Вот вы говорите, что всегда виноват мужчина. Я с вами не согласен. Что с того, что мужчина сильнее? Не он один несёт ответственность за развал семьи. Я вам о себе расскажу, ехать ещё далеко - слушайте, если интересно. Задели вы меня...
Теперь мне уже 48. Не верите? Да, все говорят, что выгляжу я много старше. Ну, а тогда наоборот: мне не давали моего возраста, в 32-то. Был я, что говорится, в расцвете мужских сил, сильный и здоровый. Ликом не вышел, а ростом и всем остальным, говорили, удался. Во всяком случае, женщинам я нравился. Жениться к тому времени у меня всё как-то не получалось. По профессии я геолог. Вечно, то в командировке, то с поисковой партией. А тут война началась - не до того. На фронт не послали, а направили с партией в Среднюю Азию. Сказали, что там ещё мало исследованы горы, а немец у нас вон сколько ресурсов забрал - надо искать новые.
Поехали мы. В Ташкенте нас разделили: кого куда. Меня с одним товарищем направили во Фрунзе. Задание должны были получить на месте.
Город мне понравился. Небольшой, чистый, зелёный. Партию нам что-то долго подбирали, комплектовали, слали какие-то запросы в Москву, делали финансовые расчёты, в общем, дело подвигалось чрезвычайно медленно. Вот я и слонялся в безделье.
Был октябрь, а ещё тепло, без пальто ходить можно. Забрёл я за город, "Комсомольское озеро" хотел посмотреть в "Карагачевой роще". Ну, озеро, положим, не озеро, стоячий пруд, это уж теперь его красиво оформили, а тогда вижу, потратил время зря. Ничего там хорошего нет, людей не видно - война, им не до озера, и дождь стал накрапывать. Я - без пальто. И ни одной машины, ни автобуса, ни телеги. Поплёлся назад в город. А дождь всё сильней, обложной. Промок до нитки, пока добрался до первой улицы. Встал под навес у одного дома и соображаю, как мне быть дальше. То ли обождать - может, перестанет, то ли дальше бежать - вдруг автобус или такси подвернётся. Город-то ещё плохо знал. Смотрю: старушка из ворот выходит.
- Промокли-то как, молодой человек! - говорит. - Заходите в дом, обсохнете, переждёте. Приезжий, что ли?
Ну, я рад, конечно. Зашёл, сел у печки. Старушка что-то варила как раз.
- Откуда, - спрашиваю, - узнали, что приезжий?
- Да по костюму видать. Здесь так не ходят, - отвечает она мне.
А дождь, слышу, за окном ещё сильнее пошёл.
Незаметно разговорились. Оказалось, попал к эвакуированным. Из Ленинграда. С внучкой живёт. Внучка куда-то ушла, а хозяйка, у которой они квартируют, на работе.
- Верочка-то у нас с 11-ти лет без матери растёт, - стала рассказывать мне Александра Петровна, и всё это поглядывает, поглядывает в окно. - Мать её балериной была. Ушла от нас. К другому, к артисту. Ну, а отец, сын мой, как все - на фронте. Так вот вдвоём и живём. 10-летку весной Верочка окончила, а в институт не успела. На работу всё ходит устраиваться, да что-то никак не ладится. Тяжёлые времена пошли!
Тут в комнату входит, вся в мокром, худенькая девушка, на подростка похожа. Глаза тёмные, задумчивые, серьёзные. Поздоровалась, молча стала снимать промокший жакет.
- Знакомьтесь, это и есть моя внучка! - говорит мне Александра Петровна. - Верочка, подойти. Это Николай Владимирыч, геолог, тоже приезжий. Дождь его прихватил, вот и зашёл к нам обсушиться.
Так началось наше знакомство с Верой. Конечно, я тогда ни о чём не помышлял. Посидел ещё немного, поговорили, дождь не перестаёт. А дело уже к вечеру.
- Пойду, говорю.
- Да как же вы пойдёте. Оставайтесь у нас ночевать, - предлагает Александра Петровна. - В гостинице о вас некому беспокоиться.
Ну и остался. Чаю напились, фотокарточки пересмотрели, о себе немного тоже рассказал. А Верочка больше молчит. Присмотрелся я к ней, и уже увидел в ней не подростка, а много пережившую женщину. Старушка посуду стала перетирать, а она села у окна с книгой и молчит. Только вижу, что она ни строки не видит, о чём-то думает. Лицо бледное, худое. Волосы тёмные, прямые, но необычайно густые и пышные. Ну прямо красавица, а ведь девчонкой показалась сначала...
Вдруг она медленно повернулась и, серьёзно глядя прямо мне в лицо, спросила:
- Николай Владимирович, а отчего вы не на фронте? Больны?
Мне даже неловко стало. Покраснел, помню, растерялся:
- Не берут меня... Просился, говорят, нужен в тылу. Забронировали.
Она даже глаз не отвела:
- А-а! А мой папа больной пошёл... - И отвернулась.
Александра Петровна напустилась на неё, да только мне от этого ещё хуже стало. Так это меня обидело, уснуть потом не мог. Думаю, что она в этом понимает? Проснулся рано. Дождь всё идёт. Встал и хотел уходить. Уж в сени вышел тихонько, чтобы никого не разбудить. Неожиданно дверь за спиной открывается и на пороге стоит она, Верочка. Босиком, в ночной рубашке.
- Вы простите меня! - говорит. - Я вот всё думала... вы - не такой. Простите!
А я стою, как дурак.
- Я вам плащ принесу, - выскочила, принесла. - Занесёте потом как-нибудь...
С тех пор бывать у них я стал часто. Сахару когда занесу или масла, снабжали-то нас неплохо, а им нелегко жилось. Верочка уже работала, счетоводом в конторе одной, а всё-таки жить было трудно. На базаре пуд муки стоил до двух тысяч. В основном на одном пайке жили люди. Ну, и так забегал, конечно. В кино, бывало, или в театр приглашу их, одному-то скучно, а тут знакомые всё-таки. В общем, привык я к ним, как к родным. Они тоже ко мне привыкли, за чужого не считали. Так всё и шло.
Наконец, скомплектовали нашу экспедицию. В горы ехать надо, километров за 200. Пришёл я попрощаться. Посидели немного, пошутили, посмеялись, на том и расстались. Легко, надо сказать. Ни грусти, ни размышлений. Без дела надоело сидеть. Но в горах я неожиданно почувствовал, что чего-то мне не хватает. А тут дождь, снегопады пошли, перевал закрыло, какая к чертям экспедиция, на зиму глядя. Однако и распоряжения возвращаться нет, хотя всем ясно, что зимой экспедиция бессмысленна. Болезни начались, простуды, перебои с питанием, а мы всё в палатках сидим. Времени много, а делать нечего. И я отчётливо понял, что скучаю по Верочке, что люблю её, что это её не хватает мне. С тех пор только о ней и думал. Письма писал ей, но не отправлял, мечтал о встрече. И страшно мне было этой встречи, и в то же время радостно. Конечно, до этого у меня были увлечения, но такого сильного чувства я ещё не испытывал. Я припоминал её голос, глаза, редкую улыбку, походку, стройную фигурку. На взаимность, я, естественно, не рассчитывал. Мне было довольно и того, что я её увижу.
Когда в феврале нас, наконец, отозвали назад и я снова попал в город, я летел к ним, как на крыльях. Но радость моя померкла: в доме было большое горе - погиб на фронте её отец. Верочка ещё больше осунулась, стала бледнее и выглядела больной. Александра Петровна и совсем плоха сделалась.
В мае я уехал в горы опять и пробыл там до глубокой осени. Посылал им деньги, продукты, помогал, как мог. Они знали, что у меня никого нет, и потому помощь мою не отвергали. Да и в самом деле - много ли мне тогда было нужно?
В ноябре мы встретились. Я остался у них ночевать. Старушка перестирала мне бельё, и велела приносить грязное бельё к ней всегда. И как-то незаметно вышло, что я перешёл из гостиницы к ним насовсем. Любил я Верочку к этому времени всё сильней, а она, как на грех, делалась всё прекрасней.
Однажды, помню, к ней пришёл какой-то студент. Студент, как студент. Бедно и просто одетый, худой, высокий и не так, чтоб уж красивый. Но я его возненавидел с первой же минуты. Мне казалось, что он пришёл отнять у меня моё счастье, хотя я ни на что не надеялся. Мне думалось, уж если Верочка и должна пойти за кого-то, то непременно за человека красивого и умного. А тут какой-то неказистый студент. Разве такого Верочка достойна?
Ну, поговорили и разошлись. Она вышла его проводить.
Я был некурящий. А тут гляжу, забыл он на столе папиросы. Так я закурил и не почувствовал даже головокружения. Пока она его провожала, я три папиросы выкурил. На меня Александра Петровна как-то странно посмотрела, но ничего не сказала. С тех пор никто к нам почему-то не заходил, а курить я стал.
Да-а... Не знаю, как бы у нас всё вышло, но только после того случая Александра Петровна сама насчёт Верочки со мной стала заговаривать. Сначала намёками, а потом и прямо заявила:
- Николай Владимирович! Всё собираюсь поговорить с вами... да не решаюсь. Уж больно вы застенчивый какой-то. От кого хоронитесь? Разве так можно? Вижу я всё... Любите вы Верочку, а признаться боитесь. Под лежачий-то камень вода не течёт...
- Да ведь я старше её на 14 лет! - вырвалось у меня с отчаяния.
- Велика беда! - отвечает она мне.
Стал я замечать с той поры, что и Верочка о моём к ней чувстве догадывается. Смущается, краснеет, но не избегает. А по ночам иногда плакала.
Решился я на объяснение. Выслушала меня молча, спокойно. Только спросила:
- Николай Владимирович, а мы с вами будем счастливы?
Не знаю почему, но этот покорный тон и этот вопрос меня задели и обидели. Мысленно уже отказываясь от всего, я ответил:
- Если вы... любите меня, то да... конечно.
- Не знаю я этого толком, Николай Владимирович, - не глядя мне в глаза, тихо ответила она. - Но вы такой добрый, славный... и умный. А я... дурочка. Потому и спросила.
У меня отлегло на душе. Мне хотелось кинуться к ней, расцеловать, задушить в объятиях, но я почему-то не посмел. И представьте, я не мог этого делать и впоследствии, когда мы были уже женаты. Я не решался её даже спросить, любит ли она меня. Она всегда была тихая, ровная, задумчивая. И - глаза. Огромные, тёмные, проникающие в душу. Посмотрит - ровно знает всё. И совестно как-то становится задавать ей этот вопрос.
Сначала я брал её с собой в экспедиции, чтоб не скучала. А кончилась война - перевёлся в город. Александра Петровна умерла, не дождавшись конца войны.
Родилась у нас девочка. Верочка похорошела, выправилась и стала такой красивой, что прохожие оборачивались. Волосы заплетала на затылке в тугой узел, глаза огромные, лицо серьёзное, благородное. А ведь никаких украшений не носила, не переносила. Правда, на ласку она как-то неспособна была. Но всё-таки жили мы хорошо. Душа в душу, как говорится. На ребёнка она нарадоваться не могла. Но к нам никто не ходил, и мы редко куда ходили. Она любила читать книги. Прочтёт что-нибудь, задумается, подойти к ней боязно. Особенно нравились Куприн и Вересаев. По нескольку раз перечитывала.
Так прожили мы 5 лет. Всё у нас было: и деньги, и обстановка, и квартира хорошая, в центре города, а Верочка вдруг стала худеть и как-то от меня отдаляться. Что я для неё только ни делал! Молчит, глаза огромные. Пугали меня её глаза. Видно, тогда уже стала сказываться её натура. От матери, наверно, унаследовала.
Как-то однажды я нечаянно услышал разговор жены с её знакомой. Они разговаривали на кухне. Знакомая похвалилась Верочке, что замуж выходит за кого-то, назвала фамилию. А Верочка как-то странно отреагировала:
- Валечка! Боже мой, но ведь он же старый!
У меня даже мурашки по спине пошли. А сам думаю, какой же он старый? Я его знал - моих лет.
И Валя ей тоже:
- Но ведь он же, как твой муж. А кто скажет, что вы плохо живёте?
Ничего не ответила ей Верочка, только слышал, как всхлипнула. Так вот, думаю, в чём дело! Старый, значит? И впервые закралось мне в душу сомнение. Старый? Может, ей уже молодой кто нравится? Стал я, признаться, за ней следить. Да разве уследишь. Я же на работе... Но и там мысли покоя не дают. Видно, заметила она во мне перемену. Раньше тихая была, робкая, а тут - то дерзит, то обижается без причины. Голову я с ней потерял. А люблю ещё больше.
Вот вы говорите, за любовь бороться надо. А как? Пробовал я ей книги подсовывать о семье, о моральном долге перед ней. Сам пробовал на эти темы направлять. Говорил и о красоте души, и о благородстве... да о чём только не говорил. Слушала. А по ночам плакала. Извёлся я с ней. И однажды она спрашивает:
- Николай, ты любишь в прятки играть?
Я опешил. А она помолчала немного и как бы сама себе, задумчиво так:
- А я не люблю... Замучил ты меня. Неужто не понимаешь ничего?
Вот и рассудите. Я её чуть ли не на руках носить готов, всё для неё, а она - замучил. Перестал я. Месяца два молча жили. Всё и хорошо вроде, и - нехорошо. Вижу, любовника у неё нет, но что-то гложет её. Молчу - терплю. Так опять не то. Ни с того, ни с сего вдруг говорит:
- Николай, ну где же выход, где? - А в глазах му`ка и слёзы.
Ну что я мог ей ответить. Сам вместе с ней готов заплакать, а не пойму, чего она хочет. Решил созвать гостей на новый год. Надоело в тоске жить. Собрались. Хорошо хоть, один весёлый знакомый пришёл. Он развлекал всех игрой на гитаре, анекдотами... а то бы труба, как на поминках. Потом выпили, понемногу разговорились, распелись, веселье наладилось. И Верочку не узнать. Повеселела, поёт, сплясала даже... я и не предполагал. Но вскоре я устал, да и выпил, вероятно, много, вышел в спальню, прилёг на кровать и уснул. Сколько я проспал, не знаю, только от чего-то проснулся. В комнате холодно, дверь в прихожую открыта, темно и никого нет. Когда слышу, вроде в прихожей кто-то целуется.
- До свидания! - Слышу.
Понял - расходятся. Хотел было встать, но снова уснул. Часов в 6 проснулся. Слышу, в другой комнате Верочка плачет, да так горько, что сердце разрывается. Видно, и не ложилась ещё. Подхожу - и верно, одетая лежит, в подушку уткнулась.
- Верочка, что с тобой? - спрашиваю.
А она вскинула голову:
- Жить, жить хочу! - И опять головой в подушку. Плечи трясутся.
Днём смотрю - уж она больная совсем. Осунулась, не узнать.
Спрашиваю:
- Может, ты больна... врача вызвать?
А она мне околесицу:
- Ты знаешь, я ведь даже целоваться не умею... Ах, ничего ты не знаешь!
Вот и поймите, что у нас за отношения стали.
Станция, кажется? Вы посидите... я схожу в буфет. Душно что-то...
Да-а... Зачем так много пью, спрашиваете? Так уж как-то получаться у меня стало. Я никогда волей не отличался, а теперь и совсем...
Что дальше было? Дальше... не хочется и вспоминать.
Решил я её отвезти на курорт. Подлечить нервы. Ну и подлечил на свою голову.
Поехали мы в апреле в Гагры. Бывали там? Место прекрасное! Залив, как подкова, горы вплотную, пальмы, кипарисы, воздух особенный, благоухающий - умирать не хочется.
Поначалу всё шло хорошо. Без путёвок, правда, диким образом, но устроились неплохо. Около самого моря, рядом с санаторием "Челюскинцев". Купаться уже можно было, но отдыхающих было ещё немного. Везде свободно: и в ресторане, и в столовой, и в кафе.
Смотрю, Верочка посвежела, похорошела, ну, думаю, дело налаживается. И со мной разговаривает... смеётся. Чего ещё желать?
Познакомились мы там с другими "дикарями". Вместе на пляже загорали, в одно кафе обедать ходили, держались компанией. Среди знакомых был мужчина лет 30-ти, Борисов. Стал я замечать, что он за Верочкой ухаживать пытается. Вилку там подаст, хотя она и сама взять в состоянии, вина подольёт... цветочек подарит. И так на неё смотрит... Не нравилось мне это. Когда заметил, наши знакомые сторониться его стали. А он как будто не замечает этого - продолжает внимание Верочке уделять, меня даже не стесняется. Я бы и без него мог за своей женой поухаживать.
Поехали мы как-то на Рицу - озеро горное. И он увязался с нами. Куда денешься? Было это 30 апреля. Решили заночевать, чтобы первое мая там встретить. Ну и верно: красота невообразимая! Речка Вздыбь, водопад, скалы дикие. Дух от красоты захватывает. Остановились в гостинице. Горы ходили смотреть, озеро обошли, а вечером, прямо на воздухе, выпили, песни попели и разошлись спать.
Во втором часу я проснулся. Знаете, бывает так. Сердце ли беду чует или ещё что... Проснулся, а Верочки нет. Будто током меня прошило. Не иначе, думаю, с Борисовым она. Как был, в трусах, туфли только надел, выбегаю искать. А душа так и кипит! И что же вы думаете? Хотя бы позаботилась, коль уж решилась на это, уйти куда-нибудь подальше... Нет, тут же, неподалёку и нашёл. Целуется... У меня в глазах потемнело, убить был готов обоих! А ноги будто к земле приросли, двинуться не могу. В горле пересохло так, что дышать трудно. Мне бы крикнуть, что ли? Так нет же!..
А она ему:
- Серёженька мой! - да таким голосом, помешаться можно. Обвила его за шею и целует, целует. Так страстно, словно душу ему отдать хочет. И смеётся, и плачет. Он её повалил, а она не сопротивляется. Вижу, на всё готова. И это с первого раза, человека ещё не знает. Вот натура...
Тут уж я не выдержал, закричал что-то. Вскочили оба, он её было загородить хотел собой, а она устало так и, представьте, без тени испуга, дерзко заявляет:
- Не надо, Серёжа, я не боюсь... Пришёл? - спрашивает. И даже не отворачивается, бессовестно, вызывающе и нахально смотрит на меня. - Ну что ж, это даже к лучшему. Не надо ничего объяснять.
- Как это не надо? - кричу. - Я тебе кто?
А она:
- Пойдём, Серёжа. Зачем это?
Я схватил его за рукав:
- Как вам не совестно, молодой человек? Вы - вор!
Так он, наглец такой, мне:
- Это вы у неё всё украли. Я только вернуть ей хочу.
- А ребёнка, - задохнулся я, - отцу вы вернёте? Или вы только о себе думаете?
- Какого ребёнка? - повернулся он к ней. Спрашивает: - Какого ребёнка?
- Обыкновенного, - кричу я, - с руками и ногами!
Тут он вдруг круто развернулся и быстро пошёл от нас.
А она как закричит ему вслед:
- Сергей! - будто ножом её резанули. У меня даже гнев к ней прошёл.
Больше я его с тех пор не видел. А она, когда повёл её в гостиницу, внимания на меня не обращает, как будто нет меня вовсе, и всё повторяет:
- Боже... боже! Как я могла об этом забыть? - И плачет.
Простил я её тогда. Мало ли мы в жизни ошибаемся? Знал-то её как порядочного человека - не предполагал в ней такой натуры.
Через полгода связалась она с одним курсантом из лётной школы. Парень молодой, глупый... на 2 года моложе её. Узнал об этом случайно, когда уж развязка настала. Кончил он школу и хотел её забрать с собой. Куда-то под Киев его направляли служить. Парень, видать, неопытный, по молодости решил, что лучшей не встретит нигде. Согласен был на всё, и ребёнка забрать. Но она отказалась. Разговор их я сам слышал:
- Спасибо, Володенька, за всё спасибо! Только не могу я... Прости меня... и пойми.
А он ей:
- Верочка, я ведь люблю тебя, жить без тебя не могу.
Я в этот раз не мешал даже. Пустота какая-то в душе сделалась. Сижу за кустом на скамейке, отдыхал там, и слушаю. Они с другой стороны сидели. Меня за кустами не видели.
Слышу, она ему со слезами:
- И я люблю тебя. Но какой ценой заплачу я тебе за твою чистоту. У меня уже нет этого... съели мою чистую душу.
А кто съел-то? Сама себя запятнала.
- Ты, - говорит, - жалеть потом будешь.
- Ведь заест он тебе жизнь, Верочка, - обиженным голосом отвечает он.
Тут я встал. Сами посудите - обидно же.
А она ему и отвечает:
- Не надо так про него... Он хороший, добрый человек.
Верите ли - белугой зареветь от этих слов мне захотелось. В ту же секунду всё ей простил. Ах, если бы она мне хоть раз такое сказала.
- Зачем же ты так поступаешь со мной? - хотелось крикнуть ей. - Хороший, а любишь другого! Как же понять тебя?
- Значит, с ним? - переспросил он её опять.
- Нет, - говорит, - от него я уйду. - И так это грустно, спокойно, у меня холод пошёл по спине. - Загублена, Володенька, моя жизнь, не вернуть... Но и дальше я так не могу. Уйду.
Я до сих пор слово в слово помню всё это. Не выдержал я тогда... и тихо ушёл. Было желание отравиться.
Пришла она поздно, под утро. Я не узнавал её. Это была не Верочка, это была хищная самка. И глаза... тоже - были уже не те. Признаться, это напугало меня. Я молчал.
- Я ухожу от вас, - сказала она, обращаясь ко мне на "вы", как к чужому. - Я не могу так больше. Пусть долг там... семья... падшая женщина, но у меня нет сил.
Знаете, мне стыдно вспоминать, но я... я упал перед ней на колени и просил не уходить от меня. Это был какой-то кошмар. Я не помню, что я там говорил. Она молча выслушала, затем устало опустилась и затихла. Дочка проснулась, 6 лет ей тогда было. Верочка посмотрела на неё и... осталась.
Прошло месяца три. Прихожу с работы домой, а она на диване. Плачет. Да так, как никогда в жизни. Думал, захлебнётся, хоть "скорую" вызывай. А на полу письмо валяется. Я, признаться, прочёл его. Писала какая-то женщина, Верочку в нём обвиняла, что из-за неё её бросил муж. Всё там Володя, Володя. Тут я и сообразил, что это же тот самый, который увезти её хотел... "чистый". Выходит, был женат.
Через год я захватил её с другим лётчиком. Молодой инструктор из школы. И где? В собственном доме, днём! Портфель дома забыл с нужным документом, пришлось возвращаться. А там...
Тут уж я задерживать её не стал. Наташеньку забрала и ушла... к этому инструктору.
Как живут? Не повезло ей. Разбился он в позапрошлом году. Сейчас одна. Где теперь? В соседнем вагоне едет. Почему не может быть? Всё может быть. Видели днём, когда Куйбышев проезжали, женщина в чёрном мороженое для мальчика и девочки покупала? Вы ещё, помню, внимание на неё обратили. Это была она. Второй раз из Ленинграда едет туда. В годовщину смерти цветы на могилу кладёт... Как совпало, что в этом же поезде я? ...Давайте спать!
![[]](/img/s/sotnikow_b_i/bis0922/parus.jpg)