В школе у Сонечки не очень сложилось с друзьями. Несмотря на то, что были в ее жизни и Димка Елисеев и рыжая красавица Илона, а позже и Юрка Череп. И все-таки, несмотря на эти светлые пятна, впоследствии, будь то на корпоративных вечеринках с коллегами, за домашним столом с гостями или в ресторане во время ужина при свечах с очередным кавалером, знаете, когда совсем уже взрослые и солидные люди начинают вдруг с упоением вспоминать милые и глупые истории из детства: школу, двор, пионерский лагерь, далеких друзей с давно забытыми именами и лицами, детские шалости, горести и радости, а в особенности свои первые романтические и сексуальные опыты, Сонечке всегда почему-то вспоминался... борщ.
Страшно невкусный борщ, с недоваренной картошкой, переваренной капустой и нарезанной огромными кусками свеклой - вот самая яркая ассоциация Сонечки со словом "одноклассники". И воспоминание о том, как сидит она, маленькая Сонечка, дома у одного из таких одноклассников, лицо которого исчезло из памяти за давностью лет, а мама его суетится вокруг стола и приговаривает: "Кушай, кушай, доченька, вон ведь какая худенькая", а у Сонечки куски свеклы чуть изо рта не вываливаются, и вот-вот ее вырвет на пол вонючей капустой.
А ведь, наверное, не в каждом доме угощали Сонечку невкусным борщом, и, скорее всего, этот случай вообще был единственным, но таковы уж причуды ассоциативной памяти. Одним словом, тошнило Сонечку при слове "одноклассники".
Хотя была Илонка...
ii.-
Илонка, когда они уже были постарше, в классе восьмом, сильно потешалась, когда Соня рассказала ей о борще.
- Бедняжка Сонька, - сказала она тогда, - Несчастная ты моя жертва украинской кухни. Хорошо, что ты еще закулисных сцен не видела...
- Каких еще закулисных сцен? - удивилась Соня.
- Ну, каких-каких... Вообрази себе, как эти поценыши, одноклассники наши, сообщали своим мамашам о том, кто придет к ним в гости...
- Ну? - все еще недопонимала Соня.
- Ну и вот, - улыбнулась Илонка как-то неловко, - Представь, говорит мальчик-первоклашка своей мамочке: "Мама, ко мне сегодня одна девочка придет... уроки делать", или зачем ты там к ним ходила?
- Фиг вам, уроки, - Соня пожала плечами, - Сама уже не помню, зачем. Приглашали... пирожные там покушать, дни рождения всякие... ты что ли не ходила?
- Вот как, пиро-о-оженые, - протянула Илонка с притворной завистью, - А ты, Сонька, оказывается, еще смолоду спросом пользовалась... Ну вот, говорит он, значит, что девочка придет, а мама ему: "Какая такая девочка, сынок?" А этот дурачок, ни о чем не подозревая: "Соня Либерман!"
- Ну и что? - снова переспросила Соня, когда подруга внезапно замолчала.
- Не понимаешь? - Илонка усмехнулась так, словно Соня не могла решить задачку из разряда "сколько будет дважды два?"
- А-а-а, - догадалась, наконец, Соня, - Ты подозреваешь этих мамаш в антисемитских настроениях? Думаешь, они нарочно травили еврейскую девочку борщом? - она рассмеялась, не придавая серьезного значения Илонкиным словам, хотя... в чем-то та была права. Соня вдруг, помимо ненавистного борща, припомнила еще кое-что, она вспомнила, как улыбались мамаши ее одноклассников при встрече: "Сонечка! Заходи, дорогая. Как там мама? Ты, говорят, на одни пятерки учишься? Вот умничка! Ну, идемте, дети, покушаем борщику, а потом уже играться..." Тьфу... И улыбаются гадко. Противно они все улыбались, подумала Соня, хуже борща были эти их улыбочки, - Но они же вместе со мной кушали, - сказала она Илонке, - Может, они искренне угощали, просто готовили невкусно?
- Я тебе вот что скажу, подруга, - Илонка доверительно наклонилась к Сониному уху, - Наши с тобой одноклассники - та-а-аки-и-ие говноеды! Что они сожрут, то нам с тобой - смерть!
iii.-
C еврейскими мальчиками тоже как-то не срослось. Конечно же, еврейская община не могла не замечать девочку с именем Соня Либерман, но заметить-то ее заметили, но своей среди своих Сонечка все же не стала. Не понравилось ей. Пришли раз с Илонкой на вечеринку к одному такому вундеркинду и будущему физику-ядерщику по фамилии, кажется, Штифзон. Пришли в надежде повеселиться, а там все сплошь такие же будущие ядерщики, да еще и с родителями в полном составе. Расселись все по диванам и начали песни под гитару петь. "Давайте говорить друг другу комплименты", "Милая моя, солнышко лесное" и все такое прочее. А потом стихи читали по очереди, свои и чужие. Пепси-колой, правда, угощали... Но Соня стихи не любила, а из пепсикольного возраста уже вышла: в восьмом классе у них с Илонкой уже был небольшой опыт употребления портвейна в подъезде с людьми, не стремившимися в физики-ядерщики. А тут еще такое единение с родителями: сидят вместе, смеются, песни поют, фе... Соня с Илонкой вначале похихикали, пряча лица, и поминутно сбегая на кухню, чтобы расхохотаться, не сдерживаясь, а когда дело дошло до поэзии, заскучали, сожрали какой-то пирог и удрали. При этом мамы еврейских мальчиков, закрывая за ними дверь, улыбались так же отвратительно, как и мамы нееврейских мальчиков, кормившие ее борщом, и ни один из еврейских мальчиков не вышел их проводить. Видимо, им было намного интереснее сидеть дома с родителями и петь: "Милая моя, солнышко лесное".
А еще Илонка сказала, что с еврейскими мальчиками им общаться совсем не обязательно, потому что они обе блондинки и на евреек не похожи - это раз, сама она, Илонка, еврейкой быть не хочет и фамилию поменяет, когда паспорт получит - это два, а Сонька - все равно не настоящая, раз у нее мама - украинка, а папа...
iv.-
В детстве Соня думала, что ее папа в командировке. Мама говорила, что он инженер. Не долго, правда, думала - не дурочкой росла все-таки. И Димка Елисеев думал, что его папа в командировке. Только через пару лет добрая соседка рассказала ему, что папу его застрелили где-то заграницей, то ли в Польше, то ли в Венгрии, на дороге. Он был водителем-дальнобойщиком и ездил на большой фуре "Совтрансавто". И эту фуру Димка почему-то запомнил лучше, чем лицо отца. А Соня вообще ничего не могла помнить, поскольку инженер Либерман исчез из жизни ее матери еще до рождения дочки. Возможно, его тоже застрелили в Венгрии.
И только Илонкин отец был в самой настоящей командировке. Он был моряком и плавал в загранку. Восемь месяцев в году из двенадцати. А Илонкина мама сильно дружила с мамой Димки Елисеева, и их часто можно было встретить вместе в ресторане "Кристалл" или "Турист". Можно сказать, каждый вечер, восемь месяцев в году. В компании моряков или водителей-дальнобойщиков. С мамой Сони они тоже дружили, потому что Соня дружила с Димкой и Илонкой, а к тому же все жили по соседству, Соня с Илонкой дверь в дверь, а Димка - в соседнем подъезде. Но Сонина мама в рестораны "Кристалл" и "Турист" почему-то не ходила. Из-за чего Соня вечерами, как правило, торчала у Илонки или у Димки. У Илонки чаще, чтоб недалеко от мамы: вроде и дома почти, только дверь открой, а в то же время полная свобода действий и маме работать не мешаешь.
v.-
Мама работала много. Целый день в институте, а по вечерам - дома: вечно пишет что-то, чертит. Мама тоже была инженером. Металлургические заводы проектировала, что ли, доменные печи какие-то, шахты. Мужчин после инженера Либермана у мамы не было... почти. По крайней мере, Соня помнила только одного: дядю Колю, здорового мачо с усами и длинными черными патлами, который, как ни странно, был представителем какой-то пролетарской профессии, чуть ли не бульдозеристом. Будучи постарше, Соня иногда думала о том, где мама с ним могла познакомиться. Неужели в общественном транспорте, как в фильме "Москва слезам не верит"? Но спросить у мамы постеснялась.
Во всяком случае, какое-то время мама была счастлива. Об этом Соня тоже догадалась позже, когда выросла. А тогда ей казалось, что мама кричит по ночам оттого, что дядя Коля делает ей больно.
И, судя по всему, у дяди Коли были золотые руки. Насколько хорошо он чинил краны и унитазы Соня, понятное дело, не помнила, а вот городок для кукол он ей смастерил просто чудо какой: на большой квадратной доске, выкрашенной в зеленый цвет, стояли несколько домиков, и не дурацких избушек на курьих ножках, а вроде как дачных, куда не стыдно было куклу посадить. А вокруг домиков лавочки и деревья, а на деревьях маленькие скворечники... Этот самодельный конструктор "Лего" до сих пор лежит у Сони на даче в кладовке, не смогла она его выбросить, помнила, как порадовала ее эта игрушка в детстве. А, может, дядя Коля был не единственным любовником матери, но те, другие, просто не дарили Сонечке домиков для кукол?
Но и домики не спасли дядю Колю. Как-то раз он явился к ним немножко пьяным. Не пьяным даже, а выпившим. Потом еще раз. А после третьего раза исчез навсегда: попросту был изгнан. Сонечка тогда сильно удивлялась: за что такое строгое наказание для дяди Коли? Ведь он ничего плохого не сделал. Может, мама обиделась из-за того, что он делает ей больно по ночам?
vi.-
А с первым сексуальным опытом все было еще хуже, чем с друзьями. Спроси у другой девчонки, та, может быть, и не ответит из скромности, но непременно вспомнит пионерский лагерь, берег моря, поцелуи на лавочке или в беседочке и того самого паренька, первого, по имени, скажем, Саша или Игорь... Это кому повезло. А кому не очень, вспомнит закрытую темную комнату на чьей-то даче или, еще хуже, грязный подъезд, лестничную клетку между пятым и шестым этажом и несколько тех самых пареньков, первых, тоже, возможно, Саш или Игорей.
Но у Сонечки не было даже такой истории. По всему, ее первым парнем должен бы считаться Юрка Череп, это если считать с момента дефлорации, хотя именно с дефлорацией-то и были связаны некоторые затруднения в точке отсчета... Если же принимать во внимание чисто чувственный опыт, то... нет, пожалуй, покончим уж вначале с дефлорацией...
В старших классах девочек проверял гинеколог. Эта женщина с характером нордическим, стойким, приходила прямо в школу и поочередно запиралась с каждой из подследственных девочек в медкабинете.
- Живешь половой жизнью? - строго спрашивала она каждую жертву и, в независимости от полученного ответа, сверяла заявленное с действительным. О результатах сообщала директрисе школы: известно, что подобные проверки проводились не для заботы о здоровье будущих жен и матерей, а скорее в целях воспитательно-политических.
Немедленно после осмотра пойманные с поличным (а вернее, без оного) преступницы, числом, обычно, не более пяти-шести, вызывались к директрисе на экзекуцию, во время которой мальчишки из их класса облепляли дверь, стараясь не пропустить ни слова из воспитательной лекции. Впрочем, лекции эти были довольно однообразными:
- Проститутки! - доносился из-за двери визг директрисы, сопровождавшийся сдавленными смешками столпившихся под дверью парней.
- Бляди! - директриса иногда вносила изюминку, что радовало слушателей, - От дурной головы под хвостом чешется? Ты чего лыбишься, Гутцайт? Тимонькина из 8-Б тоже смеялась, пока двойню не родила... А избранник ее, Валеев, знаете, что заявил? Я же ее всего один раз... того... почему двойня? Придурок...
Когда красные, кто от стыда, а кто от долго сдерживаемого смеха, девчонки, наконец, выходили из кабинета директрисы, любопытные девственники отпрыгивали от двери, встречали продвинутых одноклассниц насмешливыми ухмылками, и в то же время поедали их глазами, неосознанно подготавливая почву для ночного рукоблудия.
Однажды среди встречавших оказалась и Соня. Стоя чуть поодаль от мальчишек, она ожидала ту самую школьницу Гутцайт, а попросту - Илонку. Соня очень боялась поссориться с подругой, и в то же время не могла ей объяснить...
- А ты, почему не с нами? - Илонка посмотрела на нее с подозрением, и Соне показалось, что ссоры избежать не удастся.
- Сама не знаю, - ответила Соня так, будто прощения просила, - Как-то пронесло.
- Хм, - Илонка пожала плечами, - Как это тебя могло так пронести? Или у гестаповши от твоей моньки в глазах помутилось? -подруга вдруг рассмеялась, - Ты бы видела этот цирк, Сонька. Я чуть не лопнула от смеха... Жаль что тебя там не было, - тут Соня поняла, что все подозрения с нее сняты, и ссоры не будет.
С Илонкой удалось поладить, а вот себе Соня долго еще не могла объяснить, как ей удалось так соскочить с крючка...
- Живешь половой жизнью? - спросила ее гинеколог.
- Нет, - Соня попыталась держаться твердо.
- Подойди поближе, приспусти трусы.
Соня послушно выполнила приказание.
- Ничего не пойму, - заявила ей докторша после того, как исследовала ее вместилище греха, - Так ты живешь половой жизнью или нет?
- Нет, - заявила Соня намного увереннее, заметив, что, кажется, игра складывается в ее пользу.
- Ясно, - сказала докторша все еще с некоторым сомнением в голосе, - Одевайся... И это... Со спортом тоже надо поосторожнее...
Вот так Соню и пронесло. И причина, была не в легкой атлетике, как вы, наверное, догадались. А вот Соня разгадала задачку намного позже: когда уже окончила школу и поступила в институт, где встретила Вальку Чокнутого...
Впрочем, не время еще о Вальке Чокнутом. Он здесь так, к слову. К слову о том, о чем догадалась, повстречав его, Соня. А догадалась она о том, что у Юрки Черепа маленький... малюсенький... ну просто мизерный член...
vii.-
А первый чувственный опыт был с... Илонкой. Вот это Соня помнила хорошо. Помнила, как лежали они вдвоем на кровати, застеленной каким-то скользким желтым покрывалом и смотрели передачу "В гостях у сказки" с Валентиной Леонтьевой. И почему-то в одних трусиках обе лежали, лето, наверное, было. Скорее всего, Соня так и пришла в гости к Илонке в одних трусиках, недалеко ведь. А потом вдруг они так близко оказались друг к дружке, и Соне было очень тепло и приятно. Они даже разок поцеловались, в шутку, конечно, потому что не понимали еще, в чем тут кайф, просто видели, как это взрослые делают. Илонка куснула Соню за губу, а Соня хотела тоже что-то сделать, а получилось, что ткнулась языком Илонке в зубы, потому что та уже в улыбке расплылась. А потом Валентина Леонтьева закончила показывать дурацкие детские рисунки и включила сказку, и Соня с Илонкой больше не целовались. Просто лежали, обнявшись. И Соне было приятно. Как ни с кем и никогда после этого.
А вот с Димкой Елисеевым ничего подобного не было, хотя их общение в детстве тоже было не лишено тактильных ощущений.
- Отдай, гнида белобрысая! - кричал Димка, схватив Соню за волосы и стуча ее головой о паркетный пол.
А потом они сидели, притаившись, и слушали, как за дверью ругается прибежавшая снизу соседка.
- Открывай сейчас же, - кричала та, - А то матери все расскажу! Борются они все на полу, борются, все матери расскажу... ты... вонючка малая... борются они...
- Это еще ничего, - шепотом говорил "маленькая вонючка" Димка, - Там еще дед есть. Он обещал дверь топором порубать... я в него помидорами кидался...
Одним словом, тогда у них с Димкой были чисто дружеские отношения. Хотя, опять же...
- Я тогда писюном о тебя терся, - признался ей как-то Димка, и не Димка даже, а Дмитрий Иванович Елисеев.
- Вот гад! - рассмеялась Соня, - А я и не замечала... А что ты тогда забрать у меня хотел? Ну, помнишь, ты кричал: "Отдай, гнида белобрысая!" Что отдать-то надо было?
Сонечке не так повезло в жизни с мужчинами, как с их распределением во времени. Словно по свыше установленному графику, каждый следующий приходил, а каждый предыдущий исчезал, когда ей, Сонечке, это было нужно. Чрезвычайное удобство, если поразмыслить. Никаких тебе мук совести: кого предпочесть, кого не обидеть или, не дай бог, изменить-предать.
Иногда Сонечка думала о том, что бы случилось, если бы повстречались во временном континууме Димка Елисеев с Юркой Черепом. Ничего хорошего бы не вышло, как пить дать. Разумеется, Соня предпочла бы Димку. А не пырнул ли бы его после этого ножичком Юрка Череп? Весьма вероятно. И не было бы у Сонечки ни одного из этих мужчин. Остался бы один Валька Чокнутый... Тьфу... У этого тоже, судя по всему, с планетами над головой все было в порядке.
Но Юрка Череп появился вовремя: Димка Елисеев как раз уехал из города. То ли исчерпались пределы благотворительности дальнобойщиков, коллег убиенного отца Димки, в течение нескольких лет поддерживавших безбедное существование вдовы Елисеевой, то ли по другим каким-то причинам, но Димкина мама вдруг обнаружила, что имеет ходовую профессию повара и подалась на север, в город Норильск, на заработки, и, конечно же, забрала с собой Димку.
"Сонечка, я тебя люблю и скоро вернусь" - надпись на обороте открытке, подаренной Димкой на прощанье. Вот такое первое признание в любви. На лицевой стороне открытки почему-то был изображен полосатый енот с ведром... А через два месяца после Димкиного отъезда, появился Юрка Череп...
ix.-
Росту Юрка был маленького, но жилист и крепок руками, несмотря на то, что любые спортивные занятия презирал, следуя правилу "против лома нет приема". Телосложением и повадками он более всего походил на паука во время охоты: движения будто ломаны, но резки и точны, реакция на внешние раздражители мгновенная, нагл, агрессивен, но в то же время хитер, в случае опасности умеет выжидать, усыплять бдительность и нападать неожиданно, сзади, исподтишка. И походка у Черепа была паучья: двигался он вперевалку, припадая по очереди на каждую ногу, руки в карманах, плечи ходят волной, одним словом, блатной стиль в самом своем вычурном, киношном варианте, хотя Череп явно перенимал походку не у героев советских кинофильмов, а у их жизненных прототипов, с которыми общался очень близко.
И лицом Юрка был некрасив, если не сказать, уродлив. Глаза навыкате, как два шарика для пинг-понга, огромный рот с толстыми губами-сосисками и мелкими, острыми, как у хищной рыбы, зубами. Иногда, словно в самооправдание, Сонечка пыталась убедить себя в том, что Юрка Череп похож на Мика Джагера. Особенно ее порадовало вычитанное в желтой прессе высказывание супермодели Энжи Эверхарт о том, как ей, Энжи, всегда хотелось рассмеяться, когда она занималась с Миком Джагером сексом: такие, мол, у него смешные губы-колбасы, что еле сдерживалась девчонка. Сонечка смеяться над губами-колбасами, в отличие от беспечной Энжи, поостереглась бы. Череп, в общем-то, за всю жизнь ничего плохого ей не сделал, но, тем не менее, Соня всегда была с ним начеку: зарезать, может, и не зарезал бы, но и романтическую балладу в ответ на насмешку точно не написал бы. Может, внешне и походил бы Юрка на Мика Джагера, если бы носил распатланый хипарский хаер, а не брился наголо. При виде его головы Сонечка всегда вспоминала детский стишок: "Мишка косолапый по лесу идет, шишки собирает и в мешок кладет": Юркина голова напоминала ей шишку, но не подобранную добрым мишкой и не положенную бережно в мешок, а нечаянно косолапым растоптанную.
x.-
Появился Юрка первого сентября, в день знаний. Перешел из другой школы вместе с парочкой таких же малолетних блатарей, ежегодно изгоняемых из очередной школы города и благополучно переходящих в следующую согласно настоятельным рекомендациям детской комнаты милиции, следившей за тем, чтобы трудные подростки не оставались без опеки государства.
Таким образом, первого сентября, параллельно со знакомством с новыми учителями и отремонтированными за лето классами, прошла инаугурация нового короля школы - Черепа. Процедура инаугурация была построена как нельзя просто: наиболее выдающиеся личности школы мужского пола по очереди вызывались Юркой Черепом и двумя его приспешниками, Журавлем и Гадом, в туалет, где Юрка, подойдя вплотную к парню, бил его головой. В зависимости от комплекции жертвы, удар приходился в лоб, в нос или в подбородок, но чаще всего в грудь из-за малого роста самого Юрки. На всякий случай, Журавль с Гадом, стояли рядом для подстраховки. Это чтобы вдруг, если кто рыпаться начнет, подсобить Черепу. Но, как правило, их вмешательство не требовалось. Обычно, гости инаугурации тут же признавали превосходство Черепа и заверяли его в своей безграничной лояльности и готовности "не возбухать", "пургу не гнать", "телок наших не клеить" и "батон на дядю не крошить".
Кажется странным, что во всей школе не нашлось какого-нибудь сильного паренька, спортсмена, героя, способного разбросать по углам сортира всю эту шайку во главе с коротышкой Черепом, но... не так прост был Юрка. Хитер он был, как уже говорилось, и политически грамотен. Спортсмены в школе были, как и в любой другой, и здоровяки, да и герои, наверняка были, независимые, из тех, знаете ли, к которым не подходи. Вот Юрка к ним и не подходил. Не лез на рожон, как говорится. Зачем же ни с того ни с сего получать в нос от какого-нибудь боксера? Так и репутацию можно подмочить. Ни к чему это. Спортсмены его на посту блатного короля не подсидят, не их это дело, да и в разборки попусту вмешиваться не будут: им для спорта здоровье требуется, а Юрка Череп ведь может и побольше банду собрать, чем из двух доходяг, Журавля и Гада, старых урок может привлечь, при надобности: встретят они такого храбреца-спортсмена где-нибудь в подъезде вечерком и останется он без здоровья и будущих олимпийских наград. Так что, в этом вопросе сохранялся негласный нейтралитет: герои и спортсмены не претендуют на звание "короля", ведут себя тихо, в пределах, так сказать, своих полномочий, в правозащитников не играют и не мешают Юрке устанавливать свои порядки в школе, а Череп, в свою очередь, "независимым" жить тоже не препятствует, знакомых уркаганов на них попусту не натравливает, и к их девочкам на улице не пристает. Иногда, конечно, система давала сбои: ну, бывало, залапают Юркины пацаны по пьяни не ту девчонку, или сам Юрка не разглядит бицепсы у какого-нибудь мальца под курточкой, не на того "наедет" и отгребет по полной, и приходится собирать братву, чтоб спортсмена обучить, переломав тому пару ног арматурой, но, в целом, нейтралитет работал исправно. Одним словом, был Юрка Череп королем в школе, и "на районе хорошо стоял": банда его была одной из трех самых влиятельных наряду с бандами других таких же малолетних королей, Сёги и Кипеша.
xi.-
А что же Сонечка? Как ее-то угораздило сойтись с таким упырем (по выражению Илонки), как Юрка Череп. Неужели не нашлось на ее долю какого-нибудь приличного мальчика? Пускай, не уважала она тех униженных и оскорбленных, которые признали превосходство "короля Черепа" во время памятного внушения в туалете, но были же и другие, те самые "независимые", сильные, красивые и умные мальчики. А вот и не нашлось. И не было в этом ничего странного, если поразмыслить, потому как социальная среда...
Илонке хорошо: папа плавает, мама с моряками да фарцой крутится, у девочки всегда джинсы новые, да не фуфло какое-нибудь, а "левисы", кофточки с английскими надписями, кроссовки "Адидас", а дома не что-нибудь, а видеомагнитофон. А Соня хоть и вхожа в дом к старой подружке на всяческие вечеринки, но мальчики ведь тоже не дураки: понимают, что мама ее сто пятьдесят рубликов на полутора ставках в НИИ получает, и одета Сонечка черт знает во что, в старые мамины вельветы, паленую "Монтану" с неаутентичными заклепками и ушитыми неактуальными клешами, которыми мама, судя по всему, еще товарища Либермана соблазняла. А потому Илонка, конечно, красивей и парней у нее завались, и не какие-нибудь дрочилы-одноклассники, а настоящие, взрослые парни, которые не только в кино, а и в ресторан могут свести, в "Турист" или "Кристалл". А Соня что? Соня - "познакомьтесь, это моя подружка".
Наверное, они даже разбежались бы тогда с Илонкой, если бы не учились в одном классе и не общались, так сказать, по долгу службы. И... если бы когда-то в детстве не лежали вместе в кровати, смотря "В гостях у сказки".
- Все равно я тебя больше всех люблю, Сонька, - говорила Илонка, - Мальчики все - говно.
И, несмотря на то, что чаще всего Илонка так говорила после разрыва с очередным фарцовщиком, за эти слова Соня прощала ей мальчиков, которые, пусть говно, но у Илонки были, а у Сони - увы и ах...
xii.-
А Юрка Соню сразу приметил, на первом же уроке. Поглумился немного с галерки с дружбанами над училкой, которая напутствовала их на будущее ученье, а потом попросился пересесть на вторую парту. То есть уселся за спиной у Сонечки.
- Слышь, малая, - заявил он, ткнув ее пальцем в спину, - Тебя как зовут?
- Соня, - ответила Сонечка почему-то злобно и сквозь зубы. Но почему-то ответила.
- А чо злая? - спросил Юрка, и тут же, - Будешь со мной гулять?
- Пошел ты, - Соня ответила согласно принятому этикету.
Но гулять пошла. В тот же вечер. Почему-то. В кино сходили вдвоем. Для этого Юрка даже избавился от своих вечных подручных, Журавля и Гада, что уже говорило о какой-то его особенной симпатии к Сонечке. Правда, вечером, после кино пристал к ней в подъезде. Грязно домогался, как это принято говорить. Ну, целовались, как водится, обнимались, а он руками начал. Сонечка ж не привыкла к такому - все-таки, девочка из приличной семьи, и руки он не мыл. Руками прямо с улицы в трусы лезть, как это называется? В общем, не пустила его Сонечка, куда не полагалось, отбилась и распрощалась. Была обозвана "дурой", что тоже было свидетельством большой к ней Черепа симпатии. Другой ведь мог и по лицу дать.
А на следующий день уже вся школа знала о том, что они "гуляют". То есть, Сонечка получила официальный статус подружки Черепа.
- Ой, фу! - дала свою оценку Илонка, - Хотя... черт его знает...
xiii.-
Словом, к Сониному увлечению Илонка отнеслась снисходительно. Знаете, как между взрослыми девочками: дружба дружбой, а все остальное врозь, особенно, мальчики. Соня на Илонкиных нарядных кавалеров претендовать не могла, а Илонке даром не нужен был Юрка Череп с его скромным блатным обаянием. Истории девочки друг дружке, конечно, рассказывали, что же еще делать, сидя за одной партой? Да только рассказывала больше Илонка. А Соня что могла рассказать?
О том, как, однажды, под Новый Год, когда они с Юркой прогуливались в городском парке, тот остановил двух пареньков из соседнего района и выбил одному из них передние зубы? А у второго отобрал настенный календарь с портретом Деда Мороза в традиционной красной униформе?
- Знатный плакатец, - заявил тогда Юрка, разворачивая календарь, - Матушке подарю.
Или об этой его матушке... Юрка относился к матери сострадательно, и называл так ласково: "матушка". А "матушка", тем временем, держала притон, в котором собиралось все самое дрянное городское отребье, то есть обыкновенную "малину". "Держала" - тоже громко сказано, поскольку была она женщиной, если не вполне умственно отсталой, то до крайности глупой и забитой, и притон в ее квартире образовался сам по себе, по законам природы, а "матушка" в этом притоне лишь существовала, обслуживая его завсегдатаев и, между делом, выращивая сына Юрку.
Конечно же, отсталость Юркиной матери была темой табуированной, и Сонечка никогда бы не позволила себе высказаться о ней неуважительно даже в Юркино отсутствие. Даже Илонке не говорила. Просто молчок на эту тему. Тем более что сам Юрка был далеко не отсталым мальчиком. Соня даже предполагала, что, захоти Юрка, он бы и в школе мог на пятерки учиться. Он ведь, хоть и прикидывался идиотом, и доставал учителей по всякому удобному случаю, но, по каким-то его мимолетным фразам и суждениям, можно было догадаться, что паренек и в математике, и физике смыслит, не говоря уж о таких вольных науках, как литература или география. Но хорошо учиться Юрка не мог себе позволить по статусу, потому как есть такое слово "западло", и не гоже блатному вровень с "букварями" светиться, знаешь урок - не знаешь, а в отказ идти надо.
Явно не в мать пошел Юрка, судя по бойкому его развитию. То ли постоянное общение с разношерстной блатной публикой сыграло такую общеобразовательную роль: в самом деле, не откажешь ведь некоторым криминальным личностям в наличии ума, смекалки, а то и образованности, вот и нахватался Юрка всего и ото всех понемножку, вкупе, конечно же, со знаменитой воровской мифологией и всевозможными поведенческими кодексами. А может, в отца пошел?
xiv.-
Познакомиться с Юркиным отцом Соне так и не довелось. Сидел Юркин отец, как можно легко догадаться. Сидел за дела серьезные, а потому на воле его вскорости не ждали. Юрка отца видал когда-то в раннем детстве, но не особенно помнил, жил обычными мифами, вроде того, что отец его настоящий "законный" вор, по всем понятиям и в полном авторитете. А Соня в подобных делах не разбиралась, да и не было ей никакого дела до положения Юркиного отца в криминальной иерархии. А в глубине души, конечно же, радовалась тому, что столь опасный персонаж находится где-то далеко и присутствует в ее жизни лишь в виде Юркиных воспоминаний и бравад.
"Что ж, сидит", - говаривала "матушка", - "Мужчина должен сидеть. А женщина должна ждать. Ведь любит меня, заботится... А изменять нельзя... нельзя изменять".
Как сильно Юркин отец любит "матушку", а особенно то, как он о ней "заботится", вечно сидя на зоне, Соня в толк взять не могла, а вот насчет воровской верности несложную головоломку разгадала.
Дело в том, что час от часу, коротая время между отсидками, с Юркой и "матушкой" поочередно проживали всяческие неприятные персонажи, которых Юрка называл по-родственному: "дядька" или "братуха". Были ли они ему кровными родственниками, сам черт не угадает, но спали эти "дядьки" или "братухи" почему-то в матушкиной комнате и на матушкиной же кровати вместе с "матушкой". Так что Соня, памятуя о том, что "изменять нельзя", с готовностью приняла Юркину игру в "дядьев" и "братьев". И Юрка был ей за это благодарен. Ведь каждый мужчина благодарен женщине, когда она ему подыгрывает в легендах, в которые и самому-то сложно поверить. Соня-то видела, что Юрка в душе не слишком жалует родственничков, спящих в материной комнате. Когда-то она спросила его об одном из таких "братьев" по кличке Гусь. Поинтересовалась, откуда у того такой страшный шрам на носу. "Гусь накосячил где-то", - усмехнулся Юрка в ответ, - "Пацаны хотели ему нос отрезать, да спрыгнул он как-то на полдороги". Вот такая братская любовь.
xv.-
Про их с Юркой сексуальные отношения... Не было их в полном смысле этого слова. Зажималки в подъезде были, как и совместное лежание на кровати в соседней от "матушкиной" с "братом Гусем" комнате, Юркины бравые россказни своим подручным по банде о том, какая у него "масяня", опасливые взгляды одноклассников с подтекстом: "вот она Черепа подружка" - все это было. А секс... Ну тогда Сонечка думала, что именно этим они и занимаются, и чувствовала себя вровень с Илонкой и другими продвинутыми девочками из школы. Сравнить-то было не с кем. И Юрка никого больше не искал, ведь другая еще чего доброго раскрыла бы его страшную тайну о невеликом мужском достоинстве, а Сонечка... Можно даже образно сказать, что Сонечку Юрка на руках носил за эту ее анатомическую наивность.
Попривыкла Сонечка и к бандитским экзерсисам Черепа. Поначалу, неприятно было, конечно, когда вот так, ни с того ни сего, останавливают человека на улице, бьют по лицу, отбирают деньги, издеваются, но потом, мало помалу, приучил ее Череп воспринимать это все как рутину бытия: на серьезные дела, кои тоже были, как подозревала Соня, он ее не брал, в ее присутствии чрезмерно не злобствовал, в округе даже примета пошла: если напорешься на Черепа, когда он со своей Сонькой, то можно легко соскочить, а так, по мелочи, ну настучит при ней Юрка кому-то "в дыню", разобьет нос в кровь, в пыли изваляет. Вначале неловко наблюдать, а потом - так себе, жить можно. Тем более, с Юркой все равно веселей, чем с этими, которые под ним, в пыли...
С милицией Сонечка познакомилась. Взяли ее, как говорится, на карандаш, как сожительницу малолетнего бандита. Маме, конечно, доброжелатели сообщили. Соседи там, бабушки с лавочек, со школы даже приходили в воспитательных целях. Мол, в курсе, мамаша, с кем ваша дочь водится? "Соня, я надеюсь, ты понимаешь, что делаешь?" - сказала тогда мама. "Да, мамочка, все под контролем", - ответила Соня. На том и разошлись, мама была слишком занята работой.
xvi.-
Так и прожили годик с Черепом. И счастлива была Сонечка вполне, потому как был у нее свой парень, и одноклассники поглядывали с опаской, а значит - с уважением, и сам Юрка не давал скучать своей "масяне": развлекал ее не только перформансами с избиением невинных и общением с его отвратными дружками и "родственниками", но и в кино водил, в лупа-парк и на дискотеку во дворец культуры. Вот только с Илонкой времени меньше проводили, да как-то оно не слишком замечалось, много воды утекло с памятного просмотра "В гостях у сказки", у каждой свои дела постельные, не вечно же млеть от младолесбийских воспоминаний, пора и мальчиков знать...
А через годик Юрке стукнуло шестнадцать, и пора ему настала в зону идти. Как оказалось. Со школы его, конечно же, выперли, как только восьмой класс кончился, и подался Юрка вместе с корешами своими неразлучными, Журавлем и Гадом, в ПТУ. Специальное, в котором учились все такие же, как он, парни с хорошими видами на зону. Сёга и Кипеш, к примеру, двое его одногодков и главари равноценных окрестных банд.
А там уже своя игра - кто быстрее на зону попадет. Ведь после ПТУ надо на завод идти работать, сварщиком каким-нибудь или электромонтажником, а это тоже "западло". Всякий уважающий себя пацан, достигнув возраста общей уголовной ответственности, должен эту ответственность понести, не зря ведь закон прописан. И Юрка у Сёги и Кипеша выиграл. Сел первым.
Соне показалось, что сделал он это намеренно. Может быть, просто показалось. Может быть, в милиции специально так подгадали, чтобы побыстрее упечь давно напрашивающегося малолетку, да только, как-то уж слишком быстро все получилось - "сломали жирную хату" на пару с Гадом, а потом раз-два, как-то глупо попались, когда сбывали на базаре краденый магнитофон. Еще и куча кассет у обоих по карманам была рассована. А хата была не просто жирная, а какая-то даже очень хитрая: кроме магнитофона были Юркой украдены странного вида телевизоры в количестве четырех штук, которые оказались диковинным чудом - компьютером, и стоили небывало бешеных денег. Одним словом, не угадал Юрка: обвинитель даже десятку запросил с учетом отягчающих вину компьютеров, но суд мальца пожалел: вспомнил возраст, больную умом "матушку", "единственного кормильца" и дал четверик. Что Юрку, судя по довольному выражению лица в момент объявления приговора, очень даже обрадовало: еще бы, по первой ходке сразу десятку тяжело тянуть, а четыре года - самое то для начала.
- Будешь меня ждать? - спросил он Соню, когда им разрешили свидеться перед отправкой на зону.
- Ага, - ответила Соня без особого выражения.
Обиделась Сонечка. Ведь Юрка по сути удрал. Хоть и на зону, а удрал. Променял ее на свои бытийные понятия.
- Ну, ага, то и ага, - произнес Череп нечто и улыбнулся широко своей роллингстоуновской пастью. Он ей явно не поверил.
xvii.-
Угадайте, кто объявился после отбытия Черепа на зону? Нет, еще не Валька Чокнутый, ему опять не время...
Димка Елисеев, собственной персоной, вернулся с мамой в родной город. Красавцем эдаким, повзрослевшим, приодетым, даже щечки отъел. Квартирку новую купила вдова Елисеева на кровно заработанные и еще "Волгу" белую. И пошла-поехала по старым маршрутам: "Кристалл", "Турист", с Илонкиной мамой снова общий язык нашли, снова те же моряки-дальнобойщики.
Вот только Димка с Соней уже не боролись на полу, как прежде, а... конечно же, Соня стала Димкиной "девушкой".
И как было не стать? Димка - человек в городе новый после двухгодичной отлучки, уехал мальчиком, приехал - женихом. Причем, небедным женихом с учетом маминых северных заработков и белой "Волги". А по старой памяти, кто его лучшая подружка, кому писал на открытке "люблю"? Сонечке ведь. А то, что другие девочки на него глаз положили да не преминули Сонечку скомпрометировать дружбой с Черепом, так на то Димка и друг настоящий, что плевать хотел на подобные разговоры. Ему, кажется, даже польстило то, что Соня вот такая "крутая", что столько разговоров о ней на районе. Что не "целочка" уже, и ждет якобы бандита своего, а всякого, кто осмелится с ней сойтись, ждет "перо" в бок и все сопутствующие этому неприятные исходы. Не послушал Димка доброжелателей, "пера" не побоялся, с Соней с первого дня как сошелся, так и не разбегались больше. Вот только...
Несмотря на пребывание на вольном русском севере, Димка как был девственником, так им и остался. А Сонечка, хоть и видела, что возлагает он на нее, в связи с этим, какие-то тайные надежды, но ничем особенным помочь не могла, потому как слухи о ее искушенности в этом вопросе тоже были очень преувеличенными. Гуляли, целовались, так же, как с Юркой, на вечеринки вот только еще стали ходить, к Илонке, например, где мальчики-девочки собирались из хороших семей. У Сонечки ведь уже был приличный кавалер, а не опасный маргинал Юрка Череп...
Надежды Димка возлагал и, кажется, влюбился в Сонечку, не по-детски со всеми этими ведрами, космонавтами и енотами, а по-настоящему, с полагающейся по такому случаю эрекцией, да только перейти от объятий и поцелуев к чему-то большему у него так и не получилось. Оценить длину его члена Соне тогда так и не удалось, а вот хваткой он Юрке явно уступал. Юрке дня хватило, чтобы дать волю рукам в подъезде, а Димка... все гулял и гулял, звезды ночами считал, как мальчишка.
xviii.-
А еще Димка увлекался политикой. Время было такое: узнавания нового, переосмысления и развенчания, XIX партконференция, академик Сахаров и журнал "Огонек", Тбилиси, Баку и Вильнюс, "Борис, ты не прав", ГКЧП и Форос. Вот и Димка: уехал нормальным мальчиком, а вернулся сторонником партии Демократический Союз и поклонником Валерии Новодворской лично. Книжки вечно читал какие-то, отпечатанные на папиросной бумаге. Роберта Конквеста. Ленин, Сталин и Большой Террор. "Чем больше удастся расстрелять, тем лучше".
Из этих книжек Соне больше всего запомнилась "Колыма". Как Димка, водя пальцем по английскому тексту и сравнивая его со словарем, читал ей вслух про то, как в порту Магадана женщины-ссыльные сидели, как куры на насесте, на борту корабля, справляя нужду. А Соня, при этом представляла себе сидящего орлом Юрку Черепа, хотя и не в Магадане тот сидел, а где-то поближе, под Харьковом.
Вот и поэтому тоже не удалось им с Димкой воплотить свои скромные сексуальные фантазии. Когда же, если Димка все время Соню на митинги какие-то тащит, а там газетки самиздатом отпечатанные раздает и с мужчинами всякими о политике рассуждает, будто не с девочкой гуляет, а с товарищем Крупской. Будто и любит эту политику больше, чем Соню. И фантазирует совсем не на те темы, на которые пристало фантазировать семнадцатилетнему парню. А о том... как бы, к примеру, удрать из дому и поучаствовать в демонстрациях в Вильнюсе, так, чтоб пули свистели над головой.
И удрал...
Не в Вильнюс, правда, а в Москву. На факультет журналистики в МГУ. Что было не менее отвратительным поступком после всех этих прогулок под звездами.
И снова Сонечка обиделась. Такая любовь, а один в тюрьму удрал, другой - в университет, а Сонечка - опять одна. Каждый по своему живет, а ее никто не спрашивает, никто свои планы с Сонечкой не сверяет. Одному блатная дорожка милее и нары, а другой маму ослушаться не смог - как же, деньги уплачены и протекция, разве можно сравнивать Сонечку и МГУ? Один со своим "будешь меня ждать?", и другой - "люблю вернусь".
Как же, нашли себе девочку-ожидалочку. И от такой страшной обиды поступила Соня в институт. Иностранных языков. В Москве, думаете, или в Харькове? Не угадали. В Киеве. Назло.
xiх.-
- Вот возьмем, к примеру, кирпич. Обыкновенный, из глины. Торчащий из кладки наружу, во внутренний дворик, где почки на деревьях распускаются, и детки играют в мячик... Нет, лучше вовнутрь, ибо детки, играющие в мячик, взрослеют, мячик истирается о тысячи ног и покоится затем, ненужный, где-то в кладовке физкультурного зала, под лавкой, пока его, наконец, не сожрут жирные крысы. Вовнутрь пусть смотрит кирпич. На то, как веками живут в этом доме люди, жгут примуса, как бросается в пролет женатый на курсистке Гаршин, как казаки насилуют бабушку Вуди Алена, как тинейджеры пишут на стене "Ксеня - авца", и как об эту "авцу" вытирает осопливленные пальцы пьяный участковый Гопкало. Все видит кирпич. И будет видеть. Как во время следующей войны пробьет крышу фугас и уйдет в первый этаж, прямо в китайскую кухню, разбросав по стенкам нарезанные лапшой свиные уши. Все увидит кирпич, все видит и все видел. Past Perfect, Present Simple и Future Continuous, бля. Прошлое- идеально, настоящее - просто, а будущее - непрерывно. Кирпич этот, к примеру, был идеальной в своем роде глиной. Лежал где-нибудь на бугре, и не где-нибудь, а точно известно на каком бугре - на том самом бугре, где была монгольская стоянка. Дети, женщины и собаки. Ни одного настоящего боевого монгола, все в походе, а тут, откуда ни возьмись - карательная экспедиция Дмитрия Донского. Всех на нож. Такое не прощают. Сжечь в ответ город Козельск к чертям собачьим вместе с мирным населением. А глину мыло и мыло, в море мыло. Веками. Еще до монголов мыло. При обезьянах еще и динозаврах. При инопланетном разуме еще мыло эту вонючую глину. Прилетает как-то инопланетный разум, смотрит, коричневое все вокруг, коричневое - это, значит, земля, а там - все зеленое, зеленое, это - лес, а за лесом, пониже, снова коричневое, а еще пониже, по приборам - голубое, то есть синее, вода - показывают датчики, а тут вдруг что-то непонятное, как раз в том месте, между коричневым и синим, как раз, где монголы, и глина выходит, что-то красное такое пошло вперемешку с черным, и... желтизна!
xх.-
Вот такая "желтизна" была в голове Валентина Шелеста, если кто-то вдруг поинтересуется, почему его прозвали Чокнутым.
Когда-то, еще до пришествия Сонечки в институт, Валя Шелест тоже был студентом. По слухам, полгода. Всего одной сессии хватило Чокнутому для того, чтобы вылететь.
- Видите ли, - пояснял этот факт сам Валентин, - Я слишком сложно мыслю для того, чтобы выразить все это на английском языке. Мне и русского-то недостаточно, чтобы полно выразить то, что происходит в моей голове, а английский и подавно для этого не приспособлен. Несовместимость меседжа с медиумом - вот в чем мой бич и загвоздка.
Вылетев из института, Валя Шелест домой в провинцию не подался, а остался в студенческом общежитии, поначалу приживалой на птичьих правах у девочек, которые передавали его из рук в руки и из комнаты в комнату, а затем занялся коммерцией и, ублажив материально коменданта, позволил себе отдельную комнату на первом этаже.
Коммерция Чокнутого, как и у многих в то время, была "челноковой". Валька попросту вояжировал по городам и весям бывшего СССР и ближнего зарубежья и, пользуясь ситуативной разницей в цене на разные товары на разных рынках, перевозил эти самые товары из одного города в другой и продавал их на базаре. Комната Чокнутого в общежитии представляла собой склад всевозможной продукции: от тушенки, чеснока и кабачковой икры до икон и пуговиц.
Помимо коммерции челноковой, Чокнутый арендовал киоск и студенческое кафе, где наладил торговлю воняющей автомобильными покрышками водкой "Московской" и водкой "Винницкой", воняющей еловыми иголками.
А еще Валька увлекался эзотерическими практиками. Какими именно практиками он увлекался - вопрос открытый и сложный, но косвенные улики таковы - мясо Валька кушал, но всегда при этом кривился, на прикроватной тумбочке у него лежали три толстенных тома сочинений мадам Блаватской и астрологический атлас, а самое главное - Валька Чокнутый не носил трусов. Что, как увидится позже, возымело некое значение для нашей истории.
Презирая трусы, в теплое время года Чокнутый ходил в безрукавой майке, демонстрируя небывалой величины бицепсы, и облегающих велосипедных шортах, за которыми, легко угадывались такой же небывалой величины гениталии. И эти его предпочтения в одежде, хоть и были еще одним веским основанием называть Вальку "Чокнутым", не меньше послужили в свое время тому, что Валентин так легко приживался чуть ли не во всех девчачьих комнатах общежития.
xхi.-
Будем ли мы спорить с природой и утверждать то, что Сонечка была какой-то особенной девочкой, которая, в отличие от других обитательниц общежития, совсем не обращала внимания на то, что выпирает у Чокнутого из-под велосипедных шортов? А сошлась с ним, к примеру, на почве эзотерики? Или с целью ведения общего бизнеса? Для красоты повествования можно было бы изобрести что-нибудь эдакое, но... по-правде говоря, впервые Сонечка попала в комнату к Чокнутому "выпить чаю" именно по причине "генитального" любопытства. Поскольку "такого" Сонечка в своей жизни еще не видывала.
И то, что она произнесла громкое "о-о-ой", когда Чокнутый впервые в нее вошел, совсем не удивительно, и то, что добавила после этого со слезами на глазах: "Что-о-о это?"
- Все барышни сходятся во мнении, что у меня конский член, - ответил ей Чокнутый, - Я, честно говоря, с осторожностью воспринимаю это, как комплимент, и если вы, Соня, придумаете какое-то лучшее сравнение, я с готовностью соглашусь, поскольку вы мне чрезвычайно симпатичны.
Справедливости ради, чтобы не приписывать Сониному увлечению лишь физиологическое свойство, отметим, что было в Вальке Чокнутом еще нечто для Сони привлекательное. А именно, чрезвычайная его независимость и свобода в мыслях и действиях. И проявлялось это не только в экстравагантной одежде и безумных сентенциях. Несмотря на внимание женщин, Валя Шелест был совершенным, безусловным и убежденным одиночкой. У него не было ни единого друга, да не то, что друга, даже более или менее постоянных деловых партнеров у него не было, ни одного человека, которого хоть с натяжкой можно было бы назвать его приятелем. По его собственным словам, у него даже родственников не было. Хотя этому Соня не верила.
- Я не знаю, когда я родился, - утверждал Валька, - И какое это имеет значение, когда человек появился на свет, если свет непрерывен? Какое имеет значение, кто моя мать, или кто мой отец? Не знаю я, кто они. Не знаю я, где они. Возможно, у меня тоже где-то есть дети. Знают ли они меня? Нужно ли им меня знать?
Такие речи поначалу тоже влияли на Сонино сознание, усиливая ее интерес к Вальке Шелесту, но со временем она, конечно же, уразумела, что за обычным бредом не стоит искать ничего, кроме обычного бреда. Тем более что не помнящий родства Чокнутый имел паспорт, а в паспорте было четко прописано: Валентин Эдуардович Шелест. Год рождения: 1971, место рождения: поселок Ленино. Вот в этом Ленино, скорее всего, и стоило искать неизвестную мать Чокнутого и его неизвестного отца Эдуарда.
xхii.-
То, что Чокнутый был одиночкой, конечно же, сильно вредило его бизнесу. Валька упорно не следовал принятым правилам поведения в тогдашней торговле: полезные знакомства ни с кем не заводил, в долю никого не брал, а самое главное - противился любого рода "крышам". А уйти в то время от "крыши" было делом, практически, невозможным, и немногим желающим без нее обойтись это грозило осложнениями со здоровьем. Тем не менее, Чокнутый боролся за свою независимость всеми силами. Первым его доводом в этой борьбе были, конечно, огромные бицепсы, которые он качал по нескольку часов в день полуторапудовой гирей. Вторым - стальные нунчаки, которые Чокнутый всегда носил под пальто. В холодное время года. Мы ведь помним, в чем ходил Чокнутый летом, а там нунчаки спрятать было некуда. А третьим доводом Чокнутого было то, что в некоторых боевых науках считается первым: "Нужно уметь быстро бегать". "Бегал" Чокнутый в смысле переносном. Уйти от драки, когда тебя уже поймали, он считал делом недостойным, а вот бегать от встречи с возможными неприятностями - это Валька умел. Львиная доля попыток взять его под "крышу" не удавалась "браткам" по той причине, что они просто не могли застать его в заданное время ни в одной точке Вселенной.
Хотя, конечно, не все было так гладко, и иногда Чокнутому все же перепадало. Грудь его украшали устрашающего вида шрамы от ножевых ранений, один из которых приходился точно напротив сердца, и Соня предполагала, что Валька таки бывал по этому поводу в больничке. А однажды, Сонечка погладила Чокнутого по голове. Ну, когда они спали вместе. Вернее, Валька спал, а Сонечка им любовалась. У Чокнутого были длинные русые волосы, и Сонечке очень захотелось погладить его по голове. Накатил на нее внезапно прилив нежности. А когда гладила, нащупала ручкой что-то шершавое, присмотрелась - что-то серенькое такое в волосах застряло. Потянула пальчиком, а Валька вдруг как заорет спросонку. Оказалось, титановая заклепка. Все-таки, Валя Шелест был очень скрытным человеком.
А потом Соня совсем переехала к Чокнутому. Вот так просто. Распрощалась с девочками, соседками по комнате, и перенесла вещички к Вальке. Никого он до этого к себе не подпускал, а Сонечка захотела и переехала.
- Ты не против, если я у тебя буду жить? - спросила она, конечно, разрешения, - Ты ведь в разъездах вечно, а склад твой бомбят. Может, если я буду здесь жить, то девочку не тронут? Может, я смогу как-то с ними договориться?
Валька задумался надолго. То, что бомбили склад, не слишком его волновало. Склад-то был в студенческом общежитии. Общагу же не подпалишь, все-таки государственное учреждение. Бандиты тогда хоть и отмороженные были, но предел всегда есть. Ну, вынесут дверь, банки побьют с кабачковой икрой, повыпивают паленый "Старый Нектар", сигарет унесут пару блоков - невелика потеря, но вот... иконы.
Иконы Валька спрятал. Вырыл погреб под полом специальный, потайной, благо комната - на первом этаже, замаскировал сверху как мог. Но все равно переживал. Иконы все ценные, старые, девятнадцатого века, годами по деревням у бабок выдуривал, на макароны менял. Приберегал для большого скачка за кордон и создания начального капитала.
- Ты в долю, наверное, хочешь? - спросил Валька печально, но резонно.
xхiii.-
Сонечка никогда не обвиняла Вальку Чокнутого в трусости. Прекрасно ведь знала, что тот скрывается от разборок в самый неподходящий момент. Вернее, для него моменты были самые, что ни на есть подходящие - когда пахло жареным, Вальку с собаками не сыскать, а вот Сонечке приходилось разбираться с проблемами. Так ведь сама напросилась, сама предложила, вошла, как говорится, в долю. Вальке и до этого неплохо жилось с его бицепсами и нунчаками, а вот Сонечке пришлось применять все искусство женской дипломатии.
Расчет на то, что девочку не тронут сработал. Бандиты - народ, хоть и жестокосердный, но договориться всегда не против, и не все ведь деньги решают: ну, надо кому-то позарез и срочно бутылку водки, обратитесь к Соне в любое время дня и ночи, сигареты - пожалуйста, а кому-то и просто поговорить по душам с красивой девочкой приятно. И незачем для этого бомбить склад. Одним словом, симбиоз Валькиной непримиримости и Сонечкиной дипломатии пошел бизнесу на пользу: бандиты - тоже люди, зачем им ссориться с чокнутым амбалом Шелестом, рискуя заработать дыру в черепе от нунчаков, когда можно просто договориться с его подружкой Соней и пользоваться точкой, не особенно наглея?
Так и двигался бизнес потихоньку. Не совсем честно, конечно, ведь все Сонечкины переговоры-откупы - за ее же счет, Чокнутый такими делами себе голову не забивает, но и не так, чтоб уж совсем плохо: Сонечка тоже не дура и копейку считать умеет, попусту добром не разбрасывается, а к тому же Валька, хоть и отдает ее вечно бандитам на растерзание, но все-таки всю черную работу делает: двадцать ящиков "Магарача" притащить из Крыма на своем горбу тоже не шутка.
И все хорошо было до поры до времени. Всегда ведь случается что-то такое, что нарушает устоявшийся жизненный порядок. Училась Сонечка себе спокойно в институте, спала с половым гигантом Чокнутым, бизнесом занималась в меру доходным и не слишком для учебы обременительным, чего еще желать от жизни в столь молодые годы? А тут, вдруг, вывезли Сонечку в лес...
xхiv.-
Стоит ли говорить о том, что Вальки Чокнутого в помине не было, когда эти ребята приехали? Новые какие-то ребята, незнакомые. Торчит, нам, говорят, Чокнутый, денег сумму, а отдавать не хочет, бегает. Так что, придется тебе, малая, с нами проехать, полюбоваться природой. Что Сонечке оставалось делать? Повспоминала вслух имена бандитов, с которыми дружбу водила - не помогло. Скривились парни. Забудь, говорят. Нету таких нынче в авторитете. Теперь мы здесь стоим.
Посадили на заднее сиденье, двое по бокам сели, за плечи приобняли, и поехали на природу. Запомнила Соня, что Андреями звали обоих, и того, что справа, и того, что слева. Блондинчики оба. Похожи, как братья. А за рулем стриженый какой-то, ни разу не обернулся. Хихикал только всю дорогу.
- Этот кент, представь, сдрыснул, - рассказывал по дороге "правый" Андрюша, - А мы его телку взяли. Тоже сучка блатная, на хипеже с ним работает. В отказ сразу пошла, так мы ее к Штирлицу на дачу завезли, в погреб посадили на неделю. Через недельку приезжаем - готова красава - все ногти о банки поотрывала, так кушать хотела. Я в погреб, как спустился, не успел ширинку расстегнуть, а она тут, как тут, на коленках с открытым ртом...
- Это та, которую ты башкой о капот рихтовал? - переспросил "левый" Андрюша.
- Не-е-е, не та. Эту, я помнишь, на хату зимой привозил на круг. Когда Зверь ее прямо со стулом в ванную унес, - уточнил "правый" Андрюша.
- Сколько я вам должна, мальчики? - спросила Соня, не торопясь выходить на природу.
- Не в курсе, что ли? - удивился "правый" Андрюша, - Пятьсот баксов поставили Чокнутому. В неделю. Ты его телка или нет?
Никто с уверенностью не сможет сказать, действительно ли что-то рассмешило Сонечку в этих ли, предыдущих ли словах двух Адрюш, или она применила систему Станиславского, но она вдруг рассмеялась. Расхохоталась во весь голос.
Скорее всего, Сонечка просто испугалась, и смех явился следствием нервического припадка, но на блондинистых бандитов он возымел положительное действие.
- Че ржешь? - недоуменно спросил ее "правый" Андрюша, - По зубам захотела?
- Пятьсот баксов, - Соня утерла слезу, - И вы за пятьсот баксов меня в лес вывезли? Мальчики, кто же так проблемы решает?
- Крутая, типа, да? - хмыкнул "левый" Андрюша, - Ну, давай, типа, раз крутая, забьемся, когда бабки будут. Завтра снова приедем, вместе посмеемся.
- Послезавтра, - попросила Соня, - Мальчики. Послезавтра. Если не отдам, сама всем ширинки расстегну.
- А, может, сейчас расстегнешь? - предложил "правый" Андрюша.
- Не могу, - ответила Соня, - Я ведь девушка Чокнутого.
А теперь почему-то рассмеялись оба Андрюши.
xхv.-
Хоть и смеялась Сонечка над суммой в полтыщи, а не так-то просто собрать ее с маленького бизнеса. Пошла, конечно, сняла выручку с кафешки Чокнутого, ввела дела в минус. Возвращалась домой в печали, все думала, как выкручиваться. Разок-то выручку снимешь, а дальше откуда брать раз в неделю по столько же? Тем более, что Валька в этом деле не помощник, возьмет и удерет, как обычно. Всплакнула даже по дороге, пришла в общежитие с мокрыми глазами. А на входе вахтерша ее останавливает.
- Соня, там к тебе пришли какие-то, - и, судя по голосу, не понравились вахтерше эти "какие-то", - В коридоре ждут.
"Опять Андрюши", - подумала Соня и вздохнула. Но ошиблась Сонечка. Не Андрюши ее ждали и не в коридоре. Дверь в их с Валькиной комнату-склад была открыта, а как вошла Соня, так увидела восседающего с ногами на проволочной кровати... Юрку Черепа. В бежевых штанах из последней партии, привезенной Валькой Чокнутым откуда-то из Молдавии. Худющего, а потому еще больше похожего на Мика Джагера. Лысого Мика Джагера. А за столом еще двое сидят, таких же худых и лысых. Один - длинный, второй - маленький, ребенок совсем. "Магарач" распивают.
- Ой, - все, что смогла сказать Соня.
- Привет, масяня, - поприветствовал ее Юрка, - Ты, я вижу, меня дождалась.
Соня молча уселась рядом с ним на кровать.
- А мы тут с пацанами по случаю решили заскочить, - продолжил Юрка, обнимая ее за плечи, - Представь, масяня, откинулся, как человек, приезжаю в родной город дела делать, а пацаны базарят, что нету нам нынче места. Быки какие-то стоят везде, мячики целлулоидные. Братва в угаре совсем. Спортсмены какие-то повылезали, чмарная масть. Никакой жизни и понятий человеческих. Еще и девочка моя съехала, говорят. Погуляла, говорят, с фраером каким-то жирным и слиняла в столицу... А я вот всплакнул с горя и решил навестить... вдруг, думаю, не забыла, а масяня?
- Не забыла, - проговорила Соня.
И тут Юркин приятель, тот, что походил на ребенка, вдруг налил в стакан каберне и протянул его Соне.
- Кипеш, - представился он, чокаясь с ней своим стаканом.
- Сёга, - последовав его примеру, представился длинный.
- Соня, - сглотнула Сонечка, - А где же... Журавль с Гадом?
- А-а-а-а! - заорал Юрка, - Не забыла!
xхvi.-
Вот так совсем нежданно и начался у Сонечки новый период жизни с Юркой Черепом.
Произошло, правда, еще два события, не столь важных, но о них тоже следует упомянуть для гладкости повествования.
Во-первых, на следующий день встретились с Андрюшами. Прямо во дворе общежития. Вышли все вместе, встали возле старых "Жигулей"-копейки, на которых приехала вся блатная компания во главе с Юркой.
- Ребята, вы поосторожней, а? - беспокоилась Сонечка, - Они же здоровые все, боксеры такие с виду.
- Какая разница, кому промеж глаз зарядить? - пожал плечами малыш Кипеш и со стуком выложил на капот жигуленка пистолет Макарова, - Лучший боксер - мертвый боксер.
А потом стояли, молча, ждали. По паре сигарет выкурили. Андрюши приехали, сделали на своем джипе большой медленный круг, рассмотрели Соню, Юрку, Сёгу, Кипеша и Макарова, и, не останавливаясь, дали газу прочь со двора.
А через пару дней заявился Валька Чокнутый. Привез пятьсот солнцезащитных зонтиков. Выпил с Черепом тихо и мирно, а потом Сонечка вывела его на улицу прогуляться.
- Этой мой парень, - сообщила она Вальке между прочим.
- Я это так и понял, - кивнул Чокнутый.
- Ты знаешь, Валя, - продолжила Соня, - У него совсем маленький член. Если сравнивать с тобой, то можно сказать, что у него совсем нет члена.
- Это можно сказать, практически, о любом человеке, - тактично заметил Чокнутый.
- И если он вдруг об этом узнает...
- То для него это может стать шоком? - предугадал ее мысль Чокнутый, - Он может не ужиться с этим знанием?
- Да, и поэтому, чтобы для него это не стало шоком...
- Мне нужно уйти из твоей жизни? - Чокнутый выразился слегка высокопарно, но опять в точку.
- Я бы так это не называла, - Сонечка взяла его за руку, - Просто, так будет безопасней... для нас... для тебя...
- Я тебе кафе оставлю и киоск, - Чокнутый поцеловал ее руку, - Ты только из комнаты их слей как-нибудь на денек, я иконы отрою...
xхvii.-
Второй отрезок Сониной жизни с Юркой Черепом, хоть и был подобием "дежа-вю", но на него, скорее всего, и пришелся тот важный для каждого качественный скачок, когда человек становится по-настоящему взрослым.
И в самом деле, что было до этого? Мама, Илонка, школа, нелепые сексуальные опыты с тем же Юркой, прогулки-воздыхания с Димкой Елисеевым, и скрытое в тумане будущее, а потом вроде бы уже она самая - взрослая жизнь, столица, институт, да какая она, к лешему, взрослая, если девочка в столице - студенточка без гроша, без влиятельных знакомых и родственников? Валька Чокнутый вот... слегка приоткрыл ей дверцу в это самое новое и взрослое, узнала с ним Соня, что такое секс, за что Вальке спасибо большое, даром, что дефективный, а бизнес... Тоже ребячество, их с Валькой общая игрушка, чтоб не скучно было. Разве что не голодали, как другие студенты, а в остальном... смех, а не бизнес. Кафе, киоск, склад, убытки, бандиты - тренировка ума и смекалки в свободное от учебы время...
А Юркины криминальные таланты в столице оказались востребованными. Хоть и не матерый бандит, но не из последних: и семейное воспитание подходящее, и банда своя, годами проверенная, бойкие все ребята, улицей подкованные, все уже, по минимуму, с одной ходкой: Сёга, Кипеш, памятные Журавль с Гадом тоже не замедлили подтянуться. Словом, сколотил Юрка в короткое время вполне боеспособную бригаду и, если не стал вровень, по молодости своей, с первыми криминальными лицами столицы, то и задних тоже не пас. Покрутился немного, пообтерся, встал под нужных взрослых дядек, в разборках зубы пару раз показал, и выделили Черепу неплохой такой рыночек, барахолку, хоть и у черта на куличках, но очень даже прибыльно, принимая во внимание отсутствие налога на рэкет.
А Сонечка - снова девушка Черепа. И снова - не очень респектабельный имидж с косыми взглядами в местах скопления пристойного народа. Но все так же боятся и уважают. Дежа вю. Но не в провинции уже - теперь Соня бандитка столичная. Большой карьерный рост.
И с бизнесом все у Сони в порядке. Оставленные Чокнутым кафе и киоск давно уж забылись. Магазин одежды "Либерман", не хотите ли? Или салон красоты "Либерти"? А еще книжный магазин "Лайбрери", издательство "Либра", и самое любимое - ресторан латиноамериканской кухни - "Либертадорес". И все это Сонечка. Без налогов и рэкета. Какие же, в самом деле, налоги, и какой рэкет, если есть Юрка Череп? Человек, живущий понятиями, и всякими "масяниными" бизнесами мало интересующийся. Проходивший два года в бежевых штанах, экспроприированных в свое время у Вальки Чокнутого.
В этих самых штанах он и висел, когда Сонечка вошла как-то раз в квартиру. Глянуть Юрке в лице она себя заставить не смогла. Увидела лужицу на полу, валяющуюся табуретку, белые штиблеты в дырочку, потом эти бежевые штаны с мокрыми подтеками, а дальше не смотрела, выбежала.
xхviii.-
Следя за графиком появления Сониных мужчин, можно легко предположить, кто появился на горизонте вскоре после повешения Юрки Черепа. Кто ж еще, кроме Димки Елисеева? Появился он, как всегда, вовремя, чтобы не столкнуться на повороте с Юркой, но предшествовала его появлению еще одна коротенькая предыстория...
После Юркиной смерти сгустились тучи над Сонечкиным бизнесом. Сам ли повесился Череп, как утверждало следствие, или его повесили, как подсказывал здравый смысл всем остальным, только богам известно. Вот только одного боги не предусмотрели: того, что Череп понятия воровские по старой памяти соблюдал и частной собственностью брезговал. Рыночек-то барахольный, который под Юркой был, само собой, сплыл, а вот все остальное, что под маркой "Либерман", к Юрке никакого отношения не имело согласно вновь встающей на ноги правовой системе. Вдруг обнаружили боги, что принадлежит все это, оказывается, Соне Либерман, девушке молодой и с репутацией, в общем-то, ничем не запятнанной, если не принимать во внимание ее увлечение опасными мужчинами. И подступиться к Сонечке не так-то просто, если, конечно, по закону. Не вешать же девочку, в самом деле. Можно вначале поговорить. И начали боги с Сонечкой говорить. И не как-нибудь, а, к примеру, через прокуратуру, через службу налоговую намекали на то, что "не жирно ли вам, девушка, такие куски иметь"? Адвокаты приличные с виду, в костюмах и с бородками, и, что особенно неприятно, одной с Сонечкой национальности, тоже мягко намекали, по-свойски: "Ну зачем, вам, такой молодой, такие неприятности?"
Вот в такое сложное для Сонечки время объявился Димка. Зашла как-то Сонечка в свой любимый ресторан "Либертадорес". Красиво зашла, как хозяйка: только из парикмахерской, волосы выкрасила, в каре уложила, платьице на ней такое короткое в голубую точечку на лето глядя, девочки-официантки, завидев ее, улыбаются, позади водитель бежит с пакетами из магазинов. Хотела через зал пройти в свой кабинет быстренько, и тут вдруг замечает краем глаза, что сидит за столиком для некурящих подозрительно знакомая ей личность только с еще больше растолстевшими щечками, пьет русскую водку из рюмочки и закусывает буритосом. У личности этой толстощекой, конечно же, буритос на полдороги ко рту остановился, а Соня улыбнулась и дальше прошла, как ни в чем не бывало. А в кабинет уже девочку вызвала. Пригласи, говорит, ко мне этого, со щечками, что за столиком сидит для некурящих. Девочка кивнула, подивилась крутизне хозяйки, которая вот так запросто к себе в кабинет мужиков зовет, и пошла приглашать.
- Что ж ты щеки-то так отъел? - поприветствовала Соня Димку, когда тот появился в кабинете.