Постепенно, как на фотобумаге, проявлялись звезды. Кажется, всего минуту назад горела только одна яркая, единственная звездочка... Мерцала синим и зеленым, будто подмигивала кокетливо со своей невообразимой высоты. И вот незаметно на небесный проспект вышла другая, ее близняшка, и еще, и еще...
На небе много звезд и созвездий. Малая Медведица, Большая, Кассиопея... Целые россыпи красавиц.
Глаза разбегаются, щеки краснеют, губы выдувают ароматный вишневый дым. Так Марк встречает каждую ясную летнюю ночь.
Когда трубка погаснет, он немного погреет руки об остывающее дерево, вздохнет печально о чем-то своем и отправится спать. А у звезд еще вся ночь впереди.
Работа у Марка была скучная - рычажки, кнопочки, числа на мониторах. Один раз затвердишь тщательно последовательность, а потом знай себе целыми днями - клац, тыньк, и черкай показания приборов в журнал. Как любит повторять дедушка Михай, зарядка для пальцев и только. А ум чем в этой глуши займешь? Снимки воспоминаний перебирать, пасьянсы из невеселых мыслей раскладывать да вот еще библиотека в доме. Старая, бумажная.
К пожелтевшим страницам дед Михай с особым трепетом относился, и работничка своего приучил. Марк сопротивлялся поначалу, к холодному экрану наладонника тянулся по привычке, но бумага взяла свое. Покорила несовершенным обаянием, уютным шуршанием и своеобразным запахом.
После ужина возьмешь хорошую книгу в руки, на диван под плед заберешься с ногами, и крепкий чай пьешь маленькими глотками... На душе становится спокойно, мир сжимается до крошечной комнатки, а за ней словно и нет ничего. Выйдешь на крыльцо, лишь загадочная темнота кругом, деревья между собой перешептываются и, конечно, звезды... Остальное далеко, в коридорах памяти трусливо прячется.
А ведь детство Марк провел в таком городе, где совсем не видно звезд. Это был большой город, жители иногда называли его мегаполисом. Там можно найти все что угодно - рестораны, музеи, правительственные и военные сооружения и даже целый аэропорт с ангарами и диспетчерской башней - но только не звездное небо.
Когда Марк в двадцать лет решился уехать, он еще не знал, что на закате неизвестный сказочник всегда накрывал его родной город темным непроницаемым одеялом. А еще Марк не задумывался о том, что сказочник не всемогущ, и в одеяле можно найти дырку, через которую прекрасно виден блистательный небесный парад. Надо только уехать подальше - туда, где даже Сети толком нет.
Солнечным утром, когда Марк с хрустом разминал пальцы, готовясь приступить к работе, в наблюдательную прошаркал Михай с загадочной плутоватой улыбкой на морщинистом лице.
- Есть у меня для тебя приятная новость.
- Какая?
- А то засиделся тут в одиночестве, заскучал...
- Какая новость-то, Михаил Викторович?
- К нам едет Она, - дедушка так и сказал, словно с большой буквы, со значением - "Она".
- Кто это - Она?
- Она - это Она. Само совершенство.
И засмеялся скрипуче.
Весь день Марк пытался представить, каким может быть "само совершенство" для деда Михая. Вырисовывалась девочка вроде Красной Шапочки - в коротеньком платьице, с трогательной застенчивой улыбкой и румянцем в пол-лица - в общем, дедушкина внучка, большая охотница до дедовских историй и клубничного варенья.
Тем сильнее было удивление, когда, с трудом повернув ключ в старом замке, Марк увидел незнакомку. Обомлел. Глазами захлопал. Спрятал ключ в карман и снова достал.
- Ты... Тебя... Как ты здесь... Я тут... Вот, - промямлил Марк.
- Приятно познакомиться. Тебя ведь зовут Марк? А я - Эвита.
Хозяин комнаты пребывал в сильнейшем смущении. Во-первых, не каждый день заходишь домой, а там нежданная гостья - сидит на любимом диване, как ни в чем не бывало, ноги скрестила, большими зелеными глазами на тебя с любопытством смотрит. Во-вторых, чтобы такая красота невообразимая... Даже страшно стало.
- Хочешь чаю?
Из своей кружки Марк так и не отхлебнул. И немудрено, ведь Михай не обманул и не приврал даже. Само совершенство. Теплое, живое, женского пола, с умопомрачительным контральто, изящно сидит за столом, глотает бесшумно чай, а ты толком вдохнуть не можешь, так и таращишься на нее с отвисшей челюстью. Идеальная фигура, какие там неестественные 90-60-90, тут совсем другие пропорции. Золотое сечение, забытая гармония, божественная красота. Афродита, Клеопатра, античная статуя...
- Эвита, Эва... Какое имя... Эва, а откуда ты... такая?
Эва повела бровью, но вырываться не стала, наоборот, крепче сжала ладонь Марка - и они гуляли, гуляли... Время летело, и Марк даже не успел заметить, где зажглась первая звезда, просто в какой-то момент поднял голову, а там уже обычная бриллиантовая феерия, одна блестка другой краше - не позавидуешь судье на этом конкурсе красоты.
- Волшебное небо. Будто впервые видишь, - сказала, как пропела.
- Да. Но это ничто по сравнению с твоей красотой.
Кажется, Эву тронул неловкий комплимент. Во всяком случае, она надолго задумалась.
Михай, не давая раскрыть рта взволнованному подчиненному, весело сказал:
- Вижу-вижу, знаю. И понимаю даже. Красота - великая сила.
- Нет, если бы только красота... А она во всем, понимаете? Вся идеальная, целиком.
Дедушка покивал со значением - мол, конечно-конечно, наизусть эти ваши влюбленности юношеские выучили.
- Она - лучшее, что со мной происходило в жизни.
- Ой, Марк-Маркуша, не раскидывайся громкими словами. Ты, главное, поменьше задумывайся, не ищи изъянов, а то ведь знаешь, как бывает...
Изъяны... Какие там изъяны. Только если в себе и в мире вокруг. Но не в Эве. Марк по сравнению с ней ничтожество, плюнь да размажь. Пустое место, космическая пыль...
Да на ее фоне солнце меркнет, луна высунуться боится.
В такую влюбиться мало, ей можно только восхищаться.
А Эва спокойно воспринимала восторг Марка - казалось, ей было приятно, и не более. То ли она не понимала своей страшной силы, то ли относилась к ней как к должному...
Наверное, так и положено самому совершенству.
Однажды Эва, вдыхая нежный аромат дикой розы, которая в ее руках казалась всего лишь одуванчиком, спросила:
- Марк, а ты когда-нибудь любил?
- Не знаю. То есть как... Теперь не знаю.
- Как это - теперь?
Действительно, как это - теперь? Разве у любви бывает теперь?
- Тогда я думал, мне казалось, что да. Люблю. Но не получилось. Точнее, плохо получилось.
- Как?
- Да так, что даже бежать из города пришлось. Не смог я там. Все напоминало о ней - парки, кафешки, вода, воздух, везде был ее запах. Все отговаривали, конечно. Куда ты, говорят, поедешь. Что ты делать в этой глуши будешь, от тоски и одиночества с ума сойдешь.
- Не сошел?
- Как видишь. Тебя вот дождался... А почему ты никогда ничего не рассказываешь? Мне ведь тоже интересно.
Эва пожала плечами, посмотрела Марку прямо в глаза - тот едва под землю не провалился от этого сумасшедшей глубины взгляда. А она прошептала:
- Я тебя люблю.
Кажется, Марк все-таки провалился под землю.
Время летело сверхзвуковым истребителем, рассекая со страшным ревом прежде спокойную жизнь Марка. Он был без преувеличения самым счастливым человеком на свете. Он проклинал себя, глядя в зеркало. Ничтожество, космическая пыль...
Он боготворил Эву и не верил своему счастью. Пытался запомнить каждое мгновение, каждый ее жест, каждый поцелуй.
И, конечно, Марк предчувствовал беду.
Беда приехала на четырех колесах, с большой синей надписью "Почтовые перевозки" на боку.
И из кипы газет, выскальзывает, плавно кружась, листовка. С фотографией.
С ее фотографией!
И надписью "EVA".
Замедленная съемка. Марк тянется к бумажке, хватает, читает рекламный текст, роняет...
К крыльцу с невероятной для своих лет прытью бежит дед Михай.
Бежит, хотя знает, что опоздал.
Ругань, проклятья, до боли сжатые кулаки. Марка мучило желание ударить, но Михай все-таки пожилой человек. Зато деревянной стене досталось. Кусал до крови губы, хотел заплакать, но слез не было.
- Что мне теперь делать? Нет, ты скажи, что!
- Успокойся, Марк.
- Она ведь для меня была не просто... А ты - успокойся!
- Успокойся, Марк. Пожалуйста.
- Скажи, что делать, что?
- Забыть. И любить, если сможешь.
Когда вернулись на крыльцо, листовка исчезла. Ветром сдуло? А где Эва?
Блеснула догадка. Побежали в сад, а там она. Лежит. Невероятно прекрасная и самая совершенная. Единственная. Лежит и не дышит. А рядом проклятая рекламка валяется...
Михай себе под нос грустно шепчет:
- Да, что поделаешь, серийный дефект...
И вот молодой и старый пьют чай. В той самой комнате. Боль притупилась, но Марк, наверное, никогда не простит Михая. Хотя дедушка ведь хотел как лучше... Подарок сделал, помочь мечтал. Эх. Как-то глупо все выходит в этом несовершенном мире.
- Ну хочешь, я тебе EVA 2.0 закажу, а? Она еще лучше. Исправлена ошибка. Не станет себя убивать, - говорит Михай и заглядывает Марку в глаза.
- Еще более совершенное совершенство?
- Да-да, в компании готовы бесплатно заменить. Признают, что их вина. Серийный дефект...
- У новой Эвы один главный недостаток, она уже никогда не будет для меня живой. И я ее никогда не смогу полюбить.
- Дурак ты, - беззлобно ворчит дед. - И не лечишься. После той, городской, тоже говорил, что не сможешь. Смог?
- Смог. Но...
- И еще одну сможешь. Не Эву, конечно, а настоящую.
Марк качает головой, но не спорит.
А звездам все нипочем. Одна за другой вспыхивают, красуясь.
Марку грустно наблюдать за этим показом совершенств, нельзя не вспомнить о той.
Которая само совершенство. И которая не выдержала конкуренции...