, и я отпустила его... или он меня...не знаю, но мой брат падал вниз, и я смотрела, как он удаляется от меня, а видела листья, тонкие маленькие ивовые листья над прудом. "Бедный мой, бедный брат. Вот ведь как они летают, эльфы-то",- он падал, а вместе с ним и падала земля. Деревья становились всё меньше и меньше: "А! значит, это не он падает, а я!- думала я,- А можно ли падать вверх? Или, может, верх был там, где остались они все?"... А потом пришёл холод и стало темно. Темно не так, как вечером или ночью, и не так, как в чулане, если не зажигать там свет, а совсем темно. И я увидела звёзды, но они ничего не освещали вокруг, а просто сияли нестерпимо ярко и их свет был настолько горяч, что сама темнота плавилась от него, но их безумные лучи не согрели меня - вот так и начался мой холодный путь в темноте.
Иногда я спрашиваю у звёзд, где та планета, на которой я оставила свой милый белый дом. Я не могу объяснить ни им , ни себе, хочу ли вернуться туда или убежать подальше от тех одинаковых людей и тогда я рассказываю им свою странную историю, которую не понимаю и сама и жду ответа... но звёзды равнодушно молчат, им нет до меня дела... и я лечу дальше, в бесконечной темноте и тишине, и холоде. Здесь очень холодно, так холодно, что порой кажется, что вот-вот остановится сердце... а иногда я думаю, что уже давно умерла, просто здесь некому мне об этом сказать, и мне остаётся только продолжать свой бессмысленно-долгий полёт... и я лечу...