Аннотация: Сын Джучи Бату берет в жены Боракчин, девушку из враждебного племени татар. Но не все члены Золотого Рода готовы принять ее.
Царица степей
Боракчин не знала своих родителей и предпочла бы не знать вообще. Она родилась в монгольских степях в семье рода алчи племени татар 1 . Это народ кочевал на побережье озера Буйн-Нур южнее реки Керулен. Говорили они на тюркском или на монгольском, доселе не известно. Этот воинственный народ в свое время принесенного зла монголам. Сначала предательски схватили деда Темучина Амбагая, когда он вез свою дочь, чтобы выдать замуж за одного из вождей, и сдали чжурчженям, правившим в Северном Китае, а те распяли его на деревянном осле. Потом также подло отравили отца Темуджина хана Есугея, тем самым два раза нарушив закон кочевого мира, согласно которому нельзя было обидеть путника, обмануть доверившегося, даже если он из враждебного племени. За эти два неслыханных преступления народу предателей был вынесен смертный приговор. В живых должны были остаться только дети ростом ниже оси телеги, чтобы не могли запомнить смерть родителей и не затаили в сердцах чувство мести, и не чтобы не знали эти дети обычаи изменников. Небольшая группа татар смогла бежать на север и несколько лет скрываться в горной тайге. На поимку тех татар и была послана сотня Тимура. Среди тех беглецов были и родители Боракчин. Трудно было убегать от погони на руках с младенцем, которому было несколько месяцев. Мать просто оставила ребенка лежать на земле, услышав топот копыт монгольских коней и бежала вместе с мужем. Не известно, смогли ли мать и отец Боракчин в очередной раз убежать или были убиты - не известно. Девочку подобрали нукеры, один из них хотел забрать ее в свою семью, но сотник приказал отдать ребенка ему. У него уже было трое сыновей - огромное счастье для семьи! Но жене нужна была помощница. Баярма радостно встретила мужа, вернувшегося с похода с ребенком на руках.
Боракчин воспитывали как родную дочь, для братьев в ней души не чаяли, 'своим парнем' считали. Девочка росла силы богатырской - высокая, крупная, но не толстая, а сильная, крепкая, любила играть в компании мальчишек, стрелять из лука, и конь был самым верным другом. Всех ребятишек из друзей и родичей заставила забыть о своем происхождении: если кто и пытался дразнить ее 'татар', возвращались в свою юрту с синяками, разбитыми носами и губами. Правда, и самой драчунье потом приходилось нести наказания от матери, но от этого драк меньше не стало. Став подростком, радовалась не новым нарядам, сшитым матерью, а луку и сабле, подаренными братьями, поездке с ними на охоту. Мать долго ругалась, а потом успокоилась, отец шутил, что у него не трое, а четверо сыновей.
Детство кислое, как вкус ааруула высушенного на солнце монгольского творога, как вкус айрага - монгольского кумыса. Это и вкус лета, сезона, когда монголы ели молочную пищу. Детство и соленое, как вкус монгольского чая с молоком, маслом, солью, и курдючным жиром, мясом и листьями бадана. Запахи детства - аромат супа из баранины, приготовленного на костре. Картины детства - это солнечный луч, падающий в гэр, монгольскую юрту, через верхнее отверстие и скользя по решеткам стены, в течение светового дня проходил 29 временных периодов, соответствующих вертикальным жердям каркаса юрты. Время определяли по тому, на какое место юрты упадет луч. Детство - это бег по степи с пушистыми щенками овчарки-банхара и лай взрослых братьев с длинными ушами. Детство - это согревающий очаг в центре юрты, разговоры гостей, сидевших в северной половине, это тооно, верхнее деревянное кольцо юрты, символизирующее солнце.
Война с Цзинь 2, война с Хорезмом. Везде прославился сотник Тимур. И дослужился Тэмур до тысячника. Теперь в семье был всегда достаток: куча диковинных китайских вещей, ковров, зеркал. Появились даже несколько китайских и персидских пленников. Баярма и Боракчин не знали, куда все это девать. Не понимала Боракчин, зачем кочевнику все эти безделушки? Были бы верный конь, лук и сабля и Вечное Синее Небо. А еще сильный степной ветер. Как она любила этот ветер и бескрайнюю степь за то, что они давал ощущение свободы. Иногда она задумывалась о том, как несчастны народы, живущие за стенами, не знающие этих просторов, где нет преград, и мир кажется бесконечным. Как же ей повезло родиться и вырасти в этих просторах! Жаль только, родилась девочкой... Как же обижалась на отца и братьев Боракчин, что не брали ее на войну, не позволяли внести вклад в наказание чжурчженей за убитых предков, хорезмийцев - за убийство послов. Из этой высокой, крупной девушки с низким голосом, лихо скачущей на коне и метко стреляющей из лука, с недюжинной силой, не раз побеждавшей мужчин в состязания по борьбе, вышел бы воин, не хуже мужчины.
- На войне умирают и убивают - говорил отец. Ты думаешь, что это сказка, потому что не видела, как отрубают голову и как из шеи брызжет кровь. Война не для женщин. Кто будет поддерживать очаг, к кому мы вернемся после победы или поражения, если ты будешь воевать? Кто будет лечить раны братьев? Одна мама? Война - не сказка, но это благо. Благодаря борьбе с иноземными врагами, мы не воюем между собой, не грабим друг друга. Когда не был Великого хана, наш народ был жертвой то татар, то чжурчженей, то других племен. А теперь люди, говорящие на одном языке, стали единым народом, живем по единым законам и вместе творим возмездие за наших предков. В семьях достаток, жены и дочери защищены'.
- Как бы я хотела кровью искупить вину тех, кто меня родил, - сказала Боракчин, первый раз завела сама разговор о своем происхождении. - Я хочу стать своей для нашего племени и для всех монголов навсегда. Хочу что-то сделать, чтобы все забыли, кто я.
Тимур, суровый воин со шрамом на лице, вдруг чуть не расплакался, обняв дочь.
Тимур-багатур был среди тех военачальников, что были оправлены с четырьмя тысячами монгольских воинов во владения старшего сына Чингисхана Джучи. Тимур в то время воевал в Хорезме, когда семья получила весть о приказе направляться на далеко запад в Восточный Дешт-и-Кипчак. Баярме и Боракчин с младшими братьями и китайскими пленницами пришлось самим разбирать гэр, монгольскую юрту, ставить ее на повозку, запрягать ее быками, выгонять из стойла овец, верблюдов, складывать связки из вещей на их горбы. Рядом шли другие переселенцы с их повозками и стадами. Боракчин любила перекочевки, а эта была самая дальняя. Сидит она с матерью на повозке, подгоняя быков, глядя вдаль, а вокруг бескрайняя степь да холмы, переливающиеся разными оттенками золотистого цвета, иногда покрытые зелеными деревьями, а над ними парят орлы и соколы и возвышается Его Величество Вечное Синее Небо с маленькими редкими облаками.
Кипчакская степь с курганами и балбалами, река Иртыш, песчаные холмы, покрытые редкой степной травой, отражающиеся в прозрачной воде вместе с облаками. Это теперь их дом. Ставка Джучи располагалась на том месте, где в древние времена располагался одни из городов кимаков 3. Местные кипчаки, покоренные монголами, жившие на территориях, выделенных для кочевья монгольским родам, получали названия этих родов. Тимур тужа уже прибыл из Ургенча 4. Четырнадцатилетняя девочка быстро усвоила язык местных жителей, познакомилась на охоте со своим сверстником Оврулом, сыном кипчакского арата. Этот парень отличался от ее земляков: ростом повыше и глаза чуть побольше и характер совсем другой: вспыльчив, резок и упрям до ужаса, совсем не похож на спокойных и сдержанных монголов. А еще страшно хвастлив: хвалился, что в стрельбе излука нет ему равных и на коне обгони Боракчин. Но прически у них были похожи но монгольские, мужчины тоже носили косы, а на головы надевали колпаки.
- Ну, посмотрим, как ты обгонишь! - засмеялась она и понеслась на своей маленькой монгольской лошадке навстречу степному ветру. И не догнать ее Оврулу!
- Да это я сегодня коня загнал! - оправдывал Оврул свое поражение.
У Тимура с женой не оставалось сомнений, что не необходимости искать жениха для дочери, остается только ждать, когда отец с Оврулом приедет свататься. Шли годы, а свататься Оврул не торопился: думал, еще молоды, торопиться некуда.
Настало время Наадама, праздника состязаний в борьбе, стрельбе и скачках. И тут Оврул хвалился, что ему не будет равных. Играли монгольские девушки на морин хуур, струнном смычковом музыкальном инструменте мелодию спокойную и мелодичную, как жизнь степей их далекой родины, где время течет неторопливо, мужчины разминают руки и ноги, готовясь к борьбе. Баярма хватилась, нет в гэре Боракчин. Кричала, кричала - нигде нет вокруг.
- Не уж то на состязания убежала, негодница! Только б все делать, как мужчина! - ругалась она, что некому буде помогать готовить хушууры, монгольские жареные пирожки с бараниной. - Готовить не любит, а уплетать хушууры будет за обе щеки! Вон, какая здоровая вымахала!
- Не ругайся ты, - успокаивал Тимур. - Она же фарш порубила. Праздник сегодня, пусть отдохнет. Выйдет замуж, отдыхать времени не будет.
Мужчины выходили на поединки, захватывали противники за ноги или за руки и валили на землю. Проигрывал тот, кто касался земли, а победитель исполнял танец орла. Неожиданно для борцов и толпы зрителей выбежала девушка, одетая в мужскую одежду.
- А ты кто такая? Тоже хочешь побороться? - пошутил секундант.
- Да, - твердо ответила Боракчин. Из толпы поднялся смех. Секундант вывел далеко не самого крупного мужика:
- Только не сильно ее роняй! - снова засмеялся секундант. Но не успел мужик опомниться, как девчонка быстро и ловко подхватила его ноги и повалила на землю. Из толпы поднялся восхищенный крик.
- Кто следующий? - закричала девушка. Вдруг неожиданно толпа замолчала, и вышел человек, стоявший в окружении нукеров. Кто это был, Боракчин точно не знала, но догадывалась, что кто-то из семьи Джучи. Молодой парень был на вид лет шестнадцати-семнадцати, совсем не богатырского вида, худой с бледным каменным лицом и задумчивым взглядом. Ему так же, как и первому, суждено было пасть на землю. Но, казалось, борьба не занимало мысли этого человека, не вы внимательно оглядывавшего Боракчин с головы до ног. Казалось бы, поражение от девушки должно оскорбить мужчину, но на его лице не отразилось ни капли эмоций.
- Как твое имя? - тихо и спокойно спросил он.
- Боракчин...
-Чья дочь?
- Тимур-багатура из племени унгират...
Следующему борцу Боракчин уже проиграла.
- Ты хоть знаешь, кого повалила на землю? - говорил Оврул.
- Кто-то из Золотого рода?
- Сам Бату, сын Джучи. Ты хоть бы для вида проиграла ему.
- Что? Совсем глуп? Уступить только из-за знатности. Щас!
Бату выбрали невесту, когда ему было семь лет, как и положено, дочь нойона из племени унгират. Так издавна повелось у Золотого рода Борджигинов брать в жены девушек-унгираток. Но девочка, не успев повзрослеть, заболела и скончалась.
- Тимур говорил, что воспитал татарскую девочку как свою дочь. Может это она и есть?
- Но воспитывалась в монгольской семье и в наших обычаях.
- А кроме красоты, какие у нее достоинства?
- Крепкая, здоровая, детей родит много, характер сильный, опорой будет.
- Правильно мыслишь, сын, - похлопал его отец по плечу. - И семья у девушки хорошая. Не говори твоей матушке про татарскую кровь, а то никогда не согласится на этот брак.
Уки сидела в боктаг у очага, держа спину и голову прямо, головило медленным, спокойным тоном, но в голосе всегда слышалась твердость и уверенность госпожи:
- Тимур-багатур - не знатных кровей, он не рожден сыном нойона. Достоин ли он того, чтобы породниться с Золотым родом?
- Он заслужил все почести своей доблестью, а не рождением. Из простых были наши Субедей и Джебе. Это и есть люди длинной воли. Такие люди достойнее нойонов, что в прежние времена сеяли вражду между нашим народом. Уки удалось уговорить, и в стойбище Тимура пожаловали сваты.
- Для нас это великая честь, - говорил Тимур, но не могу таить. Известно ли Джучи-гуай и его сыну о происхождении нашей дочери, о том, что она не родная , а рожденная татарской женщиной. - Узнайте об этом, и мы дадим ответ.
После ухода посланников Баярма говорила мужу:
- Хозяин дома 5, зачем же вы сказали? Теперь они окажут.
- Я не смею врать и сам хотел подумать.
- Что тут думать? Отказывать Золотому роду! Гнев хотите на себя навлечь?! Не отказывайте, если передумают, я вас умоляю! - произнесла эти слова жена настойчивым тоном. - Говорят, Бату - самый умный из сыновей, его прочат в наследники. Высоко взлетит наша дочь!
- Она рождена их кровными врагами. Каково ей придется в их семье?
- Боракчин хоть раз давала кому-то себя в обиду?
- Нет, откажутся они.
- Не откажутся! Потому что Джучи сам... - тихо сказала жена
- Замолчи глупая женщина! И чтобы я больше этого не слышал! Грязные сплетни все это.
Когда сваты пришли второй раз, Тимур принял хадак - шелковый шарф.
Борачин, узнав о свадьбе, заупрямилась:
- Не выйду за него! У меня уже есть жених, я люблю его, вы знали об этом!
- Какой он жених, - говорила мать, - за столько лет не посватался? И не можем мы противиться Золотому роду!
Боракчин схватила кожаный сосуд для айрага 6, горстку ааруула 7 выбежала из юрты, оседлала коня. Хотела запрыгнуть на него, но Тимур взял за рукой за поводья.
- Куда собралась? Одна, посреди степи, погибнешь.
- Пусть. Но не пойду замуж силой!
- Знаешь, дочь, в жизни не всегда все выходит по нашей воле. Мы часто жертвуем своими желаниями ради семьи, рода, целого народа. Я могу прямо сейчас послать человека к Джучи, чтобы передал мой отказ. Твой отец своей кровью заслужил звание тысячника и багатура, а что будет после такой дерзости? Джучи и Бату будут сомневаться в моей верности, а как люди будут на нас смотреть? И не забывай, Боракчин, откуда ты родом. Ты можешь изменить судьбу твоего народа - тех немногих, что спаслись чудом от резни, сейчас они боголы, живущие со страхом за свою жизнь.
- Мне их судьба безразлична, заслужили ее, - сказала Боракчин пренебрежительным тоном. - Они - чужое мне племя. Я - монголка, а не татарка! Монголка!
- Но это твоя кровь! Ты можешь не признавать свой род сколько угодно, н их кровь в тебе течь не перестанет.
Боракчин запрыгнула на коня и ускакала.
- Куда поехала!! - кричала Баярма. Погибнет!
- Оставь ее, - сказал муж тихим спокойным голосом. - Она вернется.
Весь вечер проскакала Боракчин по берегу реки, совсем загнала коня. Нет, она не плакала, она злилась на судьбу. Как ни пыталась походить на мужчину, родилась деочкой - не избежать женской доли - выйти замуж по воле родителей. Вернулась в юрту к ночи.
- Благодари Тенгри, что сохранил тебе жизнь, а то могли и волки в темноте загрызть! - ругалась Баярма.
- Да лучше бы волки загрызли!
Служанки надевали на Боракчин свадебный дээл из ярко-красного шелка, подпоясанный длинным широким узорчатым кушаком, заплели две косы, что называлось 'разделить черные волосы', надели украшение невесты - суйх, длинные серьги из червонного золота, украшены бирюзой, кораллами и жемчугом. Невеста сидела с отсутствующим взглядом, как будто не ее свадьба, не ее жизнь, и не на нее суйх надевают. Гости из овога, или рода, невесты сидели с правой стороны, а жениха с левой. Ели гости тихо, на монгольской свадьбе не шумят, женщины подавали бузы и борцоги двумя руками.
Когда Боракчин увозили в ставку, родители совершили обряд призвания счастья - даллага: вышли из юрты вслед за ней, мать держала с руках ведро с молоком и кричала 'Хурай, хурай!' - 'да сбудется!'.
Когда закончилось празднество, жених и невеста сели на коней, да ускакали в ставку. Там они проехали верхом между двумя кострами, теперь им идти вдвоем о жизни сквозь огонь и воду, и не важно, как состоялись встреча и знакомство, все, что было до, значения уже не имело.
Потом невеста должна была совершить поклон семейному очагу, бурхну Золотого рода, свекру, свекрови и другим старшим родственникам мужа. А так как у свекра, помимо свекрови было еще несколько жен, пришлось поклоняться поклоняться еще и им. Старшая жена Джучи Саркаду к тому времени скончалась, и вторая жена Уки, теперь свекровь Боракчи осталась в роли старшей. За день до торжества злые языки донесли Уки о татарском происхождении Боракчин. Пока кланялась, невеста видела взгляд Уки, полный злобы и презрения. Потом ей велели поклониться другой жене Джучи Хан-Султан, та сидела не в боктаг, а в покрывале, глядела своими огромными глазищами на Боракчин пристальным, изучающим взглядом. 'Вот попала я' - думала она. За что же, Тенгри, так меня наказываешь? Стала бы женой простого человека, жила бы нормальной жизнью, без вражды'. После поклонов она должна была соблюсти обычай избегания - не разговаривать и не встречаться с теми, кому поклонилась, а еще сидеть три дня в юрте мужа за занавеской.
Наконец, остались они одни, и Боракчин откинула занавеску:
- Хозяин. Дома, почему не спросили у меня, когда отправляли послов, хочу ли стать вашей женой, свободна ли я?! А у меня был жених, и я его любила, любила больше жизни! Ради своей похоти ломаете жизни людей, да покорает вас Вечное Небо!- кричала она со слезами, гневом и негодованием, а он сидел молча, задумавшись, глядя на очаг посредине юрты, держа в руках чашу с айрагом, и в ее сторону даже не смотрел.
- Вместо свободы и счастья с возлюбленным, я теперь в семье, где будут все ненавидеть! Что вы молчите?! - негодовала Боракчин. А у мужа так и не отразилось на лице никаких эмоций: ни злобы, ни обиды, ни раскаяния.
- Не важно, что было раньше, Небо нас соединило, лучше не противься небесной воле и прекрати истерики, - говорил он с улыбкой спокойным голосом. - Вон, огонь скоро потухнет, - указывал он взглядом на очаг, намекая, чтобы жена занялась своим делом. Сжимала Боракчин кулаки, так хотелось врезать этому худощавому, миловидному мальчишке с длинными косами, который был моложе ее на два года.
Когда Бату навестил мать, она спросила, чуть не плача:
- Почему ты мен обманул? Почему не сказал, что она татарка?
- Матушка, никто вас не обманывал. Боракчин с младенчества воспитывалась в семье унгиратов, воспитывалась в монгольских обычаях, значит, она монголка.
- Но кровь наших врагов никуда не делась! Если понравилась тебе девка, в чем проблема? Взял бы ее у отца как наложницу. Но ты сделал своей старшей женой татарку! И не боишься, что предаст? Ведь предательство в крови у ее племени.
Уки приказала своей главной служанке, худощавой китаянке Джингуа узнать подробно о жизни Боркачин. Вернувшись, Джингуа сказала:
- У Боракчин 8 был возлюбленный, говорят, кипчак. Этого брака она не желала.
- Прекрасно! - обрадовалась Уки. - Она совершит ошибку. Такую ошибку, которая поможет нам от нее избавиться.
В юрту Боракчин пришла девочка лет двенадцати, половчанка, сказала, что ее прислала Уки-фуджин ей на службу.
- У меня и так достаточно рабынь. Зачем мне еще? - удивилась Боракчин.
- Но не могу же я вернуться обратно, мне приказали, - сказала девочка.
- Раз так, проходи. Как зовут?
- Аппак.
- Кипчачка?
- Да. Из Хорезма.
- Ясно.
- Фуджин, мне кое-что сказать вам надо. Чтобы другие не слышали.
- Выйдите! - приказала Боракчин двум служанкам.
- Вас сегодня ночью будет ждать человек на берега реки, я вас провожу.
- Какой еще человек? Зачем он будет ждать?
- Не знаю, назвался Оврул...
Жар пробежал по телу Боракчин от его имени. 'Неужели готов рисковать жизнью? Неужели надеется бежать?'
- Не надо никуда провожать! Я никуда не пойду! - говорила Боракчин, пытаясь произносить твердым, уверенным голосом госпожи, но в голосе слышался плач. - Я теперь жена! Ты что, не знаешь, что за прелюбодеяние полагается смерть? Добиваешься, чтобы мне хребет переломили? - она хотела бы с ним встретиться, увидеть в последний раз, сказать пару слов на прощание, успокоить свое сердце. Но если кто увидит, то произойдет то, что страшнее смерти: не может она подвергнуть позору и бесчестию родителей.
- Ему передать, что вы не придете?
- Нет, не ходит туда и ничего не передавай. Ступай к служанкам.
Уходя, Аппак остановилась.
- Госпожа...
- Что еще?
- На самом деле это приказала передать Джингуа.
- А это еще кто?
- Главная служанка Уки-гуай. Они хотели вас поймать с ним...
- Все ясно... - ровным низким голосом сказала Боракчин. - Как будто это я к нимв невестки напрашивалась! Почему решила рассказать? - спросила она удивленно служанку.
- При Уки-фуджин я самая низкая рабыня, мне приказывает не только госпожа, но и другие рабыни. Зачем мне делать плохие поступки ради нее? Уки-уджин уже не моложа, а вы, госпожа, молоды. Если ваш муж станет ханом, то вы станете самой главной госпожой. Поэтому мне лучше быть верной вам.
- Молодец, мелкая! Соображаешь! Но ты делай вид, что по-прежнему служишь фуджин и докладывай мне обо всех.
- Поняла! - радостно сказала девочка.
- А вторая из жен, которая в платке, она не так опасна?
- Скажите тоже! Это же Хан-Султан, дочь самого покойного хорезмшаха! Уки-фуджин хан уважает, а Хан-Султан, словно околдован! Ее пленницей к нему привели на аркане, - засмеялась рабыня и Боракчин с ней. - А сейчас - госпожа! Говорят, по ее просьбе хорезмшах казнил ее мужа и его родственников.
- Ничего себе! Даже так...
Всю ночь простоял Оврул с конем у реки, как и слуги Уки, караулившие его. Уел Оврул обманутым, ругал его брат:
- Безумец! До того докатился, что в блуд в чужой женой хотел впасть и себя погубить! Думал, она захочет с тобой погибнуть? Дурак!
- Я лишь свое хотел забрать. Монголы пришли и отняли у нас наши земли, нашу свободу, теперь и отнимают наших женщин.
- Опомнись, чем они хуже наших ханов? Они принесли закон - Ясу и жизнь спокойнее стала.
Утром Боракчин услышала крики за юртой. Выйдя, он увидела, как Джингуа куда-то вела за локоть и ударяла палкой.
- Почему Боркчин не пришла? Ты не выполнила приказ?
-Я сказала ей, она сама не захотела!
- Врешь, негодница! Почему не уговорила ее пойти?
Боркчин схватила Джингуа за руку, вырвала у нее палку и замахнулась:
- Ты что творишь?!
- Госпожа, я наказываю рабыню за то, что плохо вам служит, бездельничает.
- Кто тебе разрешил наказывать моих служанок?! Шла вон отсюда!
- Простите, госпожа, я для вас старалась.
Аппак вытирала слезы и злорадно улыбалась вслед своей обидчицы.
- А она не глупа... - сказала Уки, когда Джингуа вернулась, дается в ловушки не попадается. Но ничего у Бату будут и другие жены, я сама найду ему вторую жену красавицу, унгиратку из знатной семье, и он перестанет обращать внимания на первую.
__________________
1 Татары - племя или группа монголоязычных или тюркоязычных племен Центральной Азии, являлись сильными врагами монголов. К современным казанским, крымским и сибирским татарам, вероятно, отношения не имеют.
2 Кимаки - кочевой народ, живший на территории современного Восточного Казахстана в IX-XI вв.2 Старый 3 Ургенч (Гургандж)
4 Цзинь - государство на севере Китая, основанное чжурчженями
5 Жена мужа не называла по имени
6 Монгольское название кумыса
7 сушеный творог, куски размером меньше, чем хурууд.
8 госпожа
Прошло три дня, наступило время снятия занавески. Джучи, стрелой поднял занавеску, и, как полагалось, произнес: 'Выходи, дочь моя, выросшая в неизвестном нам месте, из своего укрытия'. Уки, стараясь скрыть недовольство за вежливым тоном, сказала заученные слова: 'Садись на верблюда черной масти и веди свой караван'. Боракчин вздохнула с облегчением: теперь она могла разговаривать с новыми родственниками.
В ставке праздник - таах, первое пострижение сына Джучи Хан-Султан Берке. У золотого шатра собрались старшие сыновья Джучи и нойоны с женами.
Боракчин еле удерживала на голове бокку, не умея держать спину и шею прямо. Он ждала, когда же, наконец, торжество закончится, чтобы можно было поскорее вернуться домой и сбросить с головы этот тяжелый неудобный убор. Тяжела, однако, бока, для неблагородной головы! Красить лицо белилами наотрез отказалась, несмотря на уговоры служанок.
Миниатюрная девушка играла на кобузе, уйгурском двухструнном музыкальном инструменте.1 Женщины, стоявшие рядом в бокках, украшенных драгоценными камнями и перьями, глядели, ехидно улыбаясь, на неуклюже стоящую и все время придерживающую боку Боракчин. Но одна из них заговорила о девушке с кобузом, и на какое-то время на Боракчин не смотрели.
- Это новая наложница Джучи-гуай, опять сартянка. В последнее время что-то его на них потянуло.
- И что он в них находит? Но она похожа на монголку.
- Говорят, у нее отец перс, а мать киданька. На нашем языке хорошо говорит.
Люди думали, что это плач невинной души, отданной родными, чтобы умилостивить завоевателей, разом лишившейся детства и девичьей чести, но принявшей свою судьбу и глядящей кротким взглядом на своего господина, его сыновей и двух старших жен. И пусть думают. Пусть не догадываются, что попала она сюда по своей воле и задумке.
Фария глядела на Хан-Султан, приветливо улыбаясь, и перед глазами вставала пятилетняя девочка по имени Дильбар, монголоидной внешности, похожая на ее мать, что родом из Западного Ляо.
1 Лютня кобуз охарактеризована М.Кашгари как "музыкальный инструмент, похожий на уд", то есть с грушевидным корпусом.
Девочка бежала по базарной площади Самарканда, наполненной толпой. Она бежала, пробираясь сквозь толпу, громко плача, ведь площади стоит на коленях ее отец, а рядом с ним стоит палач, держа саблю над его головой.
Мужчина на коне в окружении множества воинов поднимает руку, палач опускает саблю на шею отца, и этот момент девочка не забудет никогда. Он ей будет являться в кошмарах каждую ночь. Потом сабля палача возвышается над головой матушки, и тут чья-то рука закрыла девочке глаза.
- Дильбар, - идем скорее!- послышался женский голос. Дильбар оглянулась и увидела тетю Фатиму, сестру отца. Она крепко сжала ее руку и потянула куда-то. Они бежали долго, Дильбар упиралась, желая побежать туда, где ее мать. Вокруг лежали окровавленные трупы убитых самаркандцев.
- Не смотри туда! - говорила тетя. - Смотри на меня. Она привела Дильбар в дом ее мужа перса Ахмеда, придворного отца.
- Они скоро придут за нами! - слышала Дильбар разговоры взрослых.
- Быстро собирай вещи! Бели самое малое.
- Куда мы бежим?
- К родственникам Нур-хатун, к кара-китаям.
- Нельзя, мой брат их предал.
- Предал, но потом снова вступил с ним в союз. С нами Дильбар, она внучка гур-хана.
Крытая повозка идет в неизвестность. Дильбар запрещено выглядывать оттуда, она слышит только стук колес и ржание лошадей, чувствует, как трясется сидение под ней из-за быстрой езды. И рядом не ни матери, ни отца, их не только нет рядом, их просто нет. Нет, потому что пришли хорезмийцы и отняли их жизни. Теперь никто не возьмет Дильбар на руки, не будет рассказывать сказки. Даже плакать бесполезно, мать и отец на ее плач не придут - так сказали взрослые. Еще взрослые говорили, что эта юная большеглазая красавица и черными, как ночь, густыми волнистыми волосами и белой кожей, которая появилась в их доме как вторая жена отца, принесла смерть в дом. Дильбар любила ее, как любят дети красивых людей, которые им кажутся добрыми, ведь сказки сочиняют только о красавицах. И вот, эта прекрасная принцесса просит своего отца убить ее семью... Нет, красавицы - это зло, они коварны и бездушны. Так теперь думала подросшая Дильбар, сидя в киданьской юрте. Спустя год, как они прибыли в государство Западное Ляо, зять гурхана, найманский вождь Кучлук, бежавший от Темуджина. Кучлук думал выдать беглого визиря с дочерь казненного хана, но его жена Тафгач-хатун запретила выдавать родственников погибшей сестры, особенно племянницу, в которой она души ни чаяла.
Ахмеду и Фатиме ощутили горький вкус жизни на чужбине, где речь слышана не тюркская, иранская, а незнакомая монгольская, где презирают их веру, запрещают отмечать праздники Курбан и Ураза, где храмы закрыты. Дильбар еще не успела впитать основы веры в Самарканде, и Ахмеду и Фатиме оставалось только с болью в сердце наблюдать, как другая ее тетя по матери воспитывает девочку как буддистку. Они бы снова бежали, но бежать некуда: на западе их враги хорезмийцы , на востоке - монголы, о которых ничего не известно, кроме того, что они их язык похож на язык киданей. А Дильбар Западное Ляо не стало чужим миром: там жили люди, похожие внешне на нее и ее матушку, и язык киданей она усвоила быстро. Но ее религией буддизм не стал, как не стал ей ислам, не стало ни христианство, ни шаманизм, а стала ненависть к хорезмшаху и его дочери. Он берегла и растила это чувство, как крестьянин растит фруктовое дерево в оазисе. Ненависть стала её и верой, и подругой, и воздухом и глотком воды в среднеазиатской пустыне. Она заставляла жить, заставляла быть сильной. Девочке исполнилось 11 лет, она уже была готова к жертвоприношениям ее Богине Ненависти. А тетушки Фатима и Тафгач ненависть лелеяли, не давали уйти из памяти девочки убитым родителям.
Новое дуновение ветра опять изменило судьбу Дьльбар и дало ей шанс вернуться в родные места. В Азии появился новый игрок и перепутал все карты хорезмийцам и кара-китаям. Кучлук терпит поражения от монголов, оседлые жители отказываются защищать Западное Ляо Ахмед решает, прежде, чем быть с женой и племянницей убитыми ли стать пленными рабами бежать к монгольскому военачальнику Джэбэ и предложить ему свою помощь: он знает кара-китаев, знает хорезмийцев. С последними у него счеты: они убили не только правителя, но и родственника, в случае войны, поможет с превеликим удовольствием. Только Дильбар решил представить своей дочерью: кто знает, если монголы заключат союз с Хорезмом, и выдадут их султану, что будет с девочкой? Нет, не убьют, конечно, но сделают аманатом при дворе или отправят в гарем.
- Дорогая, - говорил Ахмед, - нам придется бросить тетушку и твоих друзей. Иначе мы погибнем, кидании обречены.
- А если погибнем, я не смогу отомстить. Да, придется бросить, и мы сделаем это. Я не буду переживать.
Дильбар чувствовала боль в душе, но это первая жертва ее богине ненависти, которой она ревностно поклонялась.
Ахмед усердно служил монголам: участвовал в походе на Хорезм, консультировал полководцев по устройству ирригации и крепостных сооружений. Когда были захвачен Мавверанахр, он был поставлен даругой в одной из местностей. Вскоре принцесса узнала, что не родственников мужского пола по линии отца у нее совсем не осталось: никто не выжил во время правления Ала ад-Дина Мухаммеда. Дильбар просила дядю брать ее в поездки. Она видела руины некогда цветущих городов, съездила она в сопровождении слуг и в родной Самарканд. Город за 8 лет только успел оправиться после резни, учиненной войсками хорезмшаха, только высохли слезы, и снова разорение... Восемь мирных лет запомнят жители древнейшего города - потомки иранских и тюркских народов, веками жившие рядом и создававшие смешанные семьи. Пройдет столетие, и монгольские народы станут частью Мавверанхра, их дети Тимуриды восстановят разрушенное, построят мечети и дворцы, медресе, обсерваторию. А пока кровь... Проезжала по улицам и видя разрушенные дома родного города и обезлюдевшие улицы перед глазами вставала все та же картина, что и в детстве во время захвата города Ала-ад-Дином Мухаммедом. Но монголы не стали устраивать резню горожанам, как в Отраре, Бухаре и Гургандже, убив только тюрков из гарнизона, но ограбили жителей и увели в плен ремесленников. 'Они друг друга стоят' - думала она про монголов и хорезмийцев. Хоть бы друг друга перерезали!' Ала ад-Дин Мухаммед умер в одиночестве и нищете, и это грело душу принцессы, но его дочь... Ее не обесчестили нукеры, не продали на рабовладельческих рынках, не зарубили монгольской саблей. Она снова хатун, снова на высоте, родила сыну кагана наследника. Видать, обладает злыми чарами, на которые попался не только отец Дильбар, но и сын самого Чингисхана. Но пусть не думает, что ей повело.
Дильбар взрослела и становилась изящной азиатской девушкой, похожей на фарфоровую статуэтку, с белоснежным лицом, длинными прямыми гладкими волосами и нежным голосом. Она потребовала от дяди, чтобы тот отправил ее как подарок к Джучи-хану.
- Это не возможно. Он не примет подарки человека из владений Чагатая. Ты же слышала, как братья ненавидят друг друга!
- Придумайте что-нибудь! Нет другого способа отмстить. А если не отомщу, жить мне будет незачем!
- Не смей так говорить!
- Ваш друг Фархад стал наместником в каком-то городе в Улусе Джучи, вы говорили. Пусть он
отправит меня в гарем, как свою дочь!
Дильбар в сопровождении нескольких слуг, направлявшаяся в ставку Джучи, имела при себе два письма: одно - в случае, если их остановят, второе - для Фархада. Первое было якобы от покойного отца, просившего родственника приютить дочь. Нукеры, остановившие экипаж, услышав, что сирота держит путь к родственника и увидев письмо покойного отца, не стали препятствовать. Во втором Ахмед просит старого друга помочь племяннице, имеющей огромное желание стать наложницей Джучи, отправить ее к хану как свою родственницу, и обещает в долгу не остаться.
- Вы должны представить меня под другим именем, - говорила Дильбар с мужчиной в приказном тоне, чем ввела его в ступор. - Возможно, Хан-Султан помнит имя дочери ее покойного мужа.
Теперь я Фария, отныне так меня и зовите.
- Но как же я объясню, моя племянница похожа на девушку из Китая, если я перс?
- Все очень просто: мать вашей племянницы - и киданей.
И теперь она, Дильбар-хатун, дочь Усмана, хана ханов из династии Караханидов, истребленной хорезмшахом, здесь, в Улус Джучи, чтобы покарать ту, по чьей вине погибла семья. Она обязательно назовет свое настоящее имя, когда все свершится, чтобы знал враг, кто и за что нанес удар.
И принесла она новую жертву Богине Ненависти - девичью честь. Ненависть... ее яд пронимает в кровь и течет по всему телу, не давая свободно дышать. Она уничтожает разум, заставляет забыть любые моральные принципы и страх перед Всевышним. Она овладевает женщиной так, как не овладевает мужчиной, ибо у ненависти женское лицо...
Хан-Султан не волновало, что у мужа, кроме нее шесть жен и несчетное количество наложниц, не задевало женскую гордость. Она подарила ему троих сыновей, чем заслужила уважение мужа, но была холодна, хоть и покорна, приходила к нему с вечно печальным лицом. У Джучи появилась еще одна пленная тюрчанкаНасира, та была похожа внешне на Хан-Султан, но моложе и покладистее, а Хан-Султан глядела на все равнодушным, отсутствующим взглядом. Она редко находилась в компании других жен, предпочитая общество сыновей и рабынь - хорезмиек и персиянок. Иногда ей наносили визит имамы и суфии. Во время их визита она заставляла сыновей сидеть в юрте и слушать, что они говорят, объясняя другим, что это надо для того, чтобы мальчики лучше освоили тюркский огузского диалекта. Она решила, что ее жизнь теперь - это жизнь сыновей, но, все же, иногда позволяла себе предаваться воспоминаниям. Глядя на звезды по ночам, искала похожие на те, что видела во время похода в Илал через пустыню и в самой крепости, где, несмотря на лишения, чувствовала себя самой счастливой. Она вспоминала Али, хоть и больше не мечтала о встрече с ним. Он прослужил даругой недолго, скончался от неизвестной болезни. Как было бы легко и спокойно на душе принцессы, если бы он погиб за веру, но нет.. Умер своей смертью, служа язычникам, не видать ему рая после Судного Дня. И с ней будет то же самое. 'Поэтому не живи больше своей жизнью, своими чувствами, своей печалью, живи жизнью сыновей. Воспитай их так, чтобы они не стали варварами, привей им тюркскую и персидскую культуры, те. В которые впитала ты с молоком матери. А когда они вырастут, их родне по отцу придется несладко, и ответят монголы за разрушенный Хорезм и попранную честь рода султана Ала-ад-Дина Мухаммеда: за позорную смерть Второго Александра Македонского в бегах и нищете, за унижение Повелительницы женщин мира Теркен-хатун, теперь прислуживающей женам Чингисхана и питающейся объедками с их стола, за рабство дочерей шаха'.
Хан-Султан обрадовалась появлению новой девушки из Хорезма, видя в любой хорезмийке потенциальную союзницу. Она пригласила Фарию в свою юрту.
- Я прекрасно понимаю твою печаль. Я оставила свою жизнь в Илале, и ты оставь ее в родном доме.
- Благодарю вас за милосердие, говорила Фария-Дильбар, а в мыслях звучали не те слова: 'Вот дрянь! Еще жалеешь себя, что-то говорит про сломанную жизнь. Если бы ребенком видела, как падает с плеч твоего отца!'
- Можешь приходить ко мне, если будут обижать. Я нашим сестрам в помощи не отказываю.
Фария улыбнулась, подумав: 'Какая еще сестра? Я - стану твоим концом, Хан-Сулан, своей жизнью ответишь за кровь Караханидов!'
Боракчин смотрела за женщинами, катающими войлок, а сама думала, что жить как-то надо среди этих женщин, людей недобрых, людей лукавых. Не зря христиане говорят, что это Ева уговорила Адама вкусить запретный плод. С мальчишками было проще: обидел - получил тумаки и замолчал. А здесь такое не пройдет... Надо ум иметь, чтобы им противостоять. Но где бы его взять... Вспомнила она, как мать советовала одаривать подарками многочисленных жен отца и братьев мужа, а то и гляди, забудут про ее кровь татарскую. Сшей, говорит, халаты, пояса. Решила шить Боракчин, хоть и не любила это делать. То ли дело, охота, стрельба из лука, вот это нормальные занятия! А шитье - так, для девчонок!
- Ну, кто так делает шов? Он же разъедется. Смотри, каким он должен быть, - говорила Уки невестке, сидящей на левой стороне юрты (невестке не положено было сидеть на правой стороне для гостей), показывая шов на своем рукаве. - Сделай, как положено.
В следующий раз позвала ее Уки. В юрте, кроме нее, сидели Хан-Султан и жена Орду-Иджена, старшего брата Бату. Боракчин снова подарила два халат: Уки и Хан-Султан. Свекровь поглядела, потрогала пуговицы из узелков, и сказала: 'Кто так делает узелковые пуговицы? Разве так делают узлы? И зачем пуговица красного цвета, когда халат коричневого? Все одного цвета должно быть. Переделай. И почему тебя мать ничему не научила?
Тут Боракчин подняла опущенный взгляд, посмотрела на Уки и молвила:
- Зачем же мне переделывать, если вам снова не понравится? Лучше я не буду делать.
- И правда, - вдруг заговорила Хан-Султан, сидевшая до того молча с отсутствующим взглядом. - Зачем заставляете шить Боракчин, у вас же есть рабыни?
- Похоже, тебя не только рукоделию не научили, - повысила голос Уки, до того говорившая спокойно, - но и почтению к старшим! Хотя, стоит ли удивляться, зная, в каком племени ты родилась? Кровь есть кровь, как ни воспитывай!
- Уже поздно. Позвольте, я вернусь к себе, - сказала Боракчин, изображая улыбку и сжимая пальцы в кулак, и спешно покинула юрту свекрови.
Боракчин всю ночь просидела, не сомкнув глаз, думая, что с этим делать, как жить дальше. Да, с девчонками бороться она в детстве не училась.
На рассвете она сообщила служанкам, что идет охотиться, оседлала коня и ускакала одна.
- Как? Вы едете одни?! - удивилась Аппак. - Вам нельзя просто так взять и поехать одной, вы же хатун!
- Ни слугам говорить, что мне нельзя!
- Когда господин узнает, он будет на вас сердиться!
- Ну и пусть! Не я напрашивалась к нему в жены и в невестки его матушки!
- Он и на нас сердиться будет! - кричала маленькая половчанка вслед скачущей всадницей. Аппак тут же побежала за нукером.
- Госпожа уехала совсем одна на охоту! Ее надо догнать и охранять! Вдруг с ней что-то случиться? Не сносить всем головы!
Над Иртышем возвышался холм, заросший деревьями, а над ним чистое голубое небо, а на нем, словно одинокий ягненок на широком лугу, гуляло маленькое белоснежное облако. Небо с облаком, холм с деревьями отражались в зеркально чистой речной воде. Туда и решила подняться Боракчин, привязав коня к дереву.
- Стой тут! - приказала она догнавшему ее нукеру.
- Куда вы? Хочу забраться наверх, там красиво!
Тут неожиданно наверху за деревьями показались два силуэта 'Наверно, тоже охотники' - подумала Боракчин. 'А вдруг кипчаки из вражеского племени? Надо подобраться к ним поближе' Она украдкой подошла и спряталась за деревьями. И снова неожиданность: услышала знакомые имена: Джучи, Бату.
- Джучи обычно охотится на горе неподалеку, вон в той стороне.
- Правда ли, что он не отправился в поход на кипчаков и булгар из-за болезни?
- Не знаю, но то, что болеет в последнее время часто - правда.
Один другому передал маленький мешочек, ток развязал, высыпал монеты в ладонь, и разочарованно спросил:
- Это все?
- Остальное потом получишь.
'Так они следят за Джучи! И кому-то докладывают. Но кому же?' - подумала Боракчин.
- Там кто-то есть! - сказал взявший мешок.
'Проклятье!' - подумала Боракчин и вытащила из ножен саблю.
- Женщина! Я убью ее, уходи скорее!
И замахнулся саблей на девушку, только его сабля напоролась на ее саблю.
- Сюда! - закричала Боракчин.
Нукер услышал чьи-то крики и звук от ударов сабель и поспешил наверх холма. От удара в ногу Боракчин упала, уронив саблю, тот отодвинул ногой саблю в сторону и уже готов был зарубить Боракчин, если бы ни прибежавший нукер, который отвлек лазутчика на себя.
- Он нужен живым! Это лазутчик! - приказала Боракчин, ползя к лежащей сабле. Она поднялась, прихрамывая на больную ногу, вытащила из поясной сумки аркан и набросила на мужика, сражавшегося с нукером. Тот от неожиданности пропустил удар и был ранен.
- Вытащи у него мешок с монетами, пока не успел выбросить!
Удивительная картина приковывала взгляды людей: жена Бату едет на коне в ставку на коне, ведя мужика на аркане.
'Как, все-таки, хорошо воевать с мужиками! - думала Боракчин.
-А если бы он тебя убил или того хуже?! - кричал в юрте обычно всегда спокойный и молчаливый Бату. На его, обычно каменном, лице отражалась тревога, оно даже побледнело. - Ушла, не спросив позволения мужа. Что я должен был думать - сбежала?!
- Вам было все равно, каково Боракчин, когда брали ее в жены против воли, девушку, у которой уже был жених. Вы не думали, каково будет ей, среди Борджигинов, кровных врагов ее племени? И Боракчин не подумала о вас.
- Что?! Вместо благодарности за оказанную честь твоим родителям, ты еще упрекаешь?
Задержанного посадили в деревянный ящик с отверстием.
Бату и Джучи и Цветноглазый стояли рядом, глядя на заключенного.
- Кто тебя послал? - спрашивал Бату как всегда спокойным ровным голосом. - Скажи, и тебе дадут воды.
Тот молчал в ответ.
- Разрешите, я с ним поработаю, - говорил Жак. - Мигом у меня расколется!
- Ну, зачем сразу? - говорил Бату с дружелюбной улыбкой. - Тебе лишь бы пытать кого-то. Посидит пару дней в ящике под палящим солнцем без воды, и научится говорить. А если нет, тогда уже можешь приниматься за любимую работу. - А тебе желаю хорошо отдохнуть, - сказал он, глядя на арестанта, высунувшего мокрую от пота голову в отверстие ящика и глубоко дышавшего.
Отойдя от заключенного, Бату обратился к отцу:
- Не сомневаюсь, вы думаете о том же человеке, что и я. Так ненавидеть родного брата, даже зная, что он не станет наследником кагана...
- Готовься, Бату, - говорил Джучи сыну. - Проклятие меркитского плена твоей бабушки будет висеть над нами всегда.
- Я сделаю так, чтобы они забыли об этом, я стану таким же великим, как и мой дед, завоюю еще больше земель, прославлю ваше имя и наш улус, и замолчат клеветники!
- Пусть поможет тебе Тенгри. Но сейчас тебе будет трудно.
Пойманный оказался десятником из охраны. Прошло два дня, лазутчик молчал. Пришлось подключить Жака, который поработал ножом и раскаленным железом, и мужик заговорил. Как и предполагалось, он докладывал человеку, приезжавшему из Чагатайского улуса
Как только Джучи поправился после долгой болезни, он сразу отправился с сыном на гору охотиться на быстроногих куланов.
А твоя жена - сильная женщина и умная, - говорил Джучи сыну, подгоняя низкорослого монгольского коня.
Мы не ошиблись с выбором. Такая женщина должна быть рядом, когда будет трудно. Вот, мне не повезло: мои жены красивые и сильные, а умом не блещут.