Зазевавшийся месяц разбился о берег,
О чернеющий берег реки заревой,
Покачнулся, упал, был туманом развеян.
Загостившее  лето ушло на покой.

“На покой, на покой!” — купола подхватили
Колокольный призыв. Задрожали стада.
Стало звонко и весело в праведном мире.
Мы с тобой спозаранку спешили туда.

Зарождение чье-то читая и правя,
Заливались навзрыд, обгоняли ветра,
Рассекали и жгли, и баюкали плавно,
И любили, и плыли с утра до утра.

Нету дела до нас, нет известий и писем,
Кроме осени ярой, реки огневой.
Только  ткань паутин, только  палые листья —
На распахнутых нас, на уют нежилой.

Твои руки по осени чище и злее,
И глаза — не глаза, и следы — не следы.
Ты как верность, как светоч в глубокой аллее
От утра до утра, от беды до беды.

Разве это любовь? Разве выдержит слово
Передачу из уст в дорогие уста
Назначения жизни как радости новой
У склоненного древа, у правды листа?

И опять спозаранку — осин позолота
И разлитая дымка по крошеву льдин,
И рукастое знамя утиного лёта,
И решетчатый в просеках блеск паутин.