Взлетев через два лестничных пролета на свой этаж, Василий Сурмач наконец вспомнил, что наиболее угнетало его сегодняшним днем. Пуще мыслей о смерти, о тщете существования и всеобщей людской глупости душу его бередила предполагаемая встреча с женщиной, сейчас размашисто идущей ему навстречу. Это была Зойка Шальгович, неизменная и назойливая его любовница. Василий планировал разобраться с ней сегодня окончательно и бесповоротно. Точнее, решил это еще вчерашним вечером, когда не явился на оговоренное заранее свидание — в Зойкино общежитие. Весь сегодняшний день Сурмач как будто сознательно про это не вспоминал, но неизбежная неприятная разборка все-таки давила на подсознание, омрачала настроение и понижала работоспособность парня.
История этого служебного романа до банальности проста. Василий выделил привлекательную Шальгович среди прочих женщин отдела практически сразу после своего устройства на работу в СКБ. Статная, с мощными бедрами и высокой грудью, она, цокая по коридору, всякий раз просто кипятила его животную суть. Как, скорее всего, и большинства парней и семейных мужиков их учреждения. Слухи о Зойкиной “сговорчивости” неумолимо достигали не слишком тогда опытного в любовных делах Сурмача. Девушка была старше его на три года, ростом и весом — почти ровная, и поэтому Василий не принимал никаких мер, чтобы в той или иной степени с нею сблизиться. Что, однако, не препятствовало ему каждый раз жадно провожать по коридору глазами ее соблазнительную фигуру, здороваться при встречах да понимать ее огневые взоры на свой лад. Воображение помимо воли рисовало весьма знойные картины несбыточных, как тогда казалось, отношений с Зойкой. Но... Однажды летом их завод все-таки не выдержал хитросплетений рыночной экономики и остановил свою деятельность на пару месяцев. Всех принудительно, на минимальном денежном обеспечении, отправили в отпуска. Но на наиболее важных темах в СКБ отдельные люди остались. От их отдела в опустевших корпусах трудились Сурмач, пара-тройка приличных семейных мужчин и Зойка Шальгович. Каждый в своей лаборатории.
Как говорится, куда денешься с подводной лодки! Василий, между прочим, встречался в то лето с одной пристойной девушкой, но отношение у них еще не перешли в плотное русло. И поэтому парень как-то невзначай и легко очутился в объятиях более чем сведущей, всегда голодной на известные утехи Зойки. Кой черт толкнул его заглянуть к ней за сигаретами! Хотя, нет! Она сама к нему постучала, затем слишком долго курила у окна, кажется, пригласила к себе попить кофе. Да, именно так все и было: во время питья она всячески щурилась, потягивалась, демонстрируя и так и этак прелести своей богатой фигуры. А голос ее изливался нежностью, а взгляд пронизывал мужское изголодавшееся нутро просто ошеломляюще. Было жарко. Они подошли к отворенному окну, там курили. Шальгович потянулась через Василия будто бы за чашкой-пепельницей на подоконнике. Упругая грудь молодухи коснулась его груди, длинные волосы защекотали шею... Сурмач не помнит, как вскидывал Зойку на стол, хорошо запечатлелось одно: не он, а она затем раздевала его и делала все так бесстыдно и ловко, что через полчаса вышел Василий из той лаборатории с невнятным двойным ощущением, этаким вычурным сочетанием животного удовлетворения и целомудренного стыда.
Тем летом Василий часто ночевал в Зойкином общежитии. И всякий раз чувствовал себя изнеможенным телесно и нравственно ограбленным — настолько выматывала его эта страстная особа. Раздражали ее умственная ограниченность, нетактичность при встречах на работе, когда Шальгович всем своим видом показывала сослуживцам свое неравнодушие к нему. Она была слишком требовательная, эта дивчина. Она контролировала каждый его шаг, устраивала сцены ревности, хотела частых и продолжительных свиданий. Она едва ли не ежедневно звонила ему домой, угрожала заявиться собственной персоной и учинить скандал перед его родителями. Наконец, просто умоляла ее с ними познакомить. Явно набивалась в жены.
Она быстро наскучила Сурмачу, и он давно искал повод с ней распрощаться. И, как назло самому себе, уже третий год кряду, неизменно оказывался в ее пылких объятиях. Василий бранил себя за безволие, но никак не мог противостоять Зойкиным чарам и ухищрениям. Что он мог поделать, если тело его жаждало этой женщины неимоверно, невзирая на их полную духовную несовместимость, более того — на полное неприятие его душой внутреннего мира этой роскошной самки. Понятно, если таковой мир вообще имел место. Единственное, чего осилил добиться Сурмач, — это относительная свобода в своих действиях вне любовных свиданий. Смог он увеличить и интервал между этими встречами. Правда, девка была не промах и легко оболванивала его, завлекая, к примеру, в совсем, казалось бы, безопасные места (людные вечеринки, просто в гости к будто бы приличным людям), а затем вероломно овладевала его телом в каком-нибудь укромным уголке.
Это была какая-то дикая, надуманная, непотребная борьба между ними — с подкопами, каверзами. Вот на что спускались бесценные минуты молодой жизни! А Сурмачу, к слову, шел уже двадцать шестой год, и все чаще задумывался он о женитьбе на приличной девушке. Но Зойка сбила его вкус, растлила тело, которое не хотело слушаться голоса рассудка и требовало неистовой разрядки. Василий никак не мог сойтись с хорошей женщиной.
Так, эту постыдную связь надо было прекращать, и Сурмач решил быть с Шальгович непреклонным. Он исподлобья глянул на ее соблазнительную фигуру, все приближающуюся по коридору. Поравнявшись, лишь удостоил девушку кивком головы и деланно полез на ходу в карман брюк — словно искал чего-то. Но все же Шальгович его тормознула.
— А как это, молодой человек, называется? — Василий ощутил, как проворная рука юркнула ему под локоть и крепко его сжала.
Он стрельнул глазами вперед: оттуда приближались две женщины из его сектора. Если бы никого поблизости не оказалось, можно было бы и отшить эту приставалу. Сурмач вынужден был отойти к стене, куда влекла его Зойка. Он знал, что его всегда бледное лицо сейчас заливает багрянец.
— Это что, привычка у тебя такая — вешаться на локти каждому встречному? — приглушенно и вместе с тем грубо ответил Василий. — Николаевна, там “главный” про меня не спрашивал?
Последние слова он обратил к Вере Николаевне, одной из поравнявшихся с ним сотрудниц.
— Да не видно его, гуляй дальше, — Николаевна, как показалось парню, вложила в эти слова определенную долю многозначительности.
Почему-то захотелось съездить Зойку по напудренному лицу, по этой самонадеянной ухмылке.
— У тебя, паря, с памятью нелады, как я вижу, — источала Зойка удушливый запах парфюмерии Сурмачу в ноздри.
— В каком смысле? — состроил недоуменную мину Василий, и оттого стал сам себе ненавистен.
По каким-то странным законам он вынужден был продолжать эту лицемерную игру, хотя с уст так и рвались грубые правдивые слова, брань.
— Ты что это дурака изображаешь?! — визгливо зашептала дивчина. — Где ты вчера был?!
Лицо Зойки исказилось от гнева, и Василий в который раз за последние месяцы подивился, как он может миловаться с таким агрессивным, хищным животным.
— Дома... — Василий жуликовато осмотрелся, тряхнул рукой и высвободил локоть от жестких пальцев любовницы. — А что?
— Во морда! — забушевала Зойка. — Сам ко мне вчера напросился, я весь вечер от плиты не отходила. — Ты что, меня за девчонку принимаешь?!
“Хоть бы скорее нашла она себе подходящего хахаля! А то ж не отцепится!” — подумалось Сурмачу.
— Не ори! Разошлась... Не на базаре, — парень поправил помятый свитер. — Извини, не успел... непредвиденные обстоятельства... Потом потолкуем.
Он попытался отступить на несколько шагов. Шальгович схватила его за руку, сильно рванула на себя. Тогда Василий вынужден был больно стиснуть ее кисть и оторвать от нарядной одежды.
— Ты ж на коленях ко мне приползешь! — заревела багровая от злобы любовница. Губы ее дрожали. Это предвещало истеричную сцену. — Свинья неблагодарная!
Шальгович уже всхлипывала, когда краем уха уловил Сурмач зычный голос главного конструктора сектора — своего прямого начальника. Петр Ефимович Москаленко, похоже, с кем-то переговариваясь, приближался из рукава основного коридора. Поэтому Василию ничего не оставалось, как покинуть поле распри, так до конца и не разобравшись с треклятой любовницей. А чтобы не вышло эксцесса, пришлось, убегая, пообещать:
— Не психуй, загляну сегодня. Там и договорим... Извини... — бестолково пробормотал Сурмач, повернулся к Зойке спиной и устремился к двери свойго конструкторского сектора.
— Когда, в какое время? Вася! — догоняли его выкрики обнадеженной Шальгович. Слишком громкие.
“Придушить бы тебя, ненасытная!” — мелькнула в голове Василия шальная мысль. Он все же успел избежать начальственного ока, своевременно укрывшись за дверью.