Аннотация: С переделанным немного и дополненным штурмом Стамбула. Постараюсь в течении недели написать и эпилог, после чего сведу всё вместе.
10 глава.
Круиз по Черноморью.
Чёрное море у побережья Малой Азии, ... августа 7146 года от с.м.
Голос Иван сорвал дня два назад, и командовать приходилось шёпотом в ухо громкоголосого Василия Свистунова. А уж он, выкрикивал команды наказного атамана эскадры в сделанный по указаниям Москаля-чародея большой медный рупор. Для других кораблей приказы, естественно, дублировались флажками, поднимаемыми на мачту и привычным казацкому уху барабанным боем. Да вот беда, для большой эскадры и "правильного боя" флажков и их сочетаний использовать надо много, а командиры галер и сигнальщики выучить их твёрдо сподобились не все. И новые "барабанные" команды иногда понимались самым неожиданным образом. Да и сам атаман, чего уж там, временами не успевал вовремя дать нужную команду. Не было у него необходимых навыков.
"Старому кобелю учиться новым выкрутасам... трудно. Но куда деться? Идти в монастырь рановато, вроде бы. Отдать атаманство? Оно, конечно, в таком деле и говорить ничего не надо. Жаждущие покомандовать сами быстро заметят, что у атамана хватка не та, сил меньше стало, мигом из рук булаву выхватят, ещё ею же и голове навернут. Чтоб не попытался за неё бороться. Только становиться под власть разных молокососов... нет уж. Есть ещё порох в пороховницах!"
Казацкий флот, разбитый на пять эскадр, тренировался. Легче всех было Фёдорову, он командовал стругами. Пусть их было больше сотни, но дело для казаков привычное. Правда давно уже не был на стругах столько новичков. Ведь не только бывшие хлопы с Малороссии, но и сноровисто обращавшиеся с оружием бывшие городовые казаки и стрельцы из Великороссии, черкесы-горцы, решившие стать казаками татары, по морю не плавали. Одно дело слушать рассказы о захвате турецких судов, и другое, ох, совсем другое, брать чужой корабль на абордаж. Даже на тренировках, когда в тебя не палят из пушек и ружей. Нескольких человек из упавших в воду во время тренировок не успели выловить из воды. В отличие от опытных казаков, многие из новичков плавать не умели.
На бывших турецких, а ныне казацких галерах эта проблема стояла также во весь рост. Новичков было заметно больше, чем ветеранов. И вопрос был не только в неопытности новиков и молодыков. До недавнего времени главным, практически основным источником оружия у казаков были трофеи. Следовательно и вооружение на флоте было, по казацким меркам, очень плохое. Немалые трудности были и у возглавлявших галеры и абордажные команды опытных казаков. Ходить на струге - совершенно не то, что командовать несравненно большей галерой. Да и оглядываться на флажки, не всегда легкоразличимые, казаки не привыкли, как и к новым барабанным командам. В результате даже простейшее перестроение из походного строя в развёрнутую линию выполнялось медленно и редко обходилось без происшествий. Три галеры уже ремонтировались на казацкой верфи после столкновений и чуяло Иваново сердце, они были не последними. Оставалось благодарить Бога, что не было пока самотопов.
Хуже всего дела шли на пятой, парусной эскадре. Помимо отсутствия опыта хождения на чисто парусных судах, пришлось привлечь для работы с парусами греков-рыбаков, капитанов и наказного атамана эскадры, Трясило донимала разнородность эскадры. Кроме двух гафельных шхун, построенных на собственной верфи, в неё входило семнадцать судов турецкой и греческой, в общем, османской постройки. Все эти скафо, чектирмы, поллуки строились в разное время и с совершенно различным предназначением. Естественно, они существенно разнились не только по величине, но и скорости и манёвренности. Половина изначально не могла нести пушек крупнее шестифунтовок, а то и трёхфунтовых фальконетов. А уж как эти суда шли вместе... слов нет, одни эмоции. Зато мат над эскадрой висел постоянно, временами сгущаясь до почти зримой ощутимости. На полутора десятках языках. Однако, помогали энергичные выражения плохо. Наказному атаману и его командирам не удалось ещё ни разу даже выдержать походный строй. То одно, то другое, часто два-три судна сразу, вываливались из строя, чрезмерно ускорялись или неожиданно замедлялись. То, что они не посталкивались друг с другом в первый же день, можно было объяснить только божьей милостью. Но сколько же можно испытывать Его терпение!
Предназначалась пятая эскадра не для боя, а для перевозки десанта, но при нынешнем положении дел возникали серьёзные сомнения в том, что эти суда смогут вовремя и вместе добраться до цели. Тем более, что идти предстояло по ночам, как и высаживать десант. Учитывая, как "ловко" обращались казаки с гафельными и латинскими парусами, как "хорошо" понимали своих командиров новые казаки-греки, перспективы вырисовывались самые мрачные. А ведь шхуны несли самое мощное вооружение из всех кораблей казацкого флота, по шестнадцать двенадцатифунтовых пушек и четыре восьмифунтовки. Ох, сколько пришлось потратить усилий, чтобы перелить пушки под единый калибр... вспоминать не хотелось.
Само собой, раз уж вышли в море, наведались в пару небольших турецких городишек и посетили несколько расположенных неподалеку от моря турецких сёл. Тяжёлая работа на свежем воздухе очень способствует хорошему аппетиту. Несколько тысяч казаков, пусть и в основном неопытных, регулярно хотели есть. И необходимо было обеспечить их (иначе какие из них гребцы?) доброй едой три раза в день. Между тем на Дону с едой было плохо. Если бы не двойное жалованье, присланное из Москвы, людей, которых стало много больше чем обычно, давно нечем бы было кормить. Срочно нужно было раздобыть еды. Вот и запылали турецкие сёла, закричали и заплакали их жители, милосердно уничтожаемые поголовно. Всё равно большая часть вымрет с голоду без увезённого казаками урожая. У греков, в их рыбачьих поселениях, рыбу покупали и выменивали на свежие трофеи, а не забирали, как бывало ранее. Атаманский совет надеялся привлечь многих из них на переселение в очищенные от татар земли: к приглашениям грабителей вряд ли кто будет прислушиваться.
Вперёдсмотрящий крикнул, что по курсу виден парус, и Иван скомандовал ускорить ход. Походный тулумбас загремел чаще, постепенно увеличивая темп гребли. Большой, как выражался попаданец, адмиральский тулумбас, с особо "толстым" звучанием, предназначенный для передачи сообщений на другие корабли, передал приказ разворачиваться в линию, чтоб не дать туркам ни малейшего шанса уйти. Если встреченное судно было такой же галерой, шанс избежать нежелательной встречи с пиратской эскадрой у него был. Если вовремя заметит опасность и не пожалеет рабов за вёслами. Впрочем, жалостливых турок Васюринскому за свою достаточно длинную для казака жизнь, встречать не доводилось. С другой стороны, а может они не успевали его проявить, в связи со скоропостижной кончиной?
Услышав от вперёдсмотрящего, что встреченное судно парусник, Иван успокоился.
"Ну уж паруснику от нас не уйти. Даже на берег они не успеют выброситься, мигом догоним и захватим".
Однако время шло, казаки гребли изо всех сил, а к турецкому судну казацкая эскадра приближалась медленно, пусть и ветер почти попутный. Уже можно было рассмотреть, что преследуемое судно имеет длину сходную с галерной, три мачты с одним большим косым, парусом на каждой. Шло оно с непривычной для парусников Черноморья высокой скоростью. Но, на счастье умаявшихся гребцов, ветер стал стихать. Несравненно меньше от него зависимые галеры стали стремительно сокращать отставание от парусника. На нём, видимо обеспокоенные ослаблением ветра, установили вёсла. Однако спастись в этот день им было не суждено. Два десятка вёсел - плохая альтернатива пяти десяткам, работавшим на каждой галере. Видимо капитан парусника это понял и приказал их убрать.
"Хороший кораблик нам достался. Быстрый. Думаю, видя сколько врагов их настигает - а они явно поняли, что мы враги - сопротивляться турки не будут. Сдадутся без боя".
Иван ошибся. Турецкий корабль неправдоподобно быстро для парусника развернулся и окутался дымом по всей длине борта. Донёсшийся до пиратской эскадры звук залпа безусловно сказал бы им о хорошей вооружённости противника. Но для такого вывода им не надо было прислушиваться к громкости вражеского залпа. Эти враги не только быстро ходили по морю, но и стреляли метко. На шедшей впереди галере Васюринского одно из вражеских ядер разбило пополам мачту, другое легко, будто картонный, пробило борт, поразив при этом гребцов, третье пронеслось сквозь собравшуюся на носу толпу казаков, приготовившихся к абордажу, прервав жизни минимум троих из них. Ещё несколько ядер подняли непривычно высокие для казацкого глаза всплески невдалеке. Галера вильнула, из-за появившейся неравномерности в гребле разных бортов. Её тут же опередили соседи справа и слева. У Ивана от такого неприятного сюрприза голос вернулся, что было очень кстати. Удалось избежать врезания в бок опережавшей флагмана галеры слева.
Естественно, флагман отстал, и второй залп, на этот раз картечи, достался именно двум обогнавшим его соседям. И был он куда более смертоносным, чем первый. Так что будь у турок три врага, они вполне могли бы рассчитывать на спокойный уход, если не на победу. Но в пиратской флотилии было тридцать кораблей и третьего залпа туркам дать не позволили. К его борту со стуком, втянув вёсла по борту, "прилепилась" казацкая галера, к ней тут же присоединилась другая, третья обошла вражеский корабль с носа, получив картечный "душ" из двух носовых пушчонок, и казаки со знаменитым своим рёвом бросились на врагов с другого борта. Потом выяснилось, что им крупно повезло. Пушки были заряжены картечью и там, но вражеским артиллеристам было уже не до стрельбы. На палубе шла ожесточённая рубка. Выглядевшие необычно загорелыми даже для турок, враги сопротивлялись отчаянно и умело. Но при подавляющем численном перевесе казаков, потерявших в схватке, удивительное дело, почти в два раза больше людей, турок добили быстро. Пощады они не просили, да и давать её им никто не собирался. Среди абордажников никто не сообразил, что не помешало бы взять пленного.
Иван, видя что к схватке на паруснике он не успевает, пошёл на нос своего судна. У попавшегося на пути и не посторонившегося новика Анцифера Хохолкова, когда наказной атаман его сдвинул со своей дороги, глаза на белом, будто выбеленном лице оказались заполошно испуганными, а мокрое пятно на шароварах было, судя по запаху, не от морских брызг.
- Ну, не бойся казаче. Нам казакам бояться не положено, кто ж, если что, землю родную защищать будет?
- Ой, батько, их... их... в... - здесь заледеневший от испуга казачонок смог немного расслабиться в присутствии величайшего для него авторитета и... чуть было не облевал его. Но Ивану обращаться с молодыками было не привыкать, он уверенной рукой развернул парнишку к борту, а сам продолжил путь. Через несколько шагов ему пришлось подать голос.
- А ну-ка хлопцы, пропустите меня!
Услышав знакомый голос казаки посторонились. Большей частью неопытные и молодые они пребывали в ненормальном и совершенно не боевом настроении. Им впервые в жизни пришлось наблюдать, как у стоявших рядом людей отрывает голову, уродует тела вражеское ядро. Иван заметил мокрые штаны ещё у одного из них, все толпившиеся здесь выглядели откровенно перетрусившими.
Выйдя на нос, где стояли испытанные в боях казаки, атаман понял причину испуга молодых. Ядро, пронесясь сквозь толпу наделало бед. Одного, Степана Вжика он смог узнать только по расшитому золотом поясу, головы у тела не было. У другого казака ядро оторвало плечо вместе с рукой, третьему вырвало большой кусок груди, почти перерубив его пополам, видимо в момент попадания в него он стоял боком к врагу. Ещё одному казаку перевязали предплечье, но, судя по всему, Семён Луговой не только выживет, но и сможет отомстить врагу за убитых товарищей.
Оставшиеся на носу казаки, в отличие от попятившихся молодыков, гибели товарищей не испугались и были готовы вступить в бой. Этих волков видом оторванной головы не испугаешь, если понадобится, они сами кому надо голову отгрызут. Именно такие бойцы и прославили казаков. Иван снял шапку, перекрестился и склонил перед погибшими голову.
"Только вот беда, перепуганных куриц на корабле сейчас больше. Да... не все наши молодыки смогут стать настоящими казаками, не все... А тут такие события грядут! Чую, не знаю чем, но точно чую, вот-вот исполнится задумка Аркадия и Свитки. Пожалуй, переброшу на захваченное судно команду, и домой. Да надо бы узнать что за корабль, очень уж хорош ".
Подошедший командир гребной палубы доложил, что на ней один человек ядром убит, трое щепками ранены, все из молодыков. Иван отдал приказ о ремонте корабля и приказал подтянуть дубок, маленькую лодку, которая была привязана к корме. Прежде чем двигаться обратно, хотелось посмотреть на приобретение.
Вблизи новый корабль казацкого флота оказался ещё более привлекательным, чем издали. При галерной длине имел широкую палубу, далеко выступающую корму, но узкий, по хищному острый корпус. Нёс на борту, как казацкие шхуны, двадцать пушек, но если пары сзади и впереди были такими же недомерками, то стоявшие по бортам были крупнее. Иван внимательно осмотрел несколько из них и понял, что сделаны в одной мастерской по одному образцу. Судя по лилиям, во Франции. Бравшие врагов на абордаж просветили его, что такие корабли принято называть шебеками и они очень популярны у магрибских пиратов. Один из новичков, левантийский грек, встречал такие в Средиземном море. Вероятно захваченное судно пришло из Туниса или Алжира. Номинально тамошние пираты являются поданными турецкого султана, он мог им что-то пообещать за помощь в уничтожении казаков. Васюринский убедившись, что мусульманские пираты - серьёзные враги, решил ускорить уход назад. Необходимо было сообщить о степени нависшей над казацким флотом опасности. Собственно о прибытии судов из Магриба к Стамбулу стало известно в недели две назад.
"Дааа... будь во время прошлого сражения у турок с десяток таких корабликов, перебили бы они нас, как пить дать. Хорошо, что Великий визирь отправил флот на нас не дожидаясь их прибытия. Видно, по доносу валиде-ханум султан, на наше счастье, из-под Багдада прикрикнул на него. А вызвал он, думается не десяток, куда больше. Днём с такими врагами лучше не связываться... ну да у нас ночного опыта драк хватает. Осилим и эту напасть".
Бедлам - естественное состояние человеческого общества?
Азов, конец августа 7146 года от с.м.
Долгожданное известие пришло. Смелая, если не выражаться командным (он же матерный) языком, идея воплотилась в жизнь. Повелитель правоверных султан Мурад IV скоропостижно скончался под Багдадом в тысяча шестьсот тридцать седьмом году. А не в тысяча шестьсот сороковом, как в реале. Правильной была где-то вычитанная Аркадием мысль, что султан умер не от болезни и ослабления организма систематическим пьянством, так нехарактерным для мусульман, а был отравлен. По приказу своей властолюбивой мамаши. Кёслем-султан не желала лишаться власти.
Когда попаданец предложил закрутить эту интригу, друзья поначалу отнеслись к его задумке скептически. Уж очень ненадёжно выглядели его логические построения, да и сам он не отрицал, что достоверно не знает, был убит или умер от болезни Мурад IV. А сил и средств на воплощение в жизнь интрига требовала значительных. Как ни странно, но первым поверил Аркадию всегда сомневающийся Свитка, а не ближайшие друзья. Потом их подержали ещё несколько характерников, и дело закрутилось. Из атаманов о начатой атаке на Османскую империю сообщили, под величайшим секретом, только Петрову старшему, Татаринову и Сирко с Богуном. Последние попали в круг посвящённых как характерники.
В Стамбул, на кораблях из Кафы, Тамани, других принадлежавших туркам портов Северного Причерноморья, на турецких же судах поплыли люди. Часть из них имела вид мусульман, другие выглядели как христиане из подданных Высокой Порты. А по Стамбулу вскоре поползли слухи, что Мурад окончательно решился на уничтожение своего слабовольно брата, Ибрагима, оставленного в живых только по настоянию их матери, волевой и властолюбивой Кёслем-султан. Что, кстати, было грубейшим нарушением османских обычаев уничтожать ВСЕХ братьев султана сразу по восшествии его на трон. Одновременно, якобы, султан хотел лишить реальной власти и посадить под замок свою мать, во избежание вреда от её интриг.
Вопреки славе пьяницы, Мурад был весьма неплохим правителем. Жестоким, неглупым и решительным. Он сумел навести в раздираемой восстаниями в провинциях стране видимость порядка, беспощадными и частыми расправами привёл к покорности столицу. Правда многочисленные его реформы были попыткой восстановить прежний блеск империи путём возврата к старым обычаям и традициям. Людей понимающих, что именно они, эти самые традиции и привели страну к упадку, в Османской империи исторические источники не зафиксировали. Даже самые умные из прожектёров жаждали возвращения во времена Сулеймана Великолепного, не желая замечать, что весь мир, или, по крайней мере, Европа, неудержимо изменяется. Своего единоутробного брата он оставил в живых только под сильнейшим давлением матери. Несколько раз Мурад порывался его уничтожить, но довести до исполнения это желание не сумел. Жил Ибрагим под строжайшей охраной в Топкане, запертый в свою комнату, боящийся и мышиного шороха.
Добившись стабильности в стране, султан отправился в Междуречье отвоёвывать у персов утерянные земли. И в реале преуспел. Но здесь ему не суждено было увидеть коленопреклонённый Багдад. Казаки узнали о случившемся как бы не раньше самой отравительницы, валиде-ханум. Несколько недель назад один имевший почтовых голубей грек из Трапезунда вдруг отправился к Багдаду, прихватив с собой нескольких пернатых любимцев. Никто конечно не мог связать его отъезд с появившимися аж в Стамбуле слухами. Между тем в пути грек, не скрывавший своей принадлежности к поклоняющимся Исе, претерпел неожиданные метаморфозы, странным образом превратившись по пути в небогатого купца-мусульманина. При османской армии хватало и неверных, но положение их в государстве основанном Осман-беем было слишком ненадёжным. Например голубей для услаждения желудков воинов у гяура могли отобрать с куда большей вероятностью, чем у правоверного мусульманина.
Заметив ненормальную суету возле шатра султана, лазутчик подкупил выпивкой, этим богопротивным отступлением от норм корана не только Мурад грешил, одного из охранников. Узнав, что султан мёртв, "купец" отъехал от лагеря на север и, прикрепив к лапкам птиц кусочки кожи с условленным знаком, выпустил их в небо. До родной голубятни в Трапезунде долетел только один. Уже через несколько часов после этого из города на промысел вышла небольшая, ходкая рыбацкая шаланда. Но вместо привычного занятия, она, не смущаясь боковым, восточным ветром, направилась на север, не останавливая свой бег даже ночью. Добравшись до Темрюка, хотя последнюю часть пути пришлось преодолевать почти встречный ветер, капитан этого судна сразу зашёл к "погодному атаману", как в шутку называли Жучилу. Получив в свои руки лоскуток кожи с коряво выведенным крестом, тот немедленно отправил струг в Азов. Аркадию повезло его встретить у пристани.
Затеянная характерниками интрига требовала немедленного продолжения силами всего казацкого флота. Но, по закону всемирной подлости этого самого флота в у Азова и не наблюдалось. Пиратские эскадры болтались где-то в море, тренируясь в боевых манёврах и добывая пропитание для себя самих и будущего десанта в Стамбул. Впрочем, стой корабли у пристани, отплыть сразу они не могли бы. Часть ракет Аркадий собирался снарядить взрывчаткой и примитивными взрывателями. А взрывчатка пока у него выходила крайне ненадёжная. Во избежание отказов в срабатывании во время боя ракеты стоило заряжать ею прямо перед походом.
Кляня судьбу, задержавшиеся где-то казачьи эскадры, неведомую сволочь вывалившую его в век без тёплых ватерклозетов и прочая, прочая, прочая, попаданец взгромоздился в седло и рванул к атаману Петрову. Как положено казаку, не пешком, а верхом. Созывать обратно только что разошедшихся после говорильни атаманов. Теперь можно было открыть всем долю, кусочек задумки. О второй части казаки и большинство атаманов узнают непосредственно перед отплытием. То, что планы простираются на много ходов и лет, очень далеко, знали всего несколько человек и увеличивать число посвящённых в ЭТО знание было преждевременно.
В следующие два дня Аркадий практически не спал, ел мало, прямо у рабочего места, нечто вроде сухпайка: копчёное мясо с хлебом и сушёную рыбу. У него не нашлось даже времени выйти встречать возвратившихся с моря казаков. Которые, кстати, совсем не обрадовались вести, что отдыхать будут всего двое суток, а потом им опять придётся садиться за вёсла.
Вероятно именно из-за усталости в химцентре произошёл первый смертельный случай на производстве. Один из джур, которым было доверено производство взрывчатки, Грыцько Заяц, видимо что-то напутал от усталости и очередная порция взорвалась у него в руках. Производили взрывчатку понемногу за раз, как раз из-за боязни таких случаев, поэтому взрыв был слабый, но бедолаге Грыцьку хватило, прожил он после происшествия всего несколько минут, мучительно умирая на глазах товарищей. Больше никто от взрыва не пострадал. Аркадий приказом разогнал всех притихших, обескураженных смертью товарища джур на принудительный отдых. Прикинув по солнцу, отправил их спать часа на четыре, до полудня. На полноценный отдых не было времени.
Помимо ракет, взрывчаткой снаряжались и металлические, сделанные из чугуна, гранаты. Сварганенные на основе серы взрыватели были не очень надёжны, но на развёртывание производства кислот у попаданца не было времени. Приходилось обходиться тем, что можно было сделать. Азид свинца или гремучая ртуть стояли в планах, причём, не самых ближних.
Решив отдохнуть немного не на земле около химцентра, а в нормальных условиях, на постели, Аркадий отправился поспать пару часиков домой. Однако этим днём ему отдых не светил. Разве что, вечный: невдалеке от собственного дома он нарвался на дуэль.
Шёл по спокойно, честно говоря, как сомнамбула, никого не трогал. Даже примусы, в отличие от известного литературного героя, не починял. Неожиданно столкнулся плечом с встречным прохожим, рослым черкесом, всего на несколько сантиметров ниже попаданца, в кольчуге и шлеме. Сначала подумал что его самого шатнуло от усталости и виноват в столкновении, собирался извиниться, но черкес повёл себя неадекватно даже для лица кавказской национальности. Заорал, как будто его резали, и схватился за саблю. Бог его знает, чем бы их встреча закончилась, будь они один на один. Но за спиной Аркадия шли двое казаков васюринского куреня, его охрана. Они немедленно выхватили пистоли. Под направленными дулами кавказец перестал орать на своём, непонятном и неблагозвучном для донских аборигенов языке, и заговорил по-русски. С тем самым неповторимым кавказским акцентом, ничуть не изменившимся за три с лишним века.
- Это оскорблэный! Я нэ раб, чтобы пыхат мэня с дорог. Я - б'лагородный чэловэк, дворанын. Лубой, кто мэна знаэт, скажэт, что Хамат Гъазэ - беслъэн уэркъ. Толко кров можэт смыт такой оскорблэний! Вызываю тэбя, Москал-чародэй, на бой!
Уже выплывший из дремотного состояния Аркадий заметил стоявших невдалеке, подпирая спинами стены ещё трёх кавказцев. Мозги у него немедленно включились в работу, заработав с бешеной скоростью.
"Кавказоид ведёт себя явно ненормально. Придурок? Вряд ли, вопил как резаный, а глаза были спокойные, даже злость в них не проглядывала. Значит, киллер, поэтому и улицы нам было мало разойтись, не столкнувшись. Тогда кто его послал? Турки? Маловероятно, не было у них, в отличие от бриттов таких "милых" привычек. Они будут пытаться смести всю казацкую угрозу оптом. Зато у одного кабардинского князя на меня наверняка вырос длиннющий, куда там вампиру, зуб. Будь он умный, не повёлся бы на мою провокацию и прислал бы выкуп без излишеств. Значит, дурак, и будет мстить. А дурак вне зоны моего доступа, но имеющий немалые средства - реальная опасность. Потом надо будет подумать об окончательном решении этого вопроса. Но что делать с этим уродом?"
Хамат Гъазэ, вообще-то, уродом не был. Скорее его можно было назвать брутальным красавчиком, которого не портили даже шрамы на лице. Уже давно не юнец, человек средних лет, явно воин, это легко было определить по повадкам, да и шрамы на левой щеке и подбородке, скорее всего сабельные, говорили об этом же. Наверняка, хороший воин, плохие до такого возраста, да ещё на Кавказе, не доживали. Вызвав противника на поединок, он молча ждал ответа.
Когда на тесном кусочке пространства собирается большое количество мужчин со "сложными" - читай, скверными - характерами и склонностью к злоупотреблению спиртными напитками, выяснения отношений между ними не избежать. Учитывая, что все они были вооружены и хорошо умели с оружием обращаться, у казаков не могло не существовать обычаев, регламентирующих такие выяснения отношений. Во избежание эпидемии смертей на поединках, убийцу хоронили вместе с убитым. Живьём. Это ОЧЕНЬ способствовало распространению товарищеских отношений в казацкой среде. Деритесь хоть на мортирах, но без смертельных исходов и тяжёлых травм, за которые штрафовали безбожно. Конечно, если оба казака хотели решить дело без ограничений, им никто не мог помешать выехать в степь поодиночке и там выяснить, кто из них останется жить, раз уж у них сложилось мнение, что вдвоём им тесно в этом мире.
Таким образом, Аркадий совершенно спокойно мог послать черкеса по всем известному адресу. Принимать вызов было самоубийством чистейшей воды. Хотя черкес был из дворян второразрядных, судя по возрасту и повадкам, рубака он был знатный. Шансов уцелеть в поединке на саблях с таким у неопытного фехтовальщика практически нет. Но отказываться от поединка - плохая политика. Шкуру сохранишь, честь потеряешь. А в таком обществе, как казацкое, прослыть трусом... Лучше сразу самому застрелиться. Можно ли считать его крутым колдуном, если он какого-то паршивого черкеса боится? Да и в глазах черкесских рыцарей, которых он надеялся привлечь на сторону казаков в большом количестве, в случае отказа от дуэли он упадёт ниже плинтуса. Уж проклятый князёк об этом позаботится. К счастью у Аркадия была "домашняя заготовка".
- Поединок, говоришь? И чем предлагаешь драться?
- Как, чэм? - непритворно удивился Хамат. - Чэсть защищаут с саблэй в рукэ!
- Не только, - как можно более ехидно ухмыльнулся попаданец. - Её можно защищать и, например, пистолем. Стреляясь с оскорбителем с короткого расстояния. До смерти или до первой крови.
Черкес проявил признаки растерянности. Этот проклятый колдун вёл себя совсем не так, как предполагалось! В те времена очень немногие черкесы умели обращаться с огнестрельным оружием. Он к числу этих немногих не относился.
- Но у мэня нэт... пистол и я... нэ училса из нэго стрэлят. Это будэт... нэ чэстный бой!
"Кто бы в этом сомневался? Да только отпускать тебя живым нельзя, приняв заказ на моё убийство, ты не упокоишься. Раз не могу биться на саблях, надо тебя сильно разозлить, чтоб ты согласился драться без оружия. Знаю, что рыцарю это не полагается, но куда ж ты денешься..."
- Ха! У него нет, он не учился, может тебя и подтирать дерьмо не учили, так что, прикажешь терпеть твою вонь?
Услышав такое оскорбление Хамат опять схватился за рукоять сабли и... вытащив из ножен всего на ладонь, сунул клинок обратно и отвёл руку в сторону. На него смотрели уже три пистоля - два охранников и один колдуна. Настоящий воин умеет преодолевать вспыльчивость или умирает молодым.
- Ты... ты...
- Ты мне не тычь, сучий сын. В русском языке принято обращаться к уважаемым людям на "вы". Это ты здесь никто и звать тебя никак. А я - человек известный. Даже такое шакальё как ты меня знает. Понял?!
Черкес побледнел и гневно засопел. Для настоящего рыцаря, каким он себя считал, это дело изначально было тухлым. Но... очень уж прижала нужда. Соглашаясь за большие деньги убить какого-то русского (не из-за угла, в честном бою!), он никак не ожидал, что ему придётся вместо поединка, в исходе которого он был уверен, выслушивать такие оскорбления. А быть названным сыном собаки для горца и мусульманина - нестерпимая обида.
- Ты должэн отвэтит за своы слова! - Хамат уже был готов рискнуть и броситься на обидчика не обращая внимания на направленные на него стволы.
- Легко. Только вот я дал обет обнажать оружие только против врагов своей страны. Ты враг нашего народа?
Хамат уже набрал в грудь воздуха, чтоб выкрикнуть: "Да!" и выхватить для поединка саблю. Но, в последний момент сообразил, что назваться врагом страны в которую прибыл как гость - неудачная затея. Врага, пробравшегося под видом друга, отсюда никто не выпустит живым. Да и убивать врагов можно без всяких поединков. И пусть теперь у него было сильнейшее желание отомстить не за какого-то надутого фазана, а за себя лично, глупо погибать он не хотел.
- Нэт, я нэ врагъ к'азакам.
- Ну, вот, значит сабля для поединка не подходит. Ну, раз ты не умеешь стрелять из пистоля...
- Из лука могу!
- А из лука я не умею. Не перебивай! - Аркадий поднял палец левой руки, призывая к вниманию, в правой он держал, стволом вниз пистоль с взведенным курком. Не зная, сохранился ли на затравочной полке им усовершенствованной, порох, что его сильно беспокоило. - Но раз мы - не враги, но имеем счёты друг другу, ведь мы имеем счёты?
Хамат неплохо говорил по-русски, хоть и с заметным акцентом. Но всерьёз разволновавшись, обескураженный непонятным поведением колдуна, последнего предложения он не понял. Так что попаданец, думая, что контролирует ситуацию, нарывался на неприятности. Однако, черкес невероятным усилием воли сдержал порыв броситься на ненавистного колдуна и убить его невзирая на последствия.
- Нэ понал, что ты сказалъ?
- Драться на кулаках хочешь?
- Пачэму на кулаках? На кулаках... эээ... холоп дэротса. Нэ благородный. На саблах надо!
- Кому надо? Тебе? Совсем дикий человек. Я тебе русским языком сказал, что не могу драться на саблях. Обет богу дал. Если хочешь, будем биться кулаками, ногами, головами... в общем тем, что нам господь изначально дал. Без оружия. Так будешь драться без оружия?!
Как и любой хороший воин Хамат умел драться без оружия, бороться на Кавказе любили издревле. Выронив оружие, воин не должен становиться беспомощным. Поняв, что на поединок с саблями ему колдуна не вызвать, он решил согласиться на единоборство без оружия. Душа требовала уничтожить наглеца любым путём! Да и заказ выполнить тоже надо. Несколько дней слежения за шайтановым выродком показали, что его хорошо охраняют. Причём не только пара казаков, которые всегда были рядом с ним. Несколько раз Хамат замечал, что невдалеке от колдуна есть ещё вооружённые люди. Убить из лука и скрыться было бы очень тяжело. Сдохнуть же вслед за колдуном злой смертью, опозорив своё имя убийством из-за угла, он не хотел.
"Губить свою душу, будущее сына не хочу и не буду. Но и уйти, унося его слова-плевки на себе, не хочу. Аллах видит - я предлагал честный поединок! И он не оставит в беде своего верного поклонника в схватке с богопротивным колдуном. А за не убитого благородной саблей, а удавленного врага с князя дополнительную плату можно будет взять".
- Согласэн! Когда будэм дратс'а?
- Сегодня вечером. За час до заката приходи к речным воротам. Там и выясним наши отношения как полагается мужчинам.
- Последний раз тебе говорю, никаких поединков на саблях не будет! Ясно? До вечера!
Понимая, что дело оказалось не таким лёгким, каким виделось в родных горах, черкес пошёл прочь, размышляя, что неплохо бы добыть где-то до вечера хороший амулет от сглаза и порчи. Коран такие вещи не одобряет, но ведь с колдуном придётся драться! Надо знакомых черкесов поспрашивать, можно ли здесь его приобрести. Аллах за такую мелочь сильно карать не будет.
* * *
До вечера весть о предстоящей схватке разнеслась по всему Азову. Добрая половина, скорее большая часть горожан и гостей города возжелала посмотреть поединок Москаля-чародея с каким-то сумасшедшим черкесом. Нормальный человек, какой бы он ни был храбрый, с колдуном связываться, без крайней необходимости, не будет. А здесь, говорят, свару затеял именно черкес. Возникла серьёзная проблема катастрофической нехватки зрительских мест. Возле речных ворот бой не смогла бы посмотреть и десятая часть жаждавших зрелища. Так что пока Аркадий безуспешно пытался отдохнуть у себя дома, потом работал опять в своём химцентре, его схватку решено было перенести на пару вёрст выше по реке. В том месте высокий правый берег Дона не обрывался круто вниз, а относительно полого спускался, давая возможность с любого места на нём видеть песчаный берег. С некоторым риском для здоровья там могло размеситься много людей. Однако боящихся подобного, можно сказать пустякового риска в Азове было пренебрежительно мало. Не тот контингент там концентрировался.
Естественно, вовсю уже работал тотализатор. Впрочем, ставки в основном принимались не на победителя, поставить на черкеса решились только несколько его рисковых земляков. Ставки делались на срок схватки, причём те, кто ставил на длинную, в случае успеха получили бы очень большой выигрыш.
Когда Аркадий, размявшийся перед боем и искупавшийся в Доне подошёл к воротам города, его тут же уведомили, что место поединка переносится в связи большим количеством желающих посмотреть. А посему: не желает ли уважаемый Москаль-чародей прокатиться вверх по реке на лодке?
Попаданец хмыкнул, покрутил головой, махнул рукой и... пошёл садиться в лодку. Людей, среди которых живёшь, надо уважать.
Черкес своего противника ждал. Кольчугу и подкольчужник, шлем и поножи он снял, решив, что в длительной схватке они могут стать серьёзной помехой. Надёжного амулета достать не удалось, а рассказывали про будущего противника такое... хоть до боя сдавайся. И шайтана он бил, и в волка может обращаться, и немыслимое колдовство ему доступно... много чего нарассказывали. Черкесский воин априори не может быть трусом, но уверенность в победе Хамат потерял.
"Знал бы, что придётся с таким противником драться, не такую цену за его голову запросил бы. За такого знаменитого колдуна денег полагается в два, три, нет, в десять раз больше! А может и совсем не стал бы связываться. Я - воин, и сражаться мне полагается с воинами, а колдунов пускай святые муллы укрощают. Или, там, дервиши... Шайтаново отродье! И не отступишь ведь уже, колпак труса дома оденут. Лучше в бою умереть, чем такой головной убор носить"!
С комфортом доставленный прямо к месту боя, Аркадий выпрыгнул на песок и, под нарастающий гул зрителей, осмотрел место боя. Прибрежный песчаный пляж был не широк, но для задуманного действа походил. Он повернулся лицом к зрителям, густо усеявшим склон и, сцепив руки над головой потряс ими, улыбаясь как можно шире. Не избалованные шоубизнесом зрители восторженно заорали, приветствуя его. Отслеживаемый краем глаза черкес заметно сник и чувствовал себя не в своей тарелке. Попаданец, под непрерывный гул толпы сделал в её сторону три поясных поклона и двинулся к противнику, уставившись в его глаза тяжёлым взглядом. Одновременно он крутил губами, разминая мышцы лица и шевелил пальцами, готовя к удару кисти.
Хамат принял эти кривляние и шевеление за колдовство и, донельзя испуганный, бросился, как и полагается воину, на врага. Никаких планов на бой у него уже не было, "Схватить и разорвать шайтана проклятого!" - вот самое осмысленное что крутилось у него в голове. Если б кто смог в этот миг посмотреть на мир глазами Хамата, то толком даже не увидел бы противника, настолько страх и ярость застилали черкесу очи.
Противника находящегося в таком состоянии Аркадий мог одолеть множеством способов. Получилось нечто очень эффектное, на потеху почтенной публике.
Когда черкес приблизился, попаданец сделал полушаг влево и носком правой ноги разбил черкесу колено. Вдребезги. Залитый адреналином выше ушей, Хамат не почувствовал боли, но возможность опираться на левую ногу потерял. Пока он балансировал, пытаясь сообразить, почему не бежится дальше, Аркадий, будто в голливудском боевике, подпрыгнул и с разворотом на триста шестьдесят градусов в воздухе ударил каблуком в челюсть. В нормальных условиях это чистейшей воды пижонство могло стоить ему жизни, но... он видел, что черкес уже спёкся, и решил порадовать публику. И правда, Хамат ни уклониться от удара, ни блокировать его даже не пытался. Удара стокилограммового тренированного бугая шея гордого кавказца не выдержала. И сломалась. На песок упал уже не Хамат, а его труп. Увидев, под каким странным углом повёрнута голова и заметив пустоту широко открытых глаз противника, Аркадий повернулся к нему спиной и пошёл прочь, помахивая зрителям рукой.
Публика от такого действа пришла в восторг. Забыв, что находится в неустойчивом положении. Это немедленно вылилось в многочисленные случаи съезжания отдельных её представителей вниз. Но так как внизу свободных мест не было, им приходилось спихивать ниже стоящих. Вниз пошла человеческая лавина, дело закончилось многочисленными травмами и переломами разбушевавшихся зрителей. Работы характерникам этот случай подбросил в огромном объёме, но долечиваться болящим пришлось уже без колдунов. Все они отбыли вскоре в море. Аркадий потом искренне порадовался, что никто при обвале зрителей не погиб.
Потом к нему подошёл один из черкесов, спросил, что делать с кольчугой и оружием погибшего? По обычаям они должны были достаться победителю. Аркадий посмотрел на собеседника и задумался. Чем больше он общался с черкесскими рыцарями, тем больше испытывал к ним симпатий, ему казалось, что именно "рыцарского" в них больше, чем в знаменитых рыцарях Европы. И тем меньше понимал, почему его не одёрнули тогда, на первом совете? Впрочем, ошибаясь в частностях, он безусловно был в главном: степь черкесы не могли удержать за собой ни при каких обстоятельствах. Они даже предгорья без позорной дани Крымскому хану удержать не могли. Впрочем, в это же время дань ему, пусть не позорную, но куда более существенную, платила и огромная Россия.
- У погибшего дети есть?
- Да, сын и две дочери.
- Тогда передайте снаряжение, коня и оружие ему. Скажите также мальчику, чтоб опасался общаться с князьями Чегенукхо. Именно из-за обмана со стороны этого князя и погиб его отец.
Аркадий не надеялся, что сын простит ему гибель отца. Но такие жесты очень эффектно выглядят в глазах гордых людей. А казакам вскоре очень понадобятся союзники среди черкесов.
День "Д". Вообще-то, ночь, да и почему "Д"? Скорее "А" или "П".
Стамбул, дату по исламскому календарю уточнить.
Прекрасным кажется Стамбул для людей увидевших его, подплывая к Босфору из Мраморного моря. Белокаменные мечети и дворцы с блестящими куполами и крышами как бы плывут над гладью моря, тонкие минареты вонзаются в небо. И даже издали невозможно усомниться в искусстве людей их выстроивших. Однако при ближайшем знакомстве город сильно проигрывает. Большая часть домов, оказывается, построена кое-как из дерева, улицы темны, не мощены и грязны даже с точки зрения европейца семнадцатого века. А города Европы того времени отнюдь не сияли чистотой. Воистину один Аллах знает, почему мусульмане так склонны истолковывать призывы Магомета содержать себя в чистоте только в отношении собственных тел. Бань в Стамбуле около четырёхсот и банщики во всех работают, не покладая рук. Здесь грязных и вшивых европейцев с жителями столицы Османской империи сравнивать было невозможно.
Знаменитый путешественник Эвлии Челеби описал его как: "...бесподобный город, центр великого халифата и обитель счастья Стамбул". И множество людей самых разных вероисповеданий с ним соглашались. По крайней мере, в отношении необыкновенной внешней привлекательности этого города.
Не поддавалась сопоставлению с европейской и безопасность улиц Стамбула. Суровые кадии беспощадно, в полном соответствии с нормами шариата, производили суд над преступниками. Воров здесь было на тысячу жителей раз в десять меньше, чем в Париже или Лондоне, убийства же случались на стамбульских улочках и вовсе редко. Один из славящихся своей мудростью повелителей постановил, что если убийцу быстро найти не могут, то преступниками считаются все жители квартала, в котором найден труп. Казнить их, при своей неизъяснимой милости, он не повелел, но штраф приказал с них брать настолько огромный, что убийцу не находили КРАЙНЕ редко. Кадиям в судопроизводстве вторили руководители иноверческих общин Стамбула, пользовавшихся невероятной для других стран автономией. Естественно, ни чистота, ни безопасность не светили тысячам иноверцев попавшим в рабство. Но где, скажите мне, рабов считали людьми?
День для столицы мира, а большинство жителей этого великого города иначе свой город и не мыслили, выдался хлопотным. В бухте Золотой рог сосредоточилось, помимо обычного для крупного торгового перекрёстка великого множества купеческих судов, больше сотни военных кораблей султанского флота. Причём, не только привычные для Чёрного моря галеры, но и огромные трёхмачтовые корабли галиполийской постройки. Позже их назвали бы линкорами, но в те времена линейная тактика боя между эскадрами ещё не была изобретена. Была у недавно назначенного верховного капудан-паши пара трофейных галеонов, несколько шебек и поллук. Однако большая часть военных кораблей, появившихся на рейде, были из Магриба. Алжирские и тунисские пираты охотно откликнулись на зов султана. Почему бы не получить от повелителя приличную плату и не пограбить при этом в своё удовольствие?
Ни для кого в городе не было секретом, что готовится большой поход против богомерзских казаков, опять принявшихся опустошать черноморское побережье Анатолии, и, видимо с помощью шайтана, сумевших нанести поражение доблестному флоту султана. Легко было представить себе ярость султана и халифа. Попавшая на серебряное блюдо голова предыдущего великого визиря утолить её наверняка не могла. Султан потребовал из-под Багдада, осаждаемого им уже не первый год, наказать разбойников с такой жестокостью, чтобы и помыслить больше не смели о море. А уж когда он, Мурад IV, вернётся с великой победой, вернув в султанат славный город Багдад, то самолично изведёт разбойничье племя под корень.
Однако проклятые шииты засевшие за крепкими стенами Багдада сдаваться не спешили, жить же на берегах Черного моря правоверным становилось всё трудней и опасней. Волновались не только райя (русскому уху привычней слова плебс или быдло), но и аскери, как люди пера, так и воины. Поползли слухи, что во всех бедах последнего времени виновата валиде-ханум, обладавшая слишком большой для женщины властью, и султан, на радость правоверных, вот-вот запрёт её под замок. Чиновники, пользовавшиеся милостью властной Кёслем-султан, уже начали чувствовать себя неуютно, ожидая то ли шёлкового шнурка от султана, то ли визита озверевшей райи.
Давно ходили среди горожан, не только православных, но и мусульман, слухи о грядущем вскорости захвате Стамбула казаками. Теперь они превратились в нечто не просто возможное, а неизбежное как восход или закат солнца. Азартные люди стали делать ставки на то, какое количество людей при этом погибнет и будет уведено в неволю. Судя по цифрам в пари фигурировавшим, стамбульцы сильно преувеличивали возможности казацкого флота и пристрастие казаков к убийствам. Менее ста тысяч жертв грядущей катастрофы никто не называл. Забавно, что от венецианцев, неоднократно прорывавшихся сквозь Дарданеллы к Стамбулу, никто подобных подвигов не ожидал. Их, как и прочих франков, не боялись совершенно.
Большое беспокойство в жизнь горожан вносили моряки. Шум от постоянных выяснения отношений, пьяные вопли, даже неуместные в мирном городе выстрелы, тревожили слух жителей Стамбула постоянно. Греческие забегаловки в Пера работали круглосуточно. Вопреки строжайшему запрету Корана, моряки были склонны напиваться или обкуриваться до состояния потери разума и устраивать безобразные драки. Как между собой, так и с оберегавшими покой горожан стражниками и янычарами. Пропив все свои деньги, некоторые из них пытались добыть средства для продолжения гульбы грабя горожан. Особенно выделялись в этом прибывшие на помощь султанскому флоту пираты из Туниса и Алжира. Привыкшие чувствовать себя хозяевами в своих городах, они и в столице мира отличались наглостью. Стамбульцы начали роптать, что ещё месяц такой жизни и казакам в их городе делать будет нечего. Всех состоятельных людей ограбят либо моряки, либо янычары, собиравшие дополнительный налог на организацию похода против неверных.
Случилось в городе и ещё несколько важных, но совершенно не замеченных горожанами, событий.
- ...Счастья и процветания вашему дому и да не оскудеет рука повелителя, вознаграждая вас за такую тяжёлую, требующую неусыпных трудов, службу.
Толстенький коротышка в пёстрой одежде из шёлка и парчи привычно выслушал славословия в свой адрес от склонившегося перед ним просителя, не бедно, но неброско одетого грека. Явно выжиги и плута. Ибрагим-паша, получивший высокий чин заместителя аги янычар за умение очень смешно подражать танцу живота, совсем не горевал, что не попал с повелителем на войну. Ему и в Стамбуле было хорошо и комфортно. Ибрагим посчитал ниже своего достоинства отвечать на приветствие какого-то торгаша. Гневаться у него тоже причин не было. После обильного и вкусного завтрака он привычно ждал от просителя бакшиша. Зачем эти просители нужны, если не несут бакшиш? Причём, учитывая важность занимаемого пашой поста в иерархии чиновников Османской империи, подношение должно было быть большим. Пачкать руки (короткопалые, толстые, жирные и потные) такого важного человека медью было бы неслыханной наглостью. Можно сказать, преступлением.
- Я взялся поставить кораблям из Магриба, пришедшим по приказу Великого султана, да пребудет всегда с ними благословение Господа, порох для похода на богомерзких разбойников-казаков, происками нечистого беспокоящих наши берега и осмеливающихся выходить на своих судёнышках в наше море. Однако храбрые воины с них загуляли на берегу и там некому расплачиваться за товар. Не разрешит ли неустрашимый ятаган повелителя правоверных поставить арбы с порохом возле казарм необоримых янычар? В городе оставлять такой товар опасно, мало ли что может случиться?
Свою просьбу грек сопроводил подношением Ибрагиму-паше увесистого мешочка. Тот мешочек развязал и тщательно рассмотрел его содержимое, попробовав на зуб несколько из содержавшихся в нём серебряных акче. Монеты были настоящие, не обрезанные, но, к сожалению, совсем новые. Ибрагим знал, что в последние годы содержание серебра в монетах неизменно уменьшалось. Просьба, с его точки зрения, была пустяшная, легко выполнимая и не требующая от него самого никаких затрат и усилий. Всегда бы так легко деньги доставались.
- Хорошо, можешь поставить свои арбы. Сколько их?
- Семнадцать, сиятельнейшее копьё халифа.
- Тогда давай ещё сотню акче, места много займут. Да ещё эти быки будут гадить возле казарм.
- Не извольте беспокоиться, могущественный. Быков мои слуги уведут, чтоб не мешали. И возле арб я оставлю по одному возчику.
- Всё равно, давай ещё сотню акче!
Грек, видимо ожидавший подобного требования, молча, с поклоном подал паше ещё один мешочек. Ибрагим проверил и его, поленившись, впрочем, пересчитывать.
- Здесь точно сотня?
- Конечно, о славный батыр. Разве могу я осмелиться обманывать такого значительного человека?
- От вас, неверных, всего можно ожидать. Ладно, можешь ставить свои арбы. Дело, в общем, угодное Аллаху.
И арбы были расставлены возле самых стен казарм, впритык к ним, а волов, доставивших тяжёлый груз, увели прочь. Возле опасного и дорогого груза остались дежурить возчики, все как один, крепкие, плечистые, бритые. Составлявшие немалую часть янычар новички из этнических турок - система дешиврие уже не справлялась с поставкой новобранцев, а служба в янычарах стала очень привлекательной - с презрением поглядев на этих райя, занялись своими делами. Не столько тренировками, сколько болтовнёй и сравнением бород. Растительность на лице была гордостью для молодых янычар, они её специально отращивали и любили похвастать друг перед другом прибавлением в длине бороды. Оставленные возле арб райя вели себя правильно, то есть, тихо сидели возле порученного им под присмотр груза и не высовывались.
Давно уже не привозили в Стамбул рабов из польских земель или Русии. Да и обычно обильные поставки с Кавказа заметно сократились, что вызвало резкое вздорожание цен на рабов и нехватку красавиц для обновления гаремов. Постоянно сдыхавших галерников пришлось заменять преступниками, большая часть из которых была мусульманами. И вот, наконец, в Стамбул пришли несколько судов (из немного переделанных и перекрашенных казацких трофеев) набитых под завязку рабами. Правда, красавиц для утехи добрых мусульман там не было, в трюмах сидели сплошь здоровые и молодые мужики, пленники с польских земель, по словам купцов, выловленные татарами во время смуты в Речи Посполитой. Два "купца" свой товар сгрузили, остальные решили придержать, чтоб не сбить высокие цены. Положенный налог работорговцы, с причитаниями и жалобами на безденежье, заплатили таможенникам на месте, прямо на кораблях. И куда им было деться? "Позолотили", вернее, "посеребрили" руки чиновников, чтобы не платить слишком много. И без того морды жирные, перебьются.
Когда планировалась вчерне атака на Стамбул, большинство характерников и посвящённых в эту тайну атаманов единогласно соглашались, что Аркадий предлагает нечто невозможное. Налететь, пограбить и пожечь и быстренько убежать - да, возможно. А захватывать целые кварталы, да ещё такие, как он предлагал - "глупые мечтания", как заявил тогда его ближайший друг. Двенадцати-пятнадцатитысячный корпус янычар в Еникапе, невдалеке от Сераля, гарантированно свяжет высадившихся врагов, не даст им захватить дворец султана. Задерживаться же надолго в городе нельзя, фанатичные мусульмане, коих в городе и его окрестностях много, стопчут казаков без всякого оружия, задавят толпой.
- Да, такая опасность есть, - согласился тогда попаданец. - Но её можно предотвратить. Если перед атакой на дворец будут подожжены дома в нескольких кварталах Стамбула, то количество добровольных помощников у янычар уменьшится на порядок, то есть в десять раз. Если же взорвать янычарские казармы, то и воевать с нами там будет некому. Больших резервов около города сейчас нет, все войска стянуты в Междуречье на войну с Персией. Огромна турецкая армия, но помочь своей столице вовремя она не сможет. Не успеет.
Аркадий же и предложил способ ликвидации янычарской угрозы. Взорвать сами казармы, к сожалению, оказалось затруднительно, уж очень капитально они были выстроены. Тогда попаданец предложил уничтожить не казармы, а их содержимое, янычар. Правда, для этого нужны были отчаянно смелые, говорящие по-турецки люди, готовые пойти почти на верную смерть.
- Храбрецов у нас хватает, да и по-турецки многие говорят, но как они смогут уничтожить тысячи умелых, храбрых воинов?
Аркадий объяснил, как. Затея, как и многие его предложения, была авантюрная и крайне рискованная, но осуществимая. Заодно он представил на суд избранных планы по увеличению казацкого войска прямо на месте и захвату части султанского флота.
Расчёт строился, прежде всего, на явлении хорошо знакомом всем жителям бывшего СССР. И не только его. Тотальной, всеобщей и вездесущей коррумпированности чиновничьего аппарата Османской империи. Там даже официально ввели налог на взятки. Ко второй трети семнадцатого века там продавалось буквально всё. Нет, точнее, ВСЁ. Провал попытки реформ Османа II, хоть тогда этого ещё никто не понимал, означал приговор этому государству, протянувшему до двадцатого века только благодаря поддержке Англии и Франции. То, что сместили султана-реформатора наиболее боеспособные войска, капыкуллу (воины из рабов, основная часть - янычары) и исламское духовенство, задавило реформаторство на столетия. Теперь султаны, в том числе Мурад, в лучшем случае пытались вернуться во времена Сулеймана Великолепного. Вопреки известной истине, что в одну воду дважды войти нельзя. Огромный потенциал государства использовался всё с меньшей эффективностью.
Порох, который подвезли к казармам, был турецкий, кстати, вполне качественный. И куплен он был на местные деньги, добытые по предложению всё того же Аркадия, киднепингом. В Азове их катастрофически не хватало на самое необходимое. У трёх крупных откупщиков налогов в Стамбуле выкрали детей или внуков, и предложили заплатить за них выкуп. Охрана, конечно же приставленная к детям, справится с нападавшими, хорошо вооружёнными и умело владевшими оружием, не смогла. Уважаемые в Стамбуле люди, хоть и не мусульмане (среди ростовщиков и откупщиков в Османской империи преобладали евреи и христиане), лично знавшие не одного Великого визиря (уж очень часто в последнее время они менялись), и представленные валиде-ханум, вынуждены были заплатить. Вопреки зверским обычаям двадцатого века, детей действительно вернули после похищения, живыми и невредимыми. А у казацкой разведки появились деньги на приобретение пороха и подкуп нужных людей.
Ещё одной операцией, начавшейся ранее атаки, был захват рабского рынка. Как и рассчитывали при планировании, рабов доставили в один из главнейших центров не только работорговли, но и торговли вообще, Ясыр Пазар -- один из важнейших отделов Нового бедестана. Отделение для рабов было наполовину пусто из-за перебоев с поставками нового товара, оно был легко взято изнутри привезёнными в тот день пленниками. Они умудрились избавиться от оков (что немудрено сделать, если у тебя есть ключи от замков) и взять где-то холодное оружие и даже пистоли. Естественно, никто рабов при перегоне их с кораблей в рабские казармы не обыскивал. Никак не ожидавшая этого охрана, привыкшая безнаказанно издеваться над пленниками, не смогла даже поднять тревогу.
Быстро избавив от цепей уже сидевших там ранее пленников, вся масса бывших кандальников, немалая часть из которых была местной шпаной была твёрдой рукой освободителей направлена на улицы, где уже гремели взрывы и слышались выстрелы. И куда первым делом бросились освобождённые пленники, как вы думаете? На помощь атакующим казакам? Как бы не так: в богатые кварталы, жители которых получили возможность испытать на собственной шкуре все прелести вражеского нашествия. Так получилось, что разбираться в конфессиональной принадлежности ограбляемых и убиваемых в эту ночь мало кто заботился. Богатые кварталы греков, армян и евреев пострадали не меньше, чем дома этнических турок.
Пленники с кораблей, впрочем, с основной массой не пошли, а целенаправленно начали по бедестану, крытому рынку, огромному по меркам семнадцатого века зданию, служившему, в числе прочего, для торговли золотыми и серебряными изделиями, драгоценными камнями, дорогими тканями. Добычу оттуда пришлось тащить на корабли нескольким сотням захваченных в соседних кварталах турок. Милосердие в этот день, то ли взяло отгул, то ли крепко заснуло, но дотащивших свой нелёгкий груз людей, в большинстве своём ни в чём не виновных ремесленников, беспощадно вырезали и сбросили в воды Золотого Рога. Впрочем, такому эфемерному чувству трудно выжить в рабских казармах. Вот что писал об этом месте Симеон Лехаци: "Старики и старухи сидят; девочек и мальчиков, юношей и красивых женщин глашатаи, взяв за руки, показывали и продавали как лошадей либо мулов, а других собирали в каком-нибудь месте или на площади подобно отаре овец. Покупатели открывали лица и грудь молодых девушек и ощупывали с ног до головы все их тело, чтобы у них не оказалось чесотки, язвы либо других ран. А они стояли тихо и безмолвно; которые приглянутся, их и покупали и, отняв у отца с матерью и разлучив с сестрами и братьями, увозили к себе домой. При виде всей этой причиняющей боль скорби, какой я никогда не видал, у меня разболелась голова, затрепетало мое сердце, возмутилась душа моя, и все существо мое содрогнулось".
И уж тем более никто не удивился появлению больших, по полусотне, янычарских дозоров невдалеке от города на дорогах идущих вдоль Босфора. На обоих его берегах. Они споро разбили по одному большому шатру и стали приставать к прохожим, не видели ли те чего тревожного. Для простых людей общение с янычарами при исполнении - крайне сомнительное удовольствие. Поэтому большая часть прохожих и проезжих честно отнекивалась и спокойно проходила в город. Но к вечеру начали появляться всадники с известием о замеченных в проливе подозрительных судах, причём в огромном числе. Гарнизонам крепостей в этот день было не до посылки гонцов, их самих уничтожали самым безжалостным образом. Но на тридцатикилометровой кишке Босфора немало внимательных глаз. Заметив движение большого военного флота, многие сочли своим патриотическим долгом послать гонца или отправиться самому в Стамбул с сообщением о вторжении. Кто бы мог подумать, что гонцов будут ждать?
Их вежливо просили пройти в шатёр и рассказать всё самому главному аге. Что весьма странно, так как главный ага у янычар один, а шатры, в которые приглашали для беседы с ним, стояли по разные стороны пролива. Проводив гонца, или самостоятельно решившего предупредить Стамбул об опасности подданного, в шатёр, полусотенный вскоре возвращался на свой пост. Принёсшие эту важную весть люди, все как один, оставались у раздвоившегося главного аги в гостях, никто из вестников шатёр не покидал. Никаких действий получившие известия янычары, как ни удивительно, не предпринимали. Продолжали всё также нести свою службу, отлавливая гонцов с одним и тем же известием. До ночи, когда дети шайтана добрались таки до Стамбула и начали в нём и вокруг него безобразничать, азиатский патруль выслушал тринадцать гонцов, европейский - восемнадцать. Их трупы со следами удушения и ударов по черепу обнаружили на следующий день беженцы из горящей столицы.
На роли полусотенных кастинг проходил жесточайший. Очень важно было, чтобы турки не заподозрили ничего до момента собственного убиения. Среди претендентов на эти роли были и учитель Аркадия, бывший янычар, и великолепно говоривший на татарском, турецком и арабском языках Срачкороб. Но они не прошли по недостатку волосатости на лицах. Янычары носили, ну как нынешние моджахеды, бороды. Поэтому все запорожцы отпали автоматически. Роли янычар достались донцам, большинство из которых также не имели привычки бриться. Затея удалась. Весть о вторжении казацкой эскадры так и не добралась до Стамбула. Никто из убиваемых вестников так ничего и не понял. Шатры были разделены пополам занавесью, трупы складировались вне зоны видимости от входа. Помимо гонцов в шатрах сгинуло около десятка янычар имевших несчастье путешествовать в этот день по этой дороге и поинтересоваться: "Чей бунчук стоит в дозоре?" Любопытство погубило не только кошку из английской пословицы.
Атака на Стамбул началась со взятия трёх его крепостей. Перекрывавших Босфор от атак с севера Румели-Хиссар и Анадолу-Хиссар расположенной прямо в городе Едикуле.
Сначала вырезали гарнизоны крепостей в проливе, атаковав их оттуда, откуда нападения не ждали: с суши. Спокойно дремавшие на стенах янычары - в городе осталась далеко не лучшая часть корпуса капыкуллу - поднять тревогу попросту не успели. Уж очень скоропостижно скончались, причём, почти одновременно, несмотря на разделявшее крепости расстояние. Наручных или, хотя бы карманных часов тогда у казаков, как и во всём остальном мире, не было, однако атака началась синхронно. По запущенным, одна за другой, шутихам фейерверка. Это китайское по происхождению баловство получило огромную популярность и в Европе. Никого она не встревожила, не послужила поводом насторожиться. Пластунам удалось снять часовых и открыть ворота обеих, после чего они были обречены. Ожесточённое сопротивление внутри крепостей дало янычарам и топчи возможность прихватить на тот свет немало врагов. Но защитить город они не смогли.
Взять так Еникале было нереально, крепость располагалась в пределах города. Именно эта крепость была для Османов аналогом французской Бастилии, султан содержал в ней почётных и важных пленников. Но охраняли её ничуть не лучше, стражу пластуны сняли без труда. А шум боя проснувшихся янычар с ворвавшимися в открытые ворота казаками уже ни кого не мог разбудить. Выстрелы и звуки боя доносились из многих частей города. Другие пластунские сотни захватили несколько участков защищавшей Стамбул со стороны моря стены невдалеке от султанского дворца. Именно в башне этой стены, прикрывавшей дворец султана, раздался первый в эту ночь выстрел. Потом ещё один, в другой башне раздались тревожные крики... Беспокойный для города день, сменился страшной ночью.
Поначалу главные события развернулись не на суше, а в бухте Золотой Рог и портах Стамбула со стороны Мраморного моря. Именно неожиданную вражескую атаку с севера и должны были предотвратить воины в специально для того построенных Румели-Хиссар и Анадолу-Хиссар. Но воины этих крепостей к этому моменту помочь никому не могли, так как бесславно погибли под саблями. Между тем османские и магрибские корабли стояли почти без экипажей, весело отдыхавших на берегу перед походом на казаков. Почему-то визита сыновей шайтана в эту ночь никто не ждал. Ох, сколько же людей, которым повезло пережить эту ночь, потом будут утверждать, что они чувствовали, они ведь говорили...
Османские суда стояли на якорях совершенно не готовые к бою, из-за отсутствия команд, разве что на галерах сидели прикованные к вёслам рабы, да и то не в полном комплекте. Зато прибывшие в этот день суда с "рабами" были переполнены. И там уже никто не пытался разыгрывать спектакли, они стали захватывать военные и торговые суда, не встречая серьёзного сопротивления. Кстати, освобождать всех галерников, как раньше, сразу после захвата вражеских галер, не стали, наученные горьким опытом. Уничтожив остававшихся на борту осман, абордажники производили перекличку среди галерников. Казаков и стрельцов расковывали сразу, остальным обещали свободу сразу после битвы. Пытавшимся качать права с околовёсельной скамьи (нашлись и такие) охладили излишний темперамент батогом, предназначенным для стимуляции к старательной гребле.
С нескольких судов на "весёлые" прибрежные кварталы полетели огненные стрелы зажигательных ракет, и те быстро превратились в огненный ад. Убивая или отрезая от моря развлекавшихся там османских и магрибских моряков. Вскоре подоспела и основная часть казацкого флота и его черкесские союзники. Десятки тысяч пиратов хлынули на берег, часть из казацких галер занялась захватом судов в Золотом Роге, как военных, так и купеческих. Попытки сопротивляться пресекались самым жестоким образом. Считанные военные суда, сумевшие организовать сопротивление захвату, безжалостно топились, трофеев и без них хватало. Больше всего Аркадию и Ивану было жалко огромные многопушечные корабли. Их топить было решено заранее, в связи с полным отсутствием моряков для управления такими судами. Каждому из двух гигантов османской постройки хватило по десятку зажигательных ракет. Сухое просмоленное дерево горит очень хорошо, а вот тушится плохо. Учитывая, что из-за нехватки людей тушить было некому, гиганты быстро превратилось в огромные костры, освещающие всё вокруг. Не сумев потушить свои корабли, моряки на них скоро стали перед выбором: погибать в воде, плавать умели далеко не все или в огне. И предлагать им помощь в спасении никто не спешил. Галеоны, бог его знает, чьих верфей, топить было ещё обиднее, ведь их удалось захватить, причём почти без потерь. Но... пришлось, забрав с них малокалиберную артиллерию и янычарки из оружейных кают, сжигать и их. Даже на более тщательный грабёж, изъятие с них пушек и пороха не было времени. Оставлять же такие корабли, с пушками и боеприпасами без присмотра Васюринскому показалось рискованным. Ближайший к Стамбулу кусочек Мраморного моря осветился пламенем пожаров, будто в не очень пасмурный день и Аркадий заметил на щеке своего друга скупую мужскую слезу. Воистину, уничтожаемой собственными руками добычи (да ещё какой!) Ивану было жалко до слёз. Нетрудно было догадаться, что атаману очень хотелось перебраться на мостик такого огромного и сокрушительного для врагов корабля. А пришлось этих красавцев, целую, пусть и небольшую эскадру, палить самим.
Тихо печалиться атаману долго не довелось. Разгоревшиеся, будто гигантские купальские костры, корабли начали взрываться, и мало не показалось никому. Казаки, конечно, отвели свои и трофейные суда от пылающих гигантов из-за опасения взрывов, но они сильно недооценили их силу. Привыкшие плавать на чайках и стругах, воевать с галерами, казаки не представляли, КАК взрывается большой военный корабль. Тонна, если не две-три, чёрного пороха в закрытом пространстве... Когда огонь добрался до крюйт-камер корабли начали взрываться подобно гигантским бомбам, щедро разбрасывая вокруг горящие обломки. Хотя заякорены были крупнейшие корабли дальше всего от берега, немалая часть обломков обрушилась на Стамбул, вызвав там несколько очагов пожаров, что казакам было на руку. Только вот радоваться им было некогда. Часть казацких галер и трофейных шебек в момент взрыва были к нему куда ближе стамбульских стен. Взрывные волны, одна за другой, порвали им паруса и снасти, сбили реи. Две шебеки были засыпаны горящими обломками, а призовые команды на них контужены взрывами, так что пришлось эти трофеи бросить. Вовремя не начатое тушение пожаров теперь стало явно бесполезным. Часть казаков потеряла сознание, другие были оглушены, у многих пошла кровь из носов и ушей. Неудачно ставшую рядом с гигантами галеру не только лишило реи, но и проломило борт. Искалеченное судно пришлось в спешном порядке покинуть: с проломленным бортом и пожаром на корабле не справились бы и опытнейшие в морских делах голландцы. Всего при взрывах больших кораблей погибло и пропало без вести более двух десятков казаков, ещё несколько десятков временно утратили боеспособность из-за ран и контузий. Атаманы смогли лично убедиться в боевой мощи больших кораблей.
Эскадре Васюринского дел на море хватило на всю операцию. Стамбул был в те времена одним из крупнейших торговых портов мира, ежедневно в нём пребывало около сотни "купцов", выпускать такие трофеи не хотелось. Уйти смогли только самые сообразительные и удачливые капитаны, сбежавшие в самом начале штурма. Зачастую бросив на берегу немалую часть своих матросов. Среди ушедших судов было и несколько шебек. Те, остатки команд которых решились бросить на берегу своих боевых товарищей и сумели поднять или обрубить якоря, поднять паруса. Равномерно дувший в это время норд-норд-ост создавал для такого бегства прекрасные условия. Бой вести эти суда не смогли бы, но для короткого плавания на них много людей нужно не было.
Если османские и магрибские корабли не были готовы воевать в полную силу и стали лёгкой добычей, то часть артиллерийских расчётов на стенах Стамбула возле портов изготовилась к бою очень быстро. Основные потери казаков в начале боя были именно от их точного огня. Вступать в артиллерийскую дуэль с топчи (капыкуллу-пушкарями) пушечками стругов и каторг было глупо. Злясь, матерясь и досадуя, казаки отводили под этим огнём свои и трофейные суда из зоны поражения османских пушек. В конце концов, они сюда не для геройской гибели прибыли. Хотя по планам старшины, многих взяли на корабли именно для этого, для геройской смерти в боях с лютыми врагами. Сражение с многократно превосходившим их вражеским флотом казаки выиграли с мизерными потерями и огромными трофеями. Но прибыли они в этот раз сюда не за кораблями и даже золотом. Основные события налёта на Стамбул только разворачивались.
Выстрелы, сначала редкие, потом всё более частые, перемежающиеся пушечной пальбой, подняли на ноги янычар. Оставалась их в городских казармах тысяч десять, если верить спискам на жалование. В реальности тысяч восемь, даже у капыкуллу к этому времени приписки достигали впечатляющих размеров. Но сколько бы их ни было, янычары высыпали на обширный двор возле казарм, теряясь в догадках о причинах стрельбы. Поначалу преобладала уверенность, что опять начали бузить проклятые магрибские пираты, не способные придерживаться законов, данных людям Аллахом устами Магомета и только по недоразумению считающихся мусульманами. У янычар, привыкших считать себя солью земли, подчёркнуто независимые и не желающие признавать их главенство пираты вызывали далеко не братские чувства. Между воинами двух знаменитейших исламских групп уже случилось несколько стычек, и Великому визирю стоило огромных усилий удержать горячих парней от массового выяснения отношений.
Однако нарастающая артиллерийская канонада сместила приоритеты. Постепенно все поняли, что это не буза среди своих, а вражеский набег. Какой именно враг мог набраться наглости атаковать столицу мира, гадать не приходилось. В Дарданеллах всё было спокойно, гарнизоны оттуда ничего тревожного не сообщали. Следовательно, венецианцы исключались. Значит, явились другие старые враги - казаки. Весьма неприятная новость, но янычары не боялись никаких врагов и готовы были сразиться хоть с войском шайтана, выбравшимся из ада. Ринуться в битву в этот раз янычарам не судилось. Как только офицеры стали строить их по подразделениям, сам двор у казарм превратился в земной филиал ада. Бочки с порохом на арбах, которые уже перестали замечать, начали взрываться одна за другой. Просторный ровный двор сразу стал тесен. Старые стены казарм оказались построенными очень надёжно, взрывы выдержали, отражая каждый раз взрывную волну во двор, на людей. К тому же часть бочек была с сюрпризом: внутри порох, снаружи щебень. Теперь каменная картечь разрывала тела тех, кого пощадила взрывная волна. На то, что за минуту до начала этого безумия все возчики, все как один отошли в дальний конец двора, а с первым взрывом бросились на землю, никто из янычар не заметил. Не до того им было. А взрывные устройства из колесцовых замков и дорожек с порохом сработали надёжно.
Для постороннего человека, находящегося вдали от этого безумия всё продолжалось недолго, меньше минуты. Для тех, кто был ТАМ, возле казарм - целую вечность. Но даже самые неприятные события когда-нибудь, да кончаются. Стих грохот от взрыва последней бочки и вокруг воцарилось безмолвие. Очень относительное; сотни воинов были не убиты, а ранены. Естественно, они стонали, кричали, звали на помощь и молили Аллаха о спасении. Много янычар сошло от произошедшего с ума, они бродили, издавая, кто дикий смех, кто нечеловеческий вой, кто - горькие рыдания. Очень многие из уцелевших напрочь лишились слуха. Двор накрыло плотной пеленой порохового дыма, не позволявшего что-нибудь рассмотреть даже в нескольких шагах. Впрочем, меньше всего пострадавших интересовала сейчас прозрачность воздуха.
Зато она, точнее её отсутствие, было очень важно для почти не пострадавшей в этом аду группы приставленных к телегам возчиков. Они за минуту до взрыва, все как один, бросили порученный им груз и отошли от арб подальше. С первым же взрывом они бросились на землю и не поднимались до тех пор, пока не убедились, что новых не будет. Тогда они встали, вынули из ушей заранее вставленные затычки и, под прикрытием дыма добрались до входа в местный арсенал, по пути обзаведясь оружием. Там они с удивлением обнаружили, что его охраняет всего один янычар. Остальные, вероятно, вышли посмотреть, что случилось во дворе. Падение дисциплины в среде капыкуллу было заметно и для посторонних. Легко убив его, "возчики" профессионально быстро подготовили погреб к взрыву и спокойно поднялись обратно во двор, дымная пелена над которым не развеялась и наполовину. Пользуясь этим, они легко покинули двор, как раз перед мощнейшим взрывом, разметавшим далеко по окрестностям камни от строения над арсеналом. Главный резерв султанского дворца сгинул, не убив ни одного врага.
Последними к Стамбулу прибыли на нескольких десятках судёнышек черкесские союзники. Бои в городе и вокруг него уже шли вовсю, им указали их место - богатые приморские кварталы. Первым пострадал Фанар, населённый греками. Именно в нём султан черпал основные кадры переводчиков и дипломатов. По просьбе Аркадия черкесов попросили оставить там поменьше живых, чтобы у будущего султана не было готовых кадров в таком важном деле, как внешние сношения. И горцы с энтузиазмом принялись выполнять просьбу союзников. В эту ночь можно считать, окончательно погибла Византия, эстафету образованности от которой несли фанариоты. Зачистив с великой для себя прибылью Фанар, кавказские пираты естественным образом перешли в соседний квартал, населённый ещё более состоятельными людьми, евреями, откупавшими у султана право взимать налоги с провинций. В отношении них никаких просьб шапсугам атаманы не высказывали, но разогнавшиеся кавказцы и здесь простым грабежом не ограничились. Начав зверствовать, трудно остановиться. Потом под раздачу попал кварталы армянских купцов; левантийских ювелиров... в живых оставались только богачи и их ближайшие родственники. Стамбул был многонациональным городом, в нём вполне комфортно чувствовали себя люди разных религий, хотя постепенно на жителей, не исповедовавших ислам, наваливалось всё больше тягот. Но в эту ночь страшная беда пришла ко всем. Разве что состоятельные люди могли надеяться, если повезёт, отделаться финансовыми потерями. Бедняки теряли всё, вплоть до жизни. Господи прости, но в таких случаях невольно начинаешь думать, что и на том свете...
Понимая, что огромный по казацким меркам десант - ничто, по сравнению с количеством жителей Стамбула могущих стать на его защиту, как уже говорилось выше, предпринимались налётчиками разнообразные отвлекающие мероприятия. Например: в кварталах расположенных вдали от моря, распустили слухи, что высадилось больше ста тысяч человек, в плен мусульман не берут, некоторые из захватчиков пьют кровь из живых людей, лакомятся мозгом, разбив головы... В общем, нашествие зомбей и вампиров в адаптированном для восприятия жителей семнадцатого века виде. Нельзя не вспомнить об устойчивых слухах о неминуемом падении Стамбула от нашествия с севера, ходившие уже несколько десятилетий. Они существенно подорвали волю к сопротивлению. Раз событие предопределено, какой смысл ему сопротивляться? Паника - явление интернациональное, и жители Стамбула, на которых война подействовала пока только через слух и вид зарева над морем, ломанулись всей толпой прочь из города. Лишая, таким образом, тех, кто решился на сопротивление бандитам, необходимейших подкреплений.
Несколько кварталов турецкой бедноты было подожжено с кораблей ракетами в самом начале штурма города. Вражеский набег, конечно, страшное явление, но пожар в собственном доме - куда более бедственное и горестное событие. Таким образом, изначально были отсечены от сопротивления тысячи активных, лёгких на подъём мусульман. Эту тактику распространили и на азиатскую часть города, которую и не собирались атаковать в эту ночь. Вспыхнувшие в нескольких местах пожары, необходимость их тушить, чтоб не сгорели целые районы города, вынудили жителей азиатской стороны заниматься тушением пожаров, а не сбором, на помощь гибнущим в борьбе с налётчиками жителям европейской части города.
Один отряд, ведомый пластунами, хорошо знавшими город, прошёлся по его церквям и монастырям. В него вошло более тысячи опытных казаков, что позволило легко отбивать атаки небольших янычарских подразделений. Не все янычары ночевали в казармах, после начавшейся в Стамбуле свистопляски они не бросились прочь из города, а попытались оказать сопротивление. Но планов по мобилизации отставников и срочному сбору воинов оказавшихся вне казарм не было. Уровень организации османского общества уже к семнадцатому веку заметно отставал от европейского. Личная храбрость янычар, их выучка и боевые навыки не всегда могли нивелировать эту растущую пропасть. Бросаясь небольшими группами на численно превосходящего противника, они бесполезно гибли, хотя при наличии умелого командования легко могли вторжение отразить.
Не обращая внимания на возмущение греческого клира, казаки сдирали с церковных стен старинные иконы, забирали ритуальные предметы, главное же: несколько рак с мощами святых. Этот грабёж был тоже инициативой Аркадия. Хоть он и был крещён в детстве и сам причислял себя к православным, но... родился и вырос он в СССР, интеллигентной - читай, атеистической - семье, и религиозность его была весьма условной. Россия здорово помогла казакам в этом году, было бы неплохо наладить с ней более прочные отношения, расплатиться за помощь. Денег казакам самим не хватало, а вот реквизированные у греков предметы культа и мощи святых, он не сомневался, весьма порадуют глубоко верующего царя и влиятельную верхушку московской православной церкви. То, что дар "с душком", разбойничий, попаданца не смущало. Каких либо проклятий и санкций от вселенского патриарха он, как и вся казачья рать, не боялись ни в малейшей степени. Когда Аркадий высказал эту идею Ивану, и спросил его, не побоятся ли казаки патриаршей анафемы и отлучения от церкви, Васюринский ответил ему коротко и совершенно нецензурно, что на этого попа и его анафемы... Кстати, будучи политиками, ВСЕ атаманы весьма высоко оценили эту попаданцеву задумку, а к возможным проклятиям самого главного в православном мире иерарха отнеслись в стиле Васюринского. Только с различной длительностью "аргументации". То есть, кто-то просто чихал на него, а другие высказывали своё отношение с подробностями и не без затейливости. На обратном пути эта колонна завернула и к взорванным казармам, прибарахлиться не только духовными, но и военными ценностями. Без труда уничтожив оставшихся в живых янычар, казаки собрали там несколько тысяч ятаганов и высоко ценимых "янычарок" (длинноствольных гладкоствольных ружей). Часть оружия, к сожалению, оказалась повреждённой, но умелые кузнецы способны выправить дефекты, было бы что исправлять. Оружия у казацкого войска не хватало и, в связи с его быстрым количественным ростом, в ближайшем будущем уменьшения этого неприятного дефицита не предвиделось.
Означал ли захват крепостей и уничтожение янычарского резерва прекращение организованного и неорганизованного сопротивления вражескому нашествию в Стамбуле? Конечно, нет! Более того, нетрудно было предвидеть, что количество врагов у казаков будет стремительно расти, несмотря на тысячи ежечасно гибнущих горожан. Первоначально центром сопротивления казачьему налёту стал дворец великого визиря. Он по должности замещал отсутствующего в столице султана и нёс персональную ответственность за любые крупные неприятности. Таятоглу Мехмед-паша, получил должность совсем недавно, как раз в результате предыдущих казацких подвигов, за допущение которых взбесившийся от такого унизительного разгрома своего флота Мурад приказал казнить его предшественника, Байрам-пашу. Получив вожделенную должность, полюбовавшись видом головы своего более удачливого, опередившего его конкурента на серебряном блюде, визирь проявил недюжинную энергию и старательность в отражении угрозы столице и собственной голове. Ему уже мерещилось, как его волокут на плаху, а потом его голову, почему-то продолжающую шевелить зрачками, на положенном по статусу серебряном блюде несут к всесильной правительнице, Кёслем-султан. Однако видения оказались ложными. Через несколько часов его дворец, расположенный рядом с султанским дворцовым комплексом, попал в казацкое окружение, был взят штурмом, во время которого его, такого важного чиновника, зарубил простой казак. Никаких серебряных блюд для его разрубленной почти пополам, а не срубленной опытным палачом головы, казаки не предусмотрели. Знай Мехмед-паша, что зарубил его вчерашний хлоп, наверное, посмел бы посетовать на судьбу, что является безусловным грехом, так как для правоверных мусульман судьбу определяет Аллах. И уж совсем обидным было то, что враги уничтожили не только его самого, но и всю его семью, со слугами и оказавшимися не в том месте не в то время чиновниками.
За время своего командования сражением с казаками визирь успел сделать многое. Он послал гонцов во все окрестные гарнизоны, повелев им немедленно идти на помощь столице, приказал поднимать тимариотскую милицию, послал призыв идти на помощь войскам из Румелии. Но волшебником он не был, войск в Стамбуле, после гибели янычарского резерва, было катастрофически мало для отражения такого неожиданно крупного набега. О том, что это не простой набег ему узнать было не суждено.
Огромной властью пользовалась в последние десятилетия валиде-ханум, но она даже не пыталась командовать войсками. Вражеский набег поначалу не восприняла всерьёз, сочла, что он - хороший повод для интриг, которые и начала тут же плести. За себя она не боялась, считая укрепления, которые необходимо было преодолеть, чтоб добраться до султанского гарема, непреодолимыми.
Огромные усилия в отражении казачьего набега предпринял каймакам, градоначальник Стамбула. По обычаям именно он замещал великого визиря в случае его отсутствия. Перестав получать приказы, каймакам начал действовать самостоятельно. Однако стратегом гражданский чиновник не был, определить правильно приоритеты в обороне не смог. Что и не удивительно, воевать ему не приходилось, армейской лямки он не тянул. Срочно собранные в пригородах тимариотские сотни, попадавших под его начало янычар, как из оставленных в Стамбуле орт, так и отставников, направлял на защиту наиболее уважаемых (читай: богатых) подданных султана. Туда же шли не попавшие под удар в первые часы янычарские полусотни и сотни. Учитывая, что самые богатые кварталы для грабежа достались черкесским союзникам, именно они вскоре смогли оценить распорядительность и старательность этого чиновника. Утром горцам пришлось запросить у казаков помощи. Пожертвовав потенциально богатой добычей, задумавшие налёт атаманы добились главного: возможности осуществить основную цель нападения на Стамбул.
Запалив галатскую, главную базу османского флота, существовавшую с пятнадцатого века, Васюринский разделил свою эскадру. Два десятка кораблей он оставил охранять захваченные суда, посчитав, что эскадре бывших купцов, из-за их неповоротливости, такая миссия может и не удаться, с дюжиной галер он направился на другую верфь османской империи, Галиполийскую. Пока их товарищи на суше делали главное дело, стоило озаботиться, чтоб у врага не осталось судостроительных мощностей.
Мраморное море проскочили быстро, выйдя к Дарданеллам к полудню. Обычно полное лодок и кораблей, оно в этом походе показалось пустынным. Видимо слухи о штурме Стамбула распространились с огромной скоростью, распугивая рыбаков и мирные суда. Казачья эскадра всё же зашла сюда не для пиратства, а с вполне "государственной" целью: портить жизнь. Целому народу. Поэтому отсутствие объектов для грабежа Васюринского не встревожило. И так в Стамбуле столько награбили, что если удастся уйти с половиной добычи, улов будет невероятно богатый для пиратской эскадры.
Враги наверняка заметили подходящую к Галиполийской крепости эскадру раньше, чем казаки Васюринского увидели укрепления, рядом с которыми и была их цель: Галиполийская верфь. Понимали это и османы. Понимали, и вывели в море эскадру для отражения угрозы. На счастье казаков, все османские военные корабли собирались именем султана новым капудан-пашой возле Стамбула, где и потерпели сокрушительное поражение, не успев вступить в бой. Поэтому вражеская эскадра боевой мощною и чистом кораблей не поражала. Против казаков вышли две такие же галеры, какие были у них самих, и три шебеки. Против двенадцати галер, по цитате из любимого мультика: "Маловато будет". Для осман дело осложнялось, причём очень серьёзно, необходимостью идти в крутом бейдевинде. Казакам было проще: норд-норд-ост наполнял их паруса, здорово облегчая работу гребцам. Сколь ни заслуженно хвалили шебеки за умение ходить галсами против ветра, сейчас на бой две из них вытаскивали на тросе галеры, а третью буксировали несколько шлюпок. Став поперёк пролива, они как бы предложили идти в бой на их бортовой залп. Учитывая, что на шебеках стояла куда более мощная артиллерия, чем на галерах, дело теперь выглядело не таким уж безнадёжным для турок.
Васюринский был опытным пиратом, но... совсем неопытным адмиралом. Это и проявилось сейчас на море. Желая побыстрее сбегать и спалить вторую османскую верфь, он не взял в поход никаких судов, кроме галер. Хотя имел уже немало трофейных посудин, тех же шебек, например. Привычка мыслить категориями набегов на лёгких чайках подвела его. Ему сейчас надо было идти на легкокорпусных, очень уязвимых для ядер кораблях на бортовые залпы орудий противника. Или возвращаться, несолоно хлебавши, но в таком случае его не понял бы никто. Иван заскучал, пытаясь сообразить, как из неприятностей выбраться.
"Ясное дело, придётся атаковать их. Ждать у моря погоды... глупо, возможно, опасно. Если подойдёт ещё несколько судов из Магриба, то нам уже придётся спасаться и удастся ли это сделать... не уверен. Значит, будем атаковать. Я, как атаман, не могу не пойти на врага. Но голова этого чёртового сына Аркадия стоит больше, чем все наши корабли. Значит, на шебеки с их пушками мне идти нельзя. Буду нападать на галеру".
Васюринский прикинул, сколько галер может стать в ряд для атаки, не мешая друг другу вёслами. Кораблей девять должно было поместиться. Но тогда и для промахов у врага будет мало пространства.
"Лучше разделить корабли пополам. Шестёркой пойдём в атаку, а другая шестёрка подойдёт без потерь, когда завяжем бой на палубе. У них палубы полны народа, дёшево победа не дастся..."
- Иван, будем нападать?
- Придётся. Не возвращаться же обратно оттого, что испугались нескольких лоханок.
- Да... если не дадим боя, народ не поймёт, можно сразу стреляться. Заплюют.
- Сам плюнул в такого урода, который от слабейших врагов бегает. Предложения какие-нибудь есть? Может, хитрость какую знаешь?
- Да какие тут хитрости придумаешь? Объявить себя истовыми приверженцами ислама? Так не поверят, лишним залпом за враньё угостят, и правильно сделают. Переть на них дуром в два ряда, вот и вся хитрость. Авось не потопят, пока до их глоток доберёмся. Ну, и всем нашим, пока до них не дойдём, лучше на носу не отсвечивать, за его надстройкой спрятаться. От картечи, да и от малого калибра ядер.
- Ну, они сами до чужих глоток известные охотники. Не вздумай лезть на приступ, прощения мне ни на этом, ни на том свете не будет, если тебя здесь пристрелят или прирежут. Обещаешь?
- Да бывает, что на вражьей палубе безопаснее, чем на своей.
- Не виляй! Обещаешь?
- Обещаю без крайней нужды на чужие корабли не лезть.
Иван зло посмотрел на друга, отказавшегося выполнить его просьбу без своих хитро... сделанных увёрток. Но времени на выяснение отношений не было. Он отдал приказы по головной галере, передал указания на другие корабли своей эскадры. Корабли, перестроившись в два ряда, двинулись вперёд. Первый, сразу набирая самый быстрый ход, второй, идя только на парусах, с каждым гребком вёсел передовых галер, отставая.
Первый залп османских и магрибских кораблей большей частью понапрасну вспенил море. Одно только ядро пробило парус казацкой галеры, шедшей посредине-справа. К удивлению Ивана и Аркадия, хорошо запомнивших, насколько точно стреляли пираты с атакованной у малоазиатского побережья шебеки. Ларчик открывался просто. Магрибские пушкари остались на берегу, в Стамбуле. Узнав о налёте на Стамбул командовавший крепостью Исмаил-бей снял со стен крепости почти всех топчи и янычар и пересадил их на шебеки, присоединив их к приданным его крепости двум галерам. Ему захотелось отличиться в бою с неверными, а вот разума ему Аллах для этого не выделил. Именно он, запаниковав при виде идущих с огромной скоростью под громкий барабанный бой вражеских кораблей, не выдержал и скомандовал своим топчи огонь, хотя попасть с четырёх кабельтовых пушки шебек могли разве что случайно. Тем более, пусть и опытные, но стрелявшие до этого только на суше топчи. Не факт, что они наверняка попали бы с убойного расстояния. Десятилетняя война в Персии, огромные потери в боях с казаками, существенно ухудшившаяся система обучения новобранцев, традиционное выделение для крепостей самых ленивых и трусливых... Обучать топчи и янычар всему, что их предшественники умели и знали раньше, не успевали. Да и материал для войск капыкуллу был теперь далеко не такой отборный как прежде. И стоило ли после этого удивляться, что топчи промазали?
Хороший ветер не только раздувал паруса казацких галер, но и поднял волну около трёх баллов. Стоявшие бортом к волне шебеки неслабо раскачивало, а ведь у них борта широко выдаются над узким корпусом. Часть топчи с трудом сдерживала позывы к рвоте, а кое-кто сдержать не смог. Эта же качка сильно повлияла на снижение точности янычар открывших огонь из своих "янычарок". Ждавшие со страхом (не боятся в бою только клинические идиоты) второго, более убойного залпа из солидных пушек шебек казаки боялись напрасно. При технологии тех лет, выстрелить чаще чем раз в пять минут никто из пушкарей не мог. А галеры пролетели километр, на который не прицельно могут забросить своё ядро пушки, меньше чем за три минуты. Вопрос о победителе в этом сражении уже не стоял.
Нет, топчи, стоявшие за фальконетами и шестифунтовыми орудиями, дали успешный залп картечью по приготовившимся к абордажу казакам. Весьма неплохо отстрелялись по второму выстрелу и янычары. Но на палубы казачьих галер хлынули гребцы. У казаков гребли не рабы, а воины. Значительное численное преимущество казаков стало подавляющим. Даже опытному бойцу трудно сражаться против двух, а то и трёх врагов. Вскоре казаки с пристыковавшихся к своим казачьих кораблей второй линии получили возможность понаблюдать уничтожение противника. Лезть им самим в драку было затруднительно из-за тесноты на палубах вражеских судов. И вот, в момент начавшегося у казаков ликования, средняя галера взорвалась, разлетевшись на куски и обломки. Видимо кто-то, ненавидящий врагов больше, чем любящий жизнь, сунул пальник в крюйт-камеру.
Шебека, к великому счастью казачьей эскадры - не галеон. Пороха в ней существенно меньше. Поэтому вслед за её обломками на дно пошла только одна казачья галера. В результате в этом легко выигранном бою Васюринский потерял, не столько от вражеских картечи и пуль, сколько от обломков и морских волн, более двух сотен воинов. Вопрос на засыпку: какие же потери будут в тяжёлых сражениях? А, не дай бог, при поражениях?
Опустив руку, которой инстинктивно прикрыл голову, когда вокруг стали падать куски взорвавшейся галеры, Аркадий посмотрел на растерянного и расстроенного друга, и хлопнул его по плечу.
- Не переживай! Одна картавая сволочь (попаданец вырос в интеллигентской семье, где отношение к В. И. Ленину было отрицательным в высшей степени) в прошлом моего мира, призвал: "Учиться, учиться и ещё раз учиться!". Он был очень умной сволочью, так что стоит последовать его призыву и нам.
Десять тысяч казаков с двух эскадр проделали в эту ночь колоссальную работу, ликвидировав опасность на море, захватив невиданные за казацкую историю трофеи. Всё же они выполняли важную, но вспомогательную задачу. Тем более, считать трофейные суда до выхода из Босфор на просторы Чёрного моря не имело смысла. Уж очень легко поставить пушки на берегу пролива и хорошенько проредить ряды наглецов посмевших побеспокоить столицу огромной империи. А пушек и людей, умеющих с ними обращаться, в Османской империи хватало.
Больше двенадцати тысяч казаков высадились с двух сторон высокого холма на мысу, разделяющем Мраморное море и Золотой Рог. Они легко, с минимальными потерями, преодолели стены Стамбула, на которых было слишком мало защитников для отражения такой угрозы. Не встречая организованного сопротивления, стычки с небольшими подразделениями янычар, оказавшимися на момент взрыва вне казарм и просто отдельными патриотами османского султаната - не в счёт. Единственный бой у них произошёл при штурме дворца великого визиря, стоявшего неподалёку. Потеряв сотни три человек, казаки захватили его, не оставив в здании ни одного живого человека. Не получили пощады ни женщины, ни дети. Дойдя до дворцовых стен, стали рассредоточиваться вдоль них, стараясь не попадать под огонь охраны. В чём им сильно способствовала ночь, существенно ограничивая даже самых зорких янычар. Пожары, забушевавшие в море и некоторых прибрежных районах города, пока не улучшили видимость возле Сераля. Защитники султанского гарема и его личной казны, тысячи три воинов, приготовились к отражению нападения. Шансы связать врагов схваткой и дождаться помощи извне у них были неплохие.
Однако казаки со штурмом не спешили. Плотно окружив все три дворца, составлявших единый комплекс, они занялись обеспечением безопасности от попыток деблокады. Воспользовавшись стабильно дующим ветром, они подожгли ближайшие кварталы города к югу и западу от холма. Специально заранее укомплектованные подразделения факельщиков врывались в дома стамбульцев и поджигали их, толком даже не ограбив. Вскоре стена огня отделила дворцы от остального города на юге и западе. Впрочем, ветер дул не оттуда, а туда, поэтому от гари и дыма жительницы и защитники Сераля не страдали.
Аркадий долго сомневался, прежде чем решился предложить эту деталь плана атаки на Стамбул. Перед его глазами вставали кадры кинохроники Второй мировой войны: нацистские факельщики жгут украинские и белорусские сёла и деревни. Он знал, что факельщиков очень редко брали в плен, обычно просто пристреливали как бешеных собак. И считал, что поступали красноармейцы правильно. Таким ублюдкам не место в этом мире. Но вот припёрла необходимость, и он сам предложил нечто очень похожее. Жечь дома мирных горожан. Уж очень важна была предстоящая операция для всего русского народа, не только казаков. Пришлось вспомнить также крайне нелюбимых иезуитов: "Цель оправдывает средства" и, мысленно морщась, рассказать о задумке. Атаманов в его предложении смутило не то, что придётся жечь мирных жителей, а то, что их дома не удастся перед этим ограбить. Услышав, сколько предполагается взять добычи на кораблях и во дворце, все дружно поддержали защиту огнём.
Рассвет обитатели Стамбула - вернее, те, кто до него дожил - встретили с опозданием. Над большей частью города стояли тучи дыма от бушующих в нём пожаров. Казаки успели убить к этому времени немало людей, но несравненно больше горожан погибло от огня. К беде стамбульцев, тушить пожары в эту ночь было некому. Официально пожарными в столице Османской империи служили янычары. И они не допускали и мысли, что может быть по-другому. Влияние корпуса капыкуллу тогда уже достигло уровня преторианских легионов императорского Рима, янычарам случалось и неугодных султанов сбрасывать. Поэтому мнение горожан никого не интересовало. Янычары, при задержках жалования, случалось, поджигали дома состоятельных горожан сами, потом героически их тушили, попутно обогащаясь. Но в эту ночь у оставшихся в живых янычар было дело приоритетнее борьбы с огнём. Они, как могли, защищали страну, для чего и были созданы. Другой вопрос, что в связи с воцарившимся бедламом, потерей командования и организации, занимались они этим без особого успеха.
На руку атакующих сыграла ошибка в выборе приоритетов каймакама, возглавившего сопротивление агрессии после гибели великого визиря. Ему не хотелось стать градоначальником без города, но сил на уничтожение казаков у него не было. Поэтому он направил все свои усилия на защиту уважаемых граждан, в кварталы которых ворвались черкесы. Добавили ему головной боли и магрибские пираты. Потерявшие свои корабли, здорово прореженные огнём пожаров, они вместо помощи в защите города сами принялись его грабить. Вероятно, сработал разбойничий инстинкт. Градоначальник не знал, насколько он выиграл от законопослушности горожан (янычары и пираты - не в счёт). Живи в его городе гордые афроамериканцы... и казаки с янычарами при таких пожарах не понадобились бы. Жители же Стамбула паниковали, бежали кто куда, гибли тысячами, но лишь небольшая их часть решилась воспользоваться моментом и под шумок что-нибудь прихватизировать.
Сосредоточение подходящих подкреплений и организуемого в городе ополчения на борьбе с черкесами и магрибским пиратами объяснялось ещё и тем, что именно в районах ими разграбляемых было наиболее шумно. В районе Сераля слышалась лишь редкая перестрелка, и посланцы от валиде-ханум с середины ночи каймакама беспокоить перестали. Откуда ж ему было знать, что их элементарно перехватывают? У него и без султанского гарема голова кружилась от множества забот, одна другой головоломнее.
Между тем, редкая перестрелка была для защитников Сераля совсем не безобидной. Янычары, стоявшие на стене, были прекрасно видны в свете пожарищ и ночью. То там, то тут они после казацких выстрелов летели вниз. Сами же казаки прятались в тени домов, заметить их стало возможно только после рассвета. К тому времени несколько сот янычар отправились со своих позиций прямо к гуриям. Долгожданный рассвет стражам гарема облегчения не принёс. Помощь не шла, а проклятые казаки отошли на пару сотен шагов, куда даже "янычарки" добивали без всякой гарантии точного попадания, и начали расстреливать турок оттуда. Пули Дрексллера для гладкостволок и Минье для винтовок позволяли точно стрелять с куда большего расстояния, чем обычные шарообразные, применявшиеся тогда во всём мире. Янычары мужественно гибли, но позиций на стене не бросали, понимал, что стоит численно превосходящим их казакам ворваться на стену, и они обречены.
Полноценная, с истериками и визгом, паника разгоралась в гареме всё сильнее. Попытки евнухов, самих чрезвычайно испуганных, навести среди женщин хотя бы подобие порядка, к успеху не приводили. Крик и визг не способствовали спокойствию защитников, продолжавших нести серьёзные потери чуть ли не ежеминутно. Стена ограждавшая Сераль, для полноценных боёв не предназначалась. Казаки же заминировали подножие стены в трёх местах. Взрывы образовали бреши, хоть и небольшие. Руководитель обороны, бостанджибаши -- начальник охраны султанских дворцов и садов, бросил на их прикрытие последние резервы. Которые были забросаны гранатами и быстро, почти поголовно уничтожены. Чугунные гранаты с взрывчаткой - для запалов Аркадий не пожалел капсюлей из патронов к ТТ - поставили жирный крест на организованной обороне. Начались резня и добивание уцелевших. Специально предупреждённые, что за милосердие будут уничтожены сами, казаки резали всех. Беспощадно.
Этот вопрос, резать ли всех, или кого-то и в плен брать, вызвал на совете самое бурное обсуждение. Действительно, в гареме было немало своих, с Руси, женщин и девушек, в глаза того султана не видевших. А принц из Османов мог стать для политических игр сильнейшим аргументом. Многие атаманы хотели стать хозяевами таких ценных трофеев. Однако, приложив невероятные усилия, именно Москаль-чародей настоял: уничтожать всех, что бы и семени османов на развод не осталось, чтоб оно не выбралось оттуда даже в чреве женщины, пусть отсюда угнанной. Ему было жаль несчастных девушек куда больше, чем атаманам, но веры в благоразумие и неподкупность старшины у него не было совсем.
"Пусть это будет кровавая дань моей паранойе, но нельзя давать никаких лишних шансов продаться нашим доблестным героям. Во времена руины не продались единицы, вряд ли они хоть капельку лучше сейчас. Пусть Господь, если он есть, накажет меня за это жертвоприношение по полной программе, но от опасности с юга я Русь избавлю навсегда. А там с поляками разберёмся".
После нескольких часов ругани, порой доходящей почти до мордобоя или резни, оружие у атаманов никто перед советом не отнимал и если уж кто-то решился бы его использовать... Пронесло. Утвердили полное уничтожение всего живого в Серале после выноса оттуда личной казны султана.
Хитрое это дело, государственные финансы. И крайне запутанное. Кому, как не жителям бывшего СССР это знать. Англичанин или американец может питать иллюзии о прозрачности бюджета страны для граждан и обоснованности если не всех, то большей части трат. Наивные... В государстве Османов к семнадцатому веку государственный дефицит рос со скоростью, уступающей разве что нынешним США. Денег не находилось зачастую на самое главное: армию. Бунтовали янычары, не получая месяцами своё жалованье, о других, менее привилегированных группах населения и говорить не приходится. Неудержимо падало содержание серебра в монете. Но у султанов на личные нужды денег всегда хватало. Многие, наиболее надёжные источники пополнения казны работали не на государство, а на личные нужды правителя. Ничто не ново под Луной...
Убивая всех без разбора, невзирая на мольбы о помощи, казаки ворвались в святая святых османского государства - гарем султана. Легко, с помощью наивного евнуха, надеявшегося на милосердие, нашли личную казну султана и вынесли её, за неимением мешков в шелках и парче из гарема. Женские украшения с трупов дополняли богатую добычу. А платья, завязанные узлом в районе груди, становились мешками. Увидев, что пираты никого не щадят, женщины и евнухи стали прятаться по укромным местам, для тщательного обыска такого огромного комплекса не хватило бы и недели. Именно так, никем не узнанный, сгинул брат Мурада, Ибрагим, вошедший в османскую историографию как Дели - храбрый. Правда в чём состояла его храбрость внятно объяснить никто из историков не смог. Большую часть сознательной жизни Ибрагим продрожал в гаремном заключении, гася страх перед возможностью быть удавленным по приказу брата постельными развлечениями. Взять в руки саблю и попытаться пробиться из гаремной ловушки он не решился, сгинул в месте своего заключения то ли от огня, то ли от дыма. Зато гордая Кёслем-султан, правившая страной много лет, страх преодолела и к захватчикам вышла, пытаясь преградить им путь дальше, в глубь гарема. Но встретившийся ей казак крики вздорной старухи слушать не стал. Ткнул её саблей, сорвал многочисленные, явно дорогие украшения и побежал дальше. Так закончилась жизнь женщины повелевавшей исламской страной во время правления сразу нескольких султанов.
Вынеся казну, казаки начали поджигать всё подряд. При огромном количестве ковров, занавесей и покрывал, деревянных перекрытиях в зданиях, на холме вскоре запылал костёр много больший, чем на каком-то линкоре. Отшедшие от горящих зданий, казаки не ушли совсем. Всех выбегавших, пытаясь спастись, немедленно пристреливали. Казаки знали, почему никому нельзя давать пощады и производили зачистку по-немецки тщательно. Очень поспособствовал уничтожению всего живого в гареме арсенал, устроенный турками в бывшей церкви св. Ирины, попавшей в дворцовый комплекс.
На помощь погибающим Османам никто не пришёл. Смог ли кто-нибудь спастись? Через некоторое время в Египте объявились два евнуха, сумевшие каким-то чудом пробраться мимо стороживших пожар поджигателей. Они вынесли с собой достаточно дорогих украшений, чтобы безбедно дожить свой век. Но много раз объявлявшиеся сестрами, дочерьми или племянниками последнего султана из Османов, Мурада IV, во всех случаях были разоблачены как самозванцы, и судьба их была печальна. На вышедшего с большим мешком казака в домотканой свитке, с измазанным сажей лицом, никто не обратил внимания. А напрасно. Свитку ведь может одеть не только казак, догадайся до такого фокуса Ибрагим... всё могло обернуться иначе. Но так и не провозглашённый султаном трусишка дрожал где-то за покрывалом. Убить казака, переодеться в его одежду и вынести дорогого для него человека, пленницу гарема, догадался только Расул. И видимо его бескорыстное стремление спасти человека тронуло кого-то на небесах. Его авантюра удалась, он беспрепятственно покинул дворец, а потом с драгоценной ношей сумел раствориться на улочках Стамбула, отделившись от цепочки переносчиков сокровищ. Впрочем, никого из Османов пленница не видела и в своей принадлежности к гарему никому не призналась. На казацкие планы по ликвидации Османов этот прокол никак не повлиял.
Династия Османов прекратила своё существование, а с ней исчезло и государство, которое она олицетворяла. Осталось много важных пашей с толикой османской крови полученной по женской линии. Но одного, с безусловными правами наследования не было. Их, претендентов, было именно много и каждый жаждал занять освободившийся престол. На огромной территории воцарился хаос смуты. Но это уже другая история.