Аннотация: Автор - Лариса Бортникова. Рассказ занял 4-ое место на десятом конкурсе "Мини-проза", проведенном совместно с журналом "Просвет". Тема конкурса: "Пространство света"
Камагуэй, Ольгин, Гуантанаму. Жгучий ром, сигары "Тринидад" с ароматом запечённых сливок и какао. Витолье рекомендуют их как "настоящие кубинские лучшие из лучших". Санта-Клара, Баямо, Сьенфуэгос. Женщины жаркие, смелые, порочные. Сплетничают, что совсем дёшево там можно узнать о любви столько, сколько не узнаешь за всю жизнь на континенте. Саньтяго де Куба, Гавана. Океан щурится солнцем, вздрагивает фиолетовой спиной, трётся прибоем о берег. Там у свободы запах кофейных зёрен, там можно ходить босиком и засыпать на песке. Там кормят с рук чаек, там пекут на углях свежую рыбу.
- Там наши. Сразу как прибудем - найдём ответственное лицо и попросим политического убежища. - Полковник давит слова, будто через тёрку. Каждый слог - важен. Каждая пауза - бесценна.
- Домик дадут у моря. Пенсию. - Мечтательно зевает Лев Соломонович.
- А что ж на родину-то не тянет? - Инженер желчно хихикает, - Может того-с, по пути забросим вас на землю обетованную.
- Не ссорьтесь, мальчики, - Милка убирает со лба прядь. У Милки пальцы в муке - она лепит вареники, и волосы на секунду-другую становятся совсем седыми. Если вытащить из Милкиной тумбочки пакетик с хной и подождать месяц, то голова её станет полосатой: мёртвые корни и ядовито-рыжие кончики. Если у Милки отобрать пакетик с хной, она будет похожей на трёхцветную кошку-богатку - брови Милка подрисовывает чёрным карандашом.
- Мы летим в понедельник, - повторяет Полковник. - Понятно?
- Так точно! - У Сержанта голос сиплый - он опять простыл. - Так точно, товарищ командир.
Отец Михаил помалкивает, шуршит страничками Акафиста, двигает губами. Он молится о заблудших душах. Если спросить отца Михаила, чьи души он считает заблудшими, он разведёт руками и улыбнётся. Отец Михаил вообще мало разговаривает, а когда произносит что-то, то очень стесняется и краснеет. Личико его - круглое, почти без морщин, превращается в перезрелый томат, а пилотка на голове начинает дрожать зелёным черенком. Иногда по средам и пятницам отец Михаил постится, и Милка подкладывает его порцию Полковнику. Инженер сердится, тоже требует добавки, но Милка строга и непреклонна. "Ты - язвенник. Тебе много есть вредно". Потом она делает вид, что сыта, и встаёт из за стола, оставив на своей тарелке половину ужина. Потом она делает вид, что не замечает, как Инженер хватает пальцами недоеденную картошку и быстро пихает её в рот. Потом Милка моет посуду и опять ругается с Инженером, потому что тот так и не починил раковину, а вода хлещет на пол, заливая жёлтый кафель и Милкины ноги, обутые в кирзачи сорок первого размера - меньше не нашлось.
- На Кубе можно ходить в шортах, - Лев Соломонович довольно лоснится - он ещё месяц назад пошил себе шорты из скатерти , - и в шляпе. Куплю себе шляпу и сандалии.
- Следует проверить аппарат, - Полковник встаёт, оправляет китель, и быстро идёт к дверям. Инженер, картинно вздыхая, ковыляет вслед. Сержант спешит за ними, по дороге прихватывая шинель Полковника с вешалки у входа.
- К чаю вернётесь? - когда Милка обращается к Полковнику, воздух в столовой начинает расслаиваться, как слюда. - Да?
Милка любит Полковника. Это понимают все, даже отец Михаил. Даже Сержант. Все, кроме самого Полковника.
- Ничего. Вот доберёмся до Кубы, всё ему скажу как есть, - оправдывается Милка, разглядывая зеркальную Милку в горошинах порыжевшей амальгамы.
Окошко в туалете забито фанерой. Детские писсуары слабо пахнут хлоркой и прогнившими трубами. "Света +Саша = Любовь. 1985 год". Милке жалко закрашивать надпись, накарябанную под бачком. "Приедут новые хозяева. Сделают ремонт" - думает она.
***
Лагерь назывался "Алые паруса". Его построили ещё в пятидесятые на средства мануфактуры, и двухэтажные домики зашумели непоседливой многоголосицей. Три месяца в году утыканный беседками для старших и песочницами для младших отрядов, периметр просыпался от немудрёных нот пионерской побудки. Три летних месяца пропущенные сквозь медные трахеи горнов, раздробленные палочками в "бей-ба-ра-бан-щик-вба-ра-бан". Флагшток, похожий на грот-мачту, спорил с водонапорной башней за право "выситься гордо". Дети ткачих приезжали в июне, чтобы стоптать об асфальтированные дорожки пару вьетнамок и вернуться домой только перед школой.
Дети были довольны, ткачихи спокойны, а мануфактура перевыполняла план по производству набивного ситца и каландрированного капрона. Из ситца шились платья в ромашку, из капрона делались флаги и пионерские галстуки. Управление щедро делилось с юными ленинцами излишками продукции, и каждый год, перед началом первой смены старые занавески во всех корпусах заменялись свежими, похожими на гигантские маки. На закате лагерь полыхал оконными проёмами, словно кто-то взял и перекроил мечту Ассоль в красный капроновый кошмар .
Когда Милку вызвали в отдел кадров и попросили - "вы женщина несемейная - проживаете в общежитии, что вам терять?" - поработать зимним сторожем в "Алых парусах", она согласилась сразу. Милкина соседка по комнате собиралась замуж, в женихах ходил свой - фабричный, и комнату вполне можно было перевести в разряд семейных. Милка не любила путаться под ногами, а тут ей предлагали целых десять гектаров свободной жилплощади. Она забрала из общежития проигрыватель, коврик "три медведя" и горшок с алоэ и села на электричку. Лагерный завхоз сдал ей имущество, а сам вернулся в город, пожелав удачной вахты и пообещав изредка наведываться. А потом никто не приехал. Сначала Милка ждала завхоза с зарплатой, потом, уже летом, хоть кого-нибудь, потому что отмывать окна и стены в шести корпусах, столовой, изоляторе и подсобках Милке было почти не под силу. Но Милка справилась, она даже высушила матрацы, побелила бордюры и рассадила флоксы по клумбам; правда не стала красить забор, потому что не нашла краски, а та что стояла в каптёрке засохла и покрылась плесенью. Но прошёл июнь, июль, начался август, а лагерь всё пустовал. Милка собирала граблями кленовые листья, сваливала их в кучи и думала, что костры лучше жечь по ночам, потому что так красивее.
Она так и делала. И в ту, самую первую осень её одиночного дрейфа, и через год, и через три. Странно, что Милке не пришло в голову набрать номер отдела кадров - телефон в кабинете начальника отвечал длинным гудком "всегда готов". Удивительно, что Милка даже не побеспокоилась о небольшом, но так нужном окладе сторожа, а просто смирилась с необходимостью сажать лук и картошку на огороде за пищеблоком. Раз в две недели, она вешала на калитку со звездой амбарный замок и шлёпала в деревню за три километра. Там в сельмаге Милка, стесняясь, обменивала дефицитные стаканы или тарелки с вензелем "общепит" на гречку и постное масло, а потом возвращалась домой.
В какой-то из январей Милка застала у закрытых ворот несколько грузовиков и компанию хмурых мужчин. Главный, а то, что он главный было понятно по уставшим глазам и хриплому голосу, выдал Милке цветные купюры, которых Милка раньше никогда не видела.
- Вот ваша заработная плата за полгода. Вот доверенность, подтверждающая полномочия. Вода, электричество? Не отключили? Хорошо. А теперь проводите нас на территорию и порекомендуйте место для склада. - Он кивнул на открытый кузов, и Милке показалось, что там лежат обломки противотанковых ежей, тех, что показывают в фильмах про войну.
- Лыжи, лыжные палки, крепления. Базу обустраивать будем. А вы, значит, здесь за сторожа?
Милка кивнула, прижимая к животу авоську с батоном докторской. Она боялась, что Хриплый вдруг поинтересуется откуда у неё колбаса и где электрический чайник из изолятора.
- Тогда сейчас всё сгрузим. Распишетесь в акте. Через недельку встречайте гостей: ремонтники, инструктора, обслуживающий персонал... А там и туристы нагрянут. Места-то здесь какие! - Хриплый картинно расправил плечи, закашлялся, затем потряс Милкину ладошку, и махнул остальным - давайте, мол.
Груз свалили в первом корпусе, в спальне для мальчиков. Милка сердилась, потому что грузчики натоптали, поцарапали штукатурку и даже не дождались, пока она пересчитает инвентарь и перебинтует каждый лыжный сноп жгутами с нумерованными бирками. Хмурый топтался возле котельной.
- Значит договорились? Ждите...
Милка совсем не удивилась, когда через неделю у указателя "Алые паруса - 2км", так никто и не повернул. Она взвалила на плечо белые с красной полосой лыжи за инвентарным номером Л 2м "Быстрица" - 3455 и направилась за хлебом. "Калитку поправить, в пятом корпусе раму пошкурить, подушки перетрясти. Ещё бы ковёр из кабинета почистить снежком", - думала Милка по дороге.
***
- Завтра встречаюсь с прапорщиком Сошенко, забираю паёк, а в понедельник с утра вылетаем. - Полковник никак не может попасть ниткой в ушко.
- Помочь? - срывается Милка, но Полковник уже справился сам.
- А вдруг мы там тоже никому... - У Льва Соломоныча пухлые руки в россыпи коричневой крупы.
- Нужны! Кубинские товарищи обязательно войдут в наше положение. - Цедит полковник сквозь суровую нитку зажатую в зубах.
На пуговице, которую Полковник пришивает к кителю - звезда. Сам китель - без накладных карманов, цвета "полынный". Сейчас таких уже не делают. В шкафу висит ненадёванная шинель, а на верхней полке тщательно завёрнутая в изрядный лоскут ситца лежит папаха. Тоже новая.
- А я говорю вам, что не влезем все. Грузоподъёмность не та. В конце концов, кто-нибудь здесь меня услышит? - Инженер грызёт рафинад. Прозрачные крошки на бесцветных губах, точно иней. - Даже не взлетим! Нас пять человек. Питьевая вода, топливо, аптечка, то сё. И ещё эта ваша тушёнка.
- Молчать! - Нитка вылетает вместе со слюной. - Молчать! Не сеять панику!
- Не ссорьтесь. - Милке обидно, что её не посчитали. Ей обидно, что её не берут на Кубу, и что никогда ей не носить белые шорты, но она понимает :"грузоподъёмность не та". Милка умная.
- Не верите? Давайте, сейчас опробуем. Ну? Потратим канистру бензина и попробуем. Зуб даю, не взлетим, - не успокаивается Инженер.
- Я запрещаю растрачивать попусту материальные средства. - Полковник спокоен и убедителен. - В понедельник. Понятно?
- Так точно. - Сержант вскакивает, оправляет гимнастёрку, замирает.
- Тогда всем отбой до семи утра.
Милка шуршит ладонью по капроновой скатерти, стряхивая крошки. Отбирает у Инженера сахарницу, осторожно трогает за локоть Отца Михаила. "...дева радуйся..." - удивлённо поднимает глаза тот, продолжая пережёвывать слова.
- Ты завтра не ходил бы никуда, - когда Милка шепчется с отцом Михаилом, голос у неё нежный, голубиный.
- Как можно? Ведь ждут души заблудшие.
- А на Кубе все души заблудшие. Там, болтают, сплошной разврат и пьянство, - Инженер, ехидно щурясь, ждёт ответа.
- Глупый ты, Петя. - Отец Михаил зовёт по именам всех, кроме Полковника. - Любовь да милосердие в каждом живы, только пуганые они, несмелые. Как котёнок дворовый. Надо тихонечко покликать "кис-кис"...
- Кис-кис, - передразнивает Инженер. - Вот разобьёмся насмерть, будет тебе и кис и брысь. Чего тебе-то Куба сдалась, а? Тебе же и здесь хорошо.
- Мир повидать. Людей.
- Отбой! - Полковник стоит в дверях хмурой глыбой цвета "полынный".- И вы Людмила ложитесь. Соблюдайте дисциплину.
- На что ты мне сдался такой? - ругается Милка про себя и трудно проталкивает через горло, - Да. Иду уже, товарищ полковник.
Воздух в столовой расслаивается на пластины, как слюда.
***
Однажды, кажется в июле, или в августе Милка возвращалась в лагерь налегке. За лыжи спортивные - инвентарный номер Л 2м "Быстрица" - 5145 ей удалось добыть сгущёнки и два ржаных кирпичика. Летом лучше шли пикейные покрывала в цветочек, но по Милкиным подсчётам покрывал этих остался точный комплект - по два на койко-место, и всё. Милка думала, что одно дело - лыжи - их много, да и рассохлись уже все за четыре с лишним года, а лагерное имущество без острой необходимости лучше не трогать. Она думала, что сейчас помоет окна в столовой, а потом сядет в ленинской комнате, включит проигрыватель и послушает любимую "бессаме мучьо". Милка даже начала напевать под нос и, может быть, поэтому не сразу заметила, что замок сбит, а на крыльце каптёрки чернеют следы. Когда Милка всё-таки сообразила, что на территорию забрался чужой, она охнула, уронила авоську с добычей и тихонечко, прячась за кустами бузины, пробралась в первый корпус. Там она вооружилась лыжной палкой и ,осмелев, поспешила к каптёрке.
- Отставить! - Голос сорвался на густой кашель. Чужак трудно поднялся с лавочки и уставился на Милку безбровым рыбьим взглядом.
Палка выпала на крыльцо, покатилась, оставляя за собой неглубокую царапину на плитке.
- Ты кто такой? - запетушилась Милка, догадавшись, что сухощавый старик в военной форме никак не причинит ей вреда.
- Полковник авиации.
Милка ничего не понимала ни в нашивках, ни в шевронах, ни в званиях. Милка знала, что такое уток и основа, умела ровно строчить на машинке и быстро укладывать готовые изделия из ситца и каландрированного капрона по коробкам. Милке было невдомёк, что полковникам авиации положены жилплощадь, пенсия, паёк, бесплатное обмундирование и военный оркестр на похоронах, зато она сразу сообразила, что сгущёнкой сегодня придётся делиться. Они сидели друг против друга за столом для вожатых и Милка хотела спросить, почему это у генералов на штанах есть лампасы, а у полковников нет, но стеснялась. Через неделю, когда Полковник отдохнул и отъелся, Милка вручила ему ведро с краской, полученное взамен на инвентарный номер Л 2м "Быстрица" - 4760, и звезда на воротах наконец-то заблестела масляно и довольно.
Они почти не разговаривали. Милка изнывала от любопытства и почти девичьего стыда, а Полковник предпочитал отмалчиваться. Вечерами Милка отпирала ленинскую комнату, жалась в кресле, глядя, как полковник крутит переключателем "Рекорда" и бледнеет. Посмотрев новости, Полковник поднимался и уходил в столовую, где Милка устроила ему постель, а она всё сидела, не решаясь поставить пластинку с "бессаме мучьо".
Однажды осенью Полковник надел отглаженную рубашку, кивнул встревоженной Милке и ушёл. Милка постирала пододеяльник и простынь в ромашку, а потом села ждать. Хлеб и сахар закончились, но Милка всё не решалась сбегать в сельмаг, потому что Полковник мог вернуться. Он и вернулся. Вернулся тогда, когда не осталось даже пшёнки, и Милка, стыдливо алея, водрузила на стол отварную картошку "сегодня так, а завтра я за маслом сбегаю".
- Это старший сержант пограничных войск. - Отчеканил Полковник.
Очень лысый, очень пожилой и не совсем трезвый мужчина с чемоданчиком в дрожащих руках мялся в дверях столовой.
- Проходите. Я вам сейчас матрас принесу из вожатской. Можно вас и в корпусе устроить, но тут сподручней. И вода есть, и удобства, и покушать рядом, - засуетилась Милка.
Сержант присел на низенький стульчик, зажал чемодан между не по погоде хлипких сандалет, заулыбался.
- Да я ничего. Как старший по званию прикажет.
- Отдыхайте. А вы помогите товарищу обустроиться, Людмила, - распорядился Полковник, и Милке вдруг стало так безысходно счастливо, как не было никогда за все её сорок с лишком лет.
***
Они бродят по полутёмной столовой, прислушиваясь к скрипу веток за окном. Полковник уехал ещё вчера и с минуты на минуту должен быть здесь - последняя электричка прогудела уже минут сорок назад.
- Тушёнки ещё этой не хватало, - течёт желчью Инженер, ковыряясь в моторе, снятом с бензопилы. Осиротевшая пила, последняя из четырёх, украденных Львом Соломоновичем с лесопилки, скалится нержавеющими резцами, точно мёртвая акула.
- Как товарищ полковник приказал, так и будем действовать, - в отсутствие Полковника Сержант чувствует себя командиром.
- Товарищ полковник, товарищ полковник, - дразнится Инженер, - Что он понимает - сапог?
- Он лётчик, - возмущается Милка. В пальце у неё пустой пакетик с надписью "хна", брови густо чернеют, - без него разве долетите?
- С ним, без него... Всё одно вдребезги. - Мотор сладко жужжит и на обезьяньем личике инженера плавает счастливая улыбка. - Вчетвером еще куда ни шло. Слышь, Соломоныч, на Кубе жидов не жалуют.
Лев Соломонович пытается возразить, но ему сначала надо прожевать беззубыми дёснами сухарик, а это непросто, поэтому Милка встревает раньше.
- Бессовестный ты человек. Бесстыжий. Лев Соломонович не меньше твоего старался, а ты...
- Ладно, - отмахивается Инженер. Кожа у него жёлтая, и в сочетании с манжетом цвета "полынный" рука похожа на веник. - Где Полковник-то? Пора бы уже.
Милка комкает пакетик с надписью "хна", нервничает. "Сегодня обязательно скажу, - думает Милка, - пусть там на Кубе своей вспоминает". Вслед за скрипом петель и сквозняком в столовую проскальзывает отец Михаил. Кряхтя, скидывает шинель, застывшими пальцами стягивает ушанку. На ушанке пасхальным яйцом красуется кокарда.
- Ты не со станции случайно? - Сержант помогает отцу Михаилу стянуть неуставные валенки.
- Я пешочком. Пешочком.
- Угу. - Мычит Сержант. - Ясно.
- А вдруг не придёт? - Лев Соломонович наконец-то проглотил хлебный ком и теперь запивает его сладким чаем. - Вдруг случилось что?
Дождь выстукивает тревогу по железной крыше. У Милки нехорошо шебуршит внутри, или это скомканная бумажка, которую она сунула в карман?
***
Инженера в "Алые Паруса" привёл Сержант. Он выбирался в город, чтобы разыскать сослуживца и потребовать с того старый долг. Сослуживец, как оказалось, давно съехал, и Сержанту ничего не оставалось, как купить водки в привокзальном ларьке и найти собутыльника. Щуплый старичок, со связкой книг подмышкой подвернулся кстати, и Сержант долго разъяснял ему разницу между военными и гражданскими, тыча в нечищеные ботинки и неумение пить водку из горла. В полночь они добрались до лагеря - Сержант тащил на себе Инженера, книги и гнилую шпалу, которую зачем-то подобрал по дороге. Милка расстелила в столовой ещё один матрас, выделила новичку ромашковую простынку и строго-настрого запретила будить Полковника.
- В прошлом инженер - конструктор, кандидат наук, сейчас лицо без определённого места жительства, - доложил Инженер.
- Располагайтесь. - Полковник брезгливо повёл носом - от Инженера прилично воняло перегаром и мочой.
Именно тогда Полковнику и пришла в голову мысль обратиться в воинскую часть неподалёку и привлечь тамошнего прапорщика к вопросам обмундирования и снабжения. Прапорщику была передана незначительная часть имущества "Алых Парусов" в виде постельного белья и лыжных креплений, а взамен контингент пионерского лагеря получил новую форму, хоть и списанную, но вполне пригодную к использованию.
- Хорошо, что старого образца, - радовался Сержант, привычно наматывая портянки. - А то носят не пойми что - страшно посмотреть.
- А я в армии не служил и начинать не намерен, - капризничал Инженер, разглядывая хлястик на шинели.
- Сержант. Покажите товарищу, как перешивать подворотнички. - Полковник недовольно наблюдал, как Инженер, похожий на зелёного воробья, шаркает подошвами тяжёлых сапог.
- Дожил до семидесяти - ни разу не перешивал, - ныл Инженер, однако довольно кривил губы, поглядывая на своё отражение в стеклянной двери.
Ночью Милка перебрала мешок с добычей, и в комнате под табличкой "умелые руки" застрекотала машинка. Утром она, краснея, вышла на кухню в новой рубашке, Полковник одобрительно хмыкнул.
- Докладываю. Гарнизон к приёму пищи готов, - Сержант щёлкнул каблуками и вытянулся стрункой, улыбаясь. - Разрешите приступить?
***
Октябрь липнет к стеклу прелыми листьями. "Бессаме мучьо", - хрипит проигрыватель: Милка перетащила его в столовую и, когда Полковника нет, ставит гибкую пластинку.
- Так я и знал. Забрал денежки и уехал в деревню. У него там дом есть, садик. - Инженер бегает от окна к окну, злится.
- Чушь какая. Нам же лететь завтра, чтоб к ноябрьским до места добраться. Случилось что-то. - Когда Лев Соломонович нервничает, он начинает сильно картавить.
- Отставить панику! - Сержант пробует выглядеть уверенным, но у него плохо получается. - Приказываю!
- В казарме будешь приказывать, а тут свободные люди, - шипит Инженер, но видно, что он расстроен. Расстроен так, что почти плачет, и только обида не позволяет ему разрыдаться вслух. - Ну и ладно. Как раз меньше на одного. Сами полетим.
- Как это сами? Он же лётчик. Кроме него никто не может управлять аппаратом, - "р" грассирует совсем бессовестно - Лев Соломонович почти в истерике.
- Подумаешь! Я проектировал, я строил - сам и поведу.
- Нельзя без Полковника. Кто будет с кубинскими товарищами договариваться?- "... товаи"щами догова"иваться" звучит пародией на вождя.
- Он обязательно придёт, - шепчет Милка и дёргает за рукав отца Михаила в поисках поддержки, тот разводит руками.
- Надо поискать что ли, - Сержант нахлобучивает шапку, потом снова стягивает, опять пытается пристроить на лысине.
- Сами полетим! - ершится Инженер.
- Да! Надо искать! - Милка встряхивает рыжими кудряшками. - Всем! Я в деревню. Сержант на станцию. Инженер с отцом Михаилом пусть идут в часть. А Лев Соломонович в районную больницу.
- Может, морги обзвонить... - задумчиво грассирует Лев Соломонович, - телефон, вроде, в порядке.
- Не сметь! Собирайтесь живо, - кричит Милка, и все вдруг облегчённо начинают суетиться, разбирать кто шинели, кто бушлаты.
- Отыщем с божьей помощью. - Шинель на отце Михаиле болтается, как ряса цвета полыни.
Они идут строем. Маршируют мимо здания изолятора, огибают площадь перед административным блоком - грот-мачта пустого флагштока застыла в пионерском салюте. Каптёрка. Ворота. В луже у калитки среди рябиновых листьев плавает луна. Инженер оглядывается: футбольное поле скрыто за серыми стенами первого корпуса, но ему достаточно того, что он может видеть. Там, над мокрой крышей неровно колышется сдутый пузырь дирижабля. В темноте он кажется густо-чёрным, но Инженер знает, что пятьсот занавесок из каландрированного капрона, сшитые в единое полотно, днём опять станут яркими - яркими и алыми, как паруса.
- Встречаемся здесь в полдень, - командует Милка, и срывается с места. Последний раз Милка так бегала ещё в школе, когда участвовала в общегородском марафоне.
- На Кубе всегда жарко, - чихает Лев Соломонович и потуже заматывает на шее офицерское кашне цвета "полынный".
- Увидим с божьей помощью...
***
Милка привела отца Михаила из деревни. Он побирался на ступенях сельмага. Нет. Он не просил ничего, а просто сидел, щурясь на солнце, и радовался. У ног его хрустела картонная коробочка, в коробочке было пусто.
- А за день, хоть один человек подаст - считай огромная радость. Подумай, дочка, - он семенил вслед за Милкой и болтал, не умолкая, - придёт человек домой, а на душе у него благодать, потому что он сегодня добро сделал. У меня пенсия есть - хватает, и детишки раньше помогали. Сын всё ругался, зачем, мол, отец нас позоришь? А я ему поясняю, что тут не в деньгах дело, а в милосердии. А он меня под замок. Я окошко разбил и ушёл, прям как колобок. Нельзя мне взаперти. Ведь иначе кто людям покажет, какие они хорошие. Как? Любовь и милосердие в каждом есть, только пуганые они. А я вроде наживки для души.
Вечером отец Михаил похлебал супу, промокнул горбушкой надпись "общепит" и проговорил задумчиво.
-Хорошо у вас. Поживу здесь зиму, а там дальше пойду.
- У нас тут маленькая шинелка имелась, - Сержант просительно глядел на командира.
- Поставьте товарища на довольствие. - Кажется, Полковник улыбался.
Каждое утро отец Михаил выбирался за территорию и шёл по окрестным деревням. Иногда он добывал горсть мелочи, иногда еды, иногда приходил с пустыми руками. Инженер обзывал отца Михаила юродивым, но задевал редко и даже как-то намекнул Полковнику, что отцу Михаилу в сапогах тяжело по округе километры наматывать. После этого Полковник озадачил знакомого прапорщика, а через неделю отцу Михаилу торжественно были преподнесены валенки с калошами.
- Мягонькие, - отец Михаил лихо прошёлся по столовой, подпрыгнул и вдруг неожиданно подмигнул Милке.
- Заводи, барышня, музыку - спляшем.
- Как это? - засмущалась Милка, но руки её уже перебирали стопку с пластинками.
"Бессаме мучьо", - дребезжали стёкла столовой. "Кавалеры приглашают дам", - отец Михаил подхватил Милку за талию, утянутую офицерским ремнём и ловко закружил в полувальсе -полутанго. Милка хихикала, неловко переставляла ногами и потела. " Как будто в фильме про войну", - заметил Полковник, оторвавшись на секунду от газеты -Милка таскала ему "Правду" со станции. Полковник так и не поднялся в тот вечер. Милка ещё потопталась с Сержантом, и ещё раз с отцом Михаилом, и немного одна, но Полковник что-то подчёркивал, качал седой головой, злился.
Бессаме мучьо...Воздух в столовой привычно расслаивался на тонкие пластины, дрожал Милкиной поздней любовью.
***
- Вы не видели здесь мужчину в военной форме? - Милка стоит в дверях клуба - очень строгая, очень рыжая, очень замёрзшая. По будням клуб работает до девяти, но сегодня воскресенье, и молодёжь устраивает дискотеку.
- Чего? - Парнишка показывает себе на уши, мол, не слышно, и тычет пальцами в динамики.
- Полковник авиации. Вы не видели? - кричит Милка.
- Неа, - мотает головой парнишка.
- Он такой худой. Высокий. Старый. - Милка ещё ни разу не говорила про Полковника "старый", но сейчас это нужно сказать.
- Ща, - машет рукой парнишка, что-то крутит у себя на панели и в клубе наступает тишина. - Ребя, длинного старикана из "Алых Парусов" никто не встречал сегодня - тут тётенька волнуется.
Молодёжь шумит недовольно, свистит, требует музыки. Ди-джей пожимает плечами. Милка выходит под дождь, в спину её подталкивает волна тёплого воздуха, пропитанного звуками, запахом вина и молодого пота.
- Полковник... У него погоны, фуражка и форма старого образца, - злится Инженер, пытаясь вдолбить солдатику на КПП, что здесь понадобилось двум дедам, одетым в давно списанные шинели. Отец Михаил жмётся в сторонке и шепчет, шепчет, шепчет...
Сержант бегает по пустому перрону. Касса давно уже закрыта, и Сержанту даже не у кого спросить про командира. Сержант прячется под козырёк кассы, поднимает с бетона сухой бычок, прикуривает, долго стоит под фонарём, беспомощно кашляя.
- Ну, мало ли. Может у него инфаркт, вот и лежит здесь, - Лев Соломонович извиняется перед уставшей санитаркой, а та извиняется перед Львом Соломоновичем.
- Вы бы морги обзвонили, - советует она, зевая.
- Нет. Что вы? Полковник - он не такой... - Лев Соломонович выходит на дорогу и долго вспоминает, в какую сторону ему надо идти, чтобы добраться до лагеря.
Потом Лев Соломонович садится на мокрую приступочку, возле какого-то магазина и мечтает о Кубе.
***
Лев Соломонович приехал в лагерь на попутке и сначала орал на Милку, что та растратила имущество, а потом сознался, что давно уже не завхоз, и что фабрика разорилась лет десять назад, но суд никак не может решить, кому передать активы. Милка выслушала обвинения, потом жалобы, потом заставила Льва Соломоновича сходить за кроватью в соседний корпус. "А я думал, тут нет никого. А тут - вы, - Лев Соломонович хлопнул Полковника по плечу и стушевался от собственной смелости. - Принимайте новобранца".
Это Лев Соломонович с его неуёмным жизнелюбием и почти детской наивностью придумал Кубу. По первому каналу, единственному который ещё показывал, шла какая-то передача про Гавану, и довольные лица на экране лучились ненастоящим счастьем.
- Хорошо там, - буркнул Лев Соломонович, - лето круглый год. Рыбу можно ловить и жарить, спать на песочке. Море шумит, чайки летают. Хорошо. И, видно, люди счастливые.
- Не в этом дело, - Полковник сделал звук потише, - Они не поэтому счастливые. Их не предавал никто.
- Увольте. Хотите сказать, что тамошний режим... - Инженер, как обычно, влез с возражениями.
- Какая разница? - Лев Соломонович жадно разглядывал загорелые бёдра креолок. - Куба - хорошо. Вот бы туда добраться. Представляете? Там, вон, говорят средняя продолжительность жизни семьдесят девять лет. Выходит, ещё, как минимум, по семь-шесть лет на брата.
- Денег на билет у жены бывшей займёшь? - съязвил Инженер - все знали, что супруга Льва Соломоновича уехала заграницу, оставив пьющего и больного Лёвушку в коммуналке. Коммуналку Лев Соломонович умудрился продать за гроши, гроши пропить, а остальное он предпочитал не рассказывать.
- Да я так... В порядке поддержания беседы.
- Я бы поглядел на тамошних людей. - Отец Михаил оторвался от книжицы, обвёл глазами комнату. - И рыбки бы покушал.
- На частном самолёте тоже можно долететь, - Лев Соломонович продолжал поддерживать беседу, - или на воздушном шаре. Представляете?
- На воздушном нельзя. Гуманитарии, чёрт их подери. На спортивном самолёте - можно, на дирижабле тоже. - Инженер задумался, сдвинул кустистые брови. - Да. На дирижабле запросто. Только на границе собьют.
- Не собьют. Если правильно эшелон подобрать.
Все вздрогнули. Полковник редко участвовал в общих дискуссиях. "Рекорд" шумел помехами и гнусавым басом диктора "Куба - самая яркая жемчужина ожерелья Карибов ..."
- А я смог бы спроектировать дирижабль, - Инженер уставился на Полковника. Помолчал ещё с полсекунды. - Я вполне смог бы спроектировать и построить дирижабль.
- И мы все бы улетели на Кубу, - прошептала Милка, но её никто не услышал.
***
Полковник - разъярённый, бледный, с изжёванными губами прямо сидит на стуле перед капитаном милиции. У капитана вчера не сложился день, да ещё у дочери в школе проблемы с химичкой. Капитан устал, но ему искренне жаль этого старика в форме старого образца. Капитан хочет, чтобы старик хотя бы ещё день отоспался в тепле. Капитан даже попросил жену приготовить сегодня не три, как всегда, а шесть бутербродов и большой термос с чаем.
Вчера ребята вернулись с наряда и притащили упирающегося деда - тот ругался в электричке с кондуктором и грозился расстрелять всех из именного оружия. В кобуре оказалось двести сорок рублей мелкими купюрами, а в клетчатой сумке, которую дед никак не хотел раскрывать, пятьдесят банок говяжьей тушёнки из стратегических запасов.
Капитан вернул деду деньги, тушёнку и закрыл его на ключ в собственном кабинете, предварительно угостив чаем с печеньем. Дед возмущался, стучал кулаком о стол, потом ломился в тяжёлую дверь, но капитан уже спал дома, а дежурный был предупреждён, что старика трогать не надо. "Пусть хоть ночь в тепле, а то октябрь - зябко", - приказал капитан, и дежурный согласился. "Проверил документы, и правда - полковник в отставке. С головой, конечно, не дружит, но жалко же", - доложил с утра старлей, тот что привёл нарушителя в отделение. "Родных бы найти, пусть заберут", - капитан поднялся по лестнице, открыл дверь ключом и тихо, чтобы не разбудить спящего Полковника, втиснулся за стол.
Теперь Полковник проснулся и орёт на капитана срывающимся голосом. Капитан думает, что этому вояке в лётных погонах хорошо бы помочь, но у капитана своих бед больше, чем достаточно и поэтому он обращается с Полковником сурово, без церемоний.
- Куда ты пойдёшь? Ну? Вчера с электрички ссадили, завтра замёрзнешь. Ведь тебе уже за семьдесят. Семья-то есть?
- Как вы обращаетесь к старшему по званию? - шумит Полковник. - Приказываю вам немедленно выпустить меня.
Капитан милиции вздыхает, тянется за термосом, достаёт из тумбочки кружку. Коричневый налёт на фаянсе пахнет казёнщиной.
- Ну, какой упрямый. Хочу же, как лучше. Сейчас в военкомат позвоним. Глядишь, в санаторий пристроим или в госпиталь.
- Отпустите. - Голос Полковника срывается, и он судорожно сглатывает. Берёт из рук капитана кружку, громко хлебает. - Отпустите. Меня ждут. Ждут меня. На Кубу... Надо... Сегодня... Пожалуйста отпустите. Я прошу.
Капитан слушает. Капитан хочет усмехнуться и покрутить пальцем у виска. Капитан пьёт сладкий чай, заваренный женой в чайнике без крышечки, и ему страшно. Капитан не знает, что сказать этому сумасшедшему старику, который теребит в морщинистых руках фуражку с уже неуставной тульей.
- Это важно. Если мы вылетим сегодня, то успеем к седьмому ноября, - полковник уже успокоился и опять звучит, как на плацу, - поэтому вы обязаны мне подчиниться.
- Машина свободна? - Спрашивает капитан у чёрных дырочек телефона. - Подгони к подъезду, а. Я сам тебя отвезу, и если врёшь - прямиком в госпиталь. Ясно?
- Да. - Полковник выглядит довольным.
***
Из лыжных палок гнули каркас. Сержант засыпал песок в алюминиевые трубки, а инженер медленно водил горелкой, следя за тем, чтобы металл не лопнул. На огромном листе ватмана угольными рёбрами щетинился чертёж. Медленно. Медленно. Очень медленно. Каркас, гондола, сплетённая из прутьев и того же алюминия; отец Михаил смешно слюнявил ободранные пальцы и листал странички пособия, взятого в мастерской под табличкой "умелые руки". Инженер, ставший на время главнокомандующим, бегал по лагерю вприпрыжку.
- Холодильники на кухне разобрать и достать мне оттуда трубки для горелки. Ясно? - наскакивал он на Сержанта. Сержант послушно ковырял внутренности холодильника.