В вишневом саду сидели. Под навесом из строгого шелка. И одна была, в самом деле, ну вылитая кошелка. У ней за плечами - браки и дети, и чья-то мама. Второго иль третьего... Враки, что все не добры ни грамма.
- Ах, кабы я, да в царицы... - Нет, поздно ей, в самом деле. Года говорят смириться в этом подержанном теле.
Вторая была моложе, и замужем за майором. И скучно ей было тоже от быта и песен хором, от выходов в свет тоскливых, от мертвых спектаклей мужа, от взглядов его ревнивых и от безразличия. Хуже оно, чем обычные ссоры, а жизнь все катится мимо, скрипят и скрипят рессоры... Сто верст до Третьего Рима.
Ах, кабы и ей в царицы! Но вот он, майор почтенный. Приходится угомониться, увы, ты не центр вселенной.
А третья сидела в девках, хотя не сказать, что дурнушка. Таких, говорят, прекрепко полюбливал некто Пушкин. Ей тоже хотелось счастья - не в смысле, чтоб дать Поэту, а чтобы семья и страсти, и дети, и холст с багетом, где маслом семья на фоне цветущих кустов сирени, пикник, так сказать, на лоне, ах, сени мои вы, сени...
Она не хотела в царицы. Вакансии там закрыты. Сидеть ей, как две сестрицы, у разбитого в хлам корыта.