Сотников Борис Иванович. Тринадцатая заповедь (кинокомедия)

Идут титры:

ТРИНАДЦАТАЯ ЗАПОВЕДЬ

СЦЕНАРИЙ Бориса Сотникова

На экране мы видим кабинет сценариста. Сценарист, кончив печатать на машинке, поднимается, вынимает отпечатанный лист и, усмехаясь, говорит в зрительный зал:

- Ориентировочно - кинокомедия, а вообще-то у-жасная история!

РЕЖИССЁР ....................................

Мы видим режиссёра за монтажным столиком. Волнуясь, передвигая плёнку целыми метрами, он озабоченно говорит зрителям:

- Дело наше - творческое. Боюсь, натворили мы тут дел!

ОПЕРАТОР ....................................

Съёмочная площадка. Прильнув к камере, оператор снимает сцену, в которой фотограф Ломтев в ужасе выскакивает из сарая и падает в корыто с водой.

Оператор перестаёт снимать, поворачивается к нам и, подмигнув, сообщает:

- Мне лично фотографа жалко - всё-таки коллега в какой-то степени. В ролях:

АБИТУРИЕНТКА ВЕРОЧКА - арт. ....................................

Открывается дверь и в столовую комнату, где стоит длинный стол, заканчивающийся буквой "Т", какие ставят в кабинетах директоров, входит миловидная девушка в халатике и с грустью произносит:

- Опять абитуриентка!..

Это Вера, племянница Якова Ивановича Панченко. На глаза ей попадается надпись на стене, сделанная краской над "председательским" стулом: ДУМАЙ!
КАК ЖИТЬ?

Вера криво усмехается.

- Мой дядечка! - саркастически сообщает она, кивая на надпись. - Любитель надписей и древних изречений. - Вздыхает: - Думай, как жить? Ему хорошо, а вот кто хоть раз проваливался, знает, какое чувство проникает в душу. - Неожиданно светло улыбается: - А теперь туда проникло такое!.. Ой, - опускает она ресницы, - закрою глаза, и вижу...

Мы видим улыбающееся лицо симпатичного парня с озорными глазами.

А теперь видим, что он стоит перед тумбочкой, на которой покоится большой глиняный бюст, ещё мокрый от воды. В скульптуре вылеплено окарикатуренное лицо пожилого мужчины. Парень что-то поправляет пальцами на мокрой глине и чуть отходит, любуясь произведением.

Внизу экрана появляется надпись:

АКТЁР ДРАМТЕАТРА СЛАВА ОВЕЧКИН - арт. ....................................

Слава, вновь приступая к поправкам на лице скульптуры, говорит:

- Честное слово, не знаю, почему так выходит: фамилия у меня тихая, а где ни ступлю - либо горит, либо кричат "держите!". - Он оглядывается на дверь, ведущую в спальню родителей, продолжает:

- Мама давно махнула на меня - Насреддин из Бухары! А дядя девушки, с которой я познакомился, ставит на меня в своём дворе волчьи капканы. Ну и тип! - восклицает он, ткнув пальцем в бюст.

- Это я тип?! - схватывается и садится на постель взлохмаченный, проснувшийся мужчина в майке и в длинных, "бухгалтерских" трусах. В нём мы сразу узнаём человека, изображённого в скульптуре.

Внизу экрана появляется надпись:

ЗАВЕДУЮЩИЙ СКЛАДОМ ГОТОВОЙ ПРОДУКЦИИ ЛИКЁРОВОДОЧНОГО ЗАВОДА

ЯКОВ ИВАНОВИЧ ПАНЧЕНКО - арт. ....................................

Сидя на кровати, Панченко прислушивается к лаю собаки во дворе, потом вскакивает и босиком подбегает к раскрытому окну. Разглядывая рыжего лающего пса на цепи и надпись на собачьей будке: "Хто не гавкает, тот не ест!", он кричит прямо в зрительный зал:

- Ну скажите мине, есть справэдлывисть у нашему городе? Даже бюст Сократа на улице этого... Дэмьяна... Бедного укралы! А теперь на мою голову ещё отот артыст? - Панченко высовывается в окно и разглядывает куст роз под соседним окном и большой волчий капкан на земле. Переведя взгляд на своего огромного пса, добавляет: - Та мой Рэвизор, даром шо собака, бэз диплома, а у жизни больше понимает, чем той Славка Овечкин!

Теперь мы видим крупным планом рыжую собачью морду с лихими белыми бровями. Чем-то она напоминает своего хозяина - то же самодовольное и тупое выражение.

- Гав! Гав! Гав! - старается пёс с экрана.

Внизу появляется надпись:

РЕВИЗОР - роль бесплатно исполняет Трезор гражданина Недовольного.

Панченко возле окна, подтянув трусы, восторженно объявляет:

- Имеется жених дэфицитного коэффициенту, от!

В гостиничном номере молодой человек в белой майке и чёрных брюках подходит к отрывному календарю на стене, отрывает листок "2 июля, четверг, 1974" и говорит:

- Второй месяц пошёл...

Отходит к зеркалу и, разглядывая себя, продолжает с одесским акцентом:

- Межьду прочим, если у человека тут, - стучит пальцем себя по лбу, - варит, он найдёт способ красиво жить, будьте уверены.

Внизу на экране появляется надпись:

ЮРА-ПРОФЕССОРЧИК, КОМАНДИРОВОЧНЫЙ ИЗ ОДЕССЫ - арт. ....................................

"Профессорчик", оборачиваясь к нам, говорит:

- На Дерибасовской интеллигентные люди зовут меня "Юра-Профессорчик". В Одессе знают, как называть интересных людей, можете не сомневаться. - Кидает в рот конфетку. - Межьду прочим, Остап Бендер - мой дедушька. Закройте вашу энциклопедию! - кричит он в зрительный зал. - Там этого пока нет. Я говорю - пока, - помахивает он ладонью.

В столовую врывается бурная, лихо одетая жена Якова Ивановича, Мария Павловна.

- Нет, погодите! - кричит она в зрительный зал.

Внизу появляется надпись:

МАРИЯ ПАВЛОВНА ПАНЧЕНКО, СЛАБАЯ ЖЕНЩИНА - арт. ....................................

Мария Павловна с вызовом продолжает:

- Да, я слабая женщина. - Швыряет на стол сумочку. - Так скажите мне, - поправляет она кончиками пальцев свою причёску, - кроткой женщине можно теперь поступить в институт без? Ну, хотя бы без двоюродного блата? Я уже не говорю о родном. Молчите?

- Молчу! - говорит огромный шофёр Кошкин, вылезая из кабины грузовика и захлопывая дверцу. - Моё дело шофёрское: привезти, отвезти, - рассматривает он вокзал, железнодорожные пути, вагоны, виднеющиеся вдали.

Внизу на экране появляется надпись:

ШОФЁР КОШКИН - арт. ....................................

Кошкин поворачивается к нам, продолжает:

- Об остальном пусть думает начальство, ему за умственное расстройство платят. А я считаю: мужику щас без образования легче. Открутил смену, подвёз там кого, и 200 рэ обеспечено. Без инфарктов.

- Верно, Ваня. Работа у начальства - слеза с уксусом, - жалуется у себя во дворе прораб Кульков, закрывая капот "Москвича". Вытирает руки, прислушиваясь к работе мотора. Подрагивает капот.

Внизу экрана появляется надпись:

СОСЕД ПАНЧЕНКО, ПРОРАБ КУЛЬКОВ - арт. ....................................

- Опять же дома, - жалуется нам Кульков, - живём по сценарию Екатерин-Ванны.

Дверь в доме Кулькова распахивается, на крыльцо вылетает ведьмой с горячей шипящей сковородой в огне тёща Кулькова - выплёскивает со скороды горящее масло.

Кульков, показывая на тёщу пальцем, продолжает:

- 20 лет у меня тёщей работает.

Тёща скрывается в доме, а Кульков вздыхает:

- Режиссёром, конечно, жена.

И опять резко распахивается в доме дверь. На крыльце возникает грозная жена Кулькова, кричит:

- Никола-а-ай! Где трёшка, что лежала на буфете?

- Откуда ж я знаю, Лёленька! - заплетаясь, лепечет Кульков и распахивает дверцу "Москвича". - Посмотри где получше...

- Ну ладно, про-РАБ несчастный, я посмотрю! - многозначительно обещает жена Кулькова и скрывается в доме.

Кульков, торопливо перепрятывая трёшницу из кармана в кепку, трагически произносит:

- Ну, и куда от такой жизни зовёт внутренний голос? Правильно, - показывает он рукой в направлении города, - туда! - Он садится в кабину, снимая с тормоза машину, продолжает: - Потому, я - тоже человек. - Направляет машину к воротам. - Хотя и мужчина. Которых, кстати, надо беречь, - вспоминает Кульков и, выезжая на улицу, заканчивает: - Как сказано в энциклопедии, человек - это хамо-запиенс!

На улице, прибавив скорости, Кульков объявляет:

- Попросил Кошкина встретить на вокзале знакомых с Кавказа: сообщили, нужен грузовик. Что у них там?! - пожимает он плечами.

Из открытых дверей багажного вагона выходят с гробом на плечах и спускаются по деревянному настилу два молодых грузина.

Внизу экрана появляется надпись:

ВАНО И РЕВАЗ - арт. ....................................

Парни, приседая от тяжести гроба, но с бодрой и дружной отмашкой шествуют мимо изумлённого милиционера, выходят на перрон, направляются вниз, к привокзальной площади.

На площади их встречает Кошкин, показывает рукой на свой грузовик - дескать, туда.

Уставшие от тяжести парни допускают возле машины неловкое движение, и гроб с их плеч грубо падает прямо на асфальт. Кошкин от сочувствия вздрагивает и с изумлением смотрит сначала на крышку гроба, на которой мелом сделана идиотская надпись "Нэ кантават!", а потом на отставшее дно гроба и щель, из которой золотисто выглядывают бока мандаринов.

- Ну и ну! - восклицает Кошкин. - Кажется, вы - ребята весёлые!

- Лично я - человек невесёлый, - заявляет тучный фотограф Ломтев, выходя на балкон из своей квартиры на пятом этаже. - Даже грустный.

Внизу на экране появляется надпись:

БРОДЯЧИЙ ФОТОГРАФ ЛОМТЕВ - арт. ....................................

- И вообще к этой истории я отношения не имею, - заканчивает Ломтев хмуро. - У меня своя линия.

Идут остальные титры: художник картины, композитор, директор и т.д.

Городская окраина. Только что взошло солнце.

Частные дома, заборы, сады. Всюду щебечут птицы.

А вот и дом-усадьба Якова Ивановича Панченко с эмалевой табличкой на углу дома: "Ул.Демьяна Бедного, д.N16".

В белой майке и белых парусиновых брюках, похожих издалека на кальсоны, Яков Иванович стоит возле собачьей будки и мирно беседует со своим псом, преданно глядящим ему в лицо.

- Шо, Рэвизор, нэ опохмэлявся? Давление как? У норме? А в меня от барахлит, мотор барахлит, - похлопывает Панченко себя ладонью по сердцу. - Пора на минэральную пэрэходыть. - Он отходит от собачьей будки к шлангу под яблоней, берёт шланг в руки, открывает вентиль и пьёт. Напившись, начинает поливать сад.

С тротуара, идущего вдоль штакетника Якова Ивановича, Панченко выглядит довольно пикантно: задумчивая поза с опущенной головой, опущенная к бедру рука, струйка, падающая на комли яблони. Всё это видит и по-своему оценивает идущая по тротуару пожилая женщина - стыдливо отворачивается и, прикрыв лицо сумочкой, быстро семенит, чтобы скорее пройти "неприличное место".

Панченко замечает действия женщины, досадливо плюёт:

- Нэ жись - кавээн! До себя в сад нельзя увийты: усе весёлые та находчивые!

Яков Иванович швыряет от обиды шланг на землю и направляется к деревянной, раскрытой настежь уборной в глубине сада.

На внутренней, раскрытой стороне двери, сделан карман, из которого выглядывает книжка с заголовком "Уголовный кодекс". Ниже кармана приклеен лист бумаги с надписью: "Изучай, сидя временно, шоб не сидеть постоянно!"

Панченко входит в уборную и закрывает за собой дверь. С этой стороны на двери приклеен большой плакат с изображением городской стройки.

Изображённая на плакате стройка превращается в живую - башенные краны начинают поворачиваться, люди - задвигались. Всюду штабели досок, кирпича. Снуют рабочие. Натужно воют моторами самосвалы. Жаркое солнце, пыль.

Один из самосвалов въезжает на рабочую площадку, где строится жилой дом.

В кабине самосвала крутит баранку мрачный шофёр с гримасами бывшего уголовника. Неподалёку от рабочего вагончика шофёр тормозит, закуривает сигарету и, облокотясь на дверцу, смотрит на вагончик - кого-то ждёт.

На крыльце дома появляется Мария Павловна, громко зовёт:

- Яша, хватит созидать, завтрак готов!

Теперь мы видим Якова Ивановича, поливающего цветы. Он закрывает воду, опускает шланг на землю и направляется к дому.

В столовой, там, где стол превращается в букву "Т" на председательском месте, стоит сковорода с жареной картошкой, лежит сыр, шпроты. Стоит рюмка и полбутылки коньяку.

Панченко входит в столовую уже одетым в свой парусиновый костюм, обозревает стол, потирает руки и первым делом наполняет рюмку. После этого он важно садится на своё "председательское место" под надписью на стене и накалывает вилкой шпротину. Выпивает из рюмки, морщится и сообщает: - Фу! Клопами отдаёт, как в того пэсимиста! Плохо дело.

Закусывая и не глядя на вошедшую жену, он сурово вопрошает:

- Вытуриентка спит?

- Так рано же ещё, Яша! - присаживается Мария Павловна за стол.

- З вахты надо раньше вэртаться, от! Опять из тем артыстом дэжурила до пэтухов?

Дверь вагончика распахивается, из неё выходит прораб Кульков с нарядом в руке. Он направляется к ожидающему его шофёру.

- Значит, так, - говорит он, подходя, - валяй сначала к моему соседу, Панченко. Разгрузишься, и сделаешь потом две ходки сюда. А после завезёшь 500 штук к Чупракову - за городом дачу строит, знаешь?

- А может, сразу? - спрашивает шофёр из кабины.

- А тут что, будут стоять? - возмущается Кульков.

И возмущается Мария Павловна:

- А ты не дежурил со мной? Молодость же...

- Молодость - то в неё, - перестаёт Панченко есть. - А серым веществом, - стучит себя по лбу, - хто должен, Сократ? Так его вже нет.

- Яша, я шевелю веществом, я понимаю, но...

- Нэ опровэргай! Своих детишков нету, так хоть за моей племянницей доглядай. Юбку, понимаете, до аппендицита вже довэлы! Ревизор и той морду отворачивает - стесняется.

- Ты не справедлив к девочке, Яша.

Панченко долго и мрачно смотрит на жену, словно изучает её.

- А ну скажи мине, справедливисть есть? А у чём она заключается? От. Молчишь? Слухай тогда но сюда. Усе знают, - наливает он в рюмку, - дураков - много. Умных... - выпивает он из рюмки, - тоже много.

- Может, мне ещё в соревнование включиться? - злится на Кулькова шофёр.

- Надо будет, включишься! И на собрании выступишь, - кричит Кульков, - обязуюсь, призываю, и так далее.

- Это ещё зачем? - выкатывает глаза шофёр.

- Затем! На передовиков не обращают внимания: работает, не работает - всё равно работает. А у тебя на роже написано: левая ходка!

Шофёр неожиданно обижается:

- А для кого я их сотворяю, себе, что ли?!

- Что?! - взрывается Кульков. - А кто за это "бабки" получает? Может, ты в пользу государства стараешься? Может, напишем тебе на борту: "Призываю работать по субботам бесплатно!"?

- Как же быть, Яша? - спрашивает Мария Павловна.

- Пока выдвигають поровну, - мрачно отвечает Панченко, закусывая картошкой и не глядя на жену. - От этой дэмократии и уся плутанына. Нэ разберёшь, дэ умный, а дэ дурак. У дурака даже докумэнты лучше, шоб нэ зачах, шоб кадровик у нёму нэ сумливався. А надо как?

- Начальник, ты шо, чокнулся сёдни? - орёт шофёр. - Ну, не так выступил, а ты сразу в протокол!

- Ну, и я не так, - парирует Кульков, - у тебя на роже и другое написано.

- Чё ещё там? - настораживается шофёр.

- Гипертония с прожилками. Когда пьёшь, закусывай!

- А ты мне меню не утверждай, начальничек. - Шофёр с обидой рассматривает лицо прораба. - Может, у других интереснее написано, и печать, как на сургуче, есть.

- Выдвыгать надо нэ по докумэнтах - по голове! - объясняет Панченко жене свою теорию. - Понимаешь всемирное течение жизни - руководи государством. Не понимаешь - баней. Соображаешь у торговле - твоё место у министэрстве. У тебя хвилософия у голове - ты дипломат!

- Яшенька, так тебе же тогда...

- В умного человека каждая надпись должна своё значение иметь. Умный должен извлекать из жизни заповэди. Как говорыли старые рымляне: "Мы едим, шобы жить, а съедаем, шобы нэ моглы жить наши врагы!". Ну, мине пора на государственную службу, - смотрит Панченко на часы. - У другой раз доскажу, хто и кем закусует, - встаёт он из-за стола.

- Ну ладно! - суёт Кульков шофёру наряд. - Посовещались на высшем уровне, и хватит. Будем считать, договаривающиеся стороны обменялись конструктивными предложениями!

- Чё, какими предложениями?

- Насчёт закуски. Ладно, трогай. Беседа прошла в сердечной обстановке. А газеты покупай для чтения. Конструктивно - значит, без мата, понял?

Шофёр даёт газ и с грохотом отъезжает. А Кульков направляется к лежащим возле штабелей кирпича рабочим - там идёт вялый банчок.

- Иван Фёдорыч, - обращается Кульков к молодому рабочему,- прояви сознательность, уложи хоть кирпичик! Кто же будет строить, если вы будете прохлаждаться?

- Не могу, прораб, мне укол сделали от холеры.

- Вася! - бросается Кульков к перекуривающему слесарю возле остановившегося крана. - Родной, ударь молоточком, ведь кран же стои`т! Для чего же тебя сюда вызвали, "рабочий класс"?

- Заплатишь аккордно, ударю, - зевает слесарь.

- Где же я тебе их возьму? - чуть не плачет Кульков.

- Моё какое дело? - лениво отвечает парень.

На площадке появляется главный инженер. Увидев Кулькова, начинает орать на него:

- Почему простаиваете? Почему кран не работает?!

- А вы их спросите, не меня! - огрызается Кульков. - Щас ведь какой рабочий пошёл? Перед ним на колени надо.

Оба они - и прораб, и главный - становятся перед рабочими на колени. Главный инженер говорит:

- Ребятушки, братцы, не погубите: надо!

В номер гостиницы входит "Профессорчик" с бутылкой коньяку.

За столом сидят Вано и Реваз. Перед ними три пустых стакана, закуска. "Профессорчик" подходит к столу и наливает из открытой бутылки в стаканы. Спрашивает:

- Ну, как я, быстро? О, вы уже и закусочку сообразили?

- Врёшь, брат, - говорит Кульков, сидя за столиком в вагончике и рассматривая в зеркальце свой нос, - жизнь свою печать ещё не поставила: закусываем!

Все трое в номере уже закусывают - стаканы пусты. "Профессорчик" курит. Как бы продолжая прерванный разговор, произносит:

- Ну ладно, соседи, познакомились, а теперь по-честному: что вы умеете?

- Покажим? - смотрит Реваз на Вано.

- Давай! - весело откликается Вано.

Оба вскакивают, выходят на середину номера и, став рядышком, начинают в темпе хороших конферансье:

- Раньши этот вэточка, - выхватывает Вано из внутреннего кармана пиджака засушенную веточку мимозы, - тыперь гербарий - стоил рубль па-старому, да?

Реваз выхватывает из нагрудного карманчика круглый металлический рубль - показывает его, держа двумя пальцами:

- Тэпэрь - па-новому, нет?

Вано выкрикивает в зрительный зал:

- Жит можьна!

Реваз, выпучив глаза, вторит:

- Каму нам благадарит?

Вано, прижимая ладонь к сердцу:

- Вам, дарагие! Ви любитэ сваих женщин, ми - ваши дэньги.

Реваз, обольстительно улыбаясь:

- И женщин тожи.

Вано, указывая куда-то пальцем вдаль:

- Там...

Мы видим полутёмный сарай и знакомый нам гроб на верстаке. И Слышим азартный голос Вано:

- ... в грабу у Кулькова в сарае - не тётушка Дарико, нэт!

Его сменяет обиженный голос Реваза:

- В нём лежит наша жизн, видэли би ми её в бэлих тапочках!

А теперь мы видим Вано в номере, он поясняет:

- Ми так возим тыпэрь мандарини!

Оба парня возвращаются на свои места.

- Вы мне нравитесь, - улыбается "Профессорчик", - молодцы! Только ведь много на своих мандаринах - хоть и сохранили вы их до июля! - не заработаете.

- Сколка сможим, - скромно говорит Реваз.

- А хотите заработать по-настоящему? - спрашивает "Профессорчик", оценивающе разглядывая парней.

- Канэчна! - отвечает Вано.

- Кто аткажится? - добавляет Реваз.

"Профессорчик" серьёзнеет:

- Могу вас взять на работу.

- Какая работа? - спрашивает Реваз.

- Что за работа? - интересуется Вано.

- Не всё сразу, - загадочно ухмыляется "Профессорчик", видя, что парни клюнули. - Главный мой принцип - доверие, - сообщает он. - Доверие начальника, его родственников. Потом 10 минут работы, и...

- Ничего не понял! - восклицает Вано.

- Сейчас поймёте, - приглашает "Профессорчик" парней жестом к себе поближе. Те склоняются к нему.

Комната племянницы Панченко, Веры. Вера лежит на кровати, гладит котёнка. Она только что проснулась и счастлива от своей молодости, красоты. В раскрытое окно вливается свежий утренний воздух - колышет занавеску. Доносится щебет птиц.

Дверь в комнату Веры раскрывается, входит Мария Павловна.

- Вставай, Верочка. Яков Иванович уже на государственную службу удалился, сердится на тебя.

- Чем же это я не угодила государственному деятелю?

- Готовишься поступать в образование, а вместо книжек - на вахте со Славой!

- Что же мне, целыми сутками наукой мозги компостировать?

Вера встаёт с постели, набрасывает на себя халатик.

Мария Павловна вздыхает:

- Дал указание: чтоб не пускать на улицу. Верочка, я не против любви. Слава, безусловно, может... взволновать. И проникнуть. Но Юра... У него же связи, папа - морской генерал! А лучшее приданое для девушки сейчас - диплом. И потому я скажу тебе, как одна греческая мать: с ним! - тычет Мария Павловна пальцем в портрет Славы на столике Веры. - Или - на нём! - указывает она перстом в далёкое пространство.

Нам кланяется "Профессорчик", вошедший в кабинет директора универмага Бершадского. В руках у него большая сумка.

- Ефим Яковлевич, к вам можьно? - спрашивает он.

Директор отрывается от бумаг за своим столом, рассматривает "Профессорчика" в тёмном сатиновом халате рабочего и говорит:

- По-моему, ты уже здесь. Чего тебе?

- А вы меня на цепь, вместе с вашим Ревизором! - говорит Вера Марии Павловне. - И считаете это - "культурной революцией"! Руководить ею будет дядечка, у него и заповеди есть.

- Заповеди - не только у дяди! - обижается Мария Павловна. - А ничего, живут ведь... другие.

- Ну хорошо, хорошо, буду читать целый день, только оставьте меня в покое!

- Вот и умничка, вот и ладно! - улыбается Мария Павловна. - Пойдём завтракать, чтобы жить. А вечером... Юра придёт, узнаем, что он выведал в институте.

- Вот, достал для тёти Сони, - открывает "Профессорчик" сумку и показывает Бершадскому мандарины.

- Закрой! - зловеще шепчет Бершадский, взглядывая на дверь. - Ты что, забыл, где я живу? Тоже мне, Христос с Дерибасовской!

- Так тётя Соня ж любит фрукту!

Бершадский добродушно возмущается:

- Я уже что, похож на тётю Соню, нас можно уже спутать?

- Ефим Яковлевич! - подхватывает игру "Профессорчик". - В Одессе на пляже вы уже не сойдёте за известного миру Аполлоненко. Но здесь, если вас причесать у Гинзбурга, вы ещё - ого-го! А тётя Соня, - щёлкает "Профессорчик" языком, - уже не то, ей нужна фрукта!

- Отвези ей домой, - смеётся польщённый директор. - Пусть перерабатывает витамины, на другое она уже не годится, разве что фаршировать рыбу. Сколько с меня? - достаёт он бумажник.

- Что-о?! - театрально протестует "Профессорчик". - Ефим Яковлевич, ви меня таки оскорбляете: свои люди! Для вас я, как тот шахтёр из Горловки, достану из-под земли любой дефицит. Но шёб Юра взял хоть копейку - извините меня! - закатывает он глаза и, весь изобиженный, направляется к двери, чтобы уйти.

Кульков в своём вагончике снимает телефонную трубку, набирает номер.

- Слухаю! - раздаётся в трубке.

- Як-Ваныч? - оживляется Кульков. - Приветствую: Николай. Созидаешь?

Склад готовой продукции ликёроводочного завода. Всюду ящики с бутылками, огромные бутыли в плетёнках, рабочий столик возле полуподвального окна, устроенный опять же в виде буквы "Т". За столиком, окружённый накладными, сидит на "председательском месте" с телефонной трубкой в руке Панченко. Над его головой приклеена к стене бумажка с надписью "Соблюдай закон и себя!". Панченко, поглядывая в раскрытые двери склада на грузчиков, автомашины во дворе, радостно спрашивает:

- Шо, говоришь, вже отправил? От спасибо! Молодэц, говорю! Мине кырпыч - во как: погреб решил облагородыть!

- Слушай, Як-Ваныч, срочно надо две канистры спирту! Ко мне базарные грузины приехали. Ага! Девочек обещали, как ты просил, и номер в гостинице обеспечат. Они там уже устроились, а товар у меня.

- Молодэц, Коля! Фалю. Когда устрэтимся на высшем уровне? А, пойнял, пойнял. Я тебе вэчером такые картинкы покажу! - Панченко достаёт из стола пачку "открыток" из продукции фотографа Ломтева, разглядывая обнажённых "красавиц", давится от смеха: - Такые пейзажи, я тебе доложу, пальчики оближешь! Шо? Та не, на базаре купыл. Одын чудак продавал. Хорошо, сукин кот, делает!..

Городской базар, так называемая "Барахолка". В сторонке от спекулянток, торгующих универмаговскими туфлями и кофточками, стоит тучный Ломтев с переносной витриной с цветными карточками. Рядом с ним стоит фотоаппарат на треноге. В руках у Ломтева пачка "открыток", он задевает прохожих:

- Не желаете? - И показывает веером своих красоток.

Кто усмехается и идёт дальше. Кто хмурится. А Ломтев пускается в философию:

- Я что, не спекулянт какой-то, - смотрит он в сторону спекулянток, - картинки продаю. Могу сфотографировать, если желаете. Дело невинное, можно сказать, а житья, - взгляд в сторону проходящего вдалеке милиционера, - нет.

- Не желаете? - предлагает он прохожему в брюках, с короткой причёской. "Тот" оборачивается и... оказывается женщиной. Фотограф стыдливо прячет свою продукцию.

- А з выду такой, - сообщает Панченко, - и нэ подумаешь: многодетный отец симэйства! Так шо за хлопцы твои грузыны?

Сарай во дворе Кулькова.

На верстаке лежит, уже знакомый нам, раскрытый гроб. Возле него с мешками в руках Вано и Реваз - наполняют мешки мандаринами.

- Слушай, Вано, - говорит Реваз, - а этот Юра - не трепач?

- Зачэм так говоришь? - растопыривает Вано в кавказском жесте пятерню. - Ти сам был в его номере - люкс! А сколко дэнег, видал? У нас гробов не хватит, чтоби так зарабативат!

- Ладно, - соглашается Реваз. - Для Кулькова надо пригласит двух девчонок. Обещал?

- Не беспокойся, будут. Третья катэгория им падайдёт?

- Нет, надо хотя би вторую - неудобно! Мандарини Юре отнёс?

- Отнёс.

- Юра, подожди! - останавливает Бершадский "Профессорчика". - Скажи там Соне, что сегодня я задержусь: важное совещание. Ты ж меня понимаешь, надеюсь? - Директор прячет в карман свой бумажник и расплывается в заговорщицкой улыбке.

- Таки да! - горячо восклицает "Профессорчик". - Совещание в узком кругу? - кивает он на дверь, из-за которой доносится стук печатной машинки. - С такими ножками я б совещался на вашем месте всю жизнь!

- Всю жизнь совещаться, Юра, нельзя: иногда таки надо работать!

"Профессорчик" весело подмигивает директору и выходит в директорский "предбанник". Здесь он с видом знатока оглядывает фигуристую черноволосую секретаря-машинистку, кладёт перед ней на столик два больших мандарина, тоже подмигивает и выходит прямо в торговый зал универмага на втором этаже. Всюду покупатели, многотысячный гул голосов, продавцы за прилавками.

За спиной "Профессорчика" остаётся табличка: "Директор".

Мария Павловна перекручивает на мясорубке говядину и прислушивается к голосу Веры, доносящемуся из другой комнаты, как из универмага.

- Идиотизм жизни привёл к тому, что люди перестали ощущать в себе личность. Беззаконие, взяточничество, воровство достигли таких размеров, что полностью подорвали веру в какую бы то ни было справедливость. Так, например, произвол губернатора-самодура Урванцева в Смоленской губернии привёл к тому... привёл к тому, что...

Звонит телефон. Мария Павловна вытирает руки, подходит к телефону и снимает трубку.

- Слушаю, - говорит она.

Из трубки доносится бодрый голос Панченко:

- Муся, слухай меня унимательно. Кырпыч доставылы?

- Ага.

- Так, усё идёт по намеченному плану. Часиков у 12 Кошкын завезёт две канистры спырту. Шоб прийняла у аккурате! Пойняла?

- Поняла, приму.

- Шо там изобретает вытуриентка?

- Зубрит, Яшенька, аж сюда слышно: в азарте экстаза!

Мы видим самодовольное лицо Панченко. Он говорит в трубку:

- В азарте? Это правыльно, нэхай зубрит: учение - свет, да вот учёных - тьма. Га-га-га! Заповедь! - поднимает он палец. - Усё.

Лестничная площадка на втором этаже. Перед дверью N43 стоит "Профессорчик" с сумкой в руке и жмёт на кнопку звонка. Он уже не в рабочем халате, а в отличном сером костюме.

Огромная квартира Бершадских. В комнатах дорогая мебель, ковры, хрусталь, люстры. Толстая пожилая Софья Марковна слышит звонок и, медленно переставляя отёкшие водянистые ноги, направляется в коридор. Сначала она припадает к "глазку" и рассматривает, кто пришёл. Потом отодвигает один засов, другой, снимает цепочку и открывает дверь.

- А, Юра! - радостно восклицает она. - Опять что-то принёс? Заходи.

"Профессорчик" входит, ждёт, пока хозяйка закроет засовы и потом идёт с ней в гостиную. Здесь он ставит свою сумку на кресло, докладывает:

- Тётя Соня, принимайте фрукту для пищеварения!

Софья Марковна засовывает в сумку руку, достаёт пару мандаринов и, просияв, подносит их к носу, нюхает.

- Ой, какая прелесть! Мандарины в июле! Где ты уже их достал, Юрчик?

- В гробу, тётя Соня! - шутит "Профессорчик".

- Ой, ви таки шутник, Юра: всегда шутите. - Софья Марковна вдруг опасливо прислушивается к шагам на площадке.

- От кого ви так запираетесь, тётя Соня? Ви уже боитесь, что вас украдут? - продолжает шутить "Профессорчик", подделываясь под выговор Софьи Марковны.

- Меня, Юра, нет, это будет невигодно: кормить старую больную женщину. Кому я нужна? Я не нужна даже Ефиму, я знаю. Но в доме есть ценные вещи.

Приёмная директора универмага. Бершадский сидит возле машинистки и диктует ей какой-то список, поглаживая под столом её колено:

- Получено: ковров дагестанских - 10.

- Ефим Яковлевич, 15, - поправляет директора машинистка, - я сама видела в накладной.

- 10, Риточка, де-сять! - непререкаемым тоном произносит Бершадский. - Так и печатай этими вот красивыми пальчиками. 5 ковриков, деточка, товарищ Марочкин заслал нам для выполнения левого плана. Колечко на пальчик хочешь иметь?

Машинистка согласно кивает.

- Всегда надо иметь чего-нибудь жёлтенького на чёрный день жизни.

Лицо машинистки всё время пунцовеет - уж больно высоко поднялась ласкающая длань директора, но продолжает печатать.

- Жёлтые вещи, тётя Соня, надо уже держать у знакомых, - советует "Профессорчик", - разглядывая квартиру. - Вдруг ОБХСС!

- Ой, Юра, ви опять шутите, вам легко шутить, - вздыхает Софья Марковна. - А нам только ОБХССа и не хватало! Боюсь, что жёлтых вещей сразу убавится. У нас Додик ещё не встал на ноги - учится в Москве. Ви бы его видели! Это такой умный, такой красивый мальчик! Мы каждый месяц посылаем ему 150 на расходы.

- А как ваши ноги, - подхватывает "Профессорчик", - помогло лекарство, которое я достал?

- Спасибо, Юрчик, в них правды нет, садитесь, - присаживается Софья Марковна возле стола. - Ви таки интеллигентный молодой человек, хотя и работаете простым рабочим в универмаге. Но Ефим вас не забудет, он уже что-нибудь для вас сделает! Помогло. Конечно же, помогло. Но в футбол играть ещё рано. Хотя и в ящик рано тоже. А когда-то випрыгивала к своему Ефиму в окно!..

Из окна дома Панченко выпрыгивает в сад Вера. И сразу же размеренно начинает лаять пёс возле своей будки: гав! гав! гав!

- Тише ты! - шепчет Вера, разглядывая надпись на будке. - Докладчик проклятый!

Пёс оскорблено умолкает, поворачивается к девушке хвостом и делает вид, что рассматривает соседний двор.

Слава стоит возле окна и рассматривает из своей квартиры на девятом этаже городскую панораму. Дома никого нет, кроме бабушки, которая сидит в кресле и что-то вяжет на спицах.

Звонит телефон. Слава отрывается от окна и подходит к телефону.

- Слушаю, - говорит он, сняв трубку.

В трубке раздаётся мелодичный голосок Веры:

- Славик, ты? Привет. Всё в порядке, жду на пляже.

- А контакт проверила? А то не сработает, - отвечает Слава.

Бабушка вздрагивает, спицы в её руках останавливаются, она вопросительно смотрит на Славу.

- Да, - радостно отвечает Вера из будки телефона-автомата. - Я там на 2 часа наплела.

- Хорошо, выхожу! - кладёт Слава трубку.

Бабушка в страхе спрашивает:

- Опять что-нибудь взорвётся?

- Нет, бабуля, - смеётся Слава, - всё пока в мирных целях. Ну, я побежал!

- Тебе же к трём на репетицию! Это же "Горе от ума"! - вскакивает бабушка, стуча себе в лоб пальцем.

- Успею и на горе! - отвечает Слава на ходу. - А пока нельзя опаздывать на счастье!

Двор ликёроводочного завода. Всюду тара. Грузовики. Плетёнки. Ящики с бутылками. Ходят грузчики в синих спецовках.

Из дверей склада выходит Панченко с верзилой-шофёром Кошкиным. Панченко в соломенной шляпе, парусиновом костюме. Он деловито осведомляется на ходу:

- Инкассацию у наших точках провёл?

- Не, сегодня вечером, - отвечает Кошкин.

- Деньги - лично мне, потому шо деньги - это усё! И шоб отчётность мине у полном порядке, пойнял!

- Знаю ваш социализм, - лыбится Кошкин. - Главное - отчёт! Ну и цитаты у вас! Даже у кобеля.

- Правильно, Кошкын! И ещё есть: ревизор - нэ собака, любыть узять на лапу. А есть в тебя, - показывает Панченко пальцем в небо, - своя лапа, не страшен и папа! Рымский. Га-га-га!

- Вам бы директором мясокомбината, - завидует Кошкин.

- Не, бэри выше, - не соглашается Панченко, разглядывая во дворе плакат с надписью: "Храни свои излишки на сберегательной книжке". - Я хвилософию уважаю, мине б той Ватикан или ещё какое Монако. Иде дураков много.

На троллейбусной остановке стоит "Профессорчик".

Показывается троллейбус, подъезжает. Дверцы распахиваются, "Профессорчик" входит в троллейбус, идёт к кассе и тут замечает на сиденье Веру.

- Какая встреча на корабле! - обрадовано вопит "Профессорчик". - Верочка, куда держит курс наш теплоход?

- Да вот, на пляж собралась.

- Можно к вам в кильватер?

- Пожалуйста, - смеётся Вера.

Мария Павловна подходит к двери Веры и подозрительно прислушивается. Тихо. Смотрит на большие настенные часы - уже 11. Снова прислушивается.

- Ве-ра! Ты там компостируешь или опять спишь?

За дверью молчание.

- Ну и глупо! Скоро Кошкин прибежит, ты будешь нужна.

Вера и "Профессорчик" уже на пляже. Вера стоит в купальнике, а одессит в трусах. О чём-то разговаривают.

На пляже появляется Слава. Замечает Веру и направляется к ней.

- Доброе утро! - подходит он.

Вера протягивает ему руку, говорит:

- Знакомьтесь, мальчики. Это - Юра: весёлый человек из Одессы. Слава: человек опасный, дядя ставит на него капканы.

Парни знакомятся, оценивающе друг друга рассматривают. А Вера начинает вдруг хохотать.

- Мальчики, вы только посмотрите! - показывает она на стоящего спиной к ним толстяка в трусах и рубахе, с треногой и аппаратом в руках. На голых волосатых ногах фотографа вытатуировано сверху вниз по икрам:

Прочтя надпись на ногах, начинают смеяться и парни.

- Вот это реклама! - восклицает Слава.

- Клянусь здоровьем тёти Сони, этот уставший труженик - из Одессы! - подхватывает "Профессорчик".

Фотограф Ломтев трогается с места, подходит к парню с девушкой, загорающим на солнце, флегматично спрашивает:

- Сфотографироваться не желаете?

Парень отрицательно качает головой.

- А чё, сделаю в цвете, - не отходит Ломтев. Кивает на девушку: - Может, будет радость твоя пожизненная.

Довод не подействовал, Ломтев бредёт дальше, приглядываясь к отдыхающим.

Вера неожиданно предлагает парням:

- Мальчики, а давайте сфотографируемся, а?

- С удовольствием, - немедленно соглашается Слава.

- У этого бродячего чудака? Нет уж, увольте, - поспешно отказывается "Профессорчик".

- Юра, ведь это ваш земляк, а вы не хотите! - настаивает Вера.

- Это? Мой земляк?! - изумляется "Профессорчик". - Кто вам сказал, что у меня могут быть такие земляки? Ноги - да, выросли в Одессе, а за остальное я не ручаюсь.

Мария Павловна в грозной позе стоит перед дверью Веры. Изрекает:

- Вера, открой!

Молчание.

- Вера!!

Пытаясь открыть дверь, Мария Павловна дёргает за ручку.

А теперь мы в комнате Веры. На стуле установлен переносной магнитофон. Он включён - горит зелёный "глазок". От магнитофона к дверной ручке протянут шпагат. Дверь дёргается от усилий Марии Павловны, и дёргается шпагат, стаскивая с полочки полукилограммовую гирьку, нависшую над клавишей "пуск". Как только гирька свалится с дощечки и упадёт на клавишу, магнитофон заработает.

Мария Павловна уже в совершенном бешенстве. Она яростно дёргает дверь и кричит:

- Вера! Я кому говорю, открой!

За дверью раздаётся звук падающей на клавишу гирьки, а за ним голос Веры:

- Ну что, что, сколько можно мешать?

Лицо Марии Павловны на секунду проясняется:

- Верочка, я не мешаю, я по делу. Дядя просил...

- Я за-ни-маюсь! Идиотизм жизни привёл к тому, что люди перестали ощущать в себе личность. Беззаконие, взяточничество...

Мария Павловна пытается перебить:

- Я это уже слыхала!

- ... воровство достигли таких размеров...

- Да! - спохватывается Мария Павловна. - Ты купила дяде безразмерные носки?

- ... что полностью подорвали веру в какую бы то ни было справедливость.

- А у чём она заключается? - Мария Павловна в эту секунду становится похожей на Панченко.

- Так, например, произвол губернатора-самодура Урванцева в Смоленской губернии привёл к тому... привёл к тому, что... люди сходили с ума, спивались. А губернатор...

- Ну ладно, - машет Мария Павловна, - я расскажу дяде.

- ... идиот по призванию! - раздаётся за дверью.

Мария Павловна от изумления застывает на месте.

- Как ты можешь?! Да, он вспыльчив, но...

- ... оскотинившись окончательно, думал только о своих барышах и любовницах, - несётся бойко из-за двери.

- Ве-ра!

- ... до простого народа ему дела нет, и потому он цинично заявляет: что хочу, то и делаю...

Мария Павловна свирепеет:

- Он же хозяин в доме!

- ... мне плевать!

- Ты с ума сошла! Я напишу маме!

- Ни жалобы крестьян, ни общественное мнение...

- Вера, сейчас же открой!

- ... не могли сломить...

- А я сломаю! - орёт Мария Павловна диким голосом и с разгона высаживает дверь плечом.

По инерции Мария Павловна летит дальше и падает на пол. В изумлении, не имеющем границ, она смотрит на крутящиеся бобины магнитофона и слушает голос Веры:

- ... ибо, как говорят, только дурак может ломиться в открытые двери.

Мария Павловна тупо смотрит на колышущуюся белую занавесь на окне.

Глядя на белые треугольные паруса скользящих по реке лодок, Вера, Слава и "Профессорчик" лежат на песке и загорают.

- Ну что, мальчики, искупаемся? - предлагает Вера. Она вскакивает и бежит к речке. За нею устремляется "Профессорчик", задев ногою свой пиджак. Из пиджака что-то выскальзывает на песок.

Слава, тоже вскочивший, замечает, что из пиджака "Профессорчика" что-то выпало и присаживается. Он видит на песке два паспорта. Машинально берёт их в руки и раскрывает. И там, и тут фотокарточки "Профессорчика", но фамилии в паспортах разные. В одном написано: Ветров Михаил Григорьевич, а в другом - Левитин Юрий Давидович.

Обалдевший от такого открытия, Слава засовывает паспорта на место - во внутренний карман пиджака, и глубоко задумывается. Бежать к речке, чтобы искупаться, ему уже не хочется, и он остаётся, где был.

А Вера и "Профессорчик" уже возле самой воды. Перед тем, как нырять, Вера со смехом говорит:

- Интересно, как там моя тётечка?

Мария Павловна поднимается с пола, прихрамывая, направляется к магнитофону, который голосом Веры продолжает:

- ... народ, наученный горьким опытом...

Мария Павловна нажимает на клавишу "стоп", и магнитофон умолкает. Посмотрев на него, как на личного врага, и подняв с пола гирю, разглядывая её, Мария Павловна многообещающе произносит:

- Ну ладно же, устрою и я день открытых дверей! Встретим покупателя, как говорят продавцы, полновесной гирей! Заповедь! - потрясает она гирей.

Во дворе склада Панченко продолжает свой разговор с Кошкиным.

- Есть одно дело, Кошкын. Завезёшь до меня две канистры спырту. Подгони щас до дверей свою ракету, а я вынесу канистры.

- Доставлю вмиг! - бодро откликается Кошкин и направляется к своему грузовику. Панченко идёт к дверям склада.

В это время во двор пробегает мимо сонного охранника мальчик лет 13-ти - он явно от кого-то убегает. Заметив во дворе груду пустых ящиков, прячется за них.

В воротах появляется милиционер. Он говорит охраннику:

- Мальчишка сюда забежал. Витрину разбил, стервец!

- У меня муха без путёвки не пролетит! - нахально заявляет охранник, окончательно просыпаясь.

Милиционер подозрительно смотрит на него, спрашивает:

- А ты сам, часом, не под мухой?

- Я - при исполнении. На производстве нахожусь!

- Ликёроводочном, - подтверждает милиционер, оглядывая двор. Машет на охранника рукой, словно отгоняя водочный дух, и входит.

Панченко передаёт Кошкину в кабину одну канистру с этикеткой: "Ликёроводочный завод", вторую. И тут оба замечают милиционера. Им кажется, что он пристально смотрит на них. Кошкин со страху даёт газ и мчит к проходной.

Панченко в испуге закрывает дверь склада, запирая замок, бормочет:

- Нэ здогадается! Повезёт, дурак, прямо до меня!

Кошкин выхватывает у охранника путевой лист и, поглядывая на идущего к воротам милиционера, торопит: -

Открывай, служба! Я, кажется, в прокуратуру опаздываю.

Удивлённый охранник открывает ворота пошире, а Кошкин, разглядывая за воротами милицейский мотоцикл с коляской, покрывается потом и выезжает.

Панченко, глядя ему вслед, шепчет:

- З дуракамы хорошо только дерьмо уместе кушать: нэ пожадничаешь! Заповедь!

Милиционер выходит из ворот и садится на мотоцикл, который он оставлял возле стены.

Выбежавший из ворот Яков Иванович видит уже тот момент, когда милиционер мчится по дороге. Далеко впереди виден кузов грузовика Кошкина.

Хлопнув себя руками по ляжкам, Панченко поправляет на голове соломенную шляпу и устремляется к троллейбусной остановке.

Теперь замечает милиционера и Кошкин, высунувшийся из кабины. Он смотрит назад и решает, что милиционер на мотоцикле преследует его.

Нарушая правила уличного движения, Кошкин мчит на красный свет на перекрёстке, сворачивает на повороте, не сбавляя скорости и пугая шарахающихся пешеходов.

Теперь Кошкин несётся по длинной и прямой, как стрела, улице и всё выглядывает из кабины. Милиционер на мотоцикле далеко уже позади, он всё отстаёт, отстаёт и, наконец, исчезает.

На пляже "Профессорчик", Слава и Вера лежат на песке - загорают. "Профессорчик" лениво обращается к Славе:

- Так значит, искусство принадлежит народу? А сколько за искусство принадлежит вам?

- Искусство требует жертв, - улыбается Слава.

- Жертвы будут! - загадочно говорит "Профессорчик".

- Надеюсь, что да, - многозначительно обещает и Слава.

Возле дома Панченко с грохотом останавливается грузовик. Из кабины выскакивает Кошкин, открывает калитку, орёт:

- Марь-Палковна-а!

На крыльце дома появляется Мария Павловна.

- Убери своего Передовика! - продолжает орать Кошкин, показывая на лающего пса.

- Какой он тебе передовик? - обижается Мария Павловна, загоняя собаку в будку.

- А кто же он? - читает Кошкин надпись на будке. - Уже, наверное, в счёт 76-го гавкает.

Кошкин возвращается к кабине, достаёт оттуда обе канистры и, пыхтя и отдуваясь, несёт их по тропинке к дому.

Троллейбусная остановка.

Подкатывает троллейбус, из него первым выскакивает Панченко в соломенной шляпе, замечает в глубине улицы какого-то мотоциклиста и в страхе устремляется вперёд, сворачивает на родную улицу Демьяна Бедного.

Недалеко от своего дома он останавливается, переводит дух и только тогда видит, что стоит перед постаментом, на котором красовался когда-то бюст Сократа. Теперь же на постаменте осталась лишь медная табличка: "Сократ. Древнегреческий философ. 5 век до н.э."

- Безобразие! - изрекает Панченко и даже сплёвывает. - Куда смотрит горсовэт, трэтий год бэз Сократа живём!

- Вёдра есть? - хрипит Кошкин на кухне.

- Вот, - показывает Мария Павловна.

Кошкин ставит канистры на пол, хватает вёдра с водой и, выбежав на крыльцо, выплёскивает воду на лающего кобеля, его миску. Убегает в дом.

Пёс отряхивается, задумчиво смотрит на воду в миске, делает несколько ленивых лаканий.

А в кухне орудует Кошкин. Одно ведро уже наполнено спиртом, заканчивает наливать из канистры в другое. Наполнено и это, а спирт ещё есть. Кошкин замечает на столе кастрюлю и чайник, наливает и в них. Наливает в пустой - сначала заглянул - рукомойник на стене. А в канистре всё ещё булькает. Кошкин выбегает из кухни в столовую, замечает там графин с водой, воду выливает в кадушку фикуса и наполняет графин спиртом. Больше лить некуда, но и спирта уже нет - в канистре не булькает. Шутка, 40 литров перелил, вспотел даже лоб.

Отерев лоб платком, Панченко мчится дальше.

Вот и родная калитка. А вдалеке удаляется борт автомашины.

Панченко врывается в свою усадьбу, замечает на ходу мокрого кобеля, полную миску воды перед ним, иронизирует:

- Шо, Ревизор, ты усё минэральную, мотор бэрэжёшь? - и бежит в дом.

Водя, как конь, боками, хватаясь за сердце, Панченко вопрошает вышедшую из кухни жену:

- Кошкын был?

- Только уехал.

Обмахиваясь соломенной шляпой, Панченко проходит в столовую и замечает на столе графин и стакан. Бросив шляпу на диван, расстегнув пиджак, Яков Иванович наливает себе полный стакан спирту и, приготовив блаженное лицо, делает глоток.

Поперхнувшись, выпучив от изумления глаза, он бежит в кухню, хватает кружку и зачерпывает из ведра. И - ещё один, обжигающий душу, глоток.

Зверем посмотрев на жену, не в силах промолвить ни слова, Яков Иванович кружит по кухне, хватая ртом воздух, как рыба на печке. Из глаз его катятся слёзы.

Но вот на эти глаза ему попадается рукомойник. Дрожащими ладонями Яков Иванович приподнимает сосок, набирает пригоршню спирту и... выхлёбывает ещё раз, рухнув на колени. Перед лицом его теперь тазик с мыльной водой и жёлтым окурком. У обессилевшего, растерзанного Якова Ивановича борется отвращение с желанием хлебнуть из тазика. Отвращение побеждает, и Яков Иванович, готовый уже лакнуть, вскакивает на ноги и, вспомнив про воду в собачьей миске, пулей мчится на улицу.

Да, вот она миска с желанной и чистой водой. Возле миски, равнодушный ко всему, широко зевает Ревизор. Яков Иванович отпихивает его, ложится на живот и... припадает к миске, лакая по-собачьи. Ах, как вкусна эта водичка! Даже Ревизор соблазняется и начинает лакать тоже.

Напившись, Яков Иванович садится и, всматриваясь в рыжую серьёзную морду своего пса, трагически изрекает:

- От типэрь и я знаю, шо нэ Кошкын, а собака - друг человека. З людьмы пей минэральную, будешь жизнь иметь натуральную. Заповедь! - тычет он пальцем в небо и всхлипывает.

Вера на пляже уже одета в дорогу, обращается к парням:

- Ну, мальчики, мне пора. Славик, ты меня проводишь?

Слава смотрит на часы, колеблется.

- Верочка, мне к трём на репетицию.

- Ах, вот как! - надувает губы Вера. - А вы, Юра, надеюсь, никуда не торопитесь? Или у вас тоже работа?

- К вашим услугам! - щёлкает "Профессорчик" каблуками. - Желание дамы - закон для одессита.

Слава задевает "Профессорчика":

- Вы, вероятно, очень хорошо изучили законы?

"Профессорчик", посерьёзнев, смотрит на Славу, словно пытается что-то понять, потом поворачивается к Вере:

- Я здесь в длительной командировке. Проворачиваю для своей фирмы дефицитные изделия.

- Что же это за изделия, если не секрет? - делает Вера вид, что моментально заинтересовывается, и потому уже "не видит" Славу.

- Оборудование для красивой жизни, - смеётся "Профессорчик".

- Вы хотите сказать, что вы - инженер? - задаёт Слава "коварный" вопрос.

- А вы хотите сказать, что красивая жизнь только у инженеров? - парирует "Профессорчик". И уже к Вере: - Готовлю вашему дяде сюрприз.

- Сюрприз для этого районного философа уже готов, - замечает Слава. - В гипсовой отливке.

- Счастливой репетиции! - кланяется Вера Славе и берёт "Профессорчика" под руку. Тот оборачивается на ходу и замечает через плечо:

- Смотрите, чтобы вам за ваши штучки не надели браслеты на ручки!

Глядя "Профессорчику" в спину, Слава тихо произносит:

- Посмотрим, кому вперёд!

Вечер.

В доме Панченко горит огонь. Через окно видно, что у Якова Ивановича собрались гости - "Профессорчик", Вано и Реваз, Кульков. На столе бутылки, закуска - веселье идёт полным ходом.

Панченко, сидящий на председательском месте, говорит:

- От ты, Юра, сказал мине, шо той артыст готовить мине пакость. А шо он могит? Шо с него будет иметь тая ж Вэрочка? Босоножкы у рассрочку? Ну, нет! Хочешь у жизни иметь излишки, выбирай жениха нэ по диплому, а по сбэрэгательной кныжке! Га-га-га! Заповедь! - тычет он указательным пальцем в потолок.

- У нас в Одессе таких топят в море, - презрительно отвечает "Профессорчик", прожёвывая куриную ножку. - Перекрывают кислород, шёб не дышал нашим... чистым... воздухом.

- Втопым и мы! - мрачно обещает Панченко. - Верно, Коля? - смотрит он на Кулькова, сидящего к нему ближе всех.

- Так у нас же, - глотает Кульков, - моря нет. Вот, - показывает он на селёдочницу, - только селёдка.

- Селёдка - это снабжение! - упрямо держится за какую-то свою мысль сильно захмелевший хозяин. - Правыльное и своеврэменное снабжение у нашему дели рэшает усё! Я снабжаю точкы, то есть ларькы, той... водкой - целое морэ! - и слежу за отчётностью. У нашому дели шо главное?

- Отчёт! - говорит Кошкин, ворочая баранку. Его машина подъезжает к синему ларьку с вывеской "Киоск N34". Горпищеторг", что стоит на окраине города. Грузовик останавливается, гаснут фары.

Мощная продавщица лет 35-ти мастерит двум покупателям по большому кульку, сыплет туда горсточку вермишели. А третий, подвыпивший, протягивает деньги без очереди и говорит:

- Дуся, у меня без сдачи: дай за 3.62, чтоб жизнь шла в темноте веселее!

Продавщица, сооружая кулёк, отвечает подвыпившему:

- Твоя жизнь - до семи, а щас сколько?

- Да чё ты, Дусенька! - обижается пьяный. - Без сдачи же, говорю. "Кукурузничка" помянуть.

Кошкин выходит из машины, стоя с жёлтым портфелем в руке, наблюдает.

Первые два покупателя, держа перед собой торжественно по кульку, уходят в темноту, и продавщица заворачивает буяну в кулёк бутылку водки горлышком вниз. Сверху, вокруг донышка бутылки, подсыпает вермишели, передаёт страждущему.

- Спасибо, Дуська! - орёт тот. - Мы тя по гроб жисти не забудем! И его тоже! - тычет он пальцем в тёмное небо, вспоминая, должно быть, бога и его заместителей.

Кошкин направляется за ларёк, чтобы войти туда через дверь.

Гости за столом Панченко уже изрядно окосели, разделились на группки. Яков Иванович слушает Кулькова, который ему что-то пьяно лопочет, показывая руками. А Вано и Реваз слушают "Профессорчика", который негромко инструктирует их:

- Операцию начнём в 11 утра. Будете ждать за углом. Когда появится, действуйте, как я учил. Главное - решительность! Не струсите?

- За кого прынымаешь? - обижается Реваз.

- Приветик, Дусик! - появляется Кошкин в ларьке. - Как жизнь?

- А, Кошкин, - отвечает Дуся приветливо, - добрый вечер! Жизнь - вытекает. Торгуем помаленьку.

- Левую?

- Продала. А ты что, опять с "инкассацией"?

- Ага. Приказ - закон для угнетённого! - смеётся Кошкин.

- Пол-ящика осталось. - Продавщица выскакивает на улицу, закрывает снаружи свой магазин ставней и возвращается.

- Тогда гони монету! - говорит Кошкин, открывая портфель. - А жизнь всё-таки хороша. - Он начинает насвистывать мелодию "Как хорошо в стране советской жить!".

- А жены не боишься? - игриво усмехается Дуся.

Кошкин щиплет её за дородный бок, бахвалится:

- А чё её бояться? Наше дело - шофёрское: где машина сломалась, там и заночевал. Отчётность приготовила?

- Приготовила. Только свой процент я вычла сама, - говорит Дуся, выкладывая из ящика стола пачку денег и накладные. - Так и скажи своему Панченко. Уж больно долго от него приходится ждать!

Кошкин берёт деньги, начинает считать.

- Ты куда сейчас? - спрашивает его Дуся.

- Конец месяца, - продолжает Кошкин считать деньги. - Объеду другие точки. Давай отчётность!

- Да перед тобой же! И накладные, и липовая ведомость.

Кошкин прячет деньги и документы в портфель, прощается:

- Жди после 12-ти!

Панченко вдруг обижается на Кулькова:

- Шо, разноголасия? Разногласий у нашему дели быть нэ должно! Разногласия, сосед, это тюрма! А шо такое тюрма?

К ним подходит с рюмкой в руке "Профессорчик", подхватывает:

- Тюрьма, уважаемые коллеги, это низкие дивиденды, хотя и при бесплатном питании.

Вставляет своё слово и Кульков:

- Зато там жилищная проблема решена.

Все смеются, довольны. Панченко куражится:

- Считаю, повэстка нашего плэнума исчерпана, можно прыглашать дам. Га-га-га!

Во дворе раздаётся лай Ревизора. Панченко оставляет гостей и выходит из комнаты.

За забором стоит грузовик Кошкина. Сам Кошкин появляется в калитке с портфелем в руке и идёт к Якову Ивановичу, поглаживающему своего любимого пса.

- Трудная, Ревизор, в тебя служба: отдохни, брат. Это ж - Кошкын, мой мынистр без портхвэля!

- С портфелем! - показывает Кошкин на портфель.

Ревизор вдруг презрительно гавкает пару раз и отворачивается к надписи на будке.

- Ладно, Ревизор, - отходит Панченко от кобеля, - побэседуем у другой раз: дела! Течение жизни. - Вместе с Кошкиным он уходит в дом.

Яков Иванович ведёт Кошкина в кухню, на ходу говорит:

- Угощать нэ буду, ты - человек за рулём, так шо звыняй и читай свой журнал. Дивидэнды прывёз?

- Здесь! - похлопывает Кошкин по портфелю и передаёт его Панченко. - Можете не проверять.

- Садись! - приказывает Панченко, открывая портфель. - Собаке довэряй, а людей - провэряй. Заповедь! - резюмирует он, поднимая палец, и достаёт из портфеля ведомость и деньги.

В это время снова раздаётся лай Ревизора.

Мы видим, как в калитку входит Слава и крадётся через сад к окну Веры. На него гавкает Ревизор.

На крыльце появляется Панченко. Он замечает крадущегося по саду Славу и начинает сам красться за ним.

- А, попался! - хватает Панченко парня за шиворот. - Шо, - узнаёт он Славу, - закончился спэктакль? На вахту прыйшов, кандидат?

- Почему кандидат? - изумляется Слава.

- Интэресуисся, шо такое кандидат? - торжествует Панченко. - Кандидат - это человек, мечтающий получить себе через бумажку обеспеченную жизнь.

- Обеспеченную? Тогда вы, Яков Иванович, - академик!

- Ну й шо? Щас усех интэрэсует только личный успех. - Панченко замечает, что юноша смеётся над ним, и зло добавляет: - Шо ты мине из себя той... Райкина строишь?

- Мне необходимо поговорить с Верой, - становится Слава серьёзным.

- А меня это нэ интэрэсует. Слухай, Овэчкин, сколько ты зарабатуешь? 120 рэ? - Панченко нахально оглядывает парня с головы до ног.

- Да, примерно. А что?

- Значить, на банкэты тебя той... нэ зовуть? Слухай, а на шо тебе тогда Вэрочка? Шо ты из ней на свои 100 рэ будешь делать?

- Этот вопрос вас не касается. Пустите, пожалуйста.

Слава пытается освободиться, но рука Панченко крепка, как у Геракла.

- Послушайте, вы позовёте Верочку или мне самому?!

- Нэ позову. Гляди-но сюды, у окно! - подталкивает Панченко Славу к окну и прикрикивает на пса: - Нэ мишай, Рэвизор, в нас идэологические той... разногласия!

- Вы бы пса ещё прокурором назвали! - укоризненно говорит Слава.

- А шо, он собака в миня честный, - не понимает иронии Панченко.

- Честный? А кто у меня вчера колбасу ел?

- Шо?! - счастливо изумляется Панченко. - Берёт на лапу?!

- Вы пустите меня или нет?!

За освещённым окном видны гости и "Профессорчик", что-то рассказывающий Вере на ухо. Слава видит, что Вера смеётся, стало быть, счастлива, и у него каменеет лицо.

- От, окно у прыроду. Усё видал? - спрашивает Панченко, не обращая внимания на муки парня.

- Усё, - отвечает Слава.

- Та ты меня нэ искажай, а скажи лучше, шо ты там собираешься на меня писать?

- Куда писать? - изумляется Слава.

- Нэ опровэргай, Овэчкин! А то я из тебя сашлык изделаю! Тоже мине Мэтрэвели найшолся! Запомни: жизинь - это трагикомэдия. Одни заказуют, другие - платят. Хто платит, тот вже не смеётся, га-га!

К окну подходит Вера, вглядывается в темноту.

- Дорогу сюда забудь, пойнял! - орёт Панченко.

Слава, наконец, вырывается и, обретя свободу, говорит:

- Прощайте, комик!

- Бувай, трагик! Друг познаётся у еде, а враг - на суде. Заповедь! Га-га-га!

Вера узнаёт за окном Славу, понимает, что Панченко его прогнал и морщится, готовая заплакать. К ней подходит "Профессорчик".

- Я вижю на вашем лице хмурую погоду. Что с вами, Верочка?

- Так, грустно что-то, - отвечает Вера.

Панченко смотрит, как удаляется всё дальше Овечкин, оглядывается на лающего пса и, вспомнив о "взятке", подбегает к будке.

- От шо, Ревизор: уходи со двора. - Снимает с кобеля ошейник. - Знимаю тебя той... з роботы. Увольняю за... колбасу! - Пинает пса. - Вон со двора!

- Ничего, завтра будет весёлый день, можете не сомневаться! - говорит Вере "Профессорчик".

Утро следующего дня. Идут люди, троллейбусы.

Возле калитки, поскуливая, сидит изгнанный из дому Ревизор - тоскливо поглядывает на прохожих.

Калитка открывается - выходит Вера. Она садится перед собакой на корточки и вешает ей на шею табличку. Поднимается и уходит. Мы читаем на груди собаки: "Ищу работу!"

Из калитки выходит Панченко. Замечает своего хмурого пса, в изумлении читает надпись и тут же, оглядываясь по сторонам, начинает юлить:

- Шо, бастуешь, морда? Позоришь. Делаешь из меня той... капиталиста? - Берёт пса за ошейник, открывает калитку и тянет за собой, приговаривая: - Йдём домой, восстановлю тебя у прежней должности! А то ты мине ещё голодовку объявишь. От жизинь, усе учёные!

К остановке подкатывает троллейбус. Из него выскакивает "Профессорчик". Он какой-то взъерошенный, быстро сворачивает за угол.

Лестничные марши. "Профессорчик" взбегает на второй этаж.

Знакомая нам площадка, дверь Бершадских. "Профессорчик" нажимает на кнопку звонка.

С кресла поднимается Софья Марковна. Медленно волоча ноги, она идёт из комнаты в коридор. Звонок всё звенит и звенит. Софья Марковна торопливо прикладывается к "глазку". Узнав "Профессорчика", она открывает засов, снимает цепочку, поворачивает барашек английского замка и открывает дверь, впуская запыхавшегося парня. Тот буквально врывается в коридор, лицо у него испуганное.

- Юра, что уже с вами? - спрашивает Софья Марковна.

- Тётя Соня, это не со мной.

- Так с кем же?

- С вами.

- Что уже такое?

На постаменте, где был раньше Сократ, установлен большой гипсовый бюст, изображающий Якова Ивановича Панченко в окарикатуренном виде.

Вокруг постамента собрались прохожие, смеются.

От этой толпы отделяется интеллигентный седой старик в чёрном костюме, с белой бородой. Он идёт по улице Демьяна Бедного в сторону дома Панченко.

- Дядя Фима велел сказать, шоб ви сейчас же унесли всё до тёти Фиры! - объясняет "Профессорчик".

Софья Марковна бледнеет, хватается за сердце.

- Юрчик, ви таки можете сказать, что уже происходит?

- Через час у вас на хате будет ОБХСС! - орёт "Профессорчик" и направляется к выходу, чтобы уйти.

- Ой, Юрочка, помогите же мне, куда ви?!

- Тётя Соня, мне ещё надо предупредить дядю Арона.

- Что, и к нему тоже? А как же я? Разве я одна всё унесу?

- Шубы, ковры и всякую хурду оставьте! - командует "Профессорчик". - У вас таки приличный саквояж есть?

- Есть.

- Сложите туда золото, деньги, брильянты и уходите! Бистро!

Вот и знакомая нам калитка. Старик нагибается, кладёт возле калитки какую-то бумажку и открывает вход. Под лай Ревизора он идёт по тропинке к дому.

На крыльце появляется Панченко, загоняет пса в будку, идёт к старику.

- Профессор Добронравов! - представляется тот, приподнимая шляпу. - Это я вам звонил на работу? Вы будете дядя Веры Уфимцевой?

- Так точно, товарищ прохвэсор! Только что прыехал, как вы просили. От.

- Очень приятно, - ещё раз кланяется старик. - Сами понимаете, по телефону я вам всего не мог... Я относительно поступления вашей племянницы в наш институт. У меня был Юра. Знаете такого?

- А, - расплывается Панченко в угодливой улыбке. - Как же, как же, знаю. Проходьтэ...

- Не могли бы мы с вами тэт а тэт? - профессор оглядывается по сторонам.

- Ой, Юрчик, Юрочка, ой! - хватается Софья Марковна за свою седую голову. - Мне уже плохо.

- Ну, я побежал, тётя Соня! Поторопитесь!

"Профессорчик" убегает, а Софья Марковна неожиданно лёгкой прытью бросается к комоду, открывает потайные ящички, вынимает оттуда пачки денег, кольца, серьги, ожерелье, кидает всё это на пол. Вдруг вспоминает, что не закрыла дверь, и бросается в коридор. Там она задвигает засов и мчится назад. Достаёт из-под кровати саквояж.

- Шо? - не понимает профессора Панченко.

- Я говорю, наедине, с глазу на глаз, - поясняет интеллигентный старик. - Здесь э... не совсем удобно и э... эта собака...

- А, так проходьтэ до хаты! - показывает Панченко рукой и провожает старика к дому. Возле собачьей будки топает ногой: - Рэвизор, на место!

- Что?! - вздрагивает старик. - Какой ревизор, где?!

- Та не, нэ бойтэсь, это собаку так зовут. Хотел "Прокурором", но имеються сигналы... - улыбается Панченко.

- А, - успокаивается старик, - образования не хватило? Образование - вещь теперь дорогая.

- Намёк пойнял! - немедленно реагирует Панченко.

- Ваша племянница дома? - интересуется старик, войдя в дом.

- У магазин послал. Скоро зъявыться.

Из подъезда дома выходит с тяжёлым саквояжем в руке Софья Марковна. Озирается. Никого нет, светлый день, все на работе.

Софья Марковна сворачивает за угол и выходит из двора.

За ней наблюдают два капитана в милицейской форме - мы узнаём в них Вано и Реваза. Они тоже озираются.

Неподалёку от них стоит чёрная "Волга" с работающим мотором. На шофёрском сиденье сидит "Профессорчик" - его тоже трудно узнать: приклеены усики, на глазах большие тёмные очки, на голове парик.

"Капитаны", выждав, когда Софья Марковна остаётся на улице одна, быстро подходят к ней с двух сторон и останавливают.

- Гражданка Бершадская? - строго спрашивает Реваз.

- Да, - лепечет старуха, съёжившись от страха.

- Ви арэстовани! - произносит сурово Вано и суёт Софье Марковне под самый нос какую-то красную книжечку. - Сатрудники милиций, прайдомте!

- Куда? - бестолково спрашивает перетрусившая старуха и выпускает из рук саквояж.

Вано подхватывает саквояж, а Реваз берёт Софью Марковну под руку, оглядывается и направляется к "Волге".

- Вот сюда, - объясняет Реваз Софье Марковне на ходу. - Сейчас ми вас даставим, куда слэдует.

- Но за что, что я такого сделала? - слабо протестует Софья Марковна, озираясь и как бы ища помощи. Но на улице никого нет.

- Абвинений вам прэдъявит следоватэл! - сурово говорит Вано и распахивает дверцу "Волги". - Прашу!..

"Профессорчик" отворачивается, а троица рассаживается сзади него. Захлопываются дверцы.

- Мне... мне надо по нужде, - неожиданно заявляет старуха.

- Нэ бэспакойса! - растопыривает в кавказском жесте Реваз пятерню. - Нужда у тыбя будет тыперь всю жизнь! Паехали!

"Профессорчик" даёт газ и снимает машину с места резким рывком.

Мелькают деревья. Прохожие.

- Вах! - восклицает Вано. - Какие ножки праехали! - Оборачивается, смотрит на удалившуюся фигурку женщины в коротком летнем платье.

Ноги профессора мелко подрагивают на полу.

- Шо у вас з ногамы? - спрашивает Панченко, разглядывая ноги сидящего на стуле профессора.

- Старость, - отвечает профессор. - Это ждёт всех. Вы думали когда-нибудь о старости?

- Думал! - гордо заявляет Панченко. - Вже и домик прысмотрев у Гаграх за 20 тысяч. Там люди живут долго, и нэ трусяться.

- Да, горный воздух полезен, - задумчиво говорит профессор.

- Я извиняюсь, - перебивает Панченко. - Так сколько будет стоить Вэрочкино прэступление, той, поступление?

- Разве Юра вам не говорил? - удивляется профессор. - Очень деловой молодой человек.

- Академик! - торжествует Панченко. - Нэ человек - золото!

В пригоршне "Профессорчика" золото - кольца, слитки, броши. На коленях - раскрытый саквояж с кредитками и драгоценностями. На сиденье рядом - парик, очки, усики.

Чёрная "Волга" стоит в роще за городом.

На заднем сиденье переодеваются Вано и Реваз - снимают с себя форму, напяливают гражданские пиджаки.

- Ах, как всо сдэлили! - восклицает Реваз.

- Как в кино! - вторит ему Вано.

- Это вам не мандарины в гробу! - самодовольно замечает "Профессорчик". - У Одессы надо учиться.

- Надо ж учиться, - говорит Панченко профессору. - Бэз образовання тэпэр... А вона ж - девушка.

- Но предварительно я должен проверить её знания, - перебивает профессор.

- Это можно, - соглашается Панченко.

Профессор замечает на столике магнитофон, микрофон и говорит:

- Вы не могли бы оказать одну любезность?

- Слухаю вас.

- Видите ли, я, кажется, выронил за вашей калиткой авторучку.

- Знайду! - вскакивает Панченко. - Нюх в меня нэ хуже чем в Ревизора, а глаза завжды были на месте! - убегает он из комнаты.

Профессор мигом преображается, лёгким прыжком подскакивает к магнитофону, втыкает штекер микрофона в гнездо и нажимает на клавишу "запись".

Загорается зелёная лампочка. Поднеся микрофон к губам, профессор негромко говорит, и тут мы узнаём голос Славы:

- Вера! Напрасно вы обиделись на меня и дружите теперь с Юрой. Когда мы были на пляже...

В соседней комнате появляется Вера. Она спрашивает:

- Марь Павловна, чего это наш философ на четвереньках возле калитки?

В сад распахивается окно из комнаты Веры. Из него выпрыгивает "профессор" и приседает за кустом розы на корточки. На глаза ему попадается капкан. Он разглядывает его и слушает, как надрывается в лае Ревизор. Потом берёт капкан в руки и швыряет им в ненавистного пса. Но капкан, не долетев, опускается на дорожку.

Возле куста розы сидит на стуле кудрявая девочка лет пяти. Но это другой двор, соседний с домом прораба Кулькова. На девочку нацелен чёрный глаз объектива фотоаппарата, укреплённого на треноге. Накрывшись чёрной накидкой, на девочку напряжённо смотрит фотограф Ломтев. Он говорит из-под накидки:

- Внимание, деточка, сейчас вылетит птичка!

Из-за калитки влетает во двор огромной всклокоченной птицей Яков Иванович с листком бумаги в руке. Мчится к дому.

Его замечает Слава, переодетый в профессора, и замирает за кустом. А Панченко попадает левой ногой в капкан и взвывает от боли.

- Оп, готово! - объявляет фотограф и откидывает тёмное покрывало. Собирая треножник, говорит матери девочки, которая стоит в стороне:

- Квитанцию я уже вам вручил. Качественное фото вручу дня через четыре. Мне заграница завидует. Да. Приезжают учиться. А тихо у вас тут, хорошо!

Гавкает Ревизор.

Кряхтит и стонет Яков Иванович, разжимающий зубья капкана на ноге.

Притаился за кустом Слава.

Наконец, Панченко отбрасывает от себя ненавистную железку, и та со звоном падает за камень.

И звонит в кабинете Бершадского телефон.

Ефим Яковлевич снимает трубку, говорит:

- Слушаю.

Из будки-автомата Софья Марковна докладывает, рыдая:

- Ой, Фима, мы пропали!

- Что уже случилось? - спрашивает Бершадский, выпучивая глаза.

Панченко, прихрамывая и потрясая кулаками, убегает в дом.

- Ой, Ефим, - говорит в трубку Софья Марковна, - случилось такое!.. Прибежал от тебя Юра и говорит: через час будет этот... нехай он подохнет, ОБХСС! Ну, я собрала кое-что, а на улице...

Через забор Панченко во двор Кулькова легко перемахивает старик с бородой - Слава. В том месте, где он перемахнул, захлёбывается в лае Ревизор.

Слава поправляет бороду, делает шаг, но калитка открывается и во двор входит фотограф Ломтев с цветной витриной на шее и с треногой в руке. Слава замечает его первым и шмыгает в приоткрытую дверь сарая.

- Соня! - орёт в трубку Бершадский. - Ты знаешь...

Слава замечает на верстаке пустой гроб и, недолго думая, лезет туда, захватив с полочки какой-то журнал.

- ... ты положила нас в гроб! - договаривает свою горькую мысль Бершадский.

А Слава, лёжа в гробу и, словно услышав стон Бершадского, скрещивает на груди руки, в которых зажат журнал, и закрывает глаза.

- Хазяевы-ы! Есть кто? - спрашивает Ломтев во дворе. Замечает приоткрытую в сарае дверь, идёт к сараю и скрывается в нём.

Заметив на верстаке гроб и "покойника" в нём, Ломтев ласково бормочет:

- Покойничка бог послал. Вот уж за кого платят, - снимает он с себя витрину, - не жалеют. - Устанавливает треногу, осматривается. - Свету маловато. - Подходит к двери и раскрывает её настежь. - Но вот так - ничего. - Возвращается к гробу, с удивлением читает название журнала на груди "покойника" - "Вокруг света", и пожав плечами, отходит к треноге, устанавливает аппарат, как надо, продолжает ласково бормотать: - Помер, дурашка такой, мирную жись оставил. Щас мы его, голубчика, увековечим. Увековечим, счастливчика - отмаилси, теперь и верно - одна дорога: вокруг света. А мы вот ещё маимси. Нам хлебушка надо... - наводит фокус, - селёдочки надо... рюмочку... Жить-то, оно, дурачок, лучше, чем не жить. А если ещё со стопариком - и умирать не надо. Эх, голова! Умник! - накрывается фотограф чёрным покрывалом. - Я вон с Нюркой живу! Это ж не баба - отрава пожизненная, а я живу, не помираю. Хоть и крови с чекушку осталось.

- Иде прохвэсор?! - свирепо вопрошает Панченко у жены и Веры, потрясая бумажкой в руке и замечая на полу шляпу "профессора".

- Какой профессор? - недоумевает Вера.

- Той, шо ручку потерял! Уместо ручкы там, - показывает он бумажку, - от шо знайшов!

Вера берёт в руки листок, читает вслух:

- "Сократ уже на месте, сходите посмотреть все вместе. Немезида". Ничего не понимаю! - заявляет она.

Фотограф замечает через объектив, что у "покойника" вроде бы открылись глаза. Чтобы проверить, не померещилось ли, он высовывает из-под накидки голову и вглядывается в лицо "усопшего". Слава снова закрывает глаза. Фотограф бормочет:

- Слава те, господи, помстилось.

Он опять накрывается. В этот момент на нос Славе садится муха. Слава страдальчески терпит, потом нос его морщится, и он начинает приподнимать голову, чтобы чихнуть.

У фотографа, выскочившего из-под накидки, перекашивается от ужаса лицо, но он заставляет себя ещё раз взглянуть на "покойника", приподнимающегося на локтях. Взгляды их встречаются, "покойник" громко чихает и брякается опять в гроб. А фотограф с дикими воплями: "А-а-а! Воскрес!" - выскакивает из сарая, натыкается во дворе на корыто с водой и падает в него.

Слава в гробу закрывает глаза и скрещивает на груди руки.

Панченко выскакивает во двор. За ним выбегает и Мария Павловна.

- Яша, кто такая Немезида?

- Нэ такая, а такой, - самоуверенно поправляет Панченко жену. - Японский ымпэратор. Ну, я ему покажу ымпэратора!

Фотограф лежит в корыте с водой. Мимо него бежит Слава. Передняя часть корыта приподнята и из-под живота распростёртого в корыте фотографа вытекает вода. Со стороны кажется, что фотограф со страху пустил лужицу. Он сучит ногами, не в силах вскочить, и шепчет помертвевшими губами:

- Не буду. Не буду. Я ж не глумилси, я ж от сострадания. Ну, попутал маненько бес!

Увидев бегущего мимо усадьбы "профессора" без шляпы, с перекосившимся набок париком, Панченко и его кобель, серьёзно смотрящий на происходящее, и Мария Павловна, и Вера - все узнают в бегущем Славу.

Панченко хватает стоявший возле собачьей будки кол и, прихрамывая, бежит к калитке. За ним устремляются Мария Павловна и Вера. Глядя на них, Ревизор ловким движением головы стягивает с морды, помогая при этом лапами, ошейник и бежит тоже.

Впереди по улице бежит Слава. Он оглядывается, видит бегущее за ним семейство Панченко, поправляет на бегу парик и бороду и наддаёт ходу.

На бегущих с удивлением смотрит проходящая по тротуару старушка. Видя, как бегущий впереди "старик" рвёт 100-метровку, задрав белую бороду к небу, она истово и часто крестится.

С поднятой дубиной мимо старухи пробегает Панченко. За ним Вера, за Верой, снимая на бегу туфли, мчит дородная Мария Павловна. Одну туфлю она выронила. Её подхватывает, счастливый от погони, Ревизор. Держа туфлю в зубах, он бежит тоже.

Впереди, возле постамента Сократу, показывается хохочущая толпа. Слава пробегает мимо, не задерживаясь, а подбежавший Панченко, увидев на постаменте бюст, поражённый, останавливается, водя боками. Узнав в бюсте себя, он не может от изумления произнести ни слова.

Подбегает Ревизор с туфлей в зубах, садится и тоже смотрит на бюст почти с человеческой саркастической ухмылкой. Подбегают Вера и Мария Павловна. Вера, узнав в бюсте дядю, начинает хохотать.

- Да вот он, смотрите! - восклицает какой-то мужчина, показывая на Панченко пальцем.

Все оборачиваются, смотрят на Якова Ивановича, обезумевшего от гнева, с дубиной в руках. Раздаётся дружный хохот.

- Полюбоваться пришёл, мыслитель! - выкрикивает один парень.

И тогда Панченко решительно, как на бой, двигается вперёд. Перед ним все расступаются. Панченко подскакивает к бюсту.

- Хто исделал произведение? - зловеще спрашивает он и вдруг замахивается на толпу дубиной. Толпа дружно шарахается от него.

К подножию постамента подбегает Ревизор и кладёт на землю женскую туфлю. Садится и, постукивая по земле хвостом, ждёт, что сотворит его хозяин, ошалевший от злобы.

Это служит для Панченко как бы сигналом. Он замахивается над головой скульптуры дубиной. Под жалобный вскрик Марии Павловны "Яша, не надо!" он обрушивает на голову бюста страшной силы удар. Летят куски гипса.

- Вот тебе, мэрзавэць! Нема пороку у своём отечестве!

Вера умирает от охватившего её хохота - ведь дядечка лупит дубиной собственную голову: он сам изображён в бюсте.

Ещё удар, и от гипсовой головы ничего не остаётся.

- Иде много дураков, хвилософы нэ нужны! Заповедь! - мрачно изрекает Яков Иванович толпе, тыча своей дубиной в небо.

"Профессорчик" в своём номере наблюдает, как Вано и Реваз делят за столом награбленное: деньги, несколько колец, серьги. Он сидит на стуле возле дивана, на котором лежат милицейские фуражки, костюмы. У ног его раскрытый чемодан с кучей денег, бриллиантов, золотых слитков, ожерелий.

Упрятывая свою долю в карманы, Реваз говорит, обращаясь к "Профессорчику":

- Ми рисковали, а дэлишь как?!

- Как Попандопол, каторого играл твой земляк... этот, Водяной! - подхватывает Вано.

"Профессорчик" спокойно отвечает:

- От каждого по труду, каждому - по уму. - Стучит себя по лбу.

- А ми что, ташкентские ишаки, па-твоему?! - обижается Вано.

- Будете жадничать, - роняет "Профессорчик", закуривая, - ничего не получите. Вы меня знаете! - Он достаёт из нагрудного кармана пиджака пистолет и сразу же прячет его назад.

Угроза подействовала.

- Ладно, - говорит Реваз всё ещё обиженно, но уже тихо. - Завтра делаем Кулькову банкет, и уезжаем от тебя. Всо!

Темно. Трещат сверчки. Мигают в небе далёкие звёзды. И светится сквозь поросль вьюнов и плюща огонёк в беседке, что приютилась в дальнем углу двора прораба Кулькова.

Внутри беседки сидят уже изрядно пьяные Панченко, Кульков и Кошкин. Перед ними на круглом столе бутылки с коньяком, стаканы, закуска. В руках у Панченко гитара, он поёт песню собственного изобретения "Мой новый Завет", в которой тезисно излагает своё жизненное кредо, вылившееся в 12 идиотских заповедей. Ему тихо подпевают Кульков и Кошкин, которые, видимо, слышали эту песню уже не раз.

Кончив петь, Панченко отставляет гитару в сторону, наливает всем в стаканы, говорит:

- Спасибо, хлопцы! Только з вамы... - крутит в слезливой сердечности головой, - возникает у тели душа! И она в меня скорбит и рыдает. Пора из этим артыстом кончать!

По освещённому коридору театра идёт Слава. Откуда-то доносятся голоса актёров, аплодисменты - идёт спектакль. На дверях таблички: "Директор", "Режиссёр", "Гримёрная". Перед "Гримёрной" Слава останавливается, открывает дверь.

- Добрый вечер, Степан Кондратьевич! - обращается он к седому гримёру, сидящему в кресле и читающему иллюстрированный журнал. Вокруг него зеркала, кресла. Перед зеркалами на столиках грим, парики.

- А, Вячеслав Петрович! - откладывает старик журнал. - Добрый вечер. Ведь сегодня "Волки и овцы"!..

- Да, я сегодня не играю. Но опять к вам, Степан Кондратьич. Извините, пожалуйста, что надоедаю.

- Ну, полноте! - поднимается добродушный старик. - Так чем могу служить?

- Загримируйте меня ещё раз.

- Опять под старика? - улыбается гримёр. - С удовольствием! Утром вы мне понравились - прекрасная, знаете ли, была походка! И горбились - ну, вылитый профессор! У вас большой талант, Вячеслав Петрович, поверьте мне.

- Спасибо, Степан Кондратьевич! - смущается Слава. - Но я тут, - показывает он на большую сумку в руке, - захватил из костюмерной совсем другое...

"Профессорчик" у себя в номере один, упрятывая в сумку парик, усики, тёмные очки, бормочет:

- Ах, Юрчик, ви таки интеллигентный молодой человек, хотя и работаете простым рабочим! - Усмехается. - Старая карга! С моим талантом я мог бы играть принца датского. Но... спектакль окончен, пора выходить из игры.

- Вы с ума сошли! - горячо восклицает Степан Кондратьевич, глядя на Славу. - Он же вам голову оторвёт!

- Не оторвёт, - улыбается Слава.

- Нет, вы - неисправимы! - хлопает себя руками старик. - Поверьте мне, это не театр! Убьют вас когда-нибудь, не приведи бог.

- Правильно! - горячо говорит Кульков, беря в руки стакан. - Мы его это... пришьём! - пьяно несёт он.

- Дурак, и не лечишься! - грубо останавливает Панченко прораба. - За это уголовная стаття есть. Тебе шо, нэ тэрплится за железную, из мэталла, рэшотку? - Он достаёт из кармана пиджака журнал "Человек и закон" и швыряет его на стол.

- А давайте я его это... грузовиком! - предлагает Кошкин и выпивает коньяк залпом. - Закон!

Панченко делается очень "смешно", даже головой крутит от душащего его сарказма. Покрутил, и строгим соколом на Кошкина:

- От, ещё один! Это ж в нас тех... дохторов нэ фатит! - замечает он, сдерживая кривую усмешку. - Усем захотелось у тюрму. У то врэмья, когда артыст отой разгулюет на свободе и здивается над усей мировой хвилософией!

- Придумал! - орёт Кульков, счастливый от пришедшей ему в голову идеи. Жадно выпивает и начинает объяснять: - А мы его самого... за железную, из металла!

- Как? - вопрошает Панченко. - А ну, излагай дыспозицию!

- Диспозиция такая, - воодушевляется Кульков. - Загоним ему в гараж моего "Москвича"!

- Зачем? - интересуется Кошкин, расползаясь в дурной улыбке.

- А затем! - Кульков стучит кулаком по столу. - Утром заявлю в милицию: украли "Москвича", имею подозрение...

- А гараж в него есть? - осведомляется Панченко, моментально заинтересовываясь. - Нэ то врэмья, шоб рядовой артыст, и свой гараж! Противоречие эпохи, так сказать.

- Есть! - орёт счастливый Кульков. - Мои ребята строили его родителю. Не гараж, правда, сарай, но какая...

- От молодэц! - хлопает Панченко щуплого Кулькова по плечу так, что тот проглатывает окончание фразы. - И в тебя котелок... той, варыт! Та мы ж его тогда прямо у лагэрь!

- Зачем это - в лагерь? - не понимает Кошкин.

- Та нэ у пионэрский, га-га-га! - смеётся довольный Панченко. - Едем! - командует он.

- Тиш-ше! - вдруг шепчет Кульков, опомнившись, и прикладывает палец к губам. - Там, - показывает он в сторону белеющего в темноте дома, - живая тёща спит! Изменит весь сценарий.

- Тёща могит изменить только тестю, течение жизни ей нэ подвластно. Пошли! - поднимается Панченко. - От, молодэц, ну, голова! - крутит он своей головой.

Обалдевший от выпивки и похвалы Кульков радостно сообщает:

- Я и замо`к прихвачу!

- Зачем? - опять удивляется Кошкин, захватывая со стола бутылку коньяку, стакан, банку консервов.

- Затем! - отвечает Кульков, глядя, как Кошкин упрятывает бутылку и консервы в необъятные карманы своих шофёрских штанов. - Закроем, а ключ - забросим. Чтобы артист утром не смог узнать, что у него в сарае! - Подмигивает. - А потом приедет милиция и... - опять подмигивает он, показывая, как захлопывается мышеловка.

На лестничной площадке пятого этажа гостиницы открывается лифт, из него выходит хорошенькая женщина в брючном костюме, с ярко накрашенными губами и ногтями, с красивой сумочкой, висящей на левой руке. Она оглядывается на коридорную за столиком - та что-то читает - и идёт по коридору, вглядываясь в таблички номеров.

Перед одной из дверей женщина останавливается, принимает кокетливую позу и стучит в дверь.

Дверь открывается. Девица, увидев перед собой "Профессорчика" в тёмных брюках и в белой майке, поправляет свою пышную причёску и обворожительно говорит:

- Извините, пожалуйста. Можно побыть у вас минут 10? - Девица с интересом, переходящим в восхищение, рассматривает "Профессорчика" - пожирает его глазами. Вдруг придвигается к нему и тихим доверительным голосом сообщает: - Испорчены дипломатические отношения с вашей коридорной. - Хихикает и подмигивает.

- Вон как! - щерится "Профессорчик" в ответной улыбке, разглядывая пышные бёдра девицы. - Тогда... - он широко распахивает дверь, - прошу в гостеприимную Одессу!

Кульков, Панченко и Кошкин выкатывают из гаража "Москвич". Кульков кряхтит.

- Главное - не потревожить золотой сон тёщи! Придётся тогда петь: "О, дайте, дайте мне свободу!" - тихо поёт Кульков, подражая князю.

- Ты той, толкай, а нэ пой! - злится Панченко. - А то я тибе спою "Рэвэ та стогнэ"! - многозначительно обещает он, показывая кулак. И Кульков начинает стараться.

Вот машина и возле раскрытых ворот.

Кульков торопливо лезет в кабину, садится за руль.

Панченко, отдуваясь, говорит:

- А ещё артысту в сарай закатувать, тьфу! - плюёт он. И тут же, повеселев, спрашивает Кошкина, усаживающегося на заднем сиденье: - Кошкын! Мой сикрэтный портхвель нэ забыл?

- Здесь! - отвечает Кошкин.

- Его забувать нельзя - тюрма! Гитара?

- Вот она! - показывает Кошкин и гитару.

- Тогда заводи, Коля! - лезет Панченко на переднее сиденье.

Раздаётся звук стартёра, потом мотора. И тут на крыльце появляется тёща Кулькова.

- Никола-а-ай! - верещит она с крыльца. - Ты это куда?

- Давай, Коля, пой! - ехидно замечает Панченко и ударяет по струнам гитары.

Мрачный, сжавшийся Кульков даёт газ и сдавленно и ожесточённо заводит:

- То-олько знает рожь высокая, ка-ак по-ладили они!

"Москвич" вырывается из ворот и исчезает в темноте.

Тёща Кулькова, воздев руки к звёздам, громко вещает:

- Ну, погоди, ты ещё вернёшься!

- Проходи, крошка, садись! - говорит "Профессорчик" девице. - В Одессе всегда чего-нибудь найдётся, - достаёт он из тумбочки бутылку коньяку.

- Благодарю! - Девица садится за стол, нога за ногу, вынимает из сумочки сигареты, изящно закуривает.

"Профессорчик" ставит на стол бутылку, коробку дорогих конфет, мандарины и спрашивает:

- Так коридорная у тебя, значит - соцлагерь. А кого же представляешь собой ты? - "Профессорчик" улыбается: девица с огромными ресницами ему нравится.

- Гниющий капитализм, разумеется, - охотно подхватывает тон девица.

- Тогда, может, погниём вечерок вместе? Кстати, в Одессе меня зовут Юрой.

- Попробуем, - спокойно замечает девица. - Люда. - И тут же деловито предупреждает: - Только хамства с позиции силы я не люблю: обращение должно быть деликатным и - никакой спешки!

- Замётано! - улыбается "Профессорчик", не сводя глаз с бюста Люды. - Я сразу понял, цену себе знаешь: любишь "люкс", - показывает он широким жестом на свой номер.

"Москвич" мчит по ночным улицам города. Панченко играет на гитаре, Кульков поёт:

- С лейкой и блокнотом, а то и с пулемётом первыми врывались в города!

- Стой, Коля, фатит! - закрывает Панченко Кулькову рот ладонью. - Обсудим план действий!

Но Кошкин, развалясь на заднем сиденье во всю свою ширь, неожиданно заводит свою любимую:

- Ра-скинулось мо-ре ши-роко-о!

- Кошкын! - оборачивается Панченко, просовывая своему шофёру под нос огромный кулак. - Нэ раскыдуйся!

Кошкин обиженно умолкает, поднимает с сиденья пудовый замок и мрачно разглядывает его.

- Значит так, - говорит Панченко, поправляя на коленях свой драгоценный портфель. - Возле дома артыста мотор заглушишь, укатим ему у сарай машину рукамы - бэз шума шоб! Шум у нашему дели...

- Придётся где-то переждать, - взглядывает Кульков на часы, - рановато: мирные жители могут быть.

- Подождём! - весело вдруг гогочет Кошкин, показывая из-за пазухи бутылку коньяку. - Я и стакан прихватил, во!

- А закусь? - спрашивает Панченко.

- Имеется!

- Рэсторан на колёсах и зо всемы вдобствамы! - самодовольно резюмирует Панченко.

- Ты бы поменьше курила! - говорит "Профессорчик" Люде, пододвигая ей конфеты. - Голос у тебя грубый.

- Ничего, - отвечает Люда и достаёт из сумочки зеркальце, чтобы посмотреться в него.

- Давно на мели? - спрашивает "Профессорчик".

- Надоело уже.

- Едем в Сочи! - предлагает он.

- Когда? - спрашивает Люда.

- А вот на днях одну птичку тут наколю, и махнём.

- А валюты хватит? - деловито осведомляется Люда.

- Дензнаков? - смеётся "Профессорчик". Выдвигает из-под кровати чемодан, открывает его и достаёт оттуда толстую пачку 25-рублёвок - швыряет на стол. - Ну как?

Люда успевает заметить в чемодане ещё деньги, золото, драгоценности, но делает вид, что не заметила.

- Тогда едем, - соглашается она. - А ты - король!

- Я - "Профессор"! - гордо заявляет "Профессорчик".

В это мгновение дверь открывается, в номер входят Реваз и Вано с гитарой в руке. "Профессорчик" недоволен:

- Азиаты, когда научитесь перед входом стучаться?! Живёте в порядочном обществе!

- Извини, Юра! - говорит Реваз, прикладывая руку к сердцу. - Нэ знали, что у тыбя дама.

"Профессорчик" замечает у Вано гитару, говорит:

- Ладно уж, входите! Дай-ка инструмент...

Реваз садится на диван, Вано передаёт "Профессорчику" гитару и с восторгом разглядывает броскую Люду.

- Знакомьтесь! - бросает "Профессорчик" и начинает настраивать гитару.

- Вано! - представляется парень.

- Люда! - протягивает девица наманикюренную руку.

- Реваз! - поднимается Реваз с дивана.

- Люда! - кивает ему девица.

"Профессорчик" убирает со стола пачку денег, прячет в карман и ударяет по струнам. Он начинает петь песенку про жизнь, зарплату и отдых, какой не снился королям.

- Маладэц, Юра! - хвалит Реваз, когда "Профессорчик" кончает петь.

- Жалка с табой расставаться! - подхватывает Вано.

Люда удивлённо смотрит на "Профессорчика", тот поясняет:

- Уезжают в свою Лимонию.

- Утром устраиваим двум знакомим банкет, и едэм! - подтверждает Реваз. - И дэвчонок дастали этим ишакам!

- Каким ишакам? - спрашивает Люда, рассматривая свои плоские, почти без каблуков, туфли.

- Есть такие, - смеётся Вано, - ти их нэ знаешь: прораб адин - Кульков, и его сосед - Панченко.

"Москвич" останавливается во дворе Славы. Летит пустая бутылка, гаснут фары.

- Здесь! - шепчет Кульков.

- Кажись, никого! - прислушивается Панченко и, отложив гитару и прихватив свой портфель, вылезает из "Москвича". За ним выбирается и Кошкин.

- Даже собаки у них на пенсии, - говорит Кошкин, разминаясь.

Кульков высовывается из кабины, хрипло командует:

- Толкайте, я буду править к сараю!

Панченко кидает портфель на заднее сиденье, поплевав на руки, пьяно командует Кошкину:

- Давай, Кошкын, покажи свою дурную сылу! Играет она в тебя?

- Играет! - смеётся польщённый Кошкин, как пёс взыгрывая всем своим дородным телом.

Оба пристраиваются сзади машины и, пьяно выделывая ногами вензеля, начинают её толкать. Машина ни с места. Кошкин и Панченко поднатуживаются так, что на лбу и шее проступают жилы, но машина по-прежнему не двигается.

Бросив толкать, Панченко подбегает к Кулькову за рулём, заглядывает к нему в кабину и зловещим шёпотом выдаёт:

- Ты шо, трэнэр, делаешь из нас... Жаботынскых? А ну, знимы из тормоза!

- Гы-гы-гы! Закон! - громко раздаётся сзади. Это развеселился могучий Кошкин.

Панченко так и приседает от страха. Но никого нет, темно и тихо, и Панченко, вскочив с корточек, подскакивает к Кошкину и даёт ему по шее леща.

- Это тебе той... аванс! - говорит он. - Продэкламыруешь ещё хоть слово, получку выдам отем замком! - кивает он на машину, в которой лежит замок. - А ну, толкай, животный!

Оба опять принимаются за дело, и машина медленно трогается с места.

В номере "Профессорчика" Люда, заметив, что хозяин делает какие-то знаки Вано и Ревазу, означающие "а ну, выкатывайтесь!", начинает волноваться, неожиданно говорит:

- Я спущусь вниз, к подруге. Пусть предупредит моих "коней", что заночую у неё.

- Что она, до сих пор тебя дожидается? - спрашивает "Профессорчик" и подозрительно смотрит на Люду.

- У нас уговор! - выкручивается Люда. - Я быстро. Какой у тебя номер телефона? - достаёт она из сумочки ручку и записную книжку.

- Зачем тебе?

- Перед тем, как подниматься назад, позвоню. Оставишь номер открытым и будешь отвлекать коридорную.

- А ты соображаешь! - успокаивается "Профессорчик". - 4-12-41.

Люда записывает номер, обращается к Ревазу:

- А ваш?

- Зачем тебе? - опять настораживается "Профессорчик" - что-то ему стало не нравиться в этой Люде: вон как напряглась!

- Мало ли что, - говорит Люда. - Вдруг не дозвонюсь к тебе, сообщу им, - кивает она на парней.

- Маладэц! - разряжает Реваз напряжение. - 4-12-42.

Люда записывает и этот номер, как-то неестественно, не по-женски прощается:

- Пока! Я быстро... - И направляется к двери.

"Профессорчик" вдруг злобно смотрит ей в спину, кажется, хочет рвануться вперёд и схватить Люду, но та уже открыла дверь и вышла. "Профессорчик" потирает в задумчивости лоб, потом перекладывает пистолет из кармана под подушку на кровати.

- Ти что?! - тревожно спрашивает Реваз.

- Ладно, выкатывайтесь! - говорит "Профессорчик". - Потом разберёмся.

"Москвич" медленно катится вдоль забора во двор. Пыхтят Панченко и Кошкин, застыл за рулём в напряжённом внимании Кульков.

Вдруг из-за сарая выходит пьяный толстяк, поправляет на ширинке пуговицы. Покачиваясь, он направляется к "Москвичу". Панченко и Кошкин моментально присаживаются и в ужасе переглядываются.

Вжимается в руль Кульков.

Пьяный - это фотограф Ломтев - подходит к машине, наклоняется к Кулькову.

- Б-браток, кого ждёшь? - спрашивает он.

- Да вот... это... друга. На вокзал надо подбросить, - находится Кульков.

- А меня не закинешь?

- Куда? - выпаливает Кульков.

Панченко за машиной зловеще шепчет Кошкину:

- Идиот! Ему ж толькы таксистом, а нэ коньяк пить.

- А куда хошь, - добродушно отвечает пьяный фотограф. - Я вон где живу, - показывает он вверх на один из балконов. - А жена меня... в дом не пускает. Нюрка. Я просился за дверью, а она: "Иди, грит, откудова пришёл!"

- А откуда пришёл? - заинтересовался Кульков, разминая сигарету. - Спички есть?

Панченко страдальчески морщится, сидя на корточках, комментирует:

- Правыльно той... милиция: пьяный за рулём - опасно для окружающих! Освэтить обстановку хочет.

- Спички? Есть! - радостно сообщает фотограф и достаёт из кармана спички. Передаёт их Кулькову, гордо сообщает: - У меня ещё рупь есть!

Кульков прикуривает и даёт себя рассмотреть. Спрашивает:

- Встречал, что ли?

Панченко прямо выходит из себя:

- Любознательный. Интэрэсуется, гад!

- Не, не встречал, - охотно отвечает пьяный фотограф и пускается в воспоминания: - Были сначала в пивной, потом в ларьке были. Потом зашли к Михеичу. Потом... не помню. Добавляй, выпьем ещё! - предлагает он. - Видение мне было сегодня. Из гроба.

Перед пьяным вырастают дюжие фигуры Кошкина и Панченко. Кошкин, зловеще надвигаясь на фотографа, говорит:

- А ну, дай закурить, привидение, а то вот замком!

Струсив, приняв появившихся за грабителей, Ломтев жалобно лепечет:

- Ребятки, вы чё? Я же пьяный. Вот и водитель...

- Жертвуй! - хрипит Кошкин.

Панченко, желая испугать пьяного окончательно, чтобы тот обратился в бегство, ругает:

- А ну, раздевайся, живо!

Ломтев со страху начинает заикаться и обращается то к Кулькову за рулём, то к верзилам:

- Товарищ водитель! Я же свой, пьяный я.

- Ты долго будешь задерживать! - замахивается Кошкин пудовым замком. - Щас из тебя жертву сделаю и приведу в состояние невесомости!

Ломтев неожиданно садится на землю, покорно соглашается:

- Понял, понял. Не надо... я щас... - И вдруг трагическим шёпотом сообщает "потрясающую новость": - Ребятки, почти у каждого была мать!

Почему-то он начинает раздеваться с брюк. Снимает их, передаёт Кошкину, оставшись в длинных трусах и шведке.

Панченко забирает у Кошкина брюки, рассматривает их на лунном свете. Презрительно говорит:

- Развэ ж это штаны? Челкаш нэщастный!

Сидя на земле, Ломтев оправдывается:

- Не, я не алкаш, это вы про меня напрасно. Видение было мне, ну и... Там в кармане рупь, рупь есть!

Из "Москвича" вылезает Кульков, кидается к Кошкину, стоящему с замком в руке.

- Вы что, обалдели! Что вы делаете?

Кошкин добродушно отвечает:

- Грабим. Гы!

Панченко его поправляет:

- Та иде там грабым, тольки учимся.

- А статья?! - напоминает Кульков. - Уголовная.

Фотограф радостно вскакивает на ноги:

- Братцы! Свои! А я-то думал... - лезет он к Панченко целоваться. - Там рупь есть. Добавляйте, и к Михеичу, Михеич всегда примет!

Панченко отстраняет от себя Ломтева, как назойливую муху:

- Не утомляй!

Кульков хватается за голову, делает знаки Панченко. А тот, входя в странное весёлое расположение духа, успокаивает Кулькова:

- Ну, шо ты там играешь нам истэрику! Шо из ным было` делать? Я думал, он убегит, а он мине свои вонючие штаны дал!

В сердцах Панченок швыряет брюки на землю.

Ломтев опять лезет целоваться. И опять Панченко отпихивает его, вытирает губы рукавом. А Ломтев радостно орёт:

- Братцы, добавляйте! Сложимси...

На балконе пятого этажа появляется женщина в ночной сорочке, кричит вниз:

- Ми-шка! Ну, пьяница разнесчастный, я тебе сложусь! Лучше не приходи теперь, сложишься ты у меня пополам! Перочинным ножичком!

- Гы! - приходит в восторг Кошкин. А Ломтев падает на живот и торопливо лезет под "Москвич", произнося:

- Не люблю быть на виду во время собрания.

Панченко, сплюнув, изрекает:

- Умного разумей, а пьяного - бей. Заповедь!

Квартира Бершадских. Софья Марковна ходит, стеная, по комнате и держится обеими руками за голову, обвязанную полотенцем. Её муж стоит посреди комнаты без рубашки, в брюках с подтяжками и зло выкрикивает:

- Дура! Какая милиция? Что я им уже скажу?! Что у моей жены забрали на 200 тысяч? Что я их заработал честным трудом и прошу мне вернуть?

- Но этот Юра, - стонет Софья Марковна, - свой человек, и такое сделать с людьми! Неужели нельзя...

- Юра! - хлопает себя по ляжкам тощими руками Бершадский. - Дался ей этот Юра! Юра будет теперь жить! А наш Додик будет стирать себе вонючие носки! И всё по твоей милости!

- Ой, ой! - стонет Софья Марковна. - Я этого не вынесу!

- Не вынесешь?! - взвизгивает Бершадский. - Ты уже всё вынесла, своими руками!

- Ефим! - задыхаясь, кричит Софья Марковна. - Я отдала тебе всю жизнь, а ты...

- Нужна мне твоя жизнь! - не слушает Бершадский жену. - Молись, чтобы этот Юра им не попался, если не хочешь, чтобы попался я!

- Ой, чтоб полопались у него глаза, чтоб не проходила у него пища! - причитает Софья Марковна, кружа по комнате.

- Пища не пойдёт теперь у тебя! Ты узнаешь уже вкус чёрного хлеба! Тётя Соня любит фрукту! - передразнивает Бершадский.

Женщины на балконе уже нет. Кошкин поднимает с земли брюки фотографа, заворачивает в них замок и, склоняясь под машину, говорит:

- Вылезай, она ушла.

Ломтев вылезает из-под "Москвича", отряхивается, спрашивает Кулькова:

- Поехали, да?

Кошкин молча и деловито бьёт фотографа сзади замком по голове. Тот падает, складываясь пополам, даже не вскрикнув. А Кошкин констатирует:

- Сложилси.

Кульков хватается за голову и быстро прячется в машину. Кошкин и Панченко поднимают фотографа за руки и за ноги, несут его за мусорный ящик возле кирпичного забора.

Вернувшись, Панченко поднимает с земли брюки фотографа, вынимает из них замок и передаёт его подошедшему Кошкину, а брюки забрасывает вверх на акацию. Там они и повисают, зацепившись за ветви, а на землю со звоном падает металлический рубль. Панченко наклоняется, подбирает его и, положив к себе в карман, восхищённо крутит головой:

- Почти в каждого была той... мать! От сукин кот - заповедь!

Обернувшись к Кошкину, он добавляет:

- Ну, Кошкын, опэрация продолжается! - Приступая к толканию машины, он командует: - Дружно-о узя-лы!

"Москвич" медленно приближается к сараю. Кульков выворачивает руль, чтобы развернуть машину к сараю задом. Панченко и Кошкин перебегают к капоту и толкают машину к дверям сарая.

Наконец, всё сделано. Кульков выскакивает из "Москвича", подбегает к дверям, выдёргивает палочку-затычку из дверного засова и открывает сарай. Троица дружно закатывает машину внутрь сарая.

Кульков торопливо забирает из машины гитару, передаёт её Панченко и захлопывает дверцу. Мы видим, что на заднем сиденье лежит забытый портфель Панченко. Но все торопятся, выскакивают из сарая. Кошкин закрывает дверь и навешивает огромный замок, возясь с ключом.

В этот момент во дворе появляется девица в брючном костюме и с сумочкой на руке. Заметив возле сарая подозрительную троицу, кричит мужским голосом:

- Вы что там делаете?

Троица, как по команде, оборачивается и в страхе приседает. В руке Панченко гитара, Кошкин - с ключом, а Кульков с дурацким выражением лица зачем-то поднимает руки вверх, будто сдаётся на милость противника.

- Во-ры-ы! Держи их! - вопит девица.

Троица срывается с места, словно со старта, и пускается наутёк в сторону пролома в стене неподалёку от мусорного ящика - исчезает в проломе.

"Профессорчик", стоя посреди номера, смотрит на телефон, потом на часы и злобно говорит:

- Обманула, стерва!

Девица в брючном костюме нажимает на кнопку звонка в квартиру N84. Дверь открывается, на лестничную площадку выходит бабушка Славы и, увидев перед собой девицу, спрашивает:

- Вам кого?

- Славика, - пищит девица.

- Не поздновато ли? - Бабушка укоризненно смотрит на девицу.

- Бабулечка, это же я! - срывает с себя парик Слава.

- Господи! - шарахается бабушка от него, как от змеи. - И ночью от тебя не открестишься!

- Бабуленька, родная, театр уже закрыт, - ласково говорит Слава, обнимая бабушку. - Ну, не сердись, так надо было.

- Ладно уж, - добреет бабушка и улыбается. - Ты только город не пугай, а то от тебя люди бегать начнут.

Троица мчится по улице.

Где-то раздаётся милицейский свисток.

Затрещал мотоцикл. Залаяла собака.

- У сквэр! - командует Панченко, указывая гитарой на городской сквер справа.

Троица дружно сворачивает и неожиданно останавливается, прижимаясь друг к другу и тяжело дыша: поперёк их пути осторожно крадётся чёрная кошка.

- Кошка! - задыхаясь, шепчет Кошкин.

- Чёрная! - добавляет Кульков.

И тогда Панченко, словно очнувшись, наддаёт коленом Кошкину под зад:

- Шо тебе тая кошка, когда ты сам той... Кошкын! Уперёд!

Троица опять бежит, но Кульков на бегу пророчествует:

- Дурная примета.

- Ничего, Коля, - утешает его Панченко, - завтра той... выходное воскресенье, гульнём из теми... из другымы кошечкамы!

За мусорным ящиком шевелится пьяный фотограф, приходит в себя и садится, трогая голову рукой. На голове огромная шишка. И тут, вспомнив, что произошло, вскакивает и бежит в трусах и шведке к подъезду своего дома.

На ветвях акации торжественно раскачиваются брюки фотографа.

А фотограф уже мчится по лестничным маршам.

Перед последним маршем, ведущим к родной квартире, ноги Ломтева подкашиваются и остальные ступеньки он преодолевает уже на четвереньках. Сзади нам хорошо видны надписи на икрах его ног: "они" "устали".

С последней ступеньки, глядя на родную дверь, Ломтев истошно орёт:

- Ню-р-ка-а! Раздели, ограбили-и! Убили! - По лицу его катятся пьяные крупные слёзы.

Светит огромная луна. По коньку крыши пробирается кошка.

А на крыльце дома стоит тёща Кулькова, скрестив, как Наполеон, на груди руки.

Перед крыльцом, внизу, понуро стоит Кульков. С него стекает вода, словно он где-то выкупался в одежде.

- А где же машина? - спрашивает тёща с крыльца.

Дверь в доме открывается, на крыльцо выходит и жена Кулькова.

- Украли. - Кульков нелепо разводит руками.

- Та-ак! - зловеще произносит тёща и смотрит на дочь: "Ну что, мол, с ним будем делать: резать сейчас или потом?".

Кульков оборачивается к нам, подмигивает и говорит:

- Сейчас начнут огорчать, и всё пойдёт по сценарию.

Утро. Идут прохожие. Едут троллейбусы.

Мы видим небольшое здание. На дверях табличка: "Городское отделение милиции".

К зданию подходит Слава в своём обычном костюме. В руке у него знакомый нам портфель Панченко.

А теперь кабинет начальника милиции. Начальник сидит и слушает Славу. Задаёт вопрос:

- А вы ничего не путаете?

- Нет, товарищ майор, всё точно. В 76-м номере живут преступники. А это... - протягивает он портфель, - я обнаружил на заднем сиденье "Москвича". Тут я ничего не пойму, что за история - разбирайтесь сами.

- Машина так и стоит у вас?

- Да, я больше ничего не трогал и закрыл, чтобы не знали соседи. Замок - пудовый, а открывается простым гвоздём.

- Хорошо, товарищ Овечкин, разберёмся.

Дверь в доме Кулькова резко распахивается и на крыльцо вылетает сам хозяин. Он пригибается, над ним, как снаряд, пролетает сковорода.

Пугливо оглядываясь, Кульков сбегает с крыльца и устремляется через двор к калитке. Он празднично одет - при галстуке, в туфлях.

На крыльце появляется разгневанная жена Кулькова.

- Ты куда, ирод? - кричит она.

- Я это... туда, - показывает рукой Кульков. И тут же, спохватившись, поясняет: - В милицию: заявлять.

- Смотри мне, певец! Вернёшься без машины, посажу на диету: станешь пожизненным вегетарианцем!

- Ладно, - бормочет Кульков себе под нос, - в случае чего - эмигрирую на Садовую, к Зойке.

Кульков выходит из калитки и направляется к двору соседа. Обращается через забор к Ревизору:

- Эй, гавкни там своему главнокомандующему!

И Ревизор начинает гавкать: гав! гав! гав!

На крыльце появляется Панченко. Он тоже в отличном костюме. Завидев Кулькова, командует Ревизору:

- Прэкрати отчётность! - И бежит к соседу.

- Привет! - протягивает руку Кульков. - Ну как?

- Голова шо-то! - признаётся Панченко, шевеля пятернёй возле виска. - Прямо вращение жизни показует.

- Ладно, опохмелишься у кошечек! - говорит Кульков, оглядывая расфранченного Панченко с головы до ног. И вдруг саркастически замечает: - Ко-тик!

Здание гостиницы "Заря".

К подъезду подходит Слава, скрывается в дверях вестибюля.

Вестибюль. Слава замечает будку телефона-автомата и входит в неё. Опускает монету, снимает трубку и набирает номер.

- Слушаю, - звучит в трубке голос "Профессорчика".

Слава молчит.

- Алло, ничего не слышно! - громко кричит "Профессорчик" в трубку. В руках у него бритва, лицо намылено.

Слава нажимает на рычажок, опускает в прорезь ещё одну монету и набирает номер милиции.

- Начальник отделения городской милиции майор Мартынов слушает! - раздаётся в трубке.

- Товарищ майор, это Овечкин. Он на месте, высылайте наряд.

- Хорошо, ждите.

Панченко и Кульков уже в номере Вано и Реваза. Знакомятся с девицами.

- Света.

- Очень приятно. Яша.

- Света.

- Николай. Рад.

- Рая.

- Очень приятно, Яша.

- Рая.

- Николай. Рад, - пожимает Кульков руку девицы.

Панченко отходит от девиц к столу, оглядывает его и, довольный осмотром, потирает руки. На столе коньяк, четыре стакана, конфеты, лимоны, закуска.

- А стэрвис ничего! - одобрительно говорит Панченко, претендуя на юмор.

- Присядем? - спрашивает Кульков.

Девицы садятся с одной стороны столика, по другую сторону, отодвинув стулья, усаживаются оба кавалера. Панченко деловито наливает в стаканы коньяк, поднимает свой и, пожирая пышнотелую Свету глазами, многозначительно произносит:

- Ну, как говорыл поэт, с винцом в груди и с жаждой уместе! Заповэдь!

Девицы хихикают, хлопают в ладоши и выпивают. Глядя на них, выпивают и кавалеры.

Слава в телефонной будке опять опускает в прорезь монетку, произносит вслух:

- Проверим, на месте ли селадоны.

Он раскрывает записную книжку и набирает номер телефона Вано.

Панченко берёт в рот ломтик буженины, и в этот момент на тумбочке возле окна начинает звонить телефон. Панченко и Кульков переглядываются.

Телефон звонит.

- Подойди, - говорит Кульков, - это, наверное, Реваз.

Панченко встаёт из-за стола, подходит к тумбочке и снимает трубку.

- Слухаю, - говорит он.

Слава в трубке улыбается, прикрыв трубку ладонью, радостно говорит:

- Ага, голубчики, на месте? Ну, сейчас я вас попугаю! - Открыв ладонь, он произносит строгим голосом: - Слушайте меня внимательно! С вами говорит капитан милиции Соболев. Сейчас я вам объясню, в чём дело, а вы скажите в трубку такие слова: "Да, товарищ администратор, сегодня освобождаем". Начинайте!

Выпучив глаза, Панченко говорит в трубку растерянным голосом:

- Да, товарищ администратор, сегодня той... освобождаем.

- Вот так, правильно, - поощряет Слава из телефонной будки. - Пусть у вас в номере думают, что вы разговариваете с администратором. Да сделайте же вы повеселее лицо! - строго прикрикивает он. - Что вы смотрите на них, как синий утопленник!

Панченко выжимает на своём лице подобие улыбки и делается похожим на счастливого идиота. Бормочет:

- Так... так...

- А теперь слушайте, - продолжает Слава. - У вас в номере находятся две опаснейшие рецидивистки, за которыми мы следим. Не умирайте! Улыбайтесь, чёрт побери!

Панченко испуганно улыбается и начинает как-то странно кланяться - зад его приподнимается гостям, кланяется.

- Возможно, они вооружены, - говорит Слава. - Обычно держат пистолеты в дамских сумочках. Но сами вы пока ничего не предпринимайте - продолжайте всё, как у вас было намечено. Если в номер к вам постучат, не открывайте: это будут кавказские друзья девиц, которые хотят заставить вас дать расписку на 5 тысяч долга. Будут угрожать, шантажировать вас жёнами.

Лицо Панченко изменяется в сложнейшей гамме чувств - на нём то ужас при взгляде на дамские сумочки, то идиотская ухмылка. Он частенько оглядывается, а спохватившись, вновь отворачивается к окну, продолжая слушать. А из трубки всё звучит ему в ухо жёсткий, уверенный голос:

- Не открывайте и в том случае, если они будут говорить, что это милиция. Откроете только мне, когда я скажу пароль: "Откройте, секс!".

- Шо? - переспрашивает Панченко. - Якой секс?

На Панченко с удивлением смотрят девицы.

- Откройте, секс! Поняли?

- Пойнял. Усё пойнял.

Голос из трубки:

- Вот так. Предупредите своего напарника.

В трубке щёлкает, несутся гудочки.

Слава улыбается, произносит:

- Ну вот, теперь можете веселиться, если сможете. - Выходит из будки.

Панченко секунду-другую смотрит тупым взглядом на трубку, зачем-то нюхает её и тихо опускает на рычажок.

- Ну что там, Яша? - спрашивает Кульков.

Панченко подходит к столу, опасливо косится на притихших девиц, произносит:

- Девочкы, возник дэликатный вопрос: мине надо той... посоветоваться из моим другом. Коля, выйдем!

Кульков выходит из-за стола. Панченко нежно берёт его под руку и уводит с собой в туалетную комнату.

Девицы переглядываются. Света машет рукой: "А, чёрт с ними!" - и принимается за еду. Рая следует её примеру.

В туалетной Панченко берёт Кулькова за грудки, зловещим шёпотом спрашивает:

- Ты из кем звязался, фламинго малокровный?!

- Меня душит смех! - пробует освободиться Кульков.

Панченко сдавливает другу глотку, шипит:

- Щас тебя задушат слёзы! Та з тобой... нэ на банкэты, а толькы уместе, - взгляд на унитаз, - из одного места кушать!

Девицы раскраснелись, закусывают.

Дверь открывается, появляются со странными лицами Панченко и Кульков.

- Что с вами, мальчики? - перестаёт Света есть.

- Вы чего на нас так смотрите? - спрашивает Рая, меняясь в лице.

- Мы? - растерянно переспрашивает Кульков. - Мы ничего. Небольшая оперативка. - Смотрит на Панченко: "Выручай!".

- Усё той... утряслось, - бодро заявляет тот, глядя на трясущегося от страха Кулькова. - Давайте выпьем за мирное течение жизни. - Садится за стол.

В номере "Профессорчика" Вано и Реваз укладывают в чемоданы свои вещи. "Профессорчик" бренчит на гитаре.

- Интэрэсно, что у них там сейчас? - говорит Вано, тыча пальцем в стенку соседнего номера.

- А! - отмахивается Реваз полотенцем. - Наше какой дэла! Банкэт трэтий катэгорий!

- Пойду сегодня к моей птичке делать "официальное предложение"! - перестаёт бренчать "Профессорчик". - Этот, - кивает на стенку, - здесь. А тётка - отпетая дура. Через неделю буду загорать в Сочи.

А в доме Панченко в это время происходит женская баталия.

- Что это вы всё пишете, тётя? - спрашивает Вера Марию Павловну. - Целое сочинение!

- Да, пишу! - гордо заявляет Мария Павловна, ставя жирную точку. - Твоей маме пишу! - Она поднимается, помахивает написанным листом. - Очерк-фельетон!

- О чём же это вы, интересно, пишете?

Мария Павловна победоносно смотрит на Веру.

- Пишу о твоём поведении! Отдельные тезисы могу зачитать, у меня секретов нет!

- Ну что же, зачитайте. - Вера садится на стул.

- Пожалуйста! - Мария Павловна театрально отставляет ногу, принимая позу римского сенатора в тоге. - Во первы`х строках, - декламирует она. - Нет, это не надо. Вот! - находит она нужное место: - Живём скромно. Дочь твою соблюдаем изо всех наших идейных сил и законности. Яков Иванович усердно трудится на государственной службе.

Панченко и Кульков хватают дамские сумочки со стола, отшвыривают их далеко в сторону и, перевернув на девиц стол, бросаются на них, хватая за руки, валя на пол.

Девицы истерически вопят:

- А-а! На помощь!

- Убива-ают!..

Борьба идёт полным ходом на полу. Хрипло дыша, Панченко командует:

- Коля, дэржись! Течение жизни пошло нэ у ту сторону.

У Светы, которую скручивает Панченко, задирается в борьбе юбка, и девица, истолковав это по-своему, визжит:

- Разве ж это секс?!

- Конечно, Яков Иванович - человек серьёзный и строгий, - продолжает читать Мария Павловна, - но чего он желает?

В номере, где происходила борьба, зловещая тишина. На полу, связанные разорванными простынями, лежат девицы. Во рту у каждой по большому белому кляпу.

На диване, тяжело дыша, сидят Панченко и Кульков. Кульков обречённо спрашивает:

- Ну, Яша, что будем делать дальше?

- Ждать. У жизни побэждають нэ умэнием, а тэрпэнием. Заповедь!

- Яков Иванович познакомил её с интересным молодым человеком! - читает Мария Павловна, переменив "сенаторскую" ногу. - Катя, если б ты его видела! Прекрасные манеры, замечательное будущее...

В номер "Профессорчика" врывается наряд милиции с пистолетами в руках.

- Руки вверх! - командует капитан.

"Профессорчик", Реваз и Вано от неожиданности вскакивают. "Профессорчик" бросается к своему пиджаку, висящему на стуле, но его перехватывают два сержанта и надевают на него наручники. Ещё два милиционера то же самое проделывают с Ревазом и Вано.

Капитан обыскивает пиджак "Профессорчика", достаёт пистолет, два паспорта. Приказывает:

- Обыскать номер!

"Профессорчик", усмехаясь, злобно произносит:

- Выследили, детективы! Ваша, значит, вчера сюда приходила?

- А зачем нам следить? - усмехается и капитан. - С нами - народ. А от него, как известно, не скроешься. Ваше настоящее имя?

- "Профессорчик"! - гордо отвечает уголовник.

- Ничего, всё равно скажете. Садитесь! - кивает на стул капитан.

- На сколько? - спрашивает "Профессорчик".

- Там видно будет, суд определит.

Милиционеры вытряхивают из чемоданов на стол деньги, драгоценности - всё, что награбили бандиты.

- Кого ограбили? - задаёт капитан "Профессорчику" вопрос.

- Директора универмага, - спокойно заявляет "Профессорчик", развалясь на стуле. - Сосал, паразит, наше цветущее государство. Не могу на таких людей спокойно смотреть!

- А Вера оскорбила родного дядю, - патетически читает вслух Мария Павловна, - этого святого человека, труженика!

Милиционеры выводят арестованных в коридор. И тут за дверью соседнего номера раздаётся вопль:

- Помоги-и-те-е!..

И вслед за воплем возмущённый бас Панченко:

- Заткни ей кляп, кляп вылез!

Капитан командует подбежавшей коридорной:

- Ключ от номера!

- А она связалась с каким-то мальчишкой! - читает Мария Павловна. - А, может, и с жуликом: приходил к нам под видом старичка и исчез! Но мы ещё выведем его на чистую воду!

Дверь в номер уже раскрыта. Милиция видит на полу связанных девиц, поваленные стулья и ошалевших от страха Панченко и Кулькова.

- Ну, кончили свой клеветон? - вскакивает Вера со стула. - Послушайте теперь вы!

Вера убегает в свою комнату, включает магнитофон.

Через открытую дверь доносится голос Славы:

- Помните, мы были на пляже? Никакой он не Юра: фотокарточки в обоих паспортах его, а фамилии - разные. Я ещё выясню, кто он!

В кабинете начальника милиции целая толпа. Здесь и "Профессорчик", и Вано с Ревазом, и Панченко с Кульковым и смущёнными девицами, фотограф Ломтев с огромной шишкой на голове, директор универмага Бершадский. Рядом с майором Мартыновым и милиционерами стоит Слава. Слава подмигивает "Профессорчику", и тот, изумлённый, узнаёт в нём вчерашнюю "Люду" - отворачивается.

На столе майора выложены деньги, драгоценности. Майор подзывает к столу перепуганного Бершадского, задаёт вопрос:

- Гражданин Бершадский, ваши драгоценности и деньги?

- От нахапал, сукын кот! - восторженно шепчет Панченко, толкая Кулькова в бок и пожирая глазами богатство на столе.

- Ой, что ви! - отшатывается Бершадский. - Мне такое даже не снилось, не понимаю, кто уже мог вам такое сказать?

- Значит, отказываетесь: не ваши? - уточняет майор.

Бершадский смертельно бледнеет и в обмороке падает.

- Идиот! - морщится Панченко.

К Бершадскому склоняется со стаканом воды сержант, приводит директора в чувство.

- Так, - произносит майор, глядя на Панченко, - теперь с вами... - Достаёт из-под стола портфель. - Ваш портфельчик?

- Мой, - отвечает Панченко. И тут же поспешно поправляется: - то есть, нэ совсем.

- Как это? - изумляется майор. - Значит, и вы, как этот? - кивает он на Бершадского, поднимающегося с пола. - Тоже отказываетесь?

- Отказуюсь, - мрачно говорит Панченко.

- Почему?

- В меня есть той... похожий, - поясняет Панченко.

Майор вытаскивает из портфеля бланки с печатями, подложные накладные с росписями Панченко. Спрашивает:

- А это что?

- Нэ знаю. - Панченко мучительно морщится, что-то думает.

И тут вперёд протискивается Ломтев. Глядя на Панченко и Кулькова, с обидой говорит:

- Они, товарищ майор. На показаниях - настаиваю. Вот. Сначала, как я уже говорил, было мне видение, а потом они... ограбили. И вот это... - показывает он на шишку на голове. - Тупым предметом.

Ломтев достаёт из кармана платок, чтобы вытереть вспотевшую лысину, но вместе с платком на пол вываливается несколько открыток с обнажёнными красотками - "продукция" фотографа.

Девицы, увидев на полу открытки, хихикают, а Ломтев в растерянности протирает платком лысину и обречённо говорит:

- В общем, я полагаю, человек - это звучит горько. - Он опускает голову.

Подавляя улыбку, майор обращается к Панченко:

- Ну что, гражданин Панченко, сколько верёвочке не виться, а конец будет, так, что ли?

- Заповэдь! - привычно-радостно вскидывается Панченко и тычет пальцем вверх. Но тут же, опомнившись, сознавая, что он не дома, сникает: - Трынадцатая! - горько добавляет он. - Это - конец, Коля, - поворачивается Яков Иванович к Кулькову.

На экране появляется титр: Конец

Но ещё слышен голос Панченко:

- И начало нызькых дэвидэндов.

28 августа 1974г.
г.Днепропетровск

Оставить комментарий © Copyright Сотников Борис Иванович (sotnikov.prozaik@gmail.com) Размещен: 10/08/2010, изменен: 10/08/2010. 121k. Статистика. Пьеса; сценарий: Драматургия 8. Сценарии, готовые к экранизации Иллюстрации/приложения: 1 шт.		Ваша оценка:

Сотников Борис Иванович : другие произведения.

Тринадцатая заповедь (кинокомедия)