Однажды, решив на свою беду козырнуть перед Ириной Воронец, отношения с которой у него не закончились, а только перешли в более спокойное русло, Виталий Чалей предложил ей посетить один из городских ресторанов. При этом говорил что-то вроде:
— Хватит нам, как крысы по норам, прятаться. Пора уж выходить в люди.
— Это в каком смысле? — недоуменно спрашивала у него любовница.
— Ну, если хочешь конкретно, — гордо посмотрел на нее Чалей, — приглашаю тебя завтра в ресторан.
Воронец согласилась, только попросила выбирать место не очень многолюдное (она была замужем), во всяком случае — не в самом центре города. На том и порешили.
...Устроившись за столиком не слишком внушительной ресторации, Чалей вскоре пожалел о своем замысле. И вот по каким причинам. Во-первых, хотя в те времена (1990 г.) еще можно было и попить, и поесть в какой-нибудь харчевне двум человекам всего на одну стипендию, то роскошествовать с шестьюдесятью рублями в кармане никак не выпадало. Меню же, как назло, предлагало блюда одно другого дороже и аппетитней. Бедняга Чалей, стиснув зубы, вынужден был ограничиться самыми скромными закусками, стаканом водки и бутылкой не очень качественного столового вина для своей подруги. Во-вторых, их место на возвышении чересчур просматривалось молодцеватыми посетителями ресторанчика, и оттого личности мужского пола слишком уж таращились на привлекательную Воронец.
Особенно злил парня столик с типами, как говорится, кавказской национальности: трое чернявых детин просто поедали глазами его подругу. А спустя некоторое время официант поднес Виталию с Ириной бутылку дорогого армянского коньяка как подарок от упомянутых господ. Это было оскорбление! Чалей злобно и молча его проглотил. Дальше — больше: уже на втором танце один из этих нахалов взлез на их возвышение и, проигнорировав Виталия, с неистребимым акцентом пригласил Ирину потанцевать. Первым побуждением Чалея было дать детине ногой по физиономии, чтобы тот скатился туда, откуда пришел. Видит Бог, парень бы так и поступил, если бы Воронец, зная крутой нрав своего любовника, холодно не отказала кавказцу. Тот бешено сверкнул зрачками и отошел не солоно хлебавши. Но затем едва ли не весь вечер упорно и злобно буравил наших друзей взглядами со своего места. Кстати, приятели отшитого ухажера впустую времени не теряли и скоро уже завлекли к своему столику двух весьма разбитных и с виду податливых девок.
Это событие выбило Чалея из колеи, и остаток вечера он провел в хмуром настроении. Не спускался танцевать, запретил это и своей приятельнице.
— Так что ж мы — в театр пришли?! — запротестовала по этому поводу возлюбленная.
— А ты за жизнь еще не напрыгалась? Ишь нашлась девочка! — нагрубил Виталий и потянулся за графинчиком с “огненной”.
В тот вечер он уничтожил все заказанную водку, с досады допил и бутылку кисловатого Ириного вина. Притом почти ничего не ел, а все наблюдал за кавказцами. Когда Ира отлучилась на некоторое время в уборную, Чалею показалось, что и разудалый южанин увязался за нею. Во всяком случае, среди танцующих он этого мужика не высмотрел. Бросив столик, разъяренный Виталий устремился в сторону уборной, а затем дозорным прятался за коридорным изгибом: следил за фойе. Во рту пересохло, кулаки поневоле сжимались. Выглядел он зловеще.
Но все оказалось лишь плодом его болезненного воображения: вскоре из уборной вышла Воронец, и в фойе к ней никто не вязался. Чтобы не быть уличенным возлюбленной в своей дикарской ревности, Чалей пулей полетел в ресторанный зал, занял место за столиком и отвернулся в сторону оркестра, якобы заинтересованный исполнением песни. И тут-то его взгляд наткнулся на подлого кавказца: тот самозабвенно и порывисто отплясывал в окружении двух длинноногих девок.
...Они не досидели до закрытия ресторана. На обратном пути Чалей взял такси и, завезя Воронец домой, велел водителю держать курс на институтское общежитие. Там расплатился последними деньгами за проезд и в опасном раздражении двинулся в сторону скверно освещенного крыльца.
— Ваш пропуск! — попробовала остановить его на проходной строгая вахтерша.
— Дома забыл! — в ответ неприветливо буркнул нарушитель, поспешно минуя турникет.
— Эй, молодой человек... — женщина высунулась из окошка до пояса. — Пропуск!.. Верни-итесь!..
— Иди ты в зад, — бросил с досадой Виталий и резво побежал по лестнице.
Была половина одиннадцатого. Чалей зашел к одному из своих одногруппников, занял денег и купил у здешних спекулянтов водки. Распили ее парни вдвоем и почти без закуски, на которую всегда так бедны общежития. Потом купили еще...
Возвращение домой Виталий запомнил очень туманно. Одно запечатлело сознание: ключ никак не вставлялся в замочную скважину, а из желудка к горлу тем временем подступал отвратительный ком. Залезши таки в квартиру, бедолага зацепился ногой за обувную полку, полетел ниц, воткнулся носом в пол и залил его блевотой. Сразу же захрапел в этой мерзкой луже.
Привыкшие к поздним возвращениям своего сына родители в это время безмятежно почивали после рабочего дня. И можно вообразить, как ужаснулась в пять часов утра мать Чалея, когда по дороге в туалет едва не споткнулась впотьмах об чье-то тело. Включив торшер, несчастная зашлась визгом: блевотина, в которой отдыхал ее любимый сын, показались Светлане Григорьевне вытекшими мозгами! Она чуть не кончилась от ошеломления. Закатила истерику. На вопли примчался полуголый Валерий Васильевич. Детину растормошили, возгорелся скандал, попреки, разборки.
Еще беспамятный от чрезмерной дозы “горючего” Виталий рассвирепел, забежал в зал и начал крушить утварь: швырял на пол вазы, рассадил кулаком стекло книжной полки, сорвал с гвоздя дорогую гитару сестры и намеревался бросить ее в окно... В этот миг отец повис у бузотера на руках и тем самым спас бесценный инструмент от глума. Сгоряча Виталий ударил старика локтем в грудь — тот отлетел к противоположной стене, грохнулся об нее спиной и осел вниз...
— Ой! Что ж это делается! — растерянно кусала губы и голосила мать. — А-а-а! Люди! Лю-юди добрые!
Этот истошный вопль частично привел Чалея в сознание. Во всяком случае, парень вдруг представил возможные последствия своих несмешных шалостей, с перепугу метнулся в переднюю, схватил там шапку и стремглав побежал прочь из квартиры. Желудочную гадость обтирал на ходу носовым платком.
Вслед неслось отцово:
— Выродок!.. На вольные хлеба!.. Чтоб и духу твоего не было!..