Сороковик Александр Борисович : другие произведения.

Театр и мир

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Все может произойти, все возможное вероятно. На крошечном островке реальности воображение прядёт свою пряжу и ткёт новые узоры. Сквозь внешний бытовой слой просвечивает иной, таинственный и загадочный пласт реальности..." Август Стриндберг (финальная фраза из фильма Ингмара Бергмана "Фанни и Александр")
  
  "Все может произойти, все возможное вероятно. На крошечном островке реальности воображение прядёт свою пряжу и ткёт новые узоры. Сквозь внешний бытовой слой просвечивает иной, таинственный и загадочный пласт реальности..."
  Август Стриндберг
  (финальная фраза из фильма Ингмара Бергмана 'Фанни и Александр')
  
  - Эге-гей, публика почтенная, полупочтенная и так себе просто! Мимо не проходите, в наш балаган загляните! За медную четвертинку увидите чудесную картинку! За бронзовую полушку поглядите пьесу - не безделушку! А за серебряный грош к нам и графский повар вхож! Довольно вам тешить брюхо, у нас потеха для глаза и уха: не стоят сокровища этого мира представлений по пьесе сэра Уильяма Шекспира! Безумства любви и шпаги, яда и стилета в невероятной тр-ррагедии 'Ромео и Джульетта'!
  Зазывала прыгал, жестикулировал, хохотал, скликая публику в ярко раскрашенный полотняный балаган, расположившийся на ярмарочной площади. Одетый в разноцветное трико и шутовской колпак с бубенчиками, он закрывал лицо трагической белой маской с опущенными уголками рта и нарисованной крупной слезой, вытекающей из левого глаза.
  Почтенная, полупочтенная и всякая другая публика довольно охотно тянулась к балагану, были тут и оборванцы, и народ почище, мастеровые, деревенские гуляки, ремесленники, служанки. Важно прошествовал богатый купчишка, с расфуфыренной женой и двумя дочками - юными девицами, скромно потупившими взгляд, однако изредка стреляющими глазками по группкам молодых парней, нарочито не обращающих на них никакого внимания.
  - Нет, ну это ужасно, Донатий! Просто какое-то издевательство! Трагедия Шекспира в балагане на ярмарочной площади! Ну что ты молчишь, несносный! Неужели тебя это не возмущает?
  - О, да, моя госпожа! Это действительно ужасно! Бродячие комедианты посмели играть трагедию Шекспира, безумцы! Святотатцы! Может, прикажете их повесить? Одно слово - и наши бравые воины вмиг прекратят это безобразие...
  - Донатий! Если я кого-то и прикажу повесить, так это тебя! Почему ты всё время надо мной смеёшься? Мне надоели твои шуточки! Я хочу говорить серьёзно!
  - Но моя госпожа! - Благородный дворянин изобразил недоумение, затем наклонился к собеседнице и шёпотом произнёс: - Я серьёзен, как папский нунций на приёме у короля! Разве когда-нибудь даже в мыслях я мог посметь ослушаться вас? Только прикажите, и ваш верный Донатий тут же обнажит свою шпагу и заколет любого врага, или даже себя - как вам будет угодно!
  - Хорошо, Донатий! Сейчас ты мне докажешь свою преданность! - его собеседница, совсем юная, гордая графиня Изабелла порывисто протянула руку в сторону разноцветного балагана. - Мы идём на представление сюда! И даже не смей возражать мне! - она сердито топнула изящной ножкой.
  - Слушаю и повинуюсь, моя госпожа! - её спутник преувеличенно смиренно поклонился. В руке его появилась мелкая монетка, которую он подбросил невысоко на ладони. Тут же возле него образовалась стайка мальчишек-оборванцев.
  - Хозяина балагана ко мне! - коротко приказал Донатий, не глядя, кинув монетку мальчишкам. Самый ловкий из них, высоко подпрыгнув, поймал её и с радостным воплем помчался к балагану. Вскоре оттуда вышел невысокий плешивый толстяк в потёртом, заношенном камзоле и поспешил к Донатию и его спутнице. Сдержанно поклонился и спросил:
  - Чего изволят почтенные господа от недостойного комедианта?
  - Моя госпожа желает видеть твой спектакль. Два места в центральной ложе!
  - Господь с вами, ваша светлость! Откуда в моём рыночном балагане ложи? Это же не столичный театр!
  - Тогда - два лучших места в первом ряду! И чтоб вокруг - только приличная публика, никакой черни! - Донатий достал сверкающую золотую монету, хотел бросить хозяину, однако передумал, и вложил в его руку. Тот принял дорогую монету почтительно, но не раболепно.
  - Слушаюсь, ваша светлость! Всё будет сделано в лучшем виде!
  Он поспешил внутрь шатра, а его светлость с лёгким поклоном обратился к своей юной спутнице:
  - Вы не передумали, моя госпожа? Это всё же балаган на рыночной площади...
  - Я никогда не меняю своих решений, Донатий. Пора бы уже запомнить!
  - О, прошу прощения, я и впрямь забылся... Давайте отойдём в тень, к фонтану, там прохладнее.
  Миновало совсем немного времени, появился толстяк-хозяин театра, протянул руку в приглашающем жесте, и важно изрёк:
  - Прошу вас почтить своим присутствием наш спектакль. Только уж не серчайте, ваши светлости, если увидите не совсем то, что ожидали, тут народ простой, мы больше для них старались...
  - А если народ такой простой, зачем вы Шекспира для них ставите? Попроще пьесы не нашлось? - девушка смотрела на толстяка прямо, слегка постукивая сложенным веером по раскрытой ладони другой руки...
  - О, ваша светлость! - хозяин трагически воздел руки к небу. - Вы не представляете, как эти простецы любят Шекспира! На той неделе мы давали 'Гамлета', так представьте, аншлаг провисел на кассе всю неделю! Впрочем, кажется, это было в другом городе. А что вы желаете увидеть сегодня, любезная госпожа?
  - Как это, что? Кажется, твой зазывала с утра ещё кричит о том, что у вас тут за спектакль!
  - Да, конечно, ваша светлость, представление объявлено, отрепетировано и будет разыграно в лучшем виде! Но вопрос-то в другом. Каждый видит то, что он ждёт, за чем пришёл и за что заплатил свои деньги. Реальность у каждого своя. Кому-то по душе будут драки и дуэли, а кому-то - объяснения в любви. Вон тот почтенный отец семейства лишний раз убедится, что детей надо держать в крепкой узде, а вон та барышня, вытирая слёзы, будет строить планы, как помочь влюблённым убежать от родителей, разумеется, видя себя на месте героини! А что хотите увидеть вы?
  - Я хочу увидеть пьесу Шекспира! - надменно произнесла девушка.
  - Да не прогневается ваша светлость, если я скажу ещё несколько слов. У меня не простой балаган, а вы, госпожа, не простой зритель. Вы прекрасно знаете, что всё это было в Италии, двести лет назад. Вам известен сюжет, время и место действия. Вы помните, что, к примеру, сперва Тибальт убьёт Меркуцио, а затем - Ромео Тибальта, и это послужит началом цепочки различных событий, которые и приведут к трагическому концу. А если бы это происходило здесь и сейчас? Либо совсем в другой стране, через двести лет? Или это невозможно? Может быть, потом у людей будут другие проблемы? Или проблемы останутся теми же, но решать их будут по-другому?
  - Но ведь Шекспир писал не об этом! - юная графиня начинала гневаться.
  - Разве мы знаем, о чём на самом деле писал Шекспир? И как он написал бы свою трагедию сейчас? Либо через двести лет? Но ведь можно попробовать узнать это, правда, ваша светлость? Смотрите представление, смотрите внимательно. И если захотите, я помогу вам выйти из рамок этой трагедии, увидеть из-за её контуров новый узор, другой пласт, иное время... Впрочем, я умолкаю, тем более что пора начинать. Покорнейше прошу проследовать в зал!
  Толстяк не обманул. Для них поставили два роскошных, принесённых откуда-то специально ради такого случая, кресла в первом ряду. Вокруг кресел и позади, публика также была весьма приличной: тот самый купчишка с женой и дочерями, несколько горожан побогаче, пара-тройка щёголей в почти новых камзолах.
  Все они почтительно поклонились, когда их светлости проходили к своим местам. Донатий отвечал лёгким кивком, а Изабелла не обратила на их поклоны ни малейшего внимания. В первых трёх рядах с креслами и стульями наступила тишина, дальше, где стояла чистая публика попроще, витал лёгкий шум. На галёрке же веселье не прекращалось, только чуть притихло.
  Слуги начали гасить специальными колпаками на длинных палках свечи в настенных светильниках, в зале стало темно. Только сцена с опущенным грубым занавесом освещалась несколькими масляными лампами. Вот на ней появился печальный клоун-зазывала со скрипкой в руках. Он молча поднял её к плечу и заиграл невыразимо грустную, щемящую мелодию. Остановился, прислушался, опустил скрипку. Посмотрел в зал, выдержал паузу и со вздохом произнёс:
   - Нет повести печальнее на свете,
   Чем повесть о Ромео и Джульетте...
  
   Занавес начал раздвигаться, на сцене появились слуги двух враждующих семейств, все сразу, причём в количестве явно большем, чем в пьесе. Недолго думая, они взялись лупцевать друг друга палками и кулаками.
  Галёрка оживилась ещё больше. Послышался одобрительный свист, подбадривающие реплики. Вскоре появились и господа, начались дуэли на шпагах. Тут уже оживилась и 'чистая' публика.
  Постепенно сражения словно иссякали. Промелькнул, как сон, бал в доме Капулетти. Вот остался на сцене только балкон, юная девушка на нём, пылкий юноша внизу.
  О чём говорят они? Всё ещё только начинается, их диалог совсем обыден, не так ли? Но нет, это уже не диалог, а прекрасная песнь любви...
  Зрители застыли в молчании. Кто-то заскучал, потому что кончились драки, кто-то заслушался этой странной песнью без музыки, одними словами... Донатий сидит рядом, взор его не выражает ничего определённого, он словно отсутствует.
  Возле одной из кулис появился толстяк-хозяин, он улыбается заговорщицки, прижимает палец к губам, зовёт за собой. Изабелла приподнимается со своего кресла, делает неуверенный шаг в его сторону. И вот, она уже на балконе, где стоит Джульетта, а толстяк исчез, словно его и не было.
  И сейчас надо уговорить юношу бежать, бежать немедленно, не ждать до утра, девять часов - это так поздно! Изабелла словно закрыла собой юную Джульетту, спрятала её внутри себя, а какая разница, ведь та сама же сказала: 'что значит имя?'. Теперь она останется здесь, а они пусть бегут. Бегите, юные и влюблённые, бегите в тот мир, где на рассвете верный Лоренцо обвенчает вас, где не случится этих глупых поединков, где Тибальт и Меркуцио останутся живы, а Ромео не станет убийцей и не убежит в Мантую! Всё будет хорошо!
  И Изабелла кричит, кричит им: 'Надо убегать прямо сейчас, пока ещё не поздно!', но они не слышат её, пытается хватать их за плечи, но руки проходят сквозь тела, они поют свою песнь любви, и у них ещё нет слёз, они счастливы и не знают, что обречены...
  И у Изабеллы, стоящей на балконе, тоже нет больше слёз. Всё идёт так, как и задумал творец этого действа и не ей бороться против его воли...
  'А я никого не люблю, и не любила' - грустно подумала Изабелла. В кулисах появился хозяин балагана, он сочувствующе улыбнулся ей, снова приложил палец к губам. На секунду показалось, что всё вокруг словно окутал туман, предметы стали какими-то вязкими, потеряли абрисы. Но эта секунда быстро кончилась...
  Действительность начала обретать чёткость. Размытые контуры исчезали, становились резкими, ясными. Девушка опять оглянулась, не понимая, где она. Балкон стал каким-то угловатым, с большими прозрачными окнами. А под ним не было привычной площади, не просматривались соседние дома, и наступал уже вечер. Почему-то казалось, что она находится очень высоко над площадью, убеждаться в этом не хотелось, слишком страшным казалась сама мысль всмотреться в эту бездну. Но где-то в глубине сознания зрело и крепло понимание того, что эта бездна привычна и обыденна, в ней нет ничего страшного.
  Одежда тоже казалась чужой, непривычной. Не было тяжёлого, многослойного платья; ноги, открытые на всю длину, обтягивала до колен плотная тёмно-синяя ткань. Откуда-то пришло название: 'леггинсы', и вскоре она перестала чувствовать инородность этой казавшейся ещё недавно совершенно неприличной одежды.
  То, что было надето на ней сверху, открывало руки ниже локтя, живот, а также оттопыривалось на груди. Топик, вот что это! Постепенно уходило всё, связанное с настоящей жизнью, а всё необычное, непонятное, дикое и непривычное становилось родным и понятным: и ничем не прикрытые короткие волосы, и странная мягкая обувь на тонкой подошве, и золотая цепочка на лодыжке. Последняя тень удивления промелькнула в голове, когда она подняла к лицу плоскую блестящую коробочку, которая вдруг засветилась огнями и зазвучала красивой мелодией.
  Она долго смотрела на игру огоньков, потом вспомнила, что нужно делать и провела пальцем по прозрачной крышке, на которой красовался портрет юноши с короткой причёской и выразительными синими глазами. Смартфон - мысль прозвучала отдалённым эхом, и больше ничего уже не напоминало девушке о старинном городе, узких улочках и ворохе нелепой одежды, стесняющей движения...
  - Белка, ну ты чё, опять трубу кинула куда-то, найти не можешь?
  - Сам ты Белка! - огрызнулась она. - Ещё раз так назовёшь, пошлю на фиг. Послушаю папеньку и выйду замуж за Па́рика. Он богатенький, не то, что ты!
  - Ага, давай! Парик пацан конкретный, твои выбрыки терпеть не будет, не то, что я! Это точно!
  - Ладно, Юр, кончай гнать! - примирительно произнесла девушка, - Только больше не называй меня Белкой, сколько же можно тупить? Сказала ведь - Бэла! С одним 'л', как у Лермонтова! Ты где?
  - В Караганде! На аллейке тут рядом, в кафешке. Давай уже, спускайся, а то припрутся твои родаки, и не пустят!
  - Иду уже, иду!
  Юра ждал за столиком под тентом открытого кафе неподалёку, потягивая светлое пиво из бутылки. Бэла плюхнулась рядом, недовольно проворчала:
  - А мне не мог взять, кавалер?
  - Ох, блин, как же это я? Счас закажу такую же! - Он приподнялся, запустил руку за спину, вытащил ещё одну бутылку. - О, молодцы. Уже доставили! Прошу, мадмуазель!
  - Трепло ты, Юрчик! - девушка потянулась к нему, поцеловала. - Спасибки!
  -Ладно уж, пей на здоровье. Как с папенькой, говорила?
  - Толку с ним говорить... Он ведь как? Всё конкретно спросит, по пунктам: где жить собираетесь, на что жить, а твой университет, а если ребёнок? Это всё, скажет, несерьёзно, а я вас обеспечивать не собираюсь...
  - Да, сурово... А ты чего ответишь?
  - Чего-чего! Что я ему расскажу? Про работу твою дивную и зарплату дерьмовую? Про хату, которую нам снять не на что? Про диванчик на кухне, который нам у твоих предков светит в лучшем случае? А, ну его, надоело! И вообще, он вчера весёлый пришёл с корпоратива, а в таком состоянии не говорит о делах, сразу обрывает. Зато я у него пару копеек выцыганила 'на мороженое', давай зависнем где-нибудь, развеемся?
  - Зависнем, конечно, куда ж мы денемся! - парень обречённо махнул рукой. - Лучше б папенька твой за меня словечко замолвил, пристроил куда, ты же знаешь, я работать могу, да только с улицы на хорошие места не берут!
  - Слушай, ну кончай кишки мотать, и так тошно! Смотри, вон пацаны с программами, куда-то приглашают, узнай, чё там у них?
  Юра поднял руку, сделал ладонью приглашающий жест. Шустрый паренёк в жёлтой футболке оказался самым расторопным и подскочил к парочке, опередив двоих конкурентов. Он быстро вручил ребятам программки и привычно затараторил:
  - Наше новое арт-кафе 'За углом' даёт умопомрачительный креативный ремейк старинной драмы мистера Шекспира, про безумную любовь и пролитую кровь, про острую шпагу и заколотого беднягу, про фейковый яд и похоронный обряд...
  - Ладно, хватит по ушам ездить! - Юра грубовато остановил распространителя. - Давай два билета, только самые лучшие, понял?
  - Нет, ну до чего дошли! - Бэла покачала головой. - 'Ромео и Джульетта' в арт-кафе, среди публики, между столиками! Как они там играть-то будут, а?
  Они поднялись и медленно пошли в сторону арт-кафе, которое и вправду было за углом, совсем рядом.
  - А так и будут, - Юра отчего-то развеселился, - Джулька свой яд не успеет выпить, как его какой-нибудь халявщик из-за столика стянет и вылакает! А у Ромки свистнут кинжал, и он начнёт шарить по столикам, чтоб заколоться столовым ножом. Вот смеху будет!
  - Дурак ты, Юрка, и уши у тебя... Это же классика, драма, трагедия! Почти что про нас. Там ведь тоже родаки их довели.
  - Да не, у тех круче, вроде как воевали они. А тут твои олигархи с моими пролетариями даже говорить не будут. Ну, и ваще...
  - Слышь, Юр, - перебила его девушка, - а ты, если б меня увидел вот так, ну, типа, отравленную, закололся бы?
  - Ага, щас, закололся! Я б тебя в реанимацию отвёз!
  - Скучный ты, Юра! Нет в тебе романтики. Ладно, вроде пришли, давай заходим, начнётся скоро, посмотрим, что ли, чё эти креативщики там начудили!
  Странный какой-то зал, подумала Бэла, когда они вошли. Но ещё более удивило её то, что представление уже было в разгаре. Ромео бродил с одной стороны зала, Джульетта - с другой, они ещё не видели друг друга, а только слышали.
  Бэла резко повернулась, чтоб возмутиться обманом: почему сместили время начала спектакля? Почему в зале нет столиков, слишком темно, и по закопчённому потолку пляшут трепещущие тени, словно на стенах горят свечи, а не бра. К ним спешил лысоватый толстяк, кого-то напоминающий, раздражающе знакомый.
  Он улыбался ей, протягивал руку, что-то говорил. Воздух вокруг словно заколыхался, стал гуще, помутнел. Она с удивлением почувствовала на себе вместо привычной одежды какие-то длинные складчатые и тяжёлые одеяния с кружевами, оборками и лентами.
  Попыталась нащупать телефон, чтоб позвонить кому-нибудь, зацепиться за привычный, устойчивый мир, но рука вместо гладкого корпуса ощутила что-то шершавое, длинное, но уже почти привычное.
  'Только бы не упасть' - успела она подумать, падая в тёмную, вязкую бездну. А на убогой сцене с самодельным занавесом, над телами юных влюблённых плакали, обнявшись, бывшие враги - Монтекки и Капулетти...
  
  - Моя госпожа? - Донатий склонился над ней, сидящей в кресле, и сжимающей в руке сложенный веер, - Представление окончено, нам пора идти!
  Девушка словно очнулась, подняла голову. Внимательно посмотрела на своего спутника, опёрлась на его протянутую руку, встала. Они не спеша направились к выходу среди уважительно расступающейся публики, вышли на площадь. Тут же подкатила карета, ловкий молодой кучер соскочил с козел, открыл дверцу и почтительно поклонился. Они уселись на мягкие сиденья, и карета неспешно покатилась по дороге - кучер хорошо усвоил, что юная графиня не любит ездить быстро.
  - Что скажете, моя госпожа? Понравилось вам представление в балагане?
  - Донатий, - девушка была необычно серьёзна, - отчего ты никогда не зовёшь меня по имени? Отчего называешь госпожой - мне не нравится это титулование, не называй меня так! Какая я тебе госпожа - твой род знатнее и богаче моего, титул - не хуже, а состояние - гораздо больше. Ты относишься ко мне, как к маленькой девочке, но при этом почтительно называешь госпожой.
  Я действительно, словно маленькая девочка путешествовала сегодня по другим мирам. То я была в Вероне во времена Шекспира, пыталась спасти влюблённых. Потом ощутила себя совсем в другом мире, на мне был очень диковинный костюм, я держала в руках какие-то диковинные вещи, говорила на диковинном языке... Но опять я чувствовала себя Джульеттой, только это была Джульетта из какой-то другой страны, нездешняя.
  Я словно стала понимать какие-то вещи, которые не понимала раньше, что-то произошло, Донатий! Этот странный балаган, странный хозяин, странные его слова...
  - Наверное, ничего странного, Изабелла. Иногда всё вокруг кажется необычным, но этот мир достаточно прост. Надо только принять его, таким, как есть, и не думать о том, где кончается явь и начинается сон. Ты права, Изабелла, мне пора уже относится к тебе, по-другому, ты повзрослела, а я не заметил этого.
  - Я не знаю, Донатий, может и так. Но на сегодня сны кончились, я вернулась домой... И мне почему-то кажется что на площади уже нет этого балагана, что комедианты торопливо сложили шатры с костюмами, и несутся теперь в своих повозках в другое место, а гривы их коней развевает встречный ветер...
  
   Карета подъезжает к дому отца Изабеллы. Или к замку Капулетти. Или к квартире Бэлиного папеньки. Но, возможно, это и не карета вовсе, а дорогой автомобиль. И кто знает, какие узоры выткутся на этом островке, какой пласт проявится... Кто знает...
  
  Июль - декабрь 2015
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"