- Что там у тебя за старикан со скрыпочкой, бегает, как потерпевший? То у входа всегда стоял, пиликал, а теперь решил моционом заняться? - Большой Человек лениво сощурился, покрутил в пальцах рюмку дорогого коньяка, отпил глоток.
- Это один тут блаженный, бывший какой-то профессор, что ли...- Хозяин Ресторана предупредительно наклонился поближе, чтобы Большому Человеку не пришлось его переспрашивать.
- Да ну? И что, он у тебя здесь вместо оркестра?
- Какой там! Это идеалист, бессребреник, интеллигент вшивый! Возле входа стоит, сам по себе что-то пиликает. Я, говорит, музыкой не торгую! Мы его не гоним, на это пиликанье иногда народ заглядывает. Гости, бывало, его вызывали, просили сыграть для души. Бабки сулили, хорошие бабки. А этот упёрся и всё. Идеалист, говорю же!
- Идеалист, говоришь? - Большой Человек не сводил глаз со скрипача, который то подходил к эстраде, то вновь возвращался к дверям, словно не решаясь взобраться на возвышение. - Хо! Да пойми ты, нет идеалистов, бессребреников и прочей херни. Продаются все, только сто́ят по-разному. Таким нищебродам, как этот дед, красная цена - сто баксов. Но здесь - стержень чувствуется, кажется, не совсем дешёвка.
- Так я же говорю...
- А ты не говори, а смотри. Просто он сто́ит больше, чем ему давали.
- Нет, не больше! Ему хоть тысячу дай, он не пойдёт на это! Я таких идеалистов долбанных, как облупленных знаю! - Хозяин Ресторана слегка горячился.
- Не пойдёт, да? Хорошо, тогда забьём на пятихатку баксов - если он 'Семь-сорок' мне сбацает, ты бабло отстегнёшь. Если нет, то я.
Хозяин Ресторана пари принял. Однако находился в больших сомнениях. Он очень хотел проиграть, так как Большой Человек должен всегда быть прав. Но далеко не был уверен в проигрыше, потому что давно знал старика со скрипкой.
***
А старик этот был - Маэстро. Когда-то окончил консерваторию с отличием и играл в Лучшем оркестре города. Ездил на гастроли, давал концерты, ему аплодировали полные залы.
И все годы рядом с ним находилась его верная Муза. Когда-то и она подавала надежды, говорили, что у неё прекрасный голос, и оперные арии в её исполнении тоже достойны Лучшей сцены. Но в таких семьях Маэстро всегда бывает только один, а другой - просто поддерживает его во всём, встречает по вечерам, выслушивает, утешает, ободряет. Так получилось, что он стал Маэстро, а она - его Музой.
Что поделать, у Музы не оказалось Большого Таланта. Она написала своему Учителю и спросила, стоит ли ей стремиться к вершинам. И однажды, когда Маэстро вернулся с гастролей, окрылённый, радостный, ликующий...
...- Ты представляешь! - его глаза сияли, причёска растрепалась, казалось, что сейчас он сметёт своими рукавами всю посуду со стола, - сам Беренштейн сказал, что это неплохо! Пожал мне руку после концерта, и важно так произнёс: 'Ну что же, неплохо, молодой человек, весьма неплохо!'
- Подумаешь, 'неплохо!' - она скептически поджала губы, - Тоже мне, похвала! Вот если бы он сказал 'гениально!'
- Милая, да ты что? Это ж Беренштейн! Обычно он говорит: 'Ужасно, бездарно, плохо!'. В лучшем случае: 'Так себе, пойдёт, более-менее'. Его 'весьма неплохо' в переводе на нормальный язык и значит 'гениально'! - он наконец-то перестал бегать по кухне и уселся за стол. Накинулся на жаркое, быстро опустошил тарелку. Не дожидаясь его вопросительного взгляда, она положила вторую порцию, налила в большую кружку крепкий, свежезаваренный чай с лимоном, как он любил, поставила на стол, чтоб немного остыл.
Ей пришлось ещё раз выслушать, как прошёл итоговый концерт, как ему аплодировала публика, сколько было цветов. Как его поздравляли, хвалили, и даже сам Беренштейн сказал своё веское слово.
Когда муж наконец-то умолк и принялся за чай, она задумчиво сказала:
- А я позавчера письмо получила, от Учителя.
- Да? И что же он пишет?
- Он пишет, что стал хуже себя чувствовать, что недавно прослушивал новых учеников, что никто из них его не порадовал. А потом ответил на мой вопрос.
- Какой вопрос? - он рассеянно отхлёбывал чай.
- О моих способностях, - она терпеливо пыталась привлечь его внимание, - ты помнишь, я писала ему, спрашивала, что мне делать. Учиться дальше, готовиться к сцене или забыть об этом. Ты ведь знаешь, я не смогу быть посредственной певичкой. Нет ничего ужаснее арии Кармен, исполняемой посредственностью! Это на эстраде можно петь кое-как, под фонограмму!
- Так что он тебе написал?
- То, что я и ожидала! Что способности, мол, есть, надо много работать, и тогда, может быть...
- Так что же тут плохого? - его кружка опустела, он отодвинул её к середине стола. - Конечно, работать надо, а способности...
- Милый, не забывай, что мой Учитель - это не твой Беренштейн! Он говорит, как есть, без перевода. И способности - это не талант. Много работать можно для развития этих самых способностей, а талант развить нельзя. Он или есть, или его нет. В общем, я после этого позвонила во Дворец пионеров, и они с радостью взяли меня вести кружок оперного пения. И не вздумай отговаривать! Я всё уже решила!
- Послушай, может, ты не так поняла Учителя? Как он там писал? Дай, я прочитаю...
- Я сожгла это письмо. Всё, не хочу больше говорить на эту тему! В конце концов, так даже лучше. Вот представь, ты приехал сегодня, а меня нет - я на гастролях! И кто бы тебе заварил твой любимый чай? Кому бы ты рассказывал о своём Беренштейне? Нет-нет, хватит нам в семье одного гения!
***
Здесь опубликован отрывок из данного рассказа. Полностью его можно найти в книге 'И смерти не будет...': https://andronum.com/product/sorokovik-aleksandr-i-smerti-ne-budet/
Автор приносит читателям свои извинения, но таково требование редакции.
p;