Мираж
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
![[]](/img/s/sotnikow_b_i/bis0207/parus.jpg)
Мираж
(повесть из сборника "Ах, эта любовь-бесстыдница...")
1
Дача Михаила Павловича Грачёва была похожа на железобетонный ДОТ, установленный на загородной гряде приморских феодосийских холмов. В прошлом военный, Грачёв сам построил себе этот дом с решётками из витой арматуры на окнах и двумя стальными дверями с приваренными к ним запорами - чтобы не могли проникнуть вовнутрь ни хулиганы, ни профессиональные воры. Толстые стены не разбить даже прямой наводкой из пушки, а решётки и двери можно взять разве что автогеном. 3 года строил эту крепость. Начинал, когда ещё служил и был майором, а заканчивал уже пенсионером. Ну, да пенсия в авиации - это ещё не старость: 47 лет всего исполнилось, когда демобилизовался. Сам изумлялся: ведь крепок же, как каменный, старой постройки, дом! И такой больше не нужен - в запас? Что же это делается?..
Сначала, думал, свихнётся от безделья - даже любимое занятие, чтение книг, не спасало. Однако завершение строительства дачи настолько поглотило всё свободное время, что некогда стало и журналы почитать, которые выписывал. Зато дом удался на славу - вечно будет стоять! Зачем? Ну, как это зачем?! Жизнь - штука вечная: от отца к сыну, от сына к внукам, и так далее. Не для начальства создаётся. Начальство, оно, что хочешь, испортит. А тут - надо основательно всё, чтобы не портилось. И - чтобы красиво. У всех дома стояли на дне лощинок, а дом Грачёва нижним этажом врубался в склон, послуживший жилищу тремя естественными стенами, которые Грачёв лишь зацементировал, да пристроил к ним 4-ю, наружную стену. Верхний этаж надстроил уже на вершине склона. Дом от этого казался стоящим, как бы, на холме. Из окна спальни была видна вся Феодосия: и город с улицами и переулками, и весь залив с портом в правом конце. Ликовала и радовалась душа, когда выходил на балкон, нависающий над лощиной, и смотрел на всё вниз. В морской и небесной синеве открывалась такая красотища, что захватывало дух.
Дом был небольшим, но зато вечным, из шлакоблоков. Внизу разместил кухню с кладовкой. Под кладовкой выкопал погреб, прохладный, как всякое подземелье. А всю землю ниже дома, что находилась в лощинке, разделал под огород и сад, гревшийся на солнышке в постоянном безветрии. Верхний этаж, жилой, накрыл крышей-плитой, в комнате настелил деревянные полы, прорубил 2 окна и вторую дверь на балкон. Балкон напоминал смотровую площадку для туристов: "Полюбуйтесь-ка, господа, древними видами! Феодосия - древнее всех городов Киевской и Московской Руси".
Древней была и главная трудность на этих пригородных дачах - снабжение водой для питья и полива огородов с садами. Но выход нашёлся, конечно, на то и люди. Наделали себе баков по 2-3 кубометра ёмкостью и организовали подвоз воды в автоцистернах за плату. Михаил Павлович вместо бака привёз себе с военной свалки списанную цистерну на 3 тонны воды. Запаял, где нужно было, почистил, поправил кран, и стала списанная вещь служить ему, как новая.
Грачёв так возлюбил свою дачу, персики и помидоры, клубнику и вишню, а также всё остальное, что росло на участке, обнесённом колючей проволокой и столбами, что летом почти не вылезал оттуда. Был у него и свой "Москвич", тоже ухоженный, крепкий, как сам, всегда на ходу. Добирался он на нём из города за 15 минут. Ставил возле цистерны напротив окна, и ни от кого и ни в чём не зависел: читай опять, сколько хочешь! Жизнь у него потекла после армии, словно в раю. Пенсию получал больше, чем сын зарабатывал, чего не жить да радоваться?
И вдруг вся эта налаженная и заслуженная жизнь разом кончилась, уступив место бесконечным невесёлым раздумьям и тяжёлым воспоминаниям. Начались они для Михаила Павловича после женитьбы единственного сына, когда тот прожил с женой всего лишь год, и начал безобразно ссориться, не стесняясь порою и родителей. Правда, если быть точными, то беда началась, пожалуй, ещё раньше - давно. Но тогда просто не задумывались с женой о последствиях. Думали, возрастное это у него, переходное, пройдёт, и всё образуется. А оно вот не прошло и не образовалось. А теперь, кажется, ещё набирало и опасную силу.
В эту пятницу Грачёв пришёл на дачу один, пешком - надо было запастись водой, которую шофёр автоцистерны обещал привезти к концу рабочего дня ему и соседу. А утром должны были приехать на "Москвиче" сын с невесткой и жена, чтобы отдохнуть всей семьёй на свежем воздухе и поесть клубники.
Почти так всё и вышло. Он запасся водой. Полил вечером огород. Потом поужинал с соседом - не обошлось, конечно, без рюмочки - и вернулся к себе. Часов до 11-ти смотрел телевизор, крепко уснул. У него всегда так после водочки: пил - редко, зато спал крепко. А утром проснулся и вышел, как всегда, босиком на балкон: порадоваться солнышку над утренним морем - вода вдали зеркально сияла, бликовала под лучами.
Дверь на балкон у него всю ночь оставалась открытой - для свежести - так что вышел он бесшумно. Внизу под балконом всё утопало в кустах шиповника, увито диким плющом и виноградными лозами, поэтому кухня и даже скамейка напротив неё - сверху были не видимы. Зато хорошо слышалось раздражение в голосах невестки и сына, которые тоже пришли пешком, а не приехали - "Москвича" нигде не было, да и слышен был бы мотор, если бы они приехали на машине. Наверное, что-то опять стряслось, если жена не дала им машину. Значит, Ромка выпил.
Ссора внизу была пока ещё сдержанной. А может, боялись его разбудить. Но почему так рано припёрлись? И тут их вдруг, словно прорвало - начали набирать обороты:
- Уходи от меня, если я такой плохой! Не держу!.. - выкрикнул сын злобно. Вверх от него поднимался едкий на свежем воздухе дым сигареты. Грачёв не выносил этот острый удушливый запах. Дымился, вероятно, уже и сам Ромка: - Чего ты за мной ходишь везде, как ищейка?!.
- Ну да, сначала заделал мне ребёнка, а теперь гонишь, так что ли? - всхлипнула Инга, произнося слова с привычным латышским акцентом.
- Этого - не может быть! - возмущённо и, вместе с тем, с каким-то испугом выкрикнул Ромка.
- Не мо-жет, не мо-жет!.. - передразнила Инга. - Так что сам бери и уходи теперь, если хочешь. А то ещё какую-нибудь грязь в дом принесёшь! - напирала она в словах на "о" и, чувствовалось, на Ромку тоже.
- Что-о?! - взвился внизу сын. - Кто тебе это сказал, кто?!
- Что сказал? - не понимала Инга.
- Про триппер.
- Какой ещё триппер?
- Ну, про грязь, если по твоей терминологии.
- Да что же я, по-твоему? Не знаю, что ли, где ты бываешь! - Инга заплакала. - Приходишь ко мне, как кобель обессилевший! Вечно не можешь...
- А ты не задумывалась, почему это?!
- Ну?.. Почему?
- Потому, что у меня... не стои`т - на тебя! - обозлёно выкрикнул Ромка. - Что в тебе хорошего?
- Зачем тогда женился на мне? - продолжала Инга всхлипывать и высказываться ещё громче. - Забыл, как уговаривал, чтобы пошла за тебя? Я ведь не хотела.
- Когда женился, ты - другой была!
- Это ты сам... стал другим, а не я! У меня - всё на месте, ничего не отвалилось и не убавилось. А вот про тебя, знаешь, что говорит Галка, к которой ты ходил?
- Не знаю, и знать не хочу!
- Она говорит... как это?.. что ты - истрепался! Тебя теперь возбуждают только новые женщины. И то лишь на несколько раз. А потом у тебя... и на них не стоит! А скоро, говорит, и совсем не будет стоять. Она - медик и опытная женщина! Она - знает...
- Тоже мне медик! Такая же медсестра, как и ты! И вообще, если ты не прекратишь, я дам тебе по морде за все эти слова!
Последняя фраза прозвучала растерянно. Инга, видимо, почувствовала это и заторопилась:
- Если справишься, герой! Мужчина называется! Тебе надо лечиться, пока не поздно!
- Лечись сама!
- Мне - не нужно лечиться, я веду нормальный образ жизни. А ты...
- Что - я?
- Не просыхаешь от вина! От тебя даже утром воняет перегаром и табаком. Посмотри на отца: не курит, не пьёт. Через год - будет 50, а в 5 раз сильнее, чем ты!
- Ну и оставайся здесь с ним! А я - пошёл... Каждая баба начинает учить, понимаете! Какая-то Галка... А вот это - не видели?! - Ромка грязно выругался.
Грачёв едва успел отскочить с балкона, когда сын вылетел по ступеням наверх взъерошенным котом и ринулся к калитке, за которой тут же исчез. Грачёв снова, как был, в одних трусах, вышел из комнаты на балкон. Внизу, на невидимой ему скамье, всхлипывала Инга. Не зная, что делать, Грачёв охватил голову руками и, глядя на ровное бескрайнее море вдали, вспомнил другое утро, когда был сам почти таким же, как Ромка - ну, пусть на 4 года моложе. Правда, и море казалось тогда другим - холодным. Только закончил Энгельское училище лётчиков-бомбардировщиков под Саратовом. Получил направление служить в морской авиации, в Североморск, хотя самолёты, на которых они там работали, взлетали не с воды, а с земли - всё те же двухкилевые Пе-2, что и в училище. Но считалось, что это морская авиация. Вместо бомб они подвешивали в бомболюк торпеду. Самих переодели там в чёрную флотскую форму, вот и всё различие. В этой красивой новой форме, с кортиком на боку, Грачёв и приехал однажды в главный порт Кольского полуострова Мурманск, благо находился он рядом. Жить на севере без семьи дело тоскливое, хотел купить радиоприёмник, всё веселее.
В общежитии для холостяков мест уже не хватало. Грачёв снял в посёлке частную квартиру и поехал за приёмником ещё потому в Мурманск, что там были и новинки, скомбинированные вместе с радиолами. А в Североморске такого выбора могло не оказаться, да и хорошего барахла для себя и квартиры тоже.
Всё это происходило летом 1947 года, когда в стране отменили хлебные карточки, и люди только ещё начинали налаживать свой домашний быт. Главными центрами этого бытового снабжения считались так называемые барахолки - базары, на которые съезжались со всего света с дефицитными товарами спекулянты, ухитрявшиеся садиться на режимные поезда, на которые продавали билеты только по справкам, специальным пропускам и... за взятки. На свои базарные доходы спекулянты подкупали не только кассиров, но и начальников поездов с их проводниками.
Грачёв уже знал о знаменитой мурманской толкучке и, приехав в город ещё до света, направился утром сначала на "толчок". Но перед тем как идти прицениваться к барахлу для квартиры, зашёл возле толчка на почту, чтобы отправить родителям денежный перевод - хотелось порадовать стариков первой сыновней помощью. Вот, мол, вам, недаром 4 года учился - лётчик, офицер! Деньги у Грачёва были: скопил с двух получек с северной надбавкой, да подъёмные выдали в училище, когда получил назначение. А много ли холостяку на самого себя надо, живя на всём готовом? Так что шевелились деньжата в кармане...
С почты Михаил прямым ходом пошёл на толкучку. Приценился кое к чему, но не покупал - вдруг получше что-нибудь наклюнется: костюм для отца или кофта для матери. Но первой попалась ему молодая красивая цыганка, возникшая перед ним на дороге. Блестя чёрными озорными глазами, обратилась с заученной цыганской присказкой:
- Молодой, интересный, позолоти ручку, всю правду тебе расскажу: что с тобой было и что будет? Как тебя звать и где найдёшь ты свой интерес? Кто твои родственники и где они сейчас находятся? Чего должен ты остерегаться, а чего опасаться? Ну, так что, Миша, будешь гадать, нет? - Цыганка задорно тряхнула смолистыми кудрями.
Грачёв был поражён: впервые в жизни увидев его, угадала даже имя! Конечно, тут же "позолотил". Да и не только потому, что угадала. Ошеломила она его и своей красотой. Никогда не встречал таких: хотелось смотреть и смотреть на неё. Пышная красная юбка. Осиная талия. Сама маленькая, а глазищи - большие и, словно покрытые тёмным лаком - так и играют, так и блестят!
Между тем, красавица, подмечавшая всё, уже приступила к своему ремеслу, взяв в руки его левую кисть. Глядя на "линии", понеслась в уверенной скороговорке:
- Влюбчивый ты, да не очень удачливый, скажу я тебе! По службе у тебя - всё хорошо, а вот женишься ты - неудачно. Возьмёшь в жёны себе красавицу, да не будет она любить тебя. Понял? От неё произойдут все твои беды. Не веришь мне? Спроси людей. - Цыганка повела левой рукой, указывая на толкучку. - Настю здесь знают: никому не соврала. Хочешь, скажу тебе, где отец твой и мать?
- Ну, скажи, - Михаил влюблёно улыбался ей, млел.
- Город точно тебе не назову, а только места, возле которых ты рос. Человек ты хотя и нездешний, но тоже северный. - Вглядываясь в его ладонь, Настя сделала паузу, а потом уверенно добавила: - Либо из архангельских ты краёв, либо немного южнее, где город Котлас. Угадала, нет?
И опять он был поражён: "Это же надо!.." Радостно воскликнул:
- Точно, из Котласа мы!
- Говорила же тебе, Настя не ошибается! А не забыл, чего опасаться должен? Встретишь красавицу на пути, не женись на ней!
- А на тебе я могу жениться? - спросил он вроде бы в шутку. И смотрел на цыганку с надеждой - что скажет? Добавил: - Пойдёшь за меня?
Она взяла да и согласилась:
- Видишь, я же говорила, что женишься на красавице. Не боишься, что не буду тебя любить? Настя никого не любит! Понял? За это цыганский барон и прогнал из своего табора. Ну, как, будешь оглядываться назад, нет?
- Да нет, не приучен я пятиться от своих слов. А сама-то ты - как? Согласна?
- Значит, идём, что ли, писать заявления в ЗАГС? Так мне тебя понимать? - снова уклонилась Настя от прямого ответа. И он, разжигаясь ещё больше, выкрикнул:
- Ты не крути! Паспорт-то у тебя есть хоть?
- А как же без паспорта, молодой, интересный? Есть, конечно. - Настя порылась в полотняном мешке, который носила с собой вместо сумки. Достала документы, завёрнутые в красную тряпицу. Грачёв прочитал: "Небога Анастасия Петровна, год рождения 1927, цыганка. Родилась в городе Кутаиси Грузинской ССР".
Настя была моложе на 2 года. Но жизнь, чувствовалось, повидала, это же надо, куда занесло! И по-русски говорила чисто. Чудеса, да и только. Спросил:
- А живёшь где?
- За городом. 3 шатра кишинёвские цыгане поставили. С ними. Но это не родной мне табор. Случайно присоединилась к ним. Торговать приехали.
- Ну, что же, Настя, пошли?..
- Куда? К тебе домой или в ЗАГС? Без печати Настя ни к кому не пойдёт, хоть и надоели шатры!
- Так ведь и я - не обманщик. Подадим заявления. Вызову родителей на свадьбу. Тогда и переедешь ко мне. - А сам всё растерянно улыбался - не верилось, что Настя не шутит.
Но цыганка твёрдо спросила:
- Значит, берёшь меня в жёны, какая я есть?
- Беру, а чего же... - Отступать было уже некуда, да и офицер всё-таки... даже с кортиком теперь. К тому же отрекаться от своих слов и менять решения - действительно не в его правилах. Тем более и в "Наставлении по производству полётов" чёрным по белому писано: лётчик не должен менять в полёте решения даже в том случае, если оно неправильное, иначе его ждёт катастрофа. Правда, это касалось принятия решений в особых случаях, когда полёт становился опасным. Но ведь и жизнь полна опасных неожиданностей. А судьба не любит суетливых ни в полёте, ни на земле.
Он и не суетился тогда, делая всё обдуманно, не спеша. В заявлении указал, что месячный испытательный срок им не подходит, так как невеста уезжает через 2 недели очень далеко, а он, жених, служит в Североморске, и свой отпуск уже использовал. Уточнил, что после выпуска из училища ездил к родителям. Это помогло. Их "расписали" через неделю. Правда, ехал Грачёв в следующее воскресенье из Североморска в Мурманск с сомнениями в душе, не надеясь увидеть свою невесту ещё раз - пошутила цыганочка, небось. Но нет, Настя явилась тоже и уехала с ним через 2 часа в его гарнизон законной женой, ничего не сообщив своим цыганам. Боялась, начнут удерживать, либо заявятся на свадьбу всем табором, а это ему будет неприятно.
А Грачёв предупредил, что женится, и товарищей, и командование, и назначил свадьбу на следующие сутки после приезда родителей. Отца и мать он вызвал телеграммой, заверенной штабом флота, чтобы старикам не чинили в дороге препятствий. Им и не чинили: Котлас не за горами - приехали.
Настя родителям понравилась. Ну, а то, что не принято было у северян жениться на цыганках, на это закрыли глаза - теперь, мол, и жизнь другая пошла, и молодёжь уже не та. Куда денешься, если любовь? Да и Михаил снял с неё всё цыганское, одел по-городскому. Тела после пышных юбок, правда, не стало, но ничего, мясо нарастёт, были бы кости. В общем, как говорится, благословили, отгуляли - ух, и плясала же с жаром невестка, на гитаре чуть все струны не оборвала, всем понравилась, даже адмиралу! - и с лёгким сердцем уехали к себе домой; не им с ней жить... Так и сказали Грачёву на прощанье: "Тебе - люба? Значит, и нам тоже. Живите в любви да согласии!" Поцеловали Настю уже как родню.
Вот и пошла у Грачёва с тех пор своя жизнь - правда, северная, холодная. Дни скоро стали короткими, а потом и вовсе почти сплошная ночь настала - полярная.
Прохладной оказалась и Настя. Казалось бы, горячая цыганская кровь, южный темперамент, а ничего этого - впрочем, как и задницы, когда с себя тряпки сняла - на поверку не оказалось: лягушка фригидная. Не оказалось и девственности - с 15-ти лет, как выяснил методом опроса. Настя любила, оказывается, какого-то молодого цыгана из чужого табора, а барон её к тому цыгану не отпустил - сам стал жить с ней как с женой, схоронив жену прежнюю. Да почему-то не беременела от него Настя. Сама она считала, оттого, что ненавистен был ей этот властный старик. Но ненавистными стали после того для неё и половые акты. Так что даже обрадовалась, когда он прогнал её из родного табора, щёлкая длинным кнутом. Освободившись одним махом от всего, Настя кинулась искать табор молодого цыгана, которому нравилась и который нравился ей. Да где там!.. Ищи ветра в поле. Цыгане на одном месте тогда не жили ещё, кочевали по-старому. Гоняясь за ними после Грузии по следам, очутилась она аж в Молдавии. Но так и не нашла - говорили, женился где-то.
Хорошо гадать по рукам она не умела. Случайно увидела на почте, как Михаил подписывал перевод своим родителям. Получателем был Павел Семёнович Грачёв. Отправлял деньги и подписывал адрес - Михаил Грачёв. Трудно ли было после этого ошеломить Михаила на толкучке? Нет, конечно. Будучи наблюдательной, Настя всё и везде слушала, запоминала. "Линии жизни" были для неё чаще всего не при чём - она сама намечала себе клиента и подходила к нему, если что-нибудь узнавала о нём. Образование у неё - 4 начальных класса. Поэтому в её задачу входило ошеломить, а не знать и предсказывать.
Впрочем, судьбу себе и Михаилу она, кажется, угадала - нелегко стала складываться их совместная жизнь. Однажды Михаил даже упрекнул Настю - обидно, резко:
- Что же ты не сказала мне про своё прошлое, когда заявление подавали? А только теперь...
- Плохая у тебя память, Миша. Разве не я тебя спрашивала: берёшь меня в жёны, какая я есть?
- Верно, - согласился он, вспомнив. - Ну, а зачем же шла за меня, если я тебе не люб был?
- И тут ты не прав, Миша, - твёрдо возразила Настя. - Ты мне тоже сразу понравился - открытый, простой! Я поняла: вот человек, который не бросит меня, не подведёт, хотя и не цыган. Подумала, что полюблю тебя, как и ты меня. А потом выяснилось, что я - так любить не умею. Разве можно упрекать теперь за это?
Согласился опять:
- Верно, ты и об этом предупреждала.
На том та размолвка и кончилась. Настя ходила уже беременной, дала слово не пить больше и не курить - до этого любила и то, и другое, когда Грачёв уходил на службу. Только вот насчёт курения зарока не сдержала - старалась лишь, чтобы запаха не чувствовалось. Да разве же курение скроешь! И запах был слышен к вечеру, и тёмная смолка с внутренней стороны зубов не исчезала. Так что ребёнок их оказался отравленным никотином ещё в зародыше. Но тогда они не очень-то разбирались в этом. Это уж потом наука установила, какие страшные разрушения причиняет плоду никотин, поступающий к нему с кровью матери: всё равно, что заставить курить грудного младенца.
Весной 48-го родился мальчик, похожий на Настю - такой же смуглый, кудрявенький, с тёмными красивыми глазами. Но мелкий, хилый. Плохо прибавлял в весе. Да и телосложением, как выяснилось позже, пошёл в мать - узкогрудый, тонконогий. Так он и рос потом всё время хилым и недоразвитым. Тянулся к матери, не к отцу.
В плохом здоровье сына Настя винила север - нет, мол, свежих фруктов, овощей, тёплого солнышка и молока. Грачёв только и знал, что писать рапорты с просьбой о переводе его на новое место службы - куда-нибудь поюжнее. Однако перевод состоялся только через 5 лет и не на юг, а в Литву, на аэродром под городом Паневежис. Пришлось переучиваться летать на реактивном бомбардировщике Ил-28. И хотя опять это был "сухопутный" самолёт, тем не менее, полк, в котором служил Грачёв, по-прежнему относился не к ВВС, а к ВМС. Дальность полётов в реактивной авиации резко возросла вместе со скоростью, так что стало не обязательным базироваться возле самого моря. Но в 1959 году, когда хилому Ромке пошёл 11-й год, Грачёва перевели неожиданно в Крым. Оказалось, что под Феодосией остался на берегу моря испытательный центр от института военно-морских сил, который перебазировался в Ленинград. Оставшийся центр состоял из лётно-испытательного полка, занимающегося исследованиями по взаимодействию с кораблями военно-морского флота, и Управления центром, с приданной к нему научной частью. Плюс морской полигон для проведения испытаний. А так как институт, переехавший в Ленинград, объединили теперь с военно-воздушными силами, то Грачёв как офицер, связанный и с морскими силами, и с авиацией, подходил для проведения таких испытаний на все 100% и был встречен в Управлении, открывшем вакансию на одного лётчика, чуть ли не с распростёртыми объятиями. Его опыт работы на севере, солидный налёт часов предполагали лёгкий переход на бомбардировщик дальней авиации, на котором стало нужно летать для взаимодействия с моряками аж на морские полигоны Камчатки и Дальнего Востока. Грачёв, засидевшийся в капитанах, этому обрадовался, так как в прежней его авиачасти, чтобы получить звание майора, надо было сначала дослужиться до должности командира эскадрильи, не меньше. А тут тебе, на дальнем бомбардировщике, из командиров звена можно прыгнуть даже в подполковники - вон какой сразу рост. Да ещё служба на юге.
Сбылась, наконец, мечта и у Насти поправить здоровье сына на винограде, южных фруктах. Правда, первые 3 года пришлось жить на частной квартире, пока строились новые дома для семей офицеров. Но не беда - пережили. А в остальном всё было удобно. Жили в городе, не в степи, как это обычно в лётных частях. По утрам за мужьями приходили автобусы и увозили их на целый день, а иногда и на недели, если улетали в дальние командировки. Это Насте даже нравилось. Пей тогда, кури, делай, что хочешь - никакого контроля. К тому же и денег со временем прибавилось. За дальние командировки. За полёты в сложных метеорологических условиях. За новую должность, майорское звание. Даже "Москвича" купили себе. Ну, и всякое барахло, конечно, прибавлялось. Особенно же Настя радовалась за Ромку: "Всё, теперь у мальчика дело пойдёт! Сначала здоровье наладится, а там кончит школу, поступит в институт..."
Планы были большие, но ничего хорошего из Ромки, однако, не вышло. Рано начал курить, а потом и пить вино. И, несмотря на небольшой рост, дегенеративное сложение, стал путаться с 15-ти лет с пьяными городскими потаскухами. Почему-то эти падшие девки липли на хилого Ромку, как мухи на сладкий мёд, звали "куклёночком". А потом одна из них, не зная, что уже заразилась дурной болезнью, наградила этой пакостью и своего "куклёночка". А он, дурачок, испугался, ничего дома никому не сказал и принялся за самолечение, которое ему порекомендовали всё те же потаскухи.
Узнал Грачёв обо всём, когда его вызвали вместе с Настей в школу, в которой Ромка учился. Оказалось, что сын почти месяц уже как не появлялся в школе. Вернее, появлялся по утрам, а потом куда-то исчезал с уроков и больше не приходил. Сознался во всём Ромка только после зверской порки, которую устроил ему Грачёв. Хотел Михаил выпороть заодно и жену: за всё, что происходило в доме, пока его не было. За образ жизни Насти, неумытой с утра и нечёсаной, потакавшей во всём любимому чаду. Но весь пар из него уже вышел, и на "домохозяйку" Настю просто его не хватило. Хватило лишь на упрёк, в котором скопилась многолетняя боль:
- Ты же тут целыми днями дома сидела! И вообще ничего не делала всю жизнь! Так хотя бы сына воспитывала! Должна была видеть, что отбивается у тебя от рук! А ты - видела?..
- А сам где был? - огрызнулась Настя.
- Я на службе целыми днями! А то и вовсе был далеко. Только по вечерам с ним занимался. Когда ты - по самодеятельностям шастала! Пела там и плясала...
- Что же ты не научил меня ничему другому? А теперь упрекаешь. Забыл, как меня хотели взять продавцом в журнально-газетный киоск! Кто не пустил тогда "торговать"? Помнишь, как ты выкрикнул это слово?
Характер у Насти от выпивок с годами становился всё раздражительнее. Краски в лице от курения поблекли. Да и вообще от былой красоты мало чего осталось - разве что глаза. В остальном Настя больше походила на рано увядшую и неряшливую бабу, а не на красавицу, которая могла бы украсить себя сединой на висках, да мудростью в выражении глаз. Какая там мудрость! Подвыпив, Настя пускалась в рассказы соседкам о своей красоте, о том, как все влюблялись в неё. Говорить с нею о сыне, понял он, уже бесполезно.
Пришлось самому водить Ромку на лечение по вечерам к частнопрактикующему венерологу. Положить сына в больницу не решился из-за огласки. Боялся, поползёт по городу слух о "заразном школьнике", сыне военного лётчика. Это было бы позором на всю жизнь.
К счастью, врач был опытным, вылечил сына довольно быстро. Но предупредил, что болезнь была запущенной, а здоровье у "мальчика" слабое. Настоящего сопротивления не было, инфекция зашла глубоко. Так что "детей у вашего сына, возможно, не будет совсем, и вы должны быть готовы к этому и сами". Вот такой был поставлен диагноз.
С тех пор, пожалуй, и начался разлад в семейной жизни Грачёва, а не сейчас, когда сын женился. Уже тогда, когда Ромке было только 15, Грачёв стал считать жену прямой виновницей всего, что произошло с сыном. Но и Ромкой начал брезговать, хотя и не признавался в этом. Знал, сын давно здоров, заразиться от него невозможно, а не верил уже в дальнейшую чистоплотность - вдруг опять принесёт какую-нибудь заразу в дом! Знал, кто грязен, тот не отмоется.
"Странно устроены люди, - думал он. - Ведь как я любил и Ромку, и Настю, а стали словно чужие. Нет души ни к сыну, ни к жене. Не изменил ей ни разу даже в мыслях, а в одной кровати не хочется с ней лежать, хоть разводись. Да и у них ко мне отношения, кажется, переменились. Ромка тянулся раньше к Насте, а теперь, я же вижу, ко мне. Только стесняется показать. Лезет помогать в гараже, когда я что-нибудь ремонтирую. Вертится рядом, если собираюсь куда-то идти. А мать - прямо недолюбливать стал, это же видно. Да и Настя, будто упущенное навёрстывает: старается угодить, заглядывает в глаза. Боится, что брошу, что ли? Ну и жизнь, бляха-муха, ну и запутанная же штука!.. Это не про цезарей книжки читать!"
Грачёв вдруг вспомнил первые восторги, когда приехали в Феодосию. Солнце показалось маленьким и далёким в голубом чистом небе. Море изнывало от зноя. Воздух над ним дрожал и казался волнистым - разогретое марево. То там, то сям синяя равнина вспыхивала отдельными крошечными электросварками, зеркально взблескивала. Помнится, захотелось пить. Но не из нагревшейся бочки с квасом, а купить громадный прохладный арбуз в базарной тени.
Рынок встретил их шумом и гамом, пестротой летних зонтиков и платьев, запахом бараньих шашлыков, жарившихся на дымных восточных мангалах, укропом из вёдер с малосольными огурцами и накрошенными дольками чеснока. Яблоками. Полосатыми арбузами и жёлтыми дынями на длинных столах под навесами, мухами и осами на винограде. Короче, изобилием. Человеческий рай на земле, расцвет плодов и цветов! Жить бы да радоваться...
"А она пьёт, дура, по-прежнему. Знает же - высокое давление, нельзя! Но - продолжает. Раньше хоть отговорка была: нет, мол, своего угла, от переживаний. Ну, а теперь от чего? Давно дали двухкомнатную квартиру, рядом с центром, рынком! Сказать-то уже нечего. Так наладилась пить втихую, с утра. Думает, к вечеру выдохнется всё, я не почувствую. Неужели дураком считает? Забывает даже бутылки вынести!"
Школу сын всё же окончил, но с такими знаниями и отметками, что не решился даже подавать документов в институт - ни в какой. В армию его тоже не взяли - получил "белый билет": не годен к строевой службе, ограниченно годен в военное время. Грачёв помчался в военкомат: в чём дело? Здоровье - это же не шуточки!..
Председателем врачебной комиссии оказался ровесник, спокойный и добродушный врач. Никуда не спешил, отнёсся к тревоге Грачёва с пониманием и разъяснил всё без обиняков.
- Понимаете, какое тут дело, - начал он. - Ваш сын давно уже на учёте у нас как негодный к строевой службе в мирное время. Причём - по чистой, как говорится: "белобилетник". Вы разве не знали об этом?
- Не знал, - искренне и с удивлением признался Грачёв.
- Понимаете, у других призывников - ну, бывает там, не в порядке нервишки, можно подлечить и призывать на службу. А у вашего - патологическое истощение нервной системы. Отсрочка от призыва ничего ему не принесёт.
Как отец, знающий о своём сыне почти всё, он сразу понял всю ситуацию и огорчился. Можно было встать и уйти. Но неудобно было сознаваться перед чужим человеком в поведении Ромки - зачем тогда приходил и затевал весь этот разговор, если всё знаешь? - и он спросил, будто не понимал:
- А почему у моего сына это истощение, как вы говорите? Откуда оно у него взялось?
- О, у этой болезни много причин... - грустно и загадочно произнёс врач. - Да вы не расстраивайтесь так, - тут же принялся он утешать. - Жизнь - штука длинная, всё может быть... Попытайтесь создать для сына спокойный жизненный режим. Без спиртного, наркотиков. Без ссор и других раздражающих конфликтов. А лучше, вероятно, было бы, если бы он у вас женился. Пожалуй, это исключило бы многие отклонения от нормальной жизни, связанные с современным холостячеством. Там недоспал, там перепил, здесь перенервничал, и так далее.
- Так ведь, вроде бы, рано ещё! - удивился Грачёв. - Парню всего 18, а мы ему - создавать свою семью... её - кормить надо, одевать. И - ответственность...
Врач не обиделся:
- Я не настаиваю, дело ваше. Моё - только предупредить. Он говорил вам, что покуривает так называемый "план"?
- Нет! - в ужасе вырвалось у Грачёва. - Где же это он его достаёт?..
- Ну, где достаёт, это мне неизвестно. Но, к сожалению, таких ребят сейчас уже много, и с каждым годом становится всё больше и больше, - заметил врач опять с грустью. - Рано вступают в половые связи. Пьют, курят. Всё это и без того истощает неокрепшую нервную систему. А когда уже начинается нервное истощение, прибегают к более сильным средствам - даже "колются", как теперь принято говорить. И в результате - сами понимаете, чем может всё это кончиться? Крики, ссоры - тут не помогут. - Врач развёл руки.
Всей семьёй пришли тогда к выводу: Ромке нужно жениться. Но сын быстро отрёкся от своего согласия, и ни в какую: не хочу, и всё. Ещё не нагулялся. Ругань, нападки на него, действительно, ни к чему хорошему не приводили. Сын откликался на такие проработки одним - напивался, куролесил. На него тяжело было смотреть. И Грачёв понял: всё не собственное, идущее от родителей и навязываемое ими своим детям, приводит лишь к обратному результату. Тогда посоветовал Насте найти Ромке невесту исподволь. Чтобы парень увидел её, и влюбился. Однако, Ромка переменился вдруг сам, устроившись учеником в слесарную мастерскую.
У сына, к удивлению, оказались золотые руки. Он так увлёкся работой с металлом, что перестал пить, и всё время был занят то какими-то сложными замками, то созданием уникального инструмента. Словом, готов был "блоху подковать", как Левша. Но через год его приняли помощником сменного мастера по ремонту оборудования на ликёрно-водочный завод, и жизнь Ромки вернулась в прежнее русло - начались опять выпивки, ночёвки с сомнительными женщинами. Уволиться с такой работы он категорически отказался, и Грачёв махнул на него рукой - устал. Да и безразличной стала его судьба. Не рвала же на себе волос Настя? Плюнул на всё и он: как, мол, хочет, так пусть и живёт - не маленький. Да и свои неприятности начались к тому времени - увольнение в запас, заботы по строительству дачи. Так и тянулось всё.
Грачёв закончил уже строительство, когда Ромка объявил вдруг летом 1973 года, что хочет жениться. Невесту выбрал себе как-то неожиданно и не из местных - положил на пляже глаз на 20-летнюю приезжую латышку. Уж очень фигура понравилась и спокойный характер. Так и заявил матери:
- Надоели мне здешние истерички. А эта, знаешь, какая умная, рассудительная! - Прибавив ещё комплименты про фигуру и характер, привёл и последний довод: - Самостоятельная. Работает медсестрой в санатории. Это в Булдури, под Ригой.
Доводы были несерьёзными, но Настя спросила сына:
- А чего же она сюда приехала? Сейчас у них там тоже разгар сезона.
- Посмотреть. В тёплом море покупаться. У неё отпуск, вот и приехала дикарём.
- Ну, хорошо, приведи её к нам в гости - посмотрим...
На другой день с Ромкой пришла серенькая с виду блондиночка. Небольшие умные глаза. Чуть приметные веснушки на щеках. Модная короткая стрижка - под мальчика. Отлично говорила по-русски. И, действительно, очень спокойная, уверенная в себе. Грачёвым она, в общем-то, понравилась. И хотя решение Ромки казалось им несерьёзным, препятствовать его женитьбе они не стали.
Первый же месяц после свадьбы показал, что кроме отличной фигуры, у девчонки оказался и цепкий наблюдательный ум - серьёзная такая, не в пример Ромке. Инга не теряла равновесия, если даже Ромка, подвыпив, хамил. Что же касалось её фигуры, то она у неё была просто замечательной. Впрочем, как и у её матери, у которой было ещё 3 дочери, одна другой младше и все от разных отцов. Это поначалу насторожило Грачёва, но потом он успокоился. Невестка оказалась действительно столь рассудительной и спокойной, что все подозрения сразу отпали. Ингу оценили даже соседи.
Однако с появлением невестки жить в двухкомнатной квартире стало тесновато. За много лет в доме накопилось столько книг, что не заметили, как эти книги заполнили обе комнаты так, что негде стало повернуться. Хорошо ещё, у Инги и терпение оказалось, как у самого Грачёва. А то с этими "цыганами", как называл он теперь жену и сына, ей не ужиться бы - чуть что, искры из глаз, раздражение по каждому пустяку. Сам спасался от этого шумного и грязного "табора" только на даче - и работал там, и читал, и ночевал. Купил второй телевизор, и последнее время жил у себя "на горке" почти уже невылазно. От постоянной физической работы был румян и статен - ни живота, ни кашля даже зимой. Всё умел делать сам, и слесарничать, и плотничать, и за садом ухаживать, и за "Москвичом". Не ухаживал только за Настей - опротивела своим табачищем с вином. Другой на его месте развёлся бы, а он вот терпел.
Терпела, выходит, и Инга. Да, кажется, лопнуло терпение и у неё, надо что-то делать, отношения стали катастрофическими. К тому же забеременела, говорит...
Свесившись с балкона вниз, Грачёв позвал:
- Инга, хватит плакать, поднимись.
- Зачем? - Всхлипы внизу прекратились.
- Поговорить надо. Я тут случайно слышал всё...
Невестка появилась в комнате не сразу - видно, умывалась там, внизу, приводила себя в порядок. Он, когда она вошла, надевал спортивные брюки. Продолжая заправлять майку, не глядя на невестку, спросил:
- Это правда, что ты забеременела?
- Нет.
- Я так и знал. А зачем же сказала ему?
- Осуждаете? - Инга подняла на Грачёва печальные, измученные глаза.
- Нет, не осуждаю. Просто хочу понять: зачем?
- Думала, может, его это обрадует? Изменится, подобреет.
- Ну, а потом как? На что же рассчитывала?
- Я не могу вам это сказать. - Инга снова потупила взор.
- Почему?
- Потому что стыдно о таком говорить.
- Вот тебе на-а!.. Я же - не чужой всё-таки.
- Потому и стыдно, что не чужой.
- Не понимаю тебя...
- Вам это будет трудно понять. Вы не всё знаете.
- Чего я не знаю? Договаривай, раз уж начала...
- А вы не прэдадите меня своему сыну?
- Нет, не предам. Ну, и слова же у тебя!..
- Слова, как слова, русские слова. Хуже обстоит с поступками.
- Какими поступками?
- Помните, вы уезжали с Анастасией Пэтровной на 3 дня к знакомому в Сэвастополь?
- Помню.
- Рома пригласил к нам в субботу своего товарища, и мы дома выпили. А потом Ромка вспомнил, что ему нужно в милицию. Хотел выпросить шофёрские права, которые у него, сказал, забрали. Обещал вэрнуться через час. Попросил этого товарища подождать его, а меня - быть гостеприимной хозяйкой. И ушёл.
От какой-то обиды Инга замолкла, сглотнув в горле ком.
- И что же было дальше?
- А ничего хорошего. Этот парень начал сразу приставать ко мне. Полез целоваться. Я отбивалась, сколько могла. Звать на помощь - постеснялась: что скажут соседи? А потом почувствовала, что устаю от его желания и ласк. Сдамся. И сильно ударила его по лицу. Он посмотрел на меня, и признался, что всё это попросил его сделать мой муж.
- Ромка?!. Но зачем?!
- Чтобы "застукать" нас. Оказывается, он не ушёл. Ждал в коридоре за дверью. Когда станет тихо. Таким способом он хотел избавиться от меня.
- Ну и ну-у!.. Мерзавец!..
- Объяснял мне потом, что хотел, чтобы я забеременела от его друга. И родила ребёнка, которого он считал бы своим.
- Какая чушь!.. Дураками, что ли, считает всех?
- Я поняла, надо же ему было как-то выкручиваться? Вот и говорил, что приходило на ум. Сам сделал себя в моих глазах дураком.
- Да нет, тут уж, как ни крути, тянет больше на подлеца.
- Думаю, есть и то, и другое.
- Зачем же ты живёшь с ним, дочка?! Любишь, что ли? Так ведь сама же говоришь - дурак!
- А куда мне теперь? К маме? Моё место в Булдури - давно занято. У мамы без меня 3 девочки. Булдури - не город, курорт. Где я устроюсь? Там каждое место на счету! Поехать в Ригу? А где там жить? Остаться одной здесь? В чужом городе? На мою зарплату я здесь по-человэчески не проживу: надо угол снимать, покупать мебель, посуду.
- Да, положение!.. Выходит, и дальше терпеть Ромкины фокусы? Но, сколько же, и зачем?!.
- А что мне делать? Посовэтуйте... - Инга снова расплакалась.
- Не подумай, что мы гоним тебя! Нет, живи... Но, какая же перспектива?..
- Устроюсь на хорошую работу. Продавцом, например. Уйду в общэжитие. Дальше - видно будет.
- Да, без надежды жить нельзя, - согласился Грачёв. - Ты - пока молодая, выйдешь замуж ещё раз. Это даже хорошо, что у тебя нет ребёнка!
- Замуж ещё раз я, видимо, не выйду.
- Почему? - удивился он.
- Кто меня теперь возьмёт? Красоты - нет, не девочка...
- Какая же ты рассудительная! Прямо, как о посторонней!..
- Что делать: нет счастья, надо быть рассудитэльной.
- А вот с беременностью, которой у тебя нет, ты поступила не рассудительно. Хотела покоя, а нарвёшься на скандал.
- Скажу, ошиблась. Разве не бывает ошибок?
- Бывают, конечно.
- А как вы думаетэ? Если бы я на самом деле забеременела, он успокоился бы?
- Даже не знаю. А ты - что, всё-таки любишь его?
- Тоже не знаю теперь. Может, люблю, может, нет.
- Так не бывает.
- Бывает. Вы ведь тоже не любите свою жену. А всё же и любите.
Врать не хотелось, хотелось, чтобы она доверяла и дальше. Сказал:
- Нет, я её не люблю, жалею.
- Я - тоже жалею. В душе - он добрый. Это его выпивка губит.
- А знаешь, что? Когда у вас с Ромкой отпуск?
- В августе, уже скоро.
- А тебя отпустят в разгар сезона? Всё-таки процедурная медсестра.
- Наш санаторий большой, найдут, кем замэнить.
- Вот и отлично! Я знаю за Керчью одно безлюдное место на берегу моря - ни души на 15 километров вокруг! Надо нам махнуть туда всем вместе!
- Зачэм?
- Там же рай! Чистейшая вода, причём, тёплая! Свежий воздух, тишина! Для Ромки и его матери - это будет настоящая подзарядка сил. Может, и жизнь у вас после этого наладится. Отдохнёте, станете друг другу ближе. Не будет же ни одной причины для раздражения! Ни капли вина не возьмём с собой...
- А вы сами: надеетэсь на сближение с Анастасией Пэтровной?
- Дело не во мне. - Грачёв даже рукой махнул - вяло, безнадёжно. - Нам - уже поздно менять свои отношения: проржавело всё, не отчистить.
Вот такой получился разговор. А закончился неожиданно. Грачёв поднялся, чтобы утешить невестку, и ласково погладил её по голове. А она неожиданно схватила эту руку, и ну, тыкаться в неё губами. А потом вскочила с дивана, на котором сидела, обвила его оголёнными нежными руками и, прижимаясь внизу своим горячим и, словно зовущим, местом, страстно поцеловала в губы.
- Дочка, ты что?!. - только и смог произнести Грачёв. Чувствуя идущую по всему телу горячую волну, возбудившую в нём плоть и пресекшую дыхание, он растерялся.
Отстраняясь от него, не глядя в лицо, Инга прошептала:
- Спасибо вам! - И выбежала из комнаты, отворив тяжёлую бронированную дверь. Остались от неё только чуть слышный запах рижских духов, да томление и ломота во взбунтовавшейся плоти.
Пришёл в себя Грачёв не сразу - прошло минут 20, пока остыл. Тогда и решил, что у невестки этот порыв - вышел случайно. Видимо, от переполнившей её благодарности. Хотя где-то подспудно вертелась и другая мысль. Вспомнил, Инга сказала ему в начале их разговора о каком-то стыде, на что-то намекала. А может, тоже показалось? Во всяком случае, прислушиваясь к тому, как невестка гремела внизу кастрюльками, готовя, очевидно, завтрак, он так и не пришёл ни к чему. Потом, спускаясь уже вниз, чтобы позавтракать, напустил на себя вид, будто занят предстоящими делами и подошёл к столу, как обычно. Привычно спросил:
- Ну, что, готов завтрак, дочка? - А ведь видел, Инга в одном купальнике. Правда, в этом тоже не было ничего нового или особенного. Однако же, почему-то взволновало на этот раз. Да и она могла бы догадаться сегодня, когда они здесь только вдвоём, что незачем ей оголяться при нём. А не захотела. Почему?..
Всё шло в этот день, с одной стороны, вроде бы естественно - Инга продолжала мыть посуду, а потом и работать на грядках (всё в том же купальнике), да и он разделся потом до трусов и снял майку, когда стало припекать. А с другой стороны, уж очень как-то грациозно собирала Инга клубнику. И позы принимала соблазнительные, когда выпрямлялась. Откидывала назад голову. Подставляла солнышку лицо, прикрывая глаза. Левое бедро при этом выделялось, как на обложке зарубежного журнала. Колено было полусогнуто, а нога внизу касалась земли только пальчиками - пяточка была красиво приподнята. Что это, тоже случайность? Естественность поведения молодой женщины, нежащейся под солнышком?..
Ну, хорошо. А почему сам, отёсывая рубанком доску на верстаке, выгибал колесом и без того мощную грудь? Играл мышцами, когда чувствовал, что она смотрит на него с грядки? Себя-то обманывать - незачем!.. Значит, тоже хочет понравиться? Зачем? Какое имеет на это право? Это же, чёрт знает что, если смотреть на вещи трезво!.. У девчонки, может, и в мыслях нет ничего. А просто врождённое женское кокетство. Или естественное желание похвалиться фигурой, сложением. А у старого козла - вон уже что творится в мыслях!..
Целый день был противен себе. Пока не приехали к обеду жена и Ромка. Только тогда наваждение будто исчезло - перестал смотреть на Ингу, как смотрят на чужую и аппетитную женщину. И даже с обидой подумал о сыне: "Вот недоумок-то! Ну, какого рожна ещё надо? Фигура - любая манекенщица позавидует! Сам против неё - обносок. Да и лицо у девочки как лицо - неброское, конечно, но приятное. Умные глазки, ямочки на щеках, и нос аккуратный. Светленькая вся. Другой бы на его месте - ведь и характер ещё золотой! - на 7-м небе был от счастья! А этот, оболтус - другому её подставить хотел..."
Вслух же торжественно и несколько театрально - ну, и натура кобелиная, опять понесло! - произнёс:
- Братцы кролики! У меня есть одна хорошая идея насчёт отпуска... Хочу вынести её на ваше обсуждение. Инга уже согласна, дело - за вами, как говорится...
А из головы - да что же это такое в самом деле!.. - не выходила Инга со своей утренней выходкой.
2
Весь этот день думала о своём свёкре и Инга. Разница заключалась лишь в том, что она давно разглядела в нём мужчину. Правда, первой посмотрела на него такими глазами её мать, приехавшая в прошлом году на свадьбу и обратившая внимание на его бравый вид.
- Вот это мужчина! - похвалила она по-латышски.
Никто ничего не понял и не обратил даже внимания на реплику матери, увидевшей вошедшего в свадебный зал Грачёва. Тот был одет во флотский мундир, с кортиком на боку. Поняла всё только Инга. Мать, родившая 4-х девочек от разных отцов, разбиралась в мужчинах с первого взгляда. Она видела, толковый это будет человек или так, мыльный пузырь с яркими красками. Хотя сама была непутёвой, замужем побывала лишь раз, за отцом Инги, которого оставила через год, влюбившись в другого. А тут стоял перед ней морской офицер, высокий, стройный, от которого веяло таким здоровьем и мощью, что его сын рядом с ним казался хилой и ничтожной козявкой. Назвав Ромку потом "мыльным пузырём", а на свадьбе любуясь его отцом, мать снова проговорила, никого не стесняясь:
- За такого, дочка, я бы вышла, не задумываясь. К тому же, говоришь, у него своя машина, дача? И пенсия позволяет не работать?..
И опять никто ничего не понял - латышей на свадьбе не было. А Инга опять поняла не только слова матери, но и то, что стояло за ними. Мать работала продавцом в киоске на Рижском взморье. Неделю работала, неделю отдыхала. На вине, пиве и бутербродах она неплохо зарабатывала, но... только летом. Зимой, как говорят русские, приходилось класть зубы на полку - торговля шла плохо. Устроиться же на работу в их местечке в магазин было почти невозможно: нужно дать крупную взятку начальнику райпищеторга. И вообще у них все следили, как волки, за любым вакантным местом, чтобы устроиться хотя бы на какую-то, но постоянную работу. Таких мест было мало, а желающих много. Да ещё молодёжь каждый год подрастала. Поэтому мать всегда завидовала тем, кто жил в достатке.
Мать Ромки появилась в зале ресторана в красном длинном платье. И хотя все говорили про неё, что была красавицей, выглядела эта красавица лет на 10 старше мужа. Была полуседой, похожей на золу из печки, которую топят дровами - дрова давно прогорели, краски погасли, осталась одна земля и пепел. Про фигуру и говорить нечего: впалая грудь, тонкие ноги без бёдер - всё, как у Ромки. Только чёрные глаза ещё не погасли и оставались красивыми.
Мать Инги и на эту отреагировала:
- И таким вот, фанеркам, достаётся всё?! А кто трудится, должны жить в нищете?!.
Теперь, когда Ромка перестал с Ингой спать - а если и пытался, то лишь разжигал в ней неудовлетворённое желание, из-за которого она чуть не отдалась Борьке Агееву, которому Ромка пытался её подставить - она и сама, без примера матери, поняла, что такое неустроенная личная жизнь. А окончательное решение пришло к ней, когда красивый мыльный пузырь уже лопнул, и от былой любви к нему не осталось и брызг. Произошло это на квартире у разведёнки Нины Малеевой, с которой сошлась здесь случайно, после стояния в очереди за колготками. Нина была старше на 5 лет, жила с маленьким сыном в квартире одна. Её бывший муж уехал ловить рыбу куда-то аж на Камчатку. Инга нередко забегала к ней, когда возвращалась домой с работы. Зашла и в этот раз, чтобы пожаловаться на Ромкины фокусы: что делать, мол, не мужчина, одна видимость. Выслушав, Нина воскликнула:
- Господи, да они теперь почти все такие! Какие там, в жопе, мужчины?! Одно название только осталось. Почти каждого - нужно угощать. Потом по часу настраивать, гладить. А он - только войдёт в тебя, и готов! Так это ещё хорошо: забеременеть можно. Чтобы семья хоть была. А сколько из них просто - пустышки в брюках! Не слыхала анекдот?.. Ну, тогда слушай: "Я не любовник, - признаётся один бабе, когда та потянула его из-за стола в постель, - я алкоголик!" И таких "дупель-пусто" - скоро больше половины будет. Вечно они не могут, вечно им что-то "мешает". Мужики у нас в городах - вырождаются, поняла? Скоро останутся только в деревнях. Да и то не во всех. Кругом - химия, нет ничего из хороших продуктов. Да ещё жизнь - хуже, чем у собак. Чего же ты хочешь?
- Нормальной жизни хочу. Чтобы у меня был ребёнок, своя квартира. Муж, не пустышка.
- Ну-у, чего захотела! Тебе бы - просто любовника найти, чтобы в неделю... хоть раз. А для нормальной жизни - мужиков теперь нет.
- Зачэм так?.. Как это по-русски... обобщат? У меня - есть свёкор: 49 лет. Посмотрэла бы ты! Мой муж - хотя и молодой - мыльный пузырь против него!
- Так это же - старая гвардия! Только они и могут ещё. А ты затяни его к себе в постель! От молодки, я думаю, не откажется. - Нинка рассмеялась.
- Зачэм так говоришь? Он мне, как отец.
- Ну, тогда меня познакомь с ним.
- У нево есть жена. И вообще он... очен порядочный человэк.
- Но ведь жена, небось, уже старая? - продолжала насмешничать подруга. - Не подмахивает, а? А я ему - устрою такое, век не забудет!
- Нина! Пэрестань.
- Ну ладно, и пошутить уж нельзя. Подумаешь, какая строгая! Это тебя петух ещё не клевал. Не знаешь, пташечка, что на белом свете делается!
- Чего я не знаю? У нас в Латвии - девочэк заказывают мужчины прямо в рэсторане! Женщины у нас - как на Западе: не считаются с прэдрассудками. Не говори, что я ничего не знаю!
Разговор получился грязный, но в душу запал. И каждый раз, когда от желания делалось дурно и хотелось пойти и отдаться Ромкиному товарищу, который пытался ею овладеть, она смотрела на своего свёкра по-новому, вспоминая слова подруги и мысленно прикидывая себя под сожительство с ним. Знала, в Риге такие примеры были. Но не считала возможным это с Грачёвым. Не просить же его об этом! Вот если бы заметил её сам и влюбился, дело другое. Тут она противиться не стала бы. Дело в том, что она уже любила его, а перед подругой лукавила, не желая признаваться. Потому и защищала так Грачёва от её посягательств.
А началась у неё эта любовь несколько месяцев назад. И совсем незаметно - сама не понимала, что происходит...
В спальне Грачёвых висела на стене огромная "энциклопедия", выполненная на листах кальки, склеенных потом в одно панельное полотно. Каждый лист - 100 лет исторической жизни. Слева шли фамилии известных людей России, вошедших в мировую историю, а вправо от этих фамилий тянулись красные линии - от точки рождения человека в данном столетии до года его смерти. Некоторые красные линии начинались в предыдущем столетии и переходили затем в последующее. Ниже листа, заполненного гражданами России, приклеивался лист того же века, заполненный известными гражданами других стран, вошедшими в мировую историю. Всего на стене было 20 столетий нашей эры и 20 столетий до нашей эры. Склеенные по чередованию столетий листы давали наглядную графическую картину о том, кто из великих людей России был современником великих людей того же столетия за рубежом. Так, например, Инга чётко увидела на стене, что когда в России жил Борис Годунов (1551-1605), просуществовавший на свете 54 года, то в Испании его современником был писатель Мигель Сервантес де Сааведра (1547-1616), проживший на свете 69 лет и переживший Годунова на 11 лет. А русский историк Василий Никитич Татищев (1686-1750) был современником немецкого композитора Иогана Себастьяна Баха (1685-1750). Первый прожил 64 года, второй - 65 лет.
Весь этот наглядный титанический труд Грачёв проделал, оказывается, ради своего сына ещё 10 лет назад, и вывесил в комнате Ромки. Хотел, чтобы он смотрел на листы каждый день, и постепенно, без особых усилий, запомнил хотя бы полторы тысячи самых удивительных людей - когда, и с какими современниками из "своих" и "чужих" они жили; что в мире в те годы происходило. Внизу под листами каждого столетия были сделаны, в виде "примечания", записи исторических событий с датами войн, народных восстаний, эпидемий чумы, землетрясений и других катаклизм. История человечества была любимым хобби Грачёва, и он надеялся, что его сын пристрастится к этим полезным знаниям тоже. Хотел видеть в нём человека, понимающего непрерывность развития исторического прогресса, и умеющего восхищаться лучшими людьми мира.
Сам Грачёв, оказалось, знал буквально всё о великих событиях и людях прошедших времен, то есть, обо всём, что было зафиксировано на его листах. Он перечитал по истории десятки удивительных книг, приобрёл все издания из серии "Жизнь замечательных людей", делал выписки из Большой советской энциклопедии и энциклопедии Брокгауза и Эфрона. Но всё это не затронуло вялую душу Ромки, так и не найдя в ней отклика.
Разглядывая впервые "настенную энциклопедию", Инга спросила Грачёва - были как раз одни:
- А сами вы, помните всё это?
- Конечно, - ответил он как о пустяке. И видя её изумление, пояснил: - Ведь сам же всё выписывал, чертил. Потом смотрел столько лет! Сотни книг прочитал...
- Когда же вы успэвали? - опять изумилась она.
- А у меня, когда летал, была масса свободного времени - и в командировках, и на своём аэродроме. Играть в домино - я не любил, а вот читать - это для меня удовольствие! Ну, и пристрастился. Хотел, чтобы и Ромка - вон какую библиотеку для него собрал! А он, к сожалению, пристрастился к другим удовольствиям. Получилось, как и с музыкой: плакал и упирался, когда мать водила его на уроки фортепианной игры. Так и бросил. А тут, - он кивнул на стеллажи с книгами, - редчайшие книги, цены им нет! А ему это - неинтересно.
- А мне интэрэсно, - вырвалось у неё. - Можно я буду подходить к вашим таблицам и книгам?
- Заходи, буду только рад! - Глаза у него неожиданно блеснули. - Ты же у нас своя теперь, чего спрашиваешь!..
- Бэз спроса нельзя, - серьёзно заметила она. И чтобы доставить ему удовольствие, а заодно и себе, напросилась: - А можно мне задавать вам вопросы, если заинтэрэсует что-то? Ну, какой-то выдающийся человэк или событие.
- Чего же, спрашивай. - Глаза свёкра опять тепло вспыхнули. - Если будет время, я охотно...
Так она постепенно выяснила, что в памяти Грачёва хранятся огромные знания. От него она узнала, какой безобразной смертью умерла императрица Екатерина Великая, какой честолюбивой женщиной оказалась дочь разорившегося польского магната Юрия Мнишека Марина Мнишек, исколесившая с донским атаманом Иваном Заруцким весь юг России, выданная яицкими казаками стрельцам и посаженная после казни Заруцкого в 1614 году в русский монастырь, где и закончила свои дни той же осенью. Вся бурная деятельность этой 26-летней красавицы, побывавшей замужем за Лжедмитрием Первым, потом за Вторым, спавшей с Заруцким, пережившей и любовь к первому мужу, и отвращение ко второму, и муки походной военной жизни с Заруцким, была направлена только на одно: захватить власть ещё раз и сесть царицей на русский престол. А ведь и пробыла-то в роли царицы всего одну ночь! Выходит, дело в особом польском честолюбии? Но Марина, сказал Грачёв, была чешкой по отцу. Кроме неё в семье было ещё 7 дочерей. Может быть, причиной, двигавшей её поступками, был страх перед относительной бедностью? Нет, всё-таки честолюбие, считал Грачёв.
Интересные сведения сообщил он и о княгине Екатерине Воронцовой-Дашковой, которая начала свою бурную деятельность в 18 лет. Влюбив в себя, чтобы использовать в государственном перевороте, графа Никиту Панина, который был старше её на 26 лет, она переоделась в форму гвардейского офицера и повела за собой настоящих офицеров на охранников Петра Третьего. И всё это ради возведения на престол умной потаскухи Екатерины Второй, которую девчонка искренно тогда любила и верила в её полезные для России государственные преобразования. Затем необыкновенная любовь к жениху, а потом и мужу генералу Дашкову, с которым не пришлось прожить и трёх лет. Смерть мужа толкнула умную от природы женщину в науку. Результатом этой деятельности стало её назначение Президентом Российской Академии наук. Нигде в мире не было президентов академий из женщин, да и такого служения на благо родины не было тоже. Но коварная императрица забыла услугу своей юной подруги и, видя, что звезда дочери умнейшего князя Романа Илларионовича Воронцова, сенатора и генерал-аншефа, сияет слишком ярко, отстранила её от дел, сослав в родовую глубинку. Биография и судьба этой дивной русской женщины просто завораживала Ингу. Особенно после слов самого Грачёва:
- Её ум, знания и благородство - не с кем сравнить и поныне!
Слушая его рассказы, Инга незаметно влюблялась. Сначала в его светлую память и ум, а потом её потянуло и к его физической мощи. Однако нравственная сила Грачёва была выше и чище её ухищрений влюбить его в себя и сбить с праведного пути. К тому же он был добродушным, спокойным и выглядел по сравнению с вздорным и вспыльчивым Ромкой человеком высокого благородства и бескорыстия - такого не собьёшь. Но от сознания этого её тянуло к нему лишь сильнее. Она обнаруживала в нём всё новые грани, которые делали его в её глазах ещё привлекательнее. Он знал не только прошлое, но следил и за тем, что делалось в современном мире. Интересовался новейшими теориями происхождения Земли, языков. Много рассказывал о Тибете - стране, по его мнению, очень загадочной, как и её религия. Его любознательность притягивал жгучей загадкой и тайнами и знаменитый "Бермудский треугольник". Влекла его к себе и новая теория появления людей на Земле от инопланетных пришельцев.
- В этом что-то есть, есть!.. - говорил он.
А сколько поразительного узнала от него Инга о личной жизни знаменитых русских писателей, художников, композиторов!..
- К сожалению, - произнёс он однажды, - многие из них были алкоголиками. Карл Брюллов, Михаил Глинка и Тарас Шевченко даже дружили на этой почве. А Шевченко и умер, опившись перед женитьбой. Видно хотел, бедолага, напиться в последний раз. Чтобы потом, когда женится, уже не пить. Знал: его друзья Брюллов и Глинка развелись с жёнами из-за своего алкогольного пристрастия. А ему - его невеста сильно понравилась, вот он и боялся повторить их участь.
А Есенин, Блок, Андрей Белый, Твардовский! Тут наши великие идут, пожалуй, впереди всех в этой горькой эстафете.
- Вы говорите мне об этом... спэциально, да? - спросила Инга. - Чтобы я, как и вы, была снисходитэльной к Ромке? Что у него - это болезнь, а не распущенность. Так?
Грачёв промолчал. А чтобы затянувшаяся пауза не унизила его, перевёл разговор на другое:
- Вот тебя, Инга, я вижу, больше привлекают в истории человечества выдающиеся женщины. Ну, это понятно. В таком случае, вероятно, тебе интересно будет узнать и о героинях древних мифов? Там их - целая когорта! Особенно среди греческих богинь, дочерей царей.
- А пример можетэ привэсти? - подзадорила Инга, улыбаясь. Слушать его было удовольствием. Он не придавал значения своей осведомлённости - всё происходило естественно, как бы само собой.