- Сыночка, господи, - причитала она, комкая в руке мужской носовой платок, и было странно видеть ее суетливые движения, так не свойственные столь титанической фигуре.
- Нельзя, сюда нельзя, - пищали тонкими голосами перепуганные сестры, но она не слушала, отмахивалась от них, рискуя переломать их хрупкие ключицы. Не сразу заметила она жалкий комочек, прижавшийся к ее ненаглядному сыночку. Белый халат она приняла за сестринский и, слегка потянув за него, чуть не оставила его обладательницу в чем мать родила. Но странное дело, тощенькие руки еще крепче оплели загорелую шею сыночка, чертова сестричка и не думала его отпускать. Мамаша, как-то вдруг успокоившись, поняв, что с ее чадом ничего не случилось, жив он, здоров и все такой же крепкий, кровь с молоком, кров-и-нушка, ее порода, как-то с неприязнью глянула на сестру.
- Чего это она? - грозно сдвинув брови, спросила мать сына сердито. - Cбрендила ли что?
- Потом объясню, - бросил сын. Он подавал какие-то знаки другим сестрам, а те суетились, бегали, хватали то одного раненого, то другого, совсем ошалев от детских криков, стонов взрослых и своего бессилия.
- Эта сестра, что припадочная? Какого рожна она вцепилась в тебя, как пиявка? Оставь ее, пойдем домой, недалеко тут, не сможешь идти, я донесу! - приказала мать, и было видно, что не привыкла она повторять дважды.
Презрительно смотрела она вокруг, ее черные глаза блестели, ноздри чуть подрагивали, а руки просто чесались от желания раскидать бестолковых сестер, как кегли, навести тут порядок: прикрикнуть на детей, на раненых, да и врачей заставить шевелиться побыстрее. Но больше всего ей хотелось скорее выбраться из этого ада боли и безумия. Хаос и сумятица наводили на нее тоску, она чувствовала отвращение ко всему слабому, болезненному, неспособному постоять за себя. Казалось, дай ей волю, а уж она своими крепкими руками намесит глины и слепит каких угодно людей по своему разумению, да и душу сумеет вдохнуть, уж будьте уверены, и это будут не самые плохие людишки, пусть только кто-нибудь усомнится!
Она бы удивилась, если бы узнала, что в одной из прошлых жизней была шаманом, (женщина-шаман - было и такое, вот бы порадовались наши феминистки), и все племя трепетало перед нею. Только ни вы, ни тем более я, не рискнули бы сообщить ей об этом, а то пришлось бы применять примочки, а может и шины накладывать, кто его знает.
- А ну отцепись, чертова кукла! - приказала она, пробуя оторвать ненавистную сестру от туловища сына, но даже ее огромным ручищам это было не под силу. Сын и эта пиявка как будто сплавились воедино в каком-то чудовищном тигле, и это не поддавалось ее разумению. Она разозлилась не на шутку: ее грозные глаза сверкали, высокая грудь тяжело вздымалась, все лицо раскраснелось и стало просто страшным. Никогда еще она не попадала в такую ситуацию, ее несгибаемая воля не могла ей помочь, никто не обращал на нее внимания, ни сын, ни пигалица, ни тем более страждущие люди. Не долго думая, она схватила в охапку и сына и его странный придаток, и понесла, расталкивая плечами окружающих. Даже бисеринки пота не выступило у нее на лбу, несмотря на жару, толкотню и непосильную тяжесть. Легко, будто играючи, сбежала она по ступенькам больницы и оказалась на улице. Широкими шагами прошла через дорогу, свернула за угол и скрылась за сиреневыми кустами, точно ее и не было. Затурканный милиционер, сдвинув на затылок фуражку и чуть приоткрыв рот, смотрел на то место, где только что он видел немыслимую скульптурную группу: хмурую великаншу, державшую на руках атлета и какую-то драную кошку, и не знал верить ли ему своим глазам или нет, хотя, собственно, в этот безумный день 196... года можно было поверить во что угодно.
Те, кто помоложе, возможно поморщатся, но старики меня поймут. А, давайте-ка, вернемся назад. Память странная штука. Когда ты юн, она служит тебе для того, чтобы зазубривать нудные стишки и формулы типа..., а да ну их подальше. Но погодите, пройдет пара-тройка десятков лет, и, шамкая беззубым ртом, вынимая вставные челюсти из стакана, приятно будет вспомнить о том, как в одна тысяча таком-то году на старом продавленном диване..., гм, так о чем это я? Ах, да вернемся-ка мы назад, ну не во времена Адама, нет, на какие-то сутки не больше, эти длинные экскурсы в историю чреваты, те, у кого седина, меня понимают.
Лето было жарким. Южный город, пыль, ох уж эта пыль, поднимающаяся над дорогой, такая нежная, бархатистая. В северных городах не бывает такой, нет, не бывает... Провинциальный город, строго говоря, не совсем провинциальный: столица южной республики, но так, одно название, что столица. Город тихий и даже как будто сонный, особенно по выходным. Пустынные улицы, арыки с журчащей водой и солнечные лучи, безуспешно пытающиеся пробиться сквозь густую листву могучих карагачей. Что в этом городе было замечательным, так это горы, не какие-то там жалкие холмики, а настоящие, величественные, покрытые ледниками. В любой точке города были они видны: холодные, неприступные, неумолимые и не такое наблюдавшие на своем веку. Так что вы, людишки, там не очень, ползайте себе, чирикайте, альпинисты, скалолазы, но место свое знайте.
Для самых дотошных, так и быть, назову главную достопримечательность, прославившую когда-то город на весь мир: каток. Ну вот, очкарики уже достали карты (географические, разумеется, кто не понял), а для всех остальных скажу: это был сказочный город, не ищите его в атласах, все равно не найдете. Этого города уже нет, того города, который был в одна тысяча девятьсот распрекрасном году.
Сказочный город, ну и что же в нем сказочного? - спросите вы и будете правы. Город как город, а сказка за ним. Высоко в горах, в стороне от знаменитого катка, в котловине, окаймленное высокими раскидистыми елями, тихо плескалось загадочное озеро. В чем его загадка не знал никто, но все ее чувствовали. Даже в самую жару студеное бирюзовое озеро навевало прохладу, тихо убаюкивало, притягивало, манило. Только отчаянные смельчаки решались в нем искупаться, уж больно холодна водичка.
- Такого бирюзового цвета в природе не бывает, - заявил столичный художник, и всем пришлось согласиться. Нечеловеческий, потусторонний цвет, не из этого мира, не нашей галактики. А известный городской поэт, он же городской сумасшедший, назвал этот цвет божественным, согласились тоже.
Простые же обыватели находили этот цвет приятным для глаз, милым и даже лечебным. Каждый уважающий себя горожанин хотя бы раз в сезон считал своим долгом навестить достопримечательность. Ну а хотя бы раз в жизни побывал на озере даже грудной младенец. Старики же рассказывали удивительные истории о пойманных рыбах, русалках даже и тому подобную околесицу. Все делали вид, что верят. Дурной тон не верить россказням об озере, так-то.
- Вот что я вам скажу, - безапелляционно заявила воинственная носатая девица неопределенного возраста, - никакая она не красавица! - победоносно оглядела она коллектив: четырех девиц помоложе.
- Во-первых, тощая, волосы жидкие, а глаза, как плошки! - завершила она неприглядный портрет местной королевы красоты Кати Шуваловой.
- Да таких красавиц у нас на огороде полно, и урожаи хорошие, - тонко намекнула она. Девицы захихикали.
Очередь на автобус потихоньку продвигалась, но людей не становилось меньше, потому что подходили все новые и новые. С сумками, рюкзаками, авоськами толпились невозмутимые старики, зрелые матроны, тонконогие девицы, хнычущие дети, заспанные мужички и щеголеватые парни: казалось, весь город собрался на остановке. Очередь змеилась и извивалась, загибаясь за угол, а автобусы все подходили и подходили, маршрутов было всего два: пятый и шестой. Один шел на каток, другой на озеро, и люди садились кто куда, совсем как у Симонова, разделяясь на живых и мертвых.
Вдруг очередь забурлила, раздались негодующие крики, вопли даже, казалось дойдет до рукоприкладства. Люди вытягивали шеи, подпрыгивали, стараясь понять, в чем дело. Рыжий водитель автобуса лениво скосил глаза и присвистнул от удивления. Прямо у двери, растолкав всех локтями, возникла женщина, свирепо сдвинувшая брови. Люди пытались ее остановить, кричали, хватали за руки, да куда там. Слегка поведя плечом, странная пассажирка расколола толпу надвое, кто-то упал, кто-то заголосил истошно, а незнакомка поднялась по ступенькам и проговорила:
- Один до озера, - и бросила водителю пятак. Тот открыл было рот, пытаясь что-то сказать, но встретив пристальный взгляд женщины, оторвал билет и молча протянул ей, а она также молча уселась на переднее сидение. Очередь сразу успокоилась, люди как будто забыли об инциденте, обмахивались газетами и с нетерпением ждали автобусов. Однако, путешествие было не из приятных, страшная жара и духота не давали насладиться красивым пейзажем за окном. Правда никто не считал его таковым: жители приморских городов редко ходят на пляж, так и жители предгорий не испытывают к горам почтения. "Ну, горы, ледники, подумаешь невидаль," - с насмешкой думают горожане, глядя на заезжих туристов с фотоаппаратами, ошалевших от экзотики.
Поездка на озеро была скорее данью традиции, не любоваться красотами ездили туда, а как следует отдохнуть на природе, полежать на одеялах, выпить и закусить, ну может покатать детей на белом пароходе, эта скромная программа исчерпывала весь их культурный досуг. Хотя и не всех. Чудаки найдутся всегда, нашлись они и здесь: двое парней сидели на заднем сидении автобуса и пристально разглядывали карту, они даже не подняли головы, когда раздался шум, а напрасно, возможно пропустили нечто любопытное.
- Смотри, Илья, - сказал азартно один. - В прошлый раз я провалился как раз на этом месте, было уже поздно, да и фонарик погас, я не смог осмотреть все как следует, но сердцем чую, есть там что-то, точно есть. Он то и дело улыбался и потирал пальцем висок:
- Черт, голова сегодня побаливает.
- Не нервничай, Алешка, - успокаивающе сказал другой, он внимательно всмотрелся в карту и удивленно добавил:
- Сто раз здесь проходили, и ничего.
- В том и дело! Иду я, понимаешь, устал, как собака, еле ноги передвигаю и вдруг этот камень, споткнулся я об него, громадный такой, а он возьми, да и качнись! Меня будто ударило! Я поднатужился, он скатился с места, а под ним дыра. Я ринулся туда, как ошалелый, и упал вниз, как только шею не свернул! Еле выбрался оттуда, лаз я прикрыл камнем поменьше, а место запомнил, приметное такое, прямо над озером напротив вышки.
Группа туристов стояла на берегу. В центре, мечтательно закатив глаза и слегка подвывая, горбоносая девушка-экскурсовод вещала:
- Легенда гласит: в стародавние времена правил в этих местах жестокосердный хан Агабек, и была у него дочь прекрасная Айгуль. Полюбила девушка простого человека, но смелого джигита Бахтияра. Не понравилось это хану, и решил он погубить отважного джигита. Узнала об этом Айгуль и упросила Бахтияра скрыться, чтобы переждать гнев отца. Надела она на шею возлюбленного светящийся камень и проводила до глубокой пещеры, которая находилась в скалистых горах. Догадался коварный хан об этом и велел завалить подземный ход огромными камнями. Поняла Айгуль, что любимый уже не вернется, села она на скалу и горько заплакала горючими слезами. Слезы катились со щек прекрасной Айгуль и падали в котловину, так набежало целое озеро. Такова легенда.
Девушка взглянула на часы и сухо добавила скороговоркой:
- Наши ученые считают, что озеру около 8 тысяч лет. Расположено оно на высоте 1780 метров над уровнем моря и содержит около 17 миллионов кубометров ледяной воды. Великий путешественник Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский писал о нем так: "Мы с наслаждением увидели у наших ног альпийское озеро, имеющее самый чистый и прозрачный, густой голубовато-зеленый цвет забайкальского берилла." Знатоки считают, что красивее озера в мире нет, до него далеко, даже знаменитому озеру Рица. Какие будут вопросы, товарищи?
Томная блондинка с придыханием спросила:
- Судя по легенде, это озеро разбитой любви? - и с надеждой взглянула на широкоплечего гиганта с рюкзаком за спиной. Экскурсовод с усмешкой ответила:
- По крайней мере, старики до сих пор называют его озером слез.
- Илья, где ты запропастился, не надоело слушать эту галиматью? - не понижая голоса, спросил подошедший к толпе загорелый парень. - Пойдем скорее, а то до темноты не успеем осмотреть пещеру.
Если бы взглядом можно было убить, остывающий труп загорелого уже покачивался бы в волнах волшебного озера, так сверкнула на него глазами горбоносая экскурсоводка. Но к счастью он этого не заметил и спокойно удалился вместе с широкоплечим гигантом под грустный вздох блондинки.
С трудом отвалив камень, Алексей показал на лаз и торжественно пригласил Илью следовать за собой. Воздух в пещере был удивительно свежим, слабый свет из лаза не позволял ничего рассмотреть. Включив фонарики, друзья пошли вперед.
- Нет, старик, не зря я здесь все излазил, да и аксакалы рассказывали о подземном ходе, о пещере, то есть. Вот черт, - прервал он сам себя. - Илья, погоди, шнурок развязался, я чуть не загремел. Вставая, Алексей случайно осветил потолок пещеры, крик изумления вырвался у него из горла.
- Эй, ты чего? - пробасил Илья. - Зашибся, что ли?
Друг не отвечал, Илья поспешно вернулся.
- Что с тобой? - встревоженно спросил он.
Алеша молча всматривался в потолок, Илья направил туда же свой фонарик.
- Чего ты там увидел, летучих мышей что ли?
- Мыши, нет, погоди, погоди Илья, - как безумный лепетал
Алеша, фонарик так и прыгал у него в руке, освещая все новые уголки пещеры.
Илья ничего не понимал.
Чуть выше озера на просторной террасе раскинулся лагерь альпинистов. Небольшие брезентовые палатки привлекли внимание девушки-экскурсовода и, слегка насвистывая, она поднималась к ним. Уже второй год она подрабатывала летом на озере, ей это нравилось. Все, что касалось озера, привлекало ее: она терпеливо слушала рассказы аксакалов, частенько засиживалась в библиотеке, но определенного мнения об озере у нее так и не сложилось. Эта холодная красота казалась ей враждебной, этот нефритовый цвет как будто предупреждал ее о чем-то. Она часами сидела и разглядывала озеро, будто пытаясь что-то понять, но вода равнодушно шелестела о прибрежную гальку. Девушка так задумалась, что чуть не налетела на высокого светловолосого парня, который не собирался ее пропускать.
- Ох, простите, - пробормотала она, пытаясь его обойти, но ей это не удалось.
- Да, Марго, это последняя стадия, - насмешливо проговорил парень, и улыбнулся.
- Прости, Гейда, замечталась, - смущенно сказала девушка и улыбнулась ему в ответ.
Взявшись за руки, наверх они поднимались уже вместе.
Волоокая блондинка задумчиво проводила их взглядом, она стояла прямо у озера и не заметила, как вода лизнула край ее модных лаковых туфелек.
- Эй, русалка, туфли испортишь! - прогрохотало рядом, блондинка вздрогнула и оглянулась. Позади нее возвышалась и не женщина даже, а нечто монументальное, казалось, Родина-мать сошла с пьедестала. Стало понятно, с кого многочисленные скульпторы ваяли своих многочисленных воинственных дев. Вернее мечтали бы ваять, так как их воительницы и в подметки не годились нашей, настоящей, из крови и плоти. Две женщины внимательно разглядывали друг друга, видимо они остались довольны осмотром, так как, улыбнувшись, разошлись в разные стороны.
Ерунда какая-то, - думал Илья, вылезая из пещеры. - Алешка тронутый, правильно мать говорит. Лепечет что-то о Ласко, об Альтамире, чушь сплошная: улегся прямо на землю и разглядывает черт знает что на потолке. Илья даже и не пытался вглядываться, грязный потолок, весь в пятнах, что может быть там интересного? Дурит Алешка. Илья с удовольствием вызвался пойти в альплагерь и попросить у ребят фонарь помощнее. - Тебе виднее будет, - пояснил он с сожалением, как на больного, глядя на друга. Он уже почти подошел к палаткам, как вдруг какой-то гул привлек его внимание. Звук шел из глубины ущелья, почва качнулась у него под ногами, так что он упал на колени. Маленький белый пароход на середине озера вдруг стал подниматься, он поднимался все выше и выше на гребне волны, казалось, он поднялся почти до самого неба. Илья, как зачарованный, следил за пароходом, вот он уже скрылся из глаз, и только ярко-бирюзовая масса воды стеной стояла перед ним. Как будто блюдце перевернули, - мелькнуло у него в голове, это было последнее, что он успел подумать, в следующий момент вода увлекла его за собой.
Интересная блондинка стояла на пятнадцатиметровой деревянной вышке и внимательно оглядывала окрестности. Горные ландшафты ее не волновали, в эти края она приехала совсем с другой целью. Поднеся к глазам полевой бинокль, она рассматривала альплагерь. Лысый инструктор, отчаянно жестикулируя, скандалил с двумя бородатыми туристами, те не отставали, и, судя по их лицам, блондинке повезло, что изображение не сопровождалось звуком. Чуть выше по склону парень с девушкой сидели в обнимку. Бинокль увеличивал так сильно, что Кира (так звали блондинку) могла видеть царапину на небритой щеке парня и грязное пятно на розовой кофточке девушки. Горбоносая девушка-экскурсовод (а это была она) что-то рассказывала парню и весело смеялась. Кира вздохнула и стала разглядывать беленькие домики санатория, которые возвышались над пропастью. Она знала, что это был санаторий по лечению нервных болезней. Как в таких условиях излечивались больные, было не ясно, может клин клином вышибали? Хладнокровные психи сидели на подоконниках и болтали над пропастью немытыми ногами. - Босиком они там что ли ходят? - подумала Кира и улыбнулась. Новая мысль пришла ей в голову: - А что, если психи? Такую версию они не отрабатывали. Неплохо будет капитану клин вставить. Ох уж этот капитан... Лицо Киры сморщилось, как от зубной боли. Это он дал ей такое отвратительное прозвище - Валькирия. Со временем оно сократилось до Киры, никто уже и не вспоминал, что по паспорту она была Виктория. Бинокль медленно перемещался по горным склонам, вдруг Кира заметила легкое облачко, оно становилось все больше и больше, такое облако она видела однажды на стройке, когда сносили старый дом направленным взрывом. Звук, нарастающий издалека, тоже был как будто от взрыва. Что же там происходит? - заинтересовалась она. В этот момент вышка задрожала, гул, от которого заложило уши, потряс все ущелье. Огромная волна, закрывшая все вокруг, возникла перед девушкой. Кира поняла, что вся эта масса воды сейчас обрушится на нее и, не раздумывая, прыгнула ей навстречу, Волна подхватила ее и понесла. Кира неслась со скоростью курьерского поезда и видела, как бирюзовый язык слизывал все подряд: маленькие фигурки людей, санаторий, альплагерь. Психи, инструктор, парочка на обрыве, всех подхватила волна, всех понесла навстречу гибели.
Водитель автобуса пил газировку из автомата, он уже сделал несколько рейсов, его рубашка потемнела от пота, рыжие кудрявые волосы были влажными, как будто после купания. Водить автобус в такую жару врагу не пожелаешь, но все же он молодой и здоровый, а вот как справлялся его напарник дядя Коля, у него в голове не укладывалось. Между тем дядя Коля отмечал свой путевой лист в диспетчерской у Ниночки. Его белая рубашка была идеально отглажена, седые волосы аккуратно подстрижены, туфли начищены до зеркального блеска. Он улыбнулся Ниночке и должно быть сказал комплимент, так как она хихикнула. А старик взял путевой лист и легко зашагал к автобусу.
- Здравствуй, Толик! - поприветствовал он напарника, они пожали друг другу руки, а Толик спросил:
- Ты, вроде, выходной сегодня, отец?
- Попросили, - скупо ответил старик. - Сам видишь, что делается, - кивнул он на людской муравейник.
- Выпей газировочки, - предложил Толик, звеня трехкопеечными монетками. Но старик торопливо отказался и зашагал к остановке автобуса. Там, решительно выдвинув вперед подбородок, стояла тощая девица. Вся ее поза выражала нетерпение, она постукивала газетой по ограждению и хмурила брови. Толик вспомнил, как она ехала сюда в его автобусе в окружении четырех девиц помоложе, и ее громкий и самоуверенный голос перекрывал все остальные. Интересно, где она растеряла своих подруг? - подумал Толик и выпил пятый стакан газировки.
- Ну, сколько можно! - с раздражением сказала девица в пространство, не глядя на дядю Колю, и плюхнулась на переднее сиденье. Она была не в духе, но все же старалась держать себя в руках, а иначе как же ее знаменитая теория: человек сам вершит свою судьбу. К черту Фрейда, и его бредовую "женственность", рассудок и еще раз рассудок! Несчастная любовь - чушь, если тебя не любят, не люби тоже и точка! Это же так просто! Все в порядке, - уговаривала она сама себя. Материала для статьи предостаточно, а эти маленькие поганки, нет, просто неумные курицы, мокрые курицы не стоят потраченного на них времени. Она вздернула подбородок. Пусть им будет хуже! Злоба просто душила ее, она вцепилась в газету так, что побелели пальцы. Вдруг автобус дернулся, Вера свалилась с сиденья и больно стукнулась головой. От неожиданности она завизжала, как резаная, а дядя Коля спокойно сказал:
--
Держись покрепче, девочка.
- Вы что, издеваетесь? - заикаясь от негодования, проговорила с пола взбешенная девушка.
- Оглянись назад, - тихо ответил водитель.
Она привстала и оглянулась, ее рот приоткрылся от изумления, она не испугалась, а только тупо проговорила, не веря своим глазам:
- Что это?
Зелень, изумрудная и ослепительная сверкала и переливалась под яркими лучами солнца. Она закрывала полнеба и где-то там, наверху, возможно под облаками, сливалась с небесной синевой. Она была так близко, что, казалось, до нее можно было дотронуться рукой.
- Какая красота! - невольно проговорила Вера.
- Только бы дотянуть до моста! - прокричал дядя Коля. - Не бойся, прорвемся.
Но Вера не боялась. Какое-то необычное чувство похожее на восторг охватило ее, она с благоговением смотрела назад. Вода грохотала, но Вера не слышала этого грохота, время остановилось для нее. Все пространство, насколько хватало глаз, было покрыто бирюзовым цветом, как будто какой-то художник циклопических размеров, устав махать кистью, взял и вылил ведерко с краской на нарисованный прежде пейзаж. Когда ее глаза немного привыкли к этому чудовищному блеску, она смогла различить еще кое-что. Какие-то мелкие, почти незаметные включения, темные точки, то здесь, то там появлявшиеся и тут же исчезавшие. Ничуть не ужаснувшись, она поняла, что это люди, попавшие в водоворот. Гипноз стихии был так велик, что Вера почти ждала, когда вода поглотит их автобус.
- Где? - сонно сощурился Гейда, не сводя глаз со своей спутницы. - Не туда смотришь, - рассердилась Рита. - Вон, на вышке, она разглядывает нас в бинокль. Такая настырная, она была в моей группе - из тех, кого чужие дела интересуют больше собственных.
- А почему Валькирия? - лениво спросил Гейда.
- Не знаю, но мне кажется, что они были такими. Рита помолчала, а потом добавила :
- Выбирающая убитых.
- Эй, Марго, о чем это ты? - рассмеялся Гейда.
- В переводе с древнескандинавского, - нехотя сказала Рита. - Были такие воинственные девы, которые после великих сражений выбирали самых храбрых воинов и отводили их на пир бога Одина, а там прислуживали им.
- А при чем здесь убитые, я что-то не понял?
- А они выбирали среди убитых, дурачок.
- Бред, неужели такие красавицы с мертвецами возились, - не поверил Гейда. - Некрофилки какие-то.
- Это миф, темная ты личность, а эту ведьму ты, значит, считаешь красавицей, вот оно как.
- Если она и ведьма, то очень соблазнительная, - поддразнил Гейда.
--
Ну, держись, - закричала Рита и повалила Гейду на землю.
В этот момент земля задрожала. Риту и Гейду это не смутило: землетрясения в предгорьях - обычное явление. Они продолжали бороться, ничего не видя вокруг, в какой-то момент их губы слились. Мир рушился вокруг них, а они ничего не замечали до тех пор, пока волна не накрыла их с головой.
Лысый инструктор взбесился до крайности, а в таких случаях он в выражениях не стеснялся. Эверест был посрамлен, отныне рекорд высоты ему уже не принадлежал, многоэтажный мат вознес безымянную гору, на которой стоял альплагерь, под облака и даже вывел в безвоздушное пространство. Бородатые альпинисты пытались ответить на том же диалекте. Ох, и могуч же ты, язык русский! Потомкам будет не понять твоего величия и мощи. Письменные источники - это лишь бледный отблеск устного творчества. Утратят люди тебя в веках. Архаичным и тяжеловесным станешь ты, только яйцеголовые умники будут тобою владеть. Как древнегреческий будешь звучать ты для простонародного уха. Но пока этот скорбный час еще не настал, мощная кантата раздавалась под сияющим небом, лаская слух посвященных. Но что это? Мир как будто покачнулся, вершины гор задрожали, ели стали осыпаться, как штукатурка со щек престарелой красавицы. Что-то отвратительное, мерзкое, раздвинув щупальца, с чавкающим звуком рухнуло в воду. Инструктор, разинув рот, успел рассмотреть мешанину тонких омерзительных волокон, сухожилий и гниющей, черной, зловонной плоти, лишь на секунду показавшейся и исчезнувшей в помутневшей воде на другом берегу озера. И в тот же миг, как на замедленной киносъемке, вода поползла вверх, он знал, что не может этого видеть, но тем не менее, увидел дно озера, покрытое ровными окатанными белыми камнями, такими блестящими, что невозможно смотреть, зажмурил глаза и уже не заметил, как эти камни брызнули во все стороны под ударом могучей волны. И лысая голова инструктора, как один из камней, блеснула на солнце и погрузилась в пучину.
Ася сидела на подоконнике, свесив ноги. Внизу так далеко, что дух захватывало, виднелись крохотные точки, они деловито копошились, как муравьи, перебегали с одного места на другое. Но не это занимало ее. Она не глядела ни на осточертевшее озеро, ни на горы, казавшиеся ей насупившимися злыми стариками в белых папахах. Даже ясный солнечный денек не радовал ее. Маленькая беленькая отдельная палата казалась ей коробкой из-под торта, а она сама была дюймовочкой в этой коробке. Глухая обида переполняла ее: как несправедливо запереть ее здесь! Она вспомнила слащавые лица отчима и брата и от злости сплюнула вниз. Вдруг стены задрожали, и все здание санатория, как будто подпрыгнуло. Ася вцепилась в подоконник, расширившимися от страха глазами она смотрела перед собой. В горах за озером как будто копошился какой-то заросший грязный великан, он грозно рычал, продираясь сквозь ели, взрывая землю и обрушивая все вокруг. На какое-то мгновение он встал на ноги (Ася увидела его сверкающие глаза, рассыпанные по всему телу) и рухнул в воду, подняв такое количество брызг, что они закрыли полнеба. Здание санатория покачнулось и накренилось над пропастью, балки перекрытий затрещали, стекла посыпались. Ася вцепилась в подоконник до боли в руках, срывая ногти и крича от ужаса. Ударной волной санаторий разорвало надвое, часть стены со стороны озера рухнула вниз, увлекая за собой Асю, другая осталась на скале, напоминая разинутую пасть исполинского чудовища.
Домна Фирсовна упрямо шагала по тропинке, вдоль которой почти в человеческий рост росли альпийские травы. Яркие цветы одурманивающе пахли, цеплялись за одежду, запутывались в волосах. Могучей рукой она отбивалась от них, как от живых существ, а они жадно цеплялись за нее, будто предупреждая о чем-то. Но великанша не замедляла шаг, она знала, что нужно как можно скорее пересечь эту коварную полянку. Цветы, на вид такие ослепительно красивые, торжественными высокими свечками гордо поднимающиеся к солнцу, были опасны. Нежно-розовые, пурпурно-красные, лимонно-желтые, темно-синие, почти черные, но чаще всего бледно-лиловые, они издавали своеобразный запах. Небольшой букет этих цветов, оставленный в комнате на ночь, обеспечивал стойкую головную боль на несколько дней, а сок мясистых стеблей вызывал на коже красноту, похожую на ожоги.
Миновав полянку, великанша перевела дух. Запах был еще силен, но уже не мог повредить ей. Она сняла куртку с длинными рукавами и бросила ее на землю. Без этой куртки ее руки давно уже покрылись бы волдырями от жгучего сока. Она блаженно растянулась на мягкой траве. Тишина, как будто ватой обволокла ее. Странная тишина. Не стрекотали кузнечики, не жужжали шмели, все живое замерло, даже трава перестала шелестеть. Внезапная слабость охватила женщину, она почувствовала сухость во рту, у нее застучало в висках, в глазах потемнело. Как рыба, выброшенная из воды, она хватала ртом воздух, кожа ее побелела, а глаза вылезали из орбит. Все это продолжалось всего несколько секунд, затем боль прошла, только легкая испарина напоминала о ней. Женщина заметно встревожилась. Она медленно встала и задумчиво глянула на полянку, а затем решительно тряхнула головой и стала подниматься все выше и выше в горы.
Дядя Коля, стиснув зубы, гнал автобус. Ну, давай, милый, давай, - мысленно молил он. Мост, как фата-моргана, серебрился впереди. Легкий, почти ажурный, висел он над пропастью, дорога за ним раздваивалась, одна - асфальтированная шла вдоль ущелья, а вторая - грунтовая поднималась резко в гору по направлению к старому кладбищу. Жизнь парадоксальна, дорога на кладбище вела к спасению. Ах, если бы дотянуть до нее, если бы... Вера стряхнула с себя оцепенение, больше она не смотрела назад. Она сидела, широко раскрыв глаза, губы ее шевелились, первый раз в жизни она читала молитву. Она не знала слов, не знала даже какому богу молится, она только шептала: - Помоги, спаси и сохрани! Она чувствовала, что какой-то прочный, невидимый канат связывал ее с мостом, и изо всех сил старалась, чтобы эта связь не прервалась. Если бы мост был спичечным коробком или стаканом на столе, он бы передвинулся, она в этом ничуть не сомневалась, такую силу ощущала она в себе. Вдруг дядя Коля громким голосом запел, перекрывая грохот воды:
- Когда б имел златые горы и реки полные вина...
От ужаса у Веры перехватило горло, она поперхнулась на слове "сохрани" и сидела с открытым ртом. Помешался! - пронеслось у нее в голове, и в следующую минуту она подхватила:
- Все отдал бы за ласки, взоры, чтоб ты владела мной одна! Под рев воды, грохотанье камней и разудалую песню, которую дядя Коля с Верой распевали во все горло, автобус влетел на мост. Какой-то секунды не хватило ему, чтобы пересечь его. Первая, еще слабая волна ударила в борт, дядя Коля успел открыть дверцу и вытолкнуть Веру наружу, в следующую минуту автобус перевернулся и вверх колесами рухнул вниз.
Глухой гул не привлекал внимания Алеши до тех пор, пока с потолка не посыпалась на него какая-то труха, а затем и целые фрагменты росписи. Крик отчаяния потряс пещеру. Нет, нет, нет! - как безумный кричал Алексей, глядя на то, как исчезает древняя роспись, казавшаяся ему милее Сикстинской капеллы. Все эти буйволы, горные козлы и даже мамонт, невесть как попавший в эти края, рассыпались в прах, пропали за несколько секунд. Выронив фонарик, как загнанный зверь метался Алеша по пещере, ударяясь о выступающие камни, не чувствуя боли. Истекающий кровью, скрипящий зубами, рыдающий в голос, он не стал, быть может, убиваться так по ушедшему навсегда родному человеку. Предавшись отчаянью, он не замечал, что у него под ногами захлюпала вода, забурлила потоком. Она поднялась уже выше колен, когда Алеша понял это. Второй фонарик был у него в кармане, он включил его и увидел, что вода поднимается с ужасающей быстротой. На секунду он замер, не зная, что предпринять, боль утраты притупила все его чувства. Внезапно Алеша увидел, как что-то бесформенное барахтается в воде, человек это или зверь, он не смог еще разобрать, но бросился ему на помощь.
Вера, стиснув зубы, цеплялась за ограждение моста, сам мост был давно уже под водой, и Веру болтало из стороны в сторону, как старую тряпку. Потоки воды пытались оторвать девушку от перил и увлечь за собой, но Вера не поддавалась. Ее обычное упрямство удесятерилось инстинктом самосохранения, она давно перестала чувствовать свое тело, заледеневшее в холодной воде. Зачем она цеплялась за мост, она не знала, да и не задумывалась над этим. Какие-то предметы то и дело норовили врезаться в нее, не всегда ей удавалось уклониться. Что это были за предметы, она уже не понимала: то ли обломки зданий, то ли камни, то ли людские тела, для нее это было безразлично, в ее угасающем сознании звенело только одно: - Держись, держись, держись...
Домна Фирсовна поднялась на скалу. Она стояла там, подобно изваянию, сложив руки на груди, и молча разглядывала окрестности. Все ущелье было перед ней как на ладони. Впереди, насколько хватало глаз, плескалось зеленое море, точнее говоря, это была могучая река, которая стремительным потоком неслась вниз в долину. Горные склоны не давали ей разлиться вширь, так как ей бы этого хотелось и, возможно, потому тихая вода так разбушевалась и несла разрушение и смерть. Так спокойный и забитый человек, доведенный до крайности, способен на большие злодейства, чем отпетый разбойник. Домна Фирсовна мрачно глядела вниз, ее лицо, будто высеченное из куска гранита, не выражало ничего. Только глаза горели на этом холодном лице, казалось, они жили какой-то своей отдельной жизнью, а тело было всего лишь продолжением скалы. Да и было от чего окаменеть. Все ложе озера покрывала липкая зловонная жижа, смешанная с огромными камнями, стволами деревьев, остатками зданий, человеческими телами. Это месиво, отвратительно чавкая, неутомимо двигалось вслед за зеленой рекой. Словно ненасытное чудовище, оно поглощало все на своем пути. И неважно, что это было, лишь бы чем-то набить прожорливое чрево. Горящие глаза женщины перебегали с предмета на предмет, острое зрение позволяло ей видеть все до мельчайших подробностей. Внезапно она встрепенулась, что-то внизу привлекло ее внимание, и она легко спрыгнула со скалы и зашагала вперед.
Вода поднялась уже по грудь, когда Алеша, с трудом преодолевая бурлящий поток, приблизился к тому месту, где барахталось живое существо, оно уже совсем ослабело и начало погружаться, когда Алеша схватил его за что-то мягкое и потащил за собой. Существо судорожно вцепилось в Алешу, оно наверняка потопило бы его, если бы воды было побольше.
Вода неслась вниз по ущелью, в ее водовороте исчезало все, что попадалось ей на пути. Справа по течению находилось здание гостиницы, построенное совсем недавно. По прихоти столичного архитектора гостиница расположилась в естественном углублении, которое подковой как бы врезалось внутрь горы. Огромная площадка перед гостиницей была заасфальтирована, и все сооружение из бетона и стекла, расположенное намного выше этой площадки на искусственной террасе, смотрелось довольно странно на фоне тянь-шаньских елей. Знающие люди только плечами пожимали и приговаривали:
- Чудит старик. Конечно, гениям все можно, но это ведь черт знает что!
Нелепое здание, как бельмо на глазу, торчало среди гор, своим урбанистическим видом не вписываясь в окружающую дикую природу. Даже всеядные туристы не любили останавливаться в этом здании, предпочитая ему небольшие деревянные домики турбазы, расположенной на другой стороне озера. Но упрямый старик включил гостиницу в свою последнюю монографию, а ее фотографию поместил на развороте. Если бы он смог сфотографировать гостиницу сейчас! Зеленая вода затопила асфальтовую площадку и подступила к цокольному этажу здания, и оно выступало из воды, как Афродита из пены морской. В широких окнах отражался неземной зеленоватый цвет, и на белых стенах сверкали изумрудные блики. Сказочные дворцы персидских царей не казались воинам Александра Македонского такими прекрасными, как скромное здание гостиницы тем, кто волею случая попал в эту естественную гавань. Многие из тех, кто были подхвачены водой выплеснувшегося озера с правой стороны ущелья, кто по прихоти волн, а кто и сознательно, попали или пробились в этот спасительный залив. Здесь течение утратило свою мощь и давало людям шанс на спасение, и они цеплялись за этот шанс изо всех сил.
Алеша плыл по подземному гроту, подгребая одной рукой, другой он поддерживал спасенного человека, который не подавал признаков жизни и безвольно висел на Алешиной руке. Потеряв счет времени, Алеша упрямо плыл вперед. Как всякая деятельная натура, он не поддался панике, не пытался задавать гамлетовских вопросов, он плыл вперед, не раздумывая и не стараясь понять, что случилось, и что ждет его впереди. Нарастающий шум в ушах он принял сперва за слуховую галлюцинацию, а когда понял в чем дело, было уже поздно, течение стремительно подхватило его, закружило, ударило о стену пещеры. Его рука разжалась, он не смог больше удерживать своего спутника, и тот исчез в бурлящей воде. На какое-то мгновение Алеша завис над пустотой и рухнул вниз, увлекаемый подземным водопадом с двадцатиметровой высоты.
Автобус падал с моста целую вечность. Дядя Коля, держась за дверцу, рассмотрел спасительный берег до мельчайших подробностей. Круглая галька под ударом волны дождем рассыпалась вокруг, заросли боярышника исчезали под бурлящей водой, уровень которой поднимался со сказочной быстротой. Не так высоко будет падать, - машинально отметил старик и усмехнулся: как будто это спасет. Но в глубине души сдаваться он не собирался. Все его чувства обострились до крайности. Последний раз такое случилось с ним еще на фронте, двадцать лет назад, когда он бежал по минному полю, точно зная, куда надо ступать. Тогда вырваться из окружения удалось только ему и взводному, который бежал за ним след в след. Похожее чувство охватило старика и сейчас. Еще в воздухе он решил, что делать. За несколько метров до воды, старик оторвался от автобуса и с силой прыгнул в сторону, погружаясь в пенящуюся воду. Он вынырнул возле опоры моста, вода поднималась так быстро, что в каком-то метре от головы старика находилась ажурная ферма. Дядя Коля ухватился за ферму и подтянулся. Вот он уже полностью влез на нее. Забраться по ферме на мост он уже не успел, вода прибывала слишком быстро. Мост дрожал от напора воды, он дышал как смертельно загнанное животное, опоры угрожающе скрипели. Торопливо переставляя ноги и перехватывая стойки руками, старик продвигался к берегу. Металлическая ферма в кровь изрезала его руки. Камни и палки, попадающиеся вместе с водой, били его по ногам. До берега оставалось метров пять, рывок еще рывок, спасение так близко... Вдруг большая коряга врезалась в старика и ударила его по коленям. Потеряв равновесие, он соскользнул в воду. Руками он еще цеплялся за ферму, но силы были слишком неравны. Волна мягким шлепком ударила его по лицу и накрыла с головой, вцепившиеся в стойку руки еще некоторое время виднелись среди воды, но затем исчезли и они.
Домна Фирсовна склонилась над водой. Зацепившись за куст боярышника, там плавал странный предмет, весь измазанный в грязи, похожий на огромный кусок глины. Только зоркие глаза женщины смогли разглядеть в нем рюкзак, старый, но все еще крепкий, несмотря на передрягу, в которой пришлось ему побывать. Потянув за лямку, Домна вытащила его из воды и машинально стерла с него ладонью грязь. Из тысячи других смогла бы она узнать этот рюкзак. Своими собственными руками пришила она на него оранжевый карман, чтобы сыночка легко мог его отличить от других. Она оглядела смрадную пустыню, расстилающуюся перед ней, и закричала, завыла таким душераздирающим, таким безнадежным голосом, что бродячая собака, рывшаяся в куче тряпья неподалеку, взвизгнула и отскочила в сторону, а потом и вовсе убежала прочь, скуля и тряся головой.
Кира старалась не паниковать и трезво оценить ситуацию. Это были любимые слова капитана, и она невольно усмехнулась, никуда от него не деться. Шансов на спасение у нее не было, и самое разумное решение - без борьбы уйти на дно, по крайней мере, быстро и без лишних мучений. - Легких путей ищите, стажер, - словно услышала она насмешливый голос капитана. - Взгляните на задачу шире. Как ненавидела она его в этот момент! Шире, шире, куда уж шире, дальше некуда! Шире, шире? - вдруг спасительная мысль мелькнула у нее в голове, а воображаемый капитан закивал головой: - Ну, вот, можете ведь, когда захотите.
Вода бросала и переворачивала его, как тряпичную куклу. Боли он не ощущал, все случилось слишком неожиданно, его органы чувств оцепенели, а тело послушно повторяло движения потока. Будто со стороны фиксировал он все то, что с ним происходило. Узкое жерло пещеры неожиданно расширялось, оно впадало в огромный подземный зал, своды которого пропадали в вышине, а дно виднелось далеко внизу. Подземный водопад низвергался с огромной высоты и попадал в подземное озеро, которое бурлило и пенилось, там где водопад встречался с ним. Кругом, насколько хватало глаз, была вода, одна вода и ничего больше. С шумным плеском Алеша погрузился в озеро, каким-то чудом он был в сознании, и, кажется, ничего себе не повредил. Он подплыл к небольшому островку посередине озера, подтянулся и забрался на него. Обессиленный, он растянулся поперек острова, который был так мал, что Алеша едва поместился на нем. Вдруг он подскочил и чуть было не свалился в воду. Как безумный стал он оглядываться вокруг, потом спрыгнул и поплыл назад к водопаду.
Кира из последних сил плыла к гостинице. Течение в этом естественном заливе укротило свой бег, но плыть было трудно из-за препятствий, которые возникали то здесь, то там: безобразные ветки, а то и целые стволы деревьев, обломки зданий, трупы животных и людей. Вода же была такой ледяной, что Кира боялась, что судорогой ей сведет ноги. До гостиницы оставалось метров двести, и она с ужасом начала понимать, что сил у нее не хватит. Совсем отчаявшись, она решила плыть пока сможет, а там будь что будет. Вдруг позади нее раздался хриплый голос:
- Мадам, какая встреча!
От неожиданности Кира сбилась с ритма, вода попала ей в рот и нос, она стала захлебываться. Сильные руки подхватили ее и удерживали над водой, пока она не пришла в себя. Тот же голос продолжил с насмешкой:
- Я знал, что неотразим, но чтобы настолько...
- Оставьте меня в покое, - пробормотала Кира, силясь разглядеть его лицо, но радужные круги в глазах не позволяли ей этого сделать.
- Вам не повезло, у меня грубые манеры, - заявил незнакомец и, схватив Киру за волосы, потянул за собой.
Алеша решил нырнуть в очередной раз, сил у него больше не оставалось, возможно, даже до острова доплыть не удастся. Он погрузился вниз, широко открыв глаза, вода была прозрачной, но полумрак мешал разглядеть что-либо. Алеша вынырнул, шумно отплевываясь и жадно хватая ртом воздух. Вероятно, он так бы и нырял до тех пор пока не смог больше вынырнуть, как вдруг заметил темное пятно у стены пещеры. Ни во что уже не веря, он подплыл к нему и перевел дух. На воде качался его спутник. Алеша не знал, жив он или нет, странно, но в тот момент это его даже не интересовало. Он просто взвалил свою ношу на плечи и поплыл к острову. Один он, возможно, и не доплыл бы до него, но для этого человека Алеша готов был сделать все на свете, даже и невозможное, он цеплялся за него как за соломинку. Алеша не считал себя альтруистом, люди его вообще-то мало интересовали. Древности, только древности: он жил среди костей и черепков. Но видно стихия переворачивает человека, вернее выворачивает его наизнанку, то, что было глубоко внутри, даже самому себе неизвестное, вдруг выплывает наружу. Та суть, которая в обыденной жизни так никогда и не проявилась бы и ушла с человеком в могилу.
Кира не ощущала бега времени, наверное, она несколько раз теряла сознание и уже не могла понять на том она свете или еще на этом: на рай это было совсем не похоже, а в аду не могло быть такого леденящего холода. Да и ангелы или черти не стали бы так безжалостно трепать ее за волосы и тянуть куда-то в неизвестность. Она пыталась крикнуть, хотела помешать неумолимой силе, влекущей ее за собой, но как в страшном сне из ее горла не вылетало ни звука и невозможно было шевельнуть ни рукой, ни ногой. Оцепеневшая от холода и страха, не видевшая ничего и ничего уже не чувствующая, она покорно отдалась на волю судьбы, сломленная, возможно, впервые в жизни.
- Эй, русалка, не спи! - крикнул ей кто-то в самое ухо и стал больно хлестать по щекам, вернее боль она ощутила не сразу, сначала был только звук. Она открыла глаза и увидела чье-то чужое лицо так близко, что не смогла различить ни одной черты, лишь белые зубы хищно оскалились. Ей показалось, что незнакомец вопьется зубами ей в шею, как граф Дракула, и очень тихо она сказала:
- Не делайте этого!
Так тихо, что он ничего не услышал, а только довольно усмехнулся и так сильно прижал ее к себе, что она потеряла сознание.
Лысый инструктор бессмысленно смотрел перед собой. Его лицо покрывала корка запекшейся крови из рваной раны на голове, только белки глаз сверкали на темном фоне. Серьга в ухе довершала бы картину. Последний акт, Отелло над телом Дездемоны. Любой режиссер отдал бы полжизни за такой типаж. Вот только декорации немного подкачали. Мавр сидел в окне гостиницы и глядел на озеро, простирающееся перед ним. То, что он видел, не поддавалось никакому описанию. Картина была слишком апокалипсической, если бы инструктор был знаком с этим словом, он назвал бы ее именно так. Обломки, как будто после кораблекрушения, виднелись повсюду, но не просто кораблекрушения, это была Цусима. Казалось, весь мир ввергся в хаос, настал день страшного суда, судили и правых и виноватых.
Кто-то, мужчина это был или женщина, понять невозможно, поднимая фонтаны брызг, еле держась на воде, под самым окном хриплым безумным голосом завывал:
- Помогите!
А глаза, почти выкатившиеся из орбит, с сумасшедшей надеждой глядели на неподвижную фигуру в окне, молили, заклинали. Все напрасно! Инструктор как истукан сидел, уставившись в одну точку. Ему стоило только слегка нагнуться и протянуть руку, человек был бы спасен, но он не сделал этого. Он даже не шевельнулся, пока вода не сомкнулась над головой несчастного, поглотив его навсегда.
Дядя Коля рефлекторно ухватился за торчащие ветки, он поднял голову над водой и старался отдышаться. Ствол дерева был довольно мощным и, поднакопив силенок, старику удалось забраться на него. Он сел на дерево верхом и огляделся вокруг. Мост и дорога на кладбище остались далеко позади. С одной стороны поднимался скалистым уступом горный кряж, с другой - поросший боярышником и барбарисом более пологий берег. О том чтобы пристать к нему, не было и речи, и старику только и оставалось, что плыть по воле волн.
Звук нарастал изнутри, он становился все громче и расходился кругами, превращаясь в огромные диски, ослепительно сверкающие и звенящие все тоньше и тоньше. Затем диски разбивались на тысячи искрящихся брызг и с шипением пропадали, уступая место новым, еще более огромным и блестящим. Звук становился таким нестерпимым, а свет таким сияющим, что Кира видела и слышала каждой клеточкой своего тела. Вдруг что-то темное, удушливо-пыльное, похожее на огромное крыло летучей мыши, окутало ее шею, запуталось в волосах, забилось в рот и ноздри. Кира пыталась крикнуть, приторная масса проникла ей в горло, душила, не давала вздохнуть. Она все еще продолжала бороться, чувствуя, что скоро не выдержит и взорвется, и сама разлетится на мириады искрящихся брызг. Но вот крыло как будто обмякло, потеряло свою упругость, а потом разлезлось клоками под чьей-то властной рукой. Кира вздохнула всей грудью и открыла глаза. Она не увидела ничего. Ей стало страшно в полной темноте, и она ухватилась за что-то руками. Оглушенная и ослепленная, уставшая от непосильной для нее борьбы, она чуть было не погубила себя. Тот, кто дотащил ее до гостиницы, не ожидал такого натиска и ушел вместе с ней под воду.
Обессиленный Алеша лежал на островке, наполовину свесившись в воду, для них двоих остров был слишком мал, но выбирать им не приходилось. Искусственное дыхание, массаж, даже элементарное похлопывание по щекам, все это вылетело у Алеши из головы. Он выполнил возложенную на него миссию, вытащил человека из воды, остальное должно совершиться само собой. Человек оживет и составит ему компанию. Алеша так был уверен в этом, что даже не удивился, когда незнакомец застонал и попытался перевернуться, при этом он чуть не свалился в воду. Алеше пришлось схватить его и прижать к себе.
Он был слишком силен, вот в чем дело, слишком силен, чтобы быть человеком. Это был дьявол, вцепившийся в нее и одновременно старающийся освободиться. Он нещадно трепал ее под водой, стремясь вырваться из ее судорожных объятий, но Кира цеплялась за него из последних сил. Дьявол он был или человек, не все ли равно, он был ее последней надеждой в этой жизни, он был самой жизнью. Выпусти она его из рук, и мертвая холодная тишина, словно ватой, окутает ее со всех сторон и увлечет туда, откуда нет возврата. Да, он был дьявол, она слишком поздно это поняла, лишь, когда его холодные пальцы схватили ее за горло и начали безжалостно душить. А у нее уже не было сил сопротивляться. Ее ослабевшие руки разжались, голова запрокинулась, и она медленно стала погружаться, вся окутанная, как водорослями, светлыми волосами. А тот, кого она так и не успела разглядеть, как пробка вынырнул из воды и жадно хватал ртом воздух.
Онемевшая от горя Домна сидела на берегу, ничего не видя и не слыша. Все слезы были выплаканы, все проклятия и богохульства выкрикнуты прямо в сияющее небо. Ничего не осталось, больше ничего. Какой-то ноющий пронзительный звук, похожий на писк комара, неотвязный на одной ноте, зазвенел у нее в ушах. Она затрясла головой, пытаясь от него отделаться, но это не помогло. Звук, казалось, возник у нее в голове и стал таким невыносимым, что вызывал уже физическую боль. Он то затихал, то появлялся снова. Разозленная Домна вскочила на ноги и не поверила собственным глазам. В нескольких метрах от берега, в грязи, измазанный тиной, копошился ребенок. Он был такой маленький, совсем беспомощный, как он мог не погибнуть в этой адской камнедробилке? Домна заметалась по берегу, не зная как ему помочь. В каком-то порыве ярости и отчаяния, она спрыгнула в вонючую жижу, рискуя утонуть в ней, но к счастью, глубина была небольшой. Медленно и осторожно продвигалась она к младенцу, она стала погружаться, но упрямо шла вперед, вот уже только ее голова виднелась из зловонной грязи. Она протянула руку, ребенок затих, поняв, что спасение близко и молча сопел и таращил глаза. Еще шаг, еще, Домна потеряла опору под ногами и окунулась с головой.
Она попала в темный туннель и летела по нему с такой скоростью, что только свист раздавался. Туннель был очень узкий и гладкий, ей казалось, что кто-то направляет ее, а она лишь покорно следует указанным путем. Не было видно ни зги, но она не ощущала страха, напротив, умиротворение и покой охватили ее. Легкий ветерок ласкал уставшее тело, она чувствовала приятное тепло. Вдруг впереди стало светлее, вскоре свет заполнил все вокруг, его лучи, такие яркие не ослепляли глаз. Свет как будто звал ее в свои объятия, и она приняла этот зов. Вся ее жизнь пролетела у нее перед глазами, она будто смотрела цветной кинофильм, и каждое мгновение жизни от первого крика до плеска зеленой волны так отчетливо стояло перед глазами, что казалось реальностью. Внезапно ей стало теплее, это тепло окутало ее с ног до головы, и кто-то незримый наклонился над ней из звездного далека и протянул руку, чтобы позвать за собой. С бьющимся сердцем, она хотела шагнуть ему навстречу, но какая-то непреодолимая сила потащила ее обратно, снова она оказалась в темном туннеле, снова стремительно летела по нему, но уже обратно, и через секунду она ощутила леденящий холод и страшную боль. Кто-то кричал, как сумасшедший у нее над головой, слов она не понимала, только чувствовала крепко сжимающие ее руки.
Инструктор вздрогнул и вышел из ступора. Слова, которые невозможно напечатать даже в отсутствии цензуры, вывели его из состояния оцепенения. Он уже осмысленно глянул вниз и увидел человека, все еще выкрикивающего эти слова с яростью в глазах и голосе. Инструктор наклонился, чтобы помочь, но незнакомый полиглот протянул ему какой-то неподвижный предмет, опутанный золотыми нитями. Поднатужившись, уж чем-чем, а силушкой бог его не обидел, инструктор втащил в окно сначала Киру, а потом помог ее спутнику.
Она ускользала от него, и он ничего не мог с этим поделать, ничего. Их руки сомкнулись в последний раз и разжались уже навсегда, только бледное лицо Риты промелькнуло у него перед глазами, ее темные волосы взметнулись у нее над головой, и она исчезла в вихре кружащихся брызг. По инерции Гейда боролся с одичавшим потоком, стремившимся захлестнуть, поглотить и его, также как Риту. Сердцем он был с ней, но его здоровое молодое тело боролось за жизнь с остервенением, не уступавшим разбушевавшейся стихии. Он вынырнул на поверхность и старался удержаться, не давая потоку утащить его вниз. В этой неравной борьбе вряд ли удалось бы ему победить, но ему повезло, он увидел совсем близко от себя обломок какого-то здания. Вероятно, это была часть стены деревянного каркасного дома, разбитого волной на куски. Изловчившись, Гейда ухватился за него так крепко, что пальцы побелели. Он подтянулся и рухнул на импровизированный плот, пытаясь отдышаться. Когда же он поднял голову, то оцепенел от ужаса, волосы зашевелились у него на голове. На плоту он был не один. Огромный снежный барс злобно оскалился и в упор смотрел на Гейду серыми глазами.
Домна вынырнула из жидкой грязи и непроизвольно схватилась за что-то руками, это помогло ей удержаться на поверхности. С удивлением она обнаружила, что ребенок находится у нее под носом, его раскосые темные глаза, не мигая, смотрели на нее, а рот расплывался в улыбке. Приглядевшись внимательнее, она заметила, что держится за спасательный круг, к которому намертво был привязан младенец. Должно быть, мать в самый последний момент успела это сделать. Домна вздохнула, она даже знала, где все это происходило. Однажды она сама бросила этот спасательный круг подгулявшему охотнику, свалившемуся за борт. Капитан белого парохода долго костерил пьянчужку, вылавливая его из воды. Нет теперь ни капитана, ни его белого парохода ... Тряхнув головой, Домна решительно направилась к берегу. Спасательный круг с ребенком она толкала перед собой.
Толик не смог добежать до автобуса, обезумевшие люди метались по площади, мешая друг другу. Все они оказались в западне. Горы здесь были слишком отвесны, чтобы попытаться на них забраться. С одной стороны, стремительно нарастая, надвигался зеленый поток, с другой змеилась горная дорога. По ней ехал, казавшийся игрушечным, автобус дяди Коли. Толик готов был отдать все на свете, чтобы оказаться в нем. На секунду он замер, стараясь не поддаваться панике. Трезво оценим ситуацию, - сказал он сам себе. Бежать по дороге бессмысленно, далеко не убежишь, укрыться в горах невозможно. Взглянем на задачу шире, что же у нас остается? Нужно держаться открытого пространства, решил он и стал пробираться на середину площади, справедливо рассудив, что ударом волны о скалу его расшибет в лепешку. Стиснув зубы, он повернулся лицом к потоку и стал ждать, не пытаясь спастись бегством. Он видел, как удар волны сбивает людей с ног, переворачивает их, как щепки и кидает куда вздумается. Его осенило: если стоять на возвышенности, шансов будет больше. Неподалеку от него находилось здание диспетчерской. Видимо, эта мысль пришла в голову не ему одному: на крыше стоял человек. Толик влез в открытое окно и встал на подоконник. Нет, не дотянуться, слишком высоко, - подумал он. Тогда он схватил стул и поставил его двумя ножками на подоконник, потом влез на него, балансируя, как акробат, и ухватился за край крыши. Стул свалился, и Толик повис на руках.
Зверь и человек сидели так близко, что почти касались друг друга. Почему барс не столкнул его с плота, Гейда не знал. Может, бережет на ужин, - невесело подумал он. Но это его почти не пугало. Какие-то люди то и дело пытались забраться на плот, они неминуемо потопили бы его, но барс грозно рычал и заставлял их убраться прочь, а самых обезумевших бил когтистой лапой и сбрасывал вон. Это был мощный самец, мускулистый и грозный. Как он забрел в эти края, какими судьбами? Может быть, поиск пищи заставил его спуститься с высокогорья? До сих пор Гейда не слышал о том, чтобы барсы водились в этих местах, даже дед ему об этом не рассказывал. Еще до революции он служил здесь лесничим и знал округу, как свои пять пальцев. Дед быд женат на дочери известного ученого-лесоведа Эдуарда Б., так много сделавшего для озеленения нашего города. В 1892 году он заложил лесопарк, который впоследствии благодарные горожане стали называть рощей Б.
Гейда слыхом не слыхивал про учение Будды, но еще с раннего детства не мог раздавить и крошечного паучка, даже мух ловил и выпускал за окно. В школе любимым разделом его в биологии была зоология. В самом начале учебного года он прочел учебник от корки до корки три раза и с увлечением рассказывал каждому встречному о строении червей и прочей чертовщине. Но после школы он, единственный из всей семьи, решил пойти по стопам деда и прадеда и вот уже второй год учился в Ленинградской лесотехнической академии. Летние каникулы Гейда по обыкновению проводил дома. Еще ребенком он с дедом облазил все окрестности. Он знал здесь каждое дерево, каждый камень, и не только знал - он любил все это и теперь с ужасом наблюдал за происходящим. Он не боялся за свою жизнь, а лишь с тоской следил, как рушится и гибнет этот чудесный уголок природы, такой единственный и неповторимый.
Он висел уже только на одной руке, другой безуспешно пытаясь ухватиться за край крыши, как вдруг его пальцы нашли опору, которая с нечеловеческой силой потащила его за собой. В мгновение ока Толик оказался на крыше лицом к лицу с незнакомцем, который с улыбкой, довольно странной в этой ситуации, смотрел на него.
- Вдвоем веселее! - подмигнув, сказал человек и посоветовал:
- Постарайся удержаться на поверхности.
- Без тебя знаю, - буркнул Толик. Последнее, что он увидел, были веселые голубые глаза незнакомца, и уже в сплошной зеленой пелене он услышал издалека звучавший голос:
- Держись!
Утопающая в зелени казачья станица раскинулась по обе стороны шумной горной реки, весело бегущей по камешкам вниз. Течение здесь было таким бурным, что запросто могло сбить человека с ног. Так и стоит перед глазами картина: ясный солнечный денек, группа детей, только что пересекшая эту речку, застыла на берегу, и одна девочка несется прямо через стремнину, подхваченная яростным потоком. До сих пор помню зеленые осклизлые камни, по которым мы легко прыгали, перебираясь с одного берега на другой. Болотного цвета мох бахромой свисал с камней и как живой шевелился, напоминая вредное животное. Чувство беспомощности и страха, а еще наша ничтожность перед силой стихии. Сколько нам было лет? Не помню. Что это было? Экскурсия, поход? Не знаю. Мы были слишком малы, чтобы ощущать себя личностями, но уже почувствовали ледяное дыхание небытия. Это было всего лишь дуновение, слабый всхлип, потому что стремнина вынесла девочку в тихую заводь, она была цела и невредима. Но мы не могли смеяться и радоваться, а только молча переглянулись, как будто заглянули туда, куда детям смотреть не положено.
Она чувствовала безумную усталость, усталость физическую, а еще больше моральную. Как будто тяжелый мешок положили ей не только на плечи, но и прямо в душу. Безразличие, тупое и холодное наполняло ее до краев и, казалось, выплескивалось наружу. Кира слышала вокруг себя какие-то голоса, заунывно бубнящие на одной ноте, но смысла понять не могла, да и не желала. Ей хотелось замкнуться в своем коконе и никогда не выходить наружу, но вот этого-то ей сделать и не позволили. Кто-то все громче говорил у нее прямо над ухом и, не удовольствовавшись этим, начал трясти ее так, что бедная ее голова замоталась из стороны в сторону. Как не хотелось ей возвращаться! Но тряска становилась такой нестерпимой, звуки оглушительно врывались и не давали забыться. Ненавижу, ненавижу! - пронеслось у нее в голове, а может и не только, потому что губы ее невольно зашевелились и, возможно, произнесли эти слова. Того, кто хотел ее возвращения, это вроде бы успокоило, тряска немного уменьшилась, и что-то теплое мягкое и нежное прикоснулось к ее лицу. Что это было, крыло бабочки или паутина с кустов боярышника? Медленно, как рассохшуюся дверь, она открыла глаза и тут же закрыла их, испугавшись. То, что она увидела, было уж слишком. Даже для такого дня это было чересчур. Она знала, что это не галлюцинация. Галлюцинации не трясут вас изо всех сил и не гладят вас по щекам, и не смотрят на вас так, так, в общем не смотрят на вас и все. Ну, уж нет, с меня хватит, решила она и провалилась в спасительное забытье.
- Хороша, шельма! - прищелкнув языком, сказал инструктор, глядя масляными глазками на потерявшую сознание Киру.
- Молчу, молчу, начальник, - быстро прибавил он, увернувшись от тяжелой руки незнакомца.
Тупая ноющая боль была неотвязна. Что болит, она не знала, ни рука, ни нога, ни голова даже. Может, это болела душа, неспособная понять и принять произошедшее? Рита открыла глаза и увидела темную воду, окружавшую остров со всех сторон. Холодное подземелье и волны, тихо качающиеся вокруг. Мрачные воды Стикса, - подумала она. Так вот они какие. Кто-то тронул ее за рукав, она даже знала кто - перевозчик Харон, спутник всех умерших, перевозящий людские души в царство Аида, в царство тьмы. Она повернула голову и прошептала:
- Я думала ты не такой.
- Не такой? - удивился он, непонимающе глядя ей в глаза.
- Ты слишком молодой, слишком красивый, ты должен быть старым и угрюмым для такой скверной работы.
- Ничего, это пройдет, - ласково сказал ей Харон. - Не бойся, я с тобой.
Она закрыла глаза, ей стало легко, он был с ней.
Солнце палило нещадно. Маша отбросила шланг и завернула вентиль: поливать на таком солнцепеке было чистым безумием. Капли воды на зеленых листах превращались в маленькие линзы и прожигали листья насквозь. Да разве мачехе что-нибудь докажешь! Пропади она пропадом! И Маша плюхнулась в траву в тени спасительных яблонь. Легкий ветерок слегка шевелил листву, и Маша лениво наблюдала за причудливой игрой света и тени. Странные образы сплетались перед ней, вот они обступили ее со всех сторон, смеясь и рассказывая что-то непонятное, веки Маши стали слипаться, и она погрузилась в сон.
Дядя Коля, как ведьма на помеле, сидел на стволе дерева и держался за ветки. Это была могучая тянь-шаньская ель, сломанная по прихоти стихии как раз посередине. Будь она длиннее, ей не удалось бы так ловко маневрировать в воде. Она несла своего пассажира вперед навстречу неизвестности. Вода уже не была такой изумрудно-зеленой, как прежде. Постепенно она пополнялась грязью, камнями и разной нечистью. Ее мутный и бурный поток уже не мог заворожить своей блистательной и страшной красотой, он был отвратительным и жалким одновременно, как безобразный рубец на лице холодной красавицы.
Сон золотой, сон золотой, - эти слова звучали завораживающе и так звонко, как будто ложечка звенела о край стакана. Эти слова раздавались у нее в ушах до тех пор, пока она не увидела лицо, ласково склонившееся над нею. Оно было таким добрым и строгим одновременно. Длинные каштановые волосы рассыпались по плечам, темные усы плавно переходили в небольшую бородку, а всего замечательнее были глаза, все понимающие и все прощающие. Она не могла рассмотреть их цвет, так они лучились и сияли. Его губы не шевелились, а слова звучали прямо у нее в голове, так легко их было понять. Он спрашивал, чего бы ей хотелось больше всего на свете, и Маша отвечала точно также, не раскрывая рта:
- Хочу увидеть маму, какая она была? Я не помню.
Он кивнул и улыбнулся и сказал уже вслух:
- Смотри внимательно. В его руках появилась длинная кинопленка, и кадры так и замелькали, сменяя друг друга. Маше было видно красивое кружевное платье, в котором мама лежала в гробу. Бабушка надела свое подвенечное платье на маму, такого красивого платья Маша никогда не видела. Кадры увеличивались, и вот она почти узнала мамино лицо, почти, еще секунда... Изображение вдруг завертелось и пропало. Маша закричала и заплакала так горько, что проснулась, и почувствовала слезы у себя на щеках. Она порывисто села и уставилась прямо перед собой. Жизнь такая несправедливая. Хорошие люди умирают, а плохие живут и живут припеваючи. Почему так, ну почему? Она припомнила стихи, которые мама часто читала наизусть. Маша была тогда совсем ребенком и не понимала их смысла, но вдруг отчетливо припомнила их теперь:
Ну почему каждый раз за стеной
старая скрипка скрежещет
о том, что жизнь тяжелее
даже самой тяжелой вещи.
Слезы градом покатились у нее из глаз, и ей вдруг стало так жаль себя, что захотелось умереть. Умереть насовсем. Не надо ей ни загробной жизни, ни того света. Тишина, покой, ни страха, ни страдания. Темнота, покой. Сон золотой, сон золотой, - вновь зазвенело у нее в голове, и она повалилась в траву и заснула уже без сновидений.
Впереди старик увидел старинную башню, стоявшую на самом краю станицы. Она слегка покосилась, как башня в Пизе, но устояла. Натиск воды ослабел. Выйдя из ущелья, вода разлилась вволю, поглотив яблоневые сады и затерявшиеся в садах домишки. Вместо шумной казачьей станицы, раскинувшейся на берегу некогда прозрачной горной речки образовалось грязевое озеро, только вот грязь в нем была далеко не лечебной. Этот поселок слишком много значил для старика, так много, что он не был в нем уже давным-давно, страшась возвращаться в свое прошлое. Но судьба рассудила иначе. Держась за ветви, старик с угрюмой болью смотрел вокруг и ничего не узнавал. Станица была не той, что прежде, кое-где виднелись крыши домов, да макушки деревьев, но вода норовила поглотить и их.
Большой валун преградил им дорогу. Плот наткнулся на него и раскололся пополам. Эти половинки сложились, как карточный домик, и Гейда с барсом оказались за бортом. От неожиданности Гейда хлебнул воды и не смог справиться с потоком, его швырнуло прямо на валуны. Вода покраснела вокруг его головы.
Без руля и без ветрил. Тебя просто бросили в свободное плавание, и выбирайся, как хочешь. Все, во что ты верил, верил, не задумываясь, почти религиозно, оказалось ложью. Ты будто попал в топкое болото в темноте и ощупью выбираешь дорогу. Хочешь зацепиться за что-то извне, и не находишь за что. Одни миражи вокруг, только миражи. И вот тогда ты начинаешь понимать, что опора в тебе самом. Не надо цепляться за чужие ходули. Ты вполне можешь идти сам. Ты сам целый мир, и смысл жизни в тебе самом. Нет больше для тебя авторитетов, нет человека, делать бы жизнь с кого. Делай жизнь сам по себе. И пусть ты думаешь не так как окружающие, значит, они ошибаются, а ты прав. Ты чувствуешь свет в своей душе, значит ты прав.
Алеша открыл глаза, мысли путались в его голове, от мертвой тишины (не шевелилась даже вода) и темноты сводило скулы. Что-то было не так, но он не мог понять, что? Какое-то смутное беспокойство охватило его, беспокойство, переходящее в панику. И тогда он понял: его товарищ исчез.
Белая бабочка билась о стекло, вторая половина окна была открыта, но бабочка упрямо билась, не желая искать обходных путей. Вот и мы так же - тоскливо подумал инструктор, лениво следя за бесполезными усилиями крылатой дурехи. Он тяжело вздохнул и в который уж раз потащился на обход гостиницы, кляня все на свете. Чертова гостиница стала для них ловушкой. Собственно и обходить-то уже было нечего. Вода (если это можно было назвать водой - инструктор злобно сплюнул) добралась до последнего этажа. Незнакомец с Кирой давно уже поднялись на крышу, но инструктор упрямо шлепал по колено в грязи, не желая понять очевидного.
- Я хочу умереть с тобой, - твердо сказала она и прямо взглянула ему в глаза.
- Таких предложений мне еще не делали, - озадаченно ответил он и, поразмыслив, добавил:
- Ну что ж, оставь свой адрес, лет через пятьдесят встретимся в крематории.
- Шут гороховый! - закричала она, и слезы закапали у нее из глаз: - Ты разве не видишь, что вокруг делается!
- Я забыл пенсне на секретере, - машинально ответил он и обнял ее за плечи. А потом хорошенько встряхнул.
- Возьми себя в руки, поняла? Не для того я тащил тебя на горбу, чтобы слюни и сопли с тобой размазывать, дура! - заорал он вдруг на Киру. Слезы моментально высохли у нее на лице и, вырвавшись, она закричала:
- Да как ты смеешь, идиот, скотина, паразит! Она задохнулась, исчерпав небогатый арсенал своих ругательств. А он засмеялся:
- Вот такая ты мне больше нравишься, жаль, что не видишь, какой дурацкий у тебя сейчас вид. Бац - ее пятерня отпечаталась у него на щеке, и, развернувшись, она убежала от него в самый дальний угол крыши.
- Хреновые дела, - сообщил инструктор, вылезая из люка, как черт из табакерки.
- Ты-то хоть заткнись, - угрюмо посоветовал ему незнакомец, потирая щеку.
- Я что, я молчу, - тоскливо пробормотал инструктор и поплелся как побитая собака, обиженно шмыгая носом.
Грязевой поток подступал со всех сторон. Черная патока угрожающе чавкала, с наслаждением предвкушая свою последнюю трапезу. Белоснежный остов гостиницы, едва уже видимый, возбуждал нездоровый аппетит в прожорливом звере, и он разинул свою зловонную пасть, чтобы проглотить драгоценную добычу. Кира, широко открыв глаза, смотрела перед собой. Она покорно стояла, как кролик, загипнотизированный удавом. Спасения ждать было неоткуда: сразу за гостиницей вертикально поднималась гладкая отвесная стена, будто отполированная скульптором-гигантом.
Вода схлынула, и подземное озеро обмелело. Водопада не было и в помине. Алеша совершенно растерялся, он стоял возле острова, который возвышался над его головой на добрых полметра. Вода едва доставала ему до колен. Он неуверенно крикнул: - Эй! Эхо многократно повторило его крик и все затихло. Алеша стоял, как дурак, и злился сам на себя, он не знал, как зовут его спутника, не знал толком, как он выглядит. Судя по голосу, он совсем молодой, а может это даже девушка. Вдруг сзади раздалось неуверенное:
- Ты меня звал?
Алеша стремительно повернулся и бросился к темной фигуре. Он схватил ее и прижал к себе так яростно, что человек невольно вскрикнул. Алеша не ослабил объятий, он прижимал человека к себе, стиснув зубы.
Гейда застонал: голова раскалывалась на части, и в то же время ее как будто обручем охватило. Перед глазами стояла пелена, а в ушах слышался не звон даже, а какой-то скрежет. В груди нарастал ком тошноты, наконец, его вырвало. Стало немного легче. Гейда сел, держась за голову. Потом он взглянул на свои руки и вздрогнул. Ладони были красными от крови. Гейда хотел позвать на помощь, но в глазах у него потемнело, и он повалился в траву.
- Все еще злишься? - послышалось рядом. Кира не повернула головы и не сказала ни слова.
- Ладно, брось, - примирительно пробурчал инструктор, - сейчас нам надо держаться друг за дружку.
- Держись, не держись, какая разница, - раздраженно ответила Кира, не отводя взгляда от чернеющей лавы.
- Не скажи, - протянул инструктор, - вместе и умирать веселее.
- Поди ты к черту! - злобно крикнула Кира и отошла от него подальше.
Те немногие люди, что сумели добраться до гостиницы и ее немногочисленные постояльцы толпились на крыше. Они не суетились и не паниковали, а лишь угрюмо смотрели вокруг. Для них, чудом избежавших смерти в первом зеленом потоке, спасение оказалось мифом. Кое-кто из них жалел, что спасся. Эта черная зловонная жижа была куда омерзительнее, чем первая изумрудная волна, а их агония лишь затянулась. С безнадежным спокойствием они ждали, когда мутный поток хлынет на крышу и унесет их за собой.
Измученные Алеша и Рита брели то по колено, то по пояс в воде, они шли вглубь пещеры, потому что назад дороги не было. Вертикальный уступ, по которому водопад принес их в подземное озеро, стал непреодолимым препятствием для их возвращения. По сбивчивому рассказу Риты Алеша понял, что наверху произошла катастрофа, но ее размеров осмыслить он не мог. Он просто запретил себе думать об этом и, взяв Риту за руку, повел ее за собой.
- Посмотри на него, вот истинное дитя природы, - сказал негромко незнакомец, кивнув на спящего инструктора. - Все рушится вокруг него, а он сопит, как сурок, - проговорил он почему-то с досадой.