Ночной обход
(повесть)
Начальник городской милиции Днепропетровска решил проводить в Ленинском районе кроме вечерних патрульных дежурств дружинников ещё и милицейские обходы с посещением "злачных" мест, где обитают взятые на особый учёт нарушители общественного порядка. Милиционерам такие обходы не нравились: нервная работа. Встречали их в этих "злачных" местах с раздражением, а порою даже по-хамски, и это отбивало делать работу, после которой часто и уснуть было невозможно, столько всего насмотришься. Но куда, как говорится, денешься? Приказ есть приказ, и его надо исполнять.
Сегодня на такое дежурство попал лейтенант Таранец, и с хода заныл перед начальником отделения милиции:
- Товарищ майор, я уже 3 месяца не бываю дома по вечерам. Обещал жене...
- Сегодня, Володя, заменить тебя мне некем, как-нибудь в другой раз... Зато могу дать тебе в помощники интересного парня из дружинников.
- Чем же он интересен, товарищ майор?
- Студент университетского филфака, много читал, увлекательно рассказывает. Но и любит задавать вопросы "про жизнь". Так что пусть посмотрит вместе с тобой, какая она жизнь. Вернее, какой бывает...
- А что я жене скажу? Обещал в кино с ней сходить, а теперь... Разведётся она со мной.
- Это почему же сразу и разведётся? Слишком красивая и капризная, что ли?
- Да как вам сказать...
- Ну, тогда не разведётся, - улыбнулся майор. - Где она себе другого такого орла найдёт, чтобы взял её с ребёнком?..
Дружинник Таранцу достался интеллигентный, вежливый, в очках, но вызвал у лейтенанта какое-то внутреннее неприятие. С первых же минут начал задавать дурацкие вопросы: "А зачем мы здесь, на собачьем холоде стоим? У нас же квартирный обход". Подумал: "Сразу заныл!.." и отпаял ему грубовато: "Прежде, чем идти по квартирам, нужно выяснить обстановку наружным наблюдением".
- Тебя как звать-то? - спросил Таранец, смягчая разговор.
- Борисом Николаевичем. Голубев, - ответил тот.
- Ишь ты: Ни-ко-ла-евич! С какого же ты года рождения?
- Мне уже 23. Учусь сейчас в аспирантуре, а там все друг друга только по имени и отчеству.
- Ладно, зови и ты меня тогда Владимиром Иванычем. Мне - 27. Ты ужинал?
- Минут 40 назад.
- Вот и хорошо, я тоже поужинал. Ты женат?
- Нет, пока ещё холостяк. Рано жениться, я ещё жизни толком не знаю. - Парень улыбнулся.
- Тогда - идём на обход. Только я сначала жене позвоню. - И позвонил: - Танечка, это я. Майор назначил меня на обход, так что с кино ничего сегодня не получится: заменить меня некем. Приду поздно, ложитесь спать без меня. Всё: целую! - Он повесил трубку. Обернувшись к напарнику, произнёс: - Вот теперь - потопали...
Уже стемнело. Стал падать небольшой снег.
По дороге Таранец спросил:
- А в какой ты аспирантуре?
- На кафедре русской литературы. Через год буду защищать кандидатскую диссертацию.
- И какая же тема?
- Горький как "буревестник" революции. Владимир Иваныч, а почему вы пошли в милицию? Разве ничего другого получше не нашлось для вас?
- Вот именно, не нашлось! Я после армии сразу женился, а специальности - никакой. Но мне пообещали в милиции квартиру. Дали. Теперь отрабатываю: куда денешься? Правда, поступил заочно в индустриальный техникум, учусь...
- А-а, понял! - уныло произнёс Борис.
- Ну, а какая в милиции работа, я тебе сегодня покажу. Своими глазами увидишь "дно человеческое", а не только по пьесе Горького "На дне". Наше сегодняшнее "дно" надо самому у-ви-деть! Тебе это будет полезно как литератору.
- Спасибо.
- Не за что пока.
Некоторое время шли молча. А потом Таранец объявил:
- Значит, так. Начнём с Чечеловки. Там дворничиха живёт, приютила торговку наркотиками, отсидевшую срок.
- Откуда знаете?
- Знаем. Одна задержанная наркоманка на допросе раскололась, дала её адресок. Майор велел проверить, не торгует ли эта стерва опять. Нигде не работает, а чем-то же за квартиру платит!..
- А как это можно выяснить? - поинтересовался аспирант.
- А у самой дворничихи.
- Старухи, что ли?
- Нет, она молодая.
- Думаете, скажет?
Таранец придержал шаг, предложил:
- Давай перейдём на "ты".
- Давай...
К дворничихе Рудокоповой они попали не сразу. Сначала плутали в тёмном дворе, переходившем во дворы и дворики, потом отыскали дом-завалюху N16, нашли на небелёной стене дверь.
- Да это и не дом, наверно, - усомнился аспирант. - Сарай какой-то!
- Сейчас узнаем, - тихо сказал Таранец, включил фонарик и, сильно постучав в дверь кулаком, громко возвестил: - Прошу открыть, милиция!
Аспирант вздрогнул, опасливо огляделся: боялся, повыскакивают сейчас отовсюду жильцы, неудобно как-то. Но никто ниоткуда не вышел, не выглянул. По-прежнему было темно в этом глухом, на задворках, месте, тихо падал снег, не залаяла ни одна собака, не зажглась ни одна лампочка в окне, и Голубеву стало казаться, что уже глухая глубокая ночь. Он посмотрел на часы - 19.25.
Таранец ещё раз постучал в дверь и скользнул фонариком по стене. Тут они оба заметили маленькое окно, и лейтенант громко повторил:
- Откройте, милиция!
Где-то в глубине квартиры вспыхнул свет, и окно на стене чуть зажелтело. Скрипнула дверь внутри, окно зажелтело ярче, и только после этого кто-то завозился за дверью, перед которой они стояли. Звякнул тяжёлый крючок, дверь открылась, и они увидели в проёме молодую, лет 27, женщину в мини-халате. Она безо всякого испуга, а напротив, с каким-то вызовом, заговорила:
- Чего орать-то? Дверь чуть не выломали!
- Милиция! - ответил Таранец.
- Вижу, не слепая! Может, выключишь свой фонарь, что в глаза направляешь?
Голубев, удивлённый красотой дворничихи, рассматривал её. Смуглая, черноволосая, вся какая-то ладная, свежая. Вот так дворничиха! В его воображении она должна была быть толстой, с испитым лицом. А тут красотка...
Таранец, убрав луч, спросил:
- Вы будете гражданка Рудокопова Екатерина Семёновна?
- Ну, я, а что?
- Тогда разрешите войти в дом!
Рудокопова посторонилась. Пропустив их вперёд, тихо, но зло проговорила:
- Входите уж, всё равно от вас, ментов, не отвяжешься!
Войдя в комнату, похожую на узкий длинный коридор, они увидели за столом, освещённом настольной лампой, парня с испуганными глазами. Тот сидел на табурете, одет был второпях - в майку да брюки, босиком. За спиной парня, в тени, виднелась большая двуспальная кровать, на которой посапывала девочка лет трёх в тёмных кудряшках.
- Здравствуйте! - поздоровался Таранец.
- Добрый вечер... - пробормотал парень, поднимаясь.
- Какой же он добрый, - вмешалась хозяйка, - если он с милицией?!
Таранец обернулся к ней:
- А милиция что, не люди?
Дворничиха благоразумно промолчала. Голубев рассматривая комнату, заметил, что на столе стоит выпитая бутылка вина, два пустых стакана, селёдка, картошка. От разглядывания его оторвал обиженный голос:
- Я к вам по поручению начальника отделения!
- Ну ладно тебе, говори, чего пришёл?!
- А вы на меня - не повышайте... Я вам кто, собутыльник, что ли?
- Мент, - спокойно отрезала Рудокопова, и Таранец понял, что она под хмельком: под столом стояла ещё одна пустая бутылка. Он вспылил:
- Ах, так! Вы мне за свои слова ещё ответите! - Он начал расстёгивать планшетку, доставал какие-то листки.
- Подумаешь, испугал! - Вызывающе продолжила Рудокопова. - Да что ты мне сделаешь? Кто ты такой?!
Таранец, весь красный, на неё уже не смотрел, спросил парня:
- Вы хозяин квартиры?
- Ну, он, - вмешалась Рудокопова. - Чего надо? К кому пришёл, к нему или ко мне?
- Фамилия? - продолжал Таранец.
- Зачем вам? - спросил парень как-то растерянно.
- Вы муж Рудокоповой? Ваши документы!..
Хозяйка снова вмешалась:
- Ну, муж, муж, чего заладил. Коля, не обращай на него внимания, я сама...
- Ваш паспорт! - настаивал Таранец, и это не нравилось Голубеву: "Действительно, "мент". Разве так с людьми разговаривают?"
- Зачем вам? - повторил парень. Он явно трусил, говорил тихо, чуть слышно. Был он стройным, красивым, но... чего-то боялся.
- Такой порядок.
Голубев вдруг увидел разительную перемену, происшедшую с Таранцом. Тот повеселел, был чем-то доволен и деловито распоряжался:
- Ну-ка, освободите стол... - Он кивнул на заставленный грязный стол, сам же отодвинул единым жестом стаканы, посуду и положил на освободившееся место планшет. - Дайте на что-то сесть... И - документики, документики!
- А не пошёл бы ты, лейтенант, отсюда, куда подальше! Взъярилась неожиданно хозяйка, оттесняя от Таранца парня и загораживая его собою. Глаза её тёмно и недобро блестели, высоко вздымалась тугая грудь.
Голубев не выдержал, укоризненно произнёс:
- Не надо нападать на женщину, она всё-таки мать! - Он смутился.
Она обернулась и посмотрела на него, раскрасневшаяся, похорошевшая - кто, откуда взялся? А главное, в штатском, модный, интеллигентный какой-то. Растерялась, не найдясь, что сказать: "потом не расхлебаешь с ними".
Сказал Таранец:
- Же-нщи-на! Да она забыла об этом. Видите же сами: ни капли стыда!
- Ну, ты! - повернулась Рудокопова к Таранцу. - Не тебе судить! Зачем пришёл?!
- Это - ваш муж?
- Ну, муж, говорила уже. Дальше что?
- А дальше - документики. Посмотрим, что за муж.
- Ты зачем пришёл, говори! Вот жизнь проклятая!
В её голосе Голубеву почудились слёзы.
- Вы её муж? - обратился Таранец к парню. Тот молчал. - Сожитель, что ли?
Хозяйка уже плакала:
- Ну, не муж, так... зашёл, в гости! Тебе-то что? - Она опять оттёрла парня от Таранца, загораживая его и утешая: - Ты не бойся, Коля, тебе ничего не будет. Не их собачье дело, кто ко мне в гости зашёл. - Она вытерла слёзы. И Голубев понял: эта женщина любила своего Колю, любила, видимо, по-настоящему и готова была крыльями защищать его, не дать в обиду, не называть его фамилию, не впутывать в грязь. А что грязь, она не сомневалась, иначе "менты" не пришли бы. Но он, её Коля, тут не при чём, она возьмёт всё на себя, только бы он не думал о ней плохо, не перестал приходить. Поэтому она, видно, и хорохорилась, чтобы показать ему, этому Коле, что не боится ничего, не виновата ни в чём, и всё будет хорошо.
А всё шло уже не по-хорошему. Таранец произнёс:
- Так и запишем: держит в доме сожителя. - Он придвинул к себе табурет и сел, приготовившись писать. - По какому адресу прописан? Ну-ка, паспорт...
Делать было нечего, парень нехотя прошёл к вешалке, достал из внутреннего кармана пиджака паспорт, передал его участковому.
- Та-ак, провозгласил Таранец, раскрывая паспорт, - Гречаный Николай Остапович... - Кем работаете?
- Слесарем на маслозаводе, - ответил Николай.
Таранец полистал паспорт: - год рождения... прописка... по Ленинградской, 24. Кто у вас там?
- Мать с отцом, - неожиданно громко и зло сказал парень.
- Почему не ночуешь дома?
- Вам какое дело? Где хочу, там и ночую.
- А вы мне не грубите. Я участковый, так что это моё дело, где кто прописан, а где проживает на самом деле. Распиваете тут, понимаешь. Нет, чтобы молока ребёнку купить, она тебя вином поит!
- Молока?! - взвилась опять хозяйка. - А ты знаешь, что этим молоком, какое теперь выпускают, собаку поить вредно? А денежки берут как за молоко! Синее уже, а не белое, ни грамма жира там! Во всём мире, наверное, нет такого молока, даже у негров!
- Ну, вы это... оставьте! - строго сказал Таранец, но без прежней уверенности. - Отвечайте по существу.
- А я что, не по существу? Теперь в магазинах под видом сливок продают то, что раньше молоком считалось. Так эти "сливки" мне не по карману: 50 копеек бутылочка!
- Почему не живёте дома? - повернул Таранец Голову к Гречаному.
- В ссоре мы.
- Кто это и с кем?
- Ну, я. С отцом.
- Ладно, с вами потом, - остановил Таранец парня. - Гражданка Рудокопова, почему вы предоставляете свою квартиру гражданке, - он заглянул в листок, - гражданке Притыке Надежде Максимовне?
- А что же ей, на улице ночевать, как собаке?
- А у вас что же, гостиница, значит?
- Не гостиница у меня, а сочувствие!
- Пожалела, значит?
- Вы, что ли пожалеете?! Имя - Надежда, а живёт без всякой надежды, хуже собаки. Да и у меня собачья будка, а не дом, только что не задувает.
- Работать надо! - хлопнул Таранец ладонью по столу.
- Вы мне тут не стучите, ребёнка разбудите! Не в милиции.
- Извиняюсь.
- Ра-бо-тать. Много у вас заработаешь? Гни спину целый день, а получишь - на жратву не хватит. Не мясо, хамсу едим!
- Другие почему-то живут. А вы - не можете. Вам тысячи подавай! Вот перед вами товарищ Голубев. Не хуже вас, аспирант, а на 100 рублей живёт.
- На 100 так одеваться не будет! - Рудокопова критически осмотрела пальто Голубева, брюки, берет на голове.
Голубев смутился, заливаясь краской, проговорил:
- Я перевожу с английского для трубного института, подрабатываю...
- Вот видите! Подрабатывает! - торжествовала хозяйка. Щёки её разгорелись, тёмные глаза блестели. - Я - тоже прирабатываю. У меня мама портниха, и меня научила. Заболела раком и умерла. Но меня успела научить делать выкройки на любое платье, любую фигуру. И швейная машинка осталась. Если бы не это, разве же я прожила бы на зарплату дворничихи?
- Так ведь он подрабатывает, а не сдаёт свою квартиру разным уголовным элементам.
- И я не сдаю! Я с неё - ни копейки не беру, за так живёт, за моё доброе сердце. Да ещё и прикармливаю её. Она после тюрьмы дохленькая совсем. Устроилась было штукатуром в строительную бригаду, но... не выдержала: нет сил руки поднять. Пришлось уволиться. А снова устроиться - до сих пор вот не может. Ищет, ищет, а специальности-то нет. Ну, как я могу её прогнать. Да она против меня худого слова не скажет! А вы тут о ней... "элемент"!.. Она никогда в жизни больше не пойдёт наркотики продавать. Вот найдёт работу, перейдёт жить в общежитие.
- А она утверждает, что платит вам!
- Кто, Надька? Да врёте вы тут! Всё врёте! Как она может такое? Если я ей и работы своей часть дала, она 30 рублей за это получает. Что же вы считаете, если мы бедные, так у нас и совести нет? Не могла Надька...
- Получается, могла...
- Ну и что, что она вам сказала?
- Сказала, что живёт у вас. Вот начальник и вызывает, чтобы уточнить кое-что.
- Кого вызывает? Куда вызывает?
- Вас, не меня же. В отделение. Хочет выяснить кое-что. А где, кстати, сейчас ваша квартирантка?
- Чего я там не видела?
- Моё дело вручить повестку, а там, как знаете!
- Никуда я не пойду и в повестке не буду расписываться! Ему нужна Надежда, её пусть и зовёт к себе. Я ей передам, как придёт домой.
Таранец обернулся к Голубеву:
- Видите, какая здесь публика? - И снова сцепился с хозяйкой: - Ну, так что, протокол будем составлять или как...
- Что хотите, то и делайте! Мне наплевать.
- Видали? Ладно, составим протокол. - Он достал бланк и принялся писать.
- Какой протокол, о чём протокол? - возмутилась она.
- А вот такой. - Таранец больше не смотрел на неё. - Живёт с сожителем, гражданином Гречаным, предоставляет квартиру и гражданке...
- Его не впутывайте! Он тут не при чём.
- Там разберутся, при чём или не при чём.
В разговор робко вмешался Гречаный:
- Может, мы поженимся скоро...
Голубев увидел, как просияли глаза Екатерины.
- Ты?! - уставился на него Таранец. - Ты собираешься жениться на ней?
Гречаный, потупив взор, молчал. Стало видно, что он моложе женщины года на 2-3.
- Нет, парень, не женишься ты на ней, - констатировал Таранец хладнокровно. - Это она - пошла бы за тебя. А тебе - другое от неё надо, зря она тебя пускает.
Екатерина так и вспыхнула:
- Это не ваше дело, кого мне пускать! - А в голосе - слёзы.
Гречаный произнёс вдруг уверенно:
- Ну ладно, пойду я. - И было видно, что он принял какое-то решение. - А то - милиция, наркоманы!.. Мне это нужно? - Не глядя на подругу, он направился к своему пиджаку на вешалке.
- Коля, да ты что? Они уйдут сейчас!
- Уйдут, придут - зачем мне это? Какая-то продавщица наркотиков.
- Коля, ну я-то при чём, Коль! Я ведь из жалости... Ну, приютила человека, пока место найдёт. Пропадёт ведь она, Коль!
Гречаный молча надевал рубаху, пиджак. Бормотал, пряча свой паспорт:
- Приютила - ты, а я в протокол попал! В милицию ещё вызывать начнут, в кадры на работе, ни к чему мне это.
- Да никуда тебя не вызовут, Коленька! - Губы Рудокоповой дрожали, дрожал голос. Она обернулась к Таранцу: - Товарищ лейтенант, его же не позовут, да? Я сама приду к вашему начальнику, и мы всё выясним. Колю не трогайте. Товарищ лейтенант, миленький, правда же, он тут не при чём?
- Ишь ты, как заговорила! - усмехнулся Таранец. - То ругалась чуть ли не по матушке, а теперь...
- Ой, ну я же извиняюсь, ну простите! Обидно мне стало, что вы по ночам, как будто я какая-то... Коля, Коленька! - метнулась она к Гречаному. - Не уходи, Коля!
Тот двинулся, не оборачиваясь, прямо на Голубева, стоявшего у двери, и не отзывался.
Аспирант, заслоняя собою дверь, грубо сказал:
- Остановись, подонок! Разве так уходят от тех, кто тебя любит?
- А что я ей? - поднял Гречаный на Голубева растерянные глаза. - Вам-то что?
- А ну-ка, обернись! Ну! Посмотри на неё, - скомандовал Голубев. Гречаный подчинился.
По лицу Рудокоповой горошком катились слёзы, зубы стиснуты. Она во все глаза смотрела на Гречаного и молчала, будто прозрела, и уже не хотела простить этого ни ему, ни себе.
- Ну, чего ты? - неуверенно спросил её Гречаный.
- Вот, значит, ты какой, Коля? На самом-то деле!
- Какой? К тебе - милиция, а я - виноват, да?
- Ну, иди, Коля, иди. Только больше не приходи никогда, слышишь - не приходи!
- А как же я тебе долг верну? - Он не смотрел на неё, уставился в пол.
- Какой долг? - Её глаза в удивлении широко распахнулись и темно, прекрасно блестели.
- Ну, брал ведь... то пять, то по трёшкам... Рублей 30 должен.
- Ох, какой же ты дешёвый, Коля! Я и не знала, какой ты дешёвый. Всё посчитал. Да разве же любовь трёшницами возвращают? Да разве же ты вернёшь теперь мне её? - И вдруг закричала: - Иди отсюда! - Закрыла себе ладонью рот и молча, без голоса зарыдала, дёргая головою, как при удушье.
В дверях, когда Гречаный, согнувшись, выходил, Голубев прошептал ему в ухо:
- Вошь!
Проснулась и заплакала девочка. Таранец, положив повестку на стол, миролюбиво спросил:
- А где ваш отец?
- Погиб на войне.
- Ладно, Екатерина Семёновна, мы пошли. Извините...
- Ой, ой, ой!.. - запричитала она, всё ещё пытаясь сдерживать свой плач. А обида уже разгорелась, сыпалась из неё словами: - Я, дурочка, по ночам работала, снег расчищала. За двух дворников ведь работаю. А он ни разу даже не помог, отсыпался.
- Девочка плачет, - напомнил ей Голубев.
- Ну, мы пошли... - сказал Таранец, нахлобучивая фуражку. - В милиции, если что будет не так, заходи ко мне: помогу!
Не оглядываясь, они вышли.
Было темно. Чернели кругом серые кирпичные стены. Небо навалилось глухое, низкое. Жить Голубеву почему-то не хотелось. И он шёл по дворам молча, думая о Таранце недобро: "Чего он к ней привязался! Вот уж истинно "мент"! Нужна была ведь её квартирантка, а её не оказалось на месте. Ну и ушли бы без всего этого..."
- Знаешь, что, - заговорил Таранец, снова переходя на "ты", - давай немного изменим наш маршрут. - И пояснил: - Тут у меня по плану сейчас посетить старую проститутку. Но там тоже картина будет не из радостных. А зайдём-ка мы сначала к одному отсидевшему срок рецидивисту. Правда, сегодня я не собирался к нему, но - для поправки настроения.
- А что он, юморист? - удивился Голубев.
- Нет, что ты! Мрачный тип, злой. Но зато и у нас злость после разговора с ним появится. А то раскисли мы с тобой малость. Для нашей работы - это один вред.
- А на каком основании мы к нему?
- Основание есть. Хоть каждый день можно. Он у нас - поднадзорный.
- Что это значит?
- После отсидки он в течение года должен быть дома после 8 вечера. Сидеть, и никуда. Если нарушит более трёх раз - опять сядет. Он документы подделывал. Умеет вырезать печать - не отличишь от настоящей. Из картошки. А буквы шрифта достаёт из типографии.
- Ну и как он, не нарушает?
- Он же не дурак, чтобы из-за этого сидеть.
- Зачем же тогда проверять?
- Ну, знаешь ли! Всякое бывает... Проверять надо. Да и начальство требует.
- Ясно. Далеко он отсюда?
- А мы - на трамвае. Этот тип ещё тот - культурный, любит театр.
- Гляди ты! - изумился Голубев. - Любит театр, а пойти - не может, надо сидеть дома.
- Он вообще-то инженер.
- Как инженер?
- А вот так. Надоело на зарплату жить, он и связался с преступным миром. А язык подвешен будь здоров! Он тебе любого адвоката переговорит: умный, сволочь!
- Это интересно...
- Вот и я говорю. У него мы враз закалимся. Только в спор его надо втянуть. Без злости - по пустому - он не станет...
- Как думаешь, на меня он клюнет?
- В каком смысле? - не понял Таранец.
- Мною он заинтересуется? Я всё же филолог, аспирант как никак.
- Во, правильно! - обрадовался Таранец. - Интеллигентов он обожает. Особенно актёров. Выпить с ними раньше любил.
- Вот я и попробую зацепить его словом.
- У него есть даже теория: жизнь - тоже театр, и у каждого в ней своя роль.
- Сколько ему лет?
- Сейчас сам всё увидишь. Лет 50, однако. Из них 12 уже отсидел: один раз 4 года, в другой - 8. Вот так.
Квартира, в которой жил поднадзорный Малевич, оказалась общей, и дверь им открыла пожилая женщина, соседка Малевича. Молча взглянула на милицейскую форму Таранца, сухо ответила на его приветствие и так же молча посторонилась, как бы приглашая этим их в дом.
- Как ваш сосед, на месте? - спросил Таранец тихо.
- Инженер-то? На месте, где ж ему ещё быть? Вон их дверь...
- Как он к вам относится? Вы ведь давно уже соседи?
- Давно, лет 15. Правда, одно время его не было, но вернулся, и опять презирает.
- За что? - Таранец удивился.
- Да мы для него не люди, законы чтим, на зарплату живём. Нищие, а две комнаты занимаем! У него - только одна... Ай, да не хочу я об нём! - женщина махнула. - Нужен он вам, идите и спрашивайте его сами. Он своих мыслей не скрывает, скажет, как он относится к нам.
- Ну ладно, извините... - Таранец направился к двери Малевича. Пошёл за ним и Голубев, стесняясь, чувствуя себя виноватым. Хорошо, что хоть на первом этаже и домик двухэтажный особнячок: соседей немного. Ощущая спиной, как женщина смотрит на них, он сутулился.
Дверь отворилась, и на пороге появился плотный мужчина в брюках и майке - выделялось брюшко, сильные белые бицепсы.
- А, милиция, - усмехнулся он, - ну, что же, прошу! - Он хмуро посмотрел на соседку и отвернулся от неё. - Ира, подай, пожалуйста, стулья: гости к нам...
Они вошли в комнату и увидели возле гардероба красивую женщину лет 45-ти. Она стояла в домашнем модном халатике, в шлёпанцах на босу ногу, и всё равно было видно, как она стройна, хорошо сложена. Оставив возню со стопкой простыней, она молча глядела на них. Прикрыла дверцу гардероба.
- Добрый вечер! - произнёс Таранец. Голубев лишь слегка молча поклонился.
- Пусть будет так: добрый! - ответила хозяйка без выражения.
И Голубев остро почувствовал - женщина умна до крайности. Почему он так решил, объяснить не мог: ощущал это инстинктивно.
- Да вы садитесь, садитесь! - прогудел сзади них Малевич. - Телевизор смотрим...
- Мы ненадолго, Борис Аркадьевич, можем и постоять. Дело обычное, так что вы уж не обижайтесь: проверка, - объяснил Таранец свой приход, поглядывая на телевизор. Шла программа "Время", показывали бастующих английских шахтёров.
- Ну, если б только это, вы бы не стали заходить: я же слышал, соседка доложила вам, что я - дома.
- Так-то оно так, - начал оправдываться лейтенант, - но мало ли что... Вы-то дома, так, может, у вас кто, кому не положено, верно ведь? Наше дело проверить, посмотреть.
- Смотрите, пожалуйста... - Малевич, саркастически усмехаясь, поклонился, от двери не отходил, и Голубев понял, надо что-то сказать, иначе он их выставит. Посмотрели? Всего хорошего... "Что делать-то?"
