Утро в Бишопфилд всегда начиналось с одного и того же вопроса:
- Сколько, черт побери, они будут спать?! Что они делали вчера, Элиза? Только не надо защищать их!
Элиза Бишоп, восседавшая напротив мужа, сощуривала в глаза, отчего в уголках глаз распускали свои хвосты морщинки, и с характерной ей небрежностью, как будто они обсуждали погоду, а не собственных детей, отвечала:
- Глупый вопрос, Эдгар. И я никогда их не защищаю, они сами способны заговорить тебе зубы за две минуты.
- Ты не ответила на вопрос.
- То же, что и всегда
Тогда Эдгар Бишом вздыхал, устало проводя руками по темным волосам, сквозь которые игриво тянулись серебряные нити. Элиза часто задавалась вопросом - неужели, побитый временем и знающий нравы своих детей даже лучше, чем она, он надеялся, что ответ на утренний вопрос изменится? Хоть когда-нибудь его отцовское сердце не вздрогнет от опасений безрадостного будущего?
И, каждый раз, ловя его взгляд, Элиза ободряюще улыбалась ему, благодаря чему морщинки продолжали расцветать на её лице, а огонёк надежды поддерживал свою теплоту и яркость в сердце Эдгара.
Когда-то он помнил её лицо, не исполосованное отметинами времени и воспитанием четырех неуправляемых и непоседливых детей, но сейчас, во время попыток выуживания таких фрагментов из памяти, он стал забывать. Многое забывать, не только лицо жены. Кто из мальчиков первый научился выговаривать "мама"? Как выглядела Элиза, заходя с ним в церковь во время свадьбы? Что сказала ему Корделия, когда они в первый раз поссорились и не разговаривали больше недели? Почему Тамика никогда не выезжает на светские мероприятия вместе с членами семьи, предпочитая появляться отдельно и эффектно? Возможно, когда-то у него были ответы на эти вопросы, но они исчезли со временем, ведь надобность в ответах пропала - он просто смирился с фактами и тем, что возраст и память - злейшие враги.
Так действительно начиналось почти каждое утро в Бишопфилде. Эдгар никогда не задавал своих вопросов вслух, а Элиза всегда была готова дать на них ответы.
Первым, кто сказал мама, был Джеймс. В день свадьбы она была красива, да так, что, как потом сказал ей сам Эдгар, "в тот день я влюблялся в тебя снова и снова". Корделия сказала ему тогда, что её не устраивает то, что Джеймс имеет видное место в "Бишоп компани", при этом ничего не делая, а она и думать не смеет о том, чтобы попытаться устроиться там на работу. Эдгар тогда с холодком заметил, что ей сначала следовало бы закончить университет без "повторных мистеров Глонстширов", а уже потом толкать речи о своих правах. А Тамика просто терпеть не могла находиться в одной машине или комнате с братьями и сестрой более двадцати минут.
Спустя какое-то время просыпалась Тамика, следом за ней, за крайней дверью в конце коридора, можно было услышать тихие звуки рояля и мелодичный голос Корделии, изредка подскакивающий на высоких нотах. Из-за двери напротив высовывался уже одетый и умытый Тим, насвистывающий себе под нос мотив местной детской песенки, "Отравленные яблоки леди Уилшер", которую пела детвора, гоняясь за ним и прося подкинуть четвертак "на булочку". Последним просыпался Джеймс, крича на всех стучавших в дверь его комнаты, чтобы они "куда подальше засунули своё желание поговорить с ним или отчитать его".
Ближе к полудню вся семья Бишопов собиралась за длинным прямоугольным столом "за завтраком". Мистеру и миссис Бишоп подавали поздний чай, а их дети вовсю уплетали яичницу, свежие булочки и фрукты, перебивая друг друга и рассказывая последние сплетни общества. Если приглядеться, то можно было заметить, как всё их сборище отражалось в хрустальной, висящей над столом, люстре, серебряных приборах и подсвечниках.
Джеймс и Тамика унаследовали темные волосы Эдгара и бледную кожу матери, попутно "взяв" у неё темно-синие глаза. Своё легкое пренебрежение и тщеславие они нашли где-то у себя, в любом случае, Элиза никогда не упускала случая укорить их в этом - "будешь много задирать нос, шея заболит". Корделия и Тимоти были более простодушными, светловолосыми, голубоглазыми и беззаботными созданиями, как будто кто-то писал на холсте две стороны войск - хорошую и плохую. Нетрудно догадаться, в чью роту живописец отправил этих двоих, но, следует заметить, что эти двое были действительно простодушными, а не глупыми, ведь именно к разряду таких людей их относил Джеймс. И Тамика, иногда.
- Нора Гиббс заигрывала с этим олухом Дэнверсом. Я видела своми собственными глазами!
- У тебя старые новости, сестричка, - со снисходительной улыбкой вклинивалась Тамика, оглядывая сестру насмешливым взглядом. - Я лично толкнула Нору в объятия английского графского кутилы по фамилии Дерби.
- Серьезно? Тогда почему она уехала вчера вечером со мной, а не с Дэнверсом или Дерби? - спрашивал Джеймс, игриво приподнимая брови и с вызовом глядя на сестру.
- А как же Лиззи Альпола? - удивленно спрашивал Тим, глядя то на брата, то на недовольную Тамику, то на смутившуюся Корделию.
- Она от меня никуда не денется, - он закинул в рот одну из виноградин, чьи гроздья свисали из вас, образуя красивый полукруг. - И ты ведь не скажешь ей про Нору, не так ли? - Джеймс подмигивает Тиму, игнорируя неодобрение на лице отца. - Пока мы не помолвлены, я хочу вкусить все соки холостяцкой жизни.
- Надеюсь, Лиззи занимается тем же самым, - отрезает Тамика. - Она слишком хороша для тебя.
- Никто не бывает слишком хорош для меня.
- Нос не задирай, - вклинилась Корделия, откусывая булочку, - а то шея заболит.
Второй лепесток лилии. Отцы и дети | 24.09.14
- Вынуждена отказаться, - Тамика ставит опустевшую чашку на блюдце. - У меня другие планы на вечер.
- Это твой ухажер, о котором ты не хочешь нам говорить? - спрашивает Корделия, с грохотом опуская чашку мимо блюдца и попутно задевая его. - Я ненавижу, когда Джеймс и ты постоянно так говорите! "Вынужден(а) отказаться!" Какая-то смазливая временная мордашка отнимает у вас время, которое вы могли бы провести с нами!
- Ты еще маленькая, Дели, тебе не понять.
- И сколько же мне лет?
- Четырнадцать?
- Мама, - Корделия с серьезным лицом поворачивается к Элизе. - Можно я кину в неё этой великолепной фарфоровой чашкой из китайского сервиза третьего века до нашей эры?
- Нельзя, - отрезает Элиза, с легким укором глядя на дочерей. - В своем доме будете громить свою посуду, а в моем даже не смейте.
- Отлично, - младшая встает из-за стола и безразлично смотрит на старшую сестру сверху вниз. - Передай Шарлотте, что завтрак был на высоте. А ты научись считать, хотя бы раз займись полезным делом. И попробуй во время этого занятия не распивать шампанского со своими друзьями с Вест-Уолджа.
- И это мне говорит дитя, - Тамика откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди, - которое вылетело из университета за "любовные связи со своим профессором"? Может хочешь еще меня научить, как...
Тамика не успевает договорить. Её костлявая и хрупкая фигурка дергается в сторону, отчего коротко стриженные и уложенные на одну сторону ниспадающей волной волосы подлетают вверх, а третий век до нашей эры с грохотом ударяется о стену за её спиной.
- Ей не на пользу так много сидеть дома, - Тамика резко встает из-за стола, приглаживая волосы. - Собирайся, истеричка, поедем в свет, - она поворачивается к матери, которая с глазами, полными разочарования, смотрела на осколки третьего века. - Пока не время обратиться к Доктору Айвзу?
- Это тот, который делал тебе аборты? - фыркает Корделия, останавливаясь напротив арки, которая вела в гостиную. - Прости, но сейчас ты вызываешь у меня только отвращение и ненависть.
- Только притронься к еще одной чашке, - четко произносит Элиза, не глядя на старшую дочь. Она открыла свежий "Дэйли Пост" и придерживала у губ красную чашечку, того самого века, той самой страны. - И я всех вас выгоню из этого дома. Даже Эдгар не сможет убедить меня снова распахнуть перед вами двери, Бишопы вы там или нет. Вы - избалованные и неуправляемые юнцы, которых бы не помешало выпороть, да жалко эти времена уже давным-давно прошли.
- Мама, ты опять начала читать газету с конца, с заметок про умерших? - Тамика подходит к сестре и хватает её за запястье. - Пошли, займемся моим самым любимым делом.
- Я не буду надевать твои ужасные вещи! Они открывают слишком много кожи!
- Так и надо, Дели, сколько раз тебе повторять?
Спустя полчаса Тамика и Корделия шумели в холле, чем самым привлекли внимание мужской части Бишопов. К холлу со второго этажа вела огромная лестница, ближе к основанию сворачиваясь в волнообразной форме - именно около такого основания сидела Корделия, подперев щеки руками. Бишопы выстроились вдоль перил, которые отделяли край площадки от того самого момента, когда "смерть произошла по случайности".
На Корделии было обычное белое платье цилиндрического силуэта с заниженной до середины линией талии, длиной по колено. Сейчас её острые коленки торчали из-под ниспадающей юбки, расшитой тонким кружевом. А раз на ней был головной убор (белая лента), то это означало только одно - она куда-то отправляется с Тамикой. Длинная нитка жемчуга напомнила больше не красивый аксессуар, а поводок и ошейник.
- Сейчас длинные волосы никто не носит, - нараспев говорила старшая сестра, отодвинув огромные двери платяного шкафа и выкидывая из него то одну меховую горжетку, то другую. - Ты уверена, что не хочешь такую же стрижку, как у меня?
- Я терпеть не могу эту стрижку "Garconne", - отвечает Корделия, устало опуская голову. - Я неважно себя чувствую. Можно я останусь дома?
- Нет!
Что-то холодное и неприятное падает младшей сестре на голову.
- Вынимай эту глупую ленту из волос и надевай перчатки. Ты взяла солнечные очки?
- Солнечные очки? - переспрашивает Корделия, поспешно вставая и натягивая перчатки по локоть.
- Купим по дороге, - Тамика осматривает её с ног до головы и замечает, как отец, Джеймс и Тим молча наблюдают за ними с верхней площадки. - Как мы выглядим?
- Вы всегда прекрасно выглядите, мои девочки, - отвечает отец.
- Мне не нравится, - говорит Джеймс.
- Отлично выглядите, - кивает Тим.
- Слушаем только папу, он всегда знает, что говорить, - Тамика поворачивается к сестре и снова хватает её за руку. - Пошли, я поведу.
- А папа разрешил взять тебе машину?
- Пап? - Тамика замирает, приподняв голову и с такой надеждой глядя на отца, что любое мужское сердце, облаченное в корку льда, дало бы трещину. - Можно взять твою машину?
- Не давай им, - тихо просит Джеймс, искоса глядя на Эдгара. - Я хотел взять её на вечер.
- Собрался куда-то с Норой?
- Да.
- Конечно, - громче произносит он, чтобы девочки услышали. - Бери, моя дорогая, бери. Никаких царапин, я всё проверю!
Тамика кивает и улыбается, утаскивая за собой упирающуюся Корделю. В отличии от миленько одетой младшей сестры, старшая предпочитала более дерзкие решения в гардеробе. На ней было черное платье похожего кроя, только без детских кружев и с более глубоким и длинным вырезом (плоскость её фигуры позволяла носить такое), ловко демонстрирующим количество ниток жемчуга на её шее. Юбка была длиннее колен, волосы же она оставила без всяких украшений, перекинув всю блестяще-дорогостоящую артиллерию на кисти рук и пальцы.
- Отец! Я же...
- Я отдал им машину, - отрезает он, недовольно глядя на старшего сына, - потому что у них нет на стороне глупенькой девицы, на которую жалко тратить кровные деньги. Если бы это была Лиззи Альпола, я бы тебе и слова не сказал.
- Тогда сегодня я отправлюсь на обед с твоей ненаглядной Альполой, - с вызовом отвечает Джеймс, откидывая с лица темные вьющиеся волосы. - Пошли одеваться Тим, пойдешь со мной. Попросим мисс Альполу взять подружку для тебя, а то что это - Корделию взяли на прогулку, а тебя нет?
- Но у меня были другие пла...
- Пошли, Тим, - Джеймс толкает его в сторону коридора, который ведет в их личные комнаты. - Мне будет скучно одному.
- Это ведь опять будет подруга для тебя, а не для меня?
- Ты имеешь что-то против?
- Да. Не заметил, что я всегда имею что-то против?
- Заметил, но мне немного всё равно. Прости, братец.
Третий лепесток лилии. Бишопы | 25.09.14
Бишопов знали все. А если и не знали, то после парочки разъяснений восклицали, приподняв брови, "аа, эти Бишопы!" Рекламные столбы с "Бишоп кампани" тянулись по всему побережью Вест-Уолджа, разве что обходили район, где стоял Бишопфилд, раскинув в приветливой улыбке свои сады и белокаменный фасад.
Забегая вперед, лучше сразу будет разъяснить - в свое время Эдмунд Бишоп, отец Эдгара, среднестатистический житель Америки, живший слишком далеко от нынешнего места жительства своего сына (Чикаго, округ Вест-Уолдж или же "округ дорогих костюмов"), но слишком хитрый и широко мыслящий для большинства. Однажды девушка, с которой он съехался после окончания Первой мировой войны, медсестра полка, в котором он служил, настояла на том, чтобы он разобрал заваленный всяким мусором и металлолом двор, чтобы они могли устаивать "пикники". Эдмунд, который крутился на подработке и не вылезал с юридического факультета, был настроен весьма решительно на отказ, но это же женщины и их чары, которыми способны обладать только они и использовать их так на мужчинах. После этих самых чар, Эдмунд, поправив лямки подтяжек и зачесав отросшие темные волосы назад, направился на задний двор, копать и разгребать. И, спустя час, начинающий юрист стоял по пояс в яме, и с горящими глазами разгребал что-то черное и грязное, крича что-то про осадки и нефть.
Эдгар часто рассказывал эту историю друзьям и детям, про отца, который, без гроша в кармане и куска хлеба на столе, нашел на заднем дворе настоящую золотую жилу и до заката радостно хохотал, не вылезая из черной вязкой жидкости.
- Он просто родился под счастливой звездой, - пожимал плечами Эдгар. - А я залез под её сияние, когда пришло моё время.
"Бишом кампани" была одной из ведущих компаний по добыче нефти, постройке некоторых железных дорог, тянущихся чуть ли не через шесть штатов и одной из самых значимых организаций во всей Америке. Фамилию Бишоп знали все, их носителей соответственно. Но каждый из них прославил свою фамилию по-своему.
Эдмунд нашел на заднем дворе скважину. Эдгар вел компанию всё дальше и выше, к новым высотам. Элиза давала пышные вечеринки с фонтанами из шампанского и, приняв фамилию "Бишоп", слила капитал своей семьи и семьей мужа, в связи с отсутствием наследника по мужской линии. Джеймс был самым завидным женихом и первым кутилой Чикаго, которого даже не останавливал туман помолвки с красавицей финоамериканкой, чья семья владела крупной нефтедобывающей компанией в Европе. Тамика поражала своей харизмой и тонкостью ума с остротой языка, то и дело путаясь с громкими личностями и катаясь на крышах автомобилией по ночному Чикаго вместе с титулованными монархами Англии и крон-принцами Индии. Ей приписывают долгий роман с французским губернатором из Парижа, после которого она "якобы" забеременела, но слухи так и не подтвердились, хотя все в один голос кричали, что Эдгар Бишоп скупил все издательства, в которых печатались такие "грязные сплетни". Слухи, опять таки, не подтвердились. Корделия олицетворяла в себе все иделы Бишопов, даже после того, как была отчислена из университета со скандалом - девушкой она была не глупой, но слишком уж влюбчивой и рассеянной в плане чувств. Ей Элиза отдавала большее предпочтение перед чопорной и холодной Тамикой, поэтому в ней присутствовала какая-то милая избалованность и маленькая жажда всеобщего внимания. Тимоти был тем самым отпрыском, которого мало коснулись все радости жизни в таком обществе и в такой семье. Он рос, глядя на разгульного Джеймса, наблюдая за Тамикой и проводя большую часть своего времени с Корделией, если не был занят учебой или отцовскими делами. Бумажную работу Эдгар больше доверял Тиму, считая, что пока Джеймс не просушит горло после традиционного ночного Дон Периньона, ему и делать нечего в "Бишоп кампани". Джеймс был и не против, характерно прося дворецкого принести новую бутылку.
- Ты считаешь себя хорошим человеком?
Эдгар стоял лицом к камину, соединив руки за спиной, а Джеймс лежал на тахте, ожидая телефонного звонка и со скучающим видом листая позавчерашнюю газету, ни в коем случае не сомневаясь в её свежести.
- Все считают себя хорошими людьми, - пожал в ответ плечами Джеймс, переворачиваясь на живот. - Разве кто-то считает себя плохим, пока ему об этом не скажут?
- Тебе постоянно говорят, что ты плохой, - усмехается Эдгар, не поворачиваясь к сыну. - Но ты все равно считаешь себя хорошим.
- Потому что я обладаю теми средствами, которые заставляют всех говорить о том, что я хороший, хотя они прекрасно знают, что я плохой, а именно - фамилия, деньги и харизма.
- Деньги не делают тебя хорошим человек, они дают тебе возможность стать таковым.
Джеймс не успел ответить - зазвонил телефон, и он поспешно сорвал трубку, крича, что нашел великолепную постановку, где в главной роли девушка, с которой он когда-то встречался. Конечно, только потом он узнал, что эта постановка прошла в Чикагском главном театре несколько дней назад, а его желание встретить ту самую Главную Роль только увеличилось. Как раз после того, как Главная Роль скромно пыталась покинуть Бишопфилд после ночи у Бишопов, Элиза ввела первое и, положившее начало всем последующим, правило: никаких "девушек" в Бишопфилде. Альполо - пожалуйста, а всякие актриски, певички и прочие - в отель.
И именно этим Джейс Бишоп так же прославил свою фамилию, как самый частый посетитель "Ритц Карлотон Чикаго", но об этом позже.
Вернемся к тому дню, когда Тамика взяла отцовскую машину, а Джеймс выбежал на дорогу, волоча за собой Тима и крича ей что-то. Тамика недовольно останавливается, высовываясь в открытое окно:
- И не мечтай, машина сегодня наша!
- Ты всегда возвращаешься в чужих машинах, - парирует Джеймс, открывая заднюю дверцу и затлкиивая упирающегося Тима внутрь. - Давай я отвезу вас? После у меня обед с Лиззи. И театр с Лиззи. И вся дальнейшая жизнь с этой Лиззи.
Тамика смотрит на старшего брата снизу вверх, слегка растянув губы в усмешке. Убрав руки с руля, она открывает дверцу и выходит, велев Корделии пересесть к Тиму. Взъерошенный, что придает ему еще больше очарования, Джеймс садится за руль и поправляет неправильно застегнутую рубашку. Вьющиеся волосы он так и не подстриг, благодаря чему они падали на глаза черными перьями, а он их постоянно смахивал. У них с Тамикой были общие взгляды касательно одежды, поэтому оба были одеты с иголочки, не считая "неправильных" пуговиц на рубашке старшего брата, а вот Тим с Корделией упирались, как могли. Он почти насильно запихнул Тимоти в зеленую рубашку и нацепил ему на голову шляпу, велев захватить его трость, которую ему так любезно подал дворецкий.
И вот, эти два осленка сидят сзади, один сжимает кружевную юбки, изредка крутя в руках перчатки, а другой сжимает трость, недовольно пялясь в окно.
- Куда вас везти, леди? - заигрывающим тоном спрашивает Джеймс, поворачиваясь к надувшей губы Корделии.
- В "21", - отвечает за неё Тамика. - У нас обед с Дерби и его приятелями.
- Ты всё в высоких птиц стреляешь, Тами, - говорит брат, выруливая на шоссе. - Смотри, как бы в тебя не отлетала пуля.
- А ты ждешь, что в один прекрасный день Лиззи в твоей жизни не окажется, - Тамика со скучающим видом водит пальцами по жемчугу на шее, - но эта финская птичка уже прочно свила гнездо, куда затащит тебя, рано или поздно.
- Я буду бороться до последнего.
- Ты сам-то в это веришь?
- Вера - это всё, что остается, когда надежда протягивает ноги и смиренно ложится в гроб.
"21" располагался на последнем этаже старинного здания времен того самого Жака Маркетта, который положил начало этому городу и который так любил хорошо поесть. Здание не раз подвергалось реставрации, но благодаря хорошему капиталовложению почти не изменилось, так что исторический облик города оставался таковым, по большей части, благодаря внешне ослепительной "Устрице".
Корделия, выходя из машины и натягивая перчатки, окинула взглядом высокие строения Чикаго, которые расикнули все свое изящество и современность на фоне старинных особняков Вэст-Уолджа и хибарок Ист-Уолджа. В отличии от Нью-Йорка, где в Исте жила вся обеспеченная и звенящая украшениями на руках прослойка, в Чикаго все нефтяники, банкиры и прочие представители толстых кошельков съезжались в Вест. Ей приходилось часто бывать в этом шумном городе, однако он не казался таким настоящим и пропитанным чувствами, как Чикаго. В нем не было фальшивого блеска и улыбок, от которых под конец вечера болят скулы. Может, она одна это замечала, потому что Тамика и Джеймс были в неописуемом восторге от вечеринок Нью-Йорка и его блеска, даже Тим завороженно смотрел по сторонам, как будто чувствовал себя героем очередной приключенческой книги, находясь в Нью-Йорке.
- Ты идешь или так и будешь рассматривать эти домишки?
"Домишки". Тамика со скучающем видом стояла у входа, скрестив руки на груди и слегка ссутулившись - только она могла обозвать здания под 30 этажей "домишками", чья история длилась в 10 раз дольше, чем её собственная.
- Иду.
- И не вздумай опять уходить под предлогом головной боли, - железно произносит старшая сестра, заходя в кабину лифта с блестящими кнопками и отполированным рычагом. - В твоем возрасте глупо сидеть дома и таскаться с отцом по делам компании. Настало время разбивать сердца и кружить головы этих олухов. Да где ты? Пора отъезжать!
Но Корделия застряла в холле, пытаясь отцепить тонкое кружево от ручки напольной вазы так, чтобы не разорвать юбку и вообще не выглядеть глупо - она уже несколько минут стоит и молча дергает свое платье, как заведенная.
- Корделия!
- Я могу вам помочь?
На мгновение она замирает, а затем робко поднимает глаза. Перед ней стоит молодой человек, может, ровесник Джеймса, в одной руке у него книга в синей обложке, а другую он протягивает к её юбке. Одет он в белые брюки, черные ботинки и глупый темно-красный пиджак в белую вертикальную полоску. Волосы у него зачесаны в сторону, но видно, что он давно не был в парикмахерской.
- Корделия! - Тамика показывается из-за угла, раздраженно взмахивая руками и тут же замирая.
- Тамика! - граф Дерби вырастает как будто из-под земли и хватает её за руку, целуя тыльную сторону ладони. - Поторопимся, стол заказан ровно на 15.00, а уже 15.21!
Не проходит и минуты, как Дерби, весь в белом костюме и с новой стрижкой, хватает Тамику под руку, другой дергает юношу в пиджаке за шиворот, а тот наскоро отцепляет юбку Корделии, оставляя на ней заметную зацепку. Ухватив её за локоть, он подталкивает её за собой, виновато улыбаясь, пока они все не оказываются в "Устрице".
Тогда Дерби по-хозяйски всех рассаживает, велев официанту налить каждому в бокал самого дорого шампанского этого города. Корделии он кажется азартным, весёлым, но таким же потерянным, как и все "друзья" Тамики - она никогда не искала великого смысла в тех людях, с кем каталась на крышах такси по ночному Чикаго или разбивала дорогостоящие бутылки Дон Периньона о памятник Куку.
- Они просто не те, с кем я хочу искать смысл.
Вот что сказала она ей, когда Корделия обкритиковала с ног до головы французского ухажера и голландского нефтяника. Джеймс тогда лишь удивленно приподнял брови, а Тим смотрел то на одну сестру, то на другую, но только эти двое знали суть великого смысла.
- Мы будем канапе, - решительно заявил Дерби, даже не открывая меню. - Все виды. У вас же ни на что нет аллергии, дамы?
Корделия открывает рот, но вовремя прикрывает его меню - Дерби не нужно было слышать её ответа, каким бы завуалированным ни был тот вопрос, он был адресован только одному человек за этим столом. Той темноволосой, которая со скучающим видом водила указательным пальцем по краям бокала и уныло качала головой. Трудно было не заметить тот щенячий восторг, с которым граф взирал на Тамику и ту тоску, которую она испытывала, когда он говорил с ней.
- И устрицы. Мне - чистый виски.
- Виски с содовой, - попросил Пиджак, аккуратно закрывая меню и кладя его на край стола.
- Мартини. Мне уже наскучило это шампанское, хочется чего-то нового, - протягивает Тамика, кидая безразличный взгляд на сидящих друг на против друга Пиджака и сестру. - Только не говори, что будешь сок.
- Я...
- Она будет шампанское, - тут же говорит Тамика, ослепительно улыбаясь, как только Дерби отвлекается от официанта и поворачивается к ней.
"Устрица" представляет собой крышу здания, уставленную красивой мебелью, белыми лилиями и навесами из летящих тканей, которые не давали июньскому солнце оставить жаркий поцелуй на плечах бледной молодежи. Дерби забронировал вытянутый квадратный стол - получалось так, что он сидит прямо напротив Тамики, а Корделия напротив Пиджака. Чтобы поговорить с сидящими по бокам, нужно, как минимум, встать, так что особого выбора собеседника на остаток дня не оставалось.
- Ты не выглядишь на тот возраст, когда пьют шампанское.
Корделия сощуривает глаза, пытаясь разглядеть надпись на обложке книги, которая лежала около тарелки и предметов.
- А ты явно думал, что я буду второй Тамикой, раз взял с собой книгу, надеясь провести время с пользой.
- Я и провожу.
- Например?
- Например, пытаюсь вызвать симпатию у особы, чью юбку имел возможность испортить.
- Может, для начала будет разумным сначала извиниться, а потом вызывать симпатию? Или делать это одновременно?
- Одновременно это может делать только Джонатан, - он криво улыбается, глядя на Дерби, который, засунув в рот канапе, что-то показывал Тамике, яро жестикулируя. - Но эффект совсем не тот. Ты не похожа на тех, кто проводит время в обществе таких.
- "Таких"? Это каких, "таких"?
- Таких Тамик и Джонатанов.
- Тогда к какому обществу я отношусь?
- К обществу Корделий и Томасов, которые явно не одобряют такое времяпрепровождение.
- Забавно, как ты легко рассуждаешь обо мне, зная только моё имя, - Корделия поднимает бокал с желтой пузырящейся жидкостью. - Точно так же делает Дерби, да и все те, с кем общаются Джеймс и Тамика.
- Забавно, как ты на всех смотришь свысока, - парирует Томас, повторяя её жест с виски с содовой. - Такая юная и такая высокомерная. Поднимем же губящий души алкоголь за знакомство.
- Хороший тост! - одобрительно восклицает Дерби с набитым ртом, опрокидывая низкий стакан с виски. - За знакомство! Ты очень милая, Корнелия, Тамика так и описывала тебя!
Корделия слабо улыбается, переводя взгляд с Дерби на хитро улыбающегося Томаса и обратно.
Обед обещает быть долгим.
Пятый лепесток лилии. Сыновья | 27.09.14
- Должен заметить, - Джеймс одной рукой держит руль, а другой облокотился о стекло, устало подперев щеку, - что тебе вряд ли будет весело.
Тим, пересевший вперед, как только Тамика покинула машину, недовольно крутил трость в руках, пару раз чуть не дав брату по шее и едва не разбив окно.
- Ты всегда так говоришь.
- Это упрёк? - Джеймс слегка поворачивает голову в сторону брата. - Тогда расскажи мне, когда тебе было весело, со мной и моими друзьями на наших вечеринках.
- Ну, - уверенно произносит Тим, пытаясь вспомнить, что было на вечеринке у Глоуссори. Ах да, Глоуссори перепутал его с Корделий и попытался познакомиться, вывалив весь плохо переваренный ужин на его ботинки и брюки для игры в поло, - ни разу. Думаю, вы вообще веселиться не умеете.
Тим резко дергается вперед, едва успевая выставить руки вперед, чтобы не разбить нос о приборную панель. Джеймс, схватившись руками за руль, во все глаза смотрит на младшего брата.
- Это мы не умеем веселиться?!
- Какого черта ты вытворяешь?!
- Я не умею веселиться, да?!
- В нас чуть не въехал белый "Бьюк"! Отец бы тебя закопал на заднем дворе Бишопфилда!
- Я покажу тебе, Тимоти Бишоп, что значит "веселиться"! - Джеймс резко жмет на газ, точно так же, как и по тормозам несколько секунд назад. - Обед с Лиззи отменяется! Мы направляемся к Глоуссори!
- Меня сейчас стошнит.
- Открой окошко и не неси чушь, - советует Джеймс, обгоняя белый "Бьюк" и высовываясь в окно. - Быстрее не можешь ехать, тормоз?!
- Сейчас он снесет зеркало папиного "Роллс-Ройса".
- Ты когда будешь выплевывать свой завтрак, смотри, не испачкай дверцу, - советует Джеймс, дергая руль влево. - Ты любишь больше ездить с Тамикой, да?
- Больше всего я люблю сидеть дома, - отрезает Тим, прикрывая рот ладонями и возвращаясь в исходную позицию у открытого окна.
У Корделии и Тима был "шутливый" список, в который они вписывали имена друзей брата и сестры. У Джеймса с Тамикой было железное правило - не кружить головы друзьям друг друга, ибо никому из них были не нужны любовные разборки, которые не касаются их самих. Однажды Джеймсу хватило наглости провести два вечера с самой близкой подругой Тамики, после чего она осталась без подруги, а Джеймс засчитал себе ещё одно разбитое сердце и почувствовал на собственной шкуре всевозможные виды женской ненависти.
В один из таких списков входил Глоуссори, причем он был вписан не в столбик "Тами" или "Джеймс", а крупными буквами по середине. На вечеринках Глоуссори сходилась вся золотая молодежь побережья и Вест-Уолджа. Тим не мог вспомнить его имени, но был уверен, что одна такая крупная вечеринка обходиться ему в полугодовую прибыль "Бишоп кампани". Его внешность кричала о внушительной родословной, но он не мог переплюнуть в плане харизмы Джеймса, разве что лицом был более смазлив, когда Бишоп - мужественен.
- Бишоп и Бишоп. Мы начинаем в пять часов, вы помните? Или Джеймс опять часы отдал бродяге на вокзале?
Глоуссори стоял на веранде позади внушительного белого особняка, наблюдая за тем, как четверо мужчин в костюмах отмывают бассейн, в котором черной плиткой была выложена хозяйская фамилия огромными буквами. На нем был купальный костюм в полоску, солнечные очки и плоская летняя шляпа, больше напоминающая недоделанную корзину, чем предмет гардероба. Из-под шляпы торчали каштановые завитки кудрей, а по лицу рассыпались одинокие веснушки.
- И я тоже не рад тебя видеть, Глоус, - Джеймс кивает ему, останавливаясь и скрещивая руки на груди. - Тут один малый заявил, что мы не умеем веселиться.
У Глоуссори реакция не такая бурная, как у Джеймса, но он удивленно приподнимает брови и вопросительно смотрит на друга.
- Этот тип просто не оставался у нас до полночи, - он отворачивается и продолжает смотреть на бассейн. - Тамика сегодня приедет?
- Опять ты с этой Тамикой, - устало произносит Джеймс, раздвигая деревянный стул в бело-зеленую полоску и садясь на него. - Мы же договорились с тобой, что...
- Уж прости, какой бы милой не была твоя младшая сестра, ты к ней никого и на пушечный выстрел не подпустишь, так что остается только Тамика.
- А Тамика сама к себе никого не подпустит на пушечный выстрел, если в тебе не будет смысла.
- Смысла? - Глоус раздвигает точно такой же стул, только в бело-красную полоску и садится рядом. - А как же тот индийский принц?
- Ей просто нравились рубины размером с кулак, - усмехается Джеймс, вспоминая два огромных оковалка в отцовском сейфе.
- А ты чего стоишь? Аа, - протягивает Глоус, криво улыбаясь и переглядываясь с Джеймсом. - Ты-то у нас и не любишь веселиться. Как мы тебя в детстве называли?
- Сэр, - Тим не успевает ответить или вообще что-либо сделать, потому что один из дворецких выносит на веранду телефон. - Вам звонят из ресторана "21", спрашивают мистера Джеймса Бишопа.
- Меня здесь нет, - шепчет Бишоп, как только Глоуссори подносит трубку к уху.
- Добрый день, Лиззи. Не сомневаюсь! Как где? Ты так говоришь, как будто он живет у меня! Женское чутье подсказывает? Если бы оно у меня было, я бы уже давным-давно был женат, но, как видишь. То есть хочешь сказать, что я не женат именно из-за этого? Это была шутка. Ну ладно, тогда, до вечера.
Только после того, как дворецкий унес телефон, а Тим, наконец-то, разложил стул и сел рядом, Глоус сказал:
- Вернетесь вечером с купальными костюмами, а сейчас Лиззи и её подруга ждут вас в "21".
- Я же просил тебя!
- Ничего не мог с собой поделать, она слишком милая, чтобы ей отказывать. И если бы везде не трубили о вашем браке, я бы уже давно...
- А куда же Корделия делась из твоих грез?
- Прости, но я такой непостоянный, - Глоуссори встает и, слегка пнув стул, отодвигает его в сторону. - Жду вас вечером. Мы покажем тебе, Тимми, что такое настоящее веселье.
"Тимми" пытался сложить обратно стул по примеру Глоуса, но тот лишь захлопнулся вместе с носком его ботинка.
- Завидую я тебе, Глоус, - вместо прощания говорит Джеймс, отдергивая от ноги брата стул и оглядывая заполненный водой бассейн.
- А я тебе, Бишоп, - отвечает юноша, отворачиваясь от них. - У тебя есть девушка, которая влюблена в тебя, до чертиков красивые сестры, по которым пускает слюни пол Вест-Уолджа, и полное отсутствие здравого смысла.
- До вечера, - говорит Тим, заходя в дом, следом за не ответившим на реплику Глоуса братом.
- До встречи, Тимми. Готовь свою печень к этому вечеру. Ты его никогда не забудешь.
Если бы только Глоуссори знал, какой процесс запустил этой последней фразой. В Вест-Уолдже говорят, что нужно быть аккуратнее со словами - они могут долететь с западным ветром к концу света, а там развернуться и вернуться к тебе самым неожиданном образом.
Слова же Глоуса миновали его самого, обрушившись на четверых Бишопов этим же вечером, которым довелось всем вместе побывать на этой вечеринке, но... Всё в свое время.
Шестой лепесток лилии. Лиззи | 28.09.14
Лиззи Альполо относилась к тому роду спокойных людей, чьего гнева следует бояться и опасаться. По крайней мере, это был первый и последний совет, который мистер Альполо дал Джеймсу. И именно после того, как она любезно позвонила в дом Глоуссори, Джеймс понял, что в этот раз перегнул палку.
Лиззи сидела со своей подругой в "21" и допивала третий бокал Дон Периньона, когда Бишоп с братом вломились в ресторан. Джеймс был крайне встревожен, глаза его бегали туда-сюда, а рубашка неправильно застегнута. Волосы, что у одного Бишопа, что у другого, напоминали ястребиное гнездо.
- Не нужно целовать, - она отдернула свою руку, как только Джеймс потянулся к ней, всучив младшему брату трость. -- Сядь. И ты, Тимоти. Мальчики, это Крётту, она профессионально играет на тамбурине.
Джеймс и Тим быстро переглянулись. Старший брат полдороги бормотал, что "не к добру её звонок был, не к добру", однако сейчас никто из них не мог понять, злиться Лиззи или безразлична ко всему происходящему.
Лиззи была рыжеволосой, как осенние макушки деревьев в Вест-Уолдже в октябре, и бледна, как луна. У неё были пронзительные серые глаза, отливающие финскими холодами и ветрами. Она, как и Корделия, не понимала моды на мальчишеские стрижки, поэтому носила длинные волосы, переливающиеся на летнем солнце, как сердолик под палящей лампой.
- Я...
- Ни слова, Джеймс, - тут же произносит Лиззи. - С тобой я позже поговорю.
То, что между ними было, трудно назвать любовью. Их никто не спрашивал, хотят они этого или нет, отцы поставили их перед фактом - через какое-то время тебе придется жить с этим человеком, потому что от этого союза нам всем будет только лучше. Он - завидный жених, баснословно богатый и тот, чье сердце никогда не найдет своего пристанища. Она - единственный ребенок финского нефтяника, полная противоположность всех чикагских особ и самого Джеймса.
Знала ли Лиззи о веселых похождениях "жениха"? Конечно. Про них она всегда узнавала первой, но ничего против не имела - пока они никак были не связаны, кроме совместных появлений и скучных встреч в ресторанах и театрах. Рядом с ней Джеймс терял свое амплуа кутилы и альфонса, становясь слегка потерянным и не знающим, как себя вести, молодым человеком. Такое случалось весьма часто, и то, когда они оставались вдвоем, но не сегодня.
Сегодня с ними были Тим и Крётту, а это значит, что Джеймс не снимет с себя маску "обычного Джеймса".
Однажды она спросила у него на балете, положив голову ему на плечо и прикрыв ладонью рот от зевка:
- Что же ты ищешь, Джеймс Бишоп?
Она чувствовала, как Джеймс напрягся, но голос его оставался ровным и тихим:
- Правду.
- У нас нет правды, - Лиззи повторно зевает. - У нас нет ничего, кроме молодости и веселья. Обычно, эти вещи заканчиваются следом друг за другом.
Джеймс тогда ничего ей не ответил.
- Лиззи?
Девушка вопросительно приподняла брови, переводя взгляд с опустевшего бокала на старшего Бишопа.
- Так почему ты опоздал?
- Мы заезжали узнать, что брать с собой на вечеринку Глоуссори, - отвечает вместо брата Тим, услужливо доливая в бокал Крётту шампанского.
- Помнится мне, мы собирались в театр.
- Помнится мне, - подал голос Джеймс, - тебе "надоело однообразие", так почему бы не навестить моего лучшего друга?
- Он знает о том, что ты - его лучший друг? - усмехается Тим, разглядывая Крётту.
- HДn on sЖpЖ, - голос Крётту мелодично звенит, как натянутая струна, разбивая вдребезги набухавшую в воздухе раздражительность.
Он милый.
- Kumpi?
Какой из?
- Vaaleat hiukset. HДn ei ole yksi nДistД mieletЖn Chicagon koulukunnan?
Со светлыми волосами. У него нет одной из этих чикагских девиц?
- Ei. Toisin kuin James, se...
Нет, в отличии от Джеймса...
А какой он? Она смотрит на переглядывающегося с Джеймсом Тима - он был полной противоположностью брата, таким светлым и чуждым всем капризам и соблазнам Чикаго. Во время первого визита в Бишопфилд, именно он привлек её внимание, а не Корделия - сначала она казалась ей нетронутой этим городом, но после заметила легкий поцелуй Чикаго в её поведении.
- Интересно, когда они заметят, что говорят не на английском? - спрашивает Тим, приглаживая свои светлые волосы.
- "Заметят"? Какой же ты ещё маленький и глупый, Тимми, - усмехается Джеймс, начиная перестегивать рубашку.
- Джеймс, мы в ресторане! - шипит Тимми, во все глаза глядя на то, как брат ловко расстегивает рубашку и застегивает её заново.
- И что? Лиззи вон вообще ни капельки не смущена. Кажется, она даже не смотрит на меня, а у этой финочки глаза сейчас выкатятся из глазниц.
- Отлично, - Альполо поворачивается к нему и слабо улыбается, игнорируя факт полуголого торса Джеймса. - Этим вечером мы поедем к Глоуссори. Тим, ты же не против составить компанию Крётту?
- А она...
- ...говорит по-английски? - Крётту ослепительно улыбается Тиму, проведя пальцами по короткостриженным рыжим волосам. - Конечно, говорит, иначе чтобы она тут делала?
Тимми смутился, хотя ему понравился её легкий акцент и медовый голосок.
- Вечеринка у бассейна, так что...
- Прости, если не входила в твои планы, - безразлично произносит Лиззи, махнув рукой официанту. --Но мне тоже хочется веселиться, а тут так умеет только Глоуссори. И ты. Периодически.
- Это вызов? - вопрошает Джеймс, одергивая воротник рубашки.
- Это упрек, - Лиззи, не глядя, подает счет Джеймсу. - Мы будем ждать тебя внизу. Крётту, Тимми, пойдемте.
Джеймс Бишоп, как это называет Эдгар, "потерялся в мыслях". Он молча положил деньги в счет, встал и задвинул за собой стул, а затем резко повернулся, крикнув на весь ресторан, как будто кто-то невидимый только что кинул яблоком ему в голову:
- Что это сейчас было?!
Но Лиззи уже вышла, сделав вид, что не услышала растворившегося в воздухе вопроса, оставив его в ресторане вместе с Джеймсом.
Глоуссори. Часть первая | 29.09.14
Глоуссори терпеть не мог точных дат, поэтому никогда не приглашал гостей или не оповещал их о времени начала вечеринки. Он просто давал сигнал слугам и шёл переодеваться к началу ежемесячного праздника пятницы - именно так они называли эту его вечеринку с Джеймсом.
Глоуссори не брезгал устраивать менее масштабные вечеринки, но о "празднике пятницы" ходили легенды, не только в Чикаго, но уже и в Нью-Йорке, откуда к нему приезжали певцы, актеришки и очередные богачи. "Праздник пятницы" был тем самым днём, перед которым к нему приезжали трое поставщиков - продукты, оформление и музыка. Со всей своей скрупулезностью Глоус отбирал лучшее мясо и алкоголь, выбирал тематику следующей вечеринки и составлял музыкальный лист на вечер, плавно перетекающий в ночь, а затем и в утро. Он был достаточно взрослым, чтобы жить отдельно от родителей и громить свой собственный дом, но отец сказал, что такие вечеринки на два дома будут слишком много тянуть из бюджета их компании. В итоге, отец и сын сошлись на том, что деловые вечеринки и развлекательные будут проходить по два раза в месяц, а одна крупная, на которую съедутся все представители света и о которой напишут в газетах - раз в месяц.
В прошлый месяц был маскарад, но с наступлением лета открылась возможность использования бассейна и вышек для прыжков, так что эта вечеринка посвящена купальникам и перенесена на задний двор дома.
Если ты понятия не имеешь, будет ли та самая ежемесячная вечеринка в огромном белом доме в Вест-Уолдже - просто слушай. Неважно, на каком конце Чикаго ты будешь или как далеко ты будешь от Вест-Уолджа, просто смотри и слушай.
К тому моменту, как хозяин вечера спускается к гостям, оркестр уже на местах, а огни в доме и на заднем дворе сияют, как одна сплошная новогодняя ёлка. Оркестр слышно со всех уголков Вест-Уолджа, а горящий всеми огнями дом видно чуть ли не в самом Нью-Йорке. По крайней мере, так говорили люди, приезжающие из этого капризного города.
И Глоуссори никогда не сомневается, что люди приедут к нему - обычно, так оно и происходит. Он никогда не спрашивает, кто их пригласил, а они никогда не смущаются находиться на вечеринке без приглашения - их незнание уже пропуск в райскую обитель до самого утра.
По всей форме обычно бывают приглашены только одни люди, чья фамилия начинается на гордую букву "Б".
Нахождение Джеймса на вечеринках, да и в доме Глоуссори никогда не обсуждается - эти двое действительно близкие друзья, только один Глоус знает о том, какую же правду хочет узреть Бишоп. Нахождение Тамики, которую ждали на каждом мероприятии в Вест-Уолдже, всегда было под вопросом - она не чуралась отказывать даже самым именитым господам, ссылаясь на женскую усталость или полное отсутствие желания выходить из дома. Поэтому, в день вечеринки, дворецкий из Глоуссори-холла передавал записку дворецкому Бишопфилда, в котором было написано всего три слова - да или нет?
Когда Глоуссори переодел купальный костюм и спустился к гостям, проходившим через парадные двери сквозь дом, и прямиком в сад, на манящие запахи и музыку, он заметил в толпе нечесанного Джеймса, который шел следом за рыжей феерией по имени Лиззи Альполо. Он хотел окрикнуть его, стоя на ступеньках, но его остановило выражение лица друга - его глаза были прикованы к Лиззи, он не отрывался от неё ни на приветствия, ни на женские окрики, ни на что. Перед ним была только эта финочка, которая слегка брезгливо вела его за локоть в сторону бассейна.
Следом за ними, сквозь толпу гостей, проталкивался Тимми, который следом за собой вел незнакомую Глоуссори рыжеволосую девушку с острыми чертами лица и короткой стрижкой, похожей на прическу Тамики.
Эти четверо целенаправленно шли к бассейну - для себя Глоус отметил, что в дальнейшем и найдет их там. Позиция была хороша - пока его никто не замечал из гостей, а он видел всех.
Невероятно популярная певичка с лошадиными зубами, по которой сходит с ума весь Нью-Йорк, распивала ликёр прямо из горла бутылки, придираясь к мужчине из оркестра, который настраивал гобой. К концу основной части вечера Глоуссори рассчитывал попросить её спеть что-нибудь для гостей, если, конечно, ликёр не выбьет из неё всю память и приличное поведение. Сын того самого типа, чей дед придумал скрепки, приударил за двумя темноволосыми близняшками в раздельных купальниках, увлекая их за собой в сторону бассейна.
Однако цепкий глаз Глоуссори выхватывает из толпы едва заметную светлую голову Корделии. Судя по улыбке и закрытым глазам, она смеётся, однако её звонкий голосок сливается с общим гулом в зале. Она вряд ли бы пришла сюда сама, так что Тамика где-то рядом.