Саша торопился. Ещё 3 квартала и... парк. Там, у памятника Гоголю, его ждёт она, Леночка.
Точно. Лена его уже ждёт. Вот она идёт ему навстречу, высокая, стройная, с нежной улыбкой на милых пухлых губах - самая красивая! Да, самая красивая, добрая, умная - лучшая в мире. Ах, как хорошо жить на свете!
Ноги несут сами. Будто крылья за спиной выросли, он летит к Леночке. Легко и свободно. И ширится грудь, и становится весело ему и бодро, как никогда. Он готов на любой геройский поступок. И сейчас он, наконец, ей всё скажет.
И Саша говорит. Говорит горячо, убеждённо...
Лена его слушает, рассеянно грызёт веточку. О чём-то думает. Саша не замечает. Ему кажется, что его слушает вся земля. Это не скрипка поёт в репродукторе, это поёт его душа. Чудесную песню, песню любви. Это от его любви всё так прекрасно на свете. Это он и Лена украсили так землю своей любовью. Весь мир притаился и слушает только их. Да и разве же есть в нём в этот момент место чему-то иному!..
Обнявшись, они проходят по набережной Куры, останавливаются, целуются, идут дальше. А сверху смотрят на них звёзды. Крупные, южные, участливо им подмигивают.
Лена идёт рядом. Она чувствует его руку, которой он её обнял, его горячее плечо, тёплое дыхание.
Лене 22 года. Да, она взрослая девушка. Ей хочется красиво жить, хорошо одеваться, ходить в театр, принимать у себя гостей, научиться играть на пианино. Ей хочется, чтобы её любили все, смотрели на неё и... чуточку завидовали. Что в этом плохого? Но разве понравишься людям, когда мама получает всего 650 рублей... и есть ещё маленький брат, которому надо учиться и который не умеет носить ботинки и рвёт их на футболе? Правда, она хороша собой и так, она это знает, но всё-таки... Лена понимает, надо как-то устраивать жизнь. Не будет же она вечно сидеть на маминой шее. Ей и так уже немало лет. В институт она не попала - конкурс большой. Если тогда не прошла, то теперь не пройдёт и вовсе - забыла всё. Да и мама говорит, что ей замуж пора. А Саша - человек хороший. Да и соседка, вот, тётя Поля нахваливает его. Кандидатура, мол, что надо. "Во-первых, родных никого - вмешиваться в вашу личную жизнь некому. Во-вторых, получит высшее образование, может, оставят в городе, квартиру дадут, оклад ждёт неплохой. А любит тебя как! Не упусти, девка!" Но Лене, если откровенно, замуж пока не хочется - не нагулялась ещё. А с другой стороны, время идёт, упустишь его и останешься ни с чем, или ни с кем. Видимо, придётся всё же выходить за Сашу. Она, конечно, постарается быть ему хорошей женой, будет любить его... А как же, естественно, будет, полюбит! И потом, разве плохо иметь свою квартиру? Можно будет одеться, наконец, и жить по-человечески. И маме легче будет, оправдывает себя Лена. И Сашу нельзя до бесконечности водить за нос.
Лена украдкой смотрит на Сашу и успокаивается. Сейчас ей хорошо. Саша молчит. Потом, набравшись какой-то геройской решимости, краснея и заикаясь, говорит:
- Леночка... я ещё самого главного не сказал: ... д-давай поженимся!
Затем они целовались ещё. А через неделю Лена переехала к нему совсем. Правда, это была ещё не квартира, всего лишь только частная комната, которую снимал Саша, но это ничего. Скоро Саша получит диплом, начнёт получать зарплату. Надо только потерпеть немного.
Свадьба была, хотя и скромная, но весёлая. Было много студентов, молодожёнов поздравляли, шутили, смеялись и разошлись к утру. Саше все прочили прекрасное будущее, но он не соглашался и говорил, что работать поедет в район. Механизатором. Шутил, конечно. Так они стали мужем и женой...
Саша Бекасин тряхнул головой, отвлёкся от воспоминаний и снова налил себе водки. Серенький день медленно угасал. Саша запрокинул голову, с трудом стал пить. Водка текла по подбородку, капала на галстук и была до того противной, что никак не лезла. Задыхаясь, он допил. В голове зашумело сильнее. Он понюхал хлеб и, не закусывая, попытался восстановить картину прошлого. Мало-помалу ему это удалось, но лица Лены он почему-то не видел. Это раздражало его, и было ему неприятно. Он встряхивал головой, плотно закрывал глаза, но образ Лены по-прежнему из памяти не выплывал. В голову лезли неприятные мысли.
Началось всё с переезда в район. Лена восприняла это, как сумасбродство и личное для себя оскорбление.
- Но, Леночка! Ведь там же настоящая, живая работа... Люди со стажем специально едут туда. Укрепляются МТС. Это... зов партии, в конце концов.
- Но ведь тебя оставляли. Тебе прочили будущность. Я не о себе... Но ты, ты-то там... в глуши, что будешь делать?! Что открыть можешь ты там нового? Мальчишество это! Ни кино, ни театра... поговорить и то будет не с кем!
- Ну, кино, положим, есть и там. А в театр мы сможем иногда ездить. Недалеко ведь, не за горами. 25 километров каких-то... Дают мебель, жильё. Чего ещё надо? Наберусь практики, опыта. Не навечно же!
Всё постепенно утряслось, жизнь налаживалась по-новому. Прошло полгода. За хорошую работу Сашу премировали мотоциклом.
- БМВ! - ласково поглаживая руль, показывал он знакомым. - Машина, что надо! Новенький... ещё ограничитель не снимал.
В доме появились вещи, а деньги ещё оставались. В городе, правда, бывали они не часто, но Лена как будто примирилась.
Однажды, придя с работы, Бекасин умылся и собирался садиться за стол. Лена была не в духе.
- Устала? - спросил Саша, глядя в грустные, не то заплаканные, глаза жены. Полы были чисто вымыты, во дворе сохло выстиранное бельё.
- Нет, - ответила она равнодушно. - Будешь есть?
- Давай. Что там у тебя сегодня?
На столе появился вкусный, пахнущий салом борщ.
Ели молча. Лена была какой-то задумчивой, рассеянной и грустной. От Бекасина это не ускользнуло.
- Устала? - снова спросил он, выжидающе глядя ей в лицо. Ложка его на миг задержалась.
- Я же сказала тебе, что нет! - сухо и с раздражением отрезала Лена. Воцарилось неловкое молчание.
- Может, тебе нездоровится?
- Нет, я здорова. - На этом разговор закончился.
Весь вечер и другой день они разговаривали мало, как бы тяготились друг другом. Какая-то принуждённость, отчуждение появились в их отношениях.
Бекасин ломал голову, строил предположения, но так ни до чего и не додумался. Расспрашивать же Лену отчего-то не решался. "Так что-нибудь... Пройдёт!" - решил он. Молча разделся, лёг спать.
И вдруг Лену словно прорвало. Лёжа в постели, она неожиданно с жаром заговорила, долго, много. Целуя мужа, увлечённо рассказывала ему о том, как было бы хорошо, если бы был у них свой автомобиль. Ну, хотя бы... подержанный "Москвич". Они смогут ездить на нём чаще в город, в театр. Будут выезжать в горы, ездить на рыбалку. А потом у них родится мальчик, и Саша будет его катать. Красота! Мотоцикл они продадут, Саша сам знает, как просит его Бараташвили. Часть денег снимут с книжки, часть займут - совсем немного... тысячи две. Остальное, чего не хватит, с получки. Аванс можно ещё взять, Саше дадут...
Бекасин слушал, не перебивая. Он и сам об этом подумывал, но понимал, что пока всё это ему не по средствам. Да и пальто у Лены зимнего нет. Залезать в долги не хотелось. "Нет уж... придётся подождать!" - подумал он.
Ему было жаль разбивать иллюзии жены. И он слушал, увлёкшись приятной игрой в поддавки, вносил поправки и не заметил, как проникся её идеей. Покупка уже не казалась ему такой несообразной, а преграды такими непреодолимыми, вместо них он видел счастливое, улыбающееся лицо Лены.
То ли подчиняясь бурной ласке жены, то ли чему-то ещё, но он свыкался с этой мыслью всё больше. Она не покидала его и в следующие дни. Он твёрдо уверился, что "Москвич" им нужен, как воздух.
Через месяц подержанная машина была куплена. Занять, правда, пришлось чуточку больше, чем планировали. Но Леночка сказала, что будет на всём экономить, и была счастлива. Глядя на неё, Бекасин тихо, радостно улыбался.
Не пройдёт и четырёх месяцев, как они разочтутся с долгами, уверяла Бекасина Лена. Неприятности же начались раньше.
- У меня кончилась мука, - сказала однажды Лена. Денег не было.
Потом пришлось продать Сашин костюм. И всё равно денег не хватало. Долги не уменьшались, а росли. Одна за другой исчезали на рынок вещи. "Москвич" стоял без дела, было как-то не до него.
С работы Бекасин приходил усталый, злой. У Лены износились туфли... надо покупать новые, а денег нет. И ботинки... тоже надо, осень, снег скоро ляжет.
Лена молчала, но вся как-то заострилась, похудела, и только живот становился больше и больше.
Расстроенный, Бекасин садился на стул и тоже подолгу молчал. "Скоро будет ребёнок, новые заботы, расходы..." От всех этих мыслей кру`гом шла голова. Бекасин стал много курить. Он даже состарился за это время.
Однажды он хотел её поцеловать, Лена потянулась уже было к нему, но... вдруг вырвалась: - Не хочу... - покраснев, отвернулась от него.
- Но почему, Леночка? - изумился Саша.
- Не хочу, и всё...
- Ты что - разлюбила меня? - шутливо настаивал Бекасин.
- Ты... ты только не обижайся, Саша, но... от тебя дурно пахнет.
Обоим стало неловко и стыдно. Бекасин тихо вышел во двор и долго там стоял один. Он вспомнил, что в последнее время действительно стал забывать чистить зубы. "И в бане давно не мылся..." - подумал он и посмотрел на свои руки. "Вот чёрт!.."
Случай этот вскоре Бекасин забыл, но не забыла Лена. Она всё чаще и чаще стала замечать, что Саша небрит, волос зарос - даже на шее пух появился, что лёг и не помыл ноги, замечала небрежности и неряшливость в костюме. Всё это стало ей неприятно.
"Неужели я безразлична к нему? - задала она как-то себе вопрос. Но тут же мысль эту отогнала. - Устаю просто..." - решила она.
Мысли её были заняты будущим ребёнком, Бекасин вроде как перестал для неё существовать. Она часто видела его, поливала ему на руки тёплую воду, подавала обед и всё меньше и меньше обращала на него внимание. Порой он становился невыносим ей, но она приписывала это беременности, обострённой вследствие этого раздражительности и угнетённому состоянию. И потом - это быстро проходило. Она не задумывалась. "Вот родится ребёнок, и всё будет нормально".
Саша всё реже шутил, в доме постоянно возникало тягостное молчание, натянутость и скука. Они отдалялись друг от друга.
Ребёнок родился в марте, а в начале мая Саша попал в аварию. "Москвич" был разбит, Сашу с травмами положили в больницу. Он пролежал там полтора месяца и уже готовился на выписку.
- Врачи говорят, что ещё легко отделался, - рассказывал он Лене радостно, когда она пришла в очередной раз его навестить. - Говорят, скоро работать смогу, ты не волнуйся. Ну, как там "Москвич"? Отремонтировали ребята? Ремонтируют? Скоро будет на ходу? Замечательно...
Бекасин смотрел на Лену, и она казалась ему лучше, чем прежде. Располнела немного, поправилась... дама!
- Как там Людочка? - продолжал он расспрашивать. - На меня стала похожа? Хо-ро-шо-о!
Когда Лена ушла, он долго лежал с закрытыми глазами и, растроганный и нежный, улыбался. "Хорошо!" - повторял он про себя и представлял себе дочь и жену вместе.
Но не только с дочерью в последние дни была Лена вместе. Появился в её жизни человек, о существовании которого Бекасин пока не знал.
Началось это для Лены несколько неожиданно.
Однажды она возвращалась от Саши. Был вечер. Проходя мимо афиши, Лена остановилась. "Лебединое озеро" - прочитала она. Словно от какой-то непонятной боли заныло сердце. Лене стало грустно и чего-то жаль. "Боже, лебединое озеро! Как давно это было..." Лена почувствовала, как наворачиваются слёзы. Показалось, что жизнь обходит её стороной. Как никогда, Лене захотелось купить билет и пойти в театр. Но тут она вспомнила, что с Людочкой соседка, и, стало быть, надо торопиться домой. Вздохнув, она отправилась на трамвай. Настроение было испорчено.
За городом Лена, как всегда, дождалась попутной машины и села. Быстро темнело. Попутчиков в кузове было много, но Лене в этот раз было не до них. Отвернувшись, она смотрела куда-то в сторону, на мелькавшие где-то вдали огоньки. Они напоминали ей об уходящей жизни. Вдруг раздался оглушительный выхлоп, почти выстрел. Машина остановилась.
Хлопнула в кабине дверца, и из темноты, откуда-то снизу, из-под машины донеслось зло и раздражённо:
- Ну, конечно же, скат! Опять тот самый!
Все вылезли из кузова, стали ждать, когда шофёр заменит скат. Равнодушная Лена ждала тоже.
- И отъехали-то километров 8, не больше! - сокрушался кто-то в темноте, вспыхивая светлячком папиросы.
Вдалеке показались сверкающие светом фары.
- Машина... машина идёт! - загалдели кругом. - Давай на ту... останавливай!
- Что у вас тут? Авария? - остановилась подошедшая машина. - Нет, всех не возьмём, только половину! - раздался чей-то весёлый голос. - Сами видите - Виллис! Иномарка... капризная! Ну вы, что ли? Садитесь! - скомандовал всё тот же весёлый голос, обращаясь к Лене. - Вам, вам, красавица, говорю! Нет, товарищи, больше никого не возьму, у самих скат... Иномарка! - И покатили.
Теперь Лена весёлого человека могла рассмотреть. В кабине был слабый свет, а "весёлый человек", как окрестила его Лена, то и дело к ней оборачивался. Он сидел рядом с шофёром, и был одет в лёгкую шёлковую тенниску. Молодой, глаза карие, горячие. И лицо такое красивое, приятное. Смуглый и кудрявый. Она ещё подумала: "Сердцеед, наверное..."
- Ну что, рассмотрели? - лукаво спросил он её. - А теперь давайте знакомиться: вы - кто?
- Лена! - просто сказала она. Чем-то он ей нравился. "Простой и весёлый" - подумала она. - А вы - "кто"? - подделалась она под его тон, не замечая, как заражается его весельем и добродушием.
- Я? Начальник! - И весело, непринуждённо рассмеялся. - Ну ладно... Лена! - перестал он смеяться. - Буду и я откровенен: Вовка Петров! А тебе, Коля, - повернулся он к шофёру, - Владимир Иванович! Не забывай... - И опять рассмеялся.
- Вы всегда такой? - рассмеялась и Лена.
- Какой? Начальственный, что ли?
- Нет... весёлый.
- Это я такой только с девушками. С Колей вот... я строг! Верно, Коля?
- Ну, какой же вы строгий, Владимир Иванович! Мы же почти ровесники...
- Видите, Коля строгих начальников не любит. Значит, надо держать марку - быть весёлым. Женюсь - тогда уж и буду строгости набираться. Чтобы было: да убоится жена мужа своего! А вам куда? Подвезти, спрашиваю, куда? А то мы ведь далеко едем. Ах, вон оно что! Так мы туда и едем. За дешёвым вином!
Лену "начальник" очаровал. Подтянутый, опрятный. Он был совсем не похож на Сашу. Лена невольно сравнивала их. С этим так легко и просто... Было ощущение, что они давно знакомы.
Когда въехали в село, он вылез из машины и проводил её до самой калитки. Прощаясь, предложил встретиться. Лена с бьющимся сердцем согласилась, не думая в этот момент ни о ребёнке, ни о муже.
Дома она устыдилась своего поступка. Решила, что завтра при встрече она ему сразу всё скажет, и на этом прекратит отношения. К тому же боялась, увидит ещё кто, разговоры пойдут.
Но утром, когда проснулась, первое, что она вспомнила и о чём подумала, был Володя. Она гнала прочь мысли о нём. Думая о предстоящей встрече, пыталась убедить себя, что ждёт её не потому, что ей хочется увидеть его, а чтобы открыть ему всю правду.
Несколько раз она убеждала себя, что вообще не надо ходить, но приводила доводы, что он, не дождавшись, начнёт её разыскивать, узнают соседи, будут неприятности. "Нет, надо идти!" - решила она.
Вечером она то и дело смотрела на часы и ругала себя за это, но справиться с собой не могла. Время тянулось медленно. Это взвинчивало её. Наконец, и 9 часов. Лена ещё раз осмотрела себя в зеркале, поправила причёску и... вдруг переменила платье. Надела самое лучшее, голубое, с горошками. Оно так шло ей!
Лена шла по улице. Трещали сверчки, в природе воцарился покой, а она почему-то вздрагивала от каждого шороха, каждого случайного прохожего.
Когда Лена вышла на околицу села, к саду, куда она назначила свидание, Володя её уже ждал. У неё учащённо забилось сердце. Подошла она, задыхаясь.
- Леночка! - Он вдруг обнял её, прижал к себе, стал целовать. Она не противилась. Она забыла обо всём на свете.
Над головой мерцали звёзды на тёмном небе, была тёплая ночь, и глаза, глаза Володи во мраке. Не думая ни о чём, Лена отдалась чувству, как в омут бросилась.
Потом она опомнилась.
- Не надо, Володенька! - прошептала она, вырываясь. - Я должна тебе сказать... - Задохнулась в упоительном поцелуе.
- Родная... ничего не говори.
- Нет-нет, Володя! Я - замужем. У меня грудной ребёнок... и муж... в больнице, - торопилась Лена. Опустила голову.
- Не уходи! - опомнился он. - Не уходи... Я понимаю. Но ты... ты ведь не любишь его? - Он не хотел её потерять.
Они встретились ещё. Потом стали встречаться часто, каждую ночь. Лена отдалась ему, и махнула на всё рукой. Что будет...
Возвратился из больницы Саша, встречаться с Владимиром не стало возможности. Тогда Лена не выдержала и съездила к нему в город, на его холостяцкую квартиру. А затем стала ездить регулярно. С Сашей отношения были натянутые. Она ждала случая, чтобы рассориться с ним. Но он молчал.
Иногда, когда Саша уходил на работу, Лена плакала. Она любила того, другого, и жаль было этого, её мужа, было совестно перед ним. Выхода не было. Она вся извелась.
Прошло полгода. Опять наступила осень. Саша был Лене невыносим. Ей были противны его волосатые ноги, большие узловатые худые руки, его пот, привычка есть, пить, храпеть во сне. Она всё ненавидела в нём.
"Господи! Ну, как только я пошла за него?! - удивлялась она, рассматривая его спящим. - Нет, нет... только бежать! Правильно Володя говорит... - Но тут же пугалась: - А что скажет мама? Соседи..." И всё же Лена решилась.
Бекасин хорошо помнит тот пасмурный день, когда он вместо Лены нашёл дома лишь записку. Она извещала, что полюбила другого и ушла к нему. Просила не искать её и не устраивать скандала.
Больше года он о ней ничего не знал. Боль потихоньку утихала, казалось, пройдёт совсем.
Но вот вчера он услыхал о ней снова. Было воскресенье, и многие, возвращаясь из города, заходили в духан - согреться вином после поездки в открытом кузове. Бекасин пил пиво. К нему подсел механик из МТС.
- Здорово, Саша! Всё пьёшь? Зря ты это. Ну, ушла и ушла. Чёрт с ней. Только она-то не убивается, как ты. Видел я её в городе, говорил с ней... Живёт хорошо, муж любит. Я всё-таки сказал ей, что с тобой неладно. А она засмеялась и ответила: - Да что ему сделается? Найдёт другую. Мужчины ведь недолго переживают. Забыл уж, наверно, давно... Вот так, Саша. А ты пьёшь!
Долго ещё после ухода механика Бекасин сидел и думал. "Да что ему сделается? Найдёт другую. Мужчины ведь недолго переживают" - не выходило у него из головы. Он живо представил, как Лена говорит эти холодные, безжалостные слова. На губах усмешечка. И Бекасин дико напился.
Вот и сегодня эти слова, как раскалённые угли, жгли его, кололи. "Всё так убийственно просто, дёшево, словно плевок, - горько усмехнулся Бекасин. - Найдёт... другую!" - медленно и раздельно повторил он вслух. Он опять попытался отыскать в своей памяти Ленино лицо, но по-прежнему не мог увидеть.
"Эх, и достанется же завтра за прогул!" - пьяно мотнул он головой. Угрюмо посмотрел на недопитую водку. В сердце вошла тупая ноющая боль. Какой-то бессмысленной сделалась вся его жизнь. Он не находил уже прежнего удовольствия ни в работе, ни в отдыхе, ни в чтении книг, ни в людях. Люди тяготили его, он избегал их общения.
Неверным замедленным движением он потянулся рукой к бутылке и выпил из неё оставшуюся водку. Ему хотелось забыться, не думать ни о чём, но и забываясь, помнил, что так нельзя. Сегодня эта вспышка просветления была почему-то особенно сильной. "Всё! - решил он. - Пью в последний раз! Встану... выпрямлюсь!"
Так и вышел он, с верой в себя и новую, хорошую жизнь, непохожую на эту. За ним уныло плелась собака.
Стучало в висках и, как глухое эхо, отдавалось где-то в груди. Нехорошо и опасно замирало сердце, вот-вот остановится.
Серенький день угас. Как угасли в голове все его мысли и чувства.
Он не понял, как очутился у клуба. В ожидании сеанса у клуба толпился народ.
И вдруг в душу ему вошла глухая ненависть, озлобление на всех. "Что, ребёнка я тоже найду? Другого?!" Мозг захлестнуло горячей волной злости, беспощадности ко всему.
- Что для вас семья? - выкрикнул он в толпу. - Не нравится - ушли в другую. Дочь у отца - тоже можно отнять. Зачем она ему? Найдёт другую!.. - Ему хотелось крикнуть им в лицо что-то ещё, жёсткое и злое, но он вместо этого стал только грязно ругаться.
- Уйдите! Не троньте меня! - Пьяно выкрикнул он, стал кому-то что-то доказывать, обиженно и нелепо - его не слушали.
Подошли милиционеры и молча взяли его под руки. Он не сопротивлялся, покорно пошёл за ними, обвиснув на них. Дальше он не помнил. Вроде хотели прогнать от него собаку. Он стал бунтовать и вырываться, и её оставили с ним. "Куда мы идём?" - было его последним сознанием. Потом наступила темнота, провал памяти.
Прошло немало времени, год, а может, и больше. Кажется, было воскресенье. Да, именно воскресенье. Он, Бекасин, сидел на стуле и набивал для охоты патроны. Кто-то постучал в дверь.
- Войдите! - крикнул Бекасин, не отрываясь от работы.
- Можно? - раскрылась дверь.
Бекасин вздрогнул. На пороге стояла Лена. Смущённая, не зная, куда деть глаза и руки, она трудно сказала:
- Я пришла... Совсем... Пустишь? - всё ещё не решалась она войти. Смотрела не на него, а в сторону.
Да, это была Лена, он ясно теперь различал её лицо, хотя и волновался. Несмотря на то, что в комнате было сумрачно, он заметил, что Лена сильно осунулась и похудела. Именно такой ему и хотелось её видеть.
- А где же Людочка? - спросил он.
- Вот она... здесь... - Из-за спины Лены вышла маленькая девочка. Робко на него посмотрела.
Он почему-то не узнал её. "Как она без меня выросла!"
- Ну, иди же ко мне, Людочка! - нерешительно позвал он.
- Я баусь... - спряталась девочка снова за мать.
- Да не бойся же, глупенькая... ведь я папа твой!
Первая неловкость прошла. Всё стало просто, понятно. В жизни так бывает. Он не стал спрашивать Лену ни о чём. "Плохо жилось... Если пришла, значит, поняла. Кто не ошибается? Главное - ошибку исправить".
Он ей простил всё. Сделалось так легко, радостно на душе. Так хорошо не было уже очень давно. Дом наполнился шумом, семейным счастьем...
Да, это жизнь. У них ребёнок, и он - ему отец. Этим - не шутят... Лена не могла поступить иначе, он её понимает. К чему вопросы? Только бередить рану. И потом, он так их любит, так соскучился по ним!
- Родные мои! - обнимает он дочь и жену.
Лена плакала и умоляла ей всё простить, но он не давал ей этого говорить. Просидели до вечера.
И вот, после стольких дней горечи и мертвящей душу разлуки и грусти Бекасин в первый раз за всё это тяжёлое время уснул спокойный и счастливый. Он и во сне обнимал Лену и чувствовал на своей щеке её тёплое прерывистое дыхание. И счастливый улыбался. Всё плохое кончилось.
Бекасин проснулся от чего-то жаркого, дышащего ему прямо в лицо. Долго не мог сообразить, где он находится. Но вот с лица его стала сходить улыбка.
Он увидел, что лежит на деревянных жёстких нарах, матраца не было. Не было ни одеяла, ни подушки... Не было Лены.
Всё было лишь сном, плодом наболевшей фантазии.
Тускло светила подвешенная к потолку, засиженная мухами лампочка без абажура. Кто-то прошёл за дверями... и было холодно.
Бекасин медленно повернул голову, закрыл глаза, открыл их снова, и всё понял. Перед ним была закрытая дверь в подвале, кто-то за ней, там, ходил и что-то говорил, а он, Саша Бекасин, как последний человек, спал в милиции, обнявшись с собакой.
"Боже, что я там плёл! - вспомнил он минувшее. - Обиделся, как дурак, и плохо обо всех думал, оскорблял ни в чём не повинных людей... женщин".
- Точка! - страшно закричал он, обводя глазами сырые стены и пол.
К горлу подкатил удушливый ком. И уткнувшись лицом испуганной собаке в живот, он горько беззвучно заплакал. Он плакал от боли, стыда и оскорблённой гордости поруганного в нём человека.
- Плачет!.. - тихо проговорил кто-то другой. - Значит, будет ещё человеком. Проснулся...
"Что ему? Найдёт другую... ведь так просто!" Плечи его вздрагивали.
![[]](/img/s/sotnikow_b_i/bis0920/parus.jpg)