Аннотация: Наш дом - пустыня. Наша еда - песок. Все мы лучшие.
Война.
Горячая, как красный песок перед закатом солнца.
Беспощадная, как Хищник, ищущий свой ужин.
Короткая, как одиночный выстрел.
И мерзкая, как вода... Теплая, пахнущая канистрой вода.
Люди выжили. Изменились...
Мы спаслись под землей, остались, как кроты, среди стен убежища, вдыхая неживой воздух и молясь на искусственные солнца. У нас ничего не осталось кроме этих серых стен, тухлой воды, потерянной надежды и горьких воспоминаний.
Первая же разведка доложила, что и на поверхности есть люди. Недолго думая их обозвали нелюдями. Слишком уж они были не похожи на нас, сохранивших память.
Нелюди нападали на разведчиков, видели в них только мясо. Наши ребята едва отбились. Долго еще после их возвращения детей пугали жуткими монстрами с лопающейся кожей.
Из убежища больше не выходили.
Проще забыть. Лучше не видеть. Хочется умереть.
Это тупик и выхода нет.
Сегодня по дороге в пищевой отсек встретил мальчика лет восьми. Короткие, ломкие волосы, тусклая кожа, мутные очки с огромными линзами, за которыми видны были потухшие глаза. Он попросил книжку. "Игры в прятки".
Мальчик сказал, что прочитал все книги в убежище и только что узнал от старосты о последней... Моей.
Не знаю, что меня потрясло сильнее: заискрившиеся, повеселившие глаза или сам мальчик, увлеченный моей неумелой работой, написанной, по совести говоря, от безысходности.
Скорее я был поражен тем, что людям еще что-то нужно. Что не умерло человечество досрочно вместе с войной. Значит, у нас было хоть что-то кроме пожелтевших хроник, дряблых женщин с их сомнительными прелестями, отчаянья и страха.
Тупик - он только в одну сторону тупик, всегда можно повернуть обратно.
Я выхожу наружу. За мной пойдут слепые.
Приятно, когда твоим желаниям не мешают исполняться.
Правда, случается такое крайне редко. Если только, при условии, что твоя опухшая морда больше не покажется на раздаче так называемой еды, а стакан не потянется за водой пополам с ржавчиной. Да и противно, когда, прощаясь с тобой навсегда, сочувственно улыбаются, неловко лопочут утешения и нагружают глупыми напутствиями. Выдают глаза... Этот взгляд не спутаешь. Растерянный, ничего не выражающий кроме отсутствия всякой мысли.
- Ты это... возвращайся, если что... будем рады... кхе-кхе... видеть...
В лоснящееся жиром лицо старосты хотелось плюнуть. А самого бросить на растерзание голодным... Что угодно, лишь бы не видеть.
И только в этот момент я окончательно понял, что ухожу.
Собирался я минут пять от силы. Думаешь, много вещей у человека, который, выходя из квартиры, не выключил газ? Мы знали, что никогда не вернемся обратно в свои дома....
В мешок я бросил пару сухих крыс, полупустую фляжку, плохонький пистолет и все свое мужество.
Серые тоскливые стены, жесткая кровать-полка, пустой ящик под ней, хлипкий стул без спинки у разваливающегося письменного стола.
Вспомнился потрескавшийся кафель в общем душе, запах отчаянья и ощущение пустоты внутри каждого. Ничто меня не сдерживало.
И никто тоже... Холл был пуст. Жутко, наверное, смотреть на человека, который бросает вызов смерти. Наблюдать за тем, как первая дверь фильтра медленно закрывается, а потом уже на мониторе видеть этого уходящего в никуда смельчака, перед которым открывается вторая, последняя дверь, за которой нет ничего кроме красного песка, невыносимо яркого света и радиации.
Наверное, взрыв был именно таким. Вспышка, кровь, прибывающая к голове, толчок, а потом звон. И тебя уже нет.
Глаза понемногу привыкали к пустыне. И скоро я смог различить не только красный песок, но и многочисленные обломки. Кузов машины, стена дома без крыши и стекол, невероятный узел из качелей и рекламного щита. Я подошел поближе. Кое-что на объявлении можно была даже различить.
".. защитит вашу семью".
Защитил?
Я от души пнул щит ногой. Кто-то недовольно заворочался под ним. Мгновение - из-под него показалась пара усов. Длиннющих, подвижных... И вот уже насекомое целиком выползло наружу. Я начал медленно пятиться.
Таракан встал на задние лапы, неторопливо выпрямился и лениво заревел.
Кричу, долго куда-то бегу, спотыкаясь о свое прошлое.
И чего я так испугался? Ну, таракан, ну, полтора метра, что с того?..
По песку пробежала тень. Я задрал голову и увидел птицу. Точнее то, что ей когда-то было. Неправильной формы голова с многочисленными выступами, мощные, но короткие крылья... Хвост, который то резко шел кверху, то плавно опускался, служил, похоже, еще одним крылом. Полет этого творения измученной природы был неестественен, жутковат, но в то же время изящен. Чем-то напоминал наши первые самолеты... Они с трудом отрывались от земли, болтались из стороны в сторону, неуклюже садились. Но так красиво блестела на солнце их металлическая обшивка...
Птица совсем низко пролетело надо мной, сосредоточенно скосив глупые куриные глаза.
Она даже сделала еще один круг из любопытства - что за новое существо появилось в пустыне?
Вдалеке чернело дерево. Сухие ветки, ни одного листика. Ствол дерева в середине закручивался в узел. Это ведь пустыня третьего тысячелетия...
Все здесь дышало жизнью. Неправильной, дикой...
Обломки, уродливые существа и безобразный человек.
Пора расставаться с мечтами... Я похоронил их под землей, в убежище.
Пришло время выживать.
Голоса. Пронзительный плач младенца, невнятное бормотания старика, темнота в конце тоннеля молодости... Они такие разные. Хорошо, что это только звук. Какое счастье, что я не вижу их лиц. Таких непохожих, по-своему особенных. Разве что одна, почти неуловимая черта объединяет всех этих людей. Вон у этого процветающего господина уставшие, полные печали глаза, а у той, совсем еще юной девушки крошечная морщинка...
Страх...
Но я не вижу погибающих детей всех возрастов. Пока не вижу...
Дым вместо тумана, пожар - замена робкому огню в камине. Мне кажется, что все так и было.
Не могу судить.
Я просто успел. Добежал. Спрятался. В этот момент все и случилось.
Не мне знать, что творилось над дрожащими, всхлипывающими людьми, которым повезло больше остальных.
Но голоса... Миллионы криков, вздохов и проклятий слились в единое целое. От этого общего стона мы узнали, насколько страшно наверху.
Какая-то женщина с перекошенным от ужаса лицом боязливо шепнула: "Судный день...".
Я еще подумал, что спаслась далеко не лучшая часть человечества.
Голос перерастал в нестерпимый звон, казалось, еще мгновение - оглохнем, и тут пришла тишина.
Так умерла надежда.
А мы остались... И голосам, похоже, понравилось разговаривать с нами.
Мерзко снова слушать их. Да еще и в пустыне. Какие-то они особенно жалостливые, не по-человечески.
Куда ни глянь, везде одно и то же. Сейчас поднимусь на эту дюну - передо мной будет бесконечное море крови, красного песка. А еще я увижу болотное, невыразительное небо и свою смерть в лицо.
Я почти угадал.
Это были огромные золотисто-зеленые ящеры. В прошлом, наверное, ящерицы. Радиация изменила их тела, дала возможность выживать в новых условиях.
Около десятка представителей неизвестного науке вида пресмыкающихся с наслаждением и омерзительным чавканьем терзали мясо... Я пригляделся повнимательнее и узнал в нагромождении крови и костей своего недавнего знакомого, пустынного летающего монстра. Точнее то, что от него осталось.
Как там... Выживает сильнейший. Первый закон джунглей, пустыни... Похоже, теперь самый главный закон.
Интересно, как эти змеи-переростки подбили летуна? Уж не ракетные ли установки прячутся под их стальной кожей?
Песок с шуршаньем осыпался: это я неловко пошевелился. Один из ящеров замер, вытянул хвост и начал медленно поворачиваться.
Меня, конечно, эта ситуация воодушевила и придала сил... Так что шагов через тридцать, как раз когда хищник открыл пасть и изрыгнул в мою сторону пламя, я только вздрогнул и вспотел.
Все прояснилось. Ящеры, оказывается, предпочитают блюда быстрого приготовления: дохнул в небеса огоньком - дичь подана. Красота!
К вечеру я увидел дым. Особо удивляться такому странному факту сил уже не было. Я просто шел к концу моих странствий. Спотыкался, падал в песок лицом и не знал: счастливым будет этот конец или печальным.
А уже через час меня окружили здоровые мужики со старенькими, но все же ружьями. Пришлось мне вместо приветствия поднимать руки и глупо скалиться на дикарей.
Да-а, совсем не так мы представляли нелюдей! Эти ребята были раза в два шире меня в плечах, на голову выше, с гладкой загорелой кожей. И никаких тебе приветов от радиации. Одно меня утешило: морды у них были на редкость тупые. А может, это я был слишком зол.
Шутка ли? Выползли, словно из песка, черти!
Постояли мы, помолчали. Я уже волноваться начал: а ну как не то что-то делаю? Тут глаза мои сами собой закрылись.
Только сердце бьется, а в такт ему передо мной кровавые круги пляшут. Не выдержал я, упал. Как приговор грянуло ружье...
А больше я ничего не помнил. Вокруг была темнота.
Черт побери, да почему они все время молчат?! Зашел очередной мускулистый уродец, быстро поклонился, пряча глаза. Интересно, это обряд у них такой? Очень может быть.
Дикарь дал мне поесть-попить и тихо вышел из палатки.
Через пять минут тарелка и чаша были пусты. Кормили здесь неплохо. Напоминало дешевый общепит. Но после крыс в убежище и песочной диеты мне показалось, что никогда ничего вкуснее мне есть не доводилось.
Для полного счастья нужно было хоть немного прояснить обстановку. Вопросы "Где я?", "Почему?" и "За что?" пришлось сразу отбросить как глупые. И так ясно, что я оказался в лагере почти первобытного племени на правах... Пленного? Или почетного гостя? Пожалуй, это и стоило выяснить. Ведь говорят же, самое страшное - ожидание. Сидеть в шатающейся от каждого порыва ветра палатке мне уже успело надоесть.
Легко сказать...
А сделать тоже довольно просто!
Раз - и больной резво вскочил с тряпья в углу, иначе говоря, постели. Да так для самого себя неожиданно, что помутнело в глазах.
Два - и нырнул в проход.
Три - и... Это было страшным разочарованием.
Разве я мог подумать, что меня ждет почетная стража перед входом? Или, если с моей стороны, то за выходом.
Мне оставалось только заснуть противным сном пойманного в капкан зверя. Я еще горько подумал, что ни на что другое больше не способен.
Поспать мне толком не дали. Стоило только сомкнуть глаза - как меня начал кто-то непочтительно тормошить.
- Вставай! Говорить будем.
Очень мило. Языка они не забыли. А вот урок вежливости стоило преподать.
Я размахнулся и со вкусом съездил наглецу кулаком по носу. Дикарь от такой неожиданности начал медленно, преглупо моргать, жадно хватая ртом горячий воздух. Но не было похоже, что ему хоть сколько-нибудь больно. Будто просто необычно...
Я ему весело подмигнул, подождал немного. Еще раз подождал. Провел рукой перед его глазами, помахал.
Эх, зря я это сделал...
В голове здоровяка что-то щелкнуло. Он перехватил мою руку, развернулся, закинул себе на плечо... И я уже валялся в другом углу, хватаясь за спину.
- Ты что... С ума? Сошел? - тяжело спросил гигант.
- Не больше твоего, зверюга! - постанывая, отозвался я.
Он кивнул и, уже выходя, чуть заметно поманил меня за собой.
Пара тряпичных выцветших, пыльных палаток. Грубоватые и глуповатые дикари обоих полов. Грязные, облезлые, облепленные мухами животные, похожие на коров. В центре лагеря зачем-то вяло дымил костерок. Жары и без него хватало. Я поморщился и поплелся к своему драчливому и туго соображающему знакомцу. Рядом с ним чинно восседал старик, скорее всего, вождь.
- Сельг. Так меня зовут, - представился молодой.
Я презрительно смотрел поверх их голов. Сельг подождал немного, пожал плечами и, кивнув на седого, объяснил:
- Хромой. Главы заместитель.
Странно, вроде ведь единственный пожилой человек.
- Главный - я! - тут же с вызовом бросил Сельг. Не каждый день получает по морде, видать. Ничего, пусть привыкает.
Я сидел и думал, что спросить первым делом. Никто не мешал. Дикари бродили вокруг костра, особо смелые подсаживались по правую руку от Хромого. Я умиротворенно следил за их маневрами.
Хотелось спать. В еду подсыпали чего или на жаре разморило? У меня не было ответа.
Я вообще ни на что не смог бы ответить.
Почему ушел, не подготовившись толком, один?
Зачем выжил, не умер от страха, не сгорел живьем?
Куда теперь мне идти, что делать и стоит ли?
Молчание. Сонно потрескивали угли, отводили взгляд дикари, то и дело мычали коровы, кто-то изредка вздыхал... Может быть, я сам. У меня ведь не было ответов.
Я еще хотел спросить: как это сам? Было поздно: закружилась голова.
Мечтал крикнуть: не надо!
Не успел. Не добежал. Не спрятался.
Исчезли руки, ноги, голова... даже Сельг с лагерем куда-то пропал.
А песок начал сыпаться на небо.
Я смотрел на облака, меня в ответ разглядывали мускулистые парни, счастливые обладатели белозубой до тошноты улыбки, колы, пива или пачки сигарет... Неизбежно с пистолетом и пышногрудой блондинкой под боком. Обязательно в шикарном авто. Опционально с дорогой сигарой. Вполне вероятно, в солнечных очках.
Впрочем, они могут одеться в строгий костюм, обзавестись заурядной внешностью и двумя детьми (мальчик и девочка, плач карапуза за кадром - как намек на третьего), но это только для важных, мастерски любящих свою семью людей.
Эти глянцевые парни и девушки способны на страшное: обратиться в мерзких неудачников, просыпающих негодную жизнь на огородах и кухнях, в дачных сараях и пыльных коридорах. Их волосы самым волшебным образом превращаются в забытые бальзамами, лосьонами и прочими шампунями птичьи гнезда, их глаза не знают модных разноцветных линз... Мы всегда знакомимся с ними во время переходного этапа их бесполезной жизни. Мы видим, как их взгляд становится осмысленным, как тела наполняются жаждой действия, как они открывают для себя новые порошки, зубные пасты, щетки и, конечно, уникальные средства по борьбе с мухами-тараканами и прочей домашней нечистью. Иногда дикари туалетов и водосточных труб доверительным ором делятся с нами россказнями о своем нелегком хозяйственном быте или с кротким видом восторженно намекают на недостатки драгоценно-ненавистной половинки, падкого на телевизионные развлечения мужа или пахнущей свежими сплетнями жены. Мы смотрим на них, занеся ложку с зеленоватой кашей, недовольно пробегая глазами по одинаково скучной газете или глупо улыбаясь после лишенного рекламных впечатлений рабочего дня.
Нам неизменно нравится их по-детски запутанные рассуждения о прекрасном и вместе с тем дешевом. Нас до глубины души трогают их наигранные откровения и искусственно светящиеся неподдельной радостью глаза.
Каждый рекламный тип героев - не более чем отражение миллионов их двойников.
Мы учимся идеализировать самих себя и смеяться над собой, самого себя слушать с открытым ртом и себе же трогательно сопереживать.
Мы одинаково смешны перед экраном...
Я смотрел на красный песок, который как-то незаметно залил дороги и развалил небоскребы на тысячи обломков. На одном из технологичных кусков расселись два кресла. В одном из них утопал лысый мужчина, в другом нервно ерзала женщина. Между кресел носились два ребенка - мальчик и девочка. А где-то под завалами взрывался плачем карапуз как намек на третьего ребенка. Перед ячейкой общества чернел экран.
Мужчина вздохнул и перевел взгляд на песок. Спасительную идею с восторгом поддержали остальные.
Противно завывал будильник. Значит, пора. Пора вставать и куда-то идти.
В школу... Так не хотелось открывать глаза... И завтракать, то снова засыпая, то вздрагивая от милого жужжания и потрескивания кухонных жителей. Совсем уж противной казалась дорога до желтовато-серого здания, где я должен был провести большую часть дня под равномерные, убаюкивающие речи учителей. А еще на переменах мне предстояла утомительная каждодневная борьба за репутацию "нормального" парня. Это страшно: быть не таким как все, обычным, но по-другому. Жутко, потому что всех необычных кличут "психами". Я понимал, что нужно подгибаться под остальных или заставлять окружающих подстраиваться под тебя. Можно быть победителем или проигравшим. Третьего не дано: в школе не любили нечетких позиций, расплывчатых определений и малопонятных намеков. Ты должен упасть в грязь лицом или встать в полный рост, балансируя на скользких чужих телах, и не обращать внимания на крики, угрозы и удары по ногам. Поскольку быть лидером я не умел, мне оставалось мириться с репутацией нормальной грязи. Я надевал тяжелые ботинки, широкие дутые джинсы и жаркий черный балахон. В карман клал единственную надежду - короткий нож. Я выходил на улицу, морщился и не особо задумывался, какое место в классе-стае занял бы "необычный". Просто их не было. Хотя и каждый им являлся.
Все старались соответствовать глупым, затертым представлениям о норме. А еще подчиняться вожаку, который всегда был победителем и почти богом для трех десятков забитых подростков. Злым богом. Его били, ему угрожали... А он топтался по нашим спинам, все глубже вдавливая в грязь, пока не падал в нее сам. Его место занимал очередной деспот, и все повторялось...
Я выходил на улицу...
Я и так был бесконечно далеко от дома... И в то же время так рядом. Всего-то пара километров на восток... и с десяток лет назад.
Безлюдная, забытая всеми дорога. Где-то далеко, в параллельном мире, визжала сигнализация. Вокруг помойки сидели бомжи и грустно смотрели на представителя другой жизни - процветающего мужчину средних лет.
В роли дороги выступала знойная до тошноты пустыня.
Бомжи превратились в дикарей.
Завывал на самом деле Хромой.
Преуспевающим мужчиной оказался я сам.
Первым делом я вежливо поинтересовался:
- Чего орешь, шаман чертов?!
Хромой испуганно утих.
Вторым я начал злобно рассматривать Сельга, пока он не отвел свои невыносимо любопытные глаза. Уставился он, конечно же, в песок.
А третьим делом я осознал, насколько противна мне эта пустыня... Чего бы я только не отдал тогда за то, чтобы снова стать ребенком, вернуться в столь ненавистную школу... Пойти на уроки, дерзко отозваться о лидере, открыто посмеяться над ним, самому стать вожаком. Что угодно, лишь бы не случилась катастрофа, а я бы не спрятался в бункере и не вышел наружу... Что угодно, чтобы изменить мир и прожить по-другому. Ярко. Интересно. Одним словом, не зря.
- Зачем вы выжили?.. Я бы погиб без вас... Меня бы не было... Я был бы счастлив... Почему?! Как?!
- Я не знаю, - после долгих размышлений выдавил Сельг.
- Он не знает, видишь ли. А кто, кто знает? У вас всех, мерзкие твари, спрашиваю.
- Они не говорят, - признался Сельг и вновь стал разглядывать песок.
Я уже вторую неделю в лагере, который стал для меня добровольной тюрьмой. Мне страшно стать свободным. Я не могу выйти в пустыню.
Но я не этого боюсь. Пугает то, что мне просто некуда идти. Разве что, вернуться к своим в бункер?.. Но это был шанс из тысячи, из миллиона. Что я натолкнулся на обломок жизни. Добежал. Спрятался. Лагерь медленно становился вторым убежищем.
Мне снятся ящеры, которых не может быть. Мне чудятся чудовища, что не должны летать. Все невозможное теперь существует. Как странно, что я все еще возможен в этом невозможном, совершенно нереальном мире.
Конец света уже случился, а жизнь продолжается... Жизнь продолжается, а я сижу на месте и думаю о смерти, глядя в песок...
Ничтожная мысль, казалось, натолкнула меня на правильный путь.
Раз я выжил, значит, это было кому-то нужно. Раз я не погиб в пустыне, просто необходим. В Бога, чье настоящее имя нельзя произносить, я не верю. В судьбу тоже. Зато в себя вполне.
Вот только... Выходит, и катастрофа не случайность, а чей-то "заказ". Думать об этом не хотелось, слишком уж сложны и непонятны одному глупому человеку законы природы. Надо делать только то, что от тебя зависит.
Кому я больше нужен, как не этим дикарям, каким-то чудом пережившим катастрофу? Они разучились говорить. Они живут, не обращая внимания на наше великое прошлое или просто о нем позабыв. Они словно животные. Но у них должен остаться рычажок, который стоит лишь повернуть - и заработает огромный механизм, мозг. Они вспомнят, что они и чем жили, кто были их предки и сколько хороших дел успели сделать... Этим тридцати дикарям предстоит возродить людской род. А на тех, что остались в убежище - надежды никакой. Они не вышли со мной, потому что я должен был выйти один.
Мне предстоит спасти человечество. Теперь меня зовут Избранный.
Каждый день по одному расписанию. Каждая неделя - как одно мгновение.
Мы вставали, пока песок еще был холоден. Ели и шли на охоту. Я старался не думать, что за существ мы на самом деле приносили в лагерь. Просто мясо. Как средство выживания. Ничего личного.
Никогда бы не подумал, какая огромная сила придет ко мне, да еще так быстро. Пара побед над ящерами, несколько пробежек от них же... Мышцы росли прямо на глазах. Очень скоро я мог сбить с ног Хирта, лучшего бойца в лагере. Конечно, это было большой удачей. Дикари страшно обрадовались, когда я сделал это в первый раз. Это мычание... Мне кажется, я даже стал что-то в нем понимать. Интонации, оттенки. Чем не язык? Одобрительное хмыканье, недоверчивый вздох... Со временем и они во мне перестали видеть чужака. По вечерам у костра я что-то говорил или пел. Дикари слушали и задумчиво похлопывали по своим набитым животам.
А проход к рычагу их сознания завалило песком. Откопать тела одному было не под силу. Все чаще я думал о тех, кто остался в убежище. Все реже я размышлял в целом.
Я мыслю - значит, я существую. Не так... Я ем, поэтому все еще жив.
С каждым новым днем приходилось заходить дальше и дальше: мы съели или распугали все, что обитало вокруг. Чем глубже нам приходилось идти в пустыню, тем дольше было возвращаться назад. Тем больше дичь походила на охотника...
И приходили мы обратно в лагерь, когда песок остывал. Еды хватало едва-едва, только чтобы оставалось сил на следующий день умирать по новой. Говорить с дикарями перестал, прекратил пытаться вернуть им человеческий облик. Не выходило у меня спасать человечество... или кто-то не хотел, чтобы я это делал. Я лишился надежды.
А ведь говорят, что она умирает последней... Неправда.
Как странно, что мы сами до сих пор оставались живы. Ведь мы теряли так много крови, получали жуткие раны, от одного вида которых мне до катастрофы сделалось бы плохо.
Сельг показал, как можно излечиться. Стоило только присыпать ранку песком, как ее затягивало, образовывался красный рубец. Я спросил Сельга, почему так происходит. Он хотел что-то сказать, но послышалось только удивленное мычание. Глава лагеря в сердцах махнул рукой и благодарно посмотрел на песок. Я последовал его примеру. Это было совсем не больно - мгновение жжения и вечность пустоты.
После исцеления я порывисто глянул на песок: хотелось засмеяться в глаза своему лекарю. Мне показалось, что и пустыня рассматривала меня с печальной, почти незаметной улыбкой. Кто-то толкнул меня - пора было идти назад.
Этой ночью мне не спасалось, я в который раз вспоминал убежище. Скромная комнатка в бункере показалась раем, бумага и ручка - почти мечтой. А как я был бы рад собеседникам, пусть и столь плохим? Даже Староста больше не был противен, ведь он хотя бы оставался человеком. Всего-навсего.
Мне так и не удалось заснуть, я вышел из палатки раньше обычного. Дикари во главе с Сельгом несли остатки ужина к шатру Хромого. Я с удивлением отметил, что еды было куда больше, чем мы оставили на завтрак. С какой-то необычной легкостью пришел ответ: они прятали пищу. Зачем?
Странная процессия зашла в шатер. Я продолжал следить. Хромой засуетился, отодвинул тряпичную постель в сторону. На этом месте темнел люк. Сельг вскинул руки к небесам и, что-то восхищенно промычав, упал на колени. Еду почтительно положили на пол.
Это ужасно: они настолько примитивны, что ищут Бога... первого попавшегося Бога.
Где-то под землей раздался щелчок. Люк отрылся, высунулась чья-то рука...
Внезапно Сельг обернулся, заметил меня, предостерегающе окликнул товарищей. В один миг меня окружили. Особого страха не было, и предчувствие скорой развязки по-своему вдохновляло... Сельг лишь привычно махнул рукой.
Мы разом погрузили свой взгляд в песок.
Вот так мы и живем: молимся песку, часами разглядываем его, будто задумавшись, а на самом деле оцепенев. Мыслей нет. Надежды нет. Есть пустыня - есть жизнь. Если страшно, смотри, как играет ветер с песком. Наблюдай за тем, как высоко поднимаются песчинки над землей, как больно ударяются о землю и все равно остаются такими же. Если хочется умереть, открой глаза пошире - после твоей смерти все равно будет восхищать надменным величием дюна, пустыня по-прежнему будет жива. И лучше топтаться по этой землей, чем... По правде сказать, я сам в это не слишком верил. Просто в мой плохонький пистолет забилась предательница-песчинка, а то я бы уже давно застрелился...
Мы так увлекись медитацией, что не успевали даже добывать пищу. Не помню, кто первый это придумал - есть песок. Насыпал пригоршню в рот - и счастлив, сыт. Вот только в голове шумело, мир шатался из стороны в сторону. Но это сочли ерундой, мол, у всего есть недостатки.
Между прочим, я уже свободно общался с жителями лагеря, да и язык не поворачивался назвать их дикарями. Какая разница, во что верить? Не все ли равно, зачем жить? Они такие же люди, просто смирившиеся. Я был совсем не прочь последовать их мудрому совету.
Почему бы не поклоняться, например, песку? Во всяком случае, он больше похож на Бога, чем тот Бог, который якобы был до катастрофы. Ведь песок давал нам силы, песок кормил и утешал.
С песком можно было разговаривать часами. Казалось, никто был не нужен.
Одним утром я не смог выйти из палатки. Мой Бог пришел за мной. Он решил наказать. Я оказался взаперти. Несколько дней просидел без единой мысли. Можно было уходить... Хотелось одного: проститься со Святым.
Работал как проклятый. Одной сырой скучной ночью я выполз наружу. Больше никто не выжил. Бог выбрал одного меня, Избранного. Остальные недостойны.
Я взял песок в рот. Так жизнь теряет смысл за одного мгновение. Так идеалы переворачиваются с ног на голову. Так боги становятся дьяволами. Ничего кроме горечи и сухости во рту не было. Я было попытался влюбиться в небо, но понял, что больше не найду своего Бога. Я пошел туда, где поднималось солнце.
Темнота. Меня знобит или просто холодно?
Уже умер? А зачем жил? А жил ли? Пустое...
Осуждает луна, укрывает небо, смеется над людьми ветер.
Кто-то зовет... Это всего лишь шуршит песок.
- Стой! - завывает эта вода пустыни. - Погоди!
Как музыкально... Я остановился послушать.
Что-то свалило меня с ног. Человек... Белый костюм, бледное лицо, белозубая улыбка и пара снежных крыльев за спиной.
- Выслушай же Слово, Смертный! Я спустился с небес, дабы предостеречь тебя... Кхе-кхе. Послушай, приятель. Мне кажется, мы с тобой сможем договориться. Пойми: Сельг скрывал, что ты спасся в лагере. Ну, и я не успел перевести тебя на новый уровень... Вовремя не дал совета и не показал пути, то есть. Такие дела, брат... Э-э, я хочу сказать... Такая у нас, владык, сложная задача: смотреть на песчинки с небес. Что-то я стал заставать людей слишком поздно, когда они уже успели порядочно нагрешить.
Человек помолчал, потряс крылышками, а потом добавил извиняющимся тоном:
- Ну, сам понимаешь, стараемся, чтобы все по-честному было. Реализм... Странный вы народ, непредсказуемый. То песку молиться станете, то еду им замените - где это видано? Фантазеры... То есть, слаба ваша вера в Бога, объемны желудки и постыдны желания, - бледное лицо изобразило недовольную гримасу. - Учи вас, неучей, как правильно спасать мир.
Мой звездный час наступил - Бог сам заговорил со своим вечным рабом. Мой Бог решил меня простить. Вот только говорит какие-то непонятные вещи, но на то его воля Божья, и не понять нам, ничтожным, всей глубины его бессмертных слов.
- Нас? - подобострастно переспросил я, уже стоя на коленях.
Человек в белом совсем уж смутился и отвечал жалобно:
- Ну да... этих, Избранных. Ты уж извини - много вас таких по пустыням ходит. За всеми не уследишь. А разрабо... ангелы - народ такой безответственный, ничего делать не желает - ни тебе нормального интерфейса, ни оперативной поддержки - все идет на самотек... В смысле, существа они очень занятые, с ошибками, ну, грехами, воюют. А нам, Богам, ни облаков прозрачных, ни мгновенного перемещения - все идет к Концу Света.
... Катастрофа, неужели опять? Мой Бог предупреждал. Он избрал меня. Я один достоин спасения, и только я буду веками мучений, через боль и труд, добиваться прощения.
- Сжалься, мне никогда не искупить своих грехов! Но позволь узнать, за что мы заслужили такую жестокую кару?
Человек едва слышно пробормотал сквозь зубы: "Учи вас, неучей! Руководства надо читать...". Но все равно, покорно вздохнув, начал завывать заученное:
- Пришел ужасный 2132 год, когда человечество оказалось на грани вымирания, а Земля едва не погибла от выброса особого Вещества, изучением которого втайне занимались спецслужбы. Вещество до неузнаваемости изменило флору и фауну планеты. Земля утонула в песках и каждый новый день - еще одно испытание для одичавших людей. Вещество дало недавним разумным огромную, нечеловеческую силу, но лишило способности говорить и думать. В природе всегда так: если что исчезнет, где-то сразу прибудет. Верно и обратное. Баланс... Так началась новая эра, эра Пустынь!
Вы - один из тех немногих, что спаслись в бункере. Вам предстоит нелегкая задача - спасти и возродить человеческий род. Ваш путь, путь избранного, подобен течению жизни. Когда старое умирает, на смену приходит что-то новое. Тот, кто принял решение стать словом на обломках истории, должен сделаться неповторимо храбрым, отчаянно мудрым и непревзойденно умным.
Хочешь узнать, что есть Вещество на самом деле? Интересно, кто повинен в катастрофе? Тогда - это твой путь. Тебе придется столкнуться с невероятными существами, найти свою цель и оставить потомкам ответы на все загадки вселенной, - человек остановился, ойкнул и принялся внимательно разглядывать свою ладонь, очевидно, ища что-то. - А, вот! Входи, Избранный. Это Дорога Страха, и она ведет в пустоту. Но ты ведь не из пугливых, верно? Так... Вас ожидает объемное качество звучания картинки, высокая детализация и фотореалистичность звука, искрометный сюжет и увлекательный юмор... Ой, это уже не то. Не обращай внимания.
Человек в белом передернул крыльями и добавил:
- Ты это, грешник... извини, не хотел. Честное слово. Ты понимаешь, о чем я? Давай обойдемся без жалоб, а? Я заплачу, веришь? Давай, выходи в реал, там разберемся.
Мой Бог открывал мне двери в рай! Мне хотелось поблагодарить, но вырвались одно лишь униженное мычание. Я перевел взгляд на песок, но он больше не имел надо мной никакой силы.
В этом мире совсем не жарко и полно воды. Тут отлично кормят. Вместо песочного гипноза можно смотреть телевизор. Здесь такие же серые стены....
Еду приносят хрупкие женщины в белых платьях. Они стараются отводить глаза и все время молчат. Может, это у них законы такие? Отсюда некуда бежать, да и не зачем. Здесь хорошо. В моей новой книге, которую сочиняю уже не я, написано размашистым, небрежным почерком главврача: