Аннотация: Полуфиналист БлэкДжека-2008. Люди - они всего лишь люди. Не все ж ведь герои?..
Зачем?
Студеные струйки предзимнего ливня змеями забирались за шиворот, скользили дрожью по спине. Но Вен, не замечая ни этой дрожи, ни разлетающейся из-под ног слякоти, бежал по безлюдному проспекту. Многоликое "зачем?" безответно металось в мыслях. Он спешил, но понимал, что не успеет...
*
Погода в последние дни не радовала. Зарядили скучные, ознобистые дожди, которые, как бы, и не мешают ничему, но ложатся на душу бледным унынием, вязкой апатией, глушат чувства, разлагают, разжижают волю. И без того - хуже некуда.
Вениамин не торопясь пил чай. Хороший чай, горячий, не душистый даже - духовитый. Такое вот, может и не правильное, не о том, слово слегка улыбнуло Вена: "Если весь мир встал раком, то и со словами к чему церемониться?"
- Ты меня не любишь? - Громкий голос Эвелины тренькнул диссонансом по его грусти.
- Ну что ты, люблю, - тихо отозвался он на привычный вопрос. Кого ж еще?
И, помедлив, добавил: - Конечно.
За сеткой водяных дорожек на стекле, за недалеким забором - поле. Пожухлое, отсыревшее, полегшее от избытка влаги и первых холодов. А совсем рядом, иной раз задевая раму, - пара пугливых листков. Яркие, желтые с красным траурным кантом, отжившие свое, готовые в любой миг сорваться и лечь поверх своих уже опавших собратьев. Везучие. Хотя, кому повезло?.. Их Вен приметил еще вчера, не поленился, обошел дом и не удивился: молодой клен топорщился голыми рахитичными ветками, и лишь на той, что у самого окна, трепетали два резных шедевра природы. Символично.
Символично и тяжко. Как напоминание. Отвлеченное и горькое. И то, что за сутки они не опали, то, как дрожат, но цепляются стебельками за жизнь, за эфемерное будущее... Глупые. Или нет? Зачем?
Эвелина напротив. Тоже с чаем. Муж сыт, сама поела, посуда в мойке, из плеера мурлычет Фрэнк Синатра - можно немного посидеть, поглаживая баскетбольный мяч живота, потягивая терпкий напиток, поговорить. Но только вот не хочет Вен говорить - сидит как роденовский Мыслитель - кулак в скулу - и пялится на листья за окном. Небось, в материи высокие забрался, плетет из них философию... Или снова вспоминает Её?.. И молчит. Эва уже привыкла к этому его умению, к другому - не слышать ее - тоже. Но привыкнуть - одно. А вот смириться с его избирательной глухотой - другое. О чем он думает? Или о ком? И почему на нее даже не взглянет?
- Мне кажется, что у тебя есть другая...
Вен поперхнулся, брызнул капельками на веселые ромашки скатерти, закашлялся. "Откуда она?.. С чего взяла? Хренова бабская интуиция!" Посмотрел сквозь выступившие слезы ей прямо в глаза. И почти крича:
- Спятила? Какая другая? Что за ахинею несешь? Ты хоть думаешь, что говоришь?
- Да, но пойми... - Она потупилась, пальцы невольно отодвинули чашку от края стола. - Мне сон приснился: ты и не я.
- Милая, и что я, по-твоему, должен ответить? - Вену неудобно за свое раздражение, за повышенный голос. И не только за них. Он перевернул ладошку Эвы и нежно, с придыханием дотронулся губами. - Бывают вопросы, ответы на которые не имеют смысла. Они просто не существуют. А если так, то зачем на них отвечать? И к чему сами эти вопросы? Чтобы что?
Эва всхлипнула и прижалась к его руке. Вен гладил ее по голове, смотрел на листья за окном и думал о том, что он сволочь. Редкостная, но мелкая. Исподтишка.
- Съезжу в ЦУП: вдруг появилось что? - Он поцеловал ее во влажную щеку.
Она смотрела, как он, поеживаясь от промозглости, семенит к машине. Несколько часов предстоявшего одиночества ее не пугали. Они обижали. Ведь все уже наладилось, и быт, и отношения. И с планами, как бы, определились. С жуткими. А "самый богатый человек на Земле", как порой иронизировал Вен над собой, уже сел за руль и выкатывал на узкий асфальт проселка.
Она подошла к зеркалу. Беременность - чудо великое, многим к лицу... Увы, не тот случай. Утро - а вид усталый: веки припухли, кожа рыхлая, губы блеклые. Запустила внешность: ни кремов, ни косметики, ни прически. Ходит клушей пятый день в этом оранжевом махровом халате - да, в удобном и ладном, но как это выглядит со стороны? А перед кем красоваться? Перед Веном? Но зачем? Он и так на нее не смотрит, да и вообще... Для себя самой? К чему стараться быть прекрасной феей, если оценить это некому? Театр без зрителей - не театр. Это маразм.
- Ты меня не любишь... - Зачем лгать себе? Как и задавать вопросы. Хотя...
*
Вен не поехал в Центр. Это в первые месяцы он, иногда забывая позавтракать, мчался к коммуникатору: переписывал послания, сканировал эфир, программировал компьютеры на все возможные формы поиска... Тишина.
Видимо, орбиты станции и американского шаттла были недостаточно высоки. Отчего-то, когда речь заходит о радиусе поражения, представляется плоскость и круги по ней. Нет! Не круги -- сфера. И неважно, о каких бомбах речь: о ядерных, которыми еще полвека назад бряцали в угрозах разные страны, или об информационных, что убивают лишь животных, посылая сигнал "умри"... У этих, увы, и радиус побольше, и защиты от них практически никакой. И теперь даже мышей и крыс где-нибудь в глубине земли не найти. Никого сложнее насекомых не осталось, да и те не все. Как обойдется природа-матушка без пчел и муравьев, даже гадать не хочется. И без того погано.
И Марс молчит уже месяц.
Вопрос Эвелины разбередил душу. И правда, любит ли? Да - просто и коротко. Но тут же - нет. Это ближе к истине. Необъяснимо. Что есть любовь? Не знает никто. Не знал...
А ведь Эва ему даже нравилась, он заигрывал с нею. Шутя, но не прочь. Миловидная серьезная биологиня высшей квалификации, научная душа там, на Марсе она без проблесков кокетства отбрила его поползновения. И не только его. И вот тебе на: превратилась вдруг в обычную, впавшую в свои переживания и фантазии бабу с внезапными, необъяснимыми логикой соплями и слезами. Не до науки стало, и Эва сбросила с себя робу труженика, которому ничего, кроме любимого дела не надо, вдохнула нетронутой грудью ранее отвергаемое и отпустила на волю свою женственность. Сначала Вен ошалел от шквала ее пробудившейся чувственности. Эва старалась, она понимала как ему тяжело, опекала, пытаясь вытащить из омута скорби. Спасла его. А он теперь...
Мелкая сволочь. Сволочужка.
Но как быть? Если не люба? И ведь хорошая, неряхой не назовешь, активная (порою слишком) и любит... Кричит только громко в постели. Непривычно. Неприятно...
Не срослось, не стерпелось, не выпестовалось. Но придется жить. Иначе никак. И это принуждение размозжило, вытоптало недавнюю поросль симпатии.
*
Город. Родной город. Огромный, почти еще не тронутый временем, притихший в испуге, опухший зарядившей моросью, слегка одичавший. Кусты вымахали на весь тротуар; на площади тополь-великан поперек дороги - след июльского урагана. И машины. Повсюду легковушки, грузовички, автобусы. Как попало. И мумии. И...
Не думать. Не вспоминать. Не смотреть. Слава богу, не пахнет уже. А как отключить память? Не то, что город, даже поселок, где они сейчас живут, хоть слегка почистить, стоило мук танталовых. А ведь это были люди, в каждом жили чувства, страхи и радости, мечты и страдания, любовь и неприязнь... Девушка в лиловой курточке ничком на остановке, неловко вывернутая рука с мобилкой... Старичок-худоба на корточках у банкомата, у ног шляпа, как для милостыни... Карапуз, года два, с застывшей навеки обидой маленьких губ... Забыть? Как?
Пригодился легкий марсианский скафандр - без него бы не смог. Он собирал с улиц, свозил к овражку, сначала складывал, потом, притерпевшись, устав, уже сваливал... И просил у всех прощения. За то, что случилось, что не мог отдать им последнее по-человечески, что сам остался... Через месяц он все же пригнал экскаватор, осторожно ступая гусеницами, присыпал наполненный до середины разлом. И крест поставил. И молитву, как сумел, прочел.
*
Вен встал со смятого ложа, поправил ей подушку. Она не шелохнулась, не дотронулась рукой, не посмотрела вслед. Ополоснувшись под зябким душем ("Нужно за город отвезти, нагреватель поставить, зимой совсем неуютно станет!"), он вернулся в комнату, начал одеваться, запутался в брюках. Чертыхнулся. Она смолчала. Как всегда. Родное, любимое лицо, вот-вот, кажется, расцветет в обе ямочки и прошелестит: "Венька, какой же ты неуклюжий!". И прыснет своим особенным лукавым смехом...
Он помог ей сесть, накинул на плечи новое, только что из бутика, кимоно, продел руки в широкие прорехи рукавов, поправил рыжеватый локон.
- Знаешь, устал я. И не от забот-передряг - почти все сделано. Вчера, вот, еще контейнер консервов в холодильник перегрузил. Генератор запасной подогнал, пару цистерн с соляркой. Лет на десять хватит. Фильмотеку подновил: нашел несколько замечательных записей в студийных архивах. Марсиане молчат... Ну да, родятся детишки, вырастим, выучим, поищем с ними тунгусов в тундре, к неграм в Конго сгоняем, может, до островов каких не достали эти "чистые бомбы"... Найдем людей, запустим к Марсу корабль, на котором мы с Эвой прилетели, вывезем бедолаг! Лишь бы они там выдюжили...
Он рассказывал ей о последних событиях, о делах-делишках, надеждах. Она спокойно слушала.
- От Эвы устал - чудит. Придумала: я ей изменяю. Вот скажи: как вы, женщины, вообще это чувствуете? Ведь просто не с кем! Так нет же! И ты такая же... Зачем? - Вен знал, что все это чушь, что можно отмахнуться от подозрений, растереть и плюнуть. Наоборот, конечно же. Но не мог успокоиться: саднило, беспокоило.
Пора. Он подошел к ней, присел рядом, провел пальцем по подбородку, поцеловал. Рука по бедру - кожа прохладная, нежная, как живая. Еще один поцелуй. И...
Сердце замерло... Она, нет, не моргнула, не вздохнула, не вздрогнула. Но что-то в ней его насторожило, напугало, обрадовало! Глаза! Они ожили! Они осветились блеклым, но явным огнем! Они...
Шорох от входа. Вен обернулся и увидел Эву. Она прислонилась к притолоке двери и впитывала эту мерзкую сцену: ее мужчина в постели с другой... Вот ее глаза точно не тлели - они полыхали! Обида, разочарование, боль, отчаяние, отвращение и... ненависть?
- Зачем? - булькнула Эвелина, прорвались слезы, прикрыв рот рукой, она вывалилась в коридор.
Вен замер. Он слышал спешку шагов и не мог шевельнуться. Что делать? Что говорить? Догнать! Извиниться? В чем он виноват? Это же смешно! Но нет! НЕТ!!! Бегом! Эва!!! Он помчался за женщиной. Куртка! Вернулся, как назло рукав зацепился пуговкой за стул... Бегом!
Она осталась одна. Длинные идеальные ноги, чуть согнутые в коленях, искристая радуга шелкового кимоно, приоткрытые, как на вдохе, губы и беспечный взгляд.
*
Вен успел. Провод от удлинителя оказался жестким и не желал вязаться в узел - Эва в спальне пыталась прикрепить его к карнизу. Стул шатался, штора мешала, на полу два порванных кленовых листа...
- Эва! Что ты делаешь! Опомнись! - Он подхватил ее, отнес, уложил. Она била его по лицу, царапала щеки, материлась и проклинала. Она рыдала и просила дать ей умереть.
Он ее целовал, умолял, просил, объяснял. Он обещал, увещевал, взывал, и клял себя. Он...
- Ну прости! Прости, прости! Не смог я! Боялся к ним ехать, не вынес бы! Ты же помнишь, каково мне было! Но оно сидело во мне, жгло и тянуло. Как-то проезжал мимо "Голден Снейка", а там манекены в витринах... Как люди. И мелькнуло. Нашел специализированный магазин, в нем адрес фирмы-производителя, на южной окраине, недалеко от эпицентра. И лишь тогда поехал к своим. Как же мне страшно было! - Он торопился, сбивался, пришептывал разбитыми губами. О том, как не нашел Лилю и сына Пашку дома, - хоть чуть легче стало, страшно было встретиться ними. Как скачал из компа стереофотки, а затем на фабрике смоделировал и сделал... создал... - Пойми, мне нужно это было, она мне как собеседник необходима! Как отдушина! Остальное - дурь, ерунда, глупости!
Эва постепенно успокаивалась. Перестала плакать, всхлипывала порывисто, приобняв стоявшего перед ней на коленях Вена.
- Хорошо, но ты мне должен пообещать, что больше никогда! А не то... - И он обещал, божился и верил сам, что сдержит клятву. Иначе нельзя - судьба, будущее человечества как бы пафосно это не звучало, зависит только от них двоих, от их будущих детей. Найдут ли они еще выживших на окраинах убившей себя цивилизации, смогут ли вывезти экспедицию с Марса - неизвестно. Пока рассчитывать можно только на себя...
Помирились.
*
Прошел месяц. У них родился мальчик, назвали Славой. Эва хотела Адамом, но решили не строить параллелей, а предложить имя Павел Вен не рискнул. Мать ушла в заботы о младенце, Вен тоже не отставал, из дома отлучался редко, старался. Коммуникатор в ЦУПе молчал по-прежнему, правда, пришло короткое сообщение от марсиан: живы, надеются, ждут.
На той неделе Вен все же заехал к Лиле. Она его встретила на кровати: в кимоно и с раздвинутыми ногами. Хотел попрощаться, но не устоял.
В среду, возвращаясь из магазина для малышей, Вен проезжал мимо "Золотой Змеи". Хлесткий ливень плескал на лобовое стекло, дворники не успевали смахивать потоки воды. И вот сквозь эту муть Вену вдруг показалось, что витрина салона разбита... Люди!!!
Он выскочил из машины прямо в пиджаке, подбежал и жадно смотрел, выискивая следы расколотивших стекло. "Нужно оставить плакат, чтобы к нам шли! Кто они? Радость-то какая!" Но...
Все манекены раскурочены. Порублены, растерзаны, разбросаны. Зачем? Кому это понадобилось? Чем и перед кем провинились эти подобия бывших хозяев планеты?
Эва...
Лиля!
Он бежал под гадким, наотмашь, дождем, забыв о машине, о пальто и шапке. К гостинице, к номеру, где "жила" бодипластовая кукла с лицом его жены. Он спотыкался, падал, но все равно бежал. И понимал, что опоздал.