Аннотация: Продолжение истории о восхождении к власти
Изосима приехал в новую ставку Бату и рассказал Баяну, что письмо так и не было перехвачено. Ямщик поехал с посланиями только через день, его остановили, но нужного письма не оказалось. А позже он узнал, что Сартак приказал казнить своего писаря, как сказали, за воровство.
Берке, узнав обо всем, готовил себя к худшему, стал думать, как оправдаться перед братом, как убедить его в неправдивости слов, которые могут прозвучать из уст Сартака.
- Простите, Берке-гуай, - оправдывался Баян. - Я старался сделать все, как надо, но, похоже, что-то пошло не так.
- Только если для одного что-то идет не так, значит, для другого все складывается наилучшим образом.
- Что же теперь делать?
- Подождем, что будет дальше и уйдем действовать по обстоятельствам. Главное - сохранять холодную голову.
После этого разговора Берке не мог найти себе покоя. Ему трудно было сосредоточиться на военном совете, а думать о предстоящей войне - невозможно. Он позвал в свой шатер Байнала.
- Я втянулся в одну опасную авантюру. Ты как человек из моего круга тоже можешь пострадать. Думал, что стояние под дверью у шейха - это единственное безумие?
- Может ли что-то быть более безумным?
- Лучше тебе не знать, может, сможешь оправдаться, и хребет целым останется.
Когда пришла весть о смерти Гуюка, в ставках Бату и Сорхохтани изображали внешнюю печаль. Они оба отправили дорогие ткани для похорон кагана. Но за войлочными стенами юрт все - от чжувана до сотников и десятников вздохнули с облегчением - войны не будет. Сорхохтани не забыла обещание Бату и отправила в его ставку сына Мунке. Она отправила его в ставку бату переговоры. Когда Мунке приехал, чжуван приступил к выполнению обещания: направил послания ко всем членам дома Угедея, Чагатая и Толуя. 'Мы не можем из-за болезни ног приехать в коренной улус, поэтому Вас во владения нашего покойного отца Джучи решить судьбу Еке Монгол Улус' - диктовал он писцу. И отдельное послание Сорхохтани: 'Нужно расположить сердаца членов Золотого рода, нойонов и гургэнов к Дому Толуя, а значит, и Мунке. Но для этого следует отвратить их от Дома Угедея. Никто не сможет это сделать лучше, чем Огул-Гаймыш, сама того не подозревая, своей глупостью и ветреностью. Пусть жена покойного каана станет регентом. Наку и Ходжа, взрослые сыновья Гуюка не будут понимать, зачем нужен регент, когда есть они, достойные быть поднятыми на белой кошме. Они будут всячески показывать свое недовольство регентством матери, что пойдет на пользу Дому Толуя'. В Алакамак прехали Мунке, Арик-Буга и Моге, также сын Угедэя Кадан и сын Чагатая Мауции внук Чагатая Кара-Хулагу, в свое время обиженный Гуюком тем, что тотлишил его владений в Мавераннахре. сыновья Гуюка Наху и Ходжа тоже прибыли, но, оставив своего представителя Темур-нойона, покинули ставку. сын Куджу и внук Угедэя Ширэмун на курултай не приехал. В своем золотом шатре чжуван как старший в роду произнес речь перед собравшимися царевичами и нойонами: 'Из всех царевичей один Менгу-каан обладает дарованием и способностями, необходимыми для хана, так как он видел добро и зло в этом мире, во всяком деле отведал горького и сладкого, неоднократно водил войска в разные стороны на войну и отличается от всех других умом и способностями; его значение и почет в глазах Угедей-каана, прочих царевичей, эмиров и воинов "были и являются самыми полными. Казн послал однажды его, его брата Кулкана и Гуюк-хана со мной, Бату, и с Ордой... в края Кипчака и в государства, кои находятся в тех пределах, дабы мы их покорили. Менгу-каан привел в покорность и подданство племена... кипчаков... и черкесов; предводителя кипчаков Бачмана, предводителя племен асов и город... [несколько пробелов в тексте. - Р. П.] Менгу-каан захватил и, произведя казни и разграбление, привел в покорность... В настоящее время подходящим и достойным царствования является Менгу-каан. Какой другой есть еще рода Чингиз-хана царевич, который смог бы при помощи правильного суждения и ярких мыслей владеть государством и войском? Один только Менгу-каан, сын моего милого дяди Тулуй-хана, младшего сына Чингиз-хана, владевшего его великим юртом. А известно, что согласно ясе и обычаю монголов место отца достается меньшому сыну, поэтому все 'предпосылки для вступления на царство у Менгу-каана'. Но Бату знал, что не может надеяться, что все Чингизиды посчитают собрание в его владениях за курултай, и было решено провести его в Монголии в следующем году.
Тем временем в новую ставку прибыл гонец, чтобы с письмом для Берке от его жены Токтагай. Это была дочь нойона-кунгирата, которую Берке взял в жены сразу после прибытия из Каракорума. Луноликая, здоровьем крепкая, телосложением крупная, из знатного рода - Берке не долго думал, отправляя сватов: здоровых сыновей родит. 'И не прогадал' - подумав он, когда открыл берестяной сверток с монгольским текстом и прочитал, что его луноликая красавица скоро родит ребенка.Берке овладело чувство досады, что он не сможет присутствовать на мусульманском обряде имянаречении собственного ребенка. Он приказал передать мужское и женское имя, которые он хочет дать мальчику или девочке.
Тактагай родила вскоре после известия о смерти Гуюка. Беркепередали слова имама, что девочку нарекли Урбай, как и он хотел, что девочка луноликая, как мать, и большеглазая,как отец.
Весть о смерти кагана достигла и Хаджи-Тархан.
- Уруудай, - спрашивал Сартак своего полководца. - За что молиться: за упокой души Гуюка или благодарить Бога за избавление от войны между монголами?
- Не знаю, огул, не знаю... - растерянно отвечал он.
А жизнь шла своим чередом. Юлдуз все еще ходила на встречи с Изосимой, рассказывая, как Сартак ездил на охоту, молился на службе в церкви и ругал своего дядю Берке бранными словами.Сартак приказал отрубить голову Айдару за кражу золотой чаши, чтобы, как решил ранее. Оставить в тайне преступление Берке и Баяна, а значит, и преступление Юлдуз. Корил себя, каялся, что отдал душу половецкой деве, сдался перед чарами ее зеленых глаз и строптивого нрава.
Он отвечал Юлдуз, когда та его спрашивала, что сказать, когда встретится с Изосимой:
- Берке считает меня за идиота, пусть считает дальше. Надо усыпить его бдительность.
- А как я объясню казнь Айдара? Он уже узнал и обязательно спросит.
- Скажи, за воровство, как все и думают.
- Не поверит, заподозрит что-то...
- Неужели рус решит, что огул будет скрывать преступление против него же самого?
- Ваши враги могут решить, что вы сами захотели отомстить Берке, без вашего отца.
- А зачем мне это ни за что не догадаются! Не беспокойся, они меня недооценивают! - улыбался Сартак.
За день до этого разговора Юлдуз увидела Изосиму, изображавшего торговца русскими подвесками, прямо в ставке, скорее всего, ездил разбираться, почему с письмами ничего не вышло, и не мог не узнать о казни бичэчи. Как и она предполагала, вскоре пришел русский невольник, работавший в ставке, и передал, чтобы она встретилась с торговцем из Сарая в том же месте - у кузницы Григора.
По приказу Сартака с ней пошли Баир и Олджей - не мог спокойно отпустить одну. Они шли за ней на расстоянии, чтобы не вызвать подозрение.
- Ну что расскажешь, Юлдуз? - говорил Изосима по-кипчакски.
- Сартак ничего не говорил мне о Берке.
- А еще что-нибудь случилось? - глядел с подозрением расстрига на половчанку.
- Сартак приказал отрубить Айдару голову. За кражу золотой посуды.
- Почему сразу голову, а не просто побили палками? - спрашивал с подозрением голосе Изосима. - У татар, хоть и казнят за воровство, но не часто...
- Одна из украденных чаш была очень большая... - вначале неуверенным голосом оправдывалась Юлдуз, а потом, быстро сообразив, сказала:
- Огулу не нравится, что его все считают мягким, хочет, чтобы все его боялись!
- Врешь, сука! - схватил бывший монах Юлдуз за косы и потянул так, что она вскрикнула от боли и наклонила голову на бок.
Прятавшиеся за стеной с другой стороны постройки Баир и Олджей слушали наблюдали, чтобы русский не посмел нанести вред Юлдуз. Баир уже начал вынимать саблю из ножен, но Олджей остановила его, взяв за руку, державшую саблю, дав понять взглядом, что еще не время.
- Клянусь, не вру! - терпела Юлдуз, хотя так хотелось нанести этому бородатому мужику пару ударов - и он бы рассыпался, в этом она не сомневалась!
Он резко отпустил ее волосы:
- Смотри у меня! Предашь - и твоих друзей, и тебя саму уничтожат!
Изосима ушел, Юлдуз вернулась в юрту для служанок, где жила по-прежнему, ощущая на себе завистливые взгляды девушек и шепот за спиной. Не успела она войти, как тут же старшая служанка сообщила:
- Юлдуз, Сартак-гуай вызывает тебя, сейчас же ступай, он очень зол на тебя!
Юлдуз удивилась, она вроде больше ничего не скрывала от огула.
Зайдя в юрту Сартака, Юлдуз увидела, как он сидит, подогнув под себя ногу, глядит на нее с упреком и держит в руке кожаный мешочек.
- Твое? Это нашли в юрте рабынь, - спрашивал он спокойным, но недовольным голосом.
- Не знаю, дайте, посмотрю.
Она подошла ближе и увидела тот самый мешочек с сушеной травой, который велел пить Изосима от зачатия.
- Да, моя трава, я ее завариваю и пью.
- Пьешь, чтобы не зачать?
- Мне тогда велели. Я должна была следить за вами, а если бы родила, то забыла бы о тагае с Арсланом - так они думали.
- А сейчас тоже пьешь?
- Я должна притворяться, что по-прежнему служу им.
Сартак встал, резким шагом пошел к двери юрты, вышел на улицу и высыпал все содержимое мешочка на землю.
Юлдуз бежала за ним, пытаясь, хватала за руки, пытаясь отобрать мешочек:
- Что вы делаете, Сартак-гуай?! Если это случится, все сразу поймут!
Он взглянул с тем же укором своими черными азиатскими глазами в ее зеленые раскосые:
- Я не готов жертвовать продолжением своего рода!
Юлдуз тяжело вздохнула и взялась за лоб, словно сдерживала себя, чтобы ей-презренной рабыне не накричать на члена Золотого рода.
- Может, тогда привести сюда Актая и Арслана, тогда я ничем не буду должна Баяну?
- Рано еще, я должен знать, какой следующий шаг предпримет Берке.
- Но потом, когда все закончится, мы их приведем, правда? - умоляюще спрашивала она Сартака.
Он снова взглянул на половчанку с подозрением, потом улыбнулся:
- А вдруг ты сбежишь, если я их приведу? Ты же на все была готова ради этой твоей воли.
- Обязательно сбегу! - ответила Юлдуз раздраженным голосом. - И прямо сейчас!
Она подбежала к коню на привязи, быстро развязала, запрыгнула и помчалась. Сартак тоже запрыгнул на своего белого Уруса и погнал следом за ней. Один из нукеров собирался преградить путь Юлдуз копьем, но другой его остановил, просто сказав 'оставь'. Тот поглядел на догоняющего ее Сартака и все понял.
- Вы спрашивали, что такое воля! - кричала она, подгоняя ржавшего коня среди зелено-коричнево-желто-красных оттенков бескрайнего моря степи, что придавали им цветущие желтые и красные тюльпаны, под чистым и таким же бескрайним голубым небом, которое в этих краях так низко над землей. - Вот она! Просто мчаться среди ковыля мимо рек и холмов, а над вами никого и ничего, кроме Вечного Неба! И просторы степные бескрайние, не прерывают их дома и стены!
- Так чем же мы отличаемся от вас?!- смеялся Сартак. - Дома, кварталы - только для покоренных, чтобы своей торговлей умножали богатство юрточно-войлочного народа!Мы, как и вы, презираем стены! Воинская доблесть для нас значит одно! На каком бы языке ни говорили, каким богам бы ни молились, мы, дети Степи - один народ!
- А вы ползаете перед вашими ханами, как китайцы перед своими императорами!
- Эй, рабыня кипчакская! Ты забываешься! Вот я сейчас тебя догоню и накажу, как следует! - кричал царевич, подгоняя коня.
- Сначала догоните!
- Воля - хорошо! Но нападет соседнее племя - и воля закончится! А когда есть порядок, скачи ты на своем коне спокойно: ни честь твою, ни гэр твой никто тронуть не посмеет!
Уставшие кони ржали все громче. Юлдуз остановилась, и Сартак тоже. Слезли с коней, взял он ее на руки, понес к берегу реки, посадил на землю, глядел со своей милой улыбкой в зеленые глаза колдовские. А вокруг никого - только река, холмы, покрытые цветущей степью и бескрайнее Синее Небо. Итиль... Сколько радости и боли, пламенной любви и жгучей ненависти помнит эта река и сколько узнает еще...
Мысли Юлдуз о том, что люди, ставшие ей семьей, все еще в опасности не покидали ее ни дня, но стоило взглянуть в глаза Сартака, стоило его рукам каснуться ее тела, она тут же, забыв обо всем, становилась покорной.
Сартак заметил, что всегда бодрая Юлдуз стала плохо себя чувствовать, жаловаться на тошноту и боли в животе. Что-то похожее было с его женой, когда она ждала обоих детей. Он вызвал шаманку, чтобы та ее осмотрела.
- Готовьтесь к появлению наследника! - сказала женщина после того, как вышла из юрты служанок.
Сартак тут же приказал выделить для Юлдуз отдельную юрту и приставить к ней одну из рабынь. Другие рабыни и так на нее косо смотрели из зависти, не решаясь причинить вред только из страха наказания, а теперь еще более люто возненавидят Юлдуз.
- Ну как тебе здесь? Спокойно? - спросил радостный Сартак, когда навещал наложницу.
В ответ он увидел взгляд, выжавший страх. Она бросилась ему в объятия, прижалась крепко, словно загнанный зверек, дав почувствовать быстрое биение сердца. Никогда Сартак еще такой Юлдуз не видел, даже тогда, когда допрашивал, узнав, кто она есть.
- Да, они узнают, - сказал он спокойно и уверенно. - даже если бы мы решили скрывать, то долго бы не смогли. Старайся не выходить далеко от юрты, в город не ходи вообще. Ничего не бойся.
- Актай и Арслан... - тихо произнесла она.
- Их приведут сюда. А ты думай теперь только о нашем сыне, он важнее всех!
Сартак отправил Олджей под Сарай в кипчакский аил за стариком и мальчиком.
Юлдуз немного успокоилась и стала просить осетра чаще, чем прежде, уговорила Сартака попробовать. Повар приготовил, как готовила осетра в городе Саксин в устье Итиля, что находился на месте столицы погибшей Хазарии Итиля, где жили огузы и булгары, - запекли фаршированный рисом. После этого Сартак перестал смеяться над привязанностью своей наложницы к 'еде бедняков'.Олджей вернулась, и с ней был только Арслан. Юдлуз бежала им на встречу, не слушая служанку, говорившую ей: 'Не бегите!', 'Не волнуйтесь!'. Она прижала к себе еще больше исхудавшего мальчика.
- Юлдуз, я думал, больше тебя никогда не увижу! - улыбался Арслан.
- А где тагай? - спрашивала Юлдуз заплаканным от радости голосом.
Арслан замолчал в ответ.
- Юлдуз-гуай, помните, вам нельзя волноваться, - напомнила стоящая рядом рабыня.
- Его отец давно умер, - сказала за мальчика Олджей.
- Отец много болел, - сказал, наконец, Арслан, опустив голову. - Дядя Клыч никак не хотел ему помогать
- Я просто выкрала мальчишку, - сказала Олджей. - была уверена, что поучится донести до его дяди, что я исполняю приказ Сартака-гуай.
- Правильно. Ему приказали следить за Актаем и Арсланом, - говорила Юлдуз заплаканным голосом.
Ану, узнав обо всем, сказала мужу, что рада за него, а сама отправились с Хулан в сопровождении служанок на берег Итиля, чтобы не предаваться переживаниям из-за беременности наложницы. Она любила прогуляться по берегу реки, вдохнуть влажный воздух. Улагчи с собой не брала, боялась, что простудится от речного ветра.
Ану глядела вдаль, стоя на берегу Итиля. Нет смысла противостоять судьбе, если суждено ей той женщине и ее ребенку стать частью семьи. Прошли те счастливые годы, когда были только муж, она и дети, она так просила сначала Небо, а потом и христианского бога, чтобы это не закончилось, даже зная, что негоже знатному человеку иметь только одну жену.Супругу выбирает семья для благополучия рода и государства, а любимую женщину - сердце, это Ану тоже понимала. Думала она и глядела в сторону синего горизонта, одетого в белоснежные облака. Все ближе к берегу становилось видневшееся издалека парусное судно.
- Матушка, гляди, что это? - показывала рукой Хулан.
- Похож на русский корабль. Наверно, торговцы.
Из ладьи вышло несколько бородатых воинов в кольчужных бармицах и шлемах сфероконической формы. За ними вышел мальчик-подросток лет двенадцати, на нем не было доспехов, он был одет в верхнюю цветную льняную рубаху с шелковой отделкой по горловине и рукавам, поверх рубахи - свита из латинского сукна, длиной ниже колена, застегнутая с помощью парных пуговиц и петлей, завязанная поясом, украшенным пряжкой скольцами, соединяющими отдельные части ремня. Шитый воротник-стоечка из бересты и шелковой ткани, украшенный цельной золототканнойлентой, и ожерелье говорили о принадлежности юноши к знатному роду, к поясу пришита кожаная сумка с металлическими деталями. На макушке левого уха виднелась серьга, на пальце - наперстный крест-мощевик энколпион, а другой крест - нательный висел на шее под рубахой, на ногах - сапоги, одетые в вязанные носки- онучи.
- На торговца не похож... - размышляла Ану вслух. Это, наверно, северный вассал.
Ану оказалась права: это прибыл один из вассалов северных земель, где жили потомки славян и финно-угров, а правили князья скандинавских кровей, принявших славянские традиции и греческую веру. Вассал приехал, чтобы получить ярлык от правителя Улуса Джучи, подтверждающий право на владение землями далекого лесного Белозерского края. Рядом с мальчиком был дружинник со светло-русой бородой, одежда которого была похожей на одежду мальчика. Мужчина произнес на незнакомом для Ану и Хулан языке:
- Ну вот, князь, мы и прибыли в Хаджи-Тархан. Впереди все самое трудное. Отдохните хорошо, когда прибудем на постоялый двор, чтобы набраться сил, дорога была нелегкая. Видите, как кая шапка у той женщины с ребенком? - повернул он голову в сторону Ану с Хулан. - Такие шапки у них княгини и царицы носят, когда пройдем, поклониться не забудьте. На всякий случай.
- Понял, - отвечал князь.
Род, из которого происходил князь, известен с того времени, когда славянские и финно-угорские племена пригласили править на своей земле скандинавского вождя Рюрика. Правил он во всех княжествах некогда единой Киевской Руси. Его отец князь Василько Ростиславич, казненный монголами после битвы на Сити, правил Ростовским уделом, находившимся в составе Владимиро-Суздальского княжества. Незадолго до гибели он разделил свой удел между двумя сыновьями, выделив младшему - Глебу земли вокруг Белоозера.
В памяти Глеба не отложился 635 год хиджры 1, когда войска Бату разорили Владимирскую землю, и не мог отложиться в памяти, так как на тот момент ему было меньше года. Нет перед глазами ни пепла из деревянных городских построек, ни разрубленных тел, лежащих на снегу.
Детство - это тесты Священного Писания, греческие церковные книги, что заставлял читать взятый на службу для обучения княжичей ростовский священник Игнатий, жития первых русских святых - Бориса и Глеба, Феодосия Печерского но только за одной книгой тянулась рука, только одну хотелось перечитывать вновь и вновь - это было 'слово о полку Игореве': имена поверженных древних славянских богов и легендарного сказителя-гусляраБояна, мир ушедший, но не преданный забвению. И Степь: ковыль, река Каяла, половецкие вежи и красные половецкие девы- мир языческий - поганый, но манящий и загадочный. Глеб знал, что скоро ему все это предстояло увидеть, как видел его старший брат ростовский князь Борис пять лет назад, когда ездил в Орду, как называли на Руси Улус Джучи, и часто расспрашивал брата о людях, живущих в Булгарии и Половецкой степи и ставке татарского царя, но Борис мало что мог рассказать из-за того, что не знал ни половецкого, ни других местных языков, когда ездил в Орду первый раз с их дядей угличским князем Владимиром, вел переговоры только через толмача. Он мог рассказать только, как выглядели их лица, одежда, жилища, но плохо запомнил, так как не особо обращал на это внимания.Тогда их матушка-княгиня Мария Михайловна не предполагала, что отправит Бориса в ставку Батыя, но когда он вернулся, и стало понятно, что ездить придется обоим сыновьям и не раз, то приказала Якиму найти дружинника, знающего половецкий язык, чтобы обучал Бориса и Глеба.
Детство - это церковные песнопения и местные славянские и финские языческие суеверия, предания о предках жителей Ростовской земли - древнем финно-угорском народе меря и славянах-вятичах и рассказы о предках самого Глеба- суровых рыжебородых варягах-норманнах, бороздивших северные моря на своих кораблях - драккарах, заставлявших дрожать всю Европу. Детство - это вкус кислого ржаного хлеба, постных щей разнообразных каш и рыбы с озера Неро: щуки, карася, судака.
Но самую вкусную вяленую рыбу Глеб попробовал на Волге - так звучит по-русски название Итиля. Когда пришло время ехать за ярлыком, он всопровождении Якима и дружинников добирался до ставки речным путем: сначала по Оке, затем - Волге-Итилю. У Булгара ладья чуть не перевернулась: небо с утра стало затягивать тучами, а к вечеру совсем потемнело, подул буйный ветер, словно не желая пускать путников на Булгарскую землю. Ладью качало тов одну строну, то в другую, казалось, вот-вот перевернется. Главное - не показать страха.
- Не пугайтесь, князь, - сказал Яким стоявшему у носа палубы Глебу и крепко державшемуся руками. - Такое здесь бывает.
- А мне и не страшно, - улыбнулся князь. - Не на море же шторм!
- Вот и правильно!
Наутро шторм утих. Путники причалили в Булгаре, чтобы отдохнуть и закупить продукты. Тогда и Яким приказал сходить на базар и купить вяленую стерлядь, которой в этих краях водилось много. Разрушенный во время нашествия город отстраивался заново, здесь по приказу Бату был основан монетный двор. Одной из первых новых построек стала мечеть с минаретом. Зеленые холмы, где стоял некогда центр некогда могущественного государства, готовый возродиться из пепла, открывали вид на Итиль с такими же зелеными островами. Подошел Глеб к краю высокого берега, огляделся вокруг: нигде он не видел такой красоты - даже озеро Неро с ней не сравнится! Вдруг громкое пение на непонятном для Глеба языке.
- Что это за голос? - удивился Глеб.
- Это мулла - священник магометан зовет на молитву, - ответил Яким. - Болгары - хоть и басурмане, но народ храбрый, долго давали отпор татарам, те болше десяти лет не могли их покорить. Лет тридцать назад они ходили в Ростовские земли и брали Устюг. Ваш отец тогда тоже ходил на болгар с владимирскими князьями, так что я не первый раз на этой земле. Глеб видел вокруг людей темноволосых, с карими и светлыми глазами, европейскими лицами, мало отличавшимися от жителей Владимирской земли, о среди них увидел он женщину в половецком головном уборе в форме 'рогов', скулы ее чуть более широкие, а глаза раскосые.
- Глядите, князь! А это половчанка.
- Их сейчас много здесь поселилось, а местных было немало перебито, - сказал один из дружинников, знавший булгарский язык, немного отличавшийся от кипчакского, вернувшийся с купленными рыбой и лепешками. Мне это торговец сказал.
Плывя дальше вниз по Итилю, останавливались в поселении вдоль возвышенности, где строился город Укек.В переводе с монгольского, это название означает 'массивная гора, или крупная возвышенность с плоским верхом'. Здесь так же, как и в Булгаре с высокого берега открывался вид на синие воды Итиля под чистым, бескрайним синим небом.Тогда Глеб впервые ступил на землю Степи, сорвал колоски ковыля, развеваемые, и тревога охватила душу: какие испытания готовит для него эта земля? Плен, как его любимому герою - князю Игорю? Или же казнь, как его деду по матери - черниговскому князю Михаилу? Глеб уговорил Якима отпустить его с двумя дружинниками прогуляться по селению. Первый встретившийся на берегу русский рыбак сказал, что здесь много русских людей, не только пленных, но и торговцев, и дядька согласился. На своем пути юный князь встречал самые разные лиц: тут и славяне, и булгары, и кипчаки, и мокша. И все доброжелательны: кланяются, приветствуют, предлагают угостить, видя знатного гостя. И между собой общаются, как хорошие знакомые, невзирая на разницу вер и племен. Тогда он впервые увидел монгола, пришедшего туда, чтобы продать мясо и шкуры. Он был одет, как положено: в дээл и шапку малхай, из-под которой выглядывали две косы. Когда он снял шапку, Глеб увидел, что затылок это выбрит. Этот человек не был похож ни на половца, ни на булгара: людей с такими ярко выраженными азиатскими чертами - разрезом глаз и скулами Глеб еще ни разу не встречал. Говорил он с местными, как и они между собой - на кипчакском. И вел себя, как мирный человек, разговаривая спокойно и приветливо с жителями. 'Не похож он на воинственного человека' - подумал князь. Яким позже объяснил ему: 'На войне и в мирной жизни люди ведут себя по-разному. Этот татарин не смог бы торговать с местными, если бы насильничал'. 'Никогда, Яким, я раньше не видел столько разных людей в одном месте!', - сказал Глеб, когда они уже взошли на судно.
Помещение, где жил Глеб, Яким и двое слуг, оказалось тесным. Для покоев князя смогли выделить маленькую комнату, в остальной части дома ютились Яким и слуги. Монгол, которого приставили сопровождать князя, принес дээл и сказал:
- Наденьте дээл, князь. Все, кто приезжает в ставку обязан надеть.
- А брить голову и косы заплетать, как у татар, не придется? - засмеялся Глеб.
- Князь! - строго сказал по-русски Яким. - Не злите татарина!
Но монгол все с тем же серьезным выражением лица, не выражавшим ни гнева, ни веселья, спокойно ответил:
- Нет, об этом не говорили.
- И слава богу! - продолжал смеяться Глеб.
По взгляду монгола было видно, что его это начинало раздражать, и Глеб замолчал.
Глеб взял халат с широким поясом, накинул его прямо на одежду.
- Слишком большой, - сказал он по-кипчакски. Монгол молчал в ответ. Глеб, накинул дээл прямо на свою одежду, он, и правда, оказался таким длинным для него, что волочился по полу.
- Найду другой, - спокойно сказал сопровождающий. - В ставку всегда приезжают люди ростом повыше.
Через некоторое время монгол вернулся с другим дээлом - для подростка. Глеб, послушавший за время его отсутствия наставления Якима, что нельзя гневить сопровождающего и что им еще повезло с этим сопровождающим, другие бывают грубые, он взял, вышел в свои тесные покои и сразу переоделся. Выйдя в халате, юный князь рассматривал пояс и рукава, пытаясь сдерживать смех над собой в необычном виде.
Монгол опять куда-то ушел по своим делам, уставший Яким лег спать, слуги ютились по хозяйству, а татарин, монгол, на самом деле, куда-то ускакал. Выйдя из маленькой комнатки, Глеб, тихо пройдя к двери, перешагнул порог дома, прошел до ворот двора, и вышел на улицу. Он шел в сторону базара, пытаясь запомнить дорогу обратно.
Спрашивая прохожих на ломаном кипчакском и ожидая грубые ответы, он удивился вежливостью местных жителей. Один монгол даже предлагал проводить до рынка. 'Неужели это тот самый народ?' - подумал Глеб.
Глеб проходил торговые ряды, жадно вдыхая ароматы лепешек и жареного мяса,повсюду витало сразу несколькими мирами: тут и хорезмиец, торгующий лепешками, и лавка армянина, с искусно вышитыми коврами, и выходцы из русских княжеств, продающих такие знаковые украшения для подвесок, и знатная монголка в боктаг с двумя служанками, рассматривающая ковры, и буддийский монах-уйгур,ни о народе, ни о вере которого в родном Ростове не знали ничего, и половцы в колпаках. Глеб шел, постоянно оглядываясь по сторонам. Городские кварталы еще не были выстроены, поэтому торговля казалась беспорядочной. Вдалеке виднелась вершина недавно построенного несторианского храма, чей он, людьми какой веры выстроен, Глеб тож понять не мог. Та земля, которой его пугали с детства, кажется вовсе не страшной. Нет, она не страшная, а вовсе не похожая на то, что видел Глеб всю жизнь вокруг себя, здесь другие запахи, другие лица, другая речь, по-другому одеты люди. И, чем дольше он шел, чем больше притягивал его этот мир разноязыких людей.
Звонкий девичий голос заставил Глеба повернуть голову в сторону хорезмийца, разносившего лепешки. Рядом с ним стояли две девочки, на вид ровесницы Глеба: одна крупная, но не сильно полная, круглолицая, азиатской внешности, одетая в дээл, другая -чернобровая,с большими черными глазами и длинной черной, как ночь косой, одетая в армянский костюм -халав,длинную красно-белую рубаху с широкими прямыми рукавами, и длинные штаны, расшитые золотистыми нитями и тесьмой. Поверх рубахи - антари, сшитое из шелка или хлопка платье с боковыми разрезами ниже бедер. Из под платка выглядывало множество косичек которые они искусно удлиняли вплетенными в них шерстяными нитками, такими же черными, как и ее волосы, украшенные серебряными шариками и кистями. Глеб не мог понять, кто эта девочка: на татарку не похожа, на славянку - тоже, и на булгарку не походит. 'Наверное, ромейка. - Его Преосвященство говорил, что они так выглядят'. Её подругу, громко спорившую с хорезмийцем, он тоже внимательно разглядывал: одета по-татарски, скулы азиатские, разрез глаз азиатский, но цвет их, как у Вечного Неба. 'Может,половчанка, просто одета, как татарка?' -думал Глеб.
- Ваши лепешки за такую цену никто покупать не станет!
-Дешевле ты не найдешь, девочка! - возражал торговец.
- Пойдем, Ануш, - сказала степнячка подруге. - У других купим.
Довольные девчонки с лепешками в руках пшли дальше.
-Ануш, посмотри на него, - указала девочка на Глеба. - Знаешь, кто это?
- Нет, не видела его раньше, - пожала плечами чернобровая и черноокая красавица.
- Одет хорошо, богатый, видно.
- Наверно, сын купца.
- Булгар?
- Не очень похож. Орос, наверно.
- Давай подойдем к нему.
- Зачем? - неуверенно спросила Ануш, но подруга взяла ее за руку и повела в сторону Глеба.
Поздоровавшись с ним, степнячка спросила:
- Ты кто и откуда?
- Почему на 'ты' к нему обращаешься, вдруг он старше? - тихо сказала Ануш. Но та, словно, не обратив внимания.
- Меня зовут Глеб, - начала он говорить на кипчакском с сильным акцентом. -Я из Ростова.
- Гэлээб, какое смешное имя! Где эта земля, что ты назвал? - посмотрела на него внимательно девочка.
- Владимирская земля, подбирал он слова на кипчакском, - Русская земля.
- Алтынай, Ануш, представила степнячка себя и подругу. Какими судьбами здесь? Ты не похож на простого русского ремесленника.
- Я... - стал придумывать на ходу Глеб. - Мой отец сопровождает ростовского князя в поезде, и меня взял с собой. Князь приехал на поклон царю Батыю, а его отправили к его сыну.
- Ты хотел сказать 'к Бату'? - засмеялась Алтынай.
- Я пока плохо говорю на половецком, оправдывался Глеб, смущенный тем, что над ним посмеялись.
- Ты хотел сказать, 'на кипчакском'? - засмеялась еще громче Алтынай, и ее смех оказался настолько заразительным, что Глеб, забыв о смущении, стал смеяться тоже.
- У нас их зовут 'половцами'.
- Смешное слово! Надо матушке сказать, как ее народ называют оросы!
- Ты разве ни татарка? - спросил Глеб.
- Нет, мой отец - найман.
- Кто? - не понял Глеб, первый раз услышав название одного из кочевых народов Центральной Азии.
- Татарка она! - сказала Ануш.- Татары сами себя татарами не называют.
- А ты гречанка? - спросил ее Глеб. Девочки снова засмеялись:
- Она из Киликийского царства, ее отец служит в канцелярии Сартака.
- Я бы сама сказала! - возмутилась Ануш.
- Пойдешь с нами играть в черепаху? - спросила Алтынай, приподняв мешочек с бараньими косточками.
- Во что?
- Какой ты странный, ничего не знаешь! Черепаха - это животное такое, живет в странах, где море. А в Еке Монгол Улус есть игра такая - 'черепаха'.
- Пойду! - резво ответил Глеб.
- Идемте к реке!
Вечное Небо ясное, ни облачно на нем, и Итиль спокоен, лишь легкий ветерок побуждал его плескаться небольшими волнами. Дети Востока, Юга и Севера наслаждались замысловатой игрой в черепаху, итильским ветерком и обществом друг друга, забыв о разных культурах и религиях. Благословенна Небом Земля Великого хана, где синими водами Орхона и Итиля смывается стены культурных и религиозных различий!Они или не помнили войну вовсе, или помнили очень плохо,желание жить дальше их родителей, позволило жить здесь и сейчас, на этой земле, ставшей родной - побережье Итиля. Степная трава под бурыми и светло-каштановыми почвами по берегам Итиля, города домами из глины и выжженного кирпича стали картинами детства христиан, мусульман, буддистов и приверженцев Тенгри.
Тем временем,Яким, проснувшись, обнаружил, что Глеба нет ни в помещении, ни во дворе. От страха перехватило дыхание. Может, вызвали? Тогда бы его разбудили. Убили? Но Глеб - не его дед, самостоятельно поуправлять своими владениями не успел, ни с кем ни против кого союзы заключить не мог, и обвинить не в чем. Но черт их знает, этих безбожных агарян!
- Где князь?! - кричал он на слуг. - Как это не знаете?1 Почему не остановили, когда уходи?!
Нукер вернулся в самый неудобный момент, для Якима. 'А может, наоборот, поможет найти князя или скажет хотя-бы,если убили' - думал он.
- Как могли не уследить?! - ругался нукер, когда услышал, что вассал пропал. Чем занимаетесь вместо того, чтобы охранять вашего князя?!
- Наша вина, только помогите его найти! - говорил Глеб.
- Поселение небольшое, если жив, найти будет нетрудно. Но если не найдется, укажу на вас и прощайтесь с жизнью!
Они спрашивали у каждого торговца на базаре, видел ли он богото одетого двенадцатилетнего русского мальчика. Один из них, наконец, сказал:
- Видел я русского мальчика, похожего на того, кого вы ищите. Он ходил с двумя девочками: одна - монголка, другая - армянка. Они пошли в сторону реки.
- Скажи, Алтынай, а что за дом похожий на храм, виднелся на восточной стороне? - спросил Глеб.
- Да это храм.
- Каким огам в нем поклоняются?
- Одному Богу.
- Он христианский?
- Нет.
- А как зовут вашего бога?
- Не знаю, просто Бог... Захария, сириец, говорит, что Бог послал на Землю своего сына Иисуса, чтобы спас людей и пострадал за их грехи.
- Быть такого не может! Неужели у татар есть христиане? Епископ Кирилл говорил, что они безбожные агаряне, поганые идолопоклонники!
- Кто такие христиане? И что за слова ты назвал?
- Они христине, - вмешалась Ануш. - Только нет у них этого слова.
- Наша вера называется 'сияющая религия' - сказала Алтынай. Среди монголов больше тех, кто почитает Тенгри, но у моего народа много людей нашей веры. И у кереитов тоже. И Сартак недавно принял нашу веру.
- Но епископ не мог обманывать! - недоумевал Глеб. - Почему он ни слова не сказал о татарских христианах?
Алтынай взяла палку, лежавшую на берегу, и нарисовала на песке цветок. Глеб внимательно глядел на нее.
- Что за цветок?
- Это лотос.
- Не слышал про такой...- задумался Глеб.
- Он растет в Китае, и здесь, в дельте Итиля.
Затем она начертила четырехконечный крест над лотосом.
- Это знак нашей веры, его рисуют на камнях и могильных плитах.
Топот копыт на фоне плеска итильских волн заставил Глеба оглянуться. Он понял: его потеряли. Планируя погулять недолго, он погрузился в этот новый, незнакомый для него мир, забыв на время, кто он и для чего здесь. При приближении двоих всадников Глеб разглядел знакомые лица Якима и того монгола, что приставили к нему.
- Слава тебе Господи вы нашлись! - закричал боярин, перекрестившись. Монгол в орбелге с суровым лицом слез с коня и направился в сторону Алтынай и Ануш. Девочки пошли от него в сторону.
- Не трогай их! - сказал Глеб приказным тоном, вновь мыслями вернувшись в княжеское обличие.
- Вы здесь приказываете только вашим слугам, князь! - ответил нукер таким же приказным тоном. - А с вами нам еще предстоит разговор.
Яким взял заруку Глеба и повел к коню, а тот глядел в сторону девочек, беспокоясь за них.
- Что он будет делать? Накажет их?
- Не знаю, князь, здесь свои порядки, нам не следует лезть. Велел Глебу сесть на коня, а сам взял поводья и пошел пешком.
- Знаете, как я напугался, когда увидел, что вас нет! Что только ни пришло в голову!
- Прости, что напугал. Я хотел погулять недолго, на людей местных посмотреть, но знал, что не разрешат.
- Это страна чужая, князь, и люди чужие. Не подобает князю дружить с детьми смердов, да еще и басурманками.
- Они христианки. Таких красивых девочек никогда в Ростове не видел.
- Понимаю! - улыбнулся Яким. - Вы уже взрослый юноша, пора на девок заглядываться! Но не простолюдинок, а из родов благородных. Даже если татарка, не страшно - покрестим, лишь бы знатная была и прок Белозерскому княжеству был от этого брака.
Глеб и Яким вернулись на постоялый двор, а нукер остался разбираться с детьми.
- Стоять! - приказал нукер девочкам.
- Побежали! - сказала Алтынай, взяв Ануш за руку.
- Может не стоит? - возразила Ануш. - Вдруг проблемы будут у родителей?
- Вы хоть знаете, что бы стало с вами и вашими семьями, если б с этим мальчишкой что-нибудь случилось, глупые девчонки! И почему родители за вами не следят?
- Мы ничего плохого не сделали, только играли с ним, - возразила Алтынай.
- Играли! Простолюдинкам не положено играть со знатным! Играйте с себе подобными1
- Разве он знатный?
- А ты не знала? Он русский князь, приехал на поклон с Сартаку.
- Он - и есть тот князь? Но он нам говорил, что сопровождает князя..., - задумчиво отвечала девочка.
- Обманул вас. Больше не смейте к нему приближаться! Запомните: 'Пусть все станут по местам: почетный здесь, а челядь - там', и никогда не переступайте.
Ануш ответ ила, стыдливо опустив голову:
- Простите, мы не знали.
Но Алтынай молчала, даже не опустив взора и глядя в лицо нукера своими глазами небесного цвета.
Нукер сказал строгим голосом, глядя на Алтынай, перейдя с кипчакского на монгольский:
- Ты смотри у меня!
А она глядела на него и думала: 'Я обязательно встречусь с ним еще раз, хотите вы или нет!'
Нукер сел на коня и поскакал на постоялый двор.
Оставшись наедине с Якимом в доме для приезжих купцом, Глеб спорил:
- Скажи, Яким, почему Его Преосвященство не говорил, что в Орде есть христиане?
- Это ересь несторианская, осуждена Третьим Вселенским собором. Они еретики, такие же, как и латиняне.
Тем временем монгол вернулся и вызвал князя и Якима на разговор.
- Я разве не ясно сказал: 'Не появляться нигде без меня'?!
Глеб лишь молчал в ответ. Вас могли вызвать в любой момент, и что бы я сказал? Где вассал? Пошел на рынок бегать за девками?!
Глеб лишь молчал в ответ.
- Вы простите нашего князя, больше такого не повторится, - уговаривал Яким монгола. Он очень устал в пути - столько дней сидеть в ладье!
- Ты следи за ним хорошо. Совсем мальчишка, какой ему ярлык, не наигрался еще!
- Сначала вы докажите, что ваши помыслы чисты - пройдете между двумя кострами.
Нам повезло, что отправили не к самому Батыю, а Сартаку - ждать не так долго придется.
Сверкает пламя от двух больших костров разносит степной ветер дым, режущий глаза. Расстояние между костров немалое, но все равно, непонятный страх овладел душой и телом Глеба. Он остановился на мгновение, не решаясь сделать шаг.
- Почему князь стоит? - спросил нукер Якима с подозрением глядя на него.
'Я говорил много раз, что надо делать'.
- Князь, пройдите здесь, - сказал спокойным, но строгим голосом один из нукеров.
Глеб, преодолев робость, прошел эту черту, прикрывая рукой лицо от дыма. Необыкновенное чувство охватило Глеба, словно перешел он границу между двумя мирами.Потом поклонился золотой статуе Чингисхана, Яким передал шаману ткани, предназначенные в подарок Сартаку, его жене и наложнице, шаман отрезал по маленькому куску от каждой и бросил в костер - тоже для очищения. Придворный, в чью обязанность входило подавать сосуд с черным кумысом, протянул Глебу позолоченную чашу с напитком белоснежного цвета. Держал Глеб золотую чашу с ручками в виде головы дракона и думал: 'Напиток нечистый, греховный, придется епитимью держать', глотнул и выпил до дна, а вкус очень даже неплох, жаль,что напиток запретный. Сопровождавший монгол, имя которого Глеб так и не запомнил, говорил, что такой кумыс подают только знатным особам империи. Кто отказывался, тому давали вино, но матушка-княгиня наказала ни чему не противиться: 'Будешь вхож в царский двор, никто твой Белозерский удел отнять не посмеет, а грех замолим'. Затем зашел двенадцатилетний князь в золотой шатер царевича, перешагнув, как и велели, через порог, преклонил оба колена перед его троном.
- Я Глеб из рода Рюриковичей, сын Василько, ростовского князя, внук Ростислава, прибыл, чтобы изъявить свою покорность перед ханами Бату Сартаком.
Когда толмач-кипчак перевел речь Глеба, со стороны трона послышался недовольный голос огула. Дрожь пробежала по телу Глеба: что-то сделал не так, все пропало, не справился?
- Не называйте ханом Бату-ака! Никогда. Хан может быть только один! - перевели ему слова Сартака, сказавшего по-монгольски
- Простите. Я перепутал.
- Не путай больше, - сказал Сартак по-кипчакски.
Писарь прочитал по-монгольски: 'Силою Вечного Неба и при полном одобрении великого божественного величества, мы, Бату, вручаем эти наши слова: Глеб, сын Василько из рода Рюрика владеет землями Владимирского княжества вокруг Белого озера, доставшиеся ему по наследству от отца. Дабы никто не смел нанести ему ущерб или покуситься на его жизнь. Дабы абсолютно никакой посланец, направляющийся для переписи армии, не уводил поименно у них войска и не брал в свое распоряжение средств передвижения или что-нибудь другое, что нанесло бы им ущерб; и дабы чиновники налогов и податей не получали или требовали от них ни подати, ни сбора и не касались чего-либо из их имущества'. Глеб внимательно разглядывал незнакомые ему знаки на сверке - уйгурские буквы и печать красного цвета. Толмач перевел прочитанное. 'Это ярлык! - радостно подумал он. - Все получилось!'. Потом писарь протянул Глебу прямоугольную металлическую пластину с такими же буквами и кругом в верхней части.
- Это пайцза, - сказал толмач. - Здесь написано: 'Силою Вечного Неба, имя хана да будет свято. Кто не покорится, тот должен быть убит'.