Аннотация: Начало пути Баала лежит через посвящение в авгуры - толкователя воли богов. Какие испытания лежат впереди? Какие откровения и как они повлияют на судьбы тех, кто считает, что их будущее не за горами.
Мне всегда было интересно, о чем думают обитатели мясных ям, добровольно идущие на смерть, что заставляет их смирено принимать судьбу, даже не пытаясь бороться. Делать шаг в бездну, за краем которой оканчивается прежняя жизнь и где их ждет лишь неизвестность.
Любопытство - опасная вещь, оно толкает к поискам ответа, пусть даже мы не всегда это осознаем. Однако сей путь может завести слишком далеко и вот ныне уже я сам иду навстречу року. Иду, пытаясь понять, так все же, что чувствуют обреченные, что чувствую я?
Страх? Нет, он был в начале, горел ледяным огнем, выжигая грудь изнутри, но теперь лишь серый пепел витает над потухшим кострищем. Неизбежность? Тоже не то, я давно не ребенок, чтобы позволять решать мою судьбу за меня. Ничто не мешает сейчас развернуться и уйти, став изгнанником. Но мой выбор доброволен.
Лишь холод одиночества на грядущем пути, понимание необходимости пройти по нему до конца и от этого знания рождается полное равнодушие к своей собственной участи. Словно бы уже пересечена смертная грань, хотя все ещё иду по низкому, старому коридору с полуобвалившимися стенами. Вот, что я на самом деле чувствую.
Осознание заставляет сглотнуть ком, подкативший к горлу. Мрачным шёпотом оно просачивается в мысли, вопрошая, что же такого знают рабы в наших казематах, раз готовы тысячами отправляться на бойню, где их ждут вещи много худшие, чем смерть. Какая нужда движет ими? Я никогда не верил, будто их безразличие проистекает из смирения, слишком часто мне доводилось заглядывать в души других, слишком часто голоса богов обращались ко мне, наполняя разум тайными откровениями.
"Ты всегда чересчур много думал Баал", - раздается голос в голове. Брат. Мои тонкие пальцы осторожно перекатывают на ладони его усохший череп. Ониксовая кость столь темна, что даже на моей угольной коже кажется провалом в саму ночь. Прикосновения успокаивают мятущуюся душу и мой незримый спутник вновь засыпает.
Когда-то мы оба были живы и вместе пришли в храм. Один являлся воплощением силы, второй - вечности. Предвечные пожелали, чтобы эти качества воплотились лишь в одном из нас, наиболее достойном. Ты прав брат, я всегда был склонен к размышлениям и потому сейчас именно я держу в руке твой череп, а не ты мой.
Мысли вновь текут ровно. Мир обретает прежний баланс, а я продолжаю парить к краю пропасти, в которую мне предстоит сорваться. Возможно, я мог бы воспротивиться, пойти наперекор той силе, что избрала меня, но какой смысл в жизни без цели, особенно для авгура, толкователя воли богов? Последним, правда, мы ещё не являлись. Ныне нам лишь только предстояло вступить на путь инициации, закончить который, к несчастью, мне было не суждено.
Неширокие, параллельные проходы, по которым я и остальные из моего выводка двигались вперед, постепенно сходились воедино, у берегов Омута Посвящения. Изредка, сквозь прорехи в древних стенах, я замечал неясные силуэты в плохо освещённых коридорах. Среди мрака катакомб шествовали те, кому сегодня предстояло пройти последнее испытание и обрести сан. Интересно, как они воспримут мое падение, зашевелилось глубоко внутри мое извечное любопытство, уже не раз доводившее до беды.
Ближайшими ко мне оказались старик Пиш и гордец Цеотарос, любимчик Настоятеля. Первый, возможно даже расстроится, в конце концов, все мы когда-то были его учениками и каждого он наставлял на путь служения великому Кхулосу, как собственных детей. Было совершено неясно, почему Пиша выбрали для вознесения, в его-то возрасте, да и как наставник он был гораздо полезнее, чем жрец. А вот второй, скорее всего, не обратит внимание на того, кого боги сочли недостойным, даже сейчас не считая меня равным себе. Что ж, он сын тирана Дхамы, города в котором находится наш храм и сколько его помню, был окружён особым почтением и пиететом. Ума он правда небольшого, компенсируя сей недостаток коварством и злопамятностью, наверное потому отец и отравил его к нам, подальше от престольных дел.
Я взглянул себе под ноги. Переплетение ржавых прутьев, закрывающих прорехи в полу, сквозь которые проскальзывают падающие с потолка капли, указывали на то, что мы уже над руинами отверженных, куда вскоре надлежало пасть и мне. Совсем рядом раздается тяжелая поступь послушников гнева, стражей чертогов избранных. Громоздкими, закованными в броню, тенями они отделяются от стен, шагают следом за мной. Нелишняя в этих местах охрана, хотя мы и находимся в самом сердце нашей святыни. Впереди каменная кладка распалась на отдельные фрагменты, удерживаемые вмести лишь прочнейшей паутиной. Дом Плетущих Боль, существ-паразитов, чем-то напоминающих гигантских пауков, вгрызающихся в спину жертвы, причиняя той неимоверные муки, тем самым заставляя выполнять их волю. Они были вполне разумны, жили здесь храня тайны культа, следя чтобы древние ходы не обвалились от старости окончательно, но при этом даже жрецы не решались приходить сюда в одиночку. Создания не прятались и несколько хорошо одетых тел с бледной кожей, украшенной синюшными, наполненными ядом венами, недвижимо стояли, пока шесть подвижных лапок, выходивших точно у них из спины, быстро латали прорехи в белесом саване, укрывавшем стены.
Здесь тропы Пиша и Цеотароса соединялись с моей, а из дальних проходов, идя вслед за мускулистыми гигантами, несущими вязанки чадивших масляных ламп-черепов, шествовали ещё двое из выводка. Прелат Альманзор и дева Авигея.
Мне редко приходилось общаться с этими двумя. Один являлся ярым фанатиком, находя упоение в несении кары еретикам. Ему бы больше подошла служба адептов гнева Кхулоса, он был рожден для войны, но тем не менее первосвященник решил, что Альманзор может стать великим авгуром. Не мне спорить с мудрейшим, но не удивлюсь, что он будет первым среди тех, кто пожелает отделить голову недостойного Баала от его тела. Пожалуй, его стоит опасаться, едва судьба разведёт наши пути.
Что же до девы, то вот выбор, павший на неё, вопросов не вызывал. Авигея сумела остаться нетронутой, несмотря ни на что, а девственные тела и души боги потчуют своим вниманием много охотней, чем любых иных. Впрочем, сочувствия от неё мне тоже не получить, она беззаветно предана Кхулосу и его решение для неё будет превыше любых прежних привязанностей.
Теперь мы идем все вместе сквозь древние кости тысячелетнего полиса, изъеденного временем и болезнями. Не удивлюсь если окажется, что этот город, до сих пор упорно сопротивляющийся смерти, видел ещё войны Старых Богов, живших до воцарения Пантеона. А мы, словно трупные черви, копошащиеся в его гниющем чреве, идем к сокрытому акрополю, душе Дхамы, как и многие поколения послушников до нас. Тьма, душный жар подземных огней и глухие крики то ли доносившиеся из застенков экзекуторов, то ли бывшие заплутавшим эхом давно позабытых жертв, принесённых во славу новых богов. Мир за прошедшие века множество раз падал в бездну и столько же раз восставал из пепла, но здесь все оставалось по-прежнему.
Очень скоро стены исчезают, окончательно оставляя слегка наклоненный вглубь земли проход. В нем, будто бы по воздуху, плывут огни сопровождающих оставшихся из выводка. Я вижу их: высоких, сильных, отмеченных печатью магии изменений и энергиями чистого эфира, готовых защитить молодых избранных от любой опасности. Словно свита самих королей.
Даже в этом мне суждено отличаться от остальных. Впереди меня, на руках, шествует лишённый нижних конечностей карлик, украшенный полуистлевшим каскадом свечей, восковым капюшоном, ниспадающим с его лысой головы. Безногий Ирод, которому всегда поручали самую грязную и отвратительную работу с провинившимися послушниками, с его неизбывным зазубренным серпом-клыком, которым он так искусно умел тянуть жилы из своих жертв. Однако мало из тех, кто знал Ирода, решился бы перечить ему. Недуг, отнявший у него ноги, не только не сломал его, но пожалуй сделал даже сильнее и злее. Он был полной противоположностью наших рабов и это снова заставило задуматься, что же сподвигает тех принимать смерть, даже не пытаясь бороться.
Я парю вслед за переваливающимся обрубком к занявшемуся вдалеке мягкому, зеленоватому сиянию Омута Посвящения. Порыв воздуха охлаждает горячую, покрытую испариной кожу, но бессилен сдвинуть тяжелый саван, укрывающий мои собственные, безвольно свисающие, ноги. Отрез ткани держится на стальных кольцах, закрепленных у навершия вбитых в мое тело чугунных костылей, давно забравших у меня возможность ходить, но даровавших нечто большее. Карлик и я, мы являлись странным тандемом. Его уделом было смотреть на мир снизу верх, оставаясь незаметным, но при этом донельзя опасным. Мне же судьба уготовила родиться гигантом, да еще и обретшим дар парить над землей, отчего я почти всегда возвышался над всеми остальными. Но при этом оба мы не могли ходить, а окружающие в страхе шарахались от нас, боясь той безжалостной силы, что скрывалась за нашим необычным обликом. Я вновь убедился в мудрости настоятеля, понимавшего какие непростые мысли могут посетить обреченного перед самым порогом и оттого назначившего Ирода моим провожатым по тропам инициации. Неудивительно, что никто из Плетущих Боль даже не помышлял напасть на нас.
Внезапно все процессии остановились и стража за спиной застыла недвижимыми статуями. Дальше нам предстояло идти одним. Никто не произнес ни слова, но в этом и не было необходимости, впереди нас ждали истертые тысячами ног змеиные спины мостов, протянувшие свои крошащиеся тела над озером, сияющим потусторонним светом.
К этому времени последние следы работы мастеров каменотесов исчезли, превратившись в раскрошившийся щебень, а решетки под ногами сменила твердь скалы, в которой был вырублен сам город. Земля по бокам нырнула вниз, оставляя нам лишь узкую, вьющуюся тропу над все увеличивающимся провалом, в глубине которого клубилось колдовское марево. Миазмы не источали запаха, но будоражили нити Тонкого, магического мира, отчего становилось все сложнее двигаться вперед. Последнее испытание началось. Несмотря на то, что моя судьба предрешена, я не хочу пасть, лишь столкнувшись с первыми трудностями. Пусть это будет в самом конце и по моей воле. Потому, я ещё раз окинул пространство пещеры взглядом, заметив, что вдалеке от меня появились ещё двое моих собратьев.
Не без труда, в них признал Ютара Слышащего, с юным Неффелом. Мои размышления снова обратились к чужим чувствам, как эти двое отреагируют на мое падение. Ютар умел читать мысли, это могло стать проблемой, однако я надеюсь, что ослабленный окружающим нас дурманом, он не сумеет узнать правды. Хотя, без сомнения, его пытливый ум найдет занимательным грядущее представление. Второй же, как и положено молодости, слишком горяч и поспешен в суждениях, а то что его избрали для ритуала вознесения, кажется, окончательно лишило парня остатков здравого смысла. Я не уверен, суждено ли ему пережить сегодняшний день, но в отличии от меня, он ещё не подозревает, что нас ждет и потому отвратительно весел.
Честно признать, меня обеспокоило, что я не увидел последнего, кто должен был быть здесь. Нахватало иерарха Велизария. С ним мне больше всего нравилось общаться, хотя иногда его простецкий, почти солдатский юмор мог вывести из себя кого угодно. Некогда он был стражем тирана Дхамы, но оказался ранен и попал к нам, а пока его лечили, выяснилось о его тайном умении внимать гласу богов, так он и стал одним из нас. Настоятель всегда говорил: "Велизарий, это будущий чемпион Кхулоса, ибо как и наш владыка начал свой путь со стези простого воина". Потому-то вскоре ему и был дан сан иерарха. Но вскоре все изменилось и хотя сам Вел не горел желанием сменять свою походную бригантину на клобук авгура, он являлся частью нашего выводка, а значит должен был быть со своими братьями и сестрами в день инициации. Почему же его нет, неужели отвергли?
К счастью мои опасения не оправдались и на ветвящемся мосту, строго напротив меня, появилась его невысокая, поджарая фигура. Ритуалы, выпавшие на его долю, в большинстве своем, оказались схожими с моими. Его руки от запястья до локтя, как и у меня, были пробиты насквозь руническими скрепами-шипами. Но хотя он так и не решился сковать чугунными костылями свои обеты, тем самым отказавшись от ног, его тело и лицо носило на себе печати боли, стальные полосы, вплавленные в живую плоть с вытравленными на них письменами клятв. Голову его покрывал многослойный, скрывающий залитые печатями глаза, капюшон, а сам он давно привык жить в вечной тьме, полагаясь на иные чувства. Без сомнения, ему будет нелегко принять то, что со мной должно было произойти, но возможно, он сдержит ярость Альманзора, дав мне время на исполнение задуманного.
Я вновь пытаюсь представить, что думают и как поступят другие, но силы начинают покидать мое тело. Туман будто высасывает из меня всю энергию и приходиться прилагать неимоверные усилия, дабы не сбиться с пути и не рухнуть вниз. Зрение теряет четкость. Реальность распадается, оставляя яркие куски, за которыми мне открывается истинная суть имматериума, обители богов.
Сквозь миражи я вижу, что и остальные испытывают нечто подобное. Прелат яростно размахивает руками, его призрачный тесак мечется из стороны в сторону, разя видимых лишь взбешенному Альмазору бесов. Ютар держался за голову, словно испытывая сильную боль. Хорошо, значит не сможет заглянуть в мой разум. Морщится и Авигея. Перья молодой гарпии встали дыбом, а по её щекам текут слезы, но она упорно шествует вперед, не позволяя себе даже склонить головы, принимая испытание много достойней большинства окружавших её мужчин. Кто бы что не говорил об этой девочке, из неё выйдет прекрасный авгур. Чего нельзя было сказать о Неффеле. Мальчишку корежило так, будто его скручивали тиски пыточной машины палача. Оказавшийся на ближайшем змееподобном мостке старик Пиш, сам давно уже двигавшийся к Омуту на карачках, брызгая слюной пытался докричаться до своего бывшего ученика. Его слова тонут в эхе окружающих видений, но кажется Неффелу полегчало и тот ползком двинулся дальше, все ещё одной рукой укрывая голову от только ему видимой опасности. В переплетениях, нависших над пропастью путей, скрылся гордец Цеотарос, но я сомневаюсь, что какие-то призраки способны сбить с пути этого беспринципного подонка. Идущий мне навстречу Велизарий видимо чувствовал себя так же скверно, как и я, но упрямо наклонив голову и глядя только себе под ноги, шатаясь, бредет вперед.
Камень у нас под ногами начал меняться, превращаясь в драконью чешую, но мы продолжаем идти по сходящимся в самом центре мостам к сияющему нестерпимым светом солнцу. Нет, это не солнце, это пламенеющий апостол, чьи десятки рук протягивают каждому из нас чашу с божественным елеем. Стихии тонкого мира накатывают на меня, словно морские волны во время шторма, а в голове осталась одна единственная мысль: "дойти, должен дойти".
Перевернутая морда огромного зверя украшает высокий потолок, закрывая собой всю его поверхность. Кривые клыки, словно зубцы короны, впиваются в камень, удерживая монструозный трофей. То - Гверенвар, одичавший демон, сраженный великим Кхулосом и лишенный тела, а после, обращенный в рабство. Отсечённая голова оказалась гораздо менее разговорчива, чем когда была на плечах чудища, однако до сих пор представляла ценность, ибо хранила знания бесчисленных тысячелетий. Но что ещё важнее, являлась неисчерпаемым источником божественного елея, эссенции самого первородного эфира, позволявшего смертным увидеть мир предвечных.
Я еле держусь, крепче сжимая череп убитого мною брата, вытягивая из его истерзанной души остатки энергии и не могу вспомнить, что слышал о чем-то подобном. Вознесение было тяжелым ритуалом, оно испытывало веру и преданность, но сейчас все мои силы уходили просто на то, чтобы не упасть. Что-то пошло не так.
Наш мир, Кеплер, в последнее время словно бы сходил с ума. Появившаяся в близлежащих землях Небесная Гора, гигантский проход между реальностями, рвущий ткань материального плана, наполняя тот мириадами кошмаров и колдовских течений. Пришествие аватара Вайлеко, древнего врага моего повелителя Кхулоса. Ну и как апофеоз нарождающегося хаоса, начало Праздника Чистых Небес, что должен был избавить Кеплер от гнилых, скрывающих за собой солнце, туч. Это событие отмечают повсюду, от океана до океана и в едином порыве выплескивают такую магическую мощь, что её отголоски чувствуются даже сквозь время, искажая, как будущее, так и прошлое. Прошлое, в котором я сейчас шел по кривому мостику, нависающему над истекающей зеленоватым маревом пастью Омута Посвящения.
Внезапно мое тело подхватывает мощный поток, окончательно смазывая картину окружающего и скрывая остальных из моего выводка. Я чувствую тугие струи, но это не воздух, ибо тяжелая ткань, скрывающая ноги, недвижима. Мне удалось преодолеть весь путь. Кусок цельного малахита с высеченным на нем рисунком двуликого лабиринта, словно постамент памятника, возносит меня к удерживающим кубок с елеем рукам пламенеющего апостола. Потусторонний гул нарастает. Все прошлое окончательно становится неважно, вопросы о чувствах, переживания, мысли о будущем, все так оскорбительно смертно. Боги ждут и я испиваю из поднесенной к моим губам чаши.
Ихор демона, словно ледяной огонь, опаляет мое тело изнутри, захватывает в водоворот терзающего пламени. Я закрываю глаза на мгновение, не в силах вытерпеть вливающуюся в меня силу, древнюю, яростную, но открыв их вновь, более не вижу Чертогов Избранных. Я словно стою меж двух океанов. Один, жидким серебром омывает меня по пояс, орошая тело зеркальными брызгами, тут же скатывающимися вниз. Они прожигают в плоти алые дорожки и агония заставляет меня беззвучно кричать. Здесь нет звуков, лишь цвета, алыми кругами боли разбегающиеся в стороны. Второй океан над головой. Безумная мешанина красок и чувств, сияющими кометами падающими к далекому горизонту.
Это прекрасней всего, что мне когда-либо доводилось видеть, но до него не дотянуться, остается лишь обреченно таять в безжалостной стихии, пожирающей мое тело. Вдалеке, между небом и водой, встает искрящаяся стена. Огромное цунами. Оно вызывает страх смерти, но и радость окончания мук. Прежде чем накрыть меня с головой, волна являет мне образ, отражение, но это не я. Зыбкие, плывущие черты искажаются, оставляя лишь одну ясную. Две алые полосы, наискось перечеркивающее бледную кожу молодого, человеческого лица. Мы меняемся местами. Боль не уходит, но будто бы эхо из глубины лет чувствуется, как старая, ноющая рана.
Мысли ещё не успевают осознать произошедшее до конца, как серебряный кокон, теперь принявший форму захваченного им человека, начинает сжиматься все сильнее, словно бы выдавливая из своей жертвы жизнь по капле. За попытками понять, где же я на самом деле, внутри или снаружи, едва не упускаю продолжение видения.
Огненный перст, ведет по корчащемуся в муках телу, раскрывая то, словно нож тушу и выпуская на волю слепящее, яростное, голубое солнце. Внезапно, темная рука хватает этот странный клинок, не позволяющая открыть кокон до конца. Так и не родившееся светило гаснет, а с ним и тухнет и мой взор.
"Погано выглядишь, братец", - раздалось ехидное карканье в моей голове.
"Изыди", - хрипло отвечаю я, безуспешно пытаясь подняться. Глаза не видят и болят так, словно меня ослепили раскалённым прутом.
"Ну нет, здесь ты не властен надо мной. Это чертоги предвечных и тут мы равны".
Это правда. В мире богов я не в силах усыпить брата и он говорит вдосталь, путая мои мысли, сбивая с толку. Его мечты просты, он хочет, чтобы я поскорее присоединился к нему в посмертии, где наконец-то сможет разорвать мою душу на части, свершив тем самым так давно лелеемую им мечту о мести. Иных авгуров в астрале встречают проводники-маниты, мне же является тот, кто каждый раз пытается завести в смертельную ловушку.
Мимо скользнул усталый вопрос: "зачем мне понадобилось идти до конца, когда я и так знал, чем окончится сегодняшний день?". Наверное, виной тому мое упрямство и нежелание сдаваться без боя. А потому отступать сейчас, когда сам Кхулос обратился ко мне, открыл грядущее, было бы по меньшей мере глупо. Нужно подняться, открыть глаза, внимать голосу Владыки.
Перевернувшись на спину, дрожащими от напряжения пальцами, я приподнял веки. Красок больше не было. Зрение, вначале явившее мне смазанную картину серых волн, постепенно обретало четкость. Мутная буря, так похожая на непроницаемые облака, укрывавшие мой родной мир, свивала своим изогнутым телом причудливый узор. Это не были кольца урагана или постоянно меняющая очертания Небесная Гора, коверкающая реальность одним своим появлением. Скорее, это напоминало закрывающего все небо феникса, однако сотканного не из пламени, но дыма. Потухшего птенца огня вечности.
"Второе видение брат. Ты продолжишь валяться или соберешься и встанешь? Смотри, духи эмпирий уже начинают слетаться к тебе. Стервятники", - рядом появился размытый силуэт, чьи призрачные плечи венчал так хорошо знакомый моим пальцам ониксовый череп.
"Уйми свой нечестивый глас, морок. Тебе не сбить меня с пути", - горло едва слушалось, так же, как и глаза, поначалу отказываясь служить.
Судорожный выдох взметнул вверх облачко пара. Тут было холодно. Очень холодно, хотя в материальном мире моя кожа данным давно перестала чувствовать жалящее касание мороза. Впрочем, как и жар пламени, от которого совсем недавно я беззвучно выл, корчась в агонии. Мир демиургов касался души, а не тела. И хлопья ложащегося на мое лицо снега, конечно же снегом не являлись. Каждая искорка, падающая с небес, вспыхивала в мозгу ярким видением прошлого. Не моего, а тех, кто прошел здесь до меня, жил и умер. Странное место. Неподготовленный разум тут же бы сгорел, разорванный на части дыханием богов, но я - толкователь воли Пантеона и мне не раз приходилось ступать на этот путь.
Ладонь сжала пригоршню хрустящего "снега" на котором я лежал. Здесь был звук и всполохи чужой памяти, тут же заполонившие голову, отдавались в ушах бессвязными криками, выхваченными из чьих-то жизней. С трудом приподнявшись на локте, я почувствовал, что вновь могу ходить, сила возвращалась. Первое видение почти полностью опустошило меня, но если раньше после подобного я возвращался в материальный мир, то сейчас этого не произошло. Более того, энергии ускоряли свое течение, меняя реальность вокруг, готовясь показать новое откровение.
Два видения за раз? Что ж, либо действительно, как и говорил Демт, отправивший меня на это самоубийство: "Боги избрали Баала для вершения своей воли". Либо предвечные решили прикончить зарвавшегося послушника, что без их благословения согласился выполнить приказ настоятеля.
Перед моим лицом заклубился темный туман, по форме напоминающий руку, а полированный череп, довольно скалясь, качнулся, будто бы предлагая мне помощь. Жалкая попытка затянуть меня в мир мертвых.
Когда впервые мне открылись двери в этой необычное место, брат являлся в образе трупа с кинжалом, что я вонзил ему в сердце. Он был в ярости, ненавидел меня за то, что я оказался умнее, перехитрил его. Пытался напасть, но вскоре мы оба осознали его неспособность навредить мне и тогда тот решил пойти путем обмана, заманивая меня в ловушки, которыми изобиловал тонкий мир. Постепенно, дабы не напоминать мне о своих истинных намерениях, принялся говорить спокойно, даже дружелюбно, а я со временем забыл, как выглядел брат при жизни и теперь он являлся ко мне только в образе зыбкого тумана.
Печати Пантеона, на вбитых в тело костылях, защитили меня от биения сердца эфира, дали силу подняться. Не обращая внимания на полупрозрачный морок рядом, я огляделся. Серая пустыня с силуэтами древних, словно само время курганов. Это потухшие, мертвые реальности, каждая из которых хранит свою неповторимую летопись жизни. Вот только закончились все эти истории одинаково. Смертью.
Неподалеку стоит обелиск, высеченный из куска заледеневшего пепла или может быть мелкого, словно песок снега, в центре которого открыто око портала. Из него, в разные стороны, тянутся три цепи-воронки, вливающиеся в удивительно яркие, чуждые этой мрачной обители забвения, сферы. Древний гигант Гуарон, цвета перемешенной ржавчины и болотной тины, от которого зависит столь многое в нашем нечестивом Кеплере, а рядом две его младшие сестры. Блистательная, словно серебряное солнце, Ваала и прекрасная, изумрудно-голубая Эннера. Луны изредка являвшие свой лик, когда полог гнилых туч давал трещину, открывая небеса.
"Нам туда. Идем брат, Кхулос не любит ждать. Прогневишь его и моя мечта прикончить тебя никогда не сбудется", - снова звучит голос брата, указывая в сторону портала.
Я даже удостоил ответом столь жалкую попытку отправить меня в небытие, продолжая искать глазами знаки, оставленные богами. Словно дуновение невидимого ветра колыхнуло пыльную рябь, нависшую над головой, явив темную пустоту, усеянную яркими, словно брильянты, звёздами. Там, в вышине, сияло золотое солнце. Только здесь можно было увидеть подобную красоту и только здесь, я, как никогда прежде, чувствовал себя и всех живущих в Кеплере червями, копошащимися в мутной грязи наших никчемных жизней. Но видения не приходят, чтобы вызвать восхищение или тоску. Вскоре стало видно, что по сторонам от ярких лун горизонт принялся будто бы изгибаться вверх. И сквозь облака пепла, несущиеся друг на друга, проступили силуэты. Армия. Нет, две армии. Поле битвы. Огромное и вечное. Тьма и Свет. Чудовища и те, кто встал у них на пути. Они неслись друг на друга, а посередине оказался Кеплер, я с братом и ... кто-то ещё.
Луны начали возноситься, занимая то положение, что примут в момент, который желали мне показать боги. Сквозь величественные курганы, могилы забытых миров шли две человеческие фигуры, словно сквозь само время. Никогда мне не доводилось ни видеть, ни даже слышать о чем-то подобном. В тот же миг, целые лиги снежной равнины стали проваливаться вниз, формируя гигантских размеров шрам на лице земли, вокруг же появились тени призрачных руин. А вот это место мне было знакомо.
Провал Обреченных. Двое странников брели к его краю. Один, отторгающий от себя все, будто пария, окруженная непроницаемым куполом. Второй напротив, вбирающий в себя части тех сфер, через которые он проходил и в руке он нес темный клык, испивающий душный прах, окружающий всех нас. Там где они прошли, реальность предвечных начинала обретать краски. Клинок - дитя иного мира, сосредоточение такой силы, что впитывал в себя сам мрак. Сердце Тьмы. Это была не догадка, а имя, даже приказ. Именно это, рождённое вдали от Кеплера оружие, так желал заполучить Кхулос.
Однако незнакомцам не суждено было встретиться со мной. Земля, лежащей у края обрыва, стала искривляться и возле одинокого камня посреди пустошей появился водоворот, напоминающий нору песчаного охотника, поджидающего неосторожную жертву. Песчинки формировались в причудливую конструкцию, состоящую из зубчатых колес, колб, рычагов. Однако все они выглядели так, будто я смотрел на них через разбитое окно, разбитые на десятки небольших осколков. Будь это любое другое время, вряд ли мне удалось бы догадаться, что же такое я вижу, но сейчас прозрение далось легко. Без сомнения, то была одна из потерянных деталей артефакта, что зовется Хроногрессом, являющегося краеугольным камнем грядущего Праздника Чистых Небес.
Пара, как теперь было видно мужчин, вместо того, чтобы продолжить путь навстречу мне, принялась ходить кругами, будто ища что-то, но не в силах найти. Потому, я сам двинулся навстречу им, не обращая внимания на постепенно умирающую вокруг меня реальность. Видение рассыпалось и нужно было действовать быстро, понять, чего от меня хочет владыка.
Я зачерпнул пригоршню мокрого снега под ногами и достал из него неприятно покалывающий ладонь осколок Хроногресса. Силуэты тут же остановились, будто слепцы протянув свои руки в разные стороны, одна из которых держала темный клинок. Но они не видели меня, а мои собственные ноги будто бы увязли в зыбучем песке, не в силах двинуться дальше. Мы стояли совсем близко, но не могли соприкоснуться. Внезапно, из ниоткуда, появилась серобородая, поджарая гончая без носа, попытавшаяся укусить незнакомцев. Но едва зубы ухватили запястье одного из них, острые клыки треснув, прыснув в стороны и под истошный вой боли, пса разорвало на части, оставив алую тропу из крови, протянувшуюся прямо ко мне. По ней, так и не опустившие рук странники приблизились, и мы обменялись с ними дарами.
Едва сердце тьмы коснулось меня, окружающая пустыня ослепительно вспыхнула от восходящего у горизонта нового, синего солнца. Почти такого же, какое я видел в первом видении, но много ярче. Это было не светило, согревающее землю, а уничтожающая все на своем пути тень чего-то невероятно могущественного, рвавшегося изменить мироздание. Спирали синего пламени раскручивались в небе, испепеляя обе армии и развеивая, словно дым, образы на земле, превращая волны пепла и снега в растрескавшийся, обезвоженный камень мертвой пустыни. В небесах, вместе с тремя лунами, теперь появились призраки мертвых миров. Волны силы плетью били в них, раскалывая на части. Каменные осколки дождем падали вниз и проходя сквозь голубые струи огня, вспыхивали пламенеющими слезами пятная твердь.
Посреди всего этого хаоса восходила холодная звезда, воплощение абсолютной силы. Она росла, неотвратимо продвигаясь вперед, грозя пожрать меня. Вокруг появляются обрывки мыслей, образы знакомых людей, моего выводка, настоятеля храма и других, некоторых из которых я даже не знаю. Все они корчатся от боли, рвут на себе волосы, одежду, зубами пытаясь перегрызть вены.
"Что это?" - притворно испугано прозвучало в моей голове, когда тень брата сделала шаг назад. Очередная попытка заставить меня утратить концентрацию и не увидеть ключ к происходящему, что же я должен сделать. К этому моменту, даже мое нематериальное тело начинало страдать от жестокого переутомления. Три видения подряд мог выдержать далеко не каждый опытный авгур, чего уж говорить о тех, кто едва дошел до этапа посвящения. Но отрываться было нельзя и потому, когда брат внезапно оказался передо мной, явив маску искажённого в предсмертной агонии лица, я продолжал смотреть сквозь него, хотя это и далось не так легко, как прежде.
Реальность богов содрогается в конвульсиях, но в центре нового солнца я замечаю пустоту, будто бы провал в саму бездну, точно такую же, как и кинжал в моей руке. Я поднимаю Сердце Тьмы и в ту же секунду, бушующий ад вокруг меня стягивается в единую точку, будто втягиваясь обратно в светило. Острие клинка само указывает в сжавшуюся от ужаса тень и мир замирает на грани конца.
Я открываю глаза. Изумрудный свет Омута Посвящения разливается вокруг, а сведенные судорогой пальцы вцепились в ониксовый череп. Мои ноги по колено погрузились в расплавленный из-за текущих через него энергий камень, над которым я парил, когда испил елея. Теперь же многорукий, пламенеющий апостол отвернулся от меня, как от недостойного его внимания прокаженного, ибо боги сказали свое слово, отвергнув молодого авгура. Отныне моя судьба забвение и нет участи тяжелее, чем быть не принятым тем, кому ты отдал душу в услужение.
Все прошло, как и задумывалось. Разве что плеяда видений, столь ярких и четких, каких мне прежде видеть не доводилось, оказалась неожиданностью. Ещё немного и остатки постамента истают, пролившись каплями в бушующий внизу водоворот и я паду вслед за ними. Взгляд выхватывает происходящее с выводком, каждый переносит видения по-своему. Одни стоят прямо, гордо подняв голову, другие, пали на колени в истовой молитве, а кто-то, сжался в комок, будто разрубленный напополам червь.
Но что это? Все, абсолютно все постепенно проваливаются сквозь камень, а мосты по которым мы подошли к апостолу принялись рушиться.
На секунду я забываю о своей собственной судьбе, не веря собственным глазам, озираясь. Весь выводок оказался отвергнут. Такого не может быть. Один провалившийся, это редкость. Но все сразу? Как это могло произойти?
Я вижу ужас и непонимание на лицах избранных. Ветвями раскидистого древа, руки пламенеющего апостола застывают у нас над головами, прежде чем перевернуть колдовские чаши, из которых льется вовсе не елей, а темная жижа. Напиток осквернен! Стертый лик ритуальной маски скрывает голову, источающего сияние существа, что низвергло всех нас в небытие, но кажется, оно нисколько не удивлено. В последнюю секунду я вспоминаю слова настоятеля:
- Среди нас есть предатель.
В тот же миг зеленый туман окутывает меня ядом, проникая в легкие, отравляя ослабевшую плоть. Неужели мы ошиблись. Неужели все это время искали не там, позволив тем самым врагу проникнуть в самое сердце нашей обители и моя жертва оказалась напрасной!?
Забвение смежило мои веки, не дав ответов, успокоив мятущиеся в панике мысли ...
Однако я не умер.