Сорокина Анастасия Александровна : другие произведения.

Два слова об Анастасии

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    в общем-то это не совсем любвоный роман, скорее историко-приключенческий. вторая часть существует в рукописи, и выложу ли я её, зависит от того, найдётсяы ли у кого-либо из читателей достаточно терпения, чтобы прочесть и откомментировать. буду очень блыгодарна за любую, даже самую жёсткую критику - очень интересно было бы узнать мнение посторонних, незаинтересованных людей.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Полслова об Анастасии
  
  
  
  
  
  Перед вами не достоверная хроника.
  Даже не исторический роман.
  Просто повесть о людях. И их душах
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Все имена и фамилии вымышлены.
  Любое сходство с реальными личностями может оказаться не случайным.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Вступление
  
  Родилась я не здесь, далеко,
  Далеко... но минувших дней
  Предметы в памяти моей
  Доныне врезаны глубоко.
  Но почему, какой судьбой
  Я край оставила родной,
  Не знаю; помню только море
  И человека в вышине
  Над парусами...
   Страх и горе
  Доныне чужды были мне
  (Пушкин "Бахчисарайский фонтан")
  
  Моя удивительная история началась, когда несколько недель назад я купила дом постройки шестнадцатого века. Возраст дома был одной из причин его покупки, второй причиной являлась обстановка дома, состоящая из старинной мебели, третьей - близость моря. Когда я впервые услышала о его продаже, то подумала, что судьба, сжалившись, преподнесла мне долгожданный подарок - всю жизнь я мечтала о таком доме. Иначе чем подарком это сложно было назвать - я не заплатила за дом и половинy его настоящей цены. Случилось так, что его владельцу срочно понадобились деньги, а поскольку он был иностранцем, притом небогатым, то решил прежде всего избавиться от дома, продав его забесценок.
  Правда, на покупку ушли все мои деньги, но чего не сделаешь ради исполнения мечты? Имение находилось за городом, вдалеке от населённых пунктов - ближайшая деревня была в десяти километрах, но меня это не тревожило. Кроме того, к дому прилегала территория в тридцать гектаров с запущенным, но красивым садом и маленький парк со старыми деревьями.
  Переезжая в новое "поместье", я услышала странные и нелепые истории о доме, рассказанные мне жителями окрестной деревушки. Говорили, будто дом проклят и приносит несчастье владельцу, якобы один из его хозяев бесследно исчез, а его наследник сошёл с ума. Но я, при всей своей суеверности не обратила на подобные глупости внимания.
  Больше беспокоило другое - дом требовал срочного ремонта, а у меня почти не осталось денег. Однако я со свойственным мне легкомыслием решила не беспокоиться, надеясь обойтись своими силами. Девушка я трудолюбивая и ради этого дома могла пойти и на большее.
   Вскоре я поняла опрометчивость моего решение: через неделю у меня болели руки, ноги, плечи, спина. От недосыпания раскалывалась голова, и, отправлясь по утрам на работу я порой засыпала на ходу. Изредка я дремала на работе, и хотя до сих пор мне везло - я просыпалась вовремя, дальше так не могло продолжаться. Следовало нанять рабочих, я и сама так считала, но денег не было. Значит, этот путь был для меня закрыт.
   Приходилось работать самой, и работать я умела, а ради исполнения заветной мечты самый тяжёлый труд был мне в радость. Мой трудовой энтузиазм сказался на сроках ремонта - через несколько месяцев всё было почти готово, а ведь я работала одна! Оставались мелочи - моя спальня на первом этаже и частично холл.
   "Через пару дней я окончательно "перенесусь" в шестнадцатый век," - радостно думала я, надеясь на скорое исполнение мечты - я хотела жить как в шестнадцатом веке. Моё желание исполнилось раньше и совсем не так, как я планировала.
   Ремонтируя спальню, я была уже близка к завершению работ в ней, когда неожиданным препятствием на пути ремонта стал громадный антикварный шкаф, стоявший у стены. Он словно врос в пол и, несмотря на мои отчаянные попытки сдвинуть его, не перемещался ни на миллиметр.
  В конце концов я каким-то чудом сумела его отодвинуть и с изумлением обнаружила за ним узкую невысокую дверцу. Некоторое время я стояла, ещё не придя в себя после тяжёлой работы и тупо глядела на дверь, пытаясь понять, почему её загородили шкафом. Ничего не придумав, я захотела выяснить, куда ведёт эта, по-видимому, долго неиспользовавшаяся дверь. Ручки на дверце не было, только замочная скважина. Засунув в неё палец, я попыталась открыть дверь, дёргая на себя, но та и не шелохнулась, тогда я попробовала толкать её, тоже безрезультатно. Дверь была заперта, и я пришла в отчаяние, представив, как тяжело будет её открыть. Внезапно я вспомнила о ключе, найденном под обивкой одного из кресел. Я не надеялась на удачу, но решила испробовать его.
   Порывшись в ящиках комода, я наконец нашла ключ и, подойдя к дверце, вставила в замочную скважину. Руки у меня дрожали, и я гадала - подойдёт или нет. Я попыталась повернуть его вправо, но вскоре ключ во что-то упёрся, тогда я стала крутить влево и - о чудо! - замок, резко щёлкнув, открылся. Я толкнула дверь и она медленно, тяжело повернулась на старых проржавевших петлях, будто не желая пускать меня внутрь.
   За дверью начиналась лестница, круто уходящая вверх. Я вступила на неё и стала осторожно подниматься по скрипучим, прогибающимся под ногами ступенькам, держась руками за подступавшие с обеих сторон стены - лестница была узкой и без перил. Я опасалась, выдержат ли меня старые прогнившие ступени и недоумевала, куда может привести меня лестница. В комнатах второго этажа ремонт был давно закончен и там я ни разу не встретила дверцы, подобной той, внизу. Возможно, лестница вела на чердак, хотя странно строить лестницу к чердаку на первом этаже.
  Наконец я закончиал подъём и оказалалсь на узкой площадке, в противоположном конце которой была ещё одна дверь, на проверку тоже оказавшаяся запертой. На лестнице было темно, я попыталась найти замок на ощупь, но неудачно. Тогда я сбегала вниз, зажгла свечу и вернулась.
  Поднимаясь я рассматривала старую, но крепкую лестницу, удивляясь одному обстоятельству - ни на ней, ни на стенах я не заметила следов пыли или паутины.
  Всё это - находка скрытой запертой двери, лестница, приводящая к ещё одной двери, тоже не открывающейся, наконец, отсутствие на лестнице пыли, хотя ею никто не пользовался уже давно, казалось таинственным и загадочным.
  Поднявшись, я тщательно осмотрела дверь, но не обнаружила и следов замка. В отчаянии я прислонилась к стене рядом с дверью, не зная, как быть дальше. Левым локтeм я облокотилась на дверь, но вдруг почувствовала, как pyка уходит в пустоту - дверь распахнулась так тихо и легко, что я даже не заметила этого. Как такое могло произойти? Всего минуту назад я тщетно налегала на дверь, пытаясь хоть немного приоткрыть, и вдруг, стоило мне задеть её, как она растворилась. Неужели такое возможно?
  Охваченная почти мистическим страхом, я стояла, боясь заглянуть внутрь. В конце концов любопытство победило и, медленно повернувшись, испуганно зажмурив глаза, я шагнула за порог неизвестности.
  Шагнула и шагнула. Ничего не произошло, но вдруг меня охватило чувство, будто всё происходившее до того, как я вошла сюда, осталось в другой жизни, к прошлому нет возврата. Я не могла объяснить ни этого чувства, ни причин вызвавших его, просто поняла - в моей жизни начался новый период, не такой как предыдущие. Так и стояла с закрытыми глазами, пытаясь разобраться в овладевшем мною чувстве, потом медленно открыла их.
  Я увидела маленькое помещение без окон, освещаемое лишь свечой в моей руке. Оно находилось под крышей и потолок был скошен. Стены, пол и потолок комнатки были отделаны деревом, и выглядела она очень уютной. На первый взгляд она могла показаться обычной милой чердачной комнаткой, но меня насторожило одно обстоятельство - она, как и лестница, была совершенно чистой. Посреди комнаты стоял стол, заваленный книгами, а рядом тяжёлый громоздкий стул. Немного поодаль - кресло, перед ним ещё предмет, но какой, я не разглядела. На стенах висели полки: справа от меня с книгами, а слева со всякими пузырьками, колбами, пробирками, мензурками, жестянками, коробочками, пучками травы и даже различными минералами. В левом углу я заметила камин, полный золы, рядом были сложены дрова.
  Осмотревшись, я подошла к столу. Кроме книг там лежали стопка чистых листов, подсвечник, залитый воском давно догоревшей свечи, чернильница и перо. Заглянув в чернильницу, я вскрикнула от изумления - чернила были свежими!
   Поставив свечу на стол, я стала внимательно рассматривать книги. Все они были очень старыми, а некоторые написанными ещё до изобретения книгопечатания. Одни из них были написаны по латыни, другие - на древнегреческом, две - на французском. Просмотрев книги, увидела, что большинство из них посвящено алхимии, несколько - анатомии, а две - философии. Книги по философии были написаны на французском, единственном знакомом мне языке. Одна из философских книг была знаменитыми "Опытами" Мишеля де Монтеня, автора другой я не запомнила. Ознакомившись с "Опытами", я взяла следуюшую книгу и принялась читать.
  Определённо, "Опыты" были гораздо увлекательней и познавательнее следующей книги, оказавшейся жутким богословско-фантастическим трактатом о жизни и смерти, написанным не иначе как в мрачное средневековье. На ней я закончила знакомство с книгами, не удостоив вниманием "Молот ведьм", что-то, относящееся к инквизиции и руководство по допросу колдуний, обнаружившиеся под мракобесским жутиком. Напоследок я просмотрела стопку листов в углу стола. Все они были исписаны красивым некрупным почерком, но на каком языке, я не поняла - буквы напоминали греческие или старославянские, в то же время отличаясь от них.
  Загадка чердака оставалась нераскрытой, и я подошла к предмету, стоявшему перед креслом. Он показался мне не менее странным и непонятным, чем записи, лежащие на столе. Основой предмета служил ящик, полуметаллический, полудеревянный, окружённый колбами с какими-то жидкостями, соединёнными стеклянными трубками. Наверху ящика был выступ с рядом кнопок, ручек, рычагов. Влекомая любопытством, я решила поэкспериментировать с этой штукой. Для начала покрутила длинную ручку справа, рядом с которой были написаны какие-то цифры - от единицы до тридцати одного, но ничего не произошло. Тогда, не обращая внимания на другие ручки с цифровой разметкой, я взялась за рычаг, поддававшийся с трудом. Резко дёрнув его, я положила начало событиям, изменившим мою дальнейшую жизнь...
  Сначала выскочила искра, потом ещё одна. Колбы задвигались, завертелись, жидкость потекла по трубкам, и вспыхнул ослепительный луч света, исходящий из незамеченного мной отверстия в ящике. Я стояла, в ужасе взирая на последствия своих необдуманных действий, поражённая внезапным превращением безобидного механизма в сыплющего искрами демона. Казалось, вся комната в мгновение ока превратилась в ад - это ощущение усиливал резкий запах серы, распространившийся в воздухе.
  Даже не пытаясь сдвинуть рычаг на место - такой страх внушала мне эта машина - я попятилась назад, и единственным моим желанием было убежать отсюда подальше. Боясь повернуться спиной, я сделала несклько быстрых шагов назад, споткнулась о кресло, стоявшее позади и упала в него. Ни о чём не думая, я осталась сидеть в кресле, зажмурившись от яркого потока света, бившего в глаза. Кресло было металлическим, холодным и жёстким, несмотря на прикрывавшую его ткань, и, сидя в нём, я лихорадочно попыталась сообразить, как быть дальше. Следовало вернуть рычаг на место, но ничто не заставило бы меня приблизиться к адской машине. Внезапно какая-то сила вжала меня в сиденье. Я хотела кричать, но почувствовала, как задыхаюсь. "Это конец," - мелькнуло в голове. Однако я ошибалась - через несколько долгих секунд всё прошло.
  Осторожно приоткрыв глаза, я с облегчением заметила, что свет потух. Вокруг царила непроглядная тьма. "Где же свеча?" - удивилась я. - "Наверное, погасла от порыва, едва не придушившего меня."
  Радуясь благополучному концу опасного приключения, я стала осторожно пробираться к двери. Ничего не было видно, но мне чудилось, будто что-то изменилось. Вытянув руки вперёд, я шла, пока не ударилась коленом о какую-то вещь. Вначале я думала, что наткнулась на стул, но предмет оказался шире и длиннее, хотя такой же низкий. Ничего не понимая, я снова двинулась вперёд. Так я добрела до двери, открыла её, и стала осторожно спускаться вниз.
  Лестница была такой же тёмной, как и чердак. Дверь в спальню я оставляла открытой. "Впрочем, она могла захлопнуться," - подумала я, стараясь сохранять спокойствие.
  Наконец я спустилась и толкнула дверь. Тяжело заскрипев, она открылась...
  Увиденное показалось миражом, галлюцинацией, и я схватилась за косяк, едва не упав - за дверью была не моя комната! Пришлось призвать на помощь всё самообладание, чтобы не закричать.
  Передо мной была небольшая библиотека. Посреди комнаты стол и два кресла, на полу ковёр, единственное окно закрывали занавеси под цвет обивки.
  Оставив дверь открытой, вошла в комнату, и, подойдя к шкафу, потрогала его, желая убедиться в том, что не сошла с ума. Нет, передо мной стоял настоящий шкаф, вся комната была такой же реальной, как и дверь, в которую я вошла. Снаружи её маскировал один из шкафов. На том не заканчивалось сходство этой комнаты с моей спаленкой: размеры библиотеки были теми же, окно находилась на том же месте, и дверь из комнаты тоже напротив потайной, но мебилировка совершенно другая. Правда, и в библиотеке стояла дорогая старинная мебель середины или конца шестнадцатого века - так мне показалось на первый взгляд.
  Не понимая где я и что делать дальше, я подошла к двери, ведущей из комнаты и осторожно её приоткрыла. Увиденное поразило меня, хотя после того, как я оказалась здесь меня уже ничто не должно было удивлять. За дверью находилась просторная комната, тоже со старинной мебелью, и полная людей, притом каких людей!
  Там были дамы в длинных пышных платьях и кавалеры, одетые по старинной моде - моде шестнадцатого века. Век я определила легко - я училась на историческом факультете и могла с первого взгляда безошибочно узнать не только век, но и страну. Сейчас определять страну не было необходимости - из-за двери доносилась французская речь. Наверное, там шёл приём - этим объяснялось такое количество разодетых людей.
  Однако даже прекрасное знание истории не объясняло, каким образом я, вместо своего дома оказалась неизвестно где. У происходящего могло быть только два разумных объяснения: или я сплю, или сошла с ума. Ни первое, ни второе мне не нравилось, третьей же версии в голову не приходило. Понимая, что разгадку происходящего можно найти только вернувшись, я решила подняться на чердак.
  Прихватив со стола подсвечник с зажжёнными свечами, я возвратилась на лестницу, закрыв на всякий случай потайную дверь, имевшую с внутренней стороны ручку. Закрылась она легко, так как дверь и скрывавший её шкаф двигались синхронно под действием неизветного механизма.
  Поднявшись наверх по такой же, как у меня дома, лестнице, я очутилась в комнате, размерами и формой напоминавшей мою, но мебели здесь было меньше. Три шкафа у стены, в дальнем углу машина - такая же, как на моём чердаке, перед ней кресло, а посреди комнаты кушетка, о которую я споткнулась, выбираясь отсюда.
  Осторожно подойдя к машине, я решила осмотреть её, надеясь понять, каким образом я, сев на стул у себя дома, встала уже в другом месте.
  Рассматривая странное сооружение, которое я назвала машиной, я не обнаружила ничего нового. Уже собираясь взять свечу с кресла, куда я поставила её перед этим, я вспомнила о лежащем под ней листе бумаги - вначале я не придала ему значения. Сейчас, взяв его в руки, я увидела текст, написанный на нём той же рукой и теми же чернилами, что и записи, найденные на моём чердаке. Однако в отличие от тех, записи на этом были сделаны по-французски. Сверху было написано:
  "Les règles de machine marche et nècessaires matèriauxè"
  "Правила использования машины и необходимые материалы," - так я перевела заглавие. После него шли записи, помеченные римскими цифрами. Я начала читать пункт первый, пытаясь вникнуть в его смысл. "Не следует начинать... dèplacement...кажется, трансформация... нет, перемещение. Тогда temps dèplacement означает временное перемещение."
  "Чепуха какая-то," - пожала я плечами, но секунду спустя поняла - это вовсе не чепуха, я перевела правильно, и ошеломляющий смысл слов "temps dèplacement" дошёл до моего рассудка.
  Конечно, перемещение во времени! Это было так очевидно, я удивилась, как ещё внизу, в библиотеке, я не догадалась обо всём. Я просто переместилась во времени - это объясняло и уникальную антикварную мебель внизу, и людей, одетых по моде шестнадцатого века. Всё стало ясно и естесвенно, хотя нелегко было поверить в это.
  Я стала вновь перечитывать написанное на листе бумаги.
  Когда я закончила чтение, у меня почти не осталось вопросов. Впрочем, нет, вопросы остались, и немало, но многое прояснилось. Листок представлял собой инструкцию по использованию машины времени. На одной из его сторон были записаны правила эксплуатации, а на другой - необходимые для работы машины ингредиенты. О веществах я поняла далеко не всё, да они и не интересовали меня, зато в использовании машина времени оказалась проста, как всё гениальное. Я могла в любой момент вернуться в родное время, но решила не торопиться. Мне представлялся уникальный шанс взглянуть на Францию шестнадцатого века собственными глазами и я не могла его упускать.
  Положив лист обратно на кресло (очевидно, инструкции использования удивительной машины переместилась во времени вместе со мной), я начала исследовать чердак.
  Спускаться я не собиралась, пока не закончится приём и гости не разойдутся. Тогда, прокравшись вниз, я найду соответствующую эпохе одежду и смогу спокойно отправиться в путешествие по другому времени.
  Поставив подсвечник на кушетку, я принялась осматривать шкафы. Подойдя к первому, я раскрыла дверцы, и, поражённая, застыла на месте. Казалось, после всего, пережитого за этот день, ничто уже не способно было удивить меня, но представьте поблёсквающие в пламени свечи золотые монеты, рассыпанные по одной из полок, а поверх них - разнообразные украшения из золота и серебра, часть с драгоценными камнями.Такое зрелище способно поразить любого, тем более женщину, но я быстро пришла в себя и решила взять на память кое-что из украшний, а также немного денег. На нижних полках лежали изящные дамские сумочки и обувь.
   "Если есть обувь, почему бы не найтись и одежде?" - рассудила я, открывая следующий шкаф.
  Мои предположения подтвердились, во втором и третьем шкафах была одежда: начиная от плащей, шляп, перчаток и кончая нижним бельём.
  Удача сопутствовала мне, и, недолго думая, я оставив старую джинсовую юбочку, маечку и блузку на кушетке, облачилась в один из туалетов, найденных в шкафу. Теперь, соответственно одетая, я могла отправляться на осмотр местных достопримечательностей. Я нацепила выбранные украшения, деньги сложила в сумочку, и, взяв свечу, спустилась вниз.
  Полная лёгкости, воодушевления и беспечности, всегда сопутствующих удачному начинанию, я вошла в библиотеку, не подумав, что там мог кто-то быть.
  Судьба берегла меня - библиотека оказалась пустой, как и в первый раз. Закрыв потайную дверь, я убедилась, что приём продолжается, и выйти я пока не могу.
  Нужно было ждать, пока гости не разойдутся, но неизвестно, насколько затянется приём, да и сидеть здесь тоже небезопасно, а останься я на чердаке, не узнаю, когда смогу спуститься. Самое лучшее - уйти прямо сейчас, но стоит открыть дверь, меня заметят...
  Вдруг в голову мне пришла новая идея. Встав, я подошла к окну, и, раздвинув шторы, удовлетворённо улыбнулась: окно было на первом этаже, к тому же решётки на нём не было, и выходило оно в тихий безлюдный садик. Распахнув створки окна, я села на подоконник и, перекинув ноги наружу, спрыгнула.
  Окно располагалось невысоко, я даже не ударилась. К тому же мне опять повезло - я попала не в клумбу, а на опоясывающую особняк усыпанную гравием дорожку.
  "Интересно, как я выгляжу?" - подумала я. Правда, на чердаке было чисто, но перед этим я работала над ремонтом спальни, и неизвестно, что от него осталось у меня на лице.
   "По-моему, почти ничего," - сказала я, проведя рукой по лицу и волосам. От причёски у меня на голове осталось немного, но это поправимо. Пригладив волосы, я задумалась, как быть дальше.
  Известно, что главная достопримечательность любого места и времени - это люди, живущие там. С них я решила начать знакомство с шеснадцатым веком.
  Первым человеком, с которым я собралась познакомиться, стал хозяин дома, куда меня занесла судьба, вернее, машина времени. На то у меня были причины: во-первых, он находился ближе всего, во-вторых, я могла познакомиться и с его гостями, третьей причиной была машина времени на его чердаке, равно как и запас денег, лежащий там же и необходимый для жизни здесь.Четвёртой причиной моего выбора было необъяснимое ощущение, побуждавшее меня вернуться в этот дом - наверное, голос судьбы (или глупости). Сомнения вызывало моё французское произношение, но после недолгих колебаний я решилась.
  Прогуливаясь по дорожке, я придумывала свою историю - краткую биографию, позволяющую мне появиться во французском обществе и завести знакомства со здешними дворянами. В итоге у меня сложился такой рассказ: молодая герцогиня де Сент-Олер приехала из фамильного замка в Гаскони, где провела большую часть жизни. Отправиться в этот город её заставила гибель на дуэли её старшего брата, вырастившего её после преждевременной смерти их родителей. Умирая, брат советовал переехать сюда, и мадемуазель де Сент-Олер, как послушная сестра, исполнила его последнюю волю.
  Выбор имени был не случаен: я знала генеалогическое древо этого рода вплоть до шестнадцатого века, где род, как мне помнилось, прекратился. Надеюсь, я не ошиблась - в противном случае мне грозили крупные неприятности.
  Но как бы там ни было, история была готова, оставалось найти предлог, позволяющий войти в дом. Идей не было, и я решила прогуляться под окнами - вдруг повезёт и разговор кого-нибудь из гостей подаст мне идею, под каким предлогом войти в дом. Попутно я надеялась узнать год и название города.
  Этой ночью природа была на моей стороне: погода стояла тёплая, даже душная, окна были распахнуты, а тёмная безлунная ночь позволяла мне пройти незамеченной. Стараясь ступать бесшмно и почти прижимаясь к стене особняка, я кралась вдоль дома, пока не подошла к одному из открытых окон, откуда слышались голоса. Разговаривали двое мужчин, и по непринуждённости их общения я поняла, что они друзья или хорошие знакомые.
  - Прекрасный вечер для прогулки по саду с какой-нибудь хорошенькой дамой. Ты берёшь её под ручку, вы выходите из дома, ты шепчешь ей на ушко комплименты, она благосклонно улыбается, и где-нибудь в укромном уголке сада ты целуешь её, а потом вы...
  - Благодарю за урок, но я в нём не нуждаюсь. Гулять по саду я не чувствую необходимости, мне и здесь неплохо. Кстати, ты первый священник, указывающий мне столь оригинальный путь спасения души.
  Раздался смех, затем прозвучал ответ.
  - Твоё всегдашнее остроумие тебя не подводит. Насчёт спасения души утверждать не могу, но я указал тебе кратчайшую дорогу в рай...или на худой конец к возможности провести несколько весёлых часов. Amor melle est fecundissimus .
  - Да, знаменитое "Бог, король и дамы". Только ты используешь это высказывание в обратном порядке. Несколько лет ты служил королю, оставшуюся жизнь посвятил богу, но всегда был слугой дам, ставя их общество выше короля и бога.
  - Suum quique iudicium habet - каждый человек судит по-своему. Поступай как я. Ведь я, пусть и служитель церкви, но не забываю о прекраснейшей половине рода человеческого, а ты, не монах, ведёшь себя, будто дал обет отречения от всех земных радостей.
  - Suum cuique placet .
  - Vox, vox, praeteria nihil... Слова - ничто, так открой мне свою душу. После гибели Кларенс ты сам не свой. Нельзя так жить. Прошедшее не вернётся, остаётся лишь забыть прошлое. Столько лет прошло! Не вини себя в её смерти, ты ничего не мог изменить.
  - Ты называешь это гибелью, смертью, не хуже меня зная - это было убийство! Её убийца до сих пор спокойно живёт в своё удовольствие, и ты предлагаешь забыть об этом!
  - Нет, это гибель. В ту страшную ночь Париж обезумел, католики убивали всех, на кого падало малейшее подозрение. Кларенсия погибла, как и другие. Никого не вини в её гибели, иначе тебе останется лишь мстить тем, кто задумал Варфоломеевскую ночь.
  - Им я отомстить не могу, однако ты не прав, говоря, будто я ничего не мог изменить. Она должна была уехать из Парижа. Я должен был сам позаботиться об этом. Все мы были в том заговоре, но убили только её, а мы: ты, я, де Шароли, де...
  - Тише! Она погибла, значит, такова её судьба. Помни: хоть с тех пор прошло десять лет, опасность остаётся. Мы чудом спаслись, не стоит вновь испытывать благосклонность судьбы. Мы у де Шароли, однако неизвестно, кто может услышать наш разговор.
   В этот момент я отошла от окна. Я узнала всё необходимое, даже больше, чем было нужно. Сейчас у меня было чувство, словно я обманом залезла в чужую душу. Никогда не стала бы подслушивать, знай, чем это кончится. Ощущение такое, словно я, переодевшись в одежду священника, подслушала исповедь - слова, предназначенные только для бога.
  Так или иначе, я узнала необходимые сведения и могла приступать к выполнению своего замысла. Я знала, под каким поводом зайти к де Шароли. Остальное зависело от моих актёрских способностей и знания истории. Я мысленно поблагодарила мужчин за предоставленную информацию. "Интересно, кто была та женщина, о котoрой они говорили?" - думала я. - "Кларенс, так, кажется, её звали. Почему один из них убеждён, будто мог предотвратить её гибель?" Его голос мне понравился, да и слова тоже. Я многое отдала бы, чтобы узнать кем была ему та девушка: сестрой, женой, невестой... Вопросы, вопросы... Ответов не было, а время шло, пора бы перейти к действиям.
   Вспомнив об этом, я пошла искать дверь. Несколько секунд спустя раздался настойчивый стук в парадную дверь особняка господина де Шароли. Слуга, открывший мне, немедленно осведомился:
  - Что вам угодно?
  - Поговорить с господином де Шароли.
   Мой французский не удивил слугу, выходит, произношение в порядке.
  - Хозяин занят, у него гости, - коротко отрезал слуга.
  - Тем более впустите меня, - возмутилась я, зная: напористость - ключ, отпирающий многие двери.
  - Как о вас доложить? - слуга начал сдавать позиции, когда у него появилось новое подозрение. - Где экипаж, доставивший вас?
  - Я пришла пешком, поскольку в Париже недавно и пока не обзавелась выездом, - решив закончить нелёгкий разговор, я перешла в наступление. - Не понимаю, почему отсутствие кареты мешает господину де Шароли принять меня. К чему вообще эти расспросы? - высокомерно удивилась я.- Долго ещё мне, герцогине де Сент-Олер, придётся стоять здесь, словно последней побирушке?!
  Не знаю, повлиял на слугу титул или превосходно сыгранное возмущение, но он почтительно распахнул дверь и я гордо, словно королева, прошествовала внутрь.
   Мои последние слова, произнесённые довольно громко, были услышаны всеми присутствующими в зале и, когда я вошла, увидела множество обращённых на меня взглядов. Всеобщее внимание смутило, и я в замешательстве остановилась, не зная, как вести себя дальше.
   На середину комнаты вышел мужчина лет пятидесяти - шестидесяти, среднего роста, величавый, с гордой посадкой головы, благородными чертами лица и чудесными голубыми глазами. Я приняла его за хозяина дома и не ошиблась. Голосом, полным спокойного достоинства, он спросил слугу:
  - Почему ты не впустил даму сразу, заставив её ждать?
  - Прошу прощения, господин граф, мне казалось, она не приглашена.
  - Не имеет значения. Она хотела поговорить со мной и следовало впустить её сразу. Мне нечего скрывать. Я прощаю тебя, но подобное не должно повториться.
  Затем он обратился ко мне:
  - Мадемуазель, прошу у вас прощения за своего слугу, он заставил вас ждать.
  - Не стоит извиняться, ничего серьёзного не произошло, - смущённо ответила я, чувствуя себя рядом с этим величавым дворянином жалкой авантюристкой.
  - Мадемуазель, я к вашим услугам. Если вы хотели поговорить со мной наедине, давайте отойдём туда, где нам не помешают.
   Я кивнула, удивившись его проницательности - я думала именно об этом. Гости расступились перед де Шароли и он, небрежным жестом отпустив слугу, вежливо взял меня под руку и отвёл в дальний конец комнаты, где никого не было. Когда мы отошли настолько, что другие не смогли бы услышать наших слов, граф испытующе взглянул в мои глаза и спросил:
  - Кого я имею честь видеть у себя и какое дело привело вас сюда?
   Я уже оправилась от смущения и, гордо вскинув голову, начала:
  - Моё имя герцогиня де Сент-Олер. До последнего времени я жила на своей родине, в Гаскони, в фамильном замке моей семьи. Я не могу назвать свою жизнь счастливой или безмятежной - рано оставшись сиротой, я жила под опекой старшего брата, - я замолчала, затем, стараясь придать голосу волнение, продолжала. - Две недели назад мой брат был убит на дуэли...У меня нет других родственников, а, умирая, брат советовал мне поехать в Париж. Никого здесь не зная, я решила обратиться к вам за советом. Я слышала, вы были другом моего отца, и, надеюсь, вы скажите, как мне быть дальше. Правда, боюсь, сегодня я пришла некстати.
  Рассказав свою выдумку, я с беспокойством стала ждать результатов, ведь меня могли просто вышвырнуть на улицу. Де Шароли человек проницательный, вряд ли мне удалось обвести его вокруг пальца.
  Во время моего рассказа он ничему не удивлялся, не прерывал меня, не задавал вопросов, казалось, он глубоко задумался. Я замолчала, а он продолжал глядеть сквозь меня, не говоря ни слова. Затем, очнувшись, он понимающе посмотрел на меня и сказал:
  - На вашу долю выпали нелёгкие испытания, но вы всегда можете рассчитывать на мою помощь, уважаемая герцогиня де Сент-Олер. Я знал ваших родителей, был знаком и с вашим братом. Вы правильно поступили, обратившись ко мне. Я предлагаю вам оставаться в моём доме столько, сколько вы захотите.
   Я облегчённо вздохнула - удалось. Де Шароли поверил, хотя минуту назад такой исход казался мне невозможным.
   Мы вернулись к гостям, и де Шароли предложил мне сесть. Я устало опустилась на диван - после всего, пережитого сегодня, ноги меня уже не держали.
  Немного передохнув, я с любопытством стала рассматривать окружающих и успела вполне освоиться с обстановкой, когда граф де Шароли подошёл ко мне. Я снова поблагодарила его за гостеприимство.
  - Не стоит, мадемуазель. Я рад вашему приезду и тому, что вы согласились остаться у меня. Вы, должно быть, устали?
  - Нет, совсем нет.
  - Тогда я хочу представить вам моих друзей. Надеюсь, они станут и вашими друзьями.
  - Это очень любезно с вашей стороны, господин граф.
  Он представил мне своих гостей, но большинство имён я пропустила мимо ушей, занятая своими мыслями. О чём я думала? О двух мужчинах, разговаривавших у окна, когда я стояла внизу и подслушивала. Где-то среди этих гордых аристократов с их блистательными (в основном из-за обилия украшений) высокомерными дамами были они. Но я не узнаю их, даже столкнувшись, ведь слышала только их голоса...
  Очнувшись от раздумий, я заметила, что один из дворян смотрит на меня. Я опустила глаза, потом в свою очередь стала его разглядывать. Одет он был проще, остальных, но именно это мне в нём понравилось. "Похоже у него в отличие от многих присутствующих, есть вкус," - подумала я, продолжая его разглядывать. Ему было лет двадцать пять - тридцать, высокий, темноволосый. Мне он показался весьма симпатичным. Не в последнюю очередь на моё мнение повлияли его необыкновенные, выразительные и живые карие глаза. "Кто он?" - подумала я. - "Де Шароли, кажется, не представил его, но я могу и ошибаться."
  Я вздрогнула, заметив, как сзади кто-то подошёл ко мне. Обернувшись, увидела господина де Шароли - задумавшись, я не заметила, как он уходил. Я хотела спросить его о мужчине, смотревшем на меня, но сдержалась, и де Шароли сам обратился ко мне.
  - Мадемуазель, я хотел познакомить вас с моим другом. Я не представил его раньше, ибо вы, как я заметил, мыслями были далеко и не обращали внимания на мои слова.
  Я покраснела и произнесла:
  - Извините меня, просто...
  - Не извиняйтесь, я всё понимаю, - в его глазах я опять увидела сочувствие. - Всё же я хотел бы лично познакомить вас с одним из гостей.
  Взяв меня под руку, он подвёл меня к тому, о ком я хотела расспросить его.
  - Хочу представить тебе герцогиню де Сент-Олер, дочь моего близкого друга, - обратился к нему де Шароли, потом сказал мне. - Мадемуазель, познакомьтесь с графом де Бурсом, одним из храбрейших и благороднейших дворян Франции.
  - Я очень рад знакомству с вами, мадемуазель, - сказал де Бурс и поклонился.
   При звуке его голоса я едва сдержала возглас изумления - этот голос я слышала стоя под окном особняка Шароли. "Значит граф де Бурс и есть мужчина, с такой болью в голосе говоривший о смерти некоей Кларенсии," - мелькнуло в голове.
  В то время я ещё не умела скрывать своих чувств. Удивление, испытанное мною, когда де Бурс заговорил, отразилось у меня на лице и было замечено обоими мужчинами. Всё же я быстро пришла в себя и склонилась перед новым знакомым в изящнейшем реверансе.
  - Я также счастлива познакомиться с вами, господин де Бурс. Надеюсь, мы, как предсказал господин де Шароли, станем друзьями.
  Граф де Бурс улыбнулся, но промолчал.
   "Жаль," - подумала я. - "Я, наверное, могла бы слушать его вечно. Какая очаровательная у него улыбка!"
  После невероятных событий, произошедших за день, я ощутила себя обессиленной. Де Бурс больше ничего не сказал мне, и, не желая быть назойливой, я отошла, присела и глубоко задумалась. Думала я не о машине времени, не о сегодняшних поразительных приключениях, а о графе де Бурс. Странное, неописуемое чувство зарождалось внутри. Я не могла ни описать, ни понять его, только сердце трепетало в груди, пытаясь сказать о чём-то, но я не сумела понять язык сердца. Я не находила объяснений своим чувствам, не влюбилась же я. Нет, я не могла полюбить его, и не бывает любви с первого взгляда. Как ещё можно назвать то чувство? Я не знала, да и не могла знать - когда бьётся сердце, разум умолкает.
   Я знала одно - граф де Бурс задел какие-то струны моей души, меня словно не заметив. Да, он смотрел на меня, говорил со мной, улыбался мне, но и я незадолго до того, как его увидела, не слышала слов де Шароли, рассказывавшего о присутствовавших. Я отвечала, кивала, улыбалась, думая совсем о другом. О чём думала я понятно, а вот о чём думал де Бурс?
  "О той Кларенс," - подсказывало сердце. К счастью, я вновь не поняла его слова, как не слышала и разговор де Шароли с де Бурсом, а говорили они обо мне.
  - Как ты находишь герцогиню де Сент-Олер? - поинтересовался Шароли.
  - Милая девочка. Сколько ей лет? - небрежно отвечал де Бурс.
  - Она говорила, восемнадцать. Разве это имеет значение?
  - Да она совсем ребёнок, - пожал плечами де Бурс.
  - Сначала узнай её поближе, а потом суди.
  - По-моему, в ней нет ничего особенного. Обычная девушка, каких много.
  Де Шароли что-то пробормотал и отошёл, а граф де Бурс вздохнул, вспомнив другую, капризную и неподражаемую. Но, несмотря на пренебрежительные слова о герцогине де Сент-Олер, её образ запал в ему душу, хотя граф не отдавал себе в том отчёта.
  Я ещё пыталась определить природу охвативших меня чувств, когда подошёл де Шароли и спросил:
  - Вы танцуете этим вечером?
  - Пожалуй. А что? - последние слова не означали мой интерес к вопросу де Шеверни, просто я ещё витала в облаках, точнее, в мыслях об одном человеке.
  - Не потанцуете ли вы с графом де Бурсом?
  Это имя, являвшееся отражением моих мыслей, привело меня в сознание. Стараясь не выдать охватившей меня радости, я спокойно ответила:
  - Хорошо. Разумеется, если господин де Бурс придерживается того же мнения.
  - Я думаю, он согласится, - де Шароли загадочно улыбнулся.
  Де Шароли оказался прав, и я навсегда запомнила тот танец. Де Бурс танцевал превосходно, как, впрочем, и я тогда, хотя обычно танцевала плохо. Возможно, его близость придавала мне уверенности. Тот чудесный, лучший в моей жизни танец, закончился быстро, слишком быстро... Но впереди был весь вечер.
  "Вдруг он снова пригласит меня?" - подумала я с блаженной улыбкой. - "Как прекрасно быть рядом с ним, чувствовать на себе его взгляд, его руки."
  Эти мысли остались невысказанными, я лишь взглянула в чудесные глубокие глаза графа де Бурса и почувствовала, как мощная волна счастья уносит меня в страну мечтаний.
  
  * * *
  "Страсти - это ветры, надувающие паруса кораблей; ветер, правда, иногда топит корабль, но без него корабль не мог бы плыть," - говорил Вольтер.
  Куда унесёт любовь мой скромный кораблик? Быть может в неизвестное, а потому опасное, бушующее море? Ведь родная моя стихия - двадцатый, а не шестнадцатый век. Кто знает... Время покажет, куда ветер любви способен унести лёгкую лодочку без карты и ориентиров. Если вы хотите знать, перед вами стихи. В них - отражение моей судьбы; отражение несколько абстрактное, но всё случилось, как написано.
  
  Прекрасное, мерцающее море,
  Зачем зовёшь меня к себе?
  Как загадочно ты, море,
  Подчиняюсь я тебе...
  Хоть твои лазурны волны
  Покоряли корабли,
  Но люблю тебя я, море,
  Больше солнечной земли.
  Шум ревущего прибоя
  Словно музыка для меня,
  Не могу прожить без моря
  Я с тех пор ни дня.
  Что таишь в глубинах, море,
  Отражая голубое,
  Хоть порой и злое
  Небо?
  Море, как мне быть с тобою?
  Я пришла к тебе с бедою
  И теперь хочу остаться -
  С жизнью я хочу расстаться...
  Море, почему так часто
  Ты берёшь людей к себе? -
  Не меня, а тех несчастных,
  Что доверились судьбе.
  Ты коварно и притянешь
  А потом вдруг всё пройдёт...
  Может многое случиться,
  Но приду я, если ждёшь.
  Что-то ждёт меня с тобою?
  Что не знаю, но я верю,
  Стали мы одной судьбою.
  Я со временем проверю,
  Так ли вероломно море,
  Как его считают люди?
  Я узнаю и забуду.
  Буду жить с тобою в горе,
  Что мне дашь, то я приму -
  Жребий я судьбы возьму.
  Навсегда с тобой забуду
  Кем была и кем я буду.
  Я раздумывать не стану,
  Не подумаю зачем я здесь осталась.
  Я от жизни той устала,
  Оттого воспоминанья и исчезнут там, в дали,
  Как исчезли корабли.
  Буду жить с тобою здесь я,
  Пусть живёт со мной и песня,
  Может быть, она плоха,
  Но пусть живёт как я, в веках.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Часть первая
  Глава l
  
  Мы снова встретились с тобой...
  Но как мы оба изменились...
  (Лермонтов "К***")
  
  Изящная стройная дама в светло-зелёном платье, прикрытом серым плащом, ехала на ровно бегущей лошадке. Хорошенькое лицо девушки - ей нельзя было дать больше двадцати - выглядело усталым, красивые руки с длинными тонкими пальцами безвольно лежали на гриве лошади. Несколько прядей золотисто-каштановых волос выбились из причёски и упали на лицо всадницы, рот чуть приоткрыт, веки опущены... да она спит! Повстречай её случайный путник, он бы немало удивился, ведь уже десять утра. Но на тихой дороге, ведущей к гасконскому городу Ажану, в этот час нет никого, и дремлющая на ровно рысящей лошади девушка остаётся незамеченной. Внезапно лошадь оступается...
  Почувствовав, что падаю, я в последний момент успела ухватиться за луку седла.
  "Неужели заснула?" - удивилась я, хотя удивляться было нечему. Уже второй день я не спала и почти не останавливалась. Дальше так продолжаться не могло. И я, и моя лошадь были измучены, мы обе чувствовали необходимость отдыха, хотя до Ажaна была пара миль.
  Остановившись на обочине, я привязала лошадь к дереву, и легла рядом, завернувшись в плащ.
  Проснулась от довольно неприятного ощущения - кто-то пристально смотрел на меня. Приоткрыв глаза, я огляделась. Рядом стоял хорошо одетый мужчина лет тридцати пяти и с изумлением рассматривал меня. Впрочем, сейчас я не могла вызвать другого чувства - прилично одетая дама, спящая в середине дня у дороги, неподалёку пасётся её конь, а до ближайшего города рукой подать. Согласитесь, редкое зрелище. Я едва не расмеялась, увидев, с каким недоумением разглядывает он открывшуюся картину, но сдержалась. Поднявшись, спокойно оправила платье и вопросительно взглянула на мужчину. Отвечая на незаданный вопрос, он заговорил:
  - Прошу прощения, мадемуазель, если помешал вам. Я хотел спросить, не могу ли быть чем-либо полезен вам.
  Голос показался мне знакомым, однако, боясь возбудить подозрения, не стала вспоминать и торопливо ответила:
  - Нет. То есть да, - вначале я хотела быстрее попрощаться и продолжить путь, но решила постараться узнать, кто он, и где мы могли встречаться. Кроме того, у меня появилась интересная мысль. - Я ехала в Люберсак, и, боюсь, немного заблудилась.
  - "Немного" мягко сказано. Вы в окрестностях Ажана.
  - Ажана?! Господь всемогущий! Сегодня я не успею доехать до Люберсака, лошадь моя устала, а в Ажане мне негде остановиться. У меня нет там знакомых, - глаза оттенка весеннего леса умоляюще глянули на него.
  - Отныне вы можете считать таковым меня.
  - Вы живёте в Ажане?
  - Нет, но собираюсь остановиться у приятеля, живущего в окрестностях. Уверен, он будет рад вам.
  - Не знаю, как быть. Мы незнакомы, и потом...
  - Я уже говорил, вы можете считать меня знакомым. Прошу меня простить, я не представился. Аббат д"Эрли, к вашим услугам всегда и везде, semper et ubique.
  - Анастасия де Сенти-Клер. Согласна воспользоваться вашими услугами где бы то ни было и избрать путь спасения души, который посоветуете вы. Однако не уверена, могу ли ехать к вашему другу. Его я не знаю, а с вами мы...
  - ...Уже знакомы. Поехав со мной, вы узнаете и моего товарища.
  - Боюсь, другого выхода у меня нет. Тем более это ненадолго.
  - Если вы готовы и согласны следовать за мной, почему бы не отправиться сейчас?
  - Хорошо.
  Я отвязала лошадь, д"Эрли галантно помог мне сесть в седло, затем вскочил на своего коня, и мы пришпорили скакунов.
   Дорогой я внимательно рассматривала спутника. При разговоре такой возможности не было, теперь же я могла спокойно составить мнение о нём. Аббат д"Эрли был мужчиной лет сорока, а не тридцати пяти, как показалось вначале, но выглядел моложе. По его виду никто не сказал бы, что перед тобой человек, отринувший радости земные во имя вечного блаженства, верный слуга церкви, направляющий заблудших овечек на путь истинный. Скорее напротив, он с лёгкостью сбивал их с этого пути. Он тщательно заботился о своей внешности, и не зря. Мой спутник был очень красив, но я не была ценительницей того утончённо-изящного вида красоты. Верно, он нравился многим женщинам и разбил сердце не одной прелестнице. За своё я была спокойна. Мне хватило взгляда на его белые холёные руки, чтобы презрительно пожать плечами.
  "Всё же интересно, как он меня находит? Вроде бы нравлюсь ему, - размышляла я, - хотя, может, и нет."
  Мы въехали в ворота небольшого, прогрессивно укреплённого по новой системе с рондолами замка. Такие новшества в этой глуши наводили на определённые соображения... Я не закончила мысль. Навстречу вышел мужчина немного моложе д"Эрли, очевидно, хозяин замка. Довольно высокий, с живыми выразительными глазами, тёмные волосы чуть с проседью на висках. Я едва успела рассмотреть его за те мгновения, пока аббат д"Эрли обменялся приветствиями со своим другом. Потом владелец замка бросил на меня удивлённый взгляд и тихо спросил моего спутника:
  - Кто она?
  - Мадемуазель де Сенти-Клер, я встретил её...мм... - он замялся, посмотрел на меня и продолжил, - отдыхавшей у дороги. Она ехала в Люберсак и заблудилась. Поскольку она никого не знает в Ажане, я взял на себя смелость пригласить её сюда. Ты, надеюсь, не против?
  - Конечно, нет, - ответил он, ничуть не удивившись, и добавил, обращаясь ко мне. - Я рад познакомиться с такой очаровательной дамой.
  С трудом вымолвив нечто подобающее, вроде "Сударь, вы льстите", я натянуто улыбнулась. Замешкалась я не от смущения, мне это несвойственно. Просто при его обращении ко мне... Едва он вышел во двор, мне показалось, мы знакомы. Прошло десять лет, он изменился, но не узнать его я не могла. Забудь я его внешность, голос напомнил бы мне. На минуту я перенеслась во время, когда мне было восемнадцать и я была безнадёжно глупа. Те годы прошли безвозвратно... Я не та, кем была прежде. Я переменилась, стала совсем другой; не сентиментальной глупышкой, красивой, уверенной молодой женщиной, умной, рассудительной и обаятельной. Я научилась идти к цели прямым путём, не колеблясь, и добиваться намеченного.
  Подумав о цели, я окончательно пришла в себя. Отбросив лишние размышления, я легко спрыгнула с лошади и подошла к хозяину замка. Он представился, хоть мог не делать этого. Я прекрасно помнила его имя. Он, видимо, не узнал меня. Тем лучше.
  Приказав слуге позаботиться о конях, он пригласил войти. Наступило время обеда, граф провёл нас в столовую.
  Стол был накрыт чудесно. При взгляде на него я почувствовала настырный голос желудка, напоминавший о том, что последней моей трапезой был завтрак, притом вчера. Пожалуй, сервировка не являлась роскошной, но я сумела бы оценить её, даже если бы не была голодна. Подобная мне давно не встречалась. И где я могла видеть такое? В жалких трактиришках, на захудалых постоялых дворах, или там, где жила раньше? Губы искривила горькая усмешка.
  Мы сели. Я старалась делать вид, будто сыта, что в моём случае нелегко, если с накрытого перед тобой стола доносятся аппетитнейшие запахи. По-моему, Наваррская кухня лучшая во Франции. Единственный способ отвлечься от еды - беседа, тем более разговор с новыми знакомыми входил в мои планы и по другой причине.
  - Господа, искренне благодарю вас: хозяина сего чудесного замка за радушие, проявленное к незваной гостье, и вас, господин аббат, за поистине христианское милосердие, побудившее вас помочь несчастной заблудившейся девушке.
  Услышав мои речи, оба изумлённо посмотрели на меня. Ответил граф де Бурс:
  - Мадемузель, ваша благодарность излишня. Скорее я должен выразить признательность Фортуне и моему другу за прелестную гостью.
  Я благодарно улыбнулась, а д"Эрли заметил:
  - Мадемуазель, вы - доказательство знаменитой сентенции про обманчивость первого впечатления.
  - Я? Почему же?
  - Встретив вас у дороги, я счёл... Надеюсь, вы не осудите меня строго за неприятное заблуждение?
  - Церковь предписывать прощать ближним их ошибки, а я праведная христианка. Кем я показалась вам?
  - Я думал о вас как об одной из множества мелкопоместных невежественных дворяночек, почти буржуазок, а теперь по вашей речи вижу, вы образованнее Маргариты Валуа.
  - Спасибо за столь приятные слова, однако я чувствую себя несколько неловко. Вы принимаете меня, говорите комплименты, сравнивая с учёнейшей и прекраснейшей из королев, королевой Наваррской, ничего обо мне не зная.
  - Вы не правы, - усмехнулся граф, - нам многое известно: вас зовут Анастасия де Сенти-Клер, у вас дела в Люберсаке, нет знакомых в Ажане и представления о географии Франции.
  - Мне остаётся лишь поблагодарить вас за остроумное использование полученных от меня сведений против меня же. Не страдая от избытка тактичности, вы не слишком мягко проехались по моим недостаткам: плохому знанию здешних дорог, человеческой природы и законов этикета. Вы также весьма любезно напомнили, что не приглашали меня. Благодарю за обед и урок. Прощайте. Я удаляюсь.
  Я гордо встала, словно собираясь уйти, но вмешался шевалье д"Эрли (называю шевалье, поскольку не могу воспринимать его как аббата, и он позднее неоднократно просил не звать так).
  - Мадемуазель Сенти-Клер, прошу простить моего друга за сказанное. Он, как видите, гасконец, и обо всём говорит с насмешкой. Его слова были не более чем шуткой.
  - У него милые шутки, - язвительно заметила я.
  - Извините, - ответил граф, - я не ждал, что это вас заденет.
  - Намёк на отсутствие у меня чувства юмора?
  - Нет, лишь просьба забыть случившееся, - он сказал эти простые слова так проникновенно... Мне не удалось возразить.
  - Если так, остаётся лишь простить вас. Тем более я понимаю ваши сомнения относительно того, что я, направляясь в Люберсак, нечаянно очутилась в Ажане. Вчера вечером я выехала из Шатору, но поскольку в этих местах была лишь во второй раз, притом в первый ехала со спутником и внимания на дорогу не обращала, то вскоре свернула не туда, ведь уже темнело. Поняв свою ошибку, я решила возвратиться не по дороге, а сэкономить время, поехав напрямик, однако заблудилась ещё больше. Вы будете смеяться, но я боюсь темноты. Оказавшись ночью неизвестно где, в одиночестве, - при этих словах на лицу д"Эрли мелькнула чуть заметная улыбка, - запутавшись, не зная куда ехать - дороги впереди не было видно - я пришла в отчаяние и заметалась из стороны в сторону, вскоре забыв даже направление, откуда ехала. Следовало задержаться и подождать рассвета, но я не думала ни о чём. Страх и глупое упрямство толкали меня вперёд. Всю ночь я плутала по незнакомым местам, к утру заметила дорогу. Не зная куда ехать, избрала путь направо. Я скакала сколько могла, но, измученная бессонной ночью, едва не заснула в седле. Чувствуя себя обессиленной, я решила прилечь. Теперь вам известно всё.
  В течение рассказа я заметила скептическую улыбку на лице де Бурса, в душе, вероятно, смеявшегося над неумением женщин ориентироваться на местности. Внезапно посерьёзнев, он отвечал:
  - Отнюдь. Вы подробно описали путь, но не упомянули, зачем вам нужно в Люберсак.
  - Любопытство...Нет ничего неприятнее и губительнее... - вздохнула я, зная способ доказать де Бурсу, насколько неприятны бывают последствия любопытства. - В Люберсаке живёт моя мать. Недавно я получила известие о поразившей её тяжёлой болезни.
  - Простите, я не знал.
  - Вы второй раз просите моего прощения, граф де Бурс. Вы неприветливы с новыми знакомыми, хоть называли меня очаровательной, - я кокетливо улыбнулась. Потом добавила далеко не игривым тоном, - дважды я прощала вас, но в третий раз не ждите снисходительности.
  - Постараюсь больше не говорить ничего, способного вас обидеть. Меньше всего ожидал я расстроить вас невинным вопросом.
  - Надеюсь, - ответила я с лёгкой улыбкой.
  Шевалье д"Эрли подумал: "Ecce femina ! Красавица не выглядела огорчённой или обиженный, её не назовёшь ранимой. Заметил ли де Бурс, с какой ловкостью она, по сути, приглашённая лишь из милости, в краткий срок стала хозяйкой положения? Но она вряд ли что-то знает и не сумеет помешать делу, которое привело меня сюда. Мадемуазель де Сенти-Клер весьма хороша собой, интересна. Её общество позволит мне приятно провести время до прибытия графа."
  Некоторое время мы молчали, отдавая должное вкусному обеду и превосходному вину. Потом де Бурс прервал молчание:
  - Мадемуазель, завтра вы уедите в Люберсак, и я буду жалеть только об одном.
  - О чём же?
  - Мы ведь больше не увидимся? Об этом я и буду жалеть.
  - Зависит от вас.
  - От меня? Я не знаю даже города, где вы живёте. Франция велика.
  - Я не говорила? В Париже.
  - Это меняет дело, - вмешался д"Эрли, - мы также скоро будем там.
  - Боюсь показаться нескромной: по какому делу вы туда едете?
  - Не бойтесь, нескромней, чем есть, вам не показаться, - усмехнулся д"Эрли.
  - Вы называете меня излишне любопытной, но кто настырно расспрашивал меня о причине, заставившей ехать в Люберсак?
  - Отнюдь не я. Вопросы задавал де Бурс.
  - Вы могли прервать его, а не ожидать с ехидством ответа.
  - Глядя в ваше лицо, я видел, вы ждёте вопроса.
  Услышав наглый ответ, я вспылила:
  - Конечно, мне хотелось лишний раз вспомнить о матери, умирающей вдали, пока я, из-за самонадеянности задержавшись в пути, сижу с вами, вместо того, чтобы спешить к ней. Я, радостно улыбаясь, жду случая поведать вам, что моя мать при смерти, - последнее я произнесла дрожащим голосом, глаза мои затуманились готовыми политься слезами - так показалось собеседникам.
  - Извините, я не хотел обидеть вас.
  - Зачем тогда говорите такие вещи? - в моём голосе слышалось сдержанное рыдание.
  - Прошу прощения, мадемуазель. Надеюсь, с вашей матерью всё будет хорошо. Помните, праведных людей смерть не должна огорчать, это путь в рай, к вечной жизни, не подверженной превратностям судьбы.
  - Amen. Словно проповедь читаете, - сухо отозвалась я.
  - Вновь умоляю простить меня.
  - Я прощу вас если вы никогда, слышите, никогда, не будете издеваться надо мной более.
  - Я вовсе не...- попытался возразить д"Эрли.
  - Я просила вас!
  - Клянусь, подобного не повториться.
  - Я прощаю вас, - ответила я гордо и величественно, словно королева, милующая подданного, окинув д"Эрли небрежным взглядом, при этом де Бурс едва сдерживал улыбку. Выдержав паузу, я продолжала, желая сменить тему. - Вы сказали, будто собираетесь в Париж. Где вы будите жить?
  - Точно не знаем, - отзвался де Бурс, молчавший в течение нашей с д"Эрли перепалки. - Однако по приезде мы зайдём к нашему другу, барону де Вермею, дом два по улице Пьер-о-Реаль. В Париже будем двадцать третьего. Не хотели больше ничего узнать? Спрашивайте, не стесняйтесь. Я к вашим услугам везде, от будуара до алькова, - произнёс он, подражая голосу и манерам д"Эрли и засмеялся. Шевалье нахмурился и с вызовом взглянул на своего товарища. Сама я с трудом сдержала смех, но, угадывая в шутке де Бурса оскорбительный намёк, приняла вид уязвлённого достоинства и холодно отвечала:
  - Без колкостей вам не обойтись.
  - В чём вы видите насмешку?
  - Вы не настолько глупы, чтоб не заметить. Ваши услуги мне не понадобятся.
  - Вы нашли что-то оскорбительное? Вы неправильно поняли, я старался проявить любезность.
  - Проявите, если перестанете держаться так, словно моё любопытство уступает вашему. Я давно сдалась и признаю ваше первенство в умении расспрашивать. Ваше неуёмная любознательность выражена ярче, чем у любой женщины.
  - А я признаю за вами первенство в умении победить собеседника в любом словесном поединке. Вас следовало назвать Никой.
  Слушая нас, д"Эрли рассмеялся. "Вот противники, не уступающие друг другу в красноречии, остроумии и упорстве. Лучше прервать поединок, пока не появились жертвы," - тихо заметил он и предложил:
  - Поднимем бокалы за нашу прекрасную гостью, Нику-победительницу!
  Мы выпили, и дальше беседа потекла плавно и мирно. Так ручей, низвергнувшийся бурным потоком с горных круч, неторопливо разливается по равнине. Мы говорили об охоте, погоде и моде. Едва я, желая узнать новости, завела разговор о политке, мои собеседники отчего-то замяли эту занимательнейшую тему. Периодически я дипломатично интересовалась об их жизни, целях поездки в Париж, но прямых ответов не получила.
  Я хотела уехать сразу после обеда, однако мои новые друзья напомнили, как я заблудилась вчера и убеждали не ехать на ночь глядя. До вечера было далеко, но я согласилась. Шевалье д"Эрли предложил сопровождать меня до Люберсака. Определённые причины заставляли меня отказаться от его общества.
  После обеда произошёл разговор между д"Эрли и де Бурсом; без моего участия, однако достаточно интересный. Я решила привести его здесь, чтобы читатель мог составить мнение о героях романа помимо моих софизмов.
  - Она действительно победила тебя в соревнование красноречия? Сомневаюсь. Ты поддался ей, не так ли? Почему?
  - Ты, знаменитый сердцеед, задаёшь мне такой вопрос? - усмехнулся де Бурс.
  - Было бы неплохо проучить самоуверенную мадемуазель.
  - Есть граница, в разговоре дворянина с дамой отделяющая остроумие от грубости. Я не хотел преступать её.
  - А она? По-моему, она быстро преодолела эту границу.
  - Тебе, Дон Жуану со стажем, должно быть известно, женщинам в споре разрешено немного больше, чем нам. Она много раз находилась у черты, но не преступила границ.
   Раздасадованнный, что ему не удалось поймать де Бурса, д"Эрли отвернулся. Потом, вспомнив кое-что, спросил:
  - Зачем ты спрашивал, где она живёт? В случае чего ты мог разыскать её через мать в Люберсаке. Хотя, по-моему, она сказала про умиращую мать чтобы уколоть тебя.
  - Именно. Хотелось знать, где разыскивать её. Некоторые моменты в её поведении подозрительны, - не могу утверждать, что он лгал, де Бурс - человек чести. Он слукавил по гасконской привычке. - А ты почему кинулся говорить ей, что собираешься в Париж? Имеешь виды на мадмуазель? Не скрывай, я вижу, так и есть.
  - Она ничего, - нехотя признался д"Эрли.
  - Значит, с парижской герцогиней покончено?
  - Не понимаю, о чём ты?
  - О прихожанке, муж которой заявлял, что предпочитает чтоб его жена была еретичкой, чем твоей духовной дочерью. Помнится, он вызвал тебя на дуэль и ты на три месяца уложил его в постель, а де Вермей приколол секунданта к стене.
  - Ах, ты о ней? Через три месяца муж встал и выслал бедняжку в провинцию, учредив над ней строгий надзор. О дуэли тебе рассказал барон?
  - Да. Не мог не похвастаться своим подвигом.
  - А твоё мнение о Сенти-Клер?
  - Как обо всех женщинах.
  - Перестань. Я признался тебе и рассчитываю на ответную откровенность.
  - Разве мне есть что скрывать?
  - Зачем тогда ты дал ей адрес барона?
  - Желал оказать тебе услугу.
  - Не верю. Похоже, ты увлёкся дерзкой, но чертовски соблазнительной девушкой.
  - Думай что хочешь, но для меня это дело лишь продолжение начатого двадцать лет назад. Мне некогда бегать за юбками, - пожал плечами де Бурс и вышел.
  После приведённого диалога шевалье разыскал меня и предложил прогуляться по саду. Мы обсуждали различные темы, затем разговор перешёл к личности де Бурса, чему в немалой степени способствовала я сама.
  - У меня ощущение, будто я его встречала.
  - Сомневаюсь. Он редко бывает в свете и едва ли забыл бы вас, независимо от мимолётности вашей встречи. Вы его с кем-то путаете.
  - Я тоже нечасто бываю в свете и наверное не ошиблась, - возразила я и прибавила с лёгкой грустью. - Вы сказали, он запомнил бы меня, но вы неправы. Вы, верю, не забудете меня, - заметили же вы меня на краю просёлочной дороги. Ваш друг, ручаюсь, завтра не вспомнит, как я выгляжу. Он и сегодня не замечал меня, только если хотел надо мной посмеяться.
  - Здесь вы неправы, лавровый венок победительницы словесной дуэли достался сегодня вам. Кроме того, вашу внешность забыть невозможно. Вы произвели неизгладимое впечатление на де Бурса.
  - Боюсь, вы говорите, желая польстить.
  - Ни в коем случае. Польстить вам нелеко, вы действительно обладаете редкими красотой и умом. Удивительно, что вы до сих пор не замужем. Я не ошибся?
  - Вы правы. Пока не замужем. Не понимаю, чему вы удивляетесь? - отвечала я и добавила полутаинственным, полушутливым тоном. - Быть может, я несчастно и безответно влюблена в человека, не отвечающего взаимностью и не глядящего в мою сторону.
  - Опять смеётесь?
  - С чего вы решили?
  - Вы не из тех, кто влюбляется всерьёз.
  - Внешность обманчивее первого впечатления.
  - Пусть, но невозможно поверить в неразделённость вашей любви. При вашей красоте исключено.
  - Прошу прощения, называя меня красивой, вы ошибаетесь. Я не красива, а хороша собой. То, что вы принимаете за красоту, на самом деле обаяние. Правда, - улыбнулась я, - оно часто полезнее красоты.
  - Так или иначе, вам достаточно лишь поманить, и любой мужчина будет у ваших ног.
  - Вы тоже? - рассмеялась я.
  - Я священник, моя дорогая, - усмехнулся он в ответ.
  - Есть разница? Священники те же люди.
  - Что ж, если на то пошло, быть может, я жду момента предложить вам руку и сердце, - сказал он с театральным апломбом.
  - О какой руке вы говорите, почтенный господин кюре? - засмеялась я.
  - Я сложил к её ногам руку и сердце, она отвергла их! Я не переживу этого горя! - у него был вид хорошего комедианта на сцене.
  Мы оба засмеялись.
  - Прекратите ломать комедию! - возмутилсь я, продолжая хохотать.
  - Totus mundus exercet histrionem
  Я тогда не вполне поняла его высказывание. Может, потому, что весь разговор воспринимала несерьёзно. Общение с д"Эрли кружило голову как искристое белое вино - вроде ничего особенного, но не успеешь оглянуться, а уже веселишься, потеряв бдительность. Внезапно осознала: он не теряет голову, при всей ловкости я не заставила бы его проговориться. Мне стало не по себе. Я легко могла забыть осторожность и наболтать д"Эрли лишнего. Верно сказал кто-то из древних: я засмеялся и стал безоружен. Решив впредь быть осмотрительней, я заговорила, меняя тему:
  - Вы утверждали, я не из тех, кто влюбляется. Боюсь, и вы к ним не относитесь.
  - Вспомните собственный ответ.
  - Нет правил без исключений.
  - Считайте меня исключением из числа бесстрастных людей.
  - Не уверена.
  Вдали раздался стук подков. Мой кавалер, услыхав этот звук, нетерпеливо оглянулся на ворота. Долго ждать не пришлось - через несколько секунд во двор въехал всадник.
  "Ну и ну. Не собрание ли у них?" - удивилась я, вслух заметив:
  - Ужинать, похоже, будем вчетвером.
  - Это наш друг, граф де Руа, - ответил на замечание д"Эрли.
  - Вы ждали его? Я не помешаю?
  - Неужели столь остроумная и обаятельная дама может кому-то помешать?
  - Откуда мне знать, вдруг у вас тайное общество? - пошутила я.
  Д"Эрли даже не улыбнулся, а испытующе, с едва уловимым подозрением посмотрел на меня и спросил:
  - С чего вы так решили?
  - Просто в голову пришло, - неопределённо махнула я рукой.
  - Пойдёмте, я познакомлю вас с графом.
  Новый гость понравился мне с первого взгляда. Это был красивый мужчина лет сорока пяти по виду гораздо моложе своих лет. Редкостно правильные черты его лица указывали на высокое происхождение. Глаза у графа были голубые, ясные, лицо величавое, руки белые, тонкие и красивые, но мускулистые. Любой вмиг угадал бы в нём прирождённого дворянина. Так в дорогом скакуне издали видна порода. Больше всего меня привлекла открытость в лице и взоре, выдававшая человека, не привыкшего ко лжи.
  "Странный день, - размышляла я. - Я узнала де Бурса, голос д"Эрли показался мне знакомым, и теперь..." Черты лица графа напомнили мне другого человека, хоть имя я слышала впервые.
  "Встреча давних знакомых десять лет спустя. Притом, похоже, о моей личности здесь никто не догадывается."
  Между тем вечерняя тьма опускала крыло на этот солнечный уголок Франции. Последние лучи заката не в силах были бороться с наступающим вечером. Вместе с ней пришла пора ужина, и де Бурс пригласил нас в столовую. О чём разговаривали, не запомнила. Де Бурс был необычно молчалив. Меня не покидало ощущение, что лишняя я. Разговор шёл вяло, часто прерывался, и ничуть не напоминая весёлую пикировку за обедом или пикантно-игривую прогулку с д"Эрли. Впрочем, и я предпочитала молчать. Было о чём подумать. Но я постоянно ловила себя на чувстве, что думаю не о том, о чём следует. Годы суровой жизни не научили меня управлять эмоциями.
  "Интересно, что за разговор произошёл бы здесь в моё отсутствие? Узнать невозможно, остаётся лишь гадать."
  "О чём они думают? Тоже не узнаешь," - думала я. Признаваясь откровенно, меня волновали мысли одного из них. Он зовётся Шарль Ангерран. Не скажу, чьё имя. Со временем догадаетесь.
  После ужина я, погружённая в размышления, отправилась гулять по саду. Я знала, здесь меня не потревожат, а мне следовало привести мысли в порядок. Но минуты шли, не принося ясности в нестройный рой планов, сопоставлений, расчётов, анализов, воспоминаний. Перед глазами стремительно проносились неясные картины прошлого, смутные образы будущего. Тишина и прохлада парка не приносили облегчения, мысли принимали вид лихорадочного бреда. Охватив рукой ствол дерева, склонив голову к его шершавой коре, я пыталась осмыслить происходящее, сделать выводы. Умиротворяющая сила, исходящая от всех творений природы, успокоила меня.
  Внезапно чья-то рука легла мне на плечо, и это прикосновение вернуло на полгода назад. Сжав кисть в кулак, я резко развернулась, собираясь врезать наглецу, но увидела не пьяную ухмыляющуюся морду, а милую улыбку графа де Руа. Да, нервы ни к чёрту не годятся... С другой стороны, нельзя усилием воли выбросить последние годы жизни. Независимо от настоящего, прошлое вечно будет преследовать.
  С трудом оторвавшись от невесёлых размышлений, я обратила взгляд к графу, не понимая, зачем поздним вечером он пришёл сюда. Разыскивал меня?
  Де Руа без предисловий спросил:
  - О чём вы думали за ужином, мадемуазель?
  Такого я ожидала меньше всего. Следовало удивиться, почему он вдруг обратился ко мне с этим вопросом, но то ли я не пришла в себя после горьких воспоминаний, то ли не могла лукавить с графом, как с д"Эрли, ответила просто:
  - О чём могла я думать? Мы разговаривали.
  - Это мы разговаривали. Ваши мысли были о другом.
  - Откуда вы знаете? - вырвалось у меня. Де Руа действовал на меня странно, заставляя отвечать искренне, оттого ли, что и сам не умел лицемерить? Я вовремя по-правилась. - Точнее, почему вы так думаете?
  - Трудно не заметить, если на вопрос "Давно вы живёте в Париже?" отвечают "Уеду завтра утром".
  Я покраснела, не зная, чем ответить. Лгать ему не могла, сказать правду тем более. Заметив моё замешательство, граф неожиданно спросил:
  - Так вы думали о нём?
  "Час от часу не легче! О ком о нём?" - в недоумении воскликнула я. К счастью, следующую мысль "Господи, он знает!" сдержала про себя.
  - Мне следует назвать его имя? - поинтересовался граф.
  - Не надо, - я поняла, кого он имел в виду. - Как вы догадались?
  - Вы второй раз задаёте мне похожий вопрос. Могу ответить, как на первый.
  - Что такого я сказала?! - ужаснулась я, пытаясь припомнить, что ещё ляпнула.
  - Ничего. Хватило взглядов, замеченных, кстати, не одним мной. Правда, я один заметил, к кому они обращены.
  - Умоляю, никому не говорите об этом.
  - Обещаю. Сказать о таком было бы бесчестно.
  Помолчав, спросила:
  - Думаете, у меня есть шанс?..
  - Могу лишь сказать: у него никого нет.
  Больше он не произнёс ни слова, я тоже. Разговор оборвался, и, побыв со мной полчаса, де Руа ушёл. После я долго гуляла, думая о своих делах, но мысли не складывались. Общение с де Руа заставило меня ощутить всю свою лживость, порочность души, отвратительность замысла. Особенно по сравнению с искренним, благородным, безыскуственным и прямым графом. Мою жалкую душонку как кинжалом резануло не то забытое ощущение, не то смутное, далёкое воспоминание: я когда-то была такой же - чистой и простой, светлой и естественной. Несмотря на откровенность де Руа я не забыла о своём грязном, мерзком плане. Отвечала, стараясь не выдать себя, спрашивала, помня о выгоде. Мой план - отражение моей сущности. Таков и мир, где недавно жила я.
  Презрение к себе переполняло, и понадобилось немало времени, чтобы успокоиться, убедить себя в правоте принятого решения.
  Два часа спустя я, изнурённая, вернулась в замок. Поздно, я собиралась лечь. Подходя к своей комнате, увидела Шарля, вошедшего в дверь напротив. Меня он не заметил.
  Раздевшись, я вспомнила о записке, написанной перед ужином. Я хотела передать её во время трапезы, случая не представилось, и я спрятала её в рукав. Неприятно вспоминать о ней сейчас, после всех размышлений, но выхода нет. Обуваться не хотелось - долго, притом я с таким наслаждением стащила грубые, разбитые, просолённые океаническими водами сапоги, и снова их натягивать... Пробегусь босиком. Завернувшись в простыню, тихо скользнула из спальни, отыскала слугу и приказала отнести записку. Адресовано послание было де Бурсу и содержало строки:
  Сударь, я вынуждена извиниться за свою резкость, тем более настоящим победителем в споре были вы, а меня назвали Никой из одной любезности. Кажется, я вела себя почти грубо. Но вы вывели меня из равновесия словами об алькове. Согласитесь, было не слишком тактично. Надеюсь, вы не думаете серьёзно обо мне такие отвратительные вещи? В противном случае я поспешила с извинением.
  ваша гостья
  
  Писала я отнюдь не из вежливости. Моё поведение сегодня было частью плана. Неприятного, но отступать поздно. Довольно философии! Завтра утром я должна выглядеть неотразимо, а ночные бдения сказываются на лице не лучшим образом.
  
  * * *
  Наутро провела час или два в саду с Шарлем. Мило болтали, он расточал комплименты моей красоте, но в голосе его я не слышала того, чего ждала.
  Позавтракав, отправилась в путь. Я имела две недели плюс отсутствие определённого плана. Но начало, пусть не блестящее, было положено.
  Подумав об этом, я пришпорила лошадь и понеслась вперёд. Четырнадцать дней не вечность, Париж далеко.
  
  * * *
  Десять дней спустя я в Шартре - городке в двадцати лье от Парижа. И план, хоть не идеальный, появился.
  Дело в том, что я рассказала моим дворянам свой парижский адрес. Естественно, вымышленный, поскольку я не живу во Франции. Оставалось обратить ложь в правду, поселившись в названном доме и ждать. Положение осложняли предполагаемые важные дела моих знакомых в Париже, это могло отвлечь их. Неожиданно меня осенила интересная идея. Они должны будут встретиться с товарищем, а если встреча не состоиться, у меня появиться возможность осуществить задуманное. Мысль рискованная, почти безрассудная, но я увлеклась ей, а в случае успеха быстро осуществила бы свою цель. Были способы безопаснее помешать встрече Ажанских знакомым с их парижским другом, и давно я не действовала столь неосмотрительно, но, решившись, я не собиралась отступать.
  Глава II
  
  Пускай же ввек сердечных ран
  Не растравит воспоминанье.
  Прощай, надежда; спи, желанье;
  Храни меня, мой талисман.
  (Пушкин)
  
  Сегодня двадцать третье. Прошло ровно две недели со дня моего появления в замке неподалёку от Ажана. Надеюсь, новые друзья, или, вернее, старые знакомые, окажутся точны и приедут, согласно обещаниям, сегодня.
  "По моим расчётам, они уже должны быть здесь. Не могла я ошибаться, - размышляла я. - Отчего их нет?"
  С детства я не выносила ожидания, и с возрастом эта черта лишь усилилась. Сегодняшний день не стал исключением.
  Взволнованая, я бродила из по комнате, то подходя к часам, то выглядывая наружу. Время тянулось мучительно медленно, ждать было невыносимо. Следовало отвлечься, но я не могла ничем заниматься, думая об одном. Я пыталась читать, но книга, новая поэма Шекспира "Венера и Адонис" , принесшая ему славу и известность - произведение весьма хорошее и довольно забавное, не помогла. Изданная на английском, языке, известном мне не хуже родного, поэма была непонятной, буквы казались неразборчивей арабской вязи и не желали складываться в слова, а, прочтённые, звучали бессмысленной тарабарщиной, содержание ускользало. Несмотря на попытки сосредоточиться на тексте, я не могла избавиться от настойчиво звенящей мысли: "Где же они? Почему не едут?"
  Отбросив бесполезную книгу, я нервно вскочила, подбежала к окну. Улица пуста. Ни души не было видно, сколько не вглядывалась я, пытаясь глазами пронизать её из конца в конец. Был полдень, но ни звука не доносилось из-за приотворённых окон. Тишина в пустом доме была даже непроницаемее уличной. Я стояла, почти высовываясь из окна, настороженно прислушиваясь к окружающему молчанию. Внезапно раздался какой-то звук. Негромкий, но я вздрогнула. Потом облегчённо и разочарованно вздохнула: в конюшне заржала Белочка, моя лошадь. В роскошном особняке, принадлежавшем ранее важному и надменному, не блиставшему умом дворянину, мы были одни.
  Я больше не могла переносить гнетущее ожидание и пошла к конюшню седлать Белочку. Я собиралась к южным воротам. Узнать, не проезжали ли там интересующие меня дворяне.
  
  * * *
  Когда я, сидя часом ранее в будуаре, уже начинала нервничать, трое мужчин резвым аллюром въехали в Париж, известный религиозной щепетильностью и нетерпимостью к ереси. В город, двадцатью годами ранее омытый кровью тысяч французов, безжалостно вырезанных своими соотечественниками. То был день святого Варфоломея, резню устроили католики, призывавшие братьев во Христе ходить к мессе. Эти трое были здесь в 1572 году, роковой ночью, растянувшейся на три дня. Сейчас никто из стражи или проходивших мимо людей не угадал бы в весело болтающих дворянах очевидцев тех ужасных событий. Но они помнили. И с улыбками обсуждали дело, связанное, подобно всей их жизни, с теми тремя днями.
  - Давно мы не были в Париже, - заметил первый.
  - Теперь нам придётся задержаться здесь, - отвечал ему второй.
  - Прекрасный город Париж, только не остаться бы тут навсегда, - усмехнулся третий.
  - Однажды мы этого избежали, а ведь жарко тогда пришлось.
  - Да, радушные парижане никак не желали отпускать гостей.
  Вы, наверное узнали в триумвирате людей, так пламенно мною ожидаемых. Въехав через Сент-Антуанские ворота, они направились на улицу Пьер-о-Реаль. В сорока футах от дома Љ2 они заметили слугу барона де Вермея.
  - Что-то случилось, Берлье? Или де Вермей не может нас дождаться? - пошутил д"Эрли.
  - Ничего серьёзного, господа, - ответил слуга, - просто господин барон сменил адрес.
  - Почему, что произошло? - встревоженно удивился де Руа.
  - История это необыкновенная, но не беспокойтесь, хозяин обо всём вам расскажет.
  - Так веди нас к нему, - нетерпеливо распорядился де Бурс.
  - Затем я и здесь. Ожидая вашего приезда, господин барон приказал подождать вас и проводить к нему, едва вы приедите, - в голосе слуги звучала величайшая почтительность к своему господину и осознание собственнной значимости.
  "Де Вермей нисколько не изменился. Так же тщеславен и преисполнен гордости от своего титула и "важности" сыгранной им роли в судьбе государства," - улыбнулся де Бурс.
  - Вот именно, а не кормить бессмысленной болтовнёй, как ты делаешь уже битых пять минут, - резко заявил он.
  - Позвольте, сударь, вы... - воспротивился Берлье.
  - Довольно разглагольствовать, время не терпит, - оборвал де Бурс.
  Они поехали на Монмартр, куда переселился барон де Вермей.
  Тот ждал их, и, радушно приветствовав друзей, провёл в столовую - был почти полдень, следовательно, имелись основания немедленно приступить к обеду. Истиный гурман, барон не задумывался о смысле выражения: есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть. Однако даже ярый сторонник этой истины усомнился бы в её правоте, попав на трапезу к де Вермею. Нынешние его гости таковыми не были, и после длительного переезда сумели оценить искусство поваров своего друга.
  Обед приближался к естественному завершению, когда де Бурс заговорил:
  - Ты так внезапно переехал... Мог предупредить нас заранее. Приедь мы парой дней раньше, вообще бы не встретились.
  - Естественно, я бы предупредил вас, однако я не планировал менять место жительства.
  - Тогда не понимаю, - сказал граф де Руа. - Берлье говорил о необычной истории, но я не придал его словам значения.
  - История необыкновенная. Четыре дня назад ко мне пришла девушка, - барон сделал паузу.
  "Необычайность ситуации бросается в глаза", - вполголоса сострил, де Бурс. Шевалье д"Эрли усмехнулся.
  - Она представилась баронессой де Ла Свентильер и попросила меня продать дом. Я, разумеется, отказался. Она умоляла меня согласиться, обещая заплатить любые деньги. К счастью, о деньгах беспокоиться мне не приходится, однако я спросил, почему ей так нужен дом. Она отвечала, что особняк некогда принадлежал её семье и купить его было последней волей умирающей матери. Закончив говорить, она заплакала, так было тяжело ей вспоминать. Я не был уверен, но она почти встала передо мной на колени... Я не мог быть чёрств к бедняжке и продал дом с полной мебилировкой буквально даром. Сразу же я купил новый и со вчерашнего дня живу тут.
  - Странно, - задумчиво произнёс де Руа. - Кроме моей семьи ни одна фамилия не могла утверждать, будто дом когда-либо был их, исключая... Как выглядела та женщина?
  - Очень высокая, стройная. Лица я не видел, на ней была маска.
  - Узнал бы её?
  - Наверное. Но разве только по голосу. У неё...как это называют?.. Сопрано. Высокий, звонкий и чистый. Она будто не говорила, а пела.
  - Может, ещё что? Возраст, цвет волос? - расспрашивал де Руа.
  - Молодая, не старше двадцати. Должно быть, девятнадцать. Волосы были убраны под шляпку.
  - Ты её знаешь? - обратился к графу д"Эрли.
  - Нет. Вспомнилась одна девушка, едва ли она, - помолчав, добавил. - Странная история. Создаётся впечатление, что баронессе срочно понадобился тот дом. Зачем?
  - Может, хотела помешать нашей встрече? - предположил д"Эрли.
  Вдруг де Бурс, о чём-то вспомнив, воскликнул:
  - Друзья, мы забыли о мадемуазель Сенти-Клер!
  - Верно, и она будет искать нас на улице Пьер-о-Реаль.
  - Кто она, эта мадемуазель? - спросил де Вермей.
  - Наша знакомая, - ответил д"Эрли и вкратце рассказал обо мне.
  - Как быть? - озадаченно спросил барон. - Не поселиться же Берлье у ворот моего бывшего дома?
  - Может, отправить его к баронессе и попросить передать Анастасии, когда она появится, твой новый адрес? - предложил д"Эрли.
  - Лучше я поеду сам, - вмешался де Руа. - Заодно взгляну на баронессу.
  - Я с тобой, - сказал де Бурс.
  Де Вермей распорядился оседлать коней. После того, как слуга доложил об исполнении, де Руа и де Бурс поехали к теперь уже моему дому.
  Я вывела кобылу из стойла и собиралась уезжать, но меня остановил стук копыт, раздавшийся с восточного конца улицы. Напутствуемая интуицией, я в очередной раз подбежала к воротам. Сейчас я не ошиблась и, узнав де Бурса, поспешно вышла на улицу. Я заметила удивление, отразившееся на его лице при виде меня.
  - Что вы здесь делаете? - пробормотал он.
  - Я? Стою. А что? - я не сразу пришла в себя от их приезда и того, что их двое вместо троих.
  - Нет, ничего, - ответил де Бурс, тоже растерявшись.
  Граф, напротив, встрече не удивился, и спокойно приветствовал меня:
  - Рад видеть вас, мадемуазель...
  - Взаимно, сударь, - торопливо вставила я.
  - ...тем более наша встреча явилась для меня неожиданностью. Я полагал, особняк принадлежит баронессе де Ла Свентильер.
  "Им всё известно! - мелькнула ужасная мысль. - Но такое не могло произойти! Я ведь всё рассчитала!"
  К моему счастью, им было известно немногое, только я не подозревала этого.
  Времени раздумывать не было. Я холодно и нагло ответила:
  - Для меня неожиданностью явилось известие, что домом владеет некая баронесса с труднопроизносимым именем, а не ваш друг де Вермей, как вы утверждали. Господа, вы дали мне адрес, но не понимаю, зачем? Если не хотели видеть меня, могли не называть вовсе. Не обязательно было выставлять меня надоедливой дурой.
  - Сударыня, вы обвиняете меня во лжи? - возмутился де Руа.
  - Понимайте как хотите, - отрезала я.
  - Я дворянин, честь обязывает меня быть правдивым, - отвечал граф, сдерживая ярость.
  - Вы знали, кому принадлежит дом, но утверждали, будто ваш друг живёт там. Это ли не ложь?
  - Простите, мадемуазель де Сенти-Клер, я назвал вам адрес, - вмешался де Бурс, прежде молчавший.
  - Один лжец стоит другого, - я пренебрежительно пожала плечами и с горечью произнесла. - Я верила, вам приятно моё общество.
  - Поверьте, это так.
  - Факты доказывают обратное.
  - Вы не даёте объяснить, - запротестовал де Бурс.
  - Нечего объяснять, ясно без того.
  - Позвольте мне...
  - Хорошо. Говорите, если вам есть, чем оправдаться. Не увиливайте, не распространяйтесь о чести, скажите правду, сколь бы неприглядна она не была.
  - Так случилось, барон де Вермей, две недели назад проживавший здесь, позавчера продал особняк мадемуазель де Свентильер, о чём мы не знали... - де Бурс пересказал частично известную мне историю. Я слушала внимательно, особенно вторую часть, поскольку первую знала лучше него. Меня интересовало дальнейшее, и не из любопытства.
  Де Бурс закончил, и де Руа, поверивший искусно сыгранному мной возмущению, добавил:
  - Если бы не де Бурс, встреча могла не состояться. Именно он напомнил о вас.
  Удивлённо взглянув на де Бурса, я сказала, чувствуя глубокую признательность:
  - Думала, вы позабыли меня на следующий день после отъезда.
  - Вы видите, нет.
  Я благодарно посмотрела на него, взгянула в карие глаза... на миг почудилось, в них блеснул долгожданный огонёк... просто ответила:
  - Спасибо вам.
  Он долго смотрел в мои серо-зелёные глаза, заглянул в душу, угля чернее. Не разглядев её глубин, де Бурс спросил:
  - За что?
  - Вы знаете.
  Он понял.
  Я могла быть спокойна.
  
  * * *
  Мы поехали на улицу Монмартр. Меня представили де Вермею.
  Сколько-то времени я провела у барона. Мы обсуждали инцидент с покупкой дома, вернее, предположения, связанные с личностью и причиной действий загадочной баронессы. Дискутировали мои друзья. Я, зная гораздо больше их, предпочитала отмалчиваться, вмешиваясь, если гипотезы принимали опасный оборот.
  - Думаю, за сведениями следует обратиться к самой баронессе, - простодушно заметил де Вермей.
  - Можно, конечно, обратиться, - усмехнулся де Руа, - но вряд ли нам соблаговолят ответить. Едва ли она признается во лжи, тем более скажет правду.
  - Почему вы решили,что она соврала? - удивилась я.
  - Особняк, купленный баронессой, принадлежал моему отцу, графу де Шароли. После его смерти я продал особняк де Вермею. Исконный владелец, я знаю, что до моего отца никто не владел домом.
  Я лишилась дара речи. Дом Љ11 сразу показался знакомым, но, занятая переездом, я не вспоминала минувшее. Не могла я предположить, что граф де Шароли продал дом, тем более не могла угадать его смерть. Он хоть был не молод, отличался завидным здоровьем.
  Представьте мои чувства, когда я узнаю: де Шароли убит, а де Руа его сын. О последнем я должна была догадаться. Хотя в течение моего короткого пребывания в Париже десять лет назад молодой граф отсутствовал, он очень похож на отца. Те же глаза, голос, манеры...
  Я непременно узнала бы графа, стоило на секунду воскресить в памяти те месяцы. Я предала забвению связанное с прошлым, вернувшись во Францию, сосредоточилась на будущем и предстоящей...
  Отразились ли на лице охватившие меня мысли? Скорее нет. Собеседники, не обращая внимания, вернулись к прерванному обсуждению.
  Граф де Руа обратился ко мне:
  - Сударыня, вы, раз заходили в дом, видели баронессу. Не опишите ли её внешность?
  Вздрогнув, я оторвалась от раздумий.
  - Что? Ах да... Вынуждена разочаровать, я не общалась с баронессой. Приехав туда, я спросила привратника о господине де Вермее. Узнав, что он не живёт там, решила поговорить с хозяйкой дома, надеясь понять, в чём дело. Меня впустили, баронесса собиралась принять меня. В последний момент я заметила, что подъехали вы и вышла получить объяснения.
  - А, вот как вышло!
  Известие о смерти де Шароли потрясло меня, всколыхнуло давнее, забытое, тяжкое... Чувствуя потребность в одиночестве, я не могла оставаться, особенно с ними. Ответив де Руа, я сославшись на дела, уехала.
  Я пустила лошаь в галоп и вскоре за поворотом увидала крышу своей новой крепости. Это чудесное место с мирной и невинной наружностью, однако построенное очень удобно. Дом стоял, окружённый высокой решёткой, однако любопытствующий взор, заглянув за неё, увидел бы лишь густые деревья. С улицы при всём желании невозможно было увидеть первый этаж дома или происходящее вокруг него, зато изнутри открывался прекрасный вид на панораму за оградой. Интересная особенность, учитывая цель моего приезда сюда, очень нравившаяся мне, и бывшая, верно, не случайной.
  Вернувшись домой, я оценила сегодняшний день. В целом складывалось прекрасно. Мне чертовски везло, но в глубине души был привкус горечи.
  "Отчего?" - изумилась я. - "Всё замечательно, лучше, чем можно было предположить. Неужели причина в смерти Шароли? Я недолго его знала, но успела полюбить."
  Вспомнив де Шароли, увидела перед собой и образ другого, к кому испытывала сходные чувства...
  День пролетел незаметно. В комнате царила полутьма. Выглянув в окно, я удивилась лучам солнца, розоватым светом отражавшимся на западе.
  Вздохнула. Как могла я сразу не узнать этот дом? Я провела в нём не день, и пережила такие чувства!.. Десятилетием раньше отсюда любовалась я закатом, а мысли были... Мысли были как у всякой восемнадцатилетней девчонки. Увлечённая проблемой покупки, в суете переезда я не всматривалась внимательно. Зачем я купила этот дом? Его стены помнят заговоры и интриги безрассуднее моих переживаний и поступков. Зачем та же мебель в комнате для гостей, где я жила? Почему дом не изменился? Де Вермей, обожаюший пышность, роскошь, заменяющие ему изящество, отчего-то не изменил обстановку дома. Этот дом, свидетель безумств моей юности, кажется, готов стать немым укором моему решению, чувствам. Говорят, у домов, как у людей, своя душа. Должно быть, душа особняка Шароли враждебна мне, ведь я...
  Могла ли я поступить иначе? Любовь была убита, сердце должно быть полно, хоть чем... Отчаяние вынудило меня на тот шаг. Отчего умирают люди, отчего он умер?
  Грудь сдавили боль тоски, сдежанное рыдание. Я судорожно вздохнула.
  Довольно! Темнеет, пора лечь. Сон не раз спасал меня от горьких мыслей, нелёгких воспоминаний. Прошлое для меня полно острой боли. Придёт пора, я с улыбкой вспомню радости последних лет, далёкая юность забудется. Сейчас рана слишком свежа, недавнее горе слишком глубоко.
  Я легла. Завтра предстояло посетить де Вермея. Я обязана хорошо выглядеть.
  Глава III
  
  Зачем в святое мы играем,
  На душу принимая грех,
  Зачем мы сердце разрываем
  За деньги, радость, за успех?
  (Гафт "Театр")
  
  - Необходимо выяснить точнее, где его держат.
  - Это легко. Сложнее будет вытащить его.
  - Верно, это самое трудное. Однако следует заранее решить, как поступить потом.
  - Не стоит заглядывать так далеко в будущее. Calamitosus est animus futuri anxius . Сначала предстоит осуществить первую часть замысла.
  Диалог этот продолжадся уже минут пятнадцать. Четверть часа де Руа и д"Эрли обсуждали дела в библиотеке де Вермея и почти столько я стояла за дверью, сгорая от желания узнать, кто сей загадочный "он". Мы были одни, не считая слуг. Де Бурс с бароном уехали час назад. Наверное, следовало проследить за ними, это могло дать лучшие результаты, чем подслушивание. Однако они могли меня заметить. Притом сюда я добиралась пешком, не одалживать же было скакуна из конюшни де Вермея. Иногда тянуло пройтись по городу, но теперь я жалела, что прибыла не верхом.
  Хочу объяснить, почему я оказалась в щекотливом и рискованном положении шпионки. Сегодня, согласно плану, зашла к моим друзьям. Мы весело болтали в гостиной второго этажа, пока барону и де Бурсу не пришлось куда-то уехать. По чуть заметной натянутости разговора и нетерпеливым переглядываниям графа с шевалье я догадалась об их желании поговорить наедине. Вежливая и деликатная, какой следует быть светской даме, я поняла, что мешаю им, попрощалась и ушла. Из гостиной. За воротами особняка однако не появилась.
  Подобно большинству знатных особ - в том наше единственное сходство - я любопытна. Меня интересовало, не станут ли они обсуждать мою персону. Незаметно вернувшись к гостиной, я стала слушать.
  К моему величайшему разочарованию, оттуда не доносилось ни звука. Прождав пару минут, я решилась заглянуть внутрь. Комната была пуста. Подгоняемая неуёмным любопытством, я стала их разыскивать и вскоре услышала голоса, доносящиеся из библиотеки. Подойдя к плотно закрытой двери, я приложила ухо к замочной скважине.
  Я рассчитывала услышать их мнение обо мне, а наткнулась на интригующую тайну. Естественно, осталась. Положение было опасным, меня могли обнаружить в любую минуту, и слышимость плохая, но уйти, бросить, не попытавшись разгадать, тайну, я не могла.
  "Не это ли дело привело их в Париж?" - спрашивала я себя. - "Попробую разузнать."
  Меня посетила оригинальная мысль. Не обдумав, поспешила осуществить её. А ведь у меня был опыт таких "гениальных" идей...
  Бесшумно отойдя на десять шагов, я закричала:
  - Господа, вы здесь?
  Не дожидаясь ответа, направилась туда, стараясь топать погромче.
  Распахнув дверь, я с радостной улыбкой вошла.
  Д"Эрли и де Руа молчали, напряжённо глядя на меня, в глазах их ясно читалось: "Мы заняты. Шли бы вы отсюда, мадемуазель".
  Я недоумённо смотрела на них, не произнося ни звука. Стараясь сохранять спокойствие, д"Эрли обратился ко мне.
  - Вы что-то хотели, уважаемая мадемуазель?
  - Ничего особенного, - ответила я беспечно, не замечая их едва не враждебных взглядов, холодного тона д"Эрли и возмутительного обращения.
  Уважаемая мадемуазель! Полчаса назад я была ему "милой Анастасией". Если д"Эрли проявляет ко мне неприязнь, свойственную де Руа, как заговорит последний?
  - Зачем-то же вы пришли сюда, - начал выходить из себя д"Эрли
  - Разве я не могла прийти просто так? - наивно изумилась я. И, боюсь, услышала скрежет зубов шевалье.
  "Однако он человек с характером, - удивлённо отметила я, - вспыльчивым и надменным. Удивительно, я считала он милый и галантный, но уступчивый cavalier."
  "Галантный, конечно," - фыркнула я. Судя по всему, шевалье пытался справиться с горячим желанием собственными руками вышвырнуть меня за дверь, и граф разделял его чувства. Моя вежливая улыбка действовала не лучше, чем плащ тореадора на быка в корриде. Решив не испытывать их терпение, я отвечала:
  - Помните, шевалье, мы с вами, заходили в библиотеку, обсуждая поэму того англичанина, Шекспира... Я тогда забыла на софе сумочку.
  - А, вы за этим, - облегчённо вздохнул де Руа, подавая названный предмет гардероба. Опасаясь, что я останусь, добавил:
  - Теперь вы можете уходить. Я прикажу слуге проводить вас.
  "Да он меня выгоняет! Ну, господин граф, вы пожалеете!" - мысленно возмутилась я.
  - Не трудитесь, господа, не заблужусь, - нагло усмехнулась я. Потом взяла сумочку, развернулась и, выходя, небрежно бросила:
  - Прощайте!
  Они не задержали. Я вышла не оглядываясь.
  Надеюсь, моя речь произвела надлежащее впечатление. Это предстояло выяснить.
  Поведение де Руа и д"Эрли доказывало значимость их тайны. Шевалье, обычно милый и услужливый, не вышел бы из себя без серьёзной причины. О Руа я судить не могла. Едва не до конца жизни он оставался загадкой для меня. Думаю, он являлся одним из последних потомков легендарных shevalier sans peur et sans reproche , пример истинного дворянского благородства. Более в моей жизни люди такого склада не встречались, за исключением одной женщины.
  Тайна их определённо заслуживала внимания. Стоило побыть тут ещё и послушать. Maybe, я сегодня узнаю всё. Но не обидеться после оказанного приёма невозможно. Я понимала шевалье д"Эрли и де Руа, но оскорблёная гордость вынуждала уйти. Пусть по крайней мере так подумают они. Иначе я показала бы себя не светской дамой.
  Поскольку моё происхождение было далеко от дворянского, я не чувствовала себя возмущённой или оскорблённой. Общеизвестно, женская жажда познания не имеет границ, препятствовать ей невозможно. Я была женщиной со всеми характерными чувствами, и любопытство заглушило природную вспыльчивость.
  Кроме тайны интересовали их намерения по отношению ко мне. Вы помните, я говорила д"Эрли и де Бурсу свой адрес, и шевалье с графом де Руа вполне могли нанести визит с извинениями.
  Я спустилась во двор. Подходя к воротам, невзначай кинула взгляд на дом и заметила колыхание штор в окне второго этажа. Господа не поверили и решили лично убедиться в моём уходе.
  Это встревожило. Неужели я играла недостаточно искусно, и у них возникли сомнения?
  Не оглядываясь, вышла за ворота и неторопливо направилась в нужную сторону. Пройдя шагов двенадцать, остановилась и быстро огляделась. Улица безлюдна.
  Особняк барона ограждала железная решётка: высокая, зато с пятью вызолоченными перекладинами.
  Вновь взглянув на улицу, такую же пустынную, подошла к решётке, подобрала юбку и в десять секунд перелезла не хуже, чем по лестнице. Правда, я разорвала подол об остриё, но в сумочке имелась иголка с нитками. Я рассчитывала зашить платье перед уходом.
  Незаметно приблизившись к дому, обошла его и, найдя приоткрытое окно, проникла внутрь. Тихо поднялась и заняла прежнее место у дверей.
  Уходя, я неплотно закрыла дверь и сейчас слышала гораздо лучше
  - Похоже, она обиделась, - заметил де Руа.
  - Конечно. Ты буквально выставил Анастасию.
  - Я растерялся. Не нравится мне мадемуазалеь де Сенти-Клер. И наше дело мне неприятно, слишком напоминает измену.
  - Иного пути нет. А насчёт Анастасии ты неправ, она милая девушка.
  - В отношении с женщинами у тебя богаче опыт, - де Руа усмехнулся. - Поговорим о ней позже.
  "Ничего себе! - вознегодавала я. - Обидели несчастное, слабое существо и сразу забыли!"
  Узнать о делах поважнее, заставивших их проявить возмутительное безразличие ко мне, я не успела. Приехали де Бурс и де Вермей.
  "Пора уйти", - поняла я. Однако осуществить мудрое решение не успела. На лестнице раздались лёгкие шаги де Бурса и тяжёлая поступь де Вермея.
  "Господи, как быть?!" - в смятении думала я, подбегая к окну. Прыгать со второго этажа не хотелось.
  Дверь в малую гостиную начала открываться... Теперь, даже решись я прыгать, поздно...
  Вдруг заметила бархатные портьеры до пола. Не раздумывая, спряталась за них. И вовремя. В комнату одновременно вошли: слева д"Эрли и де Руа, справа де Вермей и де Бурс.
  - Вы быстро, - заметил д"Эрли.
  - Узнать было несложно. Наши предположения оправдались, - отвечал де Бурс.
  Я надеялась, они вернутся в библиотеку, и я займу прежнее место. Мне не везло.
  - Обсудим дела потом, я голоден как волк, - предложил де Вермей.
  Прочие согласились. Барон приказал накрыть стол здесь.
  Единственное, устроенное у де Вермея со вкусом - кухня. Сейчас это обстоятельство отнюдь не приводило меня в восторг, скорее я была склонна его проклинать. Я сгорала от желания услышать новости, привезённые бароном и де Бурсом. Стиснув зубы, я преисполнилась терпения, справедливо полагая, что и обильнейшая трапеза должна однажды кончиться.
  За час я успела испытать все прелести положения. Ноги болели, любопытство мешало ждать с философским спокойствием. Постепенно физические муки, особенно голод (я не успела позавтракать) изгнали нравственные. Я приняла мужественное решение покинуть укрытие при первой возможности.
  Обед продолжался. Я поверила в тяжесть греха чревоугодия и поклялась более не грешить подобным образом. Полная осуждения, глядела я на де Вермея, грешащего по неведению. С моего места представал вид на барона, поглощающего аппетитнейшего барашка.
  "Д"Эрли сидит рядом и позволяет свершаться такому!" - ужасалась я. Хотелось отвернуться, но я боялась выдать себя. На д"Эрли надежды не было. Господин аббат в благочестивом молчании дегустировал прекрасное выдержанное вино.
  Насытившись, де Вермей поинтересовался:
  - Мадемуазель давно уехала?
  Д"Эрли поперхнулся бордо 1574 года. Я возликовала.
  Мне удалось изменить позицию и вместо барона я имела счастье созерцать шевалье д"Эрли и графа де Руа. С удовлетворением отметила я замешательство, появившееся на их лицах после невинного вопроса де Вермея.
  "Жаль, отсюда не видно де Бурса. Как он отреагирует, если шевалье и граф расскажут, что прогнали меня. Де Бурс вроде неравнодушен ко мне," - раздумывала со злорадной улыбкой.
  - Ты имел в виду Сенти-Клер? - осторожно уточнил д"Эрли.
  - Кого же ещё? - удивился де Вермей.
  - Ушла... гм... не слишком давно, - замялся д"Эрли
  Хозяин дома не заметил его смущения. Де Бурс был проницательнее.
  - Она не просила ничего передать?
  - Нет.
  - Не сказала, когда заедет в следующий раз?
  - Нет.
  - Не приглашала к себе?
  - Нет.
  - Что она вообще говорила перед уходом?
  - Сказала, что у нас, наверное, свои дела и она не хочет мешать, - д"Эрли не хотел говорить правду, но не решался на ложь. Возможно, его сдерживало присутствие де Руа.
  - Просидев час, она вдруг решила, что у вас могут быть свои дела?! - изумился де Бурс
  Было в его словах нечто для меня оскорбительное, но восприняла я их спокойно. На правду не обижаются.
  - Это допрос?! - возмутился д"Эрли. - Почему тебя так интересует эта женщина? Ты её едва знаешь.
  - Просто хочу понять, что ты скрываешь, - хладнокровно парировал де Бурс.
  - Де Бурс прав, - неожиданно вмешался де Руа, - необходимо рассказать.
  Д"Эрли не возразил, и де Руа поведал произошедшее, ни словом не отступясь от истины.
  Стоя за шторой, я с удовольствием слушала его, наслаждаясь смущением д"Эрли - зрелище весьма приятное после его недавнего высокомерия. Даже де Руа, явно недолюбливавший меня, чувствовал себя крайне неловко.
  Я не сумела выяснить их тайну, зато узнала об интересе де Бурса ко мне и о том, что хитрый, расчётливый д"Эрли, вёл себя в моём обществе иначе, нежели с прочими женщинами.
  Смущение де Руа, беспокойство обо мне де Бурса, особое отношение д"Эрли говорили о моей неординарности, обаянии, умении произвести неизгладимое впечатление.
  Впрочем, я отвлеклась на самовосхваление, а полтора часа назад вела себя полной дурой. Притом предстояло выяснить ещё одно обстоятельство.
  - Проявили вы себя, друзья мои, не лучшим образом, - подвёл итог де Бурс. - Однако памятуя о темпераменте мадмуазель, могу вас понять. Она кого угодно поставит в неловкое положение.
  - По-моему, она просто милая и красивая девушка, - возразил де Вермей. - Необходимо извиниться перед ней.
  - Почему бы не нанести ей визит?
  Услышав его, я почувствовала себя нехорошо.
  - Отличная идея! - обрадовался де Вермей. - Где она живёт?
  - Улица Пьер-о-Реаль, дом... чёрт возьми! Забыл номер дома, - ответил д"Эрли.
  Мне стало лучше.
  - Я тоже не помню, - вздохнул де Бурс.
  Мне стало совсем хорошо. Де Руа не было, когда я сообщала адрес.
  - Что же делать? - растерянно спросил де Вермей.
  - Мадемуазель, кажется, дворянка. Возможно, она бывает в свете? - отозвался де Руа.
  - Уверен, она высокого происхождения, это заметно по её речи. Она великолепно знает латынь! - ответил де Вермей.
  Я едва сдержала смех. Мои уроки латыни ограничивались прочтением в юности исторических романов, в основном Александра Дюма. Очевидно, латынь не стояла в ряду языков, знакомых милейшему барону.
  Улыбка, скользнувшая по лицу де Руа, подтвердила мои умозаключения.
  - Так или иначе, её должны знать. Давайте расспросим знакомых, - предложил де Бурс.
  - Есть более важные дела, не забывай, - возразил де Руа.
  - Навести справки не займёт много времени, - неожиданно возразил д"Эрли. - Мы вели себя крайне бестактно и обязаны принести ей свои извинения. Поступить иначе будет недостойно.
  Остальные согласились и, обсудив, к кому обратиться в ближайшие дни, наконец перешли в библиотеку.
  Воспользоввшись случаем, я покинула ненадёжное убежище. Не хотелось опять испытывать удачу. Игра не стоила свеч. Тайну четвёрки друзей смогу узнать позже, а если меня застукают - прощай, мой план! Цель, заставившая меня приехать в Париж, отодвинется за пределы обозримого будущего.
  Вышла через окно. К разнообразным акробатическим трюкам мне не привыкать.
  Отыскав тихий уголок сада, зашила платье, потом прокралась к ограде, огляделась. Подождала, пока симпатичный всадник в сером плаще на породистом жеребце проедет. Видя, насколько пристально он смотрит в сторону особняка, я спряталась за дерево. Личность его заинтересовала меня. Дорогой скакун указывал на хорошое происхождение или достаток. Скромный плащ говорил о противоположном. Едва ли он только приехал - конь выглядел недавно выведенным из стойла. Необычным было и поведение всадника, ехавшего словно гуляя, однако постоянно бросавшего цепкий взгляд на дом. Я боялась быть замеченной и вышла, лишь когда он скрылся за поворотом улицы.
  Ловко преодолев решётку, через несколько секунд я находилась вне особняка де Вермея.
  Неторопливым прогулочным шагом вернулась я домой. Мне было о чём подумать, у себя я продолжала размышления.
  Особенно занимали три вопроса, не имевшие отношения к исходной цели. Первое - неужели д"Эрли увлёкся мной? Затем - как познакомится с дворянами, через которых мои друзья собрались разыскать меня? Наконец: куда ездили де Бурс и де Вермей?
  
  
  
  
  
  Глава IV
  
  Она сначала обожжёт,
  Как ветерок студёный,
  А после в сердце упадёт
  Одной слезой солёной.
  
  И злому сердцу станет жаль
  Чего-то. Грустно будет.
  Но эту лёгкую печаль
  Оно не позабудет.
  (Ахматова "Песня о песне")
  
  Я припомнила дворян, чьи имена упоминались моими друзьями. Никто из тех людей, к счастью, ранее не встречался со мной. Самое время познакомиться с парижским дворянством!
  Следовало подумать, как лучше устроить встречу. Довольно необдуманных поступков! Я натворила предостаточно глупостей. Стоит продолжить в том же духе, исход моего замысла предрешён.
  Я решила определить свои достоинства и недостатки, способные повлиять на дальнейшие события. Приятнее начать с преимуществ.
  Я умна, миловидна, обладаю прекрасной фигурой и неплохим чувством юмора. На свете всё относительно, но перечисленное более или менее соответствует действительности. Чуть не забыла - у меня мелодичный голос.
  Кроме прочего, я дворянка, двери в свет должны открыться мне.
  Перейду к особенностям моего, по выражению де Бурса, темперамента. Я бываю чересчур язвительна и прямолинейна, стараюсь настоять на своём, временно превращаясь в стерву. Нередко я действую спонтанно, подчиняясь пришедшей на ум идее или эмоциям и слишком часто рискую. В будущем я должна стать мягче и рассудительнее. Неразумно рисковать ради опьяняющего чувства опасности (давно, почти в другой жизни, я называла это ощущение "поднять уровень адреналина в крови").
  Второе препятствие представляло прошлое, но его опасности избежать легче. В Париже есть двое, знавшие меня раньше, но они забыли. Чем я жила в последние десять лет, никому здесь неведомо. Даже если кто из прежних знакомцев объявится в городе и встретит моих новых друзей, я больше не Александр и не Александра...
  Сладко звучало то имя в предрассветной тиши, нарушаемой мерным шумом океана. Произнесённое любимыми устами, оно было дороже громких титулов, я не променяла бы его в те часы и на "ваше величество". Отчего мне не дано выбирать?!
  Бессмысленно углубляться в прошлое. Дело не терпит. Предстоит немало совершить для настоящего и будущего.
  Оставался вопрос, прямо не связанный с моим планом, но хотелось решить и его.
  Куда ездили де Бурс и де Вермей? Зачем д"Эрли, де Руа и де Бурс собрались в замке под Ажаном и вместе поехали в Париж? Кого обсуждали в библиотеке? Перечисленные события явно связаны важной, тщательно скрываемой тайной. Какой?
  Её выяснение не входило первоначально в мои намерения, но противоречие, заложенное внутри, непобедимое стремление выявить сокрытое вопреки всему, заставило рискнуть. Вдруг обладание тайной поможет в исполнении непростой клятвы? Любые сведения полезны. Нельзя пренебрегать преимуществом, приходящим со знанием.
  Я непременно должна разгадать их тайну. Сейчас мне известно слишком мало, чтобы делать выводы, и вряд ли я узнаю нечто новое в ближайшие дни. Они сами не расскажут, я... У меня пока слишком мало влияния на них. Единственная возможность - слежка за особняком де Вермея - безрассудно опасна, меня наверняка заметят. Пока меня подозревает только де Руа, но если у него появятся доказательства, боюсь, остальные повернутся против меня.
  "Покупка этого дома была опрометчивым шагом и поставила меня в трудное положение," - вздохнула я. - "Хотя не она стала причиной недоверчивости де Руа. Он был напряжённо-внимателен с момента нашей встречи. Достаточно вспомнить расспросы в саду замка. Он был с самого начала насторже. Это говорит о многом. Правда, к концу беседы, когда я притворилась влюблённой, он поверил. Встреча у ворот особняка Шароли позволила ему догадаться о моих намерениях. Мне удалось заговорить ему зубы, но недоверие осталось. На его поддержку рассчитывать нечего."
  Жаль терять такого союзника, но, делая вид, будто становишься на его сторону, вести за его спиной двойную игру невозможно. Граф быстро заметит фальш.
  "Перейдём к де Вермею," - продолжила я анализировать. - "Тщеславен, наивен, простодушен, обладает здравым смыслом. Последнее удивляет, но сомневаться не приходится. Ко мне барон относится с приязнью обычного мужчины к хорошенькой женщине. Считает образованной дворянкой, милой девушкой, приятной собеседницей. В немногом он прав."
  Улыбнувшись холодно и жёстко, я углубилась в высокомерные рассуждения. Подумайте, ведь моё превосходство имело основой лишь подлый замысел, который они, люди внутреннего благородства, не могли заметить. Я не в состоянии произнести в оправдание священное слово, повторявшееся бессоннными ночами. Не могу назвать отвратительную цель - увидеть страдания человека, почти не знавшего меня - словом, которым столько честных людей объясняло право на жестокость и кровопролитие.
  Я не произнесу это. Не могу поверить: неужели я задумала такую низость?! Куда исчезла добрая, отзывчивая девушка, десять лет назад у этого окна мечтавшая о любимом? Имеет ли право коварная тварь, занявшая её место, внешне так похожая на неё, носить её имя?
  Поздно сомневаться, поздно искать совесть во тьме души... Решение принято.
  "Совесть, милосердие, воспоминания, катитесь ко всем чертям!" - вскричала я, запустив в стену лежавшей поблизости книгой.
  Успокоившись, размышляла дальше:
  "Де Вермей. Необходимо поговорить с ним наедине. Постаравшись, я вытяну у него сведения о друзьях, их намерения, их тайну. К сожалению, де Вермею известно немногое.
  Д"Эрли, уверена, знает всё, but my darling vicer хитёр, как лисица и лукав, как змей-искуситель. Вряд ли я что-нибудь выведаю у него. Он явно неравнодушен ко мне, но шевалье, человек трезвого рассудка, не позволит чувствам возобладать над разумом. С ним нужно быть осторожнее. Хотя он едва ли усомнится во мне, тем более чувствуя себя виноватым после ссоры.
  Наконец, де Бурс. С ним сложнее. Он по-гасконски умён и проницателен. Однажды он заглянул мне в душу. Не угадал ли он моего прошлого? Сумею ли обмануть его? Боюсь, с ним придётся трудней, чем с де Руа. Однако де Бурс относится ко мне хорошо. По-иному, нежели его друзья."
  Остаток дня я провела в думах о де Бурсе. Его поведение напоминало Ричарда - имя, незнакомое читателю, но сейчас я не настроена объяснять кто такой Ричард, и какое место занимал он в моей жизни. Скажу лишь - важное.
  Ричард, море и я. Другая я... Грустные, тоскливые воспоминания. Вспоминать Париж, Францию и ту - ещё Анастасию, не Александру - тяжелее. Это вызывает сильнейшую боль, горшую скорбь, чем Ричард и Алекс.
  Пожалуй, Александра - одно из моих имён - лучше, чем эта новая, вернувшаяся из небытия Анатасия. Анастасия с исковерканной душой, окаменевшим сердцем, превратившейся в нечто страшное совестью.
  Нет, хватит терзаний! Поздно, жребий брошен, я уже ступила на путь. Я не та, кем была раньше, прежняя Анастасия не вернётся никогда, пора забыть её. Отступив, я буду не просто малодушной, я стану клятвопреступницей.
  Я выполню задуманное, пусть это будет стоить жизни - мне или другому.
  Прочь трусливые сомнения. Я иду по дороге, откуда нет возврата!
  
  * * *
  Утром двадцать пятого сентября я позавтракала, оделась и, отметив необходимость подыскать горничную, отправилась на прогулку. Куда, сказать сложно. Я знала имена дворян без адресов. Вчера, поглощённая борьбой с прошлым, я не задумалась над этим. Победив мучительные воспоминания, можно целиком отдаться проблемам настоящего.
  Итак, куда? Меня осенило - в церковь. Вчера я сочла бы за святотатство использовать храм, хоть и католический, средством для очередного шага к моей цели. Я освободилась от предрасудков.
  Лучше выбрать небольшую. Не зная, как развернутся дальнейшие события, не хотелось заводить излишне обширные знакомства. Вспомнилась небольшая церквушка Сен-Жермен-Л"Оксеруа. Спросив у прохожих дорогу, поспешила туда. Я собиралась познакомится с любым дворянином и через него попытаться выйти на нужных людей.
  Когда я вошла, священник читал проповедь. Людей было удивительно много, но я сразу нашла подходящего. Им стал со вкусом одетый мужчина лет тридцати, симпатичный, главное, сидевший в одиночестве. Показалось, я где-то встречала его. Это ощущение посещало не в первый после возвращения во Францию, пока не обманув.
  Пройдя, села справа от него, не переставая украдкой разглядывать. Порывшись в памяти, я вспомнила его. Рядом со мной был странный всадник, проезжавший вчера мимо особняка де Вермея и косившийся на дом с явным интересом. Определённо, я сделала правильный выбор.
  Проповедь была затяжной и скучной. Выбранного мужчину нимало не занимало её содержание. Зевая, он оглядывался по сторонам, пока священник, гнусавя, что-то нудно втолковывал благочестиво внимавшим прихожанам. Мой сосед продолжал рыскать взглядом по зале, пристально всматриваясь в лица присутствовавших. Внезапно, увидев стоявшего у входа высокого скромно одетого мужчину в тёмном плаще и низко надвинутой шляпе, объект моих наблюдений вздрогнул, опустил глаза и уже не оборачивался.
  Проповедь становилась всё скучнее, священник - настырнее.
  "Если остальные служители этого прихода таковы, могу предсказать будущее Сен-Жермен-Л"Оксеруа не хуже Сивиллы. Уверена, проветание церкви не грозит, равно и популярность у прихожан," - думала я, стараясь не слышать противный голос проповедника, отдающийся у меня в ушах. - "Почему столько народа? Я чего-то не поняла или сегодня исключительный день."
  Мужчина вновь начал рассматривать окружающих, но осторожнее, стараясь не привлекать внимания. Посмотрев вправо, он встретил мой взгляд. Я обворожительно улыбнулась. Он тоже улыбнулся и пересел ближе. Я вознаградила его новой выразительной улыбкой.
  Мы переглядывались и улыбались до конца проповеди. Сидели, жаль, не рядом, и поговорить не могли. Когда священник благословил людей, мы одновременнно поднялись. При выходе он подал мне святой воды, я поблагодарила. Мы вместе вышли.
  Мы шли молча. Я с любопытством огляделась, надеясь определить причину храмового оживления.
  Я не часто прихожу к нелестному выводу о своих умственных способностях. Но случается. Что, по-вашему, можно увидеть, покинув достопамятную обитель, откуда загремел условленным сигналом набат 24 августа? Великолепно, пройти мимо Лувра, и называть с редкостным апломбом квартал захолустьем! Вероятно, напыщенный петух в рясе из плеяды лучших парижских богословов. Ясно, почему гуляка, остановленный мной за справкой о маршруте к Герману Оксерскому разве не постучал по лбу.
  "Fully," - пробормотала я сквозь зубы, поскольку до сего мгновения Сен-Жермен-Л'Оксеруа было для меня синонимом захудалой церквушки.
  - Разрешите переспросить, мадемуазель?
  Решив не повторять нелестный эпитет, воспользовалась случаем начать общение:
  - Сударь, мы случаем не знакомы? - спросила я, мило улыбаясь.
  - Не думаю. Вас забыть невозможно.
  - Ваши речи можно принять за комплимент.
  - Однако это истинная правда.
  - Сударь, каким бы ни было ваше имя, вы весьма галантны. Сказанное вами вызывает на мысль, словно я вам понравилась. Возможно, я делаю чересчур смелые выводы из ваших слов, вызванных, должно быть, простой любезностью?
  - Не думайте так, сударыня. Вы необыкновенно красивы и нравитесь мне.
  - Благодарю, сударь. Чтобы вы не думали, будто я отношусь к вам иначе, представлюсь. Виконтесса де Сенти-Клер.
  - Я, прекрасная виконтесса, дабы у вас не возникло мысли, что у меня есть причины хранить инкогнито, также назовусь. Моё имя виконт де Соле.
  - Очень приятно.
  - Вы живёте в Париже?
  - Нет, я родом из провинции. Но полтора месяца назад переехала сюда.
  - Откуда вы? Простите моё любопытство, вас сложно принять за провинциалку.
  - Счесть ваши слова любезностью или комплиментом?
  - Вам решать. Однако вы не ответили.
  - Из Гаскони, - я решила рискнуть.
  - Из Гаскони? - изумился виконт.
  - Вас удивляет чистота речи? - усмехнулась я.
  - Нет, другое. Вы католичка, а в Гаскони живут в основном протестанты, - судя по голосу, он придавал ответу большое значение.
  - Что же? - я насторожилась.
  - Ничего, - холодно произнёс он.
  Из-за его тона я не нашлась, чем ответить. Я лихорадочно пыталась решить, как поступить дальше.
  "Почему ему так важен вопрос веры?" - задумалась я. - "Неужели протестант? Рискну, должно мне наконец повезти."
  - Простите меня.
  - Вы ничего не сделали, - ответил виконт, отчуждённо глядя сквозь меня.
  - Именно. Я должна признаться. Вы католик и считаете меня католичкой, но ошибаетесь, - я опустила глаза, изображая раскание.
  Он пристально посмотрел, продолжая молчать. Это пугало. Я ошиблась, он католик? Мучительно долго ждала я его ответа, с каждой секундой убеждаясь - он католик, удача вновь продемонстрировала мне спину.
  "Проклятье! Сколько можно?!" - я до крови закусила губы.
  "Доигралась," - скользнула в подсознании ехидная мысль. - "Осторожней надо действовать. Дёргали тебя за язык?"
  - Мадам, я не ослышался, вы протестантка?!
  В его голосе звучала радость. Я сильнее сжала губы, сдерживая довольную улыбку. Риск - дело благородное.
  - Кем ещё я могу быть? - я придала голосу горечь и вздохнула.
  - Вы могли сказать раньше, я ваш единоверец.
  - Вы протестант?! - радостно воскликнула я.
  - Да, да. Но тише, мадмуазель. Уйдёмте быстрее, кричать такое около церкви неблагоразумно. Люди оглядываются на нас.
  - Да, виконт, пойдём. Скоро наша правая вера восторжествует, но сейчас рано.
  Мы заторопились прочь, тем более добрые парижане, слышавшие наши восклицания, стали угрожающе посматривать на нас, цедя сквозь зубы, что пора вздёрнуть ещё пару еретиков.
  Через минуту мы ушли далеко по улице Кон, и я с приятной улыбкой заговорила:
  - Я думала, в Сен-Жермен-Л"Оксеруа ходят одни католики.
  - Я думал также, - усмехнулся мой спутник.
  - Я вошла, надеясь избавиться от преследовавшего меня подозрительного типа.
  - Высокий немолодой мужчина в длинном плаще, стоявший у входа?
  - Откуда вам известно?
  - Встречались...- виконт мрачно усмехнулся и сменил тему. - Мадемуазель, мы в двух шагах от моего скромного обиталища, не почтите ли его своим присутствием?
  Говорил он с изысканной вежливостью того времени. Отказывать не было повода.
  - С радостью, господин виконт. Правда, мы мало знакомы...
  - Нас объединяет вера.
  "Объединяет ли?" - мысленно засмеялась я. - "Я вовсе не протестантка и не утверждала этого."
  За обедом мы обсуждали судьбу "нашей" веры, вернее, политику. Постаравшись, я припомнила важные исторические события конца XVI века. Соответствующим образом выведя и обосновав их собеседнику, я буквально поразила его эрудицией и логикой.
  В нашей дискуссии не было лёгкости, непринуждённости, весёлого смеха, шуток, игривости, неизменно сопутствовавших встечам с д"Эрли, де Бурсом, де Руа, де Вермеем. Не было и дерзости, насмешек, порой приводивших меня к холодному молчанию, порой к вспышкам гнева.
  Я вздохнула. Мне не хватало этих моментов, придававших разговору остроту и особую прелесть. Те люди, идя на смертельный риск - я догадывалась, их предприятие такого рода - находили силы для шуток, не останавливая мысли на одном. Они умели рисковать. Не кидались безрассудно навстречу опасности, излишне не осторожничали. Я преклонялась перед ними, умеющими ставить жизнь на карту без страха, азартно. Во мне неизменно вызвали восхищение храбрые, решительные, находчивые.
  Обсуждение политики с де Соле было серьёзным, сдержанным, рассудительным и... скучным. Мои попытки кокетства словно о крепостную стену разбивались о невозмутимое спокойствие де Соле. Настоящий пуританин! Наивная, я считала, протестантское учение распространилось во Франции вследствие политических разногласий. Хотя, возможно, мне попалось исключение из общей массы.
  Обсуждение продолжалось. Войдя во вкус, я едва не высказала прогноз Франции на ближайшее столетие. Сдержавшись, начала рассуждать о вероятности эдикта, впоследствии названного "Нантским" по городу, где Генрих IV его подписал. Я заявила о неизбежности издания документа. Изложив главные положения, я окончательно покорила виконта.
  Близился вечер. Заметив, сколько времени я провела у де Соле, я извинилась за затянувшийся визит и, невзирая на возражения виконта, собралась уйти.
  Я стояла у дверей, когда он пригласил меня на приём, устраиваемый его другом-протестантом. Поломавшись приличия ради, я согласилась.
  - В честь чего устроен приём?
  - В честь нашей истинной веры, - торжественно ответствовал он.
  Я чуть не прыснула. Вид у него был забавным, слова нелепыми и смешными. Сдержавшись, я с доступно серьёзной миной благоговейным голосом отвечала:
  - Раз так, буду непременно.
  Записав адрес и время, я ушла, на прощание одарив де Соле пленительным взглядом.
  "Виконт - первый знакомый мне гугенот, преданный вере, а не исповедующий её корысти ради, - думала я. - Вот каковы истинные пуритане. В окружении Ричарда я видела английских кальвинистов, если подобные люди вообще верят в Бога. Не думала, что протестанты чем-либо отличаются от католиков. Де Соле - пример обратного. Или исключение, подтверждающее правило."
  Я не ломала над этим голову, без того хватало проблем. Приятель де Соле, устраивавший завтра торжество, был из дворян, упоминавшихся де Руа. Почём знать, не придётся ли пару дней спустя выслушать извинения от де Руа и д"Эрли?
  Встреча с де Соле навела на мысль, объяснявшую мрак над тайной моих Ажанских знакомых. Если их друзья протестанты, устраивающие празднества в честь "нашей правой веры", то... Родившееся предпложение было смелым. Завтра увижу, не подтвердится ли оно. Если на "приёме", являющимся, скорее, тайным собранием, будут мои друзья, я права. В пользу моей догадки говорила встреча де Руа, д"Эрли, де Бурса на территории, недавно именовавшейся Наваррским государством.
  Однако если де Руа, де Бурси и де Вермей протестанты, чем объяснить их дружбу с д"Эрли?
  "Де Руа протестант наверняка, достаточно вспомнить его отца. Трое гугенотов и католический священник. Оригинально. Хотя чего не бывает на свете? - подумала я с неожиданной весёлостью. - Вдруг аббат д"Эрли окажется пастором? Я ни разу не видела его служащим мессу."
   Я рассмеялась.
  Шутки в сторону. Если мои друзья - протестанты, многое проясняется. Тайну, окружающую их действия, нетрудно понять. "Нантский эдикт", разрешивший свободу вероисповедания гугенотам вне Парижа, будет подписан в 1598 году. Сейчас поддерживающий реформированное учение формально находится вне закона и подвергается определённой опасности. Правда, Генрих скоро станет королём, однако Париж ещё не стоил ему мессы (сомневаюсь, что он вообще это скажет) и самоубийство - заявлять о несогласии с позицией церкви.
  Ясно также, почему де Руа продал дом после смерти отца. Причину смерти Шароли, участника большинства заговоров против династии Валуа, отыскать нетрудно. Тем более после Варфоломеевской ночи он продолжал жить в Париже.
  Если счесть моих друзей протестантами, легко отыскать ответ на любые вопросы. Слишком. Горький опыт научил меня избегать лёгких путей. Порой и умные ошибаются.
  Глава V
  
  Пока огнями смеётся бал,
  Душа не уснёт в покое.
  Но имя бог мне иное дал:
  Морское оно, морское!
  
  В круженье вальса, под нежный вздох
  Забыть не могу тоски я.
  Мечты иные мне подал бог:
  Морские они, морские!
  
  Поёт огнями манящий бал,
  Поёт и зовёт, сверкая.
  Но душу бог мне иную дал:
  Морская она, морская!
  (Цветаева "Душа и имя")
  
  Утром я проснулась рано и в отличном настроении. Солнце сияло не ярче меня. Мне приснилось нечто чудесное: де Бурс с... Лучше не рассказывать пока. Если поведаешь заветную мечту, может не сбыться.
  Я сочла сон счастливым предзнаменованием. Размышляя о скором достижении цели, принялась за домашние дела. На повестке дня стоял вопрос о расширении штата прислуги. Один слуга, нанятый после покупки у де Вермея дома, был. Честный парень за умеренную плату исполнял обязанности конюха, кучера, садовника, привратника. Звался он кстати не Фигаро, а Жак. Требовались горничная, кухарка и кто-либо ещё.
  Одевшись, я позвала Жака - узнать, не знает ли он кого подходящего для работы у меня.
  - Моя кузина Мари три дня назад приехала из провинции. Уверен, она согласится работать у вас, госпожа виконтесса.
  - Сколько лет сестре?
  - Девятнадцать, сударыня.
  - Замужем?
  - Нет, госпожа виконтесса.
  - Не называй меня госпожой виконтессой, я предупреждала.
  - Прошу прощения, сударыня.
  - Что умеет твоя кузина?
  - Мари - мастерица на все руки, она может стать вам горничной.
  - Решу без твоих советов. И спрашивала не о том. Впрочем, увижу. Она скромна?
  - Что вы имеете в увиду, мадмуазель?
  - Не то, о чём ты думал.
  Жак покраснел.
  Я рассмеялась, угадывая отношения, связывающие его с сестрой.
  - Меня интересует, не сплетница ли твоя сестрица. Предположим, она узнает мои секреты. Не разболтает ли?
  - Нет, сударыня, не думайте. Мари верно хранит чужие тайны.
  - Надеюсь. Иначе дело закончится для неё неприятно. Передай, расчётом я не ограничусь. Кстати, то же к тебе.
  - Конечно, сударыня. Буду немее могилы.
  - Хорошо. Для тебя.
  - Вы слишком плохо думаете обо мне, - вид у него был оскорблённый.
  - Ни в коем случае, - криво усмехнулась я. - Приведёшь сестру сегодня. Мы поговорим и решим, устраиваем ли друг друга.
  - Когда прикажите идти?
  - Сейчас, и быстро. Лошадей накормил?
  - Да, сударыня.
  - Писем не приносили?
  - Прошу прощения, сударыня, забыл, приносили.
  - Сразу надо сообщать.
  - Виноват, сударыня, обещаю, больше не допущу...
  - Меньше слов, больше действий. Неси письмо, потом за сестрой. Жду через час.
  Жак сбегал за письмом.
  Сев у окна, я осмотрела печать. Не вскрывали. Оттиск на воске выглядел знакомым, чей я не припомнила. Развернула.
  Пробежав глазами первые строки, я радостно улыбнулась. Несомненно, сегодня счастливый день. Писала давняя знакомая - Элли д"Эрлион. Я вспомнила, где встречала печать. Любуясь в нашу последнюю встречу медальоном Элли с огромным топазом на крышке, я заметила необычный герб, выгравированный сзади. Геральдику я отчасти знала, но её герб ввёл меня в недоумение.
  Прочтя, я просияла. Элли с детьми вновь собиралась посетить Париж. Она намеревалась приехать двадцать девятого и купить дом на улице Бюсси - номер не уточнила. Я подумала, не договорилась ли она заранее с кем-то из домовладельцев.
  "Как Элли узнала мой адрес? - задумалась я. - Хотя имея дело с ней, я не должна удивляться. Мои планы ей известны, могла просто отправить кого-нибудь осведомиться здесь о виконтессе де Сенти-Клер."
  Элли была моей лучшей подругой, я любила её. Она дважды спасла мне жизнь. Я в определённой степени дорожу жизнью. Приезд подруги обрадовал меня и возможностью посоветоваться о плане действий. Я надеялась на её совет. Мне необходимо было поделиться с кем угодно своими переживаниями.
  Мелькнула мысль: "Может, она затем и приезжает?"
  Со времени моего появления во Франции Элли встречалась мне в труднейшие моменты. Не раз приходилось решать почти Гамлетовский вопрос: жить иль не жить? В те минуты появлялась она и советом помогала мне.
  "Ах, Элли, Элли, - беззвучно взмолилась я, - приезжай скорее, помоги. Тяжело мне сейчас!"
  Однако я засиделась. До вечера нужно выбрать из моего скромного гардероба платье для приёма.
  Едва я встала, постучали. Жак вернулся с сестрой.
  После недолгого разговора я приняла её на должность горничной. Мари была обычной провинциальной дурочкой и меня устроила. Когда я спросила её о брате, Мари покраснела и отвечала, что не настолько хорошо его знает. Её смущение говорило о противоположном. Я заявила, что близость их знакомства меня не интересует, важнее быстрое выполнение приказов и сдержанность в разговоре обо мне - неважно с кем. Мари покраснела больше прежнего и чуть слышно произнесла: "Да, сударыня". Затем я объяснила её обязанности, назначила плату и, дав мелкие поручения, отослала.
  "Она во всяком случае не станет вмешиваться в мои дела, - решила. - Достаточно даже при её недостатках."
  Потом я разобралась с финансами - легко, благодаря предусмотрительности Ричарда. Страшно представить, какой была бы моя судьба, не повстречайся мы в 1582 году. Что за жизнь у меня может быть без него?
  Вовремя собравшись, спустилась во двор. Карета запряжена, Жак сидит на козлах. Назвав адрес графа де Шеверни, села и поехала к улице Августинцев.
  По дороге я пребывала в глубокой задумчивости. Улыбнулась, в подробностях представляя исполнение цели в Париж, перебрала предшествующие пункты. Продумано идеально. Начало положено в окрестностях провинциального городка, сегодня возможно продолжение.
  Жак распахнул дверь кареты. За размышлениями я незаметно доехала.
  Прибыла я последней, опоздав на срок, допустимый хорошенькой женщине - немногим больше получаса.
  Ко мне сразу подошёл де Соле, восхищённо поглядел на меня.
  "Значит, видит не одну борьбу за веру," - мимоходом отметила я.
  Виконт сказал два-три заслуженных комплимента моей красоте, потом представил хозяину дома, пожилому седовласому дворянину. Закончив с условностями, я заняла указанное место за столом.
  Каково же было моё удивление, когда моими соседями оказались: справа д"Эрли, слева де Бурс. Оглянувшись в поисках де Вермея и де Руа, я не увидела их и недоумённо пожала плечами. Впрочем, раз де Вермей постоянно живёт в Париже, ему не следует ходить в гости к протестантам. Отсутствие де Руа непонятно, его отец не упускал возможности посетить подобное мероприятие.
  "Вряд ли выбор мест случаен," - улыбнулась я, словно не замечая рядом с кем сижу. Им пришлось самим обратиться ко мне.
  - Какая приятная неожиданность, мадемуазель Анастасия. Безмерно рад видеть вас, - раздался голос справа.
  - Взаимно, сударь, - холодно ответствовала я, не поворачивая головы.
  - Надеюсь, вы не обиделсь на маленькое недоразумение, произошедшее между нами позавчера?
  - Маленькое недоразумение? Извольте выражаться яснее.
  - Видите ли, я был не вполне вежлив с вами, - д"Эрли чувствовал себя неловко, однако я не хотела помогать ему, напротив. Я собиралась добиться от него признания вины и стать полноправной хозяйкой положения.
  - Не совсем вежливы? О чём вы? - удивилась я ледяным тоном.
  - Простите меня.
  "Простить? - мысленно усмехнулась я. - Ни в коем случае, дорогой. Это слишком просто. За бестактность нужно платить."
  - Просите прощения? До чего мило!
  - Вы прощаете меня?
  - С чего вы взяли? - я презрительно пожала плечами.
  - Я думал...
  - Думайте дальше, - перебила я. - Готова подкинуть тему к размышлению. Например, "Вежливость аббата д"Эрли", - боюсь, я тоже находилась в опасной близости от границ грубости.
  - Умоляю, мадемуазель де Сенти-Клер, простите его, - вмешался де Бурс. - Такая красавица не может быть столь жестокой.
  Он ожидал пренебрежительного, язвительного ответа, а увидел очаровательную улыбку, сопровождавшую слова:
  - Не зовите меня мадемуазель де Сенти-Клер. Для вашего друга я - Анастасия, и вы называйте также. Надеюсь, вы этичнее и не злоупотребите моей любезностью.
  Де Бурс встал и молча поклонился. Я продолжила:
  - Ради вас я прощу аббату д"Эрли его грубость.
  Пока обстоятельства складывались удачно. Я могла гордиться собой. Я привлекла де Бурса и проучила д"Эрли, одновременно вызвав в нём ревность и зависть к своему другу. Оба чувства явственно читались на лице шевалье. Он в моих руках, а вскоре настанет черёд второго.
  Потом были танцы. Я кружилась вначале с неким господином неясного титула, но высокого положения, затем с де Соле, ещё с кем-то...
  Вокруг было немало красивых женщин, но во мне мужчин влекло иное. Очарование, ореол неизвестности, многообещающая улыбка, соблазнительное платье или... Может, они чувствовали и ценили во мне опыт, несгибаемую волю, умение любить самозабвенно, ненавидеть и мстить? Как бы тщательно человек не скрывал внутренний мир, тайные помыслы, чувства, идеи, что-то всегда отражается на внешности. Создаётся определённая аура. Если я права, меня должна окружать зловещая атмосфера. Что во мне притягивает? Может, страшная тайна?..
  Я не ломала голову. Ни на секунду не оставаясь одна, я танцевала, болтала. Весёлая, кокетливая, остроумная. Готова поклясться, ни у одного из них не могло возникнуть и тени догадки, зачем я здесь. Для них я - юная, хорошенькая, озорная хохотушка. Где мрачная женщина, недавно оплакивавшая погибшую душу? Никто из них не мог представить меня такой, я сама не верила.
  Я была в центре внимания, но увидела, как взглянул на меня де Бурс. На его лице отразилось нечто напоминавшее досаду. Заметила и раздражение д"Эрли, в результате моих стараний не сумевшего пригласить меня.
  Успех не вскружил голову. Вино, выпитое в немалом количестве, тоже. Внешне беззаботная, я была сосредоточена и внимательно следила за происходящим. Я убедилась, приём устроен со скрытой целью и мало кто пришёл сюда просто так. Мужчины собирались в группы, переговаривались вполголоса. Многие подходили с какими-то, видимо, важными, вопросами к хозяину дома. Де Шеверни переходил от группы к группе, причём его слова пользовались уважением. Манёвры эти были тщательно замаскированы. Де Бурс и д"Эрли учавствовали в разговорах.
  Я хотела попробовать подслушать, но некое малознакомое чувство - наверное, благоразумие - помешало.
  Подошёл шевалье д"Эрли.
  - Не согласитесь ли станцевать со мной, мадемуазель?
  - С аббатом? Не грешно ли?
  - Я вновь буду просить вас не называть меня аббатом.
  - А как? Господин кардинал? Или пастор д"Эрли?
  Разгоравшейся ссоре помешал де Бурс.
  - Не окажите честь станцевать со мной или моим другом, Анастасия?
  - Вы много хотите. Парижские дворяне любезны, все считают долгом оказать честь бедной полупровинцииалке. У меня от танцев голова кружится! К сожалению, господин граф, вам я не в силах отказать. Но лишь раз, я слишком устала.
  - Очень благодарен вам. Поскольку я имею честь звать вас Анастасией, не станите ли и вы обращаться ко мне по имени?
  - Спасибо за предложение, - ответила я, не уточняя, воспользуюсь ли им.
  В течение танца с де Бурсом я пыталась осмыслить непонятное чувство, охватывающее меня при его взгляде, прикосновении его рук... Я ненавижу его, но это чувство иное.
  Танец кончился. Д"Эрли подошёл, взял меня за руку и спросил, не может ли задать несколько вопросов наедине. Смерив презрительным взглядом, высокомерно дала согласие. Не отпуская мою кисть, он быстро отвёл, вернее, оттащил меня в угол. Я собралась возмутиться, однако он перебил меня.
  - Мадемуазель, что вас привлекает в де Бурсе?
  Я попыталась высвободить руку, но он держал крепко.
  - Что меня привлекает в де Бурсе, чего нет в вас? Честность и прямота.
  Он ожидал другого ответа и изумлённо воззрился на меня.
  - Удивлены? Не в бровь, а в глаз, так ведь, шевалье?
  - Честность и прямота, - задумчиво повторил он. - Всё, что вы видите в нём?
  - Да, шевалье, - резко выдернув руку, я дала ему пощёчину со словами. - И вежливость.
  Он схватил обе мои руки, сжал их. Приблизившись и глядя мне в лицо, медленно, с расстановкой произнёс:
  - Я, по-вашему, этими качествами не обладаю.
  - Об отсутствии первых знала с момента нашей встречи, недавно убедилась в дефиците последнего.
  - И вы не согласитесь мне, грубому, скрытному, лживому, подарить хоть один танец за вечер?
  - Соглашусь, - звучит ошеломляющий ответ. - Коль я танцевала с вашим другом, не вижу причин, не позволяющих танцевать с вами. Чтобы лучше почувствовать контраст, - ядовито усмехнулась я. - Тем более вы от меня не отстанете.
  Прояснившееся было лицо д"Эрли снова нахмурилось.
  Шевалье танцевал не хуже де Бурса, но гораздо ближе прижимал меня к себе. Я не противилась, дерзко и томно, почти страстно глядя в его глаза. Рот чуть приоткрыт, губы сложены для поцелуя. Когда в конце д"Эрли склонился ко мне, проворно выскользнула из его объятий. Он не сумел скрыть досады, и я улыбнулась ему - насмешливо, дерзко, чуточку зазывно.
  Потом сообщила ему и следившему за нашими перемещениями де Бурсу, что уезжаю.
  Отыскав де Шеверни, я попрощалась и услышала:
  - Приезжайте ещё, сударыня, вы неизменно будете у меня желанной гостьей.
  Де Соле тоже попросил чаще заходить к нему.
  Д"Эрли и де Бурс предложили проводить меня.
  - Господа, разве можно? О чём подумают, увидев, как я ночью уезжаю с вами? Причём сразу с двумя.
  Я рассмеялась и, не слушая возражений, гордо удалилась.
  Вечер прошёл великолепно. Я далеко продвинулась по пути к цели затеи и приятно провела время, поиздевавшись над д"Эрли. Да и де Бурс получил причитающееся. Женщине независимо от обстоятельств доставляет удовольствие мужское внимание и преклонение.
  Но приехав домой и отправив Мари спать, я убежала в свою комнату, кинулась на кровать и...зарыдала. Слёзы потоком хлынули из глаз. Не от счастья, от воспоминаний. Я вспоминала мир, где балом была пьяная гулянка, а не очень любезные приёмы устраивали встречным кораблям. Тот мир был моим десять лет. Тяжёлых, опасных, жестоких, счастливых. Изнурительный труд, страх быть убитой. Кровь омывала палубу, трупы пожирались рыбами. Я боялась смерти, но сильнее - окружавших людей. Кроме одного. Единственный не внушавший мне страха был безжалостным, хладнокровным убийцей. Перед ним дрожали все, только не я. Жестокий Ричард О"Рейли, полуирландец, полуангличанин, был добрым, чутким, нежным... Для меня. Он любил меня и простил бы даже измену, но я была верна ему. Я добровольно стала его любовницей. Я была с ним не по его прихоти, по любви. Он любил во мне женщину, а в моём чувстве к нему удивительно переплелись страх, благодарность, дружба, нежность, печаль, сочувствие, немного тщеславия и странная, необъяснимая любовь. Десять лет я делила с ним постель, но ощутила себя его любовницей лишь три года назад.
  Странным человеком был Ричард. Как наша жизнь. Порой мы купались в золоте, порой нищенствовали.
  Сейчас я, разодетая в шёлк и бархат, сверкая драгоценностями в причёске и на платье, живу в парижском особняке, а Ричард в грубом саване лежит в земле, и крест не отмечает его могилу в далёкой Берберии. Зачем я не с ним? На мне украшения, подаренные им, роскошь вокруг куплена на его деньги. На деньги, добытое ценой его ран, омытые кровью тех, других.
  Я подошла к столику и вытащила из шкатулки острый кинжал с резной золотой рукоятью. Небольшой, достаточно острый стилет...
  Я глядела на узорчатую золотую, исцарапанную рукоять... На тонкое лезвие с волнистыми краями. Оно считалось прочнее прямого. На плоской стороне клинка виднелся полустёртый причудливый рисунок. Что-то завораживающее было в чёрных следах на покрывшейся гравировкой от ударов стали. Родиной кинжала, судя по форме, мастерству изготовления и качеству ковки, был Восток. Индия или, вероятнее, Персия. Я вспомнила, тамошнее оружие нередко наделялось магической силой, заключённой в надписях. Не верила я в сверхъестественное, тем не менее... Считала подарок талисманом, хранившим Александру.
  "Самый дорогой подарок Ричарда", - прошептала, прижимая стилет к груди.
  Прошло несколько секунд, прежде чем я осознала значение своих слов.
  "Годами кинжал защищал меня от предсмертных мучений, пусть теперь защитит от мук горя!" - восклинула я, готовая вонзить остриё в сердце.
  Внезапно что-то остановило меня. Я могла умереть ещё там, с Ричардом, но сбежала. Что заставило меня так поступить? Возможно, особое предназначение. Или трусость. А, может, сказалась десятилетняя привычка бороться за жизнь?
  Человек, ни разу не вверявший жизнь четырём доскам, носящимся по разъярённому морю, не поймёт сдержавшее меня чувство. Не оценит и ясное небо над головой.
  Я опять упала на кровать. Полились прекратившиеся было слёзы.
  Сегодня я плакала впервые после смерти Ричарда и роковой ночи, которой я навсегда покинула плавучий ад, десять лет бывший моим домом. С той ночи я не пролила не слезинки, но Господу известно, сколько плакала моя душа. Сейчас я впервые ощутила обегчение. Вместе со слезами меня покидало зло, гнездившееся в душе, окаменевшее сердце начало оттаивать.
  Я плакала всю ночь, пока усталость не взяла своё и я не уснула.
  Глава VI
  
  Но я тебя молю, мой неизменный гений,
  Дай раз ещё любить!
  (Лермонтов "К гению")
  
  Проснулась я много позже, чем обычно. Ноги болели от танцев, голова от вина.
  "Сколько я выпила? - задала я себе вопрос. - Судя по ощущениям, прилично."
  Точно вспомнить не могла. Вероятно, именно от напитка богов меня потянуло на воспоминания и бессмысленное оплакивание давно мёртвого.
  Горькая усмешка скользнула по моему лицу. Я оплакивала Ричарда и нашу погибшую любовь, несбывшиеся мечты, пьяными слезами. Учитывая выпитое совместно, неудивительно.
  "Может, и любовь наша родилась по пьянке", - расхохоталась я, горько и зло.
  Против судьбы не пойдёшь. Мы любили, и никого я уже не полюблю. Никого не буду ждать, дрожа от сладостного волнения, предвкушая счастье. Никто не прижмёт ласково, задавая каждый раз тот же вопрос, потом целовать, страстно и любяще. Мои жизнь, любовь, молодость умерли с ним. Никогда, уже никогда...
  Однажды Ричард написал стихи. Такого я не ждала от него. Получились красивые. Красивые, горькие и странные. Похожие на нашу любовь.
  Тёплым дням - солнце,
  Как людям добрым - радость.
  Есть у людей слёзы,
  Только не надо плакать.
  
  Слёзы будут тебе залогом
  В жизни нашей дурной.
  Если однажды тебе станет плохо
  Вспомни, что слёзы с тобой.
  
  Как тучи плачут от дождя
  Всплакни и ты.
  Ведь я любил тебя.
  
  Последней строки нет. Не успел. Написал он незадолго до... В общем перед тем, как повстречался тот треклятый галеас.
  Не важно. Заканчиваться должно было словом прости.
  Я забыла его стихи, а зря. Он был прав, от слёз легче.
  После дождя тучи превращаются в лёгкие облака, уносимые ветром, и вновь сияет солнце.
  После вчерашних слёз грозовые тучи над моей душой развеялись. Кто знает, вдруг когда-нибудь я буду счастлива...
  Мысль приятная, но меня ждёт другая цель, тоже приятная - в определённом смысле.
  Я встала, велела принести Мари завтрак, оделась и решила навестить барона де Вермея. Чувствовала я себя преотвратно, однако на внешности это не отразилось, и я спокойно поехала к моим друзьям.
  Приняли меня радушно. Правда, де Руа, мне сказали, уехал по делам и наладить с ним отношения, для чего я, собственно, приехала, не удалось. Де Вермея мой визит обрадовал, де Бурса и д"Эрли тоже, хотя чувствовали они себя немногим лучше чем моего.
  После трёх стаканов выдержанного вина я почувствовала себя сносно и с удовольствием слушала де Вермея. Он вообще был словоохолив, а поскольку сдерживать его в отсутствии де Руа было некому - д"Эрли и де Бурс доверяли мне - я услышала много интересного. Но когда спросила, где найти де Руа, мотивируя желанием сгладить наш кофликт, д"Эрли, нагло глядя мне в глаза, заявил, что комендант Бастилии пригласил графа де Руа на обед.
  "Оригинальные вкусы у господина графа, - подумала я. - А д"Эрли мог солгать и лучше. Или я так действую на шевалье? Слишком лестно, чтобы быть правдой. Не одна политика привела их в Париж, есть и другое. В противном случае де Вермей, считая меня протестанткой, рассказал бы правду. В моей вере они не сомневаются, иначе были бы сдержаннее."
  Потом узнала об их отъзде на пару дней. Де Руа оставался. Причину отъезда не сообщили. Куда собираются - тоже.
  Де Бурс предложил, если я настолько хочу примириться с де Руа, зайти завтра. При такой постановке вопроса я могла лишь согласиться, невзирая на сильное желание проследить за ними.
  Вскоре распрощалась и ушла.
  Я была уверена: "обед" де Руа, отъезд де Бурса, д"Эрли, де Вермея преследовали определённую, не связанную с политикой цель.
  Имеет смысл навести об этом справки у де Соле. Вдруг я ошибаюсь, причина в каких-то интригах?
  Интересно, солгал ли д"Эрли полностью о поездке де Руа к коменданту Бастилии или выдумал только объяснение? Следовало проверить. Я сказала кучеру ехать к Бастилии. У ворот привилегированной тюрьмы отослала слугу узнать, там ли граф и получила утвердительный ответ. Тогда приказала отъехать к углу Пти-Мюск, откуда вполне могла увидеть выезжающего де Руа, а он не заметил бы меня. Просидев немногим более четверти часа, я дождалась его и поехала следом, надеясь узнать нечто новое. Однако де Руа возвратился на улицу Монмартр.
  Любопытство моё границ не имело. На углу Монмартра я отослала карету и быстро направилась к особняку де Вермея. Достигнув дома, я преодолела ограду там же, где в прошлый раз. Осторожно прошлась по саду, держась на приличном расстоянии от дома, присмотрела открытое окно и вошла.
  Использование окон не по назначению становилось дурной привычкой.
  Я огляделась, соображая, куда идти. Вдруг раздались шаги и я быстро нырнула за портьеру. Мимо медленно прошёл де Руа. Я последовала за ним. Он поднялся по лестнице. Через несколько секунд бесшумно скользнула наверх. Выглянув из-за угла, успела заметить закрывающуюся дверь библиотеки. Подойдя, опустилась на колени и прильнула к замочной скважине.
  - Выяснил что-нибудь? - прозвучал вопрос де Бурса.
  - Больше, чем что-нибудь, - судя по голосу, граф довольно улыбнулся. Потом прошёл и сел напротив. Его лицо оказалось на уровне замочной скважины, и я получила возможноть следить за его мимикой.
  - Говори скорей! - вскричал де Вермей.
  - Неделю спустя он будет здесь. Лучше не дожидаться этого. Даже забывая о прочем, Париж - столица.
  - Я могу помочь... - начал д"Эбле.
  - Нет, тебя могут заподозрить, - отрезал де Руа.
  - Однако если это и произойдёт, я найду способ уладить дело, тогда как вас отправят на Гревскую площадь.
  - Сомневаюсь. Действовать здесь слишком рискованно, лучше избрать тихий городок вроде Шартра, - заметил де Бурс.
  - Шартр?.. - задумчиво повторил де Руа. - Очень близко.
  - В самый раз. Из Шартра мы вернёмся сюда. На первый взгляд безрассудно, ни у кого не возникнет и тени подозрения.
  - Если станет известно, у нас не будет никаких шансов, - возразил д"Эрли.
  - Мы не успеем выбрать другое место, разве что в окрестностях Тура или Орлеана, но ехать через эти города опасней. Наверняка заметят, а скакать через всю Францию с погоней на хвосте, желающих, думаю, нет. Шартр и Париж - оптимальный вариант, - горячо стал убеждать де Бурс.
  - Думаю, ты прав. Здесь нас не будут ждать. Главное, оповестить всех, что мы уезжаем, и ни с кем не встречаться по возвращении, - согласился де Руа и добавил, обращаясь к шевалье д"Эрли. - В том числе с мадемуазель де Сенти-Клер.
  Тот сделал вид, будто не слышит и сказал:
  - Выезжаем завтра, времени мало.
  - Все? - спросил де Вермей.
  - Де Руа должен остаться, - ответил де Бурс.
  - Почему? По-моему, присутствие д"Эрли будет полезнее, если дело не удастся.
  - Сюда собирается прийти Анастасия, - пояснил де Бурс и вкратце поведал о моём посещении.
  - Ты опять прав, - сказал граф де Бурсу. - Раз она может прийти, лучше мне встретить её. Намеревалась помириться со мной? Уверен, лгала. Уступать не в её правилах. Вы ей ни о чём не проговорились?
  - Я сказал, ты обедаешь в Бастилии.
  Де Руа рассмеялся.
  - Я считал тебя изобретательнее. В компании мадемуазель ты ведёшь ты ведёшь себя странно, вернее, наивно. Ты разбираешься в женщинах и должен понимать, она не та, кем хочет выглядеть. Сенти-Клер отнюдь не дура и наверняка не поверила.
  "Похоже на комплимент, - подумала я. - Но по тону не скажешь."
  Граф продолжал:
  - Я останусь, постараюсь развеять подозрения Сенти-Клер. Скажу нашим знакомым, что де Вермей вернулся в поместье, а дом продал мне и я снова живу здесь. Буду чаще приглашать гостей, чтобы никто не сомневался в вашем отсутствии. Де Бурс приезжал к барону по старой дружбе, мы с д"Эрли стали попутчиками. Де Бурс возвращается в замок, господин аббат в монастырь служить обедни. Приезд сюда был попыткой четырёх друзей воскресить дни забытой юности. О пятом же мы не слышали без малого двадцать лет и давно считаем его умершим.
  - Замечательная историйка! - воскликнул де Бурс. - Тверди её почаще - свет недоверчив и на две трети состоит из шпионов и доносчиков.
  - Не надейся так легко отделаться, - мрачно заявил д"Эрли. - Наши прошлые подвиги памятны многим.
  - То было давно! За минувшие годы многое изменилось.
  - Не парижский свет, - презрительно и горько возразил де Руа. - Он полон лжи, подлости, коварства, жестокости и испорченности нравов. Свет ничуть не изменился.
  - Damnant quod non intelligunt , - тихо сказал д"Эрли, пожимая плечами. Я не поняла его изощрённую латынь. Де Руа, будучи несомненно образованнее, знал перевод. Я увидела, холодное, почти ненавидящее выражение, появившееся на его лице, обращённом к шевалье. Словно проснулась давняя, забытая боль. Я поняла де Руа, ибо знала, как мучительны подобные воспоминания, в особенности если хранят тайну предательства - любви или дружбы. Нет, я ошиблась. Если его предавали друзья, он не стал бы доверять им безоглядно, а друзья его юности - д"Эрли, де Вермей, де Бурс были ближайшими ему людьми. Представить же сдержанного, рассудительного де Руа влюблённым я не могла. Не знаю, отчего он страдал, но внезапно мне стало жаль его.
  - Вернёмся через неделю, если не случится непредвиденного, - сказал де Бурс, прерывая воцарившееся безмолвие.
  - Д"Эрли, съездите к графу де Шеверни, предупредите его, - отчуждённо обратился де Руа к шевалье.
  Услышав последнее, я не рискнула остаться. Слетев по лестнице, бросилась к окну, растворила, спрыгнула и замерла, прижавшись к стене. Мгновение спустя раздался громкий голос д"Эрли, приказывавшего вывести коня. Я прокралась к задней стене, куда не выходили окна библиотеки. Приподняв юбку, чтобы не спотыкаться, побежала к деревьям. Переждала отъезд д"Эрли.
   Вскоре, благополучно покинув сад, я быстрым шагом возвратилась в пятый дом на улице... В общем, помните.
  Я велела запрячь карету, переоделась и поехала на улицу Августинцев вслед за милейшим шевалье. Дорόгой ломала голову, гадая, какую тайну скрывают мои Ажанские знакомые. Уязвлённое самолюбие не позволяло послать их загадочное дело к чертям. Они что-то скрывали, и несмотря на все старания, я ничего не выяснила. Д"Эрли молчал, хотя вчера я видела страсть в его глазах. Де Вермей, невзирая на хитрые расспросы и милую улыбку, способную растопить айсберг, не проговорился. Наконец, гасконец, питавший ко мне дружеские или чуть более нежные чувства, не поделился своими проблемами, хотя я внимала ему, словно Эпикуру и хохотала до слёз над его, отдавая должное, остроумными, шутками.
  Раз так, дорогие мужчины, объявляю вам и вашим таинственным делам войну! Я выясню всё любой ценой. Они не знают, что случается, если разбудить дремлющее женское любопытство.
  Цель моя если не отошла на второй план, то включила в себя пресловутую тайну. Кроме того, узнав её, я легче исполню клятву, данную два с половиной месяца назад.
  Прошёл час после разговора моих друзей в библиотеке. Остановившись подальше от особняка де Шеверни, я раздумывала, там ли д"Эрли. Если да, можно войти и, застав врасплох, попытаться расспросить его. Или подождать, пока он выйдет, и проследить. Кто знает, куда он меня приведёт?
  Я не успела выбрать, когда заметила всдаников, ехавших к де Шеверни. Приглядевшись, узнала де Вермея и де Бурса. Я не решилась входить, не понимая, что означает их прибытие. Минут через десять ворота распахнулись и они выехали втроём - с д"Эрли. Мне оставалось последовать за ними. Они двинулись к воротам на Шартр. Убедившись в их выезде из города, приказала возвращаться. Явиться к графу де Шеверни сразу после моих друзей с расспросами о них выглядело бы весьма подозрительно.
  Чем можно заниматься, сидя в карете? Рассматривать узкие, но живописные улочки Парижа? В другое время - да, но после данной клятвы я не принадлежала себе, радостям жизни, счастью, любви. Клятвы необходимо исполнять. Всегда. Пусть даже клятва дана себе самой. Клятвопреступников ждёт кара, страшная и неотвратимая.
  Не страх заставлял меня хранить верность слову. Клятвопреступление - предательство, худший грех, казнимый в низшем круге ада. Кажется, я была там. Или неподалёку. Не страх физических мучений сдерживал меня, горшие муки - нравственные. У людей душа властвует над телом. Я не могла предать душу, не могла предать себя.
  Я не должна оглядываться, рассуждать, вспоминать. Размышлять значит сомневаться. Единственное, о чём могу думать: как лучше и быстрее достигнуть цели. Впрочем, пищи для размышлений хватает и в этом вопросе. Я не случайно купила дом де Вермея, не прогулки ради отправилась на юг Франции. Непредвиденным было знакомство с д"Эрли, удачно вписавшееся в мой план. А план был вполне определённым, и цель... Не лучше ли одуматься сейчас? Возможно, не поздно. С этого утра многое могло измениться. Не только в моей, в жизни другого, скованной с моей словно цепями событиями десятилетней давности. Он, в отличие от меня, мог быть счастлив, но не был - от угрызений ли совести или закона природы, не дающего счастья исковеркавшему чужую жизнь.
  Мне казалось, такие поступки требуют оплаты не только от бога или судьбы, но также от людей. Что если я ошибалась? Этим утром впервые после страшной у берегов Средиземноморья, где... неважно. В общем, появилась мысль о возможности когда-нибудь обрести счастье. Сердце было разбито, но я вновь услышала его голос. Мучительная, неотступная боль будто утихала.
  "Я начала забывать Ричарда," - пришла в голову страшная мысль. На миг увидела его с ужасающей отчётливостью.
  Он стоял на корме, ветер раздувал его волнистые каштановые волосы, карие глаза смотрели вниз, на меня. Я в его объятиях была такой маленькой и, подняв голову, с любовью глядела на него. Прозвучал его голос: "Я скоро наскучу тебе, моя морская богиня." "Никогда, никогда, я твоя навеки! Пока не высохнет море, буду любить тебя!"
  Резкая боль разлилась в груди, слёзы побежали из глаз. Какое-то время спустя я успокоилась. Душевные раны вечно напоминают о себе. Эта не закроется.
  Кто знает, сумею ли я снова полюбить? После смерти Ричарда я чувствовала себя опустошённой, мне нечем и незачем было жить. Тогда появилась цель, оправдывавшая существование.
  Я была девчонкой, когда появился человек, погубивший мою жизнь, толкнувший к пропасти, откуда я едва выбралась. Жизнь чудом не прервалась десятью годами раньше, а обречённость надолго поселилась в сердце. Если бы не он, не пришлось бы мне теперь сходить с ума от сомнений.
  Ричард спас меня, я клялась вечно быть с ним. Он умер, я осталась. Выдумки о цели и восстановлении справедливости не помогут. Я клялась везде следовать за ним. Готова ли была исполнить обещание? Порой - да. Но, говоря впервые, я пыталась изгнать память о другом.
  Что толку в пустых воспоминаниях? Они скучны и бессмысленны. Я приняла решение, дала клятву... Ричарда я предала, не предавать же себя. В конце концов, есть человек, косвенно виноватый во всех моих несчастьях.
  Глава VII
  
  Минувших дней очарованье,
  Зачем опять воскресло ты?
  Кто разбудил воспоминанье?
  И замолчавшие мечты?
  Шепнул душе привет бывалый,
  Душе блеснул знакомый взор;
  И зримо ей минуту стало
  Незримое с давнишних пор.
  (Бунин "Песня")
  
  Вечер я провела в размышлениях, ночь во сне, утро за завтраком. Ничего интересного. Правда, поздно вечером... Я легла... Не помню, сон ли то был, или последние мысли в полудрёме... Запишу. Может, будет любопытно прочесть. Если нет, переходите к следующему абзацу, а, лучше, не теряя зря времени захлопните книгу да поставьте в дальний конец полки.
  Я вспомнила нашу первую встречу в Париже и почувствовала угрызения совести: он напомнил обо мне. Если бы не его напоминание, мы не встретились бы. А я... я готовлю ему такую участь. Не могу я так поступить с этим наивным человеком. Он, не ведая, обрёк себя на муки. Могу ли быть столь жестокой, заставить его за доброту страдать? Память услужливо подсказала:
  - Всегда ли он был так добр?
  - То было давно. Он искупил вину в тот день.
  - Он не знал..
  - То была судьба.
  - Именно судьба заставила его поступить так. Не будь суждено, он бы забыл. Не спорь с судьбой, Александра.
  - Это уже не моё имя.
  - Ещё твоё. Только закончив, ты освободишься от имени и от прошлого. Не к этому ты стремишься?
  - Да, но какой ценой!
  - Тебя освободит вовлёкший тебя в ад, изменивший имя твоё и душу. Освободит ценой крови. Своей.
  - Так дорого? Лучше остаться Александрой.
  - Нельзя. Нить богини сплетена, в нужный миг она перервётся. Судьбу не изменишь.
  Я подумала... и не возразила. Мысль нехороша, но... судьбу действительно не изменишь. Что свершится, то свершится. Не заслужила ли я за годы страданий хоть небольшое удовлетворение?
  Наверное, приснилось.
  Пробило полдень. Пора заняться делами. Я решила навестить де Соле и де Шеверни, чтобы расспросить о причине отъезда моих друзей.
  Виконт принял меня с радостью, хотя приветствовал словами:
  - Я думал, вы больше не приедите.
  - Думали или надеялись? - с лёгкой досадой поинтересовалась я.
  - Мадемуазель, как вы могли помыслить...
  - Виконт, я не закончила. Итак, если надеялись, я оправдаю ваши надежды, постаравшись не встречаться более.
  - Прав был де Бурс, упоминая о шипах, растущих у прекрасной розы Сенти-Клер.
  - Он так говорил?!
  - Да, вчера он с друзьями заезжал к де Шеверни, когда я там был, и предострерёг меня, - усмехнулся де Соле.
  - Ясно всё, кроме момента: господин де Бурс лично посоветовал вам не впускать меня? - едко осведомилась я.
  - Он лишь советовал не нагличать с вами. У такой красавицы наверняка есть любовник, да она и сама может дать отпор.
  - Кажется, он или кто-то из его друзей лично убедился в последнем, - улыбнулась я.
  - Неужели? - на лице де Соле заиграла понимающая улыбка. - Мне о том неизвестно.
  Боюсь, он неверно понял меня. Не стану разубеждать. Пускай думает о моих "друзьях" что хочет.
  - Расспросите любезного господина де Бурса, он не стесняется откровенничать. Я считала его порядочнее.
  - Я буду в отчаянии, если вследствии моей несдержанности вы поссоритесь!
  - Ничего, он заслужил. Пускай вернётся, тогда воочию убедится в моей скандальности.
  - Он подобного не говорил.
  - Значит, подразумевал. Не придирайтесь к словам. Кстати, вам известно, где он? Утром я заезжала к де Вермею, его там не было. Будь я лучшего мнения... Ладно, забудем. Так не знаете, где он?
  - Неужели он не сказал вам?
  - Не помню. Возможно, он говорил, да я забыла. Повторите, коли знаете, тогда я, наверное, вспомню.
  - Он в обществе барона де Вермея и аббата д"Эрли уехал в Орлеан.
  - В Орлеан?! Зачем?
  - По делам.
  - Вы не доверяете мне?!
  - По правде, сам не знаю. Кажется, что-то с делами о недвижимости де Вермея, графу де Бурсу и господину д"Эрли просто пришлось по пути. Впрочем, они не объясняли
  Я внимательно взглянула на де Соле и увидела: он не лгал. Виконт доверчив, чтобы не сказать наивен, и не сумел бы меня перехитрить. Итак, я угадала. Тайна "великолепной четвёрки" не имеет отношения к политике.
  Выждав из приличия полчаса беседы на отвлечённые темы, распрощалась. К Шеверни я ехать раздумала. Де Соле был там, когда шевалье сообщал об отъезде, ничего нового я не узнаю. Я приказала ехать домой, но на полдороге мои намерения изменились.
  "При виконте д"Эрли не распространялся о причинах поездки, однако де Шеверни мог раньше знать про их дела. Стоит съездить к нему. В правдивости де Соле я не сомневаюсь, но не мешает проверить," - я немедленно отправилась к графу.
  Того удивил мой визит. Кажется, приятно. Я заговорила о его приёме. Граф сказал, моя звезда затмила блеском присутствовавших там дам.
  "Уходящее столетье - век галантности," - с улыбкой подумала я и плавно перевела разговор на наших общих знакомых.
  - Вы не осведомлены, скоро ли аббат д"Эрли вернётся в Париж?
  - Разве он уехал? - до глубины души удивился граф.
  Я поразилась не менее его.
  - Неужто он не сказал вам?
  - Нет, от вас первой слышу.
  - Аббат д"Эрли собирался поехать вчера предупредить вас. Он так говорил мне в присутствии барона де Вермея и графа де Бурса, намеревавшихся ехать с ним.
  - Странно, не могу вспомнить их визит. Вы, благородная мадемуазель, желали знать, куда он уехал?
  - Нет, граф, я спрашивала о дате его возвращения. Мне известно, куда он направлялся.
  - Известно? Позвольте спросить, куда же?
  - В Шартр, господин граф.
  Де Шеверни посмотрел на меня... не вполне культурное сравнение с бараном, отражало в точности выражение лица достопочтенного графа. Я усомнилось в правильности моего утверждения.
  - Мадемуазель де Сенти-Клер, кто вам это сказал?
  - Он сам.
  - Д"Эрли?!
  - Вас это удивляет?
  - Не то чтобы удивляет. Я не ожидал такого ответа.
  "Я должна была признаться в подслушивании под дверью и слежкой за четвёркой товарищей?" - фыркнула я.
  - Что удивительного в моих словах?
  - Ничего. Разрешите узнать, почему вы столь настойчиво разыскиваете господина аббата?
  - Сударь, мне хотелось, - я смутилась. - Я собиралась исповедаться у него.
  - Ах, понятно. Извините.
  - Выходит, вы не знаете, какого числа он вернётся? Я была уверена...
  - Позвольте, сударыня, теперь я припоминаю. Да, вчера он был у меня. Я сразу не вспомнил о том. Поймите, возраст берёт своё, память плохая... Господин д"Эрли рассказывал о своём отъезде, но что конкретно, не помню.
  Судя по живым хитрым глазам, де Шеверни сложно было принять за человека, страдающего потерей памяти.
  - Ах, покорнейше прошу простить за причинённое беспокойство. Не желая более вам докучать, я удаляюсь.
  - Пожалуйста, мадемуазель, разделите со мной трапезу.
  - Коли вы предлагаете, невежливо отказывать.
  За обедом я несколько раз задавала вопросы о моих друзьях. Граф столь же усердно отмалчивался, изображая глухого, как ранее прикидывался склеротиком. Раздосадованная, я уехала.
  От визита к де Руа я отказалась, не желая выдавать свою заинтересованность.
  Дома начала хозяйственных вопросов. Быстро их уладив, задумалась о разговоре с де Шеверни. Забывчивым стариком он не был, следовательно знал очень многое и тщательно скрывал это. Не от меня одной. В искренности де Соле я уверена. Де Шеверни давно посвящён в тайны моих друзей. Вопрос, кем? Не де Вермеем, тот знает много меньше. Едва ли де Бурсом, последние годы, по слухам, не покидавшим имения. Остаются д"Эрли и де Руа.
  Но какая разница, кто открыл де Шеверни тайну? Важно выяснить, в чём её суть. На ум пришла забавная идея. Я заметила понимающую улыбку де Шеверни, когда, запинаясь, я сказала об исповеди у д"Эрли. Ясно, граф подумал не о том. Не ответит ли он пространнее на мои расспросы, если я, ввиду отсутствия господина аббата, "исповедаюсь" у него?
  Судя по предыдущему опыту, шансы соотносились как два к пяти в пользу де Шеверни. Удачный исход возможен, но вдруг не получится? Я потеряю честь, упаду в глазах четырёх представителей французского дворянства и не добьюсь своей цели. Могу ли я рисковать столь многим ради удовлетворения пустого любопытства? Притом я совершила бы предательство. Пусть Ричард мёртв, то была бы измена без оправданий. Нет, не стану так действовать. Попытаюсь найти лучший способ, а не удастся, на то воля божья. Цели своей я достигну без того.
  * * *
  Утром двадцать пятого я проснулась раньше обычного. Предстояло посетить де Руа. Кроме того, сегодня приезжала Элли. Перед завтраком я написала ей, в краткой, завуалированной форме, излагая произошедшие после нашей разлуки события и прося о встрече. Я вызвала Жака и, пояснив, как разыскать Элли на улице Бюсси, отправила отнести письмо, предварительно приказав оседлать лошадь.
  Закончив лёгкий завтрак, оделась и галопом поскакала на Монмартр.
  Приём графа был весьма холоден. Я, забывая всегдашнюю гордость и делая вид, будто не замечаю натянутости его обращения, весело попыталась его разговорить. Затем, словно не заметив тщетности попыток, между прочим осведомилась о его товарищах. Де Руа был твёрже гранита, непоколебимее скалы. Лёд наших отношений не растопили ни мои приветливые улыбки, ни уверения в дружеской привязанности. На лице графа не отражалось эмоций, исключая скользнувшую вследствии моей настойчивости досаду, смешанную с пренебрежениям к моим ухищрениям.
  Вдруг он спросил:
  - Кстати, мадемуазель, каким способом вы проведали место пребывания моих друзей?
  - О чём вы...
  - Не отпирайтесь.
  - И не думала, - жеманно поджала я губы. - Хотела спросить, подразумеваете ли под местом их пребытия остановку в Шартре?
  - Вы поняли верно. Отвечайте, очаровательнейшая мадемуазель.
  - Они сообщили сами.
  - Лжёте, мадемуазель.
  - Поостерегитесь, господин граф. Обвинение во лжи дамы равно утверждению о её бесчестии.
  - Я настаиваю на своих словах.
  - У вас есть доказательства?
  - Да. Место их отъезда было определено после вашего ухода. Повторяю, откуда у вас такие сведения?
  В замешательстве я не отвечала, но быстро нашлась:
  - От шевалье д"Эрли. Попрощавшись с вашими друзьями, я направилась к подруге. Не застав её, я возвращалась домой и на улице Августинцев повстречала шевалье. Мы поболтали, он упомянул мимоходом о поездке в Шартр. Видите, я оправдана. На ваше полагаю, неумышленное оскорбление я не обижаюсь, но лучше удалюсь, пока вы не подыщите новый повод для ссоры.
  Мы распрощались.
  Задержавшись случайно у порога гостиной, услышала де Руа, клянущего "болтуна и дамского угодника д"Эрли".
  Ничего не добившись я, злее, чем сто тысяч чертей, исполненная решимости в будущем не отступать ни на шаг и отплатить графу за непреклонность, уехала. Де Руа я почти ненавидела.
  Дома меня ждал приятный сюрприз - Элли. Прежде чем передать наш разговор, дам читателю хоть поверхностное представление об этой замечательной женщине. Элли, иначе герцогиня д"Эрлион моя ровесница. Она величественная, порой смелая до дерзости, образованная, находчивая, притом женственная и ослепительно прекрасная. Скорее не внешне, а благодаря свойствам души и сиянию, льющемуся из глубины больших изумрудных глаз. Внешне Элли высокая, грациозная девушка - она выглядит не старше двадцати - с короткими белокурыми волосами, тонкой белой кожей, круглыми глазами в обрамлении длинных густых ресниц и вздёрнутым носиком. По описанию Элли не признаешь сказочной красавицей, но эти черты, объединившись на её круглом одухотворённом лице, делали мою подругу похожей на античную фею шекспировского "Сна в летнюю ночь".
  Едва я вошла, Элли поднялась мне навстречу и, улыбаясь, приветствовала.
  - Ты не изменилась, дорогая. Неизменное обаяние и эксцентричность манер: приглашаешь знакомую и уходишь.
  - Прости, я не ожидала увидеть тебя так скоро.
  - Не волнуйся, я пришла недавно. Ты просила совета, расскажи подробнее о своём положении. Письмо твоё было излишне лаконично.
  Мы сели, я поведала ей случившееся после нашего расставания. Выслушав, она неодобрительно покачала головой и заметила:
  - Я надеялась, ты передумала.
  - Элли, я дала клятву. Не в моих привычках менять решение.
  - Бывают исключения. Десять лет назад. Помнишь? А клятва... Ты, должно быть, и в Париж клялась не возвращаться.
  - Не будь тебя, я осуществила бы задуманное. Следовательно, вернуться бы не могла.
  - Не жалеешь?
  - Естественно.
  - Однажды я помешала исполнению гибельного решения. Вдруг удастся повторить? Иначе, боюсь, последствия будут трагичны.
  - Будто я не знаю. Но уже ничего не изменить. Даже тебе. Нет у меня другого выхода. Давай забудем об этом.
  - Другой выход присутствует неизменно. Ты можешь не замечать... Вспомни... Впрочем, если хочешь, сменим тему.
  - Спасибо. Расскажи о себе, о муже, детях.
  - О семейной жизни умолчу. Боюсь сглазить. Не обижайся, я не скрытничаю.
  - Выходит, всё в порядке.
  - Чудесно, - на её лице расцвела редкая счастливая улыбка.
  - Дети с тобой?
  - Двое с отцом, двое у моих сестриц, остальные со мной. Я купила дом Љ 9, улица Бюсси. Буду рада тебе в любой час.
  - Ловлю тебя на слове.
  После её ухода я задумалась. В письме я просила помочь и Элли не ушла бы, не присоветовав чего-нибудь стоящего. Она убеждала отказаться от выполнения замысла. Я помнила её мудрость по событиям прошлого и доверяла мнению подруги. Если она права, я должна избрать другое? Альтернативы она не предложила. Не потому ли, что не видит сама? Или считает, я сама должна найти решение?
  "Зачем я сомневаюсь? - подумала я. - Увидь Элли подходящий выход, подсказала бы. Молчит, значит, не может ничего предложить, а милосердие побуждает отговорить меня. Притом мы обе понимаем, чем кончится. Она права, такого рода предприятия скверно кончаются для обоих. Не страшно, как ад, где меня несомненно ждут. Ужасает перемена: какой я была, какой хотела стать - чуткой, милосердной, жертвенной, и теперь - лучше не уточнять. Отчего так случилось?"
  Едва спросив, я поняла. Перед глазами проплыло видение: восемнадцатилетняя девушка с широко распахнутыми наивными глазами, в которых сменяются прозрение и отчаяние, хватается за спинку кресла, а сердце бронзает непривычная адская боль после ответа человека, являвшегося смыслом её жизни.
  Призрак меня десятилетней давности избавил от колебаний. Причина страшных изменений в моей душе не моя, а его жестокость. Он изуродовал мою душу, исковеркал некогда любящее сердце. Он виновен в моём падении и последовавших несчастиях. Он заслужил свою участь. Я не боюсь ни "геены огненной" ни, уверена, мучительной смерти. К чему мне жизнь, раз добрая, чистая, отзывчивая девушка погибла. Не хочу, чтобы люди, знавшие её, сравнивали Анастасию былую со сменившим её чудовищем.
  Можно говорить о божьем законе, всепрощении и милосердии, провидении, карающем стократ тяжелее, но... Я много слышала об этих вещах, ни разу не встретив. Вспомнилась фраза из какого-то фильма: "А Бог... Может, и нет никакого бога?"
  Я восстановлю справедливость.
  Перед людскими законами я буду чиста. И имей они что-то против, мне едино.
  Однако я углубилась в философию. Время не стоит на месте, пора от абстрактных вопросов перейти к конкретным.
  В Париже из посвящённых в тайну четвёрки моих мнимых друзей остались де Шеверни и де Руа.
  "Друзей! - фыркнула я. - С неизмеримыми издёвкой и презрением я произношу это слово. Я часто уверяла их в своём дружеском расположении. Скоро одному станет ясно, насколько близкие и давние мы друзья."
  Если два графа не раскусят меня. Вчера мы с де Шеверни рассуждали, куда уехали мои милые приятели, сегодня де Руа известно, что я назвала Шартр. Вывод сам напрашиваются. Очевидно господа более хорошие знакомые, чем я думала.
  "Зря я взялась за их тайну. Ни к чему и заподозрить могут, - вздохнула я. - Не стану ничего выведывать и выспрашивать, попытаюсь расположить к себе де Руа."
  Глава VIII
  
  И странный голос вдруг раздался:
  "Малодушный!
  Сын праха и забвения, не ты ли,
  Изнемогая в муках нестерпимых,
  Ко мне взывал - я здесь: я смерть!..
  Моё владычество безбрежно!..
  Вот двое. - Ты их знаешь - ты любил их...
  Один из них погибнет. - Позволяю
  Определить неизбежимый жребий...
  И ты умрёшь, и в вечности погибнешь -
  И их нигде, нигде вторично не увидишь
  (Лермонтов "Ночь II")
  
  Прошло четыре дня. Я ни разу не посетила де Шеверния, де Соле или де Руа, но ежедневно посылала слугу узнать, не вернулись ли де Вермей, д"Эрли и де Бурс. Истекала неделя, как они покинули Париж, а договаривались они именно о семи днях отсутствия. Я решила посетить де Руа.
  "Давненько мы не виделись. Интересно, обрадуется он мне?" - усмехнулась я, предполагая, какие чувства испытывает ко мне сын де Шароли.
  - Это опять вы... - пробормотал тоном обречённого любезнейший граф. Отдавая должное его самообладанию, упомяну: он быстро взял себя в руки и, изобразив приветливую улыбку, воскликнул:
  - Сударыня, невыразимо рад вашему приходу!
  - Взаимно, дорогой граф. Как ваши дела?
  - Отлично. А ваши?
  - Великолепно.
  Зная воспитанность де Руа, поняла - комедия может затянуться. Решила спросить прямо.
  - Как ваши друзья? Как поживает милейший де Вермей? Не вернулись?
  - Нет. Боюсь, они задержатся. Поймите, свадьба такое дело...
  - Свадьба? Не понимаю вас, любезнейший.
  - Разве вы не знали? Свадьба господина де Бурса, - уточнил он, пристально глядя на меня.
  На мгновение перед глазами поплыло. Я верила и не верила. Промелькивало нечто нетипичное в поведении собеседника. Глубоко вздохнула. Сохраняя невозмутимость после шокирующего заявления, невозмутимо поинтересовалась:
  - Неужели? Господин де Бурс женится? Позвольте осведомиться, на ком?
  От опытного де Руа не ускользнуло моё неприметное волнение и лёгкая натянутость в тоне.
  - На своей гордости!
  Видя моё замешательство, он рассмеялся. Похоже, милый граф желал повеселиться за мой счёт. До чувства юмора де Бурса ему чуть ближе, чем до Луны. Обидевшись, я выказала бы полное отсутствие этого редкого дара. Извинений бы не последовало и де Руа достиг бы цели, на несколько дней лишившись моего общества.
  Я расхохоталась, потом промолвила:
  - Шутка неплоха, но мне не до веселья сейчас. Я беспокоюсь за наших друзей. Они говорили об отсутствии в течение двух-трёх дней, а прошла целая неделя. Поймите... Вы, наверное, заметили особое моё отношение к одному из них... Не нахожу слов... Помните разговор в парке замка Бурсе?
  - Не тратьте слов, я понял, мадемуазель.
  - Друг мой, сделайте одолжение, назовите хоть примерную дату их возвращения, - взмолилась я. Губы у меня дрожали, глаза наполнились слезами. Ошеломлённый просьбой гордой "мадемуазель", он произнёс:
  - Наши друзья вернутся не позднее, нежели послезавтра.
  - Но, может, раньше?
  - Возможно.
  - Бесконечно благодарю вас. Я не смела надеяться на столь приятную беседу. Мне казалось, вы относитесь ко мне неприязненно.
  - Как можно, милая герцогиня! Я давал вам повод считать так?
  - Нет почти. Простите мою подозрительность.
  - Я сам обязан просить вашего прощения. Я неудачно разыграл вас, не обижайтесь.
  - Не тревожьтесь.
  - Хотел убедиться, беспокоитесь ли вы о судьбе моего друга. Простите мои сомнения.
  - Господин граф, я не могу не простить вас, ведь вижу, вы поступаете так не из досужего любопытства. Человек, чья судьба главное для меня, ваш близкий друг.
  - Да, сударыня. Вы весьма верно выразили мои мысли.
  Я заметила, он больше ничего не расскажет. Момент истины наступил после упоминания о разговоре в саду. Граф поверил мне, но вскоре опомнился и стал внешне изысканно-вежливым, издевательски-любезным и непроницаемым.
  Я уехала и стала ждать.
  А де Руа... Достойный дворянин долго пытался разобраться в причинах несвойственного ему поведения. Он презирал женщин, существа пошлые, вульгарные, испорченные, бесхарактерные. Однако не стал бы издеваться ни над одной, считая такой поступок недостойным. И теперь не понимал, почему в разговоре с этой его охватывало непредолимое желание - не унизить - позлить её, вызвав на словесную дуэль, расстроить её изощрённые уловки. Он был в недоумении, отчего это происходит, однако заметил, что и его друзья ведут себя непривычно в присутствии насмешливой сирены.
  
  * * *
  С необычайным терпением я прождала до пятницы, не докучая господину де Руа.
  Я наняла человека следить за особняком де Вермея. О возвращении друзей мне должны были сообщить немедленно. После принятых мер я спокойнее переносила вынужденное бездействие.
  Элли не посещала меня. Я, пользуясь её приглашением, заходила, но не застала её. Мне передали её письмо с извинениями за частое отсутствие, объяснявшееся неотложными делами, накопившимися в Париже в течение путешествий.
  Неделя после выезда д"Эрли, де Вермея и де Бурса в Шартр давно кончилась. Я пыталась, не нервничая, ждать. Задержаться они могли по различным причинам, однако постепенно мной овладевало необъяснимое беспокойство. Впрочем, почему необъяснимое? Десять дней я нимало не продвигаюсь к заветной цели - вполне естественная причина для волнения.
  Вместе с тем меня мучило дурное предчувствие, ощущение неотвратимо приближающейся беды. Я охотно обратилась бы к де Руа и, оставя гордость у порога, расспросила, не будь уверена в его молчании. Граф последний, кому я соглашусь продемонстрировать свою слабость и от кого могу ожидать поддержки.
  Полулёжа в кресле, я раздумывала над дальнейшими поступками. Внутренний голос предсказывал что-то нехорошое, до тошноты страшное. Что? Я сидела, а душа летала от событий недавних к давно минувшим, мысли переносились от прошедшего к грядущему, избегая настоящего. Невозможно укрыться от жизни за воспоминаниями. Сколько ни сожалеешь, прошлого не изменить, сколько ни планируешь, судьбы не избегнуть.
  Я чувствовала, словно проваливаюсь куда-то, медленно, постоянно, почти паря в воздухе. Зарождалось убеждение, что человек бессилен против высших сил, миром правящих. Как бы искусен и умён он не был, судьбе достаточно движения, чтобы всё изменить. Человек идёт, старается, борется с препятствиями, не замечая, что движется путём, противоположным избранному.
  Внезапно послышался какой-то слитный, зловещий шум. Он приближался, становясь разборчивее. Звон оружия, выстрелы, крики, стук копыт и ржание обезумевших лошадей... Звуки, раздававшиеся с западного конца улицы, стремительно приближались. Я была одна, вокруг - ни души. Леденящий страх охватил меня, сжал душу.
  Они совсем близко... Неведомое чувство заставило меня выбежать во двор.
  Их было четверо: де Бурс, д"Эрли, де Вермей. С ними некто, чьё лицо, на миг открывшееся мне, показалось знакомым. Они сражались с отрядом солдат.
  Взмыленные кони падали от усталости, а мои друзья храбро дрались, пытаясь сохранить жизни. Непостижимым образом я разглядела в их глазах отчаяние обречённости - преследователи превышали их численностью в пять-шесть раз. Ничтожный шанс на спасение, однако, был.
  За восточным поворотом улицы зацокали подковы. Сердца моих отважных друзей озарила безумная надежда, обманувшая их. Приближался крупный отряд мушкетёров.
  Парализованная страхом, я бессильно взирала на происходящее. Наконец, собравшись с силами, кинулась к воротам и, распахнув, закричала: "Сюда, друзья!"
  Поздно. Прозвучал залп, и они упали. Все.
  Дикий, безумный крик отчаяния вырвался из глубины растерзанного сердца. Я не видела гвардейцев, исчезнувших, словно по волшебству. Я выбежала за ограду и кинулась к одному из раненых. К тому, кто был мне всего дороже, с кем я была несправедливо жестока. Между тем... Я назвала его "раненый"? Ошиблась. Он дышал, но я видела смерть, заглянувшую в его чудесные очи. Слишком часто встречались мне умирающие. Я не могла надеяться на его спасение. И чудо не поможет...
  Он открыл глаза и, глядя на меня, прошептал:
  - Хорошо, что ты здесь. Мы уж не увидимся, а я не успел сказать главное: я тебя люб...
  Смерть сомкнула его уста.
  Я, захлёбываясь в слезах, кричала что-то бессмысленное, невразумительное, взывая к погибшему. Ещё секунда, его имя сорвётся с моих губ и я...проснулась. Единственной мыслью было: "Лишь бы это не случилось наяву."
  Тяжело поднявшись, я подошла к комоду и вытащила бутылку вина, хранимую по привычке. Открыла, сделала несколько жадных глотков. Крепкое старое красное вино дало мне живительную силу. Хрипловатым голосом я обратилась к себе:
  - Настя, что с тобой? Вскакиваешь, испугавшись страшного сна? В мои годы после всего пережитого и совершённого глупо пугаться кошмаров.
  Нервно и неестественно рассмеялась.
  Я действительно боялась. В воздухе чувствовалось предвестие беды, как электричество перед грозой. От молнии можно спастись, судьба разит неотвратимо. Однажды было такое - накануне смерти Ричарда. Моего Ричарда.
  Подойдя к столу, я вынула из шкатулки дорогой кинжал, упоминавшийся ранее - едва не нашедший ножнами мою грудь, дотоле часто пронзавший менее удачливых. Под платьями я хранила шпагу и пистолеты.
  Кинжал, два пистолета, шпага - маленький арсенал, привезённый с драгоценностями, деньгами и ценными бумагами с прóклятого корабля.
  Вытащила шпагу, осмотрела. Массивный эфес был не вполне по руке мне, и вообще тяжеловата. Свою рапиру я сломала в последнем морском бою. Эта принадлежала Ричарду. Замечательный клинок, отличная сталь, но не для моей руки.
  Зарядив пистолеты, я легла на кровать.
  Я не суеверна. Не избегаю чёрных кошек, из предсказаний астрологов обратила бы внимание разве на стихи Нострадамуса, смеюсь над любовной и прочей ворожбой, не придаю значения снам. Но этот был особенен. Верь я в вещие сны... Вдруг я видела один из них? Настолько реалистичные раньше мне не снились. Я ощущала тепло крови на руках, мушкетный залп обдал волной горячего порохового запаха, смерть, проходя, обдала меня холодом... Слишком реально для дурного кошмара. Внутри что-то посказывало: это видение.
  По комнате раскатился хриплый смех. Во мне заговорила другая. Предыдущую можно назвать продолжением юной Анастасии, чистой любви Ричарда О"Рейли. Наступил черёд Александры, любовницы корсара, безжалостной убийцы. Хладнокровной, циничной, расчётливой женщины с лицом неопределимого возраста и душой старухи.
  Анастасия была наивным, доверчивым ребёнком, натурой нежной и ранимой. Александра сильнее. Зло выносливее добра. От девчонки Анастасии живо, по сути, имя, скрывающее убийцу.
  "Чёрт возьми, веду себя полной идиоткой. Суеверия, предсказания, видения, предвестия смерти... Банально, наивно, глупо. Я выросла, оставив ребячества позади. Давненько, чёрт побери, утратила я детские иллюзии, научилась творить зло. Гибельное, сметающее всё на пути, колесо запущено. В этом мире его толкнуло не событие, человек. Грех проклинать судьбу, грозить кулаками небесам. Иное дело люди. Им надо мстить, я отомщу. Тому, кто мог осчастливить меня жестом, словом, взглядом. Я отдала бы ему всё и была б на вершине блаженства. Он предпочёл ввергнуть меня в отчаяние, соседствующее со злом. Добро - спутник счастья. Нелегко творить добро в горе, почти невозможно. Счастливый хочет дарить окружающим радость, на зло рука не поднимается. Я не должна винить себя за перемены в душе. Виновен он, заменивший мои надежды беспросветным отчаянием. Во всём надо винить его. Винить и мстить. Он заслужил жребий, проявив бессердечие, пусть не ропщет, ежели мы поменяемся местами."
  В тишине комнаты послышался зловещий смех. Прощай, Анастасия! Да здравствует Александра и её месть.
  Так принималось решение месяцы назад, так я утвердила его.
  Сомнения, жалость, вид ужасающих перемен в моей душе уже не способны остановить меня. Что может быть сильнее этой троицы? В Библии говорилось, кажется, о вере, надежде, любви - явный анахронизм.
  Глава IX
  
  Есть упоение в бою,
  И бездны мрачной на краю,
  И в разъярённном океане,
  Средь грозных волн и бурной тьмы,
  И в аравийском урагане,
  И в дуновении чумы.
  
  Всё, всё, что гибелью грозит,
  Для сердца смертного таит
  Неизяъяснимы наслажденья -
  Бессмертья, может быть, залог!
  И счастлив тот, кто средь волненья
  Их обретать и видеть мог.
  (Пушкин "Пир во время чумы")
  
  Проснувшись, с недоумением посмотрела на оружие, лежавшее рядом. Кинжал я могла прикрепить к поясу, но отчего я вытащила и положила под бок шпагу и пистолеты?
  Я потянулась, ощутив боль в суставах и тяжесть в голове. Вид пустой бутылки освежил память. Бессоница, злоупотребление вином (вытащенная в начале вечера бутылочка стала не единственной), неприятные мысли, кошмары, не позволившие даже во сне забыться - теперь понимаю, отчего боль разлилась по всему телу, будто меня избивала вся команда Ричарда во главе с капитаном.
  Допив вино, почувствала себя лучше.
  Приведя себя в порядок, я поехала к де Руа. Обстоятельства не позволяли медлить. Сны снами, а неприятности не заставят ждать - интуиция меня не подводит.
  При виде меня граф энтузиазма не проявил.
  "Он хоть последователен," - кисло улыбнулась я.
  Попала я не ко времени. Де Руа судя по виду, тоже провёл бессонную ночь.
  - Невыразимо счастлив принимать вас, дражайшая виконтесса, - тон явно не гармонировал с любезным приветствием. - Отчего вы не посещали меня так долго?
  Уверена, он с удовольствием добавил бы: "Я надеялся уже не увидеть вас."
  - Простите, граф, вынуждена огорчить вас. Я не к вам, а к вашим друзьям: шевалье д"Эрли и барону де Вермею.
  - Сожалею. Их до сих пор нет.
  - Не буду излишне любопытна, если поинтересуюсь, когда они возвратятся?
  Де Руа был дворянин. Поэтому не воскликнул воодушевлённо: "Будете!", а отвечал сквозь стиснутые зубы:
  - Завтра. Они обрадуются вам.
  Слово "они" де Руа подчеркнул.
  - С ними всё в порядке?
  - Не могу знать.
  - Вы не получали от них вестей?
  - Нет.
  - Но вдруг с ними что-то случилось?
  Он пожал плечами, не удостоив меня ответом.
  - Вы засмеётесь, но у меня предчувствие, словно с ними должно произойти нечто... скверное.
  Де Руа впервые в течение моего визита улыбнулся.
  - Не тревожьтесь. Если случится, отнюдь не с ними. Они не из тех, кто не покоряется судьбе или случайной опасности.
  - Но опасность существует?
  - Разве я сказал так? Вы, верно, не поняли меня.
  Словно бьёшься головой о каменную стену. Сознавая бесполезность моих усилий, я собралась уйти, когда меня посетила новая блестящая идея. Одинаково авантюрные, они привлекали меня оригинальностью и рискованностью, близкой к неосуществимости. Гибельное обладает необоримой притягательностью. Я не удержалась.
  - Вижу, вы твёрдо решили молчать. Дело ваше. Но я хотела бы встретиться с вами на нейтральной территории. Не здесь и не у меня. Приезжайте вечером на улицу Пьер-о-Реаль, к дому, у которого мы встретились сразу по приезде в Париж. Я сообщу вам об особе, проживающей в там. Её личность вам небезынтересна, правда? Ручаюсь, вы измените своё обо мне мнение. Жду в семь.
  Не позволив вставить ему ни слова, я исчезла.
  Покинув особняк, я отыскала человека, следившего за домом, и рассчиталась. Его услуги отныне не понадобятся мне.
  Своим упорством де Руа приводил меня в бешенство. Я непременно решила, неважно, как - хитростью, угрозами или силой - выведать у непреклонного графа тайну. Затем и просила прийти.
  Я снова проверила пистолеты. Возможно, они станут моим спасением. Не забыла и шпагу, хотя не планировала воспользоваться ею. Фехтование было моей слабой стороной. На "свидание" я собиралась одеть удобное платье с глубоким вырезом. Вдруг, чем чёрт не шутит, удастся соблазнить графа. Он сегодня странно посматривал на меня. Мои чары действуют? Пожалуй, скорее боролся с желанием придушить меня.
   В четыре отправила прислугу к Элли с поручением, предупредив подругу не отпускать их до утра. Слугам обыкновенно доверяют, хотя их стоило бы опасаться сильнее прочих. Ловкий лакей или смышлёная горничная способны выяснить всё, скрываемое хозяином. Не воспользовавшись сведениями, слуга за умеренную плату продаст их любому желающему. Надеюсь, де Руа достаточно благороден и не использует подобные способы раскрытия тайн, в равной мере позорящие заинтересованное лицо и жертву продажности слуг.
  Обезопасив себя от нежелательных свидетелей, я переоделась и заколола волосы, чтобы не мешали при конфликтном развитии событий. Подготовившись, я нетерпеливо дожидалась вечера.
  Многим мои планы покажутся легкомысленными или безрассудными. Странно смотреть, как хрупкая женщина намеревается угрозами и силой добится чего-либо от мужчины. Я прекрасно видела опасность затеи. Однако я была вовсе не беззащитной. Живя с Ричардом я научилась стрелять - промахи соотносились одним к пяти попаданиям, метко бросала кинжал, едва не каждодневно выпадала возможность поупражняться в фехтовании. Не стоит притом забывать: сила женщины в её слабости. Правило это я мастерски применяла на практике. Я соразмеряла тяжесть задачи с собственными силами и была готова к бою в прямом и переносном смысле.
  Несмотря на кажущуюся храбрость, объясняющуюся привычкой к опасностям, порой я дрожала от страха. Де Руа мог разгадать мою затею, тогда... Лучше не представлять. Мне не хотелось убивать графа. Невзирая на наши разногласия я уважала в нём поистине аристократическое благородство и редкую чистоту души. Сумею ли я прикончить его при необходимости?
  "Даже если одержу внутреннюю победу и решусь напасть на него... Если он поднимет на меня руку... Не знаю... Он не убьёт меня, - мысли путались, бессвязно кружились. - Смерть не страшна, но если он обезоружит меня... Он поймёт, ему будет известно... Я слышала, он был одним из лучших клинков Франции, железная рука и математическая точность. Именно этого не хватает мне. В юбке и с тяжёлой шпагой Ричарда мне не выстоять..."
  В один из моментов слабости я усомнилась: "Лучше отказаться от явного сумасшествия. Де Руа невозможно обмануть или запугать, а сила... Смешно. Граф опытный мужчина, я всего-навсего женщина, молодая, самоуверенная. Легче отказаться.
  Струсить? Иначе не назовёшь. Я ничего не стою, если не в состоянии выбить правду у мужчины. Быть женщиной - преимущество. Я добьюсь своего."
  Темнело. Я взяла шпагу, заткнула за пояс пистолеты. Оставалось накинуть плащ, прикрывающий арсенал несвойственного женщине оружия. Я собиралась выйти позже. Ни к чему спешить, де Руа раньше семи не явится.
  Или я просто стараюсь оттянуть время? Это не в моей власти. Время независимо. Оно идёт, а ты не можешь удержать мчащиеся секунды... Даже в сторону отойти не можешь, неумолимое время увлекает тебя. Люди ищут высшую власть. Это время. Перед ним равны все.
  Минут десять назад я дрожала от нетерпения, злилась на ползущую улиткой стрелку часов, а теперь безуспешно силюсь удержать её бег. Невозможно. Он как стрела, её не удержать в полёте. Только уйти. Над временем не властен никто, оно властвует над всем...
  Я не боюсь встречи с графом. Пугает настойчивое, мучительное предчувствие приближающейся опасности. Загодя я ощущала страшные, жестокие, необратимые перемены. Чутьё это обострилось в последние годы.
  Я сидела, напряжённо ловя звуки, зная - вот-вот свершится. Тихий, чуть уловимый стук копыт прозвучал зловеще. Машинально я глянула на часы. Стрелка указывала на семь. Ещё не осознав, я отвернулась. А когда поняла, зловещие предчувствия вдруг исчезли. Де Руа скоро будет здесь.
  Схватив плащ, я кинулась к двери. Приостановясь у окна, проверила, со мной ли кинжал. И заметила то, на что вначале не обратила внимания. Шум приближался, но скакал не один, а пятнадцать-двадцать коней.
  Мои страхи ожили. Я прильнула к стеклу.
  Ждать долго не пришлось, лошади не скакали - летели. Вскоре я увидела несущихся на покрытых пеной конях де Бурса, д"Эрли и де Вермея, с ними когото четвёртого.
  "Вернулись, - подумала я. - Гдето я видела такое... Куда они спешат? Как во сне... Для полного сходства не хватает только солдат."
  Я усмехнуась. Смех перешёл в стон. Зашатавшись, я вцепилась в портьеру.
  - Так не бывает!
  Но это было. Их догонял отряд гвардейцев. Сомнений в намерениях погони не было.
  Беглецы сдержали коней и развернулись с намерением защищаться. Почти у ворот моего дома. Видя, как сбывается мой сон, я в ужасе продолжала стоять у окна. Если сон поражал реалистичностью, то наяву события казались видением. Как в ночном кошмаре я, зачарованная, смотрела вперёд, не в силах ступить ни шага. Что-то сковывало движения, как зачастую во сне.
  Могу ли я бесчувственно смотреть на убийство знакомых, чем-то близких людей? Один из них, правда, причинил мне зло, но... не так я собиралась отомстить.
  Кто-то из преследователей выстелил. Де Бурс покачнулся, схватился левой рукой за грудь. Кажется, я услышала его голос.
  Я не могла, как во сне, бесстрастно взирать на эту бойню. Успев заметить, как подняли пистолеты д"Эрли и де Вермей, я помчалась во двор.
  Когда я подбежала к воротам, бой уже начался. Я задержалась, вытаскивая пистолеты. Два выстрела слились в один. Била я точно, но оба солдата отделались ранами. Отбросив пистолеты, вытащила шпагу, растворила ворота и бросилась на помощь друзьям. Друзья - впервые прозвучало без издёвки.
  Первый противник, ловкий мужчина в расцвете сил, при виде меня растерялся не до конца и заколоть себя не дал. Шпага пронзила плечо. Пользуясь задержкой, вынула левой рукой кинжал.
  Схватка была нелёгкой. Благодаря ловкости солдат легко отражал выпады, а мне едва я удавалось парировать его сильные и точные удары. Юбка до невозможности сковывала движения и, не нанеси я в рану в начале поединка, конец был бы предрешён. Противник в исходе не сомневался и имел неосторожность подойти слишком близко. Он сделал выпад. Я пыталась провести парад, но сил не хватало. Он сделал ещё шаг. Следовало отходить, но платье помешало бы мне провести манёвр достаточно проворно. Решение пришло мгновенно. Этот приём я использовала и раньше, но прежде не дралась в женской одежде. Не знаю, удастся ли...
  Раздумывать некогда. Выпустив шпагу, молниеносно кинулась на него, нырнула под клинок... Острый кинжальчик вонзился в грудь до рукояти.
  Я радостно засмеялась. Приятно одержать победу, даже стоившую кому-то жизни. Люди смертны. Хочешь жить подольше, не суйся под остриё.
  Я увидела де Бурса, сражавшегося рядом.
  - Однако, - заметила я, - несмотря на пулю в груди у него великолепно выходит. Стоит пофехтовать с ним на досуге.
  И будто сглазила. Обернувшись на мой голос, он воскликнул:
  - Анастасия?!
  Краткое обращение могло стать последним. Я заметила, что его противник намерен нанести удар и сделала красивый длинный рипост. Платье не замедлило движений. Шпага была похожа на змею, бросившуюся с земли. Конец, заострённый, как игла, проколол правую руку. Меня окатила волна жестокого наслаждения. Насмешливо заметила:
  - Осторожнее, дорогой Шарль, не потеряйте голову в полном смысле слова. Любовные раны излечимы, с колотыми- сложнее.
  - Уходите отсюда. Вас убьют!
  - Только после вас, mon amij.
  Однако разговор отвлёк нас. А задача была ясна без комментариев: убить возможно больше человек, сохранив жизнь. В отличие от нас противники на болтовню не отвлекались. Один имел наглость разорвать мне рукав, чудом не задев локоть.
  Внезапно заметила, что количество врагов не уменьшилось - напротив, возросло почти на десяток. Вероятно, их лошади были хуже и часть погони отстала. К несчастью, не вполне.
  Страха не было. Я разгорячилась и вскипевшая кровь заставляла раздавать удары, нападать, не задумываясь. Платье больше не сковывало движений. Кружась по мостовой, словно в привычном и удобном мужском костюме по палубе, я рубила, забыв всё. В глазах горел дикий огонь, какой зажигался и в других матросах, не угасая, пока океан не поглотит очередной разграбленный корабль. Никто из окружавших меня теперь не мог понять, откуда это безумное пламя. Я упивалась нанесёнными ловко ударами, победами, кровью, стекавшей со шпаги. Я привыкла к битвам. Три месяца мирного существования... Бывало и раньше. Но провести так оставшуюся жизнь я не сумею.
  Рано или поздно проходит любое упоение. Энтузиазма мало против стольких врагов. Мои друзья мастерски владели рапирой, но шестеро на каждого - не многовато ли? В начале соотношение было примерно таким.
  Недобитая мною троица, работая слаженно, прижала меня, уставшую, к стене. Дело принимало преотвратный оборот.
  Неожиданно д"Эрли с восклицанием:"Чёрт побери, Анастасия, они убьют вас!" и исскуством фехтования, мало подходившим смиренному иноку, выручил меня. Пока господин аббат спасал меня, де Бурс и де Вермей, раз пять бросавший на меня изумлённо-восхищённые взгляды, удерживали солидную компанию солдат. Их неизвестный спутник, вначале располагавший исключительно кинжалом, раздобыл шпагу и яростно отбивался от наседавшей на него четвёрки.
  Издалека донёсся тихий перестук копыт. Вспомнился давешний сон, и я почувствовала неприятное ощущение между сердцем и желудком. Солдаты получат подкрепление, нам же помощи ждать неоткуда. И нас перебьют.
  Глубоко вздохнув, отчаянно и безрассудно кинулась в бой. Шпага солдата была полудюйме от моей груди, я оттолкнула её кинжалом и конец своей вонзила ему в горло. Держа перед собой шпагу, отскочила к стене. Прижавшись к ней, стала ждать второй отряд, а с ним гибель.
  Бесовский огонь давно потух в глазах. Обречённость замерцала в них. Конец близок. Меньше всего ожидала погибнуть рядом с дворянами. Это достойнее казни через повешение или хождения по доске. Могли меня зарезать во время разбойного нападения или в пьяной поножовщине. Тогда, правда, рядом был бы Ричард. Я ненадолго после него задержалась. Если ад существует, возможно, мы будем вместе там. Может, скостят мне круг-другой, умру ведь рядом со священником...
  Я беспечно усмехнулась. Мысли заняли меньше мгновения. Выходит, даже прожившему бесчестно даётся возможность умереть хорошо. Лицо осветила спокойная улыбка. Интересно, что ждёт за горизонтом бытия?
  Стук подков звучал ближе. Я обернулась. Из-за поворота вдали выехал всадник. Единственный.
  Я радостно вскрикнула. Де Руа приехал на условленную встречу.
  Жажда жизни заняла место предсмертной отрешённости. Кинув вокруг быстрый взгляд, я уверилась в своевремености появления графа.
  Де Бурс, прислонясь к ограде шагах в семи от меня, неуверенно парировал удары двух нападавших.
  "Ещё немного, и он упадёт без сознания от потери крови," - подумала я.
  Шевалье д"Эрли, раненый в правое плечо, переложил шпагу в левую руку, однако, владея ей хуже, отступал шаг за шагом перед троими гвардейцами. Барон де Вермей лежал без признаков жизни. Незнакомец, приехавший с ними, сражался с двумя противниками и был единственным, за чью участь я не беспокоилась. В его манере фехтования промелькивало что-то донельзя знакомое, но анализировать было недосуг.
  Я чувствовала, кто из троих нуждается в поддержке.
  Один из двоих, дравшихся с де Бурсом, был повёрнут ко мне лицом. С двоими справиться мне бы не удалось. Я метнула кинжал.
  Целилась в горло, но в последний момент гвардеец, заметив летящий клинок, уклонился. Кинжал вонзился в его правый глаз.
  "Фантастика! Подобное удавалось мне раза два, не больше," - засмеялась я.
  Нежданная победа придала сил, я стремительно бросилась на утомлённого врага. Я сознавала, насколько обманчиво это воодушевление. Если я не успею заколоть его, минуту спустя он убьёт меня.
  Клинок молнией сверкал перед ним. Ошеломлённый, он отступал, всё же отклоняя от удары. Liscio di spadaé cavare alla vita - противопоставляю прямой удар.
  Я делала скорые и точные выпады, хладнокровно оценивала его защиту, отыскивая малейшие просчёты в обороне, безуспешно пыталась безпрестанным нападением заставить его раскрыться. Несмотря на мнимые бодрость и уверенность, я чувствовала, силы уходят как кровь.
  Я отчаялась победить, когда заметила незащищённое место на уровне плеча. Нанесла удар с кварты так быстро, что он не успел ни отразить, ни сделать вольт. Остриё прошло плечо. Ошеломлённый болью, он опустил шпагу. Ударила его коленом в живот. Пошатнулся, но устоял. Сжав обеими руками массивный эфес ставшей вдруг неподъёмной шпаги, взмахнула ею последний раз.
  Силы покинули. Я не сумела выдернуть шпагу, застрявшую посреди шеи, в позвоночнике. Юноша забился в агонии у моих ног, его лицо, искажённое непереносимой мукой, с ненавистью глянуло на меня.
  Я почувствовала, камнем навалившееся изнеможение. Пока нужно было драться, инстинкт сохранения жизни поддерживал меня. Но сейчас, после победы, я была обессилена. Впервые она не вызывала чувств.
  "Как темно, - удивилась я. - Уже так поздно? Сколько часов прошло? Или это у меня что со зрением?"
  Перед глазами мельтешили разноцветные пятна, полосы. Я заморгала. Круги не исчезли.
  Ноги подгибались. После нескольких неуверенных шагов доплелась до решётки бывшего особняка Шароли. Схватишись за прут, я пыталась удержаться, но не могла. Медленно сползла вниз. Перед глазами ещё потеменело. Пока мрак не стал непроглядным, я успела разглядеть де Бурса, без сознания рядом.
  
  * * *
  Очнулась от вежливого похлопывания по щекам и увидела склонившегося де Руа. Мелькнула шальная мысль простереть к нему руки и, обвив его шею, начать целовать, мотивируя это признательностью за трогательное участие в моей судьбе. Очевидно, падая, я стукнулась головой. Высококнижным стилем я обратилась к моему спасителю:
  - Благодарю за заботу обо мне, равно и за ваше своевременное появление. Не будь вас, открыла бы очи в менее реальном месте.
  - Откуда вам стало известно? - отбросив велеречие, прямо вопрошал граф.
  - В момент вашего приближения исход сражения оставлял мало сомнений.
  - Я про другое. Откуда вам стало известно, что произойдёт здесь?
  - Можете не верить, дражайший граф, но я ни о чём не ведала. Назначила же встречу, желая, напротив, расспросить вас.
  - Сударыня, отбросьте напыщенный стиль, я в случившемся не вижу ничего смешного. Вы правы, я вам не верю.
  - Зря. Вам, милый, не хватает жизнерадостности. Здоровый смех продлевает жизнь. Но отложим на время дискуссию. Скажите, живы ли ваши друзья.
  - Барон жив. Д"Эрли можете считать умершим, он тяжело ранен. Будет ли жить де Бурс, не знаю.
  - Я хочу осмотреть их, - сказала я, вставая.
  - Что вы понимаете в ранах? - пренебрежительно отозвался граф.
  - Больше, чем вы думаете - возразила я.
  Около меня был де Бурс. После беглого осмотра я прокомментировала:
  - Ранен он неопасно, жизненно важные органы по какой-то случайности не задеты. Но пуля прошла навылет, он потерял много крови.
  - Он останется в живых? - взволнованно спосил де Руа.
  - Не знаю. Возможно.
  Шеваль д"Эрли был ранен в лёгкое, и очень опасно. Второе ранение - в плечо - ничем не грозило.
  Де Руа, хоть не верил в мои медецинские познания, с нетерпением ждал выводов.
  - У него есть шанс выжить. Всё зависит от вас.
  Несомненно, он горячо любил своих друзей, если переборол недоверие ко мне и сказал:
  - Если его спасение зависит от меня, я сделаю всё необходимое.
  - От вас потребуется немного. Я не настолько хороший хируг, чтобы спасти их, но знаю человека, способного на это. Отправляйтесь на улицу Бюсси, дом Љ9, попросите его владелицу, Элли д"Эрлион, приехать сюда. Она одна сможет помочь шевалье д"Эрли.
  - Неужели я могу доверять вам?
  - Вы считаете, я позволю им умереть?! Один из них - его имя вам известно - слишком дорог мне. Пусть это послужит залогом.
  Он проницательно посмотрел на меня. Я не лгала, каждое слово было правдой. Он понял это и быстро поскакал на улицу Бюсси. Тем временем мы с незнакомцем, сопровождавшим моих друзей, перенесли их в дом.
  
  Глава X
  
  Покрыта таинств лёгкой сеткой
  Меж скал полуночной страны,
  Она является нередко
  В года волшебной старины.
  (Лермонтов "Жена Севера")
  
  Де Руа, подгоняемый тревогой за друзей, вскоре добрался до улицы Бюсси и, разыскав скромный домик, числившийся под нужным номером, постучал.
  - Кто там? - послышался голос слуги.
  - Граф де Руа. Я должен увидеть госпожу д"Эрлион.
  Ему отворили. "Следуйте за мной," - услышал граф. Человек, принятый за слугу, провёл в скромную, со вкусом убранную гостиную, куда вскоре явилась и хозяйка.
  При виде статной златоволосой девушки редкой красоты граф остолбенел. Не внешность поразила его, а удивительная просветлённость лица, словно у ангела. Большие тёмно-зелёные глаза, оттенённые простым платьем тускло-зеленоватого цвета, излучали мягкое сияние, движения были исполнены неповторимой грации, доступной лишь избранным. Вошла она, будто ступая по воздуху.
  - Et vera incessa patuit dea , - пробормотал граф.
  - Сударь, приветствую вас в моём ничем не примечательном жилище. Заранее прошу вас не оскорбляться моей неучтивостью, однако не сочтите трудом пояснить, кто вы, - мелодичным голосом произнесла Элли, походившая в тот вечер на богиню, чему способствовали приятные вести, привезённые от её мужа. - Не представляйтесь, мне незнакомо ваше имя. Назовите причину вашего появления.
  - Я буду краток, прекраснейшая и учтивейшая госпожа моя - дело, заставившее меня побеспокоить вас, не терпит отлагательств. Мадемуазель де Сенти-Клер передаёт вам просьбу приехать к ней возможно скорее. Двое моих друзей опасно ранены.
  - Улица Пьер-о-Реаль, дом два?
  - Да.
  - Минуту спустя выезжаю.
  Она выбежала и де Руа услышал отданное ею распоряжение оседлать лошадь. Менее чем через минуту она вернулась с сумочкой.
  Они спустились во двор. Элли подвели белую лошадь. Слуга, сделавший это, напомнил де Руа кучера мадемуазель Сенти-Клер, что несказанно изумило графа.
  Рассматривая конюшего, он не заметил, что Элли уже вскочила в седло и, прошептав несколько слов человеку, открывшему де Руа, выехала.
  - Я покажу вам дорогу, - предложил граф.
  - Не трудитесь, я была у Анатасии.
  Её лошадка была самой быстрой из когда-либо виденных де Руа, и он на кляче кого-то из мёртвых солдат не смог догнать Элли, летевшую со скоростью, завидной для иного ветра.
  Скоро Элли была у меня.
  Она прошла скорым уверенным шагом, однако с неуловимой, присущей ей только грацией, отличавший её движения в течение всей жизни. Поприветствовав меня, она задержала выразительный взгляд на столь умело дравшемся попутчике моих друзей. Я понимала, что имеет ввиду Элли - значительная доля её медицинских познаний была тайной для врачей, и моя подруга по неизвестной причине предпочитала не афишировать их. Выполняя данное обещание, я не выдавала случайно полученных от неё сведений.
  Глазами выразив согласие, я обратилась к мужчине, для краткости именуемому мной незнакомцем.
  - Сударь, вы ранены легко. Господин граф должен вот-вот приехать. Уверена, он согласится продемонстрировать свои хирургические навыки и перевяжет вам руку.
  - Не тревожьтесь, сударыня, я справлюсь сам.
  - Дело ваше. Перевязав рану, не соблаговолите ли вы при поддержке глубокоуважаемого графа оказать мне услугу?
  - Весь в вашем распоряжении, сударыня.
  - У моих ворот валяются штук тридцать или около того трупов... сударь, не прерывайте меня, - добавила я, видя, что он собирается возразить. - Вероятно, это было своего рода пари с гвардейцами, выигранное вами. Полагаю, в условие входило и избавление от побочных результатов, в данной ситуации от тел. Возьмите лошадей и вывезите куда-нибудь. Бастилия неподалёку, её окружает живописный ров. Ночь длинна, не прогуляться ли вам с графом де Руа?
  - Хорошо, мадам, хоть меня и не тянет гулять вдоль стен Бастилии.
  - Вам виднее. Не хотите к Бастилии, есть другие места. Берега Сены ночами романтично-безлюдны. В общем, разбирайтесь. Мостовую не отмоешь, пусть на ней по крайней мере ничего не валяется.
  Показывая, что разговор закончен, я цинично дёрнула плечами и развернулась к Элли. Незнакомец ушёл. Я увидела, что он приблизился к вернувшемуся де Руа и передал моё поручение.
  Не буду описывать, как мы с Элли пытались спасти жизни двоим, умиравшем в этой комнате. Часы эти и через много лет будут в моей памяти, но говорить о них... Разрешите мне воздержаться от излишне тяжёлого рассказа и пропустить хоть этот эпизод. Если бы моей подруги не было в Париже или де Руа не застал бы её, шевалье д"Эрли, и граф де Бурс не дожили бы до рассвета.
  Несмотря на веру в умение Элли раньше я, за исключением одного дня, не приходила в такой ужас при виде смерти, неотступно присутствовавшей здесь. Я часто сталкивалась с этой старухой, работавшей косой не хуже, чем профессиональный дуэлянт рапирой. Привыкла провожать уходящих с нею, но дотоле её облик лишь однажды доводил меня до отчаяния. Когда холодной и кровавой ночью, во многом напоминавшей эту, умирал Ричард О"Рейли. Стоило ему отвести один клинок, моя жизнь шла бы иначе. Счастье и безмятежное спокойствие были близки. Господи, отчего ты отнял у меня надежду?!
  В бесчисленных схватках встречаясь со Смертью, даже недавно, когда я с дрожью в сердце ждала второй отряд, исход не волновал меня, как тогда. И теперь жизнь или смерть другого волновали меня едва ли не сильнее, чем некогда судьба Ричарда.
  Я оправдала свои чувства высказыванием: "В смерти если не покой, бесчувствие, похожее на покой". С этой мыслью Эдмон Дантес не мог найти людям, разрушившим его жизнь, достаточно сурового наказания. Умереть - слишком мало для человека, погубившего мою душу. Чудовищем я стала из-за него. Сейчас он умер бы безмятежно, не зная за собой вины. Я спасу его - потом убью, ведь его жизнь будет принадлежать мне. Или я не права? В ответе не сомневалась.
  Элли подошла бесшумно и, мягко опустив руку на плечо, тихо сказала:
  - Мы сделали всё, от нас зависящее.
  - Они будут жить?
  - Если очнутся до зари.
  - Элли, скажи откровенно.
  - Их жизни, как и каждого из нас, в руках Божих.
  Она умолкла. Расспрашивать было бесполезно. Почти неслышно прошелестело платье. Я не оглянулась. Опустившись на колени я, впервые за эти десять лет, обратилась к Богу.
  "Господи, пускай он придёт в себя, пусть живёт..." - у меня чуть не вырвалось "я откажусь от своей цели", но вовремя опомнилась. Порой лгут на исповеди, но в молитве должна звучать лишь истина. Если не уверен, лучше молчать. Я решила прочесть "Отче наш" или "Живые в помощи вышнего" - единственные молитвы, запомнившиеся в детстве. Слова не шли на ум - сказывалось многолетнее молчание, или Бог оставил меня? Может ли быть иначе, если я жила, допуская кощунственные мысли и гораздо худшие дела? А цель приезда сюда? Не хуже ли она во много раз прежних дел?
  Забыто. Мои молитвы не помогут д"Эрли и де Бурсу, но неужели оттого, что я собираюсь совершить некое неблаговидное дело, Господь лишит жизни других? Но... отчего тогда он забирал людей, с душой гораздо чище моей... тех, чья смерть становилась катастрофой для близких.
  Это неимоверно далёкое прошлое. Незачем предаваться воспоминаниям. Горечь от них в сердце всю жизнь хранится. Ни к чему ворошить печальное.
  Д"Эрли и де Бурс наверняка выживут. Прежде чем они очнутся, стоит обдумать дальнейшие действия. Вначале следует разобраться в чувствах.
  Я думала, анализировала, но не могла понять, что я испытываю к нему. Возвращалась я с ненавистью, неужели чувства изменились?
  Пристальный взгляд вывел из задумчивости. Подняв голову, увидела незнакомца. Я собиралась спросить, закончили ли они с де Руа. Он опередил меня.
  - Как ваше имя?
  На его лице я заметила напряжённое выражение. Он словно пытался что-то вспомнить.
  - Анастасия. Виконтесса Анастасия де Сенти-Клер.
  Не сводя с меня взгляда, он спросил:
  - Мы ранее не встречались?
  - Нет, не припомню. Сударь, отчего вы так смотрите на меня? Понимаю, моё платье не совсем в порядке, однако в том не моя вина.
  - О, любуюсь вашими прекрасными ножками.
  Подол слева был разорван до бедра, а сидела я в позе, открывавшей ему многое. Стянув края разреза, резко встала, собираясь ответить на дерзкий комплимент. Я взглянула внимательней в его лицо, и слова замерли на губах. Он крайне неделикатно, оценивающе рассматривал меня, словно раздевая глазами, но смутило не это. Выражение лица крайне знакомое. Секунды три рылась в памяти, наконец узнала.
  - Какого чёрта!.. - вылетело раньше, чем успела покрепче стиснуть зубы.
  Его глаза оторвались от созерцания низкого декольте и изумлённо вгляделись в меня.
  - Как вы сказали?
  - Ничего. Сударь, вам послышалось.
  Быстрым шагом я пересекла комнату и встала спиной к нему. Надеюсь, моё выражение он не расслышал. Понять не мог - в особо мерзких ситуациях, вроде этой, я ругалась на родном языке - но он слышал это словосочетание не однажды. Поскольку был тем, кого я ожидала встретить здесь меньше всего. Бывают же такие отвратительные совпадения! За моей спиной стоял собственной персоной Михаил! Я считала его убитым! Он и должен был болтаться на виселице три с лишним месяца назад!
  Но сомневаться не приходится. Хотя без бороды и прилично одетый он менялся неузнаваемо, это был именно он. Как я сразу не распознала его голос и особенно манеру драться?! Он тоже почти узнал меня, однако порой мне везло. Михаила схватили раньше, чем команда Ричарда выяснила, какого я пола. В противном случае возникли бы серьёзные сложности. Впрочем, проблемы ещё появятся, если он догадается.
  Исключая Элли, он один среди окружавших меня здесь людей знал отдельные щекотливые подробности мое жизни.
  Он непременно узнает меня. Надо придумать, как обмануть его.
  Я не успела осуществить своё намерение, услыхав голос де Бурса.
  - Где я, sacré-dieu?
  - В моём доме, причём на диване.
  - Вы удивитесь, но ваш потолок странным образом напоминает мне оный в гостиной покойного Шароли. Может, у меня галлюцинации?
  Я расхохоталась. Вместе с мимикой и интонациями его слова звучали преуморительно. По невыясненной причине шутки де Бурса неизменно вызывали у меня приступы весёлья. Отсмеявшись, отвечала:
  - Не думаю. И, пожалуйста, не пытайтесь встать. Лучше вообще не двигайтесь. Вы потеряли много крови, это опасно.
  - Благодарю за нежную заботу. Вы, вероятно, спасли мне жизнь?
  - Безо всяких "вероятно", притом дважды: добив ваших противников и не позволив вам умереть. Правда, за второе, к сожалению, нужно благодарить не меня.
  - Справедливости ради вам следовало сказать не "добила", а "не дала им" добить меня.
  - Бросьте, вы держались великолепно. Если бы не пуля, попавшая в вас вначале, уверена, не я, а вы мне стали бы помогать.
  - Не льстите.
  - А я не льщу. Но прекратим взаимные любезности, вы не должны много разговаривать.
  - Вынужден согласиться, моя прелестная спасительница. Скажите, как мои друзья?
  - Граф де Руа не ранен, у вашего таинственного сопровождающего тоже ничего серьёзного, барон де Вермей ранен сравнительно легко, а аббат д"Эрли... надеюсь, выздоровеет.
  Он вздохнул, но промолчал. Я тоже не произносила ни слова, задумавшись о нём и связанных совпадениях - сейчас и прежде. Происходящее в последние месяцы было странным, совпадения - невероятными. Я приглашаю де Руа к воротам моего дома выбить правду, и в назначенное время перед домом разворачивается борьба за жизнь. Граф опаздывает, но приезжает точно к решительному моменту. Увиденное вчера во сне чудесным образом сбывается, исключая развязку. Михаил, мой знакомый периода сожительства с Ричардом, оказывается долго не дававшей мне покоя загадкой моих друзей. Или д"Эрли, встретившийся мне на пути к Ажану и избавивший от дальнейших поисков. Ведь аббат - мой не менее давний знакомец, нежели де Бурс... Похоже, я прямо или косвенно была заранее знакома с основными персонажами этой драмы. Драмы? Нет, ошиблась, происходящее скорее напоминает комедию с чёрным юмором. Totus mundus exercet histrionem. Играем комедию мести.
  - Отчего вы так пристально глядите на меня, граф де Бурс?
  - Любуюсь вами.
  Чем не комедия? Вот и лицо второй роли бросает якобы остроумные, на проверку плоские уличные шуточки. Приколист. Мы разыгрываем глупую дешёвую комедию мести. Или фарс.
  - Перестаньте насмешничать, - резко ответила я. - Если я и одета не парадно, у меня есть оправдание. Вы, кстати, выглядите хуже.
  - Вы неверно поняли, я не думал издеваться. Вы напоминаете Нику во плоти. Вас не ранили?
  Я звонко и весело рассмеялась.
  - Нет, я ведь богиня сегодня, а богини неуязвимы.
  
  * * *
  Минут двенадцать спустя вошёл де Руа. Обернувшись на звук его шагов, я спросила:
  - Закончили, граф?
  - Осталось восемь.
  - Часа через два утро, торопитесь. Не надо рисковать, возьмите мою карету, отвезёте в ней. Положите соломы, пусть будет поменьше следов.
  - Как состояние де Бурса и д"Эрли?
  - За де Бурса не беспокойтесь, а шевалье... надейтесь.
  - Надежда всё же есть?
  - Надежда - вечный свет.
  - Благодарю вас.
  - Не меня. Благодарите мою подругу и Бога.
  Помолчали.
  - Хотели сказать ещё о чём-то?
  - Закончив, мы поедем в особняк де Вермея, но в полдень, с вашего позволения вернёмся.
  - Переночуйте здесь.
  - Не хотим мешать вам, мадемуазель. Вам следует отдохнуть, вы бледны.
  - А де Бурс, придя в себя, говорил, я красива. Он умеет льстить так, что веришь.
  Де Руа вздрогнул и ответил:
  - Он не льстил, бледность вам к лицу.
  - Я ослышалась? Можно принять за комплимент. Первые ваши добрые слова обо мне.
  - Я долго недооценивал ваши достоинства, превратно судил о намерениях. Разрешите принести извинения.
  - Не надо. Это оттого, что вы верный друг.
  - Вы правы, де Бурс очень дорог мне. Он мне как сын.
  - Вы не настолько старше его, - улыбнулась я.
  - Мы познакомились, когда ему было семнадцать.
  - Примите мою благодарность.
  - За грубость к вам и нелепые подозрения?
  - Вы беспокоились за друга, поэтому я и благодарю вас.
  Его взгляд потеплел. Склонившись, он поцеловал мне руку.
  В его глазах светлели безграничные доброта и доверие. Ко мне! Неужели человек может быть столь лживым, подлым, двуличным?! И это я... Мне стало противно. Я была отвратительна себе. Я лгала, а слова звучали искренне, проникновенно. Как могла я?..
  Надо отказаться пока не поздно. Или поздно? До чего мерзкую дала я клятву. Я лгала много, должна же быть хоть малая доля правды. Если бы отказалась теперь, и моя любовь стала бы ложью, в клятве она была залогом. Ричард был единственным, с добром относившимся ко мне. Я любила его. Ведь он один заслуживал любви.
  Граф, к счастью, оставил меня наедине с раскаянием. У дверей он встретил Элли, поблагодарил её. Что он говорил, не слышала, да и не вслушивалась.
  Итак, он не встанет мне теперь поперёк дороги. Но я предпочла бы, чтоб нашего разговора не происходило, слишком мерзко вела я себя. Весь план был мерзким. Я жила отнюдь не безгрешно, но пять минут назад упала ниже, чем когда-либо. Ниже невозможно, хотя впереди главное. Доиграю второй акт комедии, коли начала. Поздно менять решение.
  Лёгкими шагами подошла Элли и тревожно вгляделась в моё лицо.
  - Ты устала, ложись. Незачем бодрствовать обеим.
  - Лучше ты иди домой. Дети, наверное, заждались. Прости, что помешала тебе.
  - Жизнь двоих была в опасности, какие извинения? Я пододжду, пока придёт в себя... д"Эрли его зовут? За домашних не беспокойся, мои отлучки для них не редкость. Думаю, тебе немало надо сказать мне. Многое изменилось.
  - Ты права. Пройдём в библиотеку. Не хочу, чтобы нас услышали.
  - Элли, ты считаешь, обстоятельства поменялись, - начала я после того, как мы покинули гостиную. - Нет, всё прежнее.
  - Уверена? - Элли проницательно всмотрелась в моё лицо.
  Не вынеся взгляда её лучезарных, добрых, всеведущих глаз, отвернулась.
  - Да.
  - Не обманывай меня. Ты можешь верить своей лжи, но я хорошо знаю тебя. Лучше, чем тебе кажется. И лучше, чем ты понимаешь себя.
  - Не надо, Элли. Положение остаётся тем же. Ночь только приблизила меня к цели.
  - Слышала афоризм "amici mores noveris, non oderis"?
  - Познай нрав друга, и не будет ненависти? Не хочу понимать его, не хочу избавляться от ненависти, напротив... Это последнее, оставшееся у меня от любви.
  Она вздохнула, но смолчала.
  - Извини, дорогая подруга, если была резка. Ничего не изменилось и не могло. Время ушло. Не будем о горьком, поговорим о тебе. В прошлый раз ты весьма туманно выразилась об изменениях в личной жизни.
  Она улыбнулась необычайно радостно. Её глаза сияли и комнату словно озарило солнце. Я раньше не видела у неё такой улыбки. Обычно её улыбка была доброй и грустной. Улыбка человека отзывчивого, сердечного, но несчастного. В её глазах порой читалось: "Я пожертвовала счастьем, так будьте счастливы хоть вы." Однажды я слышала, что за спасение жизни её сестрам ей пришлось платить разлукой с любимым. Я не видела дотоле её такой счастливой.
  - Я молчала, сомневаясь.
  - Теперь?
  - Уверена.
  - В чём?
  - У меня будет ребёнок.
  "Но ведь она по каким-то причинам не могла видеться с мужем. Это было условием..." - в точности я не знала всего, не желая лезть ей в душу, а известные мне сведения получила случайно, не от Элли, и сама ничего не выясняла. Расспрашивать было бестактно, но от изумления у меня вырвалось:
  - Опять?
  - В детях заключено величайшее счастье, оно не бывает излишним.
  - Поздравляю, дорогая. Твой муж, должно быть, безмерно рад.
  - Я не сообщила ему, но, уверена, он будет счастлив не меньше моего. А ты не хочешь?..
  - Чего?
  - Не притворяйся, будто не поняла.
  - От кого?
  - Скажем, от красивого мужчины с глубокими карими глазами за дверью.
  - Элли, умоляю... я столько раз повторяла...
  - Помню. "Моя цель неизменна навеки." Милая Настя, мало иметь цель в жизни, важно уметь метко стрелять.
  - Я сумею.
  - В твоём плане есть слабое место.
  - Какое? - с вызовом и досадой спросила я.
  - Ты можешь поранится стрелой Амура, ведь собираешься стрелять из его лука, - заглянув в мои глаза, Элли улыбнулась. - Предупреждение не запоздало?
  - Нет. Этого не будет никогда. Я не полюблю человека, испортившего мне жизнь. Дважды в одну яму не провалишься, - помолчав, я проникновенно продолжила. - Или ты считаешь меня ветреной девчонкой, способной в три месяца забыть того, кому отдано десять лет жизни?
  - Конечно, нет. Верю, ты любила, сильно любила Ричарда. Другой любовью. Ты полюбишь, хотя кажется, сердце разбито и не чувствует ничего, кроме ненависти. Ты будешь любить - совсем по-иному.
  - Может быть, - грустно молвила я. - Не его.
  "Она почти девочка. Многое довелось ей пережить, но неведомо - она любила одного. Чисто и беззаветно, как любят только дети. Она не понимала - любовь, подобная её, не умирает. И смерти не разделить их, разве на время. Ричард был прибежищем, где она могла переждать бурю. Тучи рассеялись, любовь её вновь расцветёт. И его. Он изначально любил девочку в нелепом розовом платье с манерами провинциалки, но боялся изменить первому чувству. Они будут вместе и ничто не разлучит их искренней, верной любви, - думала Элли, глядя на странную девушку, чья нить жизни непостижимым образом вплелась в холст её судьбы. - Её глубокая любовь победит надуманную ненависть."
  - Не буду спорить. Хочешь, избери девизом non bis idem.
  Увлечённая потоком неведомо откуда взявшихся мыслей, я не услышала её. Сквозь распахнутую дверь я видела его. Я раздумывала над словами подруги о слабом месте моего плана. Ей я решительно ответила нет, теперь же усомнилась: "Может, пущенная стрела задела и меня. Элли не ошибается... Невозможно. Я бы вмиг почувствовала."
  Некстати вспомнились строки любимой поэтессы Анны Ахматовой: "Любовь покоряет обманно, Напевом простым, неискусным..."
  Как быть, если Эллиандрия права? Я была в отчаянии, ибо, вглядевшись в душу, не смогла отрицать - внутри пробуждалась нечто новое, чего не было месяц назад. Но если я влюбилась, это стало бы катастрофой.
  Посреди самых ужасных невзгод Бог бросил нам надежду, как ту каплю воды, что бессердечный богач в аду просил у Лазаря. Этот красивый оборот, взятый из Дюма, точно объяснял источник моей ненависти. Надежда, светлое утешение в несчастье, явилась мне в искажённом облике мести. После гибели Ричарда, единственного спасения в окружавшем меня аду, спасительной каплей стала надежда отомстить. Выжить, погубив другого. Мне было не до морали. После любви утешением стала ненависть. Любовь и ненависть - полюса на расстоянии шага.
  Однако если я ошиблась в своих чувствах, возведённое с таким трудом здание рушилось. Как распадается от дыхания создателя карточный домик, так и моя постройка, скреплённая лишь ненавистью, разрушалась от веяния реальности и могла погрести меня под руинами. Я этого не хотела. Возможно, я заблуждалась, но... принимать решение не было сил, я смертельно устала. Обдумывать, разбираться, планировать... Надоело! Пусть идёт своим чередом, мне безразлично чем кончится это, лишь бы скорее. Никакие колебания не отвратят меня от намеченной цели. В который раз я повторяю это? Не важно. В последний.
  "Приговор обжалованию не подлежит". Раздался стон, показавшийся мне после мистических образов, витавших одновременно с мыслями перед внутренним взором, плачем ангела по погибшей душе. Я быстро опомнилась: "Едва ли ангел-хранитель спохватился только теперь. Можно быть тормозом, но не настолько."
  После появления непривычной здравой мысли я разобрала голос, доносившийся, между прочим, не с небес, а из гостиной.
  Я выбежала из библиотеки, подумав мимоходом, что перепутать тенор Анри с гласом ангела непростительное оскорбление. Для д"Эрли.
  - Где я нахожусь? - спросил мой милый гость, удивлённо разглядывая комнату.
  - У меня.
  - Воистину, стены сего дома похожи на комнату бывшего особняка де Шароли. Возможно, мне это померещилось?
  До сих пор диалог мало отличался от аналогичного с д"Артаньяном. Внесём разнообразие.
  - Вполне вероятно, вам кажется. После вашей раны может и не такое померещиться.
  - Вы тактично напомнили мне, что я обязан поблагодарить вас.
  - И не думала. Я имела целью дать понять, что вам лучше не двигаться. Не вы, а я должна благодарить вас. Вы вовремя отвлекли моих противников, иначе вас бы не ранили.
  - Но мне не пришлось бы содействовать вам, не выйди вы нам на помощь из вашего милого особнячка, принадлежавшего ранее де Вермею, а перед тем де Руа.
  - Вы оригинально благодарите. Притом излишне многословно для имевшего прекрасные шансы переехать в лучший мир.
  - Где мои друзья?
  - Де Бурс и де Вермей здесь, но их состояние лучше вашего. Де Руа и ваш загадочный спутник вернулись в дом де Вермея - по крайней мере сказали мне это.
  - Этот, как вы изволили выразиться "загадочный спутник", лишь...
  - Не утруждайте себя сочинением истории. Духовному лицу ложь не пристала, - д"Эрли поморщился, как всегда при упоминании о его сане. - Вопросов не задаю. Я отнюдь не дура, за каковую вы меня держите.
  - Я вовсе не...
  - Не перебивайте. Если вы поняли, кто купил дом де Вермея, то я угадала сущность отношений вашего друга с законом и Бастилией. Мне достаточно предположений. Я не спрашиваю и не собираюсь никому излагать свои домыслы. Кстати, хотя утро близко, вам не помешает последовать примеру ваших друзей и выспаться.
  - Я ваш должник, mademoiselle, и не могу возражать.
  - Тогда спите. Я много болтаю, но это чтоб вы умолкли. После вашей раны не стоит много разговаивать.
  Он поблагодарил меня полуулыбкой и я, окончательно успокоенная, пошла к Элли. Я застала её за готовкой. Слыша мои шаги она, не оборачиваясь, заметила:
  - Ну и кухарка у тебя! Я бы рекомендовала разжаловать ёё. Судя по беспорядку на кухне...
  Подбежав, я обняла её за плечи.
  - Элли, милая, д"Эрли очнулся! Ты - гениальный хирург. Как я могу отблагодарить тебя?
  - Я выполнила свой долг перед ближними, - улыбнулась она. - Благодари Бога и природу. Medicus curat, natura sanat . Я просто содействовала. Но ты заговорила о признательности, окажи мне услугу.
  - Чего бы ты ни пожелала.
  - Мне неловко просить, но у меня почти закончился медецинский препарат сложного химического состава. Для его изготовления необходима лаборатория, а в моём доме нет соответствующего оборудования. Не сможешь ли после выздоровления твоих друзей на предоставить мне дом часа на четыре?
  - Но у меня нет никаких особых условий. Ты с равным успехом можешь всё сделать у себя.
  - Видишь ли, дети могут мне помешать...
  Я недоумённо воззрилась на неё. Не верила, что смышлёные и дисциплинированные Эллины ребята могли в чём-то помешать. Они были больше кого-либо посвящены в тайны матери и нередко содействовали ей в различных предприятиях.
  - Если хочешь, - растерянно ответила я, - отдам дом в твоё распоряжение в любой день. Я могу помочь тебе, если понадобится.
  - Спасибо, я справлюсь одна.
  - Элли, объясни, зачем тебе мой дом? Лаборатории здесь нет, а дети тебе обычно не помеха.
  - Пожалуйста, не спрашивай. Дом нужен по названным причинам.
  - Я не думала, будто ты солгала, но...
  - Не задавай вопросов. Я же не спрашиваю, в какой области расположен твой фамильный замок.
  Я начинала понимать. Конечно, поместья у меня не было. Наверняка у рода Сент-Олер были угодья, но вследствии особенностей моей биографии я не имела прав на владение ими. Однако Элли я не рассказывала, как попала в Париж. Вспомнив, как перенеслась сюда, вспомнила и чердак. Можно сказать, лаборатория там была...
  Элли, будто читая мои мысли, продолжила:
  - Ты не рассказывала мне многое из своего прошлого. Я пропустила подробности своего. Пусть будет так. Есть предметы, не обсуждаемые и самыми близкими людьми. Res ipsa, extra commercium hominum . Расспросы губительны.
  - Понимаю, о некотором не стоит говорить, чтобы тебя не сочли сумасшедшей.
  - При благоприятном исходе.
  Я поняла и не спрашивала. Задумавшись о требующих молчания тайнах, я уж не произнесла ни слова. Элли возвратилась к приготовлению завтрака.
  * * *
  В дворике неброского здания на улочке Бюсси, значившегося под номером 9 её ожидал открывавший графу де Б. Почтительно подал мужчина в плаще и маске ей руку. Усталая герцогиня спустилась, скользнув кистью по протянтутой ей изящной формы сильной руке с алмазным перстнем тонкой отделки. Владелица домика без предисловий промолвила:
  - Устроила. Можете ехать. Передайте моему мужу... Писать опасно... устно... я люблю его, пусть он подождёт. Недолго. Мы соединимся. И... я ношу под сердцем... Он поймёт.
  - Исполню, повелительница.
  - Когда-нибудь, может, стану ею. Обращаться так здесь неразумно.
  Глава XI
  
  Так сердце, жертва заблуждений,
  Среди порочных упоений
  Хранит один святой залог,
  Одно божественное чувство
  (Пушкин " ")
  
  Элли уехала при лучах зари и через час вернула слуг. В двенадцать приняла де Руа и Михаила. Я обрадовала их известием о хорошем самочувствии их друзей и пригласила отобедать. Д"Эрли и де Бурс проснулись и вкушали плоды усилий моей посредственной кухарки вместе с нами.
  Вначале мы молчали. Я решила нарушить неопределённость безмолвия.
  - Господа, не представите ли вашего друга?
  Они приняли вид, будто не слышали вопроса, и я сочла долгом пояснить:
  - Я не жду пространных выдержек из его биографии, но мне желательно знать, как величать его?
  - Можете называть меня Михаил, - процедил он.
  - Моя фамилия вам известна. Чтобы не вынуждать вас обращаться ко мне официально, в то время как я буду использовать ваше имя, предлагаю звать меня Анастасией.
  - Мадемуазель Анастасия, разрешите спросить.
  - Безусловно, - улыбнулась я Михаилу.
  - Нет ли у вас брата?
  Я поняла причину неожиданного вопроса и мигом сочинила ответ:
  - Вернее, был брат. Он погиб около трёх месяцев назад. В прошедшем месяце эту весть сообщила мне мать, которую оно так потрясло, что она тяжело заболела, - содержание оправдывало лёгкую несвязность речи, я выглядела взволнованной.
  - Вашего брата звали Александр?
  Более воспитанный, заметив моё состояние, отказался бы от дальнейших выяснений. Это понимал и де Руа, толкнувший Михаила под столом ногой (убедилась в этом я, поскольку удар был нацелен неверно и пришёлся мне по колену). Михаил не успокоился. Воспользуюсь его бестактностью и пущу по ложному следу.
  Я притворно удивилась:
  - Откуда вам известно его имя?
  - Я знал Александра. Он был очень схож с вами.
  - Надеюсь, только внешне. Простите мою резкость, мои отношения с братом не были близкими.
  - Вы знали, кем он был?
  - Узнала с извещением о смерти, - неохотно призналась я. - Надеюсь, вы не осудите моё нежелание распространяться о брате, тем более его дела не имели ко мне отношения.
  - Я понимаю и сочувствую вам, но хотел бы поинтересоваться...
  Диалог принимал опасный оборот. Я резко оборвала Михаила.
  - Спрашивать должна я. Я получила это право, оказав вчера вашим друзьям содействие и став вашей сообщницей. Я рискую ради ваших друзей и не укоряю вас, я сама выбирала, но хотелось бы знать суть дела. Почему вас преследовали? За что вам грозит Бастилия? Кто вы, наконец? Вы обмолвились о знакомстве с Александром. Не были ли вы его товарищем и не поставили ли вас вне закона предприятия, стоившие брату жизни? - я перечисляла, зная или угадывая ответы. Мои собеседники вслушивались с напряжённым вниманием. От меня зависела их свобода, возможно, жизнь. Выждав пару секунд, чтобы они оценили мою лояльность, продолжила спокойнее:
  - Такие вопросы я могу задать вам и вашим друзьям. Я поставила бы вас в крайне сложное положение. Догадываюсь о причинах, не позволяющих отвечать правду. И не спрашиваю. Цените мою тактичность и постарайтесь проявить ответную. Последний раз я виделась с братом в пятнадцать лет!
  - Простите, - сказал Михаил, чувствуя неловкость.
  - Прощаю. Попробуем не ставить друг друга в двусмысленное положение.
  На семьдесять минут воцарилась тишина. Наконец де Руа произнёс извиняющимся тоном:
  - После незаменимых услуг, оказанных вами, мы навсегда ваши должники и не вправе расспрашивать о чём бы то ни было. Но позвольте произнести последний вопрос: кто такая мадам д"Эрлион?
  Причина ясна - Элли производила неизгладимое впечатление. Я любезно ответила:
  - С герцогиней д"Эрлион я знакома давно. Однажды я помогла ей и минувшей ночью сочла возможным обратиться к ней. Во Франции она не живёт постоянно, чаще путешествует. Нам повезло, что неделю назад она приехала в Париж. Если бы не она, д"Эрли и де Бурс не обедали бы с нами. За жизнь одного из них я особенно беспокоилась, - прибавила я со смущением.
  - За чью же? - вопрос исходил от де Бурса. Я чувствовала, сколь важны ему мои слова.
  - Не могу в том признаться. Но нетрудно отыскать ответ, - я покраснела и, меняя тему, заметила. - Надеюсь, вы, шевалье и барон де Вермей не покинут мой дом скоро.
  - Если не слишком стесним вас, - галантно согласился д"Эрли.
  - Нисколько. Притом, после ваших ран я не рекомендовала бы вставать ещё неделю.
  - Неделю?! - в один голос возмутились де Бурс и д"Эрли.
  - Не менее пяти дней. Но ваш тон поразил меня. Неужели моё общество так неприятно?
  - Как могли вы подумать? Вы очаровательнейшая и приятнейшая девушка. Однако пять дней безделья... - попытался оправдаться де Бурс. Я перебила его:
  - Пойдут вам на пользу.
  - Я не выдержу.
  - Понимаю, господин де Бурс, вы человек деятельный, но я приложу усилия, чтобы вы не скучали, - кокетливо заметила я.
  - Мадемуазель...
  - Граф, мне неясно ваше отвращение к, по вашему высказыванию, "прекраснейшей и очаровательнейшей девушке". Я спасла вам жизнь. Или вы так мало цените мой труд и хотите убить себя? А это неминуемо, если вы встанете раньше, чем пять дней спустя.
  - Вы так беспокоитесь за меня, - улыбнулся он.
  - Не за вас одного. Ваша смерть была бы трагедией для ваших товарищей. Значит, было бы неприятно и мне. Берите пример с шевалье д"Эрли. Он хоть ценит мою заботу и не придумывает глупых и обидных отговорок.
  Услышав ответ, де Бурс помрачнел и задумался.
  Я чувствовала, цель близка.
  "Несколько шагов, и будет кончено," - с довольной улыбкой подумала я.
  Однако смутное предвестие несчастья не покидало. Самое опасное позади, но подсознаниие спорило с доводами разума.
  Чтобы избавиться от гнетущего ощущения, решила поговорить с де Руа. Его расположение ко мне позволяло ждать откровенности. Я надеялась услышать, что испытывает ко мне человек, чьё сердце я поставила целью завоевать. Граф единственный подходил для расспросов. В нём сочетались искренность де Вермея, проницательность, присущая де Бурсу и знание характеров, чувств своих друзей, отличающее д"Эрли.
  Я предложила де Руа прогуляться по саду. Разговор начала издалека, с абстрактных рассуждений о любви и смысле жизни, однако граф прервал мой философский монолог.
  - К чему вы клоните, мадемуазель де Сенти-Клер? Мне достаточно известно о вашей любви.
  Я внутренне содрогнулась, но овладела собой и с милой улыбкой произнесла:
  - Зовите меня Анастасией. Мы друзья, а "мадемуазель де Сенти-Клер" звучит слишком официально. О чём же вы осведомлены?
  - О многом, - загадочно, но доброжелательно улыбнулся де Руа. - Кого вы любите, тоже.
  - Откуда? - промолвила я с наигранным волнением.
  - Понял в день нашего знакомства, притом не я один. Вспомните нашу беседу в парке.
  - Вы обещали тогда молчать о своих предположениях.
  - Я сдержал слово. Но тайное неизбежно становится явным. Позже и другие увидели приметы, замеченные мною в начале.
  - Другие? Ах, господин граф, страшно звучат ваши речи! Неужели и он заметил?
  - Дорогая Анастасия, любовь ослепляет. Человек, упомянутый вами с такой дрожью в голосе и волнением в сердце, не видит ничего. О ваших нежных чувствах знают все, исключая его.
  - Вы сказали "любовь ослепляет", и моё сердце забилась быстрее. Есть надежда?..
  - Вы говорили ночью, надежду никогда не стоит терять. В вашем случае её более чем достаточно.
  - Значит?..
  - Надейтесь, милая Анастасия, Венера за вас.
  - О, дорогой граф, как мне благодарить вас?
  - Я ничего не сделал.
  - Ваша откровенность сделала меня счастливой. Вы сказали правду, но приятную.
  - Вы спасли жизнь де Бурсу и д"Эрли. Искренность - ничтожнейшее вознаграждение за совершённое вами добро.
  - Тогда выполните мою просьбу.
  - С превеликим удовольствием.
  - Ни единой живой душе не говорите о моей любви и нашем разговоре. Никому, даже Михаилу.
  - Я обещал вам ранее. Моё слово равно клятве. Между прочим, я удивлён, отчего вы не спрашивали о Михаиле.
  - Я излечилась от любопытства. И о многом догадываюсь. Обед у коменданта Бастилии, прогулка в Шартр, причины сопровождения ваших друзей к Парижу почётного эскорта.
  - Хорошо. Но я могу рассчитывать?..
  - Я клянусь молчать о своих предположениях и не задавать вопросов.
  Мы с де Руа, часто перебрасывавшиеся язвительными репликами и наговорившие немало колкостей в течение нашего краткого знакомства, расстались лучшими друзьями.
  Несмотря на сопутствовавшую редкую удачу, в душе остался горький осадок. Тяжело лгать этому человеку с бόльшим наивным благородством, чем у героев рыцарских романов. Возвышенность чувств не давала ему, при всём уме, заметить обман, отвратительный рядом с его душевной чистотой. Господи, разве не была я десять лет назад столь же чиста и наивна?! Молодость. Граф же человек поистине королевского великодушия и аристократического достоинства, заключающегося не во внешнем блеске или утончённости, а в особом складе характера. Среди его товарищей он - единственный настоящий дворянин. Де Вермей тщеславен, вспыльчив, нетерпелив. В д"Эрли коварства не меньше моего, только Фортуна была благосклонна к нему, оттого он стоит выше моего. Михаил - жестокий, мстительный, целеустремлённый... О нём не буду, возвышенности в его душе, сколько и в наших бывших приятелях, сколько во мне. Де Бурс - гасконец - лукав, хвастлив, порой нагловат. Их не стыдно обманывать. Де Руа иной. Если бы награждали не за хитрость, извортливость, искусство интриги, граф был бы из первых людей во Франции.
  Внутри огоньком зажёгся страх. Я лгала так, что де Руа, нелегко поддающийся уловкам хитрости, ибо он честен, поверил мне. Что произвело такой эффект? Двуличность или голос сердца, заглушённый доводами рассудка?
  "Нет, - простонала я. - Человека, грубо насмеявшегося надо мной, я могу лишь ненавидеть. Я не прощу ему ни бесчувственности, ни насмешек. Я спасла его, но у меня есть оправдание. Виновный должен искупать грех не лёгкой безболезненной смертью, а терзаниями разума, души, горечью раскаяния. Он пройдёт все круги ада, шаг за шагом повторив мой путь."
  Искать оправданий пред собой не смешно, как может казаться некоторым, а горько. Находить объяснения поступкам, в неправоте которых уверен, больно, противно...
  С кощунственными словами на устах, быть может, не достигавшими сердца, но убедительными для рассудка, я направилась к дому. У входа я столкнулась с де Руа и Михаилом, уезжавшими. Я не препятствовала, чувствуя себя после жуткой ночи и душевных метаний разбитой. Однако не забыла доброжелательно улыбнуться и пробормотать пару общепринятых фраз. Потом ушла в спальню и легла. Сон скоро посетил меня, но и в нём преследовали проблемы, волновавшие наяву.
  Я вкушала сомнительную сладость сна, редко приносящего забвение. А если бы последовала за графом и бывшим пиратом, сумела услышать их, открылось бы немало интересного и настораживающего.
  - Вы давно знаете эту девицу? Pardones moi, "charmant mademoiselle", любезно разрешившую мне величать её Анастасией, - в тоне звучал сарказм. - Вам известно о ней что-нибудь достоверное, господин граф?
  - Прежде всего перестаньте обращаться ко мне "господин граф". Многое изменилось во Франции в твоё отсутствия, но, надеюсь, не наши отношения. Я бы хотел, чтобы мы стали друзьями, как в прежние годы.
  - Назвал я вас так не оттого, что холоднее отношусь к вам. Отнюдь. Но я боялся, что если вас будет называть другом морской разбойник...
  - Поверь, друг мой, я не сужу тебя. Лучше было бы, если бы ты отыскал другой путь, но положение было слишком опасным. Уверен, найди ты способ избежать...
  - Вы скорее дали бы убить себя, чем избрали бы такое занятие.
  - Забудем это. Ты боролся за жизнь, чтобы защитить Францию. Лучше стать корсаром, чем католиком.
  - Вы всегда приписываете людям несвойственное им благородство. Что толку Франции от меня, если я ни черта не понимаю в царящем кругом безумии? Здесь нужен политик, человек тонкого ума, подобный вам. Но ваша правда, поговорим на другую тему. Вы уверены в этой Анастасии?
  - Она поклялась молчать.
  - Сдержит ли она обещание? Я знал её брата, клятвопреступление не помешало бы ему. Подумайте, они ведь родня.
  - Люди не отвечают за грехи родственников. Не подходи к ней с предубеждением. Я сам испытывал к ней необъяснимую неприязнь, но вчера убедился в ошибке.
  - А история с домом твоего отца? Выглядит подозрительно.
  - У Анастасии, конечно, есть объяснение.
  - Так узнай у неё.
  - Расспрашивая, я почти обязуюсь к взаимности. Даже если она не попросит, мне придётся рассказать ей о тебе и нашем союзе.
  - Разве?
  - Этого требуют законы вежливости и чести. Прошу тебя, не спрашивай её.
  - Ладно. Но не пройдёт и десяти дней, я буду знать кто она и что за интересы преследует.
  - Каким образом?
  - Извините, дорогой друг, это моё дело. Не беспокойтесь, хотя я и потерял в глазах многих дворян честь и благородство, но попытаюсь пользоваться достойными методами.
  Услышь я их, заявление и особенно голос Михаила, заставили бы меня задуматься.
  Глава XII
  
  Когда б вы знали, как ужасно
  Томиться жаждою любви,
  Пылать - и разумом всечасно
  Смирять волнение в крови;
  Желать обнять у вас колени
  И, зарыдав, у ваших ног
  Излить мольбы, рыданья, пени,
  Всё, всё, что выразить бы мог,
  А между тем притворным хладом
  Вооружать и речь и взор,
  Вести спокойный разговор,
  Глядеть на вас весёлым взглядом!..
  (Пушкин "Евгений Онегин")
  
  Четыре дня истекло. Раны моих друзей благодаря их их железному здоровью затянулись в неправдоподобно короткий срок. Моё мрачное предсказание, что они не встанут раньше, нежели пять дней спустя, не сбылось.
  Мы с де Бурсом гуляли по саду, любуясь закатом. Романтичная обстановка донельзя подходила для любовного признания. Но в глазах де Бурса я не видела ни отблеска страсти, которую я хотела в нём вызвать. А ведь сегодня я оделась соблазнительно и вместе с тем изящно, проведя четверть часа у зеркала.
  Неприятно вспомнился эпизод, происходивший раньше, но не записанный в силу незначительности.
  Было это на другой день после приёма у де Шеверни. Мы ненадолго очутились одни, и я игриво поинтересовалсь:
  - Сударь, отчего вы вчера так странно вели себя?
  - Может, уточните?
  - Вам понятно, о чём я.
  - Предположим.
  - Представьте, я могу найти только одно объяснение.
  - Поделитесь со мной, будьте так любезны.
  - Когда мы танцевали... ваши взгляды, нежный тон ваших речей, ваши объятия... Я нравлюсь многим, вы имели возможность заметить. Будьте откровенны, мой милый. Я элегантна, стройна, красива, интересна. Вы влюблены в меня,дорогой?
  Он весело поглядел на меня и спокойно сказал:
  - Сударыня, да у вас мания величия.
  Любой за такую дерзость схлопотал бы от меня пощёчину, но он сказал как-то особенно, так, как не мог ни один. Я расхохоталась, скрывая досаду:
  - Равно и у вас diar my, если вы поверили в мою серьёзность.
  Теперь, прохаживаясь по саду, я вспоминала ту глупую выходку. Запомнил ли он?
  Мы рассуждали о жизни и смерти - тема, актуальная и через несколько дней после случившегося. Между прочим упомянула о любви: лучшем, возможным для смертного. Именно так витиевато я выразилась о слепом, необоснованном последствии глупых шуток Амура.
  - Послушайе, граф, - продолжала я, развивая тему, - вы ещё молоды, удивительно, отчего у вас нет жены или возлюбленной?
  - Дорогая Анастасия, вы моложе, однако тоже не любите.
  Заглянув в очередной раз в его глаза, я решилась:
  - Кто знает? Быть может, моё несчастное сердце хранит тайну, о которой вы и не подозреваете.
  - Любовную тайну?
  - Зачем вы спросили? Ответ известен.
  - Поведайте мне. Я постараюсь утешить несчастное сердце.
  - Я сказала, что нуждаюсь в сочувствии? Нет, не могу кривить душой перед вами. Я несчастна в любви.
  - Отчего же? Вам, с вашим шармом и обаянием не удалось завоевать его сердце? Он женат?
  - Жена, - с грустью повторила я. - Если б жена была препятствием. У него, мой милый граф, нет жены, но есть равнодушие. Я люблю его до безумия, ночами не сплю, он же словно не видит меня.
  Почудилось, мой рассказ произвёл на него впечатление, но в тусклых бликах почти зашедшего солнца я не могла разглядеть его лицо.
  - Как он может не замечать такую чудную женщину? - с жаром воскликнул де Бурс. - Если он не замечает вас, он либо полный осёл, либо любит другую. Забудьте его.
  - О чём вы говорите? Вы не любили, если даёте такой совет. Сердцу не прикажешь! Блаженна была бы отвергнутая любовь, подчиняйся безрассудное сердце голосу разума!
  Мои речи звучали напыщенно, жесты - театрально, но он не видел. Он молчал, задумавшись, а когда заговорил, прозвучала неподдельная грусть в его голосе.
  - Ваше горе не совсем чуждо мне. И я любил, и люблю до сих пор. Но моя возлюбленная - нежная, добрая, чуткая, отзывчивая, странно-красивая женщина - моей любви не видит. Ей я друг, не более. Она доверяет мне тайн своих чувств, не замечая, какую жестокую боль причиняет.
  Счастье, что солнце опустилось, и он не мог разглядеть моё лицо. Показалось, всё переворачиватся вокруг. Или ноги подкашиваются? Нет, стояла я крепко. Я не роман-ная героинюшка, бездыханно упадающая на руки главному герою от малейшего потрясения. Мне не восемнадцать, падать в обмороки от слов глупо, а я натворила довольно глупостей. Его слова... несравнимы ни с чем. Пробормотав: "Сударь, видя, какие муки причиняет вам этот разговор, предлагаю отложить," убежала в дальнюю часть сада и там дала волю неразумным, бессмысленным слезам. Причина - не уязвлённое самолюбие, чувство глубже. Жесткое и древнее как мир. Вы умнее и давно поняли безумную повествовательницу. Да, я вела себя дурой. Что поделаешь, женщина существо глупое, чувствительное, безрассудное.
  Шарль открыл мне две важные истины. Мою любовь и причину его равнодушия. Он любит другую. И, судя по эпитетам, которыми он награждал счастливицу, любит сильно, как... как я его.
  Несчастная, слепая идиотка, я перепутала чёрный огонь ненависти и светлое пламя любви. Я хотела отомстить ему за страдания, хотя сама была виновницей. Бог покарал меня. Вы верите в Бога? Я - да, убедилась минут с пять назад.
  Поднявший меч от меча и погибнет. По-русски: не рой яму другому, сам в неё попадёшь.
  "Господи, помоги бедной раскаявшейся грешнице!" По вложенным чувствам эта незамысловатая фраза была равна молитве. "Крик души". В памяти воскресло старое, похожее на забытый сон воспоминание. Тёмный чердак, кресло из металла в углу, за ним загадочная машина, опутанная проводами.
  Решившись, я захотела бежать туда и скорее уехать. Однако нельзя исчезать вдруг, иначе меня примутся искать, могут попасть на чердак, случайно присесть в кресло... Не стану рисковать - недавно рискнула и проиграла. Хотя, может, так лучше.
  Задумавшись, я расхаживала по тропинке. Мелкие камни поскрипывали под ногами... У окна, выходящего из библиотеки, развернулась и пошла обратно. Я на той же дороге, где много лет назад начала путешествие по Франции. Время идёт по замкнутому кругу. Скоро я вернусь, попытаюсь забыть жизнь здесь. Но Анастасия ли вернётся? Можно вернуться в места юности, но люди не возвращаются, слишком они переменчивы. Внешность обманчива, лишь душа правдива, и то не у всех. Свою чистую душу я, кажется, потеряла вместе с невинностью. Что ж, ни к чему оплакивать то, чего не изменишь. Полезней подумать, как незаметно уйти отсюда. Были две идеи - отъезд из Франции и смерть. В данном случае подходит самоубийство. Ненавижу повторяться, изберём первый выход.
  Долгое отсутствие могло показаться подозрительным и, решив позже обдумать детали, я направилась к входу.
  Я почти успокоилась, когда в голову пришло новое опасение. Что подумал де Бурс о моём внезапном уходе? Мог ведь догадаться об объекте моей неразделённой любви. Нужно выдумать объяснение.
  Вздохнула. Устаёшь от безпрестанной лжи. Придётся потерпеть - пока не уеду. Впрочем, устала я не столько от лжи, сколько от жизни.
  Когда я вошла, де Бурс не обратил на меня внимания, погружённый в глубокие размышления.
  "Не о своей ли любимой он думает?" - кольнула ревнивая мысль. Стараясь выглядеть беззаботно, я спросила:
  - Не сыграете ли в карты, господа? Учтите, Фортуна этим вечером на моей стороне.
  Кто сказал: не везёт в игре - отыграшься в любви? Вечером за карточным столом были два неудачника - я и... да, именно он.
  Глава XIII
  
  Задыхаясь, я крикнула: "Шутка
  Всё, что было. Уйдёшь, я умру".
  Улыбнулся спокойно и жутко
  И сказал мне: "Не стой на ветру".
  (Ахматова "...")
  
  Прошло три дня. Помнится, тем вечером я решила расстаться с жестоким миром, разбившим столько моих надежд. Я познала здесь горе, смерть, научилась нести их другим. Судьба покарала меня смертью Ричарда. Удивительное дело, вспомнился де Шароли. Я была привязана к нему когда-то. Отец де Руа был неплохим человеком, но лучше бы он меньше думал, как возвыситься, меньше стремился к власти. Отчего я вспоминаю его? У него было что-то общее с Ричардом. Или я к ним относилась схоже? Оба они были намного старше меня, и моё чувство к ним было сродни привязанности дочери к отцу. Ведь познакомилась я с ними в восемнадцать лет, когда, по существу, была девчонкой. Де Шароли относился ко мне с отеческой заботой... Ричард тоже. Конечно, Ричард любил во мне женщину, но это он сделал меня женщиной. Изредка в его обращении проскальзывало нечто, напоминавшее снисходительность к дочери.
  Закрыла глаза. Грустно, больно уходить. Повзрослев в ином, отличном от моего мире, я не представляла жизни там. А час возвращения неумолимо приближался. Опять неудержимый бег часов, отчаяние при взгляде на безжалостные стрелки, страх... Слишком скоро придётся забыть мир, за десять лет ставший близким.
  Я устраивала прощальный ужин парижским знакомым, потом...
  Странно. Возвращение на родину я воспринимала как изгание. Кто скажет, не стал ли этот мир мне родней двадцатого века?
  Лишь час в моём распоряжениии. Я вспоминала, не упустила ли чего. Приказы слугам отданы, брать с собой я не собиралась ничего.
  Однако, занимаясь нудным психоанализом, я не сообщила немногочисленным читателям повод моего исчезновения.
  Я рассказала своим друзьям сказочку о любимом, ожидающем меня в Лондоне. Позавчера я получила его письмо. Приехать во Францию ему не давали политические и отчасти религиозные причины - объяснение, понятное моим друзьям. Любимый просил меня приехать в Англию, где мы обвенчаемся и сюда я уже не вернусь. Мы помолвлены, я люблю его безумно и сразу после ужина покидаю Париж навсегда.
  Встретив изумлённый вгляд де Бурса, пояснила:
  "Сударь, пару дней назад я говорила о безответности своей любви. Не удивляйтесь. Почти год я не получала писем от будущего мужа, доходили самые ужасные слухи... Считала, он забыл меня. Но я убедилась в ошибке. Поздравьте меня, господин граф. Дай Бог, чтобы вы заблуждались также." Говорила я задорной улыбкой, но давалось мне это тяжело. Произнеся последнее, я отвернулась и не стала слушать ответ.
  Истинная причина и место моего дальнейшего проживания неизвестны были никому, даже Элли. Мы не виделись четыре дня. Она по каким-то делам выехала из Парижа на неделю. Я оставила ей письмо, где поведала последние происшествия и дарственную на дом. Не хотелось оставлять дорогое мне жилище без присмотра, Элли же, хотя и проводившая жизнь в бесконечных странствиях, могла позаботиться о доме и... содержимом чердака. У меня создалось необоснованное, но стойкое впечатление, что Элли знала, откуда я родом.
  Взгляд на часы. Времени совсем мало, Господи, куда мчатся стрелки? Отчего они, бездумные, так торопятся, отсчитывая минуты? Скоро я скажу прощай всему любимому, всему, чем я дорожила. Предстоит уехать, не простившись с лучшей подругой, так много для меня сделавшей.
  С каждой секундой, казалось, я теряю нечто неизмеримо важное. Отчаяние захлёстывало меня.
  Словно молния, озарила идея: "Почему не рассказать Шарлю о моей любви, не признаться во всём? Вдруг искорка бущующего во мне пламени попадёт и в его сердце?"
  Вспышка молнии светит мгновение. Я быстро поняла неисполнимость идеи.
  "Неужели я настолько безрассудна и повторю ошибку, сломавшую мою жизнь? Разве десять лет страданий ничему не научили меня? - подумала я и приняла нелёгкое решение. - Я должна хоть теперь сохранить достоинство. Уходя, уйти с гордо поднятой головой. Во время ужина я буду полна радостного оживления влюблённой, нетерпеливо ждущей долгожданной встречи с любимым. Пусть никто не заметит отчаяния под маской счастья."
  Крикнула горничную и переоделась в роскошное платье, резко контрастировавшее с настроением. Впереди нелёгкое испытание: встреча с людьми, за короткий срок ставшими почти родными, и, хуже всего, с Шарлем. Выдержу ли его присутствие?
  Став на колени я прочла молитву, добавив в конце, как в детстве просьбу от себя. Сейчас я просила, как в более нежном возрасте, помощи на экзамене. Я сдавала зачёт на притворство. Я научилась в совешенстве скрывать чувства, но не подведёт ли самобладание теперь? Раньше я не лицемерила перед теми, кого любила.
  Пришёл первый гость - де Соле. Его и графа де Шеверни я пригласила кроме пятёрки неразлучных товарищей. Быстро закончив туалет, я спустилась к виконту. Перед ним выглядеть беззаботно не составило труда. Мы премило поболтали. Де Соле попытался завести речь о политике, я отказалась. Не зная, посвящён ли он в тайну побега Михаила, я избегала опасных тем.
  Тяжесть в груди я скрывала успешно. Де Соле даже заметил, что я красива как никогда. "Верно, любовь украшает вас," - прибавил он. Это после того, что я легла за полночь, а, уснув, просыпалась при малейшем шорохе.
  Нетрудно изображать радость и при де Шеверни, явившемся точно в срок. Минут шесть или семь спустя я услышала, что въезжают во двор. Я знала, кто, и чуть не вскочила при звуке заскрипевших ворот. Но сумела подавить волнение и не обернулась к окну. Принуждённо улыбаясь, я покосилась на дверь, ожидая появления Шарля де Бурса.
  Дверь распахнуась. Вошли де Вермей, д"Эрли, де Руа и Михаил. Я облегчённо вздохнула, чувствуя в то же время разочарование. Весь день я неосознанно ждала встречи с ним. Он не приехал. Это убедительней любых доказательств подтверждало его равнодушие.
  "Может, оно и лучше. Сохраню честь. О причине отъезда не догадаются," - сказала я себе. Однако не выдержала и спросила:
  - А где господин де Бурс?
  Ответил улыбающийся де Вермей. Этот гигант, обладающей редкой наивностью, не замечал прежде моих заигрываний с де Бурсом и не обратил внимания на неприязнь де Руа, стоявшего позади с непроницаемым выражением лица, избегавшего смотреть в мою сторону.
  - Не смог приехать, он нездоров.
  - Понимаю, он был тяжело ранен. Не просил ли он мне чего передать? - поинтересовалась я с деланым безразличием. На что я надеялась?
  - Он искренне сожалел, что не приехал и передает вам извинения и пожелание счастья в супружестве.
  - Как мило, - я натянуто улыбнулась, и прозвучало это не весело, а горько.
  "Я ему абсолютно безразлична, - я сдержала неудержимо рвущиеся слёзы. - Замечательно, я уезжаю. Скорей бы кончился ужин."
  Вечер проходил в непринуждённой беседе, но обманчивая атмосфера создавалась лишь усилиями простодушного де Вермея, любящего поболтать и прихвастнуть, галантностью де Соле, любезностью (или жалостью) де Шеверни. Д"Эрли был необычно молчалив и кидал на меня мрачные взгляды; полные горкого упрёка глаза де Руа смотрели мимо; Михаил глядел в упор. Его язвительные насмешки раздражали и пугали сильнее мрачности д"Эрли и безмолвного осуждения де Руа. Возможно, причиной были воспоминания. Михаил служил живым напоминанием общества, где единственным человеком был Ричард. Было ли то чертой врождённой или обретённой за многие годы жизни среди убийц, но в Михаиле я заметила жестокость, нет, равнодушие к жизни - своей и чужой.
  В этом странном собрании, мало напоминавшем дружеский ужин, я была хозяйкой. Я должна была приветливо улыбаться, шутить, звонко смеяться, остроумно и вдумчиво поддерживать разговор. Быть радушной и чуточку дерзкой для занимательности общения. Милой, учтивой и немного эксцентричной, чтоб гости не скучали.
  Вздох. На роль хорошей хозяйки я не подходила.
  За оградой звонко застучали копыта и остановились около моего особняка - ещё моего. Я безучастно внимала доносящимся снаружи шумам. Какая разница, кто там. Я так устала, мне всё равно.
  Скрипнули ворота, и копыта зацокали по мощёному двору, стукнула дверь.
  Я встрепенулась: неужели Шарль?
  Зазвенели шаги, дверь широко распахнулась и вбежала Элли.
  - Ты уже вернулась? Как ты узнала о моём отъезде? - первые мысли, посетившие меня при виде растрёпанной, в покрытом пылью дорожном костюме и сапогах со шпорами герцогини д"Эрлион.
  Не слушая меня, она проговорила на одном дыхании:
  - Прошу прощения у присутствующих за вмешательство, но позвольте переговорить с хозяйкой. Анастасия, нужно срочно сообщить тебе нечто важное.
  Я извинилась и вышла.
  - О чём ты хотела сказать? - спросила я, когда дверь закрылась за нами.
  - Слова излишни. Прочти - поймёшь.
  Элли протянула письмо.
  Я взяла. Рассмотрев надпись, дрожащими пальцами сломала печать.
  Дорогая моему сердцу Анстасия! Разрешите начать с вольного обращения, применяю его в последний раз. Пусть я не узнаю вашего отношения к письму, однако умоляю не презирать меня за эти строки.
  Что бы я ни написал, прозвучит глупо, пошло. Смешно влюбиться в сорок лет, когда иные смиренно ожидают кончины, считая себя дряхлыми стариками. Но поверьте, и в сорок лет, познав жизнь, можно иметь молодое сердце и незаметно для себя полюбить, как мальчишка. Я думал, лишь над юными властна любовь и за своё заблуждение был жестоко наказан. Наверняка, прочтя это, вы немало посмеётесь. Я бы и сам смеялся, но - увы - врождённая жизнерадостность подводит меня.
  "Умному достаточно слова" - гласит некий забытый мной латинский стих. Вам, умнейшей из прекраснейших и прекраснейшей из умнейших, как имеет привычку выражаться д"Эрли, давно ясно. Однако, взявшись за перо, расскажу до конца.
  Со дня, когда я увидел вас во дворе моего замка, сердце моё забилось быстрее, я нетерпеливо ждал нашей встречи в Париже, надеясь там понять странное чувство, заставляющее искать вашего общества. И сейчас со сладостью вспоминаю благодарный взгляд ваших чудесных глаз, встретивший меня у ворот вашего дома. Не буду докучать описанием чувств, охватывавших в каждую из наших встреч. Я мог бы записать сотни стихов, посвящённых малейшей черте вашего лица, частичке ваших прекрасных рук, хотя презираю поэзию. Но вы, моя богиня, способны любого мужчину сделать поэтом. Более того, я вспомнил кое-что из латыни, подходящее к случаю. Si natura negat, facit amor versum.
  Не стану надоедать вам, повторяясь. Вы поняли без того, но я не могу не скаать: я люблю вас, Анастасия. Завидую я счастливцу, покорившему ваше гордое сердце.
  Хочется бесконечно говорить вам о своей любви, но боюсь истощить ваше терпение. Притом, чем дальше пишу, тем сильней это напоминает плохую комедию. Что поделаешь... На прощанье переведу известное "Quos Dieus perdere vult..." на манер любви:
  Кого Бог хочет погубить,
  Тому позволит полюбить.
  Вы, наверное, согласитесь. Всё же лучше любить без взаимности, чем знать о любви без возможности ответить. Вспоминайте иногда, тем более мы уж не свидимся на земле.
  Ангерран де Бурс
  С невыразимым блаженствам внимала я словам любви, пока не дошла до конечного абзаца. Ускользающе-тревожное звучало в них, я не сразу поняла. Невольно отразившийся в них смысл я уловила оттого, что некогда прошла через это.
  - Элли, Элли, расскажи скорей, как ты получила письмо!
  - Ездила в дом де Вермея, увиделась с де Бурсом. Тот просил передать с просьбой открыть в Лондоне.
  - Может, не поздно ещё?! Элли, когда?
  - Я от него. Мы расстались меньше десяти минут назад.
  - Я к нему. Прочитаешь, поймёшь, - крикнула я, выбегая во двор.
  - Возьми мою лошадь, - донёсся голос Элли.
  Секунд пять спустя я летела - кони Элли никогда не скакали, она выбирала исключительно способных лететь долго, без остановок - итак, летела немногим медленней ветра к улице Монмартр.
  Бросив лошадь во дворе, я вбежала внутрь. Осведомившись у изумлённого слуги, где де Бурс, я поспешила наверх. Тихо подойдя к его комнате, я осторожно отворила.
  Он сидел спиной ко мне, медленно поднося пистолет к виску.
  Я похолодела. Звать его неразумно, я лишь ускорю конец.
  Идея пришла мгновенно и раздумывать, плоха она была или хороша, не стала. Беззвучно порхнув к нему, обеими руками вцепилась в пистолет.
  Прозвучал выстрел. Я успела направить дуло вверх и пуля, просвистев над головой, попала в стену.
  Последовала краткая борьба. Неожиданно я услышала собственный голос, капризно восклицающий:
  - Больно, Шарль!
  Он отпустил пистолет и я, размахнувшись, швырнула оружие в окно. Зазвенело стекло, осколки посыпались наружу. Не отвлекаясь на мелочи, я обратилась к Шарлю:
  - Какого чёрта вы это затеяли, господин граф? Я могла не успеть, а живём мы единожды, - я беспечно качнула плечами.
  - Зачем вы здесь?
  - Ваша жизнь дорога, и не мне одной. Ты в самом деле любишь меня? - я внимательно всмотрелась в его лицо.
  - Повторить?
  - Теперь не обязательно. Три дня назад, стоя рука об руку с тобой в саду и рассуждая о любви, я пыталась разглядеть хоть намёк в твоих глазах. А видела отражение заката.
  - Не напоминай тот день. Он из худших в моей жизни. Правда чаще горька. Нужно было быть дураком, чтоб надеяться. Я настолько старше...
  - Ненамного. Сколько мне по-твоему? Без лести.
  - Двадцать два.
  - Я просила... Не важно. Что ты сказал о правде? Порой горька, не часто.
  - Когда ты рассказала правду о своих чувствах, я перестал так думать.
  - Не всю правду. Я умолчала об имени, - я вздохнула, "И об имени". - Я не назвала, надеясь на твою любовь, которая должна была помочь угадать тебе мужчину, единственного для моего сердца. Или надеялась на признание. Ответом послужило бы имя "счастливца, покорившего гордое сердце". Не упомяни ты о любви к некой женщине, я открыла бы, кого люблю.
  - Ты лжёшь.
  Его голос звучал отчуждённо. Он не верил ни слову. Обидеться я не могла, помня, сколько врала ему. И в саду.
  - Не теперь.
  - Прости, неправильно выразился. Ты проявила великодушие.
  Он сказал грустно и иронично. Не знай я характера этого человека, способного шутить и со смертью, я подумала б, он разыгрывал меня. Я тоже стараюсь глядеть спокойно перед лицом волнующих событий.
  Я прямо смотрю на него. В моём взгляде любовь, вызов и лёгкое ехидство.
  - Испытай меня. Если не думаешь, что я из милосердия отдам честь.
  Можно усомниться в смысле слов, нельзя не понять выразительный взгляд. Он понял. Его голос звучал холодно, но в глазах светилась надежда.
  - Разреши поинтересоваться: коли ты так любишь меня, отчего едешь в Англию обвенчаться с другим?
  - В пространствах Эльбиона никто не предлагает мне верность до гроба. Гордое сердце искало повод гордо удалиться и нашло этот. Зачем я уезжаю, спросил ты? Ни к чему оставаться, изо дня в день терпя ужасную пытку: видеть любимого, равнодушного человека.
  - Почему ты не сказала о своей любви? - он говорил мягко, чуть укоряюще.
  - Я могла признаться, ты - отвергнуть. Неужели я смогла бы жить дальше?
  Мой вопрос, казалось, пробудил в нём воспоминания. Он нахмурился, опустил голову. Потом подошёл, взял меня за руки, глядя в глаза, произнёс:
  - Прости, любимая. Я верю тебе и никогда не усомнюсь. Также, как никогда не разлюблю.
  - Прощаю. Любовь верит и прощает всегда. Кто ревнует, не любит. Скрепим клятву поцелуем.
  Он нежно, любовно поцеловал меня. Его руки обняли за талию.
  Глава XIV
  
  Помолись о нищей, о потерянной,
  О моей живой душе.
  Ты в своих путях всегда уверенный,
  Свет узревший в шалаше.
  
  И тебе, печально-благодарная,
  Я за это расскажу потом,
  Как меня томила ночь угарная,
  Как дышало утро льдом.
   (Ахматова "Покаяние")
  
  "Неужели произошедшее - реальность, не сладкие грёзы, не сон? Та волшебная ночь два дня назад - не плод воображения, и его сильные, нежные руки ласкали меня, когда, замирая от восторга, я лежала на полу," - думала я, не в силах поверить незаслуженно свалившемуся счастью.
  Приходилось верить, ибо уже два дня я, вопреки намерению, оставалась в столице Французского королевства и скоро, примерно через час, ко мне приедет Шарль. Возможно, чтобы...
  Я поверю вам свои надежды. Быть может, вскоре я соединюсь с любимым не перед Богом - это случилось, перед людьми. Ничего в мире я не жажду так сильно: стать его женой, быть всегда вместе, иметь от него детей. Я давно хотела ребёнка, хотя причины сомневаться в осуществимости были.
  Оставим далеко идущие планы. Я любила де Бурса и мечтала стать его женой, поэтому истекшие дни мы провели вместе, ночами же не встречались. Я годами была любовницей Ричарда, но Шарля любила слишком сильно и не могла оставаться просто подружкой. Я боялась доступной надоесть ему. Мужчина - боец, он должен завоёвывать любовь.
  Сердце подсказывало: "Он не таков, как все. Он любит тебя и не перестанет любить, сколько бы ночей не провели вы вдвоём. Вы судьбой друг другу предназначены."
  Мудрость женщины в сердце, чувства заменяют ей логику. Сердца нужно слушаться. Но тихий у него голос! В третий раз я не расслышала и вновь совершила чудовищную ошибку. Я была молода. Позднее, годы спустя, я научилась внимать голосу сердца прежде, чем услышу ворчливый разум. Тогда я была молода.
  Каждую ночь, мучаясь от бессоницы, я с тоской вспоминала Шарля. Во мне перекликались голоса души и плоти, любви и... Не стану продолжать, в противном случае иные сочтут меня до крайности испорченой особой. Осуждают обычно то, чему втайне завидуют. Правда, целомудренной и невинной девушкой я не была, находя удовольствие там, где благородные женщины моего века должны были крепко зажмуриться и терпеливо переносить мучения, не помышляя о радостях. В оправдание замечу: я честно старалась подавлять низменные инстинкты. Порой удавалось. Чаще, нежели, например, Маргарите Валуа.
  При всей развратности я безумно любила де Бурса и, забудь он меня, никогда не обрела бы счастье. Говорю не просто громкие фразы, какими бросаются с подмосток актёры в любовных сценах. Я верила в сказанное. Надеюсь, время подтвердит мою правдивость.
  Он скоро придёт. Сидя у зеркала, я, полная мыслей о нём, не забывала о внешности. Обычно я не придавала значения своему виду, считая это ненужной тратой времени. Но положение изменилось. Я не поверила бы раньше, что могу собираться полчаса. Быстрее не выходило, тем более я делала всё без помощи горничной - не могла я доверить неловким рукам провинциалки Мари столь ответственное дело.
  За исключением смутного беспокойства ничто не прерывало эйфории счастья, воздушным облаком окружавшей меня. Я люблю Шарля, он - без ума от меня. Разумеется, он скоро на мне женится. Ничто не мешало предаваться блаженству, заключавшемуся днём в долгих свиданиях, ночью - в сладких воспоминаниях.
  Я забыла обо всём. Не смущало даже необъяснимое обстоятельство - граф де Руа, неделю назад ставший мне почти близким и всегда смягчавшийся, когда я упоминала о любви к де Бурсу, снова относился ко мне с неприятными холодностью и неодобрением. Я подобного не ожидала. Однако усомниться было невозможно. Когда Шарль при всех проявлял любовь ко мне или я обращалась к нему нежным взором, я встречала ледяной, почти угрожающий взгляд де Руа.
  Я опасалась осложнений от милейшего аббата, на некоторый срок увлекшегося мною. Напрасно, д"Эрли оказался человеком понимающим, не скованным предрассудками. Они с бароном выразили явное одобрение нашему с д"А. роману. Элли изредка делала ироничные намёки о моих колебаниях и нерешительности, понятные нам обеим и никому более. Мы с де Бурсом горячо поблагодарили её за многое, совершённое для нас, в особенности за своевременную доставку почты.
  Кстати о письмах. Перед отъездом я, если помните, отослала Элли письмо, сообщая о произошедшем довольно туманно, не желая думать о тех событиях - Элли со свойственной ей проницательностью прочла бы детали между строк. До ужина я приказала отнести письмо в дом Элли. Вчера, упомянув случайно с беседе с ней это послание, я узнала, что та не получила никакого письма. Жак дотоле проявлял себя аккуратным и исполнительным, а прислуга Элли была великолепно вышколена. Загадочное исчезновение удивило меня, но письмо не было важным, я вскоре перестала о нём думать.
  Впрочем, я засиделась. Сквозь распахнутые створки окна я услышала шум внизу, выглянула и, убедившись в их приезде, спустилась.
  Меня ждали Шарль, д"Эрли, де Вермей, де Руа и Михаил. Я радостно приветствовала их, но, заметив враждебные выражения на их лицах, осеклась и умолка в недоумении. В гостиной воцарилось неприязненно-отторгающее молчание. Отчего-то стало страшно - показалось, должно произойти непоправимое. Растерявшись, я переводила взгляд с одного на другого, но их лица были словно высеченные из камня изваяния, изображающие неприязнь и презрение. Михаил, правда, улыбался, но сколько злорадства было в его улыбке! Я предпочла бы открытую ненависть и брань этим страшно искривлённым губам. В поисках поддержки я обратилась к Шарлю, пытаясь, словно в день нашей встречи шесть недель назад, заглянуть в его очи. Я не нашла в них любви, понимания, он не искал путь в мою душу...
  Несмотря на его старания сохранять непроницаемость, мне удалось заметить боль и горечь, когда он отводил взгляд, пытаясь смотреть куда угодно, но не на меня.
  Гнетущую тишину нарушил стук двери. Они обернулись и увидели взволнованную Элли с разметавшимися волосами. Она в смятении оглядела нас и срывающимся от волнения голосом спросила:
  - Господа, не станете ли вы возражать, если мы с Анастасией выйдем поговорить на минуту?
  - К чему выходить? - издевательски удивился де Руа и пояснил резким насмешливым голосом. - Вы можете обсуждать свои дела тут, не скрываясь. Нам известны тайны сей очаровательной особы, - он указал на меня.
  Потрясённая Элли пристально смотрела на графа де Руа, не произнося ни звука.
  - Как, многоуважаемая герцогиня д"Эрлион, вы не желаете поведать сообщнице свои сображения? - язвительно осведомился неумолимый де Руа. - Тогда я сам ей расскажу.
  - О чём расскажите? - дрожащим голосом спросила я, пытаясь принять дерзкий, надменный вид.
  - Не угадываете, прелестнейшая герцогиня де Сент-Олер?
  Едва он произнёс имя, я почувствовала, будто проваливаюсь в преисподнюю, и никто, даже Элли, не прекратит стремительное падение.
  Верная подруга действительно кинулась ко мне, но безжалостный де Руа бросил де Вермею:
  - Подержи эту дамочку!
  Элли попала в могучие объятия де Вермея, силой не уступающие Геракловым.
  Я пробовала вознегодовать:
  - Что вы о себе возомнили, сударь? Не понимаю, зачем пришли вы сюда? - голос прозвучал слабо и нерешительно.
  - Обсудить ваши имена. Три из них созвучны, легко идентифицировать: Сент-Олер, Сенти-Клер, Свентильёр. Титулы разнообразны. Есть и четвёртое, наиболее любопытное: Александр...
  До сих пор я держалась, но названное последним добило. Ноги подкосились, я вскинула руки, хватаясь за спинку дивана, но они лишь бессильно скользнули по обивке, и я упала.
  - Встаньте, мадам, - пренебрежительно рассмеялся де Руа. - В обморок падают быстрее и без нелепых взмахов руками. Запомните на будущее.
  Медленно поднялась. Губы у меня дрожали, и не от притворства. Я чуть не плакала - де Бурс потерян для меня навсегда.
  Де Руа продолжал. Мало ему было моего отчаяния.
  - Нам известно всё. И цель вашего прибытия во Францию. Вы приехали отомстить моему другу, графу де Бурсу. Интересно, почему?
  "Боже, у него нет жалости! - подумала я. - Неужели ему недостаточно моего унижения?"
  Вдруг я вспомнила, как это происходило.
  "Чёрт побери, я отобью им охоту осуждать меня, чувствуя себя непогрешимее папы римского. Я имела право мстить! Посмотрим, кто из них бросит камень, услышав историю целиком," - в ярости подумала я.
  - Заказывали правду, господа? Вы получите её, но она может оказаться не такой, как вы ждали. Рассказ предстоит долгий и не самый приятный - для вас тоже.
  Не глядя, воспользовались ли они предложением, я села и неприятным, ломающимся голосом начала:
  - Десять лет назад, в августе 1582 года, юная герцогиня де Сент-Олер появилась в этом доме, принадлежавшем отцу господина де Руа, - я задержалась. Не верится, что десятилетие прошло, слишком свежо в памяти! Словно вчера. Я изменилась? Нет, нет! Нельзя давать волю эмоциям! Тон звучит снова желчно и цинично. - В те далёкие года я была наивной, избалованной девчонкой. Мои тогдашние недостатки можно простить - мне едва исполнилось восемнадцать. Романтичная дурочка Анастасия встретила на балу де Шароли красивого, умного, храброго и обаятельного де Бурса. Чем не принц волшебной сказки? Анастасия влюбилась. Прекрасный же граф не обращал внимания на девчонку. "Он полюбит меня," - самонадеянно утверждала она. В том возрасте я считала жизнь прекрасной, мир добрым, любовь несущей счастье. Глупо и наивно, господа?
  Позже я поняла: жизнь полна слёз и страданий, мир подобен населяющим его людям - жесток, любовь обманчива... Вернусь к повествованию. Кроме удивительно-детского мировоззрения Анастасия де Сент-Олер обладала потрясающим воображением: любое заявление, жест любимого, расценивалось ею в лестной для себя трактовке. В результате она убедила себя во взаимности нежных чувств. Её мнение, естественно, было безнадёжно-ошибочным. Чего же заслуживает дерзкая девчонка за глупость? Узнаете, господа. Верьте, её ждало тяжкое наказание.
  Однажды Анастасия, убеждённая в разделённости любви, решила признаться своему возлюбленному полубогу. Она чаяла получить ответное признание, но события не обязаны быть таковыми, каких мы ожидаем. Произошло как и следовало. После томной речи, сопровождавшейся убийственными взглядам и вздохами он рассмеялся: "Вы ещё совсем ребёнок! Не забивайте голову глупостями. Найдите занятие разумнее," - презрительно бросил ей рыцарь из чудесной мечты и, выходя, добавил: "Глупые же фантазии рождаются в этом возрасте".
  У несчастной Анастасии всё поплыло перед глазами, она ощутила, что пол ускользает из-под её ног...
  Бедняжка упала в обморок, очнулась на диване. Лакей сочувственно склонился над ней.
  "Вам лучше, мадемуазель?"
  "Да, я в порядке," - отвечала она, вставая.
  "Полежите ещё."
  "Не стоит, я вполне пришла в себя."
  Она решительно направилась к дверям, но внезапно остановилось. Слуга заметил страдание на её лице. Слегка дрожащим голосом она сказала:
  "Передайте господину де Бурсу мои извинения за глупую выходку и обещание впредь не докучать."
  Она вышла твёрдым шагом, но, дойдя до соседнего здания, вдруг пошатнулась и схватилась рукой за стену.
  "Найдите занятие разумнее," - звенели, повторяясь бессчётное количество раз, роковые слова.
  "Всему пришёл конец с его словами - верными, рассудительными," - с горечью думала несчастная, прозрев наконец после наивного, глупого заблуждения. Она ясно видела всё, дотоле незамеченное. Ей предстали последствия сумасбродного поступка. Голова ещё кружилась, но мысли были отчётливы: "Об этом станет известно везде, всем. Люди, глядя на меня, будут шептаться: "Вон та бесстыдница вешается мужчинам на шею", язвительно смеясь - как он." Она думала, и ужасней виделось дальнейшее, отчаяние крепче стискивало в смертоносных объятиях.
  В окружающей тьме я нежданно увидела выход: покинуть Париж, Францию, навсегда.
  В особняк Шароли она не возвращалась. Продав оказавшиеся при ней драгоценности, герцогиня де Сент-Олер уехала на почтовых лошадях.
  Она скакала почти без остановок. Воспоминания гнали прочь, жгли неутихающей болью, не позволяя задерживаться в пути. Шесть дней спустя она приехала в Гавр. Здесь предстояло решить дальнейшие действия. Денег не могло хватить надолго, они почти истрачены, скоро...
  "Господи, я, герцогиня де Сент-Олер, вынуждена буду вынуждена зарабатывать на хлеб подобно последней нищенке! Зачем я стремилась сюда, отчего не вернулась на родину?" - в ужасе думала она.
  Только там бедная герцогиня осознала всю непоправимость содеянного. Она опозорила не одну себя. Тёмное пятно позора покроет её род, даже де Шароли, принявшего её. Она вела себя немногим лучше шлюхи.
  "Кровь смывает бесчестие," - прозвучала услышанная давно жестокая истина. Смерть не страшила. Она потеряла всё, придающее смысл жизни - честь, любовь, уважение, дружбу. И на какие средства могла жить приличная женщина, не имеющее ничего? Ушло всё, и лишь бесконечная усталость окутывала мрачной тучей.
  Решение принято, некуда отступать. Она написала господину де Шароли о своём положении и обстоятельствах, не позволяющих выбирать. Не цитирую. Вам, милостивые гопода, наверняка ведомо содержание. Поступки мадемуазель Сент-Олер вам, вероятно, кажутся нелепыми, отчаяние наигранным. Однако вспомните, молодости свойственно сгущать краски.
  Отправив письмо, наша героиня холодным, ветреным и дождливым днём направилась на прогулку к проливу Ла-Манш. Погода соответствовала расположению духа: волны с грозным рёвом бились о берег, сердито завывал ветер. Платье девушки быстро промокло, она дрожала от холода. Страшный день для смерти, но гнев бушующей стихии не производил на неё впечатления. Она ступила в ледяную воду, стараясь идти возможно скорее. Ветер и дождь хлестали в лицо, волны теснили обратно. Она пробиралась вперёд, спеша к завершению. Так хотелось забыть всё, отдохнуть от земных тревог, покоя, забвения. Страх, раньше неведомый, закрадывался ей в душу. Вода едва доходила до пояса.
  "Скорей бы конец," - прошептала измученная Анастасия.
  "Не сходи с ума! Остановись!" - закричал ей кто-то.
  Она обернулась и увидела на берегу девушку, закутанную в серый плащ.
  "Какое тебе дело до меня? Ступай своей дорогой!" - крикнула Анастасия.
  "Не заставляй меня купаться в холоднющей воде. Я непременно поплыву за тобой, если не образумишься."
  "Иди своим путём, тебе нет дела до моих печалей и ты не помешаешь мне. Другого выхода нет."
  "Выход всегда есть."
  "Мой - там," - возразила я, указывая на бурлящие волны.
  "Смерть подождёт, давай сначала поговорим."
  "Не о чем. Тебе не переубедить меня. Худшего, чем случилось, быть не могло."
  "Не ошибаешься?"
  "Ты и предположить не можешь, что я пережила," - сжала губы, чтоб не зарыдать.
  "Не знаю. Выйди, обсудим. Если не сумею переубедить тебя, клянусь не препятствовать."
  В голосе незнакомки прозвучало нечто, не позволившее Анастасии возразить. Она вернулась и села рядом с неизвестной на прибрежную скалу. Сент-Олер пересказала известную вам повесть, закончив словами: "Теперь, зная мою историю, суди, бывают ли беды горше моих."
  Бедно одетая девушка долго глядела на герцогиню в шитом золотом платье, потом, грустно улыбнувшись, отвечала:
  "Послушай и ты. Решать тебе придётся. Но дай клятву, что моя исповедь не будет услышана от тебя другими."
  Анастасия согласилась. Девушка поведала ей о себе, и, дослушав, я со стыдом подумала: "Я пришла топиться, а она, вытерпевшая стократ больше меня, сопротивляется судьбе. Как малодушна я по сравнению с ней, мелочны мои "страдания"," - думала потрясённая Анастасия.
  Неизвестная меж тем продолжала: "Говорят, путь чести самый лёгкий. Не трусость ли искать лёгкой доли? Путь борьбы тяжелей и неблагодарней прочих, но конец его достойнее и возвышеннее иных, выше и праведнее чести. Свой выбор я сделала, настал твой черёд."
  "Ты не искала лёгких путей, в награду получила любовь, пусть и непрочную. В нашем мире нет вечного. Хотела бы я иметь твоё мужество, тогда я могла бы сопротивляться... Но под силу мне это или нет, я выбрала и не отступлю. Спасибо тебе."
  "Я не спрашиваю. Ни к чему. Ты решила, мне нечего делать здесь. Запомни, в мире есть непреходящие ценности: любовь к родине, родителям, детям. И мужа своего можно полюбить навеки. Прощай."
  Неизвестная спасительница встала и, запахнув плотней грубый плащ, ушла.
  "Подожди! Я ведь не знаю даже, кто ты."
  Она задержалась и, секунду поколебавшись, ответила: "Элли," затем пошла прочь. Вечерело, и серый плащ загадочной девушки вскоре растворился в сумерках.
  Слушая меня, Элли улыбнулась. Через столько лет я в точности передала разговор. Помолчав, я продолжила нелёгкий рассказ, производящий на слушателей впечатление.
  - Анастасия вернулась в город. Она решилась на борьбу, но не знала, как поступать дальше. После долгих размышлений задумала уехать в Англию, там жить чем придётся. Однако осуществлению плана мешал ряд препятствий - первое, вы догадываетесь, извечный денежный вопрос.
  Неделю спустя она, о способах умолчу, собрала необходимую сумму и достала мужскую одежду, сочтя неосторожным являться в облике женщины. Она понимала - сложно ей придётся, но всей тяжести, бедняжка, не представлявшая жизни простого народа, предвидеть не могла.
  Она переправилась через Ла-Манш. В Англии ей опять предстал пугающий призрак нищеты. Раньше она не выезжала за пределы Франции, но английский знала и надеялась благодаря этому отыскать работу. Но чем может заняться молоденькая, хрупкая девушка, пускай и переодетая мужчиной, не привыкшая к физическому труду, не обученная ремёслам? Однажды, отчаявшись, она зашла в грязный приморский кабак, не понимая даже, зачем.
  "Что нужно, молокосос? - окрикнул её хозяин."
  "Ищу работу сэр."
  Взрыв хохота завсегдатаев пивной был ей ответом. Отсмеявшись, трактирщик спросил:
  "Какую, сопляк?"
  "Любую."
  Один из моряков, пивший с головорезами устрашающей наружности, встал и заявил:
  "Отлично парень, беру тебя юнгой на свой корабль."
  Гул голосов обитателей кабака стих, они посмотрели со странным выражением оглянулись на работодателя Анастасии. Тот невозмутимо продолжал:
  "Учти, работа будет тяжёлой, станешь отлынивать, получишь так, что..." окончание представьте сами.
  "Согласен на любую, даже самую тяжёлую работу, обещаю выполнять честно."
  Хозяин пивнушки наклонился и прошептал:
  "Если тебе жизнь дорога, наймись к другому."
  "Скорее я умру с голоду, чем меня возьмут. Когда третий день питаешься надеждами, привередничать не получается," - возразила Анастасия.
  "Когда приступать к выполнению обязанностей?" - спросила она капитана.
  Он расхохотался как-то зловеще.
  "Ты мне нравишься, парень. Мы поладим. Судно отчаливает через два часа. Пошли, отведу."
  Он бросил деньги на трактирщику и направился к выходу. Следуя за ним, Анастасия услышала перешёптывания. Кто-то из моряков со страхом и злостью взглянул на капитана, потом на неё. В испуганно-озлобленных глазах мелькнула человечность, жалость. Она уловила обрывок фразы, которую он пробормотал соседу: "Моего брата в драке забила команда, он плавал юнгой. Новый мальчишка недолго протянет..."
  Анастасия должна была прислушаться, насторожиться, но... когда желудок пуст, голова занята тем, как его наполнить. Анастасия беспечно шла рядом с человеком, напоминавшим скорее корсара, нежели мирного шкипера. Они быстро пришли к старой, запущенной, но крупной пятимачтовой шхуне. Команда состояла из оборванных головорезв, напоминающих собутыльников капитана. Анастасия невольно ужаснулась: "Чем живут эти люди, выглядящие скорее каторжниками, нежели матросами?" Однако она уже ступила на палубу и, передумай она, уйти бы не дали.
  Так герцогиня де Сент-Олер попала в общество пиратов - несмотря на редчайшую наивность, уже неделю спустя убедилась в том. Настала нелёгкая пора в её жизни. Анастасия звалась Александром, но стоило бандитам заметить женское тело под мужской одеждой, участь девушки была бы решена, и смерть стала бы лучшим, маловероятным исходом. Два долгих месяца провела она в непрерывном страхе, пока капитан не узнал её тайну. Она упала на колени, моля о смерти. Страшный человек только рассмеялся: "Расскажи сначала, детка, почему не подыскала занятие, соответствующее полу?"
  Она объяснила, не видя другой возможности. Утопающий за соломинку хватается. Она не имела даже надежды. Слишком хорошо она знала, насколько безжалостен Ричард О"Рейли. Итак, она пересказала свою трагедию, не назвав, имён. Говорила она тоном обречённой, каковой и являлась. Случилось невероятное. Девушка тронула жестокого О"Рейли. Отчего, неведомо, он пожалел бывшую герцогиню. "Ты достойна лучшей участи," - заявил он и обещал не выдавать её команде. Более того, он решил помочь ей исчезнуть в любом по её выбору порту, не требуя ничего взамен. Растроганная и благодарная Анастасия расплакалась. Она не чаяла более увидеть в людях не доброту, хоть милосердие. Ричард обнял её и сказал: "Твою жизнь едва не погубил какой-то... мерзавец, я желаю тебе удачи. Вернись домой с попутным ветром и не знай горя."
  Так он говорил той ночью, когда Анастасия обрела более, чем веру и надежду.
  Судно в назначенный срок достигло берегов Франции, но Анастасия не исчезла. Любовь - частая гостья в восемнадцать. Ричард дал ей денег и шанс покинуть шхуну. Анастасия не хотела уходить, но, опасаясь снова обмануться, вынуждена была согласиться. Расставаясь, Ричард напутствовал: "Будь счастлива, влюбляйся, радуйся жизни, а я уж не забуду тебя."
  Её сердце в волнении забилось чаще, она нежно спросила: "Ричард, подразумевали ли вы не одно сочувствие к обиженной судьбой девушке?"
  "Тебе я лгать не могу. Я люблю тебя."
  "Неужели правда? Милый, я боюсь признаться, но спокойной и обеспеченной жизни в фамильном замке я предпочту полную горя, опасностей и лишений - с тобой. Мне страшен был отказ, но... я полюбила тебя!"
  Анастасия осталась. Надолго? Время покажет.
  Они любили, и ночами познавали эту радость, а днём отдавались безпросветной реальности. Тайна Анастасии стараниями Ричарда была скрыта. Безжалостна, страшна жизнь пирата, и люди живущие ею, таковы. Одной из них стала и Анастасиия - ловкой, сильной, опасной, азартной. Мало сохранилось от нежной, впечатлительной, рафинированной девочки. Она превратилась в убийцу - без сожаления, страха, получающую от боёв, риска, грабежей, какое-то сатанинское наслаждение. Ричард замечал, что в схватке её можно принять за наперсницу дьявола. Она и пьяной была не так жестока. Впрочем, пила она меньше остальных, и этим одним от них отличалась. Прежняя Анастасия возвращалась ночью - она любила, и любовь поддерживала её.
  Они с Ричардом надеялись бросить грязное ремесло, но для честной жизни недоставало денег. Они много откладывали, покупая имения, земли. Оставалось скопить небольшую сумму, тогда Ричард и Анастасия бесследно исчезли бы. Они собирались именно исчезнуть - Ричард понимал, команда не простит ему ухода от дел.
  Через полгода Ричард с возлюбленной оставят прежняя жизнь. Им некогда было считать дни, шесть месяцев казались ничтожно малым сроком. Минуло девять с половиной лет после их встречи.
  Им не удалось осуществить намерения. В очередном нападении Ричард был смертельно ранен.
  "Смерть близка, - шептал он любимой. - Ты должна совершить, чего мы не успели вместе. Беги отсюда. Немедленно. Возьми наши деньги и живи в счастье. Как мы могли... Хоть изредка вспоминай меня. Я ни разу не изменил тебе, и с каждым днём всё больше любил. Вырвись из ада, обрети счастье... как хочешь. Только порой вспоминай, моя Александра. Ещё моя."
  Ричард звал её Александрой, не узнав никогда ни настоящего имени, ни титула. Сама она позабыла прошлое, став "его возлюбленной Александрой". К сожалению, уже не его.
  Последнее, произнесённое Ричардом: "Прощай, моя Алекс..." она не услышала. Берег в двух морских милях. Забрав все деньги и драгоценности, она отвязала лодку и покинула "Golden lady".
  Злополучная Анастасия вновь одна. И меж морских разбойников была она счастливей, с ней был любовник. Она силилась забыть Ричи и не могла, слишком свежа была рана, слишком велико горе. И чувство вины. Вспоминала она былое чаще, чем следовало. Забыть, не думать, стало единственой целью. Месть могла отвлечь её. Она ухватилась за ту мысль, как за спасение.
  "Есть человек, заставивший меня покинуть Францию. Я могла утопиться из-за него! То, какой была моя жизнь - его вина," - думала Анастасия. О чём другом было ей думать? О любимом, десять лет делившем с нею постель, защищавшем? Погибшем, прикрывая её, когда счастье было так близко? Мстить было безумием, но легче планировать месть, чем страдать, вспоминая любовь. Тяжело жить бессмысленно, скитаться бесцельно по свету. Она дала жуткую клятву отомстить. Притом восклицаниями о мести праведной и обвинениями в адрес того человека она старалась заглушить докучливый голос совести, напоминавшей об определённых её деяниях. Она пережила моменты глубочайшего отчаяния и смогла жить, не ища в смерти избавления. Это уже по пути во Францию. Клятва была дана, Анастасия не могла, да и не хотела отказываться.
  Однажды в дороге она повстречала женщину, показавшуюся виденной ранее. При звуке её голоса Анастасия перестала сомневаться - то была Элли. Как прежде она шла путём сопротивления - судьбе, предначертанию - но удача улыбнулось ей веселей моего. У неё были любовь, друзья, родные, и хотя она не могла жить с мужем, у них были дети. У Анастасии нет ничего перечисленного, зато имеется замысел мести некогда любимому человеку. Она объяснила давней подруге всё, в том числе и простой план: познакомиться с де Бурсом, оставаясь неузнанной, сделать так, чтоб он влюбился в меня, а, после признания рассказать поведанное вам, господа. Теперь, услышав историю герцогини де Сент-Олер, судите её.
  Граф де Руа поднялся и сказал:
  - В начале повести вы были правы, мадам. Ваша жизнь непохожа на то, что ожидали мы услышать. Я счёл вас авантюристкой и ошибся. Судить вас не берусь и не вправе. Тяжела была ваша жизнь. Лишь Бог может судить вас. Прощайте.
  Он ушёл, а следом д"Эрли, де Вермей и Михаил. Де Бурс на секунду задержался, посмотрел на меня невесело, спокойно сказал: "Прощайте, мадам" и вышел.
  Дверь захлопнулась. Я стояла в оцепенении, словно не пробудившись ото сна. Из монолога не могла вспомнить ни слова. Что я говорила, зачем, для чего? Говорила много, но бессмысленно. Неизмеримо важное было потеряно, забыто. Что?
  - Ты забыла сказать, - прозвучал голос.
  - О чём? - спрашивала я себя. И вдруг поняла. Вскочив, выбежала, надеясь догнать его. Успела. Он ещё не уехал. Подбежав, я положила руку ему на плечо. Он обернулся. Мы разговаривали. У нас не трагедия в стиле Гамлета. Totus exercet histrionem. Стихи появились позже, в минуты отчаяния, и не только эти. Глубокое горе нередко возносит над обыденностью, рождая в душе поэзию. Рассуждали мы прозой жизни.
  - Что вы, мадам, хотите?
  Но голос его дрожал.
  - "Мадам" - презренья эпитет.
  Хочу, чтоб меня целовал,
  Хочу, чтобы ты, как раньше,
  Платье с меня снимал!
  Хочу, чтоб как прежде
  Меня ты любил.
  Хочу, чтобы вспомнил,
  Те клятвы, что позабыл!
  - Мадам, вы однажды солгали,
  Меня от клятв освободив.
  Вы многое в жизни видали,
  Слыхали и клятвы других -
  Те, что в порыве страсти
  Произнесёт любой.
  И ветер уносит те клятвы
  Вместе с зарёй.
  Любить иль отдаться страсти
  Всё ни одно, как ни смотри,
  Страсти не в нашей власти,
  И не было в нашей любви, -
  Сказал он с лёгким презреньем,
  И сказал это мне,
  И как разбивается счастье в мгновенье,
  Я услышала, будто во сне.
  И слышится звон похоронный,
  Увидела я, как несут
  Моё бездыханное тело
  И за оградой кладут.
  А ты не прольёшь и слезинки,
  Глаза не опустишь ты.
  Ужели всё, что случилось той ночью,
  Были лишь грёзы, мечты?
  Иль презренье глаза закрыло
  Твоей любви?
  Прости мне всё, что я натворила,
  Прости, любимый, прости.
  Меня не увидишь ты боле,
  Я навсегда уйду
  В страну, где нет счастья и боли.
  Я словно надолго усну...
  И никогда не проснусь я,
  Чтоб не услышать слова:
  "Умерла? Так что же?
  Она умерла, как жила."
  Чтоб не увидеть презренья
  В карих твоих глазах,
  И чтоб не видел ты больше
  Меня в слезах.
  Глава XVI
  
  Несовершенен человек,
  Хоть Ум есть, и Душа, и Тело,
  И есть язык, и слово есть,
  И, к сожалению, возможно
  Попрать Достоинство и Честь
  И Правду перепутать с Ложью.
  (Гафт "Трагедия")
  
  Опустошённая, вернулась я в дом. Жизнь со мной, надежды уж нет. В гостиной сидела Элли, глубоко задумавшись. При виде меня встрепенулась и спросила:
  - Рассказала ему конец?
  - Был ли он? Может, я просто отомстила. Тем кончилось. С чего ты взяла, что могло быть по-другому?
  - Не считай меня за дурочку, - мягко возразила Элли. - Сказанное де Бурсу, когда ты кинула пистолет в окно - завершение истории в этом.
  - Люби он меня, сумел бы понять. Я пыталась сказать, он не услышал или не поверил.
  - Он любит тебя. Сейчас, узнав тёмные страницы твоего прошлого, он несчастен. Подумай, как поступала бы ты на его месте.
  - Также, должно быть. Но теперь, сколько бы я ни твердила ему о своей любви, он не поверит. Ступай к себе Элли, всё кончено.
  - Не раньше, чем ты поклянёшься не натворить глупостей... Я угадала твои мысли?
  - Да. Клянусь не совершить того, о чём думаю.
  Она бесшумно исчезла.
  "В общем она тоже устала, - подумала я, - иначе попыталась бы, пусть безуспешно, утешить меня."
  Медленно поднялась в спальню и упала на кровать. В голове роем проносились странные мысли, разрозненные образы. В душе оживала не то песня, не то вопль отчаяния.
  Я лежала, бездумно уставясь в потолок. Я устала бороться против злой судьбы. Давно следовало покориться. Чему быть, того не миновать. Существует предназначение, оно управляет миром. Жизнь каждого определена. Сопротивляйся или нет, судьба возьмёт своё
  В душе что-то дрогнуло, зазвучала знакомо-забытая мелодия. В юности я, помнится, сочиняла стихи, вернее, рифмованные срочки. Нужно отвлечься, а то жить совсем не хочется. Рядом перо, чернила и бумага. Может, записать, что в голову взбредёт?
  Я тяжело поднялась, села за стол. Отыскала в клубке мыслей созвучные сочетания. В строках соединились отзвуки событий последних - слов Элли, презирающих и жалеющих карих глаз, холода в груди, отчаяния, безграничной усталости.
  Я, конечно, понимаю,
  Что любовь исчезнуть может,
  Когда свет вдруг озаряет
  Душу. Но меня тревожит:
  Ты любил, ты клялся мне,
  Жил тогда в любви стране...
  Где любовь? Куда исчезла
  Страсть с порывами её?
  Милый, вижу, что не знаю
  Сердце всё же я твоё...
  Преклонялся пердо мною,
  Руки мне ты целовал.
  Ты заглядывал мне в душу,
  Но а сердце не познал.
  А ведь если б понимал ты,
  Что на сердце у меня,
  То меня бы обнимал ты,
  Как просила я тебя.
  Наши страстные объятья
  Кто разрушить бы посмел?
  Милый, со всей силой страсти
  Отдалась бы я тебе!
  Сердца ты не слышишь, милый,
  Моего. Не стоял б такой унылый,
  Если б слышал ты его.
  Но ты сердца не услышал,
  Ты услышал лишь слова.
  Вижу, тяжело ты дышишь -
  Значит, я была права.
  
  Постучали. Я продолжала скрипеть пером, не отвлекаясь.
  
  Мы друг друга полюбили,
  Да и любим до сих пор.
  
  Снова раздался стук, осторожный, но настойчивый. Потом зазвучал дрожащий тоненький голосок горничной:
  - Сударыня, разрешите войти.
  Оторвавшись с раздражением от своего занятия, я крикнула:
  - Оставь меня, Мари.
  - Сударыня, прошу вас...
  - Сказала вам, ступайте прочь.
  Несмотря на гневный тон, тихая, послушная служанка вошла. Я собиралась выставить её. Вдруг она свалилась к моим ногам, и, рыдая, воззвала:
  - Прошу вас, сударыня, не гневайтесь. Простите меня, умоляю вас...
  - За что, Мари? Если за самовольное вторжение, прощу немедленно после того, как ты уберёшься.
  Развернулась к столу.
  - Сударыня, молю, выслушайте и простите. Я никогда не поступлю так больше. Если б я знала, чем это кончится, поверьте, никогда бы я не... Ах, сударыня, выслушайте!
  - Отлично, прощаю. Выметайся.
  - Вы не понимаете! Это ведь я... Вы должны выслушать! Вы должны понять, не со зла я это сделала.
  - Уходи, Мари. Позже объяснишь.
  - Сударыня, вы не знаете ведь. Иначе вы, наверное, убили бы меня. Это ведь я. Из-за меня всё.
  - Мари, мне надоели твои всхлипывания. Хочешь сказать, говори быстро, а лучше сразу уйди.
  - Сударыня, это моя вина, это я виновата...
  - В чём?!
  - Это из-за меня господин граф узнал ваше прошлое.
  - Не понимаю. Изволь выражаться яснее, - прервала я, невольно заинтересовавшись.
  - Я показала господину графу...
  - Которому? Я знаю троих: де Шеверни, де Руа и... и де Бурса.
  - Нет, другому, его имя Micheal.
  - Михаил - граф?! - я неестественно засмеялась. - Вот не думала.
  - Мне он сказал, что граф.
  - Не важно. Говори по существу и быстрее.
  - В тот день, когда трое раненых господ поселились в вашем доме, я вечером должна была сходить к сударыне Элли. Помните, вы меня отправили?
  - Скорее, Мари. Переходи к главному.
  - Когда я вышла, у ворот ко мне подошёл господин граф...
  - Если Михаил, зови по имени. Мне не представить его графом.
  - Господин Михаил заговорил со мной. Я отвечала, что тороплюсь и не могу болтать. Он стал расспрашивать, не служу ли я у вас. Я не хотела отвечать. Он рассмеялся и сказал, что друг вам. Я напомнила, что должна идти, вы отправили меня с поручением. Он вызвался проводить меня...
  - Рассказывай короче. Основное.
  - Он проводил меня до дома госпожи Элли и был очень любезен. Он говорил, что я очень красива, и умна, и много другого хорошего...
  - В общем, безбожно врал, - жёстко отозвалась я.
  - Он подождал, пока я зайду к госпоже д"Эрлион, и провожал меня обратно. На следующий день утром я опять его встретила, и он сказал, что я очень понравилась ему. Мы гуляли, и опять он говорил разные приятные вещи, а ещё интересовался о вас: кто вы, откуда, чем занимаетесь? Я отвечала, что вы недавно приняли меня, и я ничего не знаю, а он спрашивал, не рассказывали ли мне чего о вас остальные слуги. Я ответила, что вы взяли их после меня, а до только моего кузена, и его тоже недавно. Потом мне пора было идти, и мы расстались. А потом днём он приходил к вам и, выходя, он приостановился, и я тогда шла мимо, и он поцеловал меня. На другой день мы встретились только вечером, и он подарил мне это кольцо.
  Мари показала симпатичный золотой перстенёк, вызвавший воспоминание. В последнем нападении до того, как "графа" схватили, он снял это кольцо с убитого. Оно узкое, снималось с трудом. Я стояла рядом и увидела, как Михаил в нетерпении обрубил жертве палец. Кажется, человек был ещё жив - я услышала хрип несчастного...
  Удивительно, после ареста у Михаила должны были отобрать всё. Однако он хитёр.
  Я поняла, чем кончится история Мари и изумилась своей недогадливости.
  - Дальше, юная развратница.
  - Сударыня, умоляю, не называйте меня так!
  - Я не права? Понимаю, истина редко приятна...
  - Простите...
  - Бог прощает, лишь ему дано. Если тебе удобнее, могу звать тебя распутницей. Продолжай.
  - Вы верно сказали, я распутна. Но господин граф был таким щедрым и милым! В тот день ещё нет, но назавтра он снова пришёл и просил меня ввести его в дом чёрной лестницей. Я исполнила. Он просил провести его туда, где вы храните документы. Я отвечала, что бумаги вы держите в спальне, а провести я его не могу. Он стал говорить, что любит меня, как-то объяснял, зачем ему нужны ваши бумаги, целовал мне руки, потом меня. Я отворачивалась. Он клялся в любви мне, просил... и ещё он подарил такие замечательные серёжки, и двадцать экю, и опять стал целовать меня... Я не могла отказать.
  - Польщена, - усмехнулась я. - Иуда продал своего бога за двадцать серебренников, меня оценили в золото.
  - Простите, сударыня, простите... Я не знала, я ведь не знала, чем кончится... Помилосердствуйте, госпожа!
  - Прекрати хвататься за подол моего платья словно за единственное спасение. Я пока добра, но разозлюсь, если не перестанешь хныкать.
  Всхлипывая, Мари продолжала:
  - Я отвела его в вашу спальню и осталась с ним. Где вы храните бумаги, я не знала, но он быстро отыскал. Он прочёл письмо, что писала вам госпожа д"Эрлион - я стояла рядом и видела подпись. Потом стал дальше искать. Нашёл шкатулку с вашими украшениями, открыл, увидел, что там, хотел сначала убрать на место, но его внимание привлёк ваш кинжал. Он вынул и стал рассматривать его, потом стал вытаскивать остальные драгоценности.
  - Постой, я ведь закрываю шкатулку на замок.
  - Он открыл моей шпилькой. Пару минут покрутил, и открылось.
  - Потрясающе! Какие, оказывается, у него разносторонние таланты. Мне пришлось бы возиться дольше. Но рассказывай далее.
  - Просмотрев ваши драгоцености, он сложил их обратно - так, как они и лежали. Потом убрал ларчик и отыскал там же другой, но тот раскрывал много дольше. А когда открыл, там оказались акты на владение землями и всякие другие документы. Господин Михаил заинтересовался ими гораздо больше, хотя по-моему следовало наоборот...
  - Не отвлекайся. Мне абсолютно не интересно твоё мнение.
  - Он всё внимательно прочитал, а потом убрал. И тут вы зашли. Господин Михаил спрятался под кроватью, а я сделала вид, что прибираюсь. Вы тогда...
  - Я отлично помню свои действия.
  - Когда вы вышли, господин Михаил вылез и я сказал, чтоб он уходил, а он благодарил меня, целовал, и обещал завтра навестить. И ещё сказал, что если вы кому письмо напишите, то я прежде чем относить его, должна ему показать.
  - Ты, естественно, согласилась, милая двурушница.
  - Сударыня, прошу вас...
  - Не проси, ты заслуживаешь гораздо худших имён. Благодари, я наказываю тебя мягко, мелкая предательница.
  - Сударыня, я никогда...
  - Слышала... Не отвлекайся на оправдания, не поможет. Рассказывай не прерываясь.
  - Так вы меня всё перебиваете.
  - Огрызаешься, чертовка?! - захотелось ударить её. Не пойму отчего, меня вдруг потянуло кричать, бить посуду, убивать. Не знаю зачем, ведь ничего не изменишь. Отрешённость, глубокое, близкое к безразличию отчаяние, сменилось гневом, демонической яростью.
  - Простите, сударыня. Он, господин Михаил то есть, и на другой день пришёл. Спрашивал, нет ли кому писем. О своей любви говорил, а, чтоб я была уверена, целовал меня, - румянец, заливший простодушное лицо горничной, указал, что поцелуями дело не ограничилось.
  - Хорошо было? - я цинично усмехнулась.
  - Сударыня, как могли вы подумать?!
  - Не возражай. Притворным и неумелым возмущением меня не проведёшь. Отвечай!
  Мари низко склонила голову и тихо промолвила:
  - Да.
  - Думаю... Куда твоему братцу до mon cher Michael... Помнится, он не упускал случая пополнить свой опыт по удовлетворению женщины. Лично мне в том убеждаться не приходилось.
  - Сударыня, разрешите отложить эту тему.
  - Разрешаю, - я милостиво согласилась, тем более, это вызывало во мне неприятные мысли.
  - Когда вы собрались уехать, вы написали госпоже Элли, и я отнесла ваше послание господину Михаилу, как он просил. Он обрадовался, стал расспрашивать меня, что вы сейчас делаете и подарил ещё колечко. За письмо убеждал не тревожиться, мол, что-нибудь придумает. Он поцеловал меня и сказал, чтобы уходила.
  - Разочаровал?
  - Пожалуйста, сударыня, пощадите...
  - Я пока так и делаю. Больше сказать нечего?
  - Я ещё не обо всём рассказала.
  - Тебе есть что прибавить к этой повести вероломства, разврата, продажности? - я издевательски удивилась.
  Девчонка была бледнее покойницы и, стоя на коленях в состоянии, близком к обмороку, молила:
  - Пожалуйста, сударыня, помилуйте! Я любым способом готова искупить свою вину.
  Я слабо усмехнулась:
  - Любым? Посмотрим. Для начала закончи рассказ, коли есть чем.
  - Вчера рано утром господин Михаил опять пришёл и попросил достать ваше кольцо с печатью. Это было когда господа ещё не ушли, я поднялась и принесла ему печать. Он запечатал письмо - то самое, которое вы писали к мадам Элли, а я отнесла господину Михаилу. Он сказал отнести его слуге госпожи Элли, сказать, что оно затерялось в моих вещах, и я только сегодня нашла его, и, если вы узнаете, то выгоните меня. Я должна была убедить слугу согласиться, не останавливаясь ни перед чем. Дать ему денег и, если он захочет... - Мари запнулась. - Я спросила у господина Михаила, любит ли он меня, раз говорит такое, а он расхохотался, как вы сейчас, стал уверять в любви и доказывать это... А потом отвёл к дому госпожи Элли, и денег дал, чтоб слугу подкупить, и опять напомнил мне ни перед чем не останавливаться... Я поговорила со слугой, разъяснила всё, как господин Михаил велел, и денег дала. А слуга колебался, и золото брать не хотел, и тогда я, - Мари, дрожа от стыда, смолкла.
  - Вперёд. Не стеснялась отдаваться, не смущайся хвастаться успехом. Нет ничего отвратительнее богомольного наёмника и стыдливой шлюхи.
  - Бога ради, сударыня...
  - Не поминай имя господне всуе. Не взывай к богу, его нет. Нет провидения. Миром правит случайность, - утверждала я странным, глухим, как из могилы, голосом.
  - Сударыня, что вы говорите?! - в ужасе взвизгнула Мари.
  - Оставим философию. Закончила?
  - Почти. Я убедила слугу. Господин Михаил ждал меня, он спросил, как всё прошло, и похвалил. Я волновалась и упрекала, что он толкнул меня на такое. Он смеялся и говорил, чтоб я оставила глупые мысли о прелюбодеянии и Божьей каре. Но я, грешная, думала не только об этом. Мне показалось, что, когда я выходила, я заметила в окне чьё-то лицо, наблюдавшее за мной. Господин Михаил сказал, что занят и не провожал меня. А вечером у вас были гости, в их числе госпожа Элли. Она ушла немного раньше других, я встретила её во дворе. Увидев меня, она посмотрела на меня непривычно, подошла и спросила, зачем я с утра заходила к ней. Я сказала, что нет, она, верно, перепутала меня с кем-то. А она покачала головой, сказала: "Конечно же,"и улыбнулась странно - будто бы грустно, понимающе и тревожно. Мне страшно стало, и когда ваши друзья уходили, я сделала знак господину Михаилу, что мне нужно поговорить с ним. Он не заметил, я подошла и прошептала ему это. Он даже не взглянул на меня, но потом незаметно вышел и, пока никого не было, я расказала ему всё. Он с досадой посмотрел на меня, назвал дурой, развернулся и ушёл. А этим утром, когда господа пришли к вам, я, надеясь улучить минутку и поговорить с господином Михаилом, встала у двери в будуар и всё слышала.
  Мысль, что жалкая простолюдинка стала свидетельницей моего позора, привела бешенство. Мгновенная, слепая злость вырвалась наружу.
  - Подслушивала?! Дрянь! - я изо всех сил дала Мари пощёчину. Она коротко завопила и упала. Я дрожала от неудержимого гнева. Будь при мне оружие, я убила бы служанку.
  Напротив висело зеркало. Подняв голову от неподвижно лежащей горничной, я увидела себя. Нет, не себя. Я увидела смертельно бледную женщину со спутанными волосами, искусанными в кровь губами и горящими диким огнём глазами. Я узнала её. Александра, шлюха пирата О"Рейли, в бою более жестокая, чем он.
  Злоба и ожесточение пропали. Я безучастно и чуть удивлённо глядела, как медленно поднимается Мари. Её глаза смотрели с ужасом и недоумением - беспомощный ребёнок.
  - Собирайся, Мари. У тебя есть двадцать экю золотом и драгоценности, не считая полагающегося жалования. Можно назвать тебя весьма состоятельной. Михаил действительно щедр. Учти, милая предательница, хоть кому расскажешь слышанное этим утром или любые сведения обо мне, отомщу, куда бы ты ни скрылась. Пожалеешь, что я не убила тебя сегодня. Поверь, я умею вызывать подобные сожаления.
  - Сударыня, прошу вас... пожалуйста...
  - Убирайся. Будешь молчать, я ничего тебе не сделаю.
  - Сударыня, разрешите остаться у вас.
  - Отчего же? Ты вполне обеспеченная особа. Едва ли тобой движет преданность, - саркастически заметила я.
  Мари опустила глаза и тихо сказала:
  - У меня нет ничего, кроме этого кольца, его первого подарка.
  - Потратила, надеясь на дальнейшие дары благоверного? Помни, дорогуша - редкий мужчина, овладев телом женщины, не охладевает мгновенно.
  - Сударыня, прошу, не гоните меня.
  - Просишь? - холодно и насмешливо повторила я. - Есть ли у тебя, мелкой продажной твари, право на то?
  - Правом просить каждый владеет, - смиренно отвечала она.
  - Да. Оно недорого стоит, иначе тоже бы тебе не принадлежало. Только любой вправе отказом ответить.
  - Ваш отказ несёт мне бесчестие и смерть.
  - Ты предавалась бесчестию, а предстала предо мною живой.
  - Сударыня, будьте милосердны. Ум мой короток, я недальновидна, но теперь разглядела как наяву - если вы выгоните меня, я стану... той, кого в Библии прозывали вавилонскими блудницами.
  - Стала. Ты позволяла любовнику овладевать твоим телом, и он награждал тебя. Я не корю. Ты глупа, наивна. Я была такой в твои годы.
  - Вам жаль меня... Я не прошу о многом, позвольте остаться.
  - По-твоему, это мало. Ты предала, могу ли я оставить тебя? Слава богу, ошибок я не повторяю.
  - Сударыня, я клянусь...
  - Не клянись. Участь клятвопреступницы тяжела. Я изведала.
  - Я никогда более...
  - Тебе так нужно место? Я скажу тебе правила для моих слуг. В первый раз ты пропустила их. Возможно, я говорила недостаточно убедительно. Повторю. Увидим, согласишься ли ты остаться.
  - Конечно, сударыня, я готова на всё.
  - Не говори пустых слов. Ты не знаешь чего я могу потребовать.
  - Я всё исполню.
  - Сомневаюсь. Перед принятием тебя на работу я прочла указания. Я не караю нарушения моральных принципов. В том числе, женскую нескромность. Немногие способны владеть страстями. Кража - серьёзный проступок, но можно простить. Неисполнительность - наказание последует весьма неприятное. То, чего я не терплю ни под каким видом - вмешательство в мои дела. Любопытство обладает стимулами столь же могущественными, как порывы всякой страсти. Желание узнать скрытое сильно, многие любопытные жертвовали ему жизнью. Бог прощает слабость человеческую, он милостив. Я - нет. Жизнь любопытного я превращу в ад. Жак ручался за твою молчаливость. Нет толку от знания неприменяемого, но знающий на полпути к действию. Часто я слыхала: мёртвый лишь тайны не выдаст. Глупое милосердие живо во мне. Великие предупреждают опасности и, убирая людей, несомненно руководствуются этим правилом. Я не велика. Но предателя ждёт смерть.
  Бедняжка Мари была едва не без чувств от страха.
  - По легомыслию ты не слышала или не поняла меня. Следуя собственным законам, я обязана убить тебя. Не дрожи, маленькая дурочка. Думаешь, я стала бы разглагольствовать, если б решилась на такое? Я дам тебе шанс. Учти, твой склад ума не устраивает меня, тем более тебе известно слишком многое. У тебя две варианта: поглупеть - настолько, что твой умишко не сможет удержать в памяти ничего, кроме моих приказаний, или поумнеть. При втором исходе ты поймёшь, сколь безопаснее забывать тебе всё, не касающееся прямых обязанностей. Или, не в силах рассудительностью умерить любопытство, ты будешь выяснять искусно, и я не замечу того. Притом, ты поймёшь, почему следует молчать обо мне и моих делах. Выбор за тобой.
  - Сударыня, можно...
  - Погоди. Если раздумала оставаться, забудь ставшее тебе ведомым здесь. Я буду следить, и стоит мне усомниться в твоём молчании... Прости, Мари, я не люблю афишировать подробности частной жизни. Выбор твой мне безразличен. Оставайся или уходи, становись умней или наоборот. Могу дать срок на раздумья.
  - Не стоит, сударыня, я остаюсь у вас.
  - Подумай, Мари. Сможешь ли ты исполнять мои требования? Сможешь ли подчиняться приказам: каковы бы они ни были, без вопросов и возражений. После нашей обоюдной откровенности я стану давать тебе задания, от которых прежде воздержалась бы. Отдельные будут страшны. Ты должна будешь повиноваться беспрекословно. Со временем ты станешь моим подобием. Я страшная женщина. Сегодня, услышав моё прошлое, испытав на себе мой характер, ты убедилась в этом. Способна ли ты служить мне? - мне доставляло злобное удовольствие наблюдать, как взор Мари наполняется ужасом перед неведомым, неизбежным. Вдруг что-то шевельнулось внутри.
  "Зачем это? Зачем я пугаю её? - прозвучал недоумённый вопрос. - Я не такая, как изображаю себя. Или такая?"
  Мне стало страшно. Я не глядела в зеркало, зная, кого увижу.
  - Так как, Мари? - тон спокойно-пугающ.
  - Вы знаете сами, сударыня, у меня нет выхода.
  - Однажды ты можешь позавидовать обездоленной нищенке. Но выбор сделан. Ступай к себе. И, кстати, прекрати наконец звать меня сударыней.
  - Хорошо, мадам, - её голос тих, неожиданно твёрд. Откуда у робкой девчонки такая душевная сила? Я не грозна, а жалка в этой сцене. Безвыходность даёт ей силы к борьбе. Ей некуда отступать. А я... не знаю даже, кто я? Безмерно хочется сбежать от проблем.
  - Верно, я могу не опасаться сюрпризов с твоей стороны.
  - Да, мадам.
  Мари встала и, чуть шатаясь, вышла.
  Я повернулась к столику. Леденящий ужас наполнял душу. Маленькая горничная храбрее меня. Ловя прерванную нить элегии, перечла конечные строки.
  Мы друг друга полюбили,
  Да и любим до сих пор.
  Приходи, и ты заметишь:
  Я сижу, гляжу во двор.
  Кажется, скачут. Торопливо вскочив, я подбежала к окну. Какой-то всадник проезжал мимо. Разочарованно вздохнув, я вернулась к грустным строкам.
  Слыша топот лошадиный
  Выбегаю в дверь и жду:
  Вдруг ты едешь,Шарль, любимый?
  Нет, не ты. Домой иду.
  Мертвящая тяжесть сдавила грудь. На веках ни слезы. Вдохновение, рождённое отчаянием и любовью, иссякло. Запоздалой гостьей явилось четверостишие.
  Как мне грустно... Я устала
  И не верю уж в любовь.
  Лучше б в море я осталась,
  Умереть хочу я вновь.
  Любовь... Есть ли она? Вряд ли. Если бы любил, приехал бы. Его нет. Нет любви на свете.
  Глава XVII
  
  Для нас Париж был ряд преддверий
  В просторы всех веков и стран,
  Легенд, историй и поверий.
  Как мутно-серый океан,
  Париж властительно и строго
  Шумел у нашего порога.
  Мы отдавались, как во сне,
  Его ласкающей волне.
  (Волошин)
  
  В библиотеке барона де Вермея, месте дружеских бесед и, гораздо чаще, политических дискуссий, составления заговоров, собрались блистательный хозяин дома вместе с утончённым аббатом д"Эрли и аристократичным де Руа. Впервые за многие месяцы достойные представители дворянского сословия, умеющие неподражаемо составлять смелые планы и ещё лучше осуществлять, обсуждали даму. Она, впрочем, была достойна внимания этих доблестных воинов и искусных (исключая барона) дипломатов. Особа, заинтересовавшая их, была эксценричная герцогиня де Сент-Олер, гасконка, много лет назад доставившая парижским гугенотам условленный сигнал к началу. Десять лет она хранила инкогнито и жила с небезызвестным корсаром О"Рейли, причём в течение пребывания на корабле команда видела в ней товарища, не угадывая женщину. По совпадению на той же шхуне плавал их давний друг, Михаил, разыскиваемый французскими властями в качестве государственного изменника, не получивший усилиями многочисленных врагов прощения и от Генриха VI. Итак, жизнь герцогини доказывала неординарность её личности и обсуждалась также людьми необычайными.
  Пятёрка верных друзей - де Бурс, де Руа, д"Эрли, Михаил и де Вермей - были протестантами до Варфоломеевской ночи и заговорщиками. Подобно большинству фрацузских дворян-гугенотов, их вера имела политические обоснования, исключая де Руа, твёрдо убеждённого в спасительности реформированного учения. Отец его был сторонником Генриха Наваррского и нередко руководил интригами до и после кровавой ночи.
  В ту ночь двадцать лет назад они были юношами. Младшему из них - де Бурсу, было восемнадцать, старшему - де Руа двадцать пять. Михаил тогда, опасаясь ареста, уехал в Англию. В Париже оставались его жена Кларенция, шевалье д"Эрли и оба представителя фамилии де Руа. Де Бурс и барон де Вермей находились в окрестностях Парижа. Когда покидавший столицу шевалье привёз им предупреждение графа де Шароли о намеченной резне, де Бурс и де Вермей убедили д"Эрли вернуться и спасти ни о чём не ведавшую жену Михаила.
  В предместье Сен-Жермен они повстречали направляшегося к Вожирарской дороге де Руа, и тот присоединился. Спасти Кларенц они не успели, и чудом остались живы в начавшейся бойне. Преследовния гугенотов продолжались и после окончания резни. Де Руа вследствии влияния Шароли посчастливилось ограничиться отъездом в провинцию, де Бурс и де Вермей скрылись. Д"Эрли из-за тяжёлой раны не смог последовать их примеру. Поскольку незадолго до 24 августа открылось его участие в других интересных делах, в том числе альковных, один переход в католичество мог не спасти. Сообразительный шевалье предпочёл савану сутану.
  После смерти отца де Руа не смог возвратиться в Париж, поэтому продал дом барону де Вермею, закоренелому гугеноту. Последний, не утруждаясь хождением к мессе, остался в Париже.
  Поэтому в беседе этих стойких, решительных людей звучало сочувствие к горькой судьбе смелой, непосредственной Анастасии. Де Бурс, вернувшись, заперся у себя. Друзья, сознавая его потребность в одиночестве, не препятствовали. Михаил ненадолго вышел. Его присутсвие, сыгравшее в последних событиях решающую и небезупречную в нравственном отношении роль, препятствовало бы друзьям откровенно высказать своё мнение.
  - Нехорошо это, но по мне, так лучше Михаил не выяснял бы, кто такая Анастасия, - заявил де Вермей.
  - Барон, как вы можете?! - возмутился д"Эрли. - Вы предпочли бы, чтоб эта ловкая интриганка продолжала водить нас за нос?
  - И сопротивляться вашей неотразимости? Простите за резкость, дорогой друг, по-моему в ваших речах звучит оскорблённая гордость, - отозвался де Руа.
  - Граф, как могли вы помыслить?! Amicitae coaglum unicum est fides .
  - Вы же ухаживали за мадемуазель Сенти-Клер, - удивился де Вермей. Латынь он не воспринимал, но здравый смысл придал меткость его возражению.
  - Я лишь проявлял галантность, - смутился д"Эрли.
  - Оставим, - прервал де Руа, зная вспыльчивость д"Эрли. - Она дьявольски красива. Неудивительно, если вы увлеклись ею. Но даже почувствуй она влечение к вам, цель её приезда не позволяла проявить взаимность.
  - Заметьте, господин де Вермей, - самодовольно бросил д"Эрли, - вначале она была более, чем любезна со мной. А на балу у графа де Шеверни, отведя в угол залы, обращала ко мне взгляды, ясно указывающие подлинные её чувства. Да вы не могли быть там, незнание вам простительно.
  Де Вермей помрачнел, как обыкновенно, когда ему напоминали о происхождении. Предки его не имели возможности стремиться к высотам, на которые посягало необоснованное тщеславие барона. Он пробормотал:
  - По мне, Анастасия просто хотела заставить де Бурса ревновать.
  Прямое попадание не было оценено д"Эрли, любовавшимся своей персоной в венецианском зеркале с раззолоченной рамой.
  Неугомонный де Вермей, не дождавшись отклика, продолжал:
  - Герцогиня нехорошо поступила с де Бурсом, однако сложно обвинять её. Он был резок с ней, тогда... В каком году это было?
  - В 1582, - вздохнул де Руа.
  - Никак не вспомню, был ли я тогда в Париже. Сколько не роюсь в памяти, а герцогиню вспомнить не могу.
  - Вы могли не видеть её, она не провела здесь и месяца, - отозвался д"Эрли. - Возможно, вы уезжали.
  - Вы вспомнили её? - обратился де Вермей.
  - Только когда она назвалась. Она переменилась. Тогда она выглядела такой провинциалкой! Я был у Шароли, когда она вошла. Её прибытие, вы помните, было условленным знаком к действию, потому я не обратил на неё особого внимания. Хотя, признаюсь, она была мила. Но вела себя застенчивой девчонкой, первые посетившей bea mound, - презрительно заметил д"Эрли.
  - Теперь о ней такого не скажешь. Она блестящая дама высшего света.
  - Блестящая дама... Наверное, и корсаром она была исключительным, - усмехнулся де Руа.
  - Что с того? Прошлое лишь придаёт пикантность её обществу, - возразил д"Эрли. - Если имеешь в виду нравственность, я и в том не нахожу предосудительного. Михаил разбойничал на том же корабле, однако не перестал быть дворянином и нашим другом.
  - Вы не поняли, шевалье. Но поскольку упомянули Михаила, скажу: мне, как и де Вермею, не нравится ни его поступок, ни способ, которым он добился истины. Каким бы образом не попало к нему письмо герцогини, не следовало вскрывать его.
  - Я думал, вы друг де Бурсу и сознаёте, сколь важно было представить ему истину, - возмутился д"Эрли. - Verita едина, для её получения необязателен прямой путь. Де Бурсу любовь застилала глаза, он даже будто имел намерение жениться на Сент-Олер. Не долг ли дружбы предостеречь его от явного безрассудства?
  - Свадьба не состоялась бы. Неужели вы, сударь, считаете, Анастасия вышла бы за ненавистного человека? - отвечал де Руа.
  - Женское сердце непостояннее ветра. Возможно, она переменила мнение.
  - Если сомневаетесь в её ненависти, тем более жестоко одобрять поступок Михаила. Он заставил страдать де Бурса. Кто знает, не мучается ли и Анастасия?
  - Нет худшего зла, чем жена. Вы, граф наравне с Михаилом испытали это. Неверная любовница - полбеды, но жена прочно закрепляет за супругом репутацию рогача! - дерзко заявил д"Эрли.
  Взгляд де Руа полыхнул огнём. Он заговорил, сдерживая гнев:
  - Худшая репутация у священника, когда его общение с духовными дочерьми особенно тесно.
  - Извольте объясниться, сударь, - вспылил д"Эрли.
  - Я закончил. Не будь вы моим давним другом, я не ограничился бы словами.
  - Господа, не время для ссор! - вмешался де Вермей.
  - Прошу прощения, граф, я высказался неосторожно, но, поверьте, без дурного умысла и скрытого смысла.
  - Я не имел желания оскорбить вас, - коротко отвечал де Руа.
  - Граф, не полагаете ли вы, что действия Михаила были совершены под влиянием воспоминаний о давно свершившимся? - предположил, помолчав, д"Эрли.
  - Возможно. Надеюсь, он незлопамятен.
  - Однако де Бурс поступил с ним отнюдь не дружески.
  - О чём вы? - не понял де Вермей.
  - О Кларенс, - рассеянно отвечал де Руа, погружённый в задумчивость.
  - Не понимаю. Де Бурс, напротив, делал всё, чтобы её спасти. Не его вина, что он опоздал. Он самоотверженно рисковал жизнью для спасения жены друга, - удивился де Вермей.
  - Не задумывайтесь над этим, - улыбнулся де Руа. - Я сам не могу поверить. Не представляю...
  - Если вы не понимаете, я и пытаться не буду - облегчённо вздохнул барон.
  Внизу раздался непривычный шум. Удивительно знакомый голос громко восклицал:
  - Пустите! Я герцогиня и не позволю лакеишке хватать меня руками. Дайте пройти наконец!
  - Сударыня, господа просили не беспокоить их.
  - Что с того? Мне срочно нужно видеть их!
  - Невозможно, сударыня.
  - Не потому ли, что некий слуга запрещает мне?
  - К ним никому нельзя, мадам.
  - Я пришла по крайне важному делу. Возражения не приемлются.
  - Соблаговолите подождать, пока я испрошу разрешение...
  - Они будут мне рады.
  - Я должен сначала доложить...
  - Не веришь?!
  - Я исполняю приказ моего хозяина, владетельного господина барона де Вермея.
  Нетерпеливой герцогине надоел спор с упрямым дворецким, на лестнице часто застучали каблучки. Трое друзей обернулись. Распахнулась тяжёлая дубовая дверь, и на пороге предстали их сиятельство мадам д"Эрлион. Подбежал слуга, припадая на левую ногу. Он хотел дать пояснения де Вермею, однако несколько ошеломлённый владетельный господин беззвучным кивком отпустил слугу.
  Поправив волосы, герцогиня обольстительно, с долей сарказма улыбнулась.
  - У вас невоспитанная прислуга, многоуважаемый господин барон. Существует отчасти невежливая, но мудрая французская пословица. Если не ошибусь, звучит она: каков господин, таков и лакей.
  Тот смутился. Д"Эрле, напротив, лукаво улыбнулся и, намекая на хромоту слуги, заметил:
  - Боюсь, лакею повезло менее господина.
  - Я перепутала либо вы неточно поняли мой диалект. Любому лакею и дворянину не достигнуть неизмеримых высот господина барона, а мощь его любезности превосходит слабое женское понимание.
  - Благодарю покорно, герцогиня, - важно поклонился польщённый де Вермей, не видев скрытой иронии. - Надеюсь, вас не обидел досадный инцидент этим утром?
  - Нисколько. Но, господа, сколь ни приятно ваше общество, вынуждена покинуть его. Пришла я не к вам. Вы не укажите, где господин де Бурс?
  - У себя. Он предпочёл оставаться в одиночестве, - де Руа проницательно глядел в её глаза.
  Элли не смутила двусмысленность фразы, она спокойно, веско отвечала.
  - Это и привело меня. Сударь, вы уж должны понять. Сердце женское не камень.
  - Да. Ненависть у вас легко сменяется любовью. А равнодушие?
  - Есть женщины, любящие единожды и навеки верные.
  Элли не подозревала, какую рану разбередила в сердце графа. На его лице мелькнуло болезненное выражение.
  - Неужто? Не встречал.
  - Встретили. Друг мой, разрешите отложить. Я не могу опоздать.
  - Друг... Дело ваше. Я покажу вам, куда идти.
  - Благодарю, я знаю дорогу.
  - Откуда?
  - Анастасия откровенна со мной.
  Чуть приметная понимающая улыбка осветила лица присутствующих, кроме уважаемого барона. Он не понял умолчаний де Руа и Элли, но уточнять не посмел.
  Герцогиня грациозно скользнула из библиотеки.
  Глава XVIII
  
  Ах, если бы она была жива
  Я всё бы отдал за неё, всё бросил.
  Слова, слова, слова, слова, слова,
  Мы все их после смерти произносим.
  
  И пишутся в раскаянье стихи,
  Но в глубине души навеки будут с нами
  Грехи, грехи, грехи, грехи, грехи,
  Которые не искупить словами.
  (Гафт "Грехи")
  
  Не одна Анастасия грустила в Париже, был и второй, не менее несчастный человек. Имя его вам ведомо. Шарль Ангерран де Бурс узнал прошлое возлюбленной и даже слабого утешения в виде надежды у него не оставалось. Она сама невозмутимо поведала о том, и лишь лёгкое волнение, дань беспокойной жизни, отразилась на прекрасном лице. Ни сожаления, ни сочувствия или раскаяния. Она, любимая им как ни одна, хладнокровно сообщила о ненависти к нему. Не ему требовать раскаяния. На нём вина за её сломанную жизнь, искалеченную душу, бесчувствие сердца. Жестоко, безжалостно он отверг её любовь, надсмеялся над чувствами нежной, ранимой девушки. Тогда он не предполагал, какими станут последствия его грубости и, узнав о самоубийстве, горько сожалел, ведь...
  Неважно, оправданий нет. Он толкнул Анастасию к порочной жизни. Мог ли теперь обвинять её за ненависть? Она просто отплатила. Он понимал, прощал и оправдывал её.
  "Рассуждениями не изменить случившегося. Она не полюбит меня. Я не сумею забыть," - думал он.
  Мысли о ней не исчезали ни на миг. Он видел её: нежную, твёрдую, прекрасную, незабываемую, не сравнимую ни с кем. Вспоминал мягкие, полные невыразимой прелести линии её лица, рук... Она представала то полной страстного порыва в их единственную ночь, то взволнованно ловящей каждое его слово, с нежностью в очах годы назад, то падающей в обморок: ужас с отчаянием, скрытые трепещущими ресницами выразительных глаз, с трагическим изломом рук. Внезапно она виделась полулежащей на диване и рассказывающей о жизни пиратами и Ричардом О"Рейли; убийственно красивая, насмешливая, расчётливая, дерзкая.
  От невесёлых раздумий отвлёк мелодичный с издёвкой голос.
  - Приветствую вас, уважаемый господин де Бурс. Впрочем, мы сегодня вроде уже встречались.
  Он резко развернулся.
  Элли стояла, небрежно облокотясь на косяк и скептично-осуждающе взирая на него и предметы перед ним.
  Он рассмеялся. Мимика, поза и тон, несвойственные сдержанной, доброй и немного печальной Элли мгновение казались забавными. Если не помнить разыгравшуюся несколько часов назад драму и женщину, чьи манеры копировала Элли.
  - Недавно сыграна трагедия, а вы теперь ведёте себя, словно играете комедию.
  - Подобно миру. Иначе - totus mundus exercet histrionem, как любит повторять mon cher Anastasi.
  - Оставьте латынь де Руа, а вашу подругу дьяволу. Заметьте, граф проявил к ней редкостное снисхождение. Не иначе вследствии вашего незаменимого участия в её судьбе. Два влюблённых сумасшедших... Выражаясь вашим напыщенным слогом: когда бьётся сердце, разум умолкает.
  - Женщины тоже влюбляются. Одна бедняжка полюбила, а вы презрительно оттолкнули её из-за прошлого, отличавшегося от ожидаемого. Безгрешны ли вы, бросающий камень? - жёстко и укоряюще, как совесть, спросила Элли. - Безупречны ли вы, де Бурс?
  - Не пытайтесь убедить меня, будто чёрное - белое, - резко ответил он. - Что до прошлого... Я не могу презирать её, вы знаете. Безразлично, где и с кем она жила, лишь бы любила меня. Вы знаете...
  - Она любит вас.
  - Не перебивайте. Вам хорошо известно, Анастасия...
  - Не слышите?! Анастасия вас любит. Рассказывая, она пропустила конец.
  - Элли, я очень уважаю вас. Мне неприятно видеть вашу ложь. Не знаю, ради подруги ли вы это делаете, или хотите утешить меня. Не лгите, случившегося не изменить.
  - Дайте сказать! Я обязана рассказать заключение, и не уйду раньше, чем вы дослушаете. Не знаю, когда она полюбила. Вспыхнула любовь в вашу встречу в Наварре или позднее, но в ту ночь она любила вас. Вы не видели, как она, забыв всё, в страхе спросила: "Неужели он умрёт? Я не смогу жить, если его не будет на свете". Она забыла свои слова, я тоже. Ситуация была напряжённой. Подумайте, разве ненависть может произнести такое?
  - Она забыла, забывают лишь незначительное. О любви помнят.
  - Не верите... Когда я отдала ей письмо, написанное вами перед её отъездом, и она дочитала, я увидела на её лице ужас. Она не спешила бы к вам, не испытывая любви. Её отношения с Ричардом О"Рейли были заблуждением, самообманом. Но помня вас, она не пережила бы тот ад.
  - А её слова? Элли, боюсь, вы ошиблись...
  - Она забивала себе голову, чтобы не слышать, чем полно её сердце. Она почти сказала... Вы не вняли этому.
  - Спасибо вам, Элли. Даже если сказанное - ложь, моя признательность ничуть не уменьшается.
  - Я лгу?! - её глаза возмущённо блеснули. - Вы смеете подозревать меня?! - во взоре было истинное величие, редко встречающееся и у королей. Она внезапно опустила голову, глаза на миг сверкнули слезами, в голосе звучала грусть. - Для вас я никто. Я, наверное, действительно стала никем... Не верю! Не верю в неблагодарность!
  - Элли, простите меня. Я не знаю, кто вы, но всё в вас доказывает высокое происхождение. Возможно, выше вашего титула.
  - Ошибаетесь. Всего-навсего маленькая герцогиня д"Эрлион. Уже - никто.
  - Я ценю в вас не положение. Я преклоняюсь перед вашими умом и сердцем.
  - Отлично, но веры мало. Вы должны пойти к Анастасии.
  - Конечно, завтра я на коленях буду умолять её простить...
  - Сегодня. Время позднее, но представьте её страдания. Если не слишком пьяны.
  - Элли...
  - Не отпирайтесь. Я вижу, сколько вы пили.
  - Четыре бутылки вина - это мало.
  - Чтобы забыть Анастасию. Чтобы перестать владеть координацией движений - достаточно.
  - Разговор с вами протрезвит любого.
  Он встал и твёрдым шагом вышел. Сзади донеслось:
  - Поторопитесь. Однажды ваша жизнь зависела от её скорости. Роли поменялись.
  Не медля ни минуты, де Бурс поехал к возлюбленной. Элли была права. Подъехав, он увидел, что солдаты уводят Анастасию, находившуюся в полубессознательном состоянии.
  При виде его она встрепенулась, лицо осветила вспышка радости:
  - Де Бурс!
  - По какому праву вы уводите эту женщину? - несмотря на волнение, тон был уверенным и беспрекословным, как у человека, имеющего право требовать объснений.
  - Дан приказ, по которому лица, имеющие отношение к побегу давно разыскиваемого бунтовщика и разбойника по прозвищу Михаил, должны быть арестованы. Поступила информация о том, что он с сообщниками, на прошлой неделе перебившими отряд, высланный в погоню, скрывается в этом доме. Поступило распоряжение привести для допроса всех, кто будут обнаружены.
  Де Бурс молчал, не представляя, чем ответить на эту тираду. Он не мог выдать друзей. Однако из-за их интриг Анастасию отведут в Бастилию, станут пытать. Этого невозможно допустить. Слов не подействуют, шпага убедительнее...
  "Их пятнадцать... Анастасия безоружна и не сможет помочь. Используя внезапность, возможно, удастся... Немыслимо. Средь бела дня парижане наверняка присоединятся," - он с сожалением отбросил безрассудную идею.
  Позади ехидно пропел голос беззвучно подъехавшей Элли:
  - В доме не найдено преступника, следовательно, девушка не скрывает его. В заговоре она не состояла, поскольку уличающих документов не найдено.
  - Вы правы, однако имеется свидетель...
  - Фи, офицер! Грош цена этому предателю, готовому за двадцать серебряных экю оклеветать и родного отца. Будто вам неизвестно, сколь низок, лжив и подл он, раз двадцать сменявший веру ради наживы.
  - Мадам, откуда столь точные сведения?
  Элли надменно окинула взором его и отряд, однако в угоках глаз искрилась ирония:
  - Иначе быть не могло... С женщиной, безосновательно и дерзко схваченной вами, я знакома. Она герцогиня де Сент-Олер, я - герцогиня д"Эрлион, её подруга.
  Громкие имена смутили стражей порядка. Ошеломлённый начальник неуверенно пробормотал:
  - Нам был отдан приказ схватить... эээ... задержать...
  - Кого? Высокородную даму? - грозно оборвала Элли, сопровождая речь жестами сценической королевы. - Или беглого преступника? Я знаю, кстати, местонахождение Михаила, - она выдержала эффектную паузу, давая знак де Бурсу молчать. - Улица Монмартр, дом седьмой. Работает у барона де Вермея, не подозревающего о личности нанятого им секретаря. Дабы не возникли сомнения, опишу внешность. Высокий, худой, около сорока лет, бледный, резкие черты лица, орлиный нос, глаза карие, волосы тёмные.
  - Где доказательства вашей правдивости? - подозрительно осведомился офицер.
  - Второй раз за день, - вздохнула Элли, но на лице не отразилось эмоций. - Доказательств нет. Даю слово чести. Слово чести герцогини...
  - Откуда у вас столь исчерпывающие сведения?
  - Отойдём, господин офицер. Не трусьте, не убью вас.
  Элли оглядела офицера со смесью грусти, презрения и насмешки. Соскочила с лошади, жестом пригласила подойти. Тот буркнул несколько слов подчинённым и осторожно приблизился к ней.
  - Ближе. Я безоружна. И не кусаюсь.
  Он взглядом присмирил усмехавшихся солдат и подошёл.
  Они вполголоса заговорили. Элли в сочетании с туго набитым кошельком обладала неотразимым обаянием. Де Бурс благодаря тонкому слуху определил глухое позвякиванье монет. Собеседник безропотно принял неуловимым жестом переданный Элли мешочек с волшебным металлом. Прошептал:
  - Но чем я объясню?..
  - Беру на себя.
  - Я не могу рисковать...
  - Сколько можно? Битый час толкуем!
  - Хорошо вам говорить... А мне придётся отчитываться перед...
  - Не узнали ещё?! Припомните...
  - Мадам! Вы?
  - Я улажу дело с руководством.
  - Разрешите...
  - Что?
  - Поцеловать руку.
  - Скорее,- шепнула она, протянув кисть.
  - Примите заверения в моей безграничной преданности, ваша све...
  - Молчите.
  - Прошу простить покорно, я не узнал вас сразу. Но вы представились другим именем, это ввело меня в заблуждение...
  - Довольно болтовни. Поезжайте в дом Љ7. Помните, де Вермей ни при чём.
  - Хорошо, сударыня. Но если возникнут сомнения, объясните высшим...
  - Да. Кончим. Долгий разговор вызовет сомнения вашего отряда.
  Де Бурс, стоявший ближе прочих, уловил приведённую часть диалога.
  Офицер поклонился Элли и отошёл к солдатам. Кто-то спросил:
  - Как поступить с девушкой?
  Офицер оглянулся на Элли и сказал:
  - Мадам, извольте во избежание подозрений повторить рассказанное мне.
  - Дом, где вы задержали её, не приндлежит ей. Она не живёт там, изредка лишь приезжает встречаться с будущим мужем, - она указала на де Бурса.
  Офицер усмехнулся в усы.
  - Понимаю, - и приказал солдатам. - Отпустить девушку.
  Те исполнили, и я поспешила отойти. После нескольких нетвёрдых шагов я прислонилась к решётке. Окружающе просматривалась расплывчато, сквозь туманную дымку. Перед глазами вертелись круги невероятных расцветок. Мостовая медленно уплывала из-под ног.
  "Невозможно, - измученно думала я. - Элли, Шарль... Они не могут быть здесь. Это сон, наваждение. Меня отпустили... Скорее у рассудок помутился. Как Элли убедила их? Привиделось. Меня увезут в Бастилию, станут допрашивать, пытать... Я буду молчать. Какая разница - жизнь кончена, спасения нет. Де Бурс не приедет."
  Меня охватило оцепенение. Я уже ничего не видела.
  "Не смерть ли?" - я умиротворённо, почти радостно улыбнулась.
  Сильные руки бережно подхватили меня.
  - Очнись, любимая.
  "Невозможно. Он не мог приехать," - я чувствую одну усталость, захлестнувшую тяжёлой волной. Когда завершаться мучения?
  - Очнись, - его дыхание на моих губах.
  Можно сомневаться в зрении, не верить слуху, но, Боже, нельзя не верить его губам. Поцелуй мгновенно привёл меня в чувство.
  Прошло шесть мгновений - или вечность - пока я оторвалась от его губ, вспомнив о наших друзьях.
  - Элли, милая подруга, благодарю тебя. Ты мне жизнь спасла. И ты, любовь моя, - нежно добавила я ему. - Но мы обязаны предупредить друзей, солдаты скоро будут у них и могут схватить Михаила.
  - Не стоит. Думаю, де Руа понял с первого раза. Де Бурс, отведи невесту в дом. Или лучше отнеси. Она от от счастья на ногах не держится. Я поеду к себе. Не просите меня задержаться. Бьёт восемь, пора. Не могу я постоянно пренебрегать материнскими обязанностями.
  Она повернулась, небрежно махнула рукой, вскочила в седло.
  - До свидания! Ждём тебя завтра.
  - Прощайте, влюблённые. Не знаю, свидимся ли завтра, но когда-нибудь непременно.
  Она улыбнулась своей доброй, чуточку грустной улыбкой, пришпорила лошадь.
  Мы вернулись в дом. Вернее, де Бурс внёс меня. Не перескажу нашей милой беседы, упомяну лишь - в ту ночь я, согласно пророчеству Элли стала невестой.
  * * *
  Элли не явилась ни завтра, ни через день. Получив весточку об её отъезде, я уговорила любимого отложить свадьбу до возвращения подруги. Оставлю описание церемонии и предшествовашего периода для любовного романа (тешу себя надеждой, что написала фантастико-приключенческий) и подведу итог годам, истекшим с момента включения машины времени.
  С тех пор бывали я испытала горе и радости, любовь и ненависть... Ни о чём не жалею. Машина работает, но возвращаться я желания не имею. К чему? Здесь у меня муж, друзья, там... одиночество. В своём веке я была "не от мира сего". Мой, наверное, здесь.
  Я счастлива с Шарлем. И за это как никому признательна Элли. Не встреться мы тогда, в далёком прошлом, по-иному сложилась бы моя судьба. Элли отвечала, будто лишь немного помогла нашей любви. Она скромничает. Видимо, ей часто приходилось выслушивать подобные речи. Странно... Я считаю её ближайшей подругой, почти ничего о ней не зная. Кто она, откуда? Она иностранка - не француженка, не англичанка и не испанка, много путешествует. Это не ответ.
  Она знатная дама, в отличие от меня настоящая герцогиня или нечто большее. Чиста, благородна, добра. Должно быть, многие с благодарностью вспоминают её дела.
  У неё две младшие сестры, муж, дети, но есть ли у неё семья? И может ли быть семья у человека, постоянно переезжающего? Она говорит: "Чем чаще путешествуешь, тем жизнь интереснее, длиннее, богаче." Едва ли она ездит по странам ради ярких впечатлений. И путешествует ли она только по земле? Возможно, она, как я, странница во времени? Но я приехала и осталась. Она, напротив, нигде подолгу не задерживается.
  Порой кажется, загадочной герцогине известно обо мне больше, чем я сообщала ей, и она знает даже тайну моего появления у де Шароли.
  Однако оставим Эллиандрию. Молчаливость надёжно охраняет её секреты. Разгадку не найти, испиши я даже вопросами том in-folio.
  Я ещё в Париже и безмерно счастлива с де Бурсом. В жизни возможна лишь одна истинная любовь, всё до неё и позднее несравнимо с тем великим, вечным чувством. Мы с Шарлем нашли ту любовь, нужно ли ещё что-то в жизни?
  Пессимист заявил бы: не потерять, притом такое невозможно. Тогда, в тихом доме Љ2 по улице Пьер-о-Реаль, в стенах которого вынашивались планы мести, интриги, и происходило многое другое, столь же нетривиальное, я была оптимисткой.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Часть 2
  Глава I
  Политика
  
  - Итак, дорогой друг, вы снова в Париже.
  - Как имеете честь видеть. Вы, похоже, не обрадованы.
  - Угадали. Слышал, вы приняты при дворе короля Наварры. Крайне неосторожно с этой сомнительной рекомендацией появляться в сердце католической Франции. Парижане фанатичные лигисты и не становятся перед убийством. А, вам правила благоразумия ничто.
  - Осуждаете меня?
  - Неверно поняли. моё раздражение от тревоги за вашу жизнь. Вы примкнули к Наваррцу в особенно неудачный момент. Его дела этой весной не очень-то хороши.
  - Так чаша весов, колеблясь, чуть опускается и вновь возвращается на место.
  - Временно. Его проблемы вызваны неопределённостью позиции. Религия повод к недовольству французов. А он не переменит ничего, находясь в безвыходном положении. Сменив веру, как того требуют принцы крови и "старая гвардия" Валуа, он отсечёт исконных приверженцев - южан - источник, откуда он прежде всего черпет силы. Да и союзные госуларства перестанут помогать: Елизавете, немецкие курфюрсты, кальвинистские кантоны Швейцарии. Оставаясь же гугенотом, он вынудит последних католических сторонников искать других покровителей. Это продемонстрировали де Лаварден, де Люд, д'О, на днях и д'Омон с Лонгвилем. Нет, вы не могли найти худшего момента для изъявления преданности Беарнцу.
  - Значит, вы против короля Наваррского.
  - Вы опять неверно истолковали мои слова. Я желаю удачи моему соотечественнику и, - хмыкнул он, - единоверцу. Я взываю к вашему разуму. Если собственная жизнь вам дешевле ломаного су, подумайте хоть о сыне. Намереныосттавить го сиротой, не дав надлежащих уроков дворянского поведения?
  - Надеюсь, мои верные друзья позаботятся о Габриэле.
  - Чёрт возьми! Мы с Анастасией сделаем для него всё в случае, если у вас начнутся неприятности.
  - Ах, так-то вы желаете удачи моей партии.
  - Еть разница между пожеланием и его исполнением. Ваша идея, мягко говоря, нереальна.
  - У кого, по-вашему, шансы на успех весомы? У герцога Майеннского? Будь его брат Генрих Меченый жив, он стал бы действительно опасен.
  - Не забывайте, при всей личной ничтожности Майенн обладает властью в силу принадлежности к влиятельному Лотарингскому дому. Его сестрица...
  - Монпансье просто безумная фурия. Я видел её на днях..
  - Как, вы встречались с этой тигрицей?! И она не растерзала тебя? - засмеялся он.
  - Всего-навсего разъярённая кошка, - улыбнулся дворянин.
  - Хорошо. Если не Майенн, то хоть молодой Гиз. Он сын Меченого. Это много в глазах лигистов. Припомните, парижане прозвали его Давидом, чудесным образм спасшимся, чтобы стать во главе истинного народа. Кстати, вашему королю куда как прекрасно служат, если упустили важного мятежника.
  - Сын Гиза - неопытный мальчишка.
  - Да. Если не найдётся разумнго человека, который станет руководить его действиями.
  - Надеюсь, этой предприимчивой личностью станете не вы?
  - Смейтесь, смейтесь. Вы отлично знаете, я не имею ни малейшего веса. Не мне, жалкому гасконскому нищему, тягаться с вами, с тем, чьи предки были пэрами.
  - Простите, я вовсе не имел в виду нечто подобное.
  - Кстати, и в моём положении есть преимущество. Безопасность. Предоставим всем этим знатным, мнящим себя королями господам перерезать друг друга и будем мирно заниматься своими делами.
  - Сударь, я не ожидал от вас такого. Эта логика пристала ремесленнику, буржуа.
  - Согласитесь, существует разница между посланником короля Наварры графом де Руа и господином де Бурсом.
  - Неужели вы более не считаете меня другом? В прежние времена вы не говорили о неком вымышленном различии. Притом я отнюдь не имею в Париже никакого поручения от короля.
  - Раньше, бывало, мы не скрывали своих дел. И если клялись молчать, считали своих друзей настолько достойными доверия, что даже не думали в рзговоре с ними об этой коятве.
  - Надеюсь, ваши слова лишь следствие горячности. Я не считаю наши отношения изменившимися. Всё же я прошу вас задуматься. Парижане - безумный ураган, сметающий всё по пути. Оставаться в Париже лояльным невозможно.
  "Значит, он твёрдо решил молчать, - сделал вывод Ангерран. - Безусловно, он не зря явился в Париж".
  - Не пугайте, граф. Я не ввяжусь в вашу авантюру. Мне замечтельно живётся с любимой. Пожалуй, даже слишком, - добавил он тихо.
  - Я ни к чему вас не пинуждаю. Хотел лишь посоветоваться. Выбор за вами.
  - Перейдём же к очередному претенденту. Клянусь честью, Францию обхаживают больше кавалеров, чем самую молодую и богатую дамочку. Подумайте, до нашей стыдливой невесты снизошёл воститель полумира.
  - Вы имеете в виду испанца?
  - Его, чёрта рогатого, с его дофиной ведьмочкой из рода флорентийских отравителей.
  - Эти, по-моему, не стоят внимания.
  - Как сказать. Законные основания отутствуют. Салический закон прочно преграждает путь внучке Екатерины Медичи. Однакосила - всемирный закон. А Филипп II могущественен.
  - Это иллюзия. Испания посягает на слишком обширные територии, чтобы удержать хоть часть.
  - Я говорил и о золоте.
  - Безмерное испанское расточительство скоро приведёт их к полному разорению.
  - Американские рудники неисчерпаемы. Пока Севилья принадлежит Испании, экономика будет процветать.
  - Пусть так. Однако французы никогда не примут господство презреного испанца. Отвращение к нему превосходит даже ненависть к нам, еретикам.
  - За них решат другие. Майенн уже договаривался с Испанией.
  - Фарнезе смертельно болен. Кроме него, поистине гениального полководца, испанские войска вести некому. Филипп II не доверится Майеннскому, способному погубить армию, в десять раз превосходящую противника.
  - Так Филипп II изберёт другой путь. Проклятый испанец никогда не откажется от идеи, на которую потрачено столько средств. Вспомните Нидерланды.
  - Мы говорим о Франции, почти не уступающей его империи.
  - Ослабленной полувековыми гражданскими войнами.
  - Как Испания - завоеваниями. Филипп II возьмёт Францию, если пройдёт по трупам.
  - Хорошо. Я не имею ни малейшего желания примкнуть к партии инфанты. Оставим этот вопрос. Мы могли бы препираться бесконечно.
  - Однако ты согласен оказать сопротивление?
  - Ещё бы, чёрт возьми! За кого ты меня принимаешь?
  - Тогда перейдём к последнему объединению, сплотившемуся вокруг бастарда Карла Валуа.
  - Погоди, а Суассон? Он наследует твоему восхваляемому Генриху, и обручение с дочерью Жанны д'Альбре укрепило его позиции.
  - Путое. Генрих разлучил эту парочку. Суассон - ничтожество. В одиночестве он ничего не добьётся.
  - Он тоже Бурбон и в отличие от Наваррского католик. Потрудившись, он сумеет приобрести сторонников из числа умеренных католиков.
  - Он безвольный, неспособный на решительные действия человек.
  - Почему бы не встать всем вместе на его сторону, не привети ему невесту да не попробовать сделать королём?
  - Друг мой, я не узнаю вас. Служить такому человеку?
  - Ваш Генрих немногим лучше. Вы считаете его столь благородным дворнином. Вторым королём Артуром? Да у него гарем боьше, чем у турецкого султана!
  - Кто свят из наших друзей? Тем не менее все они безусловно благородны.
  - Учтите, Генрих давно мог обрести вожделенную корону, если б не ряд ошибок. Первое: снятие осады Парижа в погоне за армией Фарнезе. Это был поступок легкомысленного кавалериста, никак не дальноидного человека. Ещё несколько месяцев - парижане открыли бы ворота или подохли с голоду на баррикадах. Второе - весёлая осада Шарта, когда он развлекался с новой пассией. Наконец, кровавое взятие Руана в угоду родственникам той же девицы. Он губил людей ради на штурме не дающего никаких преимуществ города.
  - Каждый может совершить ошибку, от них избавлен лишь бездействующий. Генрих IV наиболее достоин его признал и Генрих III.
  - Вот что заставило вас присягнуть на преданность! А я, глупец, ломал голову! Избранник предыдущего короля независимо от личных качеств должен занять трон. Да свершится воля Валуа!
  - А такж Людовика Святого и прочих королей.
  - Вы положительно сошли с ума.
  - Не беспокойтесь, я руководствовался не одними этими соображениями.
  - Что ещё? Объясните, граф, что нашли вы в этом человеке? Не понимаю.
  - Он любит Францию.
  - Где доказательства? То, что он выпустил из голодавшего Парижа женщин и детей? Это было политической глупостью, которую, кстати, осудила и Елизавета.
  - Она бесчувственная тиранша.
  - Напротив, вполне чувственная.
  - В своей стране она подвергает католиков тем же мучениям, как здесь протестантов. Генрих любит весь народ.
  - По крайней мере женскую половину. Тут его не смущают сословные предрассудки.
  - Он хочет мирного объединения или хоть сосуществования обеих религий.
  - Вы поверили в эти байки! - он зло и устало рассмеялся. - Я считал вас проницательнее. Это банальнейшая предвыборная компания! Когда будут Генеральные Штаты?
  - Мы можем долго спорить. Однако ответьте откровенно, как вы намерены поступить?
  - Я намерен ждать. Ничего не предпринимая.
  - Как вы не понимаете, бездействие - верная гибель. Не только наша, но наших близких, всей страны. Лишь Генрих способен обеспечить безопасность и...
  - Вы в этом так уверены, мой бедный друг? - спокойно отвечал де Бурс. - Я, напротив, убеждён: едва он перейдёт в католичество, а иного выхода нет, коль скоро он намерен быть королём не одной Наварры, он и думать забудет о бывших земляках.
  - Этого не случится. Морней убеждён...
  - Морней наивен, как и вы. Он, подобно вам, закрывает глаза на действительность, находясь во власти своих утопий. Поистине королевская благодарность Герниха известна. Следовало задуматься, прежде чем примкнуть к Наваррскому, - он вдруг сменил тон и проникновенно заговорил. - Рене, друг мой, умоляю, откажитесь.
  - Простите, Ангерран, я дал слово.
  - Ответить нечего.
  - Я не прошу вас ни о чём, понимая, это слишком опасна. Ваша жена молода и хороша. То, что я мог бы вам предложить, связано с определённым риском.
  - Это почти верная смерть!
  - Именно поэтому прошу лишь не распространяться о нашей встрече.
  - Не сомневайтесь
  - Не сочтите грубостью, верный друг мой, мне приходтся уйти. Предстоит несколько вихитов. А завтра я уезжаю плести интриги в пользу истинного короля.
  Де Бурс понял, что проиграл. Это не огорчало.
  "Прощай, мирная семейная жизнь," - махнул он рукой с довольной улыбкой. Спорил он всерьёз. Но даже верная гибель не остановила бы его. Он не мог бросить де Руа, подвергнувшего себя явной опасности.
  - Постойте, граф! Кто из наших друзей поможет вам?
  - Боюсь, никто. Михаил уехал. Пробует осуществить сходный с ващим план относительно Суассона. Д'Эрли всецело предан финансирующей его испанской партии. Я не пытался говорить с ним и, пожалуйста, если встретите его, не упоминайте нашу дискуссию.
  - А де Вермей? Он хоть не приверженец Майенна или полукардинала графа Овержского?
  - Нет. он. Как обычно, далёк от политики.
  - Вы меня успокоили. если и он займётся политикой. Плохи дела французского королевства.
  - Не хочу втягивать его в это. Уже то, что я пользуюсь его гостеприимством, способно его скомпрометировать. Увы, иного выхода не было. Желаю вам и в дальнейшем счастья с вашей прелестной женой.
  - Вы дурного мнения обо мне, Рене, если считаете, что после того, как доверились мне, я могу отказать вам в помощи.
  - Однако я ни о чём подобном не просил. Не разделяя моих убеждений, вам лучше оставаться в стороне. Я не уверен, что Анастасия будет благодарна. Если по моей вине станет вдовой.
  - Вы умеете обнадёжить! - рассмеялся де Бурс. - Не беспокойтесь, я принял решение. Нейтралитет поразительно напоминает страх. Не хочу, чтоб у кого-то возникло это подозрение. Я не буду позорить свою родину, землю храбрецов. Притом невозможное в одиночку лучше совершать вдвоём.
  - Поверьте, вы последний, кого можно заподохрить в трусости.
  - После вас. Мне далеко до вашей отчаянной отваги. Правда, надеюсь, я сумею хоть немного помочь вам в той нелёгкой задаче, необдуманно взятой вами. Поручитесь за меня перед Генрихом? Елва ли происхождение достаточная рекомендация теперь.
  - Вы не нуждаетесь в поручителях.
  - Спасибо. Однако сделайте это. Вы были правы, сказав, что этот Генрих единственно достойный притендент. Но выбирай короля я, им стали бы вы, Рене. Я никогда не встречал дворянина благороднее. Вашему хвалёному корольку до этого далеко.
  - Благодарю. Польщён вашими речами, хоть отнюдь не заслужил их. Познакомившись ближе с Генрихом, вы перемените мнение.
  - Я итак его знаю. ведь я провёл детство в Коарразе. Подумаем лучше, как перетянуть на нашу сторону остальных
  - Я не считаю правильным заставлять наших друзей менять свои принципы ради моих.
  - Пустяки! Это для их блага. Ведь Генрих непременно станет королём! Вермей, уверен, присоединится сразу. Михаила тоже будет нетрудно переубедить. Д'Эрли, это проблема. Он не откажется от испанского золота ради соображений справедливости. И он прав, - пробормотал де Бурс, но тихо, и де Руа не услышал.
  - Ваше предложение эгоистично.вы предлагаете подвергнуть наших друзей риску ради наших дел.
  - Кто не рискует, не пирует. Тем более в сегодняшней Франции каждый на волосок от смерти. Погодите, я думаю. Как же уговорить нашего аббата? Он стал бы крупным козырем в нашей игре. Боюсь, я не имею ни малейшего желания общаться с ним. он крайне вольно вёл себя с Анастасией и мы немного повздорили... Да что вспоминать! Поговорите с ним выю
  - Я не могу делать этого теперь. На мне лежит здесь определённая задача.
  - Понимаю. Кстати, д'Эрли в Париже?
  - Да. Он остановился в Лоншане.
  - В женском монастыре? Похоже на него. Вы точно не пойдёте к нему? Если он согласится, это никоим образом не повредит вашей миссии.
  - Нет, Ангерран. Это не единственная причина. Нсть более веская. Аналогичная вашей.
  - Помню... Но я туда не отправлюсь - увольте. Кто же тогда?
  - Почему бы не сделать этого Анастасии?
  - Ей, - задумчиво усмехнулся де Бурс. - Хорошая мысль. Она надёжно сохранит тайну.
  - Ты уверен в ней?
  - Ещё бы! И кого другого отправить к этому дьяволу в сутане? Но ничего, моя малышка способна переубедить самого Люцифера.
  - Отлично. Тогла к Анри пойдёт Анастасия.
  - Ты очень тороишься? - спросил, немного подумав, де Бурс. - Не зайдёшь к нам на полчаса? Пообедаем, изложим заодно Анастасии наш план вместе.
  - Нет, объясняться с женой будешь сам. Насчёт обеда - пожалуй, тоже нет.
  - Настолько занят?
  - Не в том дело. Я слышал, Анастасия звезда местного света и в вашем доме часто бывают гости. Не хотелось бы с кем-либо столкнуться.
  - А ты неплохо осведомлён, - удивился де Бурс, отметив, что друг позал его именно в связи с этими посещениями. "Заподозрил в интригах какой-нибудь партии". - К ней приходят - в основном потому, что она с удовольствиемдаёт обществу повод для очередных пересудов и неодобрения. Анастасия развлекается. Она обожает их шокировать, за что я люблю её сильнее. Не беспокойся, сегодня ты не наткнёшься ни на кого. Приходи без опаски. Мы получили письмо Элли, хотевшей посетить нас сегодня в середине дня. Моя Анастасиюшка не откажет себе в удовольствие поболтать с подругой без свидетелей. Ведь Элли опасаться не надо?
  Упоминание белокурой богини подействовало лучше предыдущих доводов. Последний раз де Руа видел герцогиню на свадьбе друга полгода назад, притом они едва обменялись парой фраз.
  Глава II
  
  Искусство
  
  Пока мой муж с графом де Руа столь горячо обсудали политику на улице Монмартр, в памятном читателю, изволившим скучать над первой частью, особнячке на Пьер-о'Реаль шла более мирная беседа.
  Шарль не ошибся, упомянув о визите Элли. В условленный час она явилась в сопровождкении друой дамы, чем вызвала моё удивление. После кратиких приветствий без светских объятий и поцелуев она пояснила, указав на спутиницу:
  - Милая подруга, я позволила себе привести особу, которую ты не знала. Надеюсь, это не вызовет твоего неудовльствия и между вами устаноятся дружеские отношения.
  - Я всегда рада твоим друзьям - не меньше, чем тебе.
  - Счастлива слышать, что мы солидарны в этом. Представляю тебе мою сестру, Гвендолейн.
  Я изобразила церемонный реверанс, отрепитированный для дворянских гостиных.
  - Очень рада встрече, мадам, - молчавшая дотоле девушка скопировала моё движение - изящно и сосредоточенно. - Элли часто рассказывала о вас.
  - Не слишком дурное? - улыбнулась я.
  - Она называла вас ближайшей подругой и ни о ком не отзывалась так лестно, мадам.
  - Прелестно, мадемуазель! - рассмеялась я . - вот как порой узнаешь поразительные вещи! Не зовите меня "мадам", мы не на приёме. Пускай я буду Анастасией и, I hope, вашей подругой.
  - С радостью, Анастасия.
  - Пройдёмте в гостиную, - махнула я на дверь. - Где-то через час будет мой муж, и я велю подать обед. А пока можем скоротать время разговором.
  Я пропустила их вперёд. Первой прошла Элли, за ней Гвенолейн.
  "Пожалуй, и впрямь похожа на сестру, хотя с первого взгляда не скажешь."
  Обе блондинки с почти одинаковым оттенком волос. Однако если у Гвен была высокая причёска, то Элли ограничивалась тем, что расчёсывала короткие локоны так, чтобы несоответствие длины приличиям не бросалдось в глаза, оставив падавшую на высокий лоб длинную прядью. Черты их лиц почти совпадали, но этого не было заметно, наверное, потому, что по сравнению с матово бледной Элли Гвен казалась почти смуглой. И как очертания больших круглых глаз были одни, то у Элли они с полным правом звались изумрудными, а у Гвендолейн имели редкий аметистовый оттенок. И при этом у них было много общего, хотя бы и то, что обе не вписывались в повседневную жизнь, словно существа другого мира.
  Молчание затянулось. Ээли, похоже, о чём-то задумалась, а Гвендолейн, смущённая, не решалась говорить.
  - Вы уже бывали в Париже, Гвендолейн?
  - Я впервые здесь и во Франнции. Сударыня, нет нужды обращаться ко мне полным именем, - она чуть запнулась, подбирая слова. Говорила она a la francais и держалась неплохо для новичка. - Все зовут меня Венди. Обычно меня и знают только под этим именем, только Элли говорит, для Парижа оно слишщком коротко.
  - Она знает Париж и правильно поступила, начав ваше знакомство с обществом с меня. Иначе у вас создалось бы неприятное впечатление о француженках. Парижские дамы невыносимвы.
  - Наслышана о твоих похождениях, - улыбнулась Элли.
  - Для них превыше всего условности этикета, а я лицемерия не терплю.
  - Что не мешает ткебе вести активную светскую жизнь.
  - Они забавны. Приезжапя с очередного раута, я пересказываю всё Шарю, и мы вместе смеёёмся до слёз. Или Шарль подшучивает над ними - он такой остроумный1 в итоге я получаю повод повеселиться, а эти дутые аристократки объект сплетен и пересудов.
  - О тебе ходят невероятные слухи.
  - Похоже, глупость и впрямь не имеет пределов. До сих пор свет удачно доказывал это.Будь добра, поведай что-нибудь, посмеёмся.
  - У тебя и так хватает причин быть низкого мнения об умственных способностях французского дворянства.
  - Поделом. Ладно, оставим их. Много чести. Найдётся более интересная тема. Возможно, вы, Венди расскажете о себе? Вы слыхали обо мне от Элли, но она ни разу не говорила о своей сестре.
  - Я не стою так много внимания. Ваша жизнь гораздо интересней.
  - Спасибо, но о себе я кое-что знаю. в отличие от вас. Вы замужем?
  - Уже три года, но он любит меня как в первый день.
  - Поздравляю. Хотелось бы и мне с уверенностью утверждать годы спустя, что господин де Бурс без ума от меня. Хотя пока жаловаться нет причин. У вас есть дети?
  - Да, очь. И надеюсь через полгода обрадовать мужа сыном.
  - Второй дочерью, - возразида Элли.
  - Откуда такая уверенность? - поинтересовалась я.
  - Она обещала, если родиться девочка, назвать её Фродей.
  - Афродитой. На свет появится мальчик.
  - Увидим. А ты что скажешь? - неожиданно обратилась Элли ко мне.
  - Об имени?
  - О наследниках рода де Бурс.
  - Не так скоро...
  - Почему? Девять месяцев истекло.
  - Меньше.
  - Извините, - вмешалась Венди. - Я, наверное опять что-то напутала, но мне Элли кажется говорила, ы с мужем знакомы дольше.
  - Да, десять лет. Кое-какие мелочи вынудили нас тогда расстаться.
  - Я не буду бестактна, если спрошу вас об этом? Я обожаю истории о любви со счастливым концом. И в такой обстановке, в эту эпоху романтики...
  Кажется, я перехватила предостерегающий взгляд Элли, заставивший Гвен умолкнуть на середине предложения.
  - Why not? With pleasure.
  - Благодарю, Анастасия.
  - Перейдём на русский? - небрежно предложила Элли. - Моя сестра пока не вникла в тонкости francais courtua. Если, конечно, кто-то не забыл изящную славянскую словесность.
  У нас с Венди разом вырвалось:
  - Oue, madame parle ala russe?
  И мы вместе рассмеялись.
  Жаждущих узнать мою повесть отсылаю к первой части.
  - Мир потерял великую романистку, - заметила Элли, когда я закончила изложение. - Хотя ещё не поздно всё исправить.
  Элли помнила, как всё было на самом деле, но удержалась от критики нескольких мест, украшенных моим богатым воображением. Зато Венди была в восторге.
  - Ваш рассказ превзошёл все мои ожидания! Нельзя, чтобы такая история не была описана в какой-нибудь поэме или хоть...
  - Анастасия, что же ты натворила! - в притворном ужасе воскликнула Элли. - Отныне моя сестрёнка во исполнение долга перед обделённым человечеством воспоёт вашу люовь в лирическом произведении необъятных размеров. Однако я виновата, забыла предупредить что Венди - прреданная подруга всех муз.
  - Элли, не смейся, - покраснела Гвен.
  - Я почти серьёзна. Ты рисуешь - значит, художница; слагаешь стихи - выходит, поэтесса.
  - Неужели? Венди, отчего вы сразу не призналиь?
  - Право, Элли пользуется приёмом гиперболы.
  - Скромна, как гений - заметила Элли. Понять, шутила она или всерьёз, было невозможно. - Стихи хорошоие, учитывая, что я встречала и хуже.
  - Венди, не стесняйтесь. Я люблю поэзию, хоть ни черта в ней не понимаю. Праавда, в юности развлекалась откровенно бездарными стишками. Если вам и впрямь понравился рассказ, вы сделаете мне честь, написав о мамзель Анастаси и графе де Бурс какое-нибудь стихотворение.
  - Я сочиню поэму!
  - Прошу как о милости о сокращёном варианте, без лирических отстулений, - взмолилась Элли.
  - Обещаю.
  - Дадите мне прочесть?
  - Непременно. Постараюсь закончить через неделю.
  - Знаешь, Анастасия, в естественном виде "10 лет безответной любви" хорошо бы смотрелись в прозе. Моя сестра не спускается до сей приземлённой сферы. Требуется твоя помощь!
  - Предлагаешь написать новеллу?
  - Придай этому слову английский смысл.
  - Ты удивишься, но я подумывала об этом. Я обнаружила в бибилиотеке - у графа Ноайля едва ли было время для литературы, а барон и вовсе не любитель чтения дневник моего появления здесь. Счастливые деньки, как это обычно и видится в отдалении. Я хранила тетрадь между "Руководством для укрепления городов, замков и теснин" Альбрхта Дюрера и Пектамероном, подражанием Бокаччо от матери Жанны д'Альбре. Дневничок мог бы стать вступлением.
  - Отличная идея. Позволь вопрос: ты описывала события буквально?
  - И в том же виде внесу в книгу. Ты же сама так хотела: вымысел - припвилегия поэзии, скурпулёзная правдивость - обязанность смиренной прозы.
  - Если и хотела, то не совсем этого. Мой совет: дай героям вымышленные имена, если не хочешь менять события.
  - Зачем?
  - В определённых эпизодах, особенно начальных, присутствуют почти фантастические мотивы. Будь ты правдива как Касандра, это сочтут выдумкой.
  - Я не заметила мистики, - удивилась Венди.
  - Не обо всём говорят. Вам, прекрасная и легкомысленная красавица, не стоит вспоминат вслух этапы нашего пути.
  - Ах, да!
  - Именно. Я не сомневалась в твоей догадливости. Так ты согласна? - снова обратилась Элли ко мне.
  - Не понимаю, чего ради?
  - В срок имена действующих лиц станут слишком известными, чтобы рассказывать о них небылицы. Смени фамилии. Проницательный читатель увидит под псевдонимами исторических личностей.
  - You always give priceless advices. Я так и поступлю.
  - Можно добавить? В мудрости мне не сравниться с Элли, но, по-моему, история о любви должна содержать хорошую поэзию. Стихи усили бы впечатление романтической обстановки, где происходит действие. Ричард не посвящал вам стихи?
  Я ни разу не слыхала, чтобы люди отзывались о своём времени как о золотом. Разве только в мемуарах. Интересно.
  - Рич и мадригалы! Хорошенькое сочетание, - расхохоталась я. - Как и Шарль. Скорее мир перевернётся, чем он заговорит стихами.
  - Жаль. Мой муж тоже. Придумайте сами что-нибудь. Я могу помочь.
  - Не премину воспользоваться предложением.
  - Только не заказывай ей портреты героев.
  - А что?
  - Своеобразная манера рисования.
  - В каком же стиле вы работаете, Венди?
  - О, я не отношусь к своей живописи настолько серьёзно. Никогда не задумывалась.
  Элли шепнула, наклонишись ко мне:
  - Назовём это романтизированным абстракционизмом. Точнее не скажу, я плохо разбираюсь в новых течениях.
  Её слова вернули меня к уже приходившему на ум подозрению.
  - Венди, не посвятите ли меня в новинки моды на вашей родине? Всякой женщине интересно поговорить о платьях.
  Я заметила её замешательство. Элли с ироничной и доброй улыбкой отвечала:
  - К чему тебе? Едва ли ты соберёшься ехать сегодня-заватра. В крайнем случае подойдёт и этот костюм, сочтут туалетом от Юдашкина.
  В этот момент вошёл Жак:
  - Господин граф вернулся, мадам, и просит доложить о себе.
  Не сразу придя в себя, я даже не усмехнулась над этим церемониалом
  - Пускай поают обед и пригласи господина графа, если он сам войти не решается.
  Глава III
  
  Взаимоотношения влюблённых супругов
  
  Приезд де Руа, нечасто оказывавшему нам честь своими посещениями показался добрым знаком. Элли, кстати, тоже поздоровалась с ним чуть более, чем просто приветливо. Я представила мужчинам Венди и пригшласила всех за стол.
  Наш обед не отличался от не раз описывавшихся мною дружеских трапез с тёплой атмосферой и добрыми шуктками. Маленькое откровение: ирония не обязана быть едкой, чтобы являться остроумной. Душой компании был, конечно, мой неподражаемый Шарль. Благодаря ему даже Венди, вначале чувствовавшая себя скованно, быстро освоилась. Кто-то на моём месте ощутил бы ревность, видя, как любимый человекувлечённо развлекает молодую прелестную даму, но я знала: Шарль не изменит мне и с первой красавицей Франции. А удовольствие его объяснялось просто: мы сдели рядом, его левая рука обвивала мою талию, моя головка лежала на его плече. Такая непринуждённость, увы, допустима лишь в узком дружеском кругу, а в свете вызывает неодобрительные пересуды. Там не не выносят вида чужого счастья, тем более законного. Держу пари, изменяй я мужу, мне бы сочувствовали. Ведь это ставило бы меня вовень с этими развратными кумушками.
  Может и не в этом дело, а в моей откровенности. Но я не вижу смысла скрывать свои чувства. почему я должна думать о том, что считают другие. Я не мышь под метлой. Что значит переступать границы приличий и кто их установил?
  
  Глава IV
  О дворянском бескорыстии
  
  Граф де Руа провожал женщин по улочкам притихшего в последнии дни Парижа, ведя с ними приятную беседу. Вероятно, достойный дорянин предпочёл бы видеть рядом лишь одну, хоть нием не выдавал своего желания. Оно вскоре исполнилось, хотя и с точостью до наоборот.
  Остаалось проехать пару улиц, когда из-за поворота показался человек в длинном плаще и низко надвинутой шляпе верхом на вороном. Хотя граф не увидел его лица, Элли, похоже, преуспела в этом больше. Увидев всадника, она встрепенулась и, сдержав волнение, сказала:
  - Простите, мой поступк бестактен, но я верю в ваше великодушие. Мне придётся покинуть вас. Граф, прошу вас, проводите мою сестру, она не знает Париж и может заблудитья. А ты, Венди, окажи графу должное гостеприимство
  Не успели изумлённые Гвендолейн и де Руа ответить, Элли развернула лошадь и последовала за таинственным всадником, уехавшим вперёд будто не заметив её.
  Венди была в не меньшем изумлении, чем де Руа и не могла ничего объяснить. Доехав до девятого дома по улице Бюсси, граф попрощался, сославшись на неотложные дела. Венди же, пожав плечами, вошла в дом:
  - Деловые люди. А что их занятия? Заговоры, интриги, непостижимы секреты. Суета. Разве это важно. Жить стоит лишь ради вечного. Вечно искусство. И любовь. Как я понимаю Анастасию! Она чуточку эксцентрична, кно куда ей до Элли!
  Она не интересовалась политикой, привыкла к частым отлучкам сестры, поэтому, не став ломать голову, села писать обещанную поэму. Начала с заключительной, как ей виделось, лучшей главы, ставшей, по стечению обстоятельств, единственной. Во всяком случае единственной известной мне.
  Де Руа, вернувшиськ себе, вернее, в скромный домик де Вермея, предоставившего жилище в распоряжение друга на срок своего отъезда в поместье, узнал о посетителе. Некий мужчина изъявмил желание встретится с хозяином, однако не назвался
  "Кто может знать, что я в Париже?" - думал де Руа. - "Тем более где останвился".
  У окна, полускрытый шитыми золотом портьерами (заметен вкус де Вермея), стоял высокий человек в испачканном грязью дорожном плаще. Когда он обернулся, граф узнал длинные тёмно-каштановые волнистые волосы и резкие, но правильные черты, угрюмое и недовенрчивое лицо Михаила. Внезапно вспомнился открытый и вспыльчивый молодой человек, двадцать лет назад представленный ко французкому двору. Все мы не те.
  При виде де Руа Михаил удивился, и у графа не было причин считать это наигранным - его друг не терпел притворства и никогда не считал нужным даже скрывать свои чувства.
  - Вы в Париже, де Руа? Я считал вы следите за укреплением Квилльбера.
  - Я был там недавно. Однако зачем вы приехали за мной в Париж, раз ожидали увидеть меня в другом месте?
  - Я шёл не к вам, а к де Вермею
  - Вынужден разочаровать вас. Он уехал по делам в своё поместье.
  - Я не огрочён. Я ехал к де Вермею, чтобы тот устроил мне встречу с вами.
  - Зачем столько сложностей? Почему вы сразу не отправились ко мне?
  - Похоже, мы теперь по разные стороны баррикад.
  - Разве это что-то менет в нашей дружбе?
  - Если вы так говорите, то нет. Я не хотел, чтобы меня приняли за шпиона Карла Суассонского, прежде всего вы.
  - Кстати, почему вы не помогаете ему в нелёгкой борьбе за место первого дворянина Франции? Помнится, с этим намерением вы уезжали почти полгода назад.
  - Вы тогда были правы. Этот человек не мужчина. Он мелочен и труслив. А ведь запросото мог уже завоевать корону. Достаточно было забрать Екатерину Бурбонскую, силой, если уже Генрих не отпускает сестру, обвенчаться, и число его приверженцев увеличилось бы вдвое. Ведь у корол Наваррского нет детей и может уже не быть. Потом укрепить успех захватами нескольких городов, пойти с армией к Парижу и после переговоров войти. Учитывая то, что он католик, его наверняка бы признали законным наследником. Затем коронация в Реймсе и - Карл X. всё было бы именно так, если бы этот дурак... Что говорить! Я признаю вашего короля, он неплохой политик и не трус.
  - Вы слышали, что Фарнезе назвал Генриха не полкводцем, а кавалеристом?
  - Это мне и нравится. Он рискует жизнью как солдат, а не отсиживается за спинами людей, проливающих за него кровь. Я перехожу в лагерь Генриха.
  - Несмотря на неудачи, преследовавшие его с начала года? Признаюсь, наше положение почти безнадёжно.
  - Он по крайней мере не скулит и не жалуется, как это делал некий другой "наследник престола". Пожалуй, я помогу Генриху вернуть расположение Фортуны. Было бы неплохо, если бы мы служили ему все вместе. В 1572 году нас называли несокрушимой пятёркой.на чьей стороне де Бурс?
  - Теперь он с нами. Де Вермей тоже вскоре к нам присоединится.
  - А д'Эрли? Испанские деньги ему дороже давнишней дружбы?
  - Вы забыли о любви и страсти. К д'Эрли отправится Анастасия.
  Михаил расхохотался:
  - Если его не переубедит эта чертовка, нам уже не помогут и все силы ада! - помолчав, он продолжал.- Считаете, д'Эрли будет искренен, переходя на нашу сторону? Мы сможем ему доверять?
  - Вы сомневаетесь?
  - Да, чёрт побери! Эта шайка занимается неблаговидными делишками. Некоторые из их плано отвратительны даже мне.
  - Однако дворянская честь...
  - Чёрт возьми, я забыл, с кем говорю. Мы живём не среди героев "Амадиса Галльского". Век рыцарей прошёл. Взять хоть ту же Монпансье. Высокородная герцогиня, едущая себятак.что последняя уличная девка бы постыдилась. Да вот недавно...
  - Эта женщина порой кажется мне сумасшедшей. Но прости, я перебил тебя. Тв хотел что-то рассказать.
  - Я ехал в Париж по Венсеннской дороге...
  Пыльная ухабистая дорога, дома Сент-Антуанского предместья вдали и немного впереди монастырь святого Иакова. Проезжая мимо обители и раздумывая о смутном и безрадостном будущем, он не заметил, как к нему подбежала женщина и, вцепившись в седло, воскликнула:
  - Сударь, молю, сжальтесь над несчастной! Ради всего святого, спасите меня! За мной гонятся и убьют, если настигнут!
  Он бросил взгляд на просившую. Молодая, очень ничего. Глаза быстро скользнули по высокой груди и снова остановились на лице. Если бы не страх и отчаяние, можно было бы сказать, что красива. Золотистые волосы, того же редкого оттенка, который был у Кларенс... Её черты кого-то напоминали, но Михаил уже не раздумывал. Подхватив невысокую, лёгкую девушку, он закинул её в седло перед собой.
  - Держись, красавица! Твоим преследователям придётся поднажать, если они захотят поймать нас.
  Конь его устал после долгого пути, но резко вонзившиеся в бока шпоры заставили скакуна встать на дыбы и помчаться так, что монастырские стены вмиг исчезли за изгибом улицы. Парижские улочки вообще чрезвычайно извилисты, что не раз вручало Михаила и его товарищей.
  Оглянувшись, Михаи убедился, что опасения девушки небезосновательны. Позади показалось трое всадников. Судя по внезапности их появления, они выскочили из особняка неподалёку от монастыря. Раздались выстрелы, но расстояние не позволяло взять точный прицел, тем более на скаку. Михаил решил не тратить пока порох. Вскоре число преследователей удвоилось, и Михаил, вначале намеревавшийся вситупить в схватку, передумал и подогнал лошадь. Опираясь на инстинкт и воспоминания юности, он пользовался любыми подворотнями, прыгал через изгороди, пока наконец не оторвался. Тогда он пустил тяжело дышащего конягу шагом и прошептал вцепившейся в гриву даме:
  - Успокойся, милая. Опасность миновала.
  Та вздрогнула, словно очнувшись от оцепенения и, переведя дыхание, спросила:
  - Вы уверены?
  - Да. Чего хотели от вас эти прохвосты?
  - Я очутилась не в то время и не в том месте.
  - Короче, не моёэто дело, так?
  - Я не хотела быть грубой... Вы знаете, герцогиня Монпансье в Париже, - чуть слышно прошептала она. В глазах её снова отразился страх. Через какое-то время она заговорила опять. - Дальше ехать не обязательно. Мне недалеко.
  - Что ты, я довезу.
  - Нет, не хочу утруждать вас.
  Она соскользнула вниз.
  - Сударь, вы спасли меня... и не только меня. Не будь вас, совершилось бы убийство... Как мне благодарить?
  - Никак.
  - Я обязана хоть как-то выразить вам признательность.
  Она сняла кольцо с изумрудом и протянула:
  - Возьмите этот перстень.
  - Ни за что.
  - Как же тогда?..
  - А вот как.
  Наклонившись, он поцеловал девушку.
  - Вот единственная благодарность, которую я согласен взять. Как тебя зовут?
  Она покраснела и ответила не сразу.
  - Кэтрин.
  Когда она сказала это, он понял, кого она напоминает. Есть что-то от Екатерины Бурбонской, сестры Генриха, которую онвидел на венчании с Карлом Суассонким.
  - До встречи. Я бы хотел ещё раз увидеть тебя.
  Михаил изложил всё, исключив эпизд с поцелуем. Графу едва ли понравилась бы эта незначительная деталь. По рыцарскому кодексу с дамы не полагалось требовать плату за спасение, даже взаимоприятную. Михаил, истинный дворянин, всегда помнил о чести... При вызове на дуэль. Хотя век рыцарей канул в лету, дворяне беспрекословно подчинялись кодексу чести.
  - Какое отноение всё это имеет к герцогине де Монпансье? - удивился де Руа.
  - Во-первых, фраза, а во-вторых, Бель-Эба, особняк Монпансье, рядом с монастырём святого Иакова.
  Глава V
  О судьбе и выборе
  Вернёмся теперь к моменту, когда Элли простилась с сестрой и графом. Она следовала за всадником в сером, отнюдь не новом плаще на великолепном вороном жеребце. Казалось, ткое сочетание должно было привлечь внимание прохожих, но парижане словно не замечали Элли и человека, за которым она следует, даже когда им пришлось однажды пробиваться через плотную толпу.
  Они не перемоливились и словом. Человек ни разу не оглянулся.
  Медленно, словно заколдованные, ступали лошади, способные часами мчаться без устали. Томительное ожидание, как тоскливая мелодия, висело в воздухе, и Элли, вначале обрадованная встрече с давним другом, исполнилась беспокойства.
  Их целью не был дворец, обставленный неброско, но изящно, что так сочеталось бы с Элли. Они покинули Париж и двинулись безмолвными лесами, между холмов и полей, где не пели птицы. И ли так лишь казалось им, ехавшим как в странном сне. Наконец на краю просёлка показалась убогая заброшенная хибарка. Паутина и плесень на трухлявых брёвнах, запах гнили, единственная низкая комнатушка с земляным полом.
  Наиболее обездоленный из парижских бедняков, тех, кого выпустил Генрих Наваррский во время осады, не стал ы жить здесь. Наклонившись, они вошли туда, старик в поношенном плаще и молодая красавица в золотом платье.
  Там было пусто, лишь у единственного маленького окошка стояла грубая лавка. Они сели. Странным было молчание, царившее вокруг. Что случилось?
  "Йоганн, ч в чём я виновата?"
  "Ни в чём, дитя моё. Я просто глядел на тебя. Кстати, имя, которым ты назвала меня, исчезло полвека назад."
  "Люди дают тебе слишком много имён, чтобы я могла в них разобраться," - Элли облегчёёно рассмеялась,хотя тревога не исчезала. Что-то изменилось.
  "Мир не стоит на месте. Перемены происходят каждый миг."
  "Ты что-то скрываешь."
  "Ты не рада мне?"
  "Мне страшно. Что случилось?"
  Он молчал, и Элли не могла проникнуть скозь завесу.
  "Ты привезлаа сестру. Решила наконец открыть свою тайнк?"
  "Не знаю. Посоветуй."
  "Моё мнение ты уже слышала".
  "Но тогда ответственность ляжет и наних. Они не готовы".
  "Они не дети. Пора. Не вечно тебе скрывать, какой ценой оплачена их беспечность."
  "Да. Я не выдержу этих подозрений, преследования. Но ты не для этого пришёл. Не просто ведь встречи ради."
  "Ошибаешься. Мне хотелось видеть тебя. Иначе я бы написал."
  "Что ты хотел сказать?"
  "Верни то, что принадлежит не тебе."
  Она закрыла глаза, замкувшись в себе на мгновение.
  "Для всех лучше, чтобы оставалось как сейчас. Они не будут счастливы. Это разрушит любовь. Перед его глазами будет вечное доказательство её не верности, а перед ней - укор и напоминание б ошибке
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"