Спесивцев Анатолий Фёдорович : другие произведения.

Не нужен нам берег турецкий. Глава 6

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Комменты пожалуйста в общий файл.

5 глава.

Ещё один час "Х".

Май 1638 года от р. Х.

  
   Уход с русинских земель большей части казаков и немалого количества непокорных холопов спокойной обстановку на них не сделал. На Правобережье не по дням, а по часам росли тяготы местного населения, преследования их за веру отцов, делая жизнь холопов, мещан и православного клира совершенно нестерпимой. На Левобережье ещё недавно свободным людям, жившим, рискуя жизнью и свободой, на своей земле, вдруг объявили, что они теперь - хлопы. Милостивый король направо и налево раздавал земли на Левом берегу Днепра, просившим об этом магнатам. Вишневецким, Конецпольским, Потоцким... Благодатные, сверхурожайные чернозёмы привлекали жлобов, как мёд мух. Это сладкое слово - "халява", кружило голову.
   А люди здесь, на коренных русских землях, жили гордые и хорошо вооружённые. Практически каждый крестьянин имел ружьё и саблю. По-другому здесь было не выжить, татарские набеги за живым товаром случались каждый год, надо было уметь оборониться или спрятаться. Слабаков в этом месте не могло быть в принципе. Сюда приходили селиться и работать только те, кто согласен был рисковать жизнью ради права жить так, как он хочет, а не существовать под плёткой приказчика. Естественно, никто в рабское положение добровольно идти не собирался. Кто мог, тот бежал, на земли запорожских вольностей, куда даже паны пока соваться побаивались, или в Россию, точнее в те куски Дикого поля, которые недавно были отвоёваны ею. Решая, таким образом, больную для царя проблему: кем заселять строящиеся там городки.
   Однако большинство пыталось сопротивляться. Но даже вооружённый крестьянин - далеко не сразу может стать воином, да и ополчение нескольких сёл - невеликая сила. Магнаты присылали большие карательные отряды и беспощадно подавляли все попытки сопротивления. Каратели, в основном набранные здесь же, не отказывали себе в удовольствиях. Насиловали, грабили, унижали побеждённых. Ставшая постоем солдатня превращала беспредел в норму жизни для окружающих. Не удивительно, что восстания вспыхивали вновь и вновь.
   Заметно обострил положение в стране январский сеймик в Варшаве. Он, одновременно, издал ордонанс о снижении числа реестровых казаков до шести тысяч и уменьшил финансирование кварцяного войска, без того катастрофически недостаточное. Королю урезали возможности на отчисления из его собственных доходов на армию. Шляхта больше боялась усиления королевской власти, чем каких-нибудь внешних или внутренних врагов. Главным своим делом они считали сохранение собственных привилегий, как чёрт от ладана шарахаясь от даже тени опасности их ущемления. "Не позволям!" - звучало в таком случае немедленно и со всех сторон под шелест выхватываемых из ножен сабель.
   Попытка Владислава, человека неглупого и энергичного, привнести мир в отношения униатов и православных, собрать их вместе, немедленно вызвала недовольный окрик из Ватикана. Папа требовал дальнейшего утеснения православных для перевода их всех в униатство. Одновременно католики начали широкое наступление и на униатов, склоняя последних на полный переход в католичество. То, что при этом в стране растёт взаимная ненависть и готовность убивать друг друга, Рим не волновало.
   Совершенно нестерпимой жизнь крестьян на Правобережье делали евреи-арендаторы. Паны жаждали роскоши и излишеств, хотели получать от жизни только удовольствия. Однако на это нужны деньги. Сидеть же в своём имении и выжимать из хлопов лишний грош им не улыбалось. Вот чего, а тяги к труду у шляхты невозможно было рассмотреть даже в самый мощный телескоп или микроскоп. Благородные паразиты предпочли продавать, за очень приличные деньги, право на взимание податей еврейским ростовщикам. А уж те работы не боялись и от недостатка фантазии не страдали. На бедных крестьян обрушивалось такое количество новых податей, что выплатить их было мудрено даже самым трудолюбивым. Особое озлобление на евреев вызывала дань за любое посещение церкви. Вне зависимости от того, нужно тебе крестить ребёнка или отпеть покойника - плати деньги, которых у ободранных как липка крестьян зачастую не было совсем. Люди при этом напрочь выпускали из вида, что простые евреи, ремесленники или мелкие торговцы, страдают от обдирал арендаторов почти также. Синагоги также как и церкви арендовались и закрывались для не имеющих денег для оплаты, для арендаторов не было своих. Евреи-ремесленники нередко не имели денег на самое необходимое. Но для крестьян все евреи были одной шайкой-лейкой.
   Естественно, ходить без охраны арендаторы не могли, не далеко ушли бы. Они передвигались только в сопровождении большой охраны, в основном - тех же нанятых ими казаков. Нельзя не отметить, что позиция верхушки общины, в которую входили раввины, была проарендаторской и враждебной к местному населению. Уже к тому времени евреи были окружены морем ненависти.
   На Правобережье то вспыхивали, то затухали, "погашенные" карателями, несколько очагов восстания. Самый крупный возглавили некие Нестор Бардаченко и Солома. Для их разгрома пришлось привлечь коронные части, настолько оказалось много восставших. Возглавил разгром сам новый коронный гетман, Николай Потоцкий. Все окрестности были "украшены" посажеными на кол или повешенными крестьянами. "Кара над несколькими, а страх - для всех" - заявил магнат-каратель. Ещё более неприятно было положение поляков на Левобережье, там восставших возглавил отказавшийся уходить в Азов, полковник Скидан. Имения панов на Полтавщине и Черниговщине горели ярким пламенем. Именно туда, в свои новые имения, направлялся Ярёма, как называли здесь проклятого матерью за переход в католичество Иеремию, да вынужден был притормозить. Обнаружилась большая опасность, чем восставшие хлопы.
   Одним из самых "удачливых" попрошаек чужого был бывший великий гетман коронный, Станислав Конецпольский. Если судить по портретам, то знаменитый воитель к тому времени напоминал предрождественского борова или борца сумо. Король не пожалел для сторонника усиления королевской власти всего, чего он просил. Принцип: "Мне чужого не жалко", здесь действовал вовсю. Да и как жалеть имущества и земель какого-то быдла для талантливого полководца, бившего турок, татар, молдаван, московитов и, даже, самого шведского короля Густава-Адольфа? Именно этот человек, по должности и характеру, стал центром концентрации врагов русинов и православия. Первых он ненавидел и презирал, не считая их полноценными людьми, а их веру, как преданный сын католической церкви, жаждал уничтожить.
   Ещё больше выпросили чужого князья Вишневецкие. Этой весной лидер клана, Иеремия, собрал немалую частную армию, более четырёх тысяч человек. Хорошо вооружённую, обученную, с опытными командирами. Она, было, начала готовиться к переправе через Днепр, когда вошедший в легенды Польши как великий воин, а Украины - как подлый предатель, Ярёма остановил движение своего войска. До магнатов дошли вести, что через Днепр на правобережье переправилось большое казацко-татарское войско. Коронный гетман немедленно послал гонцов к воеводам Украины*, призывая их объявить посполитое рушение и присоединиться с войсками к нему. Сведения пришедшие с юга его сильно встревожили.
   Появление в степи большой армии не могло пройти мимо внимания польского командования. Не случайно коронное кварцяное войско** размещалось именно здесь. Толстяк Николай Потоцкий не один год прослужил при действительно талантливом военачальнике, Конецпольском, опасность почуял быстро и реагировал на неё правильно. Сначала к нему доставили двух ногаев сумевших вырваться из калмыкско-черкеско-казацкого бредня. Впрочем, черкесов эти беглецы не видели и о них не знали, однако и рассказа о появлении в пограничье большого войска пришедшего с востока не мог не насторожить, не встревожить такого опытного командира. Вскоре сведения ногаев дополнили продавшиеся запорожцы. Они подтвердили появление в степи калмыков и донесли о шедших с донцами черкесах. Пан Николай решил, что это черкасы, как часто тогда называли запорожцев, однако успокаиваться по тому поводу не стал, забил тревогу.
   Варшава отреагировала на его сигналы об опасности спокойно. Король ничем помочь не мог, польская шляхта из своего золотого сна пробуждаться в неприятную реальность не желала. Люди веселились и желали продолжения банкета. Выбить их из этого состояния можно было только грубой силой.
   - Увеличить коронную армию для отпора врагам? А не хотите ли вы, помочь королю в ограничении наших вольностей? Не позволям!
   Куда оперативнее отреагировала шляхта местная. При всей своей дурости, она на нарастание опасностей для собственной опоры организма при сидении, ощущала. Уметь твёрдо держать саблю в руке, здесь было, по-прежнему, жизненной необходимостью. На призыв авторитетного воеводы откликнулись многие. Подавляющее большинство шляхты имело местные корни, многие продолжали исповедовать веру предков - православие. Что не помешало им встать в общий строй против казацко-татарской опасности.
   Потоцкий срочно стал собирать армию для отпора предполагавшемуся вторжению. Все воеводы Правобережья объявили посполитое рушение, которое здесь, на окраине, не превратилось в пустой звук, как в метрополии. По просохшим после весенней распутицы дорогам запылили отряды ярко одетых всадников в доспехах. Большей частью - небольшие, почти все с обозами и прислугой, по числу превышающими количество бойцов, которых они сопровождали. Многие восседали на породистых конях и могли похвалиться дорогим оружием. Магнаты, такие как Ярёма Вишневецкий или Станислав Конецпольский, приходили с небольшими частными армиями. Это к середине мая дало возможность собрать немалое число воинов в дополнение к постоянной армии.
   Ведь кварцяного войска у коронного гетмана было сейчас всего двенадцать тысяч пехоты (несколько тысяч было переброшено в Смоленск и другие, пограничные с Россией крепости из-за сосредоточения там русских войск), две с половиной тысячи гусар, красы и гордости Речи Посполитой, и три тысячи "казаков", то есть облегчённой шляхетской конницы. Подошли, не слишком спеша при этом, к польской армии и три тысячи настоящих казаков, реестровцев. Из шести, что были признаны по ордонансу на сейме в январе. Хотя пехота называлась венгерской и немецкой, а конница рейтарами, драгунами, гусарами, львиную его долю составляли местные уроженцы. Собственно поляков здесь было совсем мало, в основном они были в гусарии.
   Тысяч двадцать пять шляхетского войска, присоединились к кварцяному, встав под знамёна коронного гетмана. Конечно, боеспособной там была половина, а с шляхтой пришёл огромный обоз, резко ограничивший скорость передвижения польской армии, но коронный гетман успокоился.
   "Дикари калмыки, много раз мной битое казацкое быдло, даже в большом числе... разве это серьёзные враги? Эх, дал бы господь возможность ополчиться против осман... так эти варшавские павлины, пся крев, упёрлись, дальше своего короткого носа видеть не желают!"
   По европейским меркам - большая армия и, безусловно, сильная. Разве что, артиллерии у поляков было маловато, да обоз слишком велик. Гетман, уже участвовавший в подавлении не одно казацкого восстания, рассчитывал справиться и с казацко-татарским войском. "Бил их по отдельности, побью и разом!" - завил он своему окружению. Наличие среди врагов ещё и каких-то дикарей-калмыков его не смущало не в малейшей степени. Польское войско медленно двигалось на юг, постепенно увеличиваясь в размерах, за счёт присоединявшихся к нему отрядов шляхты.
  
   * - Для поляков это воистину была Окраина их земель, название очень точное.
   ** - Кварцяне войско - армия мирного времени, нанимавшаяся на деньги выделяемые сеймом. В связи с недоверием шляхты, опасавшейся за свои вольности, королю не разрешали иметь большую армию. Её, в связи с уменьшением казацкой опасности, даже урезали.
  

Тягомотина и нервотрёп.

Азов, травень 7147 года от с.м. (май-начало июня 1638 года от р. Х.)

  
   От Одарки Аркадий откупился, но... неприятные воспоминания об этом инциденте ещё долго портили ему настроение. Благо, особо комплексовать работа не позволяла. В этот раз её было особенно много и проблем, связанных с ней, вылезло с избытком. Что самочувствия никак не улучшало.
   Во-первых, ракет предстояло делать существенно больше, а переход от мелкосерийного производства к серийному немедленно выявил неготовность многих задействованных в процессе к такому скачку. Неприятности посыпались одна за другой. Сделать на коленке несколько штук и начать серийный выпуск - правы одесситы - оказалось ДВУМЯ БОЛЬШИМИ РАЗНИЦАМИ.
   Во-вторых, совершенно не было базы для поточного производства. Каждый день ему приходилось сталкиваться с: "Негде", "Нечем", "Некому".
   Кузнецы, поставлявшие медные листы, изготовили их в этот раз откровенно некачественно, толщина на разных участках отличалась очень существенно. Пришлось попаданцу идти к ним и лаяться, требуя переделок. Из-за чего процесс изготовления ракет, без того отстававший от графика, затянулся ещё больше. А кузнецов было просто мало, чтобы выдать нужную продукцию пристойного качества в необходимые сроки. Вот и сделали кое-как. Переделки, естественно, работы не ускорили.
   Самим изготовить порох необходимого качества для забивки в ускорители в достаточном количестве не удалось, а закупленный оказался недопустимо разнородным. Пришлось его тщательно просеивать на ситах, тот ещё геморрой. Однако разновеликий для ракет не подходил совершенно, пришлось привлекать к работам дополнительную рабсилу. Аркадий сделал это с крайней неохотой, то, что порох там должен быть идеально однородным, было технологическим секретом, но другого выхода он не нашёл.
   Учитывая, что взрывчатка у Аркадия получалась ненадёжной и часто просто сгорала, вместо того, чтобы взорваться, боеголовки ею решено было не заряжать, что вызвало недовольство заказчиков. Несколько разборок по этому поводу ему настроения не улучшили. Но он настоял, чтобы все боеголовки заряжались только адской смесью. Псевдонапалм показал себя более надёжным и эффективным в хранении и применении.
   Для полного счастья почти четверть уже сделанных ракет пришлось переделывать, так как Срачкороб заметил небрежность в работе нескольких человек. Пренебрегших положенной аккуратностью беспощадно и жестоко высекли, невзирая на шляхетское происхождение половины из них. Да они и не спорили и не возмущались. Понимали: за такое могли и повесить. Никакого сочувствия страдания поротых у товарищей не вызвали, ведь всем лишнюю неделю пришлось переделывать уже сделанную работу. Обид, вроде бы, наказанные не затаили, пороли их не публично, а сугубо индивидуально, без свидетелей.
   Спал Аркадий все эти дни плохо, хотя уставал чрезвычайно, по идее должен был бы отключаться, упав на постель. Практически непрерывно саднили порезанные и сбитые пальцы. Меньше трёх-четырёх перевязанных, регулярно промываемых самогоном, у него в эти дни не было. Тяжёлая и совсем не творческая работа по клепанию одного и того же выматывала все силы и нервы, а на наладку более совершенного производства, добавление в него каких-либо усовершенствований, не было времени. Лёгкие, кажется, у него благодаря повязке не пострадали, но неожиданно начали слезиться глаза. Да и зрение заметно ухудшилось, видимо, перегрузил его выискивая недочёты в продукции, да и совсем не безвредные испарения при работах с нефтью сказались. Оставалось надеяться, что это временное ухудшение. Прилегающие к лицу прозрачные очки были пока мечтой. Молоко он пил при всех, три раза в день, давая пример джурам, к этому напитку в большинстве равнодушным. Они предпочли бы поправлять организм винцом, или хотя бы пивом. Приходилось приучать к нужному делу личным примером. Раз знаменитый колдун пьёт, не зазорно и его ученикам попробовать. Введение повязок и обязательного питья молока дало положительный эффект достаточно быстро - кашлять пацаны стали куда реже.
   Как-то вечером прискакал джура от Осипа: в город прибыл гонец из казацкого посольства к шаху. Аркадий поспешил закончить есть и, дожёвывая на ходу, поехал в резиденцию азовского атамана, где и присоединился к ужину. Говорил за столом в основном гонец, Калуженин и Москаль-чародей слушали и задавали вопросы. Что он вёз от посла, не знал и сам, вскрыть пакет мог только верховный атаман Татаринов, однако на вопросы отвечал охотно.
   - ...и я слыхал, шо турки сами к шаху послов прислали. Те, що у Армен сидят, с большим войском. Избрали они себе нового султана, вроде пашу из Алеппы, он у них зараз (теперь) главный.
   - Почему Ахмеда Халебского избрали, знаешь? - первым вопрос успел задать Калуженин, хотя и попаданца это интересовало.
   - Так, значится, говорять, що у него по матери султанская кров есть, и жинка - сестра покойного султана. По родству, значится.
   - И как, договорились они, турки с персами?
   - Говорять, так да, домовылсь (договорились). Турки, значится, отдали большой шмат Арменской земли, а персы обещали на них не нападать.
   - Выходит, у персов и турок теперь мир, больше они воевать не собираются? - вступил в разговор Москаль-чародей.
   Гонец дожевал откушенный кусок мяса, вытер рукавом рот, почесал в затылке.
   - Та ни, думаю, як только турецька армия отойдёт, персы полизуть отбивать остальную Армению, и ещё щось у придачу. Говорили, що шах армию не распускае, а набирае. Якбы воювать не збирался, то нащо?
   На следующее утро гонец ускакал к войску, а Аркадий вернулся к рутине серийного строительства ракет. Стало ясно, что весь процесс нужно перестраивать, разбивать на более простые операции, вводить прокат, для начала - меди. Много чего надо было делать, да вот проблема - у попаданца на Украине встал во весь рост, куда ж без этого, еврейский вопрос, требовавший его присутствия. И перекладывать на кого-либо решение этой проблемы было никак нельзя. Как и бросать доделку ракет или передоверять это дело другому. А, в отличие от некоторых героев фэнтези, раздваиваться Аркадий не умел, хотя имел славу крутого колдуна.
   Надоевшая, ставшая нудной работа вогнала попаданца в депрессию. Хотя было у него подозрение, что не только проблемы перевода производства в серийное виноваты в его плохом настроении. Пытался развеяться, но даже купание в Дону помогало слабо. Заняться же интенсивными тренировками в боевых искусствах и фехтовании не было времени. Большую его часть съедала работа.
   Атаман Петров, собрав дополнительный отряд и припасы, вместе с тремя сотнями запоздавших черкесов отбыл на соединение с основным войском. Попаданец поначалу планировал ехать с ним, однако пришлось задержаться на лишних семнадцать дней. Доделывать и переделывать ракеты. К решающему сражению в приграничье он уже безнадёжно опаздывал, но доверить работы никому не мог. Разве что Срачкоробу, но у того самого депрессия была не меньше, а как бы не побольше, чем у Аркадия, взваливать на него ещё и руководство было бы жестоко.
   Вернулась специальная станица из Москвы, извещавшая царя о начатой казаками войне с Речью Посполитой. Возглавлял её брат Калужанина, Потап Петров. Не застав азовского атамана дома, он перебыл в городе ночь и поскакал к войску. Однако другу брата всё рассказал без утайки.
   - Принимал нас, на сей раз, сам князь Черкасский, времени много уделил нам, казакам. И на прожитие как никогда обильно дали. Уважительно беседы вели, даже сам наиглавнейший боярин, я такого и не припомню. Он всё расспрашивал о казачьих договорённостях с крымскими татарами. Ну... усомнился, что они будут надёжными союзниками в войне с поляками. Я заверил, что мы и сами агарянам неверным не доверяем, пригляд за ними имеем.
   Атаманы и сами понимали невыгодность союза с казаками для многих мурз. Поэтому татар в бою использовать не планировали и даже к полю боя их подпускать не собирались. Во избежание соблазна предательства. Оставалось надеяться, что крайне заинтересованный в союзе хан сможет удержать своих подданных в рамках договорённостей.
   Москва атаку на поляков одобрила, хотя князь и усомнился, что казакам удастся одолеть такого сильного врага. В этом году Россия участвовать в боевых действиях пока не планировала. Уж очень страна была истощена неудачной Смоленской войной. Правительство предпочитало сначала посмотреть, чем закончится битва казацкой и польской армий. Но, на всякий случай, полки западного строя, дворянскую конницу, несколько позже и стрельцов, князь Борис обещал выдвинуть к границе Великого княжества Литовского. Блокируя таким образом возможность помощи полякам от литовцев.
   Спросил князь и о предсказании погоды: - Точно ли будет в сем году засуха?
   Станица, прибывшая в Москву прошлой поздней осенью, предупредила о грядущих лютых морозах и засухе летом. Морозы случились, действительно, очень сильные, теперь был основательный повод тревожиться за урожай.
   - Всё в руке Господней! - отвечал Потап князю. - Однако, да, есть такая опасность. И к сильным морозам в следующую зиму лучше бы приготовиться заранее.
   Глава посольского (и стрелецкого, и...) приказа информацию к сведению принял, станице лишний раз милость выказал.
   Но, как ни надо было спешить Аркадию, оставить ракеты недоделанными или смириться с их сомнительным качеством он не мог. Поэтому продолжал стоять над многогрешными душами кузнецов, пороховщиков, сборщиков, понукая их к исполнению работ только на отлично. Здорово ему в этом помог друг, Срачкороб, чьё знаменитое чувство юмора начало опять просыпаться на страх всем лодырям и неумехам. Стать объектом его шуток? Да лучше к медведю в берлогу с голыми руками залезть!
  

Противостояние.

Лагерь возле побережья Ак-дениз (Мраморного моря),

22 муххарама, 1048 года хиджры (5 июня 1638 года).

  
   - ...нашёл его с трудом. Очень сильно Истамбул пострадал, половина города сгорела, не меньше. От наших казарм один пепел остался, теперь выжившие воины Аллаха в Еникале расположились, крепость уцелела.
   - И как он тебя встретил? - поинтересовался новый великий визирь Зуграджи-паша, не так давно возглавлявший оджак.
   Стоявший перед всей верхушкой армии оджака и новоизбранным султаном Исламом янычар чуть замешкался с ответом. Молодой, с ещё скудной на подбородке бородой, не успевший обзавестись дорогим трофейным оружием и роскошной одеждой, в которой пристало появляться перед глазами светоча вселенной падишаха. Стоял он, разумеется, вполне свободно, тянуться, как гяуры в своих новомодных войсках, янычары не могли в принципе. Больше всего ему хотелось сейчас побыстрее отсюда выйти. Вздохнув, янычар ответил:
   - Настороженно. Удивился, когда увидел. Прав был чорбаджи,* когда предупреждал об осторожности. Уж не знаю как, но всех янычар, что выжили при пожаре Истамбула или пришли из Буды, убедили, что новым султаном должен быть сумасшедший Мустафа, да продлятся годы его. Хотя все знают - управлять страной он не может. О Вас, великий и непобедимый, - янычар упал ничком на ковры в султанском шатре и закончил фразу, уткнувшись в его ворс, - и слушать не хотят. Готов понести наказание за такие дерзкие слова.
   - Не за что тебя наказывать, воин. Ты выполнял волю пославших тебя командиров и слова передаёшь чужие, о которых нам надо знать! - милостиво ответил ему Гирей. Правда, даже в неверном свете масляных светильников было видно, что ответ его не порадовал. - Можешь встать на ноги и продолжить рассказ. Мы не гневаемся на тебя.
   Янычар быстро выполнил приказ султана и продолжил рассказ.
   - О, повелитель мира, я честно рассказал своему бывшему другу, что весь оджак, всё вышедшее в поход с прежним султанов войско, единодушно поддержало выполнение его воли, избрание Вас, ..., халифом и султаном. Но он, порождение рака и собаки, осмелился лить на Вас слова хулы, повторить которые мои уста не способны!
   Янычар опять бухнулся лицом в ковёр. Храбрец, как и большинство янычар, он сейчас трусил, как никогда в своей короткой жизни. Знал - случалось султаны отправляли на казнь и за меньшие дерзости.
   - Прекрати падать на ковёр! - прорезалась в голосе Гирея нотка недовольства. Не успевший обжиться в новом, сверхвысоком ранге, он прекрасно понимал чувства разведчика, вынужденного докладывать ТАКОЕ самому султану. - Мы уже высказались, что на тебя не гневаемся. Продолжай.
   - Объявленный в Румелии султаном Мустафа, как все там говорят, ничем не правит. Сидит в своём дворце у окна на Белое море и бросает в воду золотые монеты, думая, что кормит рыб чем-то особо вкусным. Правят, так мне сказали, Еэн-паша, бывший бейлербей Румелии, объявивший себя великим визирем, и каймакам Стамбула Мусса-паша. Он как был каймакамом, так и остался, только ещё и должность сердара (главнокомандующего) себе присвоил. Большая часть янычар, будто заколдованные, им верны. И... - янычар помялся, собираясь с духом, - они готовы воевать с нами.
   - Ты не опасался, что он тебя попытается схватить и выдать своим командирам, порождениям нечистого животного в человеческом облике? - вступил в разговор новый великий визирь, даже не испросив на это разрешение у султана. Несколько зорких глаз в шатре заметили при этом тень неудовольствия на полном султанском лице.
   - О, нет! - без раздумий и сомнений ответил воин. - Мы ведь в аджеми оглан** из одного села попали, всю учёбу рядом спали и ели из одного котла, в поход на бунтовавших арабов вместе ходили. Не мог он так поступить!
   Султан и визири улыбнулись наивной горячности молодого человека. О способности человека, вроде б самого храброго и верного, к предательству да коварнейшему и подлейшему, они знали не понаслышке.
   - Так возвращаться к границе, которую он призван охранять, Еэн-паша не собирается? Никто о таком не говорил?
   - Нет, повелитель, ...! Наоборот, войска к проливу подтягиваются, появилось много татарской конницы, буджакская орда пришла, ходят там слухи, что они в Добруджу перекочевали, там теперь живут. А узурпаторам трона за разрешение поселиться на тех землях они обязались служить. В городе много гяуров из окрестностей появилось, с жалобами на бесчинства ногаев, но Еэн-паша и Мусса-паша ничего для наказания грабителей, убийц и похитителей людей не делают. А тут ещё по Румелии пошли отряды ростовщиков, собирающие особый военный налог, отбирают у людей последнее. Если нечего отбирать, хватают и увозят детей. Стон и плач по всей Румелии стоит. Они ведь заплатили недавно покойному султану, урожай ещё не вызрел, очень плохо местный райя приходится.
   - Хорошо. Мы довольны тобой. Можешь идти. Распорядитесь там кто-нибудь, чтобы помощники бейтюльмаджи3* нашему верному слуге выплатили достойную его службы награду.
   Янычар в низком поклоне, пятясь, покинул шатёр, там осталось только новое руководство султаната. Одно из трёх самопровозглашённых. Халифат, конечно, был велик и богат, но три султана и халифа и для него было многовато. Определённо, двое были лишними. Здесь считали, что лишние - Мустафа и Ахмед. Но как и в какой очерёдности избавляться от ненужных - здесь были варианты. Два войска стояли в виду друг друга. Казалось бы - атакуй, если не боишься, и один из соперников из схватки за власть уйдёт. Однако существовало толстое, жирное НО.
   Видеть-то друг друга вражеские, чего уж там, армии видели. Кое-где даже имели возможность перестреливаться из пушек, чем, впрочем, воспользоваться не спешили. А сойтись в рукопашной им было крайне затруднительно. Узкий, но бурный пролив надёжно их разделял. И средств переправиться через него быстро ни у кого не было. Шайтановы выродки, в зачатии некоторых проклятый как бы сам не поучаствовал, спалили или украли всё, что плавает. А переправляться маленькими отрядами - обречь себя на поражение. Гяурская пословица: "Близок локоть, да не укусишь" - очень точно отражала ситуацию.
   О чём думали Еэн и Мусса, здесь не знали, учитывая относительную слабость их армии, по сравнению с армией оджака, вероятно, радовались возможности собрать силы. Исламу и его помощникам приходилось сомневаться. Стоять ли здесь, надеясь, что рано или поздно верфям Трапезунда и Синопа удастся произвести достаточное количество переправочных средств. Или оставить для проформы малый заслон и двинуться на стремительно увеличивавшуюся восточную армию, провозгласившую султанами Ахмеда Халебского и его сына от сестры султана Мурада, Моххамеда.
   - Что докладывают из Трапезунда и Синопа?
   - Ничего нового и обнадёживающего, о великий султан. Даже если будут работать с величайшим усердием, к осени сделать достаточное для переправы количество судов не успеют. И там тоже не хватает денег.
   - Разве есть какое-то место, где их хватает? Так, может, и не будем сейчас с этим спешить? В Армении Ахмед армию собирает, ты сам говорил, она больше и румелийской, и нашей.
   - Больше - не значит сильнее, падишах.
   - Если соберёт очень большую, то нас и ярость воинов оджака может не спасти. Задавят толпой, затопчут. Думаю, и они сейчас деньги собирают?
   - Точно не скажу... но куда ж без денег?
   - Да... серебро всем нужно. Бейтюльмаджи, а насколько у нас плохо с деньгами?
   - Совсем плохо, о светоч нашей жизни. В поход мы выступили с немалой казной, султан Мурад собрал с райя особый военный налог. Но время идёт, войско ест и пьёт, скотину тоже без кормов не оставишь, от той казны меньше трети осталось. Султан рассчитывал на прибытие денег из Сирии и Египта, но, боюсь, арабы нам, пока всех лже-султанов не поубиваем, ничего не заплатят.
   - И Мустафу? Слышал, что его и наши янычары весьма уважают.
   - Оджак при нём очень хорошо жил - службой не перетруждали, за грабежи в Стамбуле не спрашивали... только для халифата это могло плохо кончиться! - за казначея ответил великий визирь.
   - Так?.. - проявил настойчивость султан.
   - Он умрёт от горя из-за сгинувших в междоусобице воинов Аллаха. Не сразу после того, как попадёт в наши руки, а через два-три месяца. Есть медленные яды, а покушать последний Осман очень любит.
   - Хорошо. Я неодобрительно отношусь к убийствам царственных особ, особенно после того, как сам стал халифом.
   Присутствующие вежливо заулыбались шутке султана. В его шатре, ранее принадлежавшем Мураду IV, могло бы разместиться и заметно больше людей, но сейчас здесь оставались только те, кто реально определял линию поведения армии. Нетрудно было заметить, что при соблюдении внешней почтительности слово султана здесь не является решающим, и халиф об этом прекрасно знает. Да и великий визирь вынужден прислушиваться к словам своих соратников очень внимательно. Довольно скудное освещение светильников хорошо подходило к атмосфере заговора, в шатре доминировавшей. Ясно было, что после победы часть из присутствующих сцепится в смертельной схватке за власть уже между собой, однако сначала эту самую власть необходимо было добыть. Разбить конкурентов.
   - Значит, решено, идём на восток? - прервал небольшую паузу султан.
   - Да! - твёрдо ответил на вопрос повелителя великий визирь Зуграджи-паша.
   - Да! - поддержал его новый сердар, Силахдар-паша.
   - Да! Согласен! Немедля! - вслед за лидерами высказались и остальные члены дивана.
   - Бейтюльмаджи, хватит ли нам денег на поход, хотя бы... до Эрзерума?
   - Боюсь, нет, падишах. На оставшиеся средства нам и до Анкары не дойти. А перед боем стоило бы поощрить воинов. Малыми деньгами здесь не обойтись.
   - Есть у кого мысль, как нам пополнить казну?
   В шатре возникла недолгая, но очень неприятная пауза. Здесь собрались воины, "люди пера", как называли в халифате гражданских чиновников, ещё не успели завоевать значительного влияния при новом султане.
   - Ко мне подходили вчера... - бейтюльмаджи тщательно подбирал слова, - несколько евреев-ростовщиков...
   - Из Истамбула? - встрепенулся Зуграджи-паша.
   - А?.. Не знаю, может, и из столицы, я не спрашивал.
   - Напрасно. Они могли бы много чего рассказать о состоянии дел у наших врагов.
   - Особенно если поднести огонька к пяткам! - отозвался кто-то из второго ряда.
   - Нам эти сведения важнее, чем деньги, которые мы собираемся просить у них? - ядовито поинтересовался Гирей. Взгляд на отозвавшегося он бросил совсем не дружественный. После чего обратился к бейтюльмаджи. - Я так понимаю, эти ростовщики пришли к тебе с предложением?
   - Да, падишах. Они сказали, что готовы выкупить за полцены особый налог на вилайеты Западной и Центральной Анатолии.
   - То есть земель, нами на данный момент контролируемых. А Восточной и Румелии?
   - Нет. Я спрашивал.
   - Чем же он обосновывают такой отказ? Неужели сказали, что не верят в нашу победу?
   - О нет, что вы, халиф! Разве кто посмеет так сказать, даже если в его дурную башку такая глупая мысль залетит? Они сказали, что почти разорены набегом казаков на город. Многие дома и семьи потеряли, почти совсем разорились.
   - После чего выкупили у Еэна военный налог на Румелию, а нам предлагают деньги за две трети Анатолии. Сколько же денег у них до разорения было? Хотел бы я быть таким бедным, как они сейчас.
   - Вы, султан, будете самым богатым человеком мира, дайте только срок.
   - Твои слова, да Аллаху в уши бы. Что думает диван? Будем брать деньги?
   - Чего тут думать? Брать надо! - не побоялся высказаться первым сердар.
   - Действительно, без денег у нас скоро столько бед вылезет... надо брать. Только не слишком ли для них жирно будет, половина? Всегда раньше выплачивали полную стоимость налога, а уж потом сдирали с райя вдвое больше. Половина - это слишком мало. Надо требовать не менее трёх четвертей и соглашаться на две трети.
   - Пока султан Ислам Гирей не сядет твёрдо на трон в Истамбуле, не займёт Сераль, никто нам полной доли вперёд не даст! - назвав самого себя как бы со стороны, высказался халиф.
   Остальные согласились брать у ростовщиков деньги в счёт особого военного налога, обязав только бейтюльмаджи выторговать больший процент от вводимого налога. Интересоваться экономической стороной вопроса, смогут ли нищие крестьяне и затюканные иноверцы выплатить такой налог, никто и не подумал. Кому какое дело до райя?
  

* * *

  
   Всего на день раньше подобное совещание было и в Восточной армии. Разве что не в шатре, а в большом зале Эрзерума. И там пришли к выводу, что ни о какой победе и мечтать нельзя, если срочно не раздобыть деньги. После долгого обсуждения и в Армении решили, что кроме ростовщиков, за несобранные налоги, их взять быстро негде. Естественно и к важным людям из окружения нового падишаха Ахмеда Халебского, подкатывались ростовщики с деловым предложением. Разве что ростовщики эти были не евреями, а армянами. В связи с резким порицанием ростовщичества в Коране, в халифате это совсем не уважаемое дело контролировали иноверцы. Армяне также отказались от соблазнительного права собирать налоги в провинциях Ахмедом не контролируемых, ссылаясь на разорение от набегов персидской конницы. Но содрать деньги с запада Грузии, востока Анатолии и Сирии они были готовы. На чём стороны полюбовно договорились. Мнение и без того находившихся на грани голодной смерти крестьян никого и там не заинтересовало.
  
   * - Чорбаджи - суповар, так в оджаке называли полковников. Там все звания с кулинарным уклоном были.
   ** - Аджеми оглан - мальчики для внешней службы. Непривилегированная школа оджака из которой выходили обычно простые вояки и младшие офицеры.
   3* - Бейтюльмаджи - главный казначей оджака.
  

Прелюдия.

Уманщина, июнь 1638 года от р. Х.

  
   Уход коронного гетмана из армии в частную жизнь мало кого встревожил в Польше. Ведь вместо Конецпольского её возглавил Николай Потоцкий, много лет прослуживший его заместителем и получивший кличку Медвежья лапа. Потоцкий был опытным и храбрым воякой, но как полководец был куда как менее талантлив. Самостоятельных побед, кроме как над восставшими крестьянами, он не одерживал, находясь всё время в тени своего командира, и правда выдающегося военачальника. Теперь Медвежьей лапе надо было доказывать свою способность заменить предшественника. Тем более, товарищи в войске и русская шляхта его приняли очень хорошо. Несравненно лучше, чем нового польного гетмана, Мартина Калиновского, назначенного благодаря удачной интриге при дворе.
   Ещё зимой Потоцкий стал планировать наведение порядка среди хлопов и казаков, однако жизнь заставила резко изменить планы. У южной границы появился новый, по донесениям разведчиков многочисленный враг - калмыки. Сразу подозрительно спевшиеся с врагом старым, казаками. Его тревожные письма в Варшаву не возымели положительного эффекта, пришлось выкручиваться самому.
   Николай радовался неповоротливости вражеских командиров. Пока казаки и калмыки гонялись по степи за ногайцами, выясняли отношения с крымскими татарами, он успел собрать невиданную для Речи Посполитой уже не одно десятилетие армию. Пусть больше трети кварцяного войска сидит у московской границы, пехота Вишневецкого и Конецпольского, других магнатов восполнила ряды пешей рати до прежнего числа, а конницы у него сейчас было больше, чем в любой кампании польской армии за последние полстолетия. Выбрав место южнее Умани, он выстроил сильно укреплённый лагерь, штурмовать который в лоб было бы для любой армии самоубийством, обойти не позволяла местность, сделать же глубокий охват...
   "Пускай, пся крев, попробуют, как раз на марше моя конница их и поймает. И, с помощью Девы Марии, истребит. Не помогут этим дикарям ни великое множество собранных конников, ни проклятые казацкие табора. Выдержать удар гусарии в поле не способно ни одно войско мира!"
   У Николая и его брата Станислава, назначенного королём уполномоченным по казацким делам, уже была с Владиславом IV договорённость, что Потоцким отойдут земли на Полтавщине. Завидущие глаза магнатов и щедрость короля на чужое, обещали сделать обоих невероятно богатыми людьми. Появление казаков, построивших давно хутора или небольшие имения на территории, понравившейся Николаю, вызывало тревогу и требовало немедленной реакции.
   "На Заднепровье и так - что не хлоп, то казак! Теперь же ещё и этих дикарей придётся опасаться. Как не вовремя это нашествие! Ничего, ещё пройдутся частым гребнем сабли королевского войска по вам, вашим жёнам и детям - всех уничтожат!"
   Во избежание неприятностей, коронный гетман предпринял титанические усилия по отражению возможного нашествия с юга. Ему ценой неимоверных усилий и вопреки равнодушию Варшавы, удалось собрать большую и сильную армию. Замирение Заднепровья пришлось отложить на потом, чем восставшие хлопы и поддерживавшие их казаки не преминули воспользоваться. Власть короны там теперь признавали только в городах и хорошо укреплённых замках. Да и в городах... было неспокойно. Антагонизм между православными и представителями других конфессий достиг взрывоопасного уровня.
   Наконец разведка донесла, что казаки идут на Умань. В польском войске весть вызвала радость и оживление. Огромное по меркам Европы число, высокое качество собравшихся воинов давали повод здесь не бояться и более многочисленного противника. Возможно, были люди, чего-то опасавшиеся, однако вслух, при таких-то настроениях, высказаться по-другому никто не посмел. Все готовились затоптать врагов, забить их плётками, не вынимая сабель.
   - Не будем пачкать дедовы клинки грязной кровью быдла!
   - Правильно! Запорем их нагайками прямо с седла!
   - Еще не затупились наши сабли, есть сила в руках, вырубим их вчистую! Затопчем их копытами наших коней!
   - Выставим колья с сидящими на них бунтовщиками отсюда и до Киева! Пусть хлопы видят, к чему приводит бунт, и боятся даже думать о нём!
   - Плебс должен знать своё место! Ну, а если подзабыл, мы охотно укажем.
   Меньше всего лагерь польской армии походил на готовящийся к бою. Скорее - на празднующий великую победу. Паны гуляли, ускоренными темпами стараясь выпить всё вино, что привезли с собой. Везли же его немало. Обоз при войске поражал огромностью и пышностью. Не меньше половины обитавших в нем, если и были мастерами, то не сабли или стрельбы, а кулинарии, шила и дратвы, розыска для хозяина привлекательных девок. Не все предавались повальной гульбе, многие угощались умеренно, но в быстрой и лёгкой победе убеждение было поголовным. Или, по крайней мере, все высказывались в таком духе. Атмосфера радостного ожидания охватила всё войско.
   Диссонансной ноткой стало известие, что казаки и калмыки, не дойдя до польского войска полперехода, стали лагерем и принялись окапываться. То есть, конечно, окапывались искусные в этом казаки, заставить кочевника рыть землю - задача почти невыполнимая. Но как умеют строить укрепления проклятые неслухи, многие знали не понаслышке. Приходилось уже польскому войску штурмовать казацкие табора и укреплённые лагеря, и каждый раз это выливалось в тяжелейшее сражение с огромными потерями для обеих сторон. О том, что ещё ни разу такие штурмы не закончились успехом, в армии Речи Посполитой вспоминать не хотелось никому. Большая часть побед над казаками была одержана из-за истощения запасов пороха и свинца у защищающихся. Казаки либо выдавали своих атаманов, либо бывали биты на отходе.
   Совет по дальнейшим действиям войска затянулся надолго и отличался бурными дискуссиями. Он резко отличался от подобного мероприятия у противника уже по внешнему виду совещавшихся. Больше половины присутствующих имело, если выражаться политкорректно, заметные излишки... хм... тела. Так что по весу и объёму поляки (практически все имевшие русские или литовские корни, война была гражданской), превосходили врагов очень существенно. Ещё больше бросалась в глаза разница в цене таскаемого на себе имущества. Впрочем, по стоимости оружия черкесы и казацкие атаманы врагам практически не уступали, но дорогая одежда (шёлковые халаты), в коалиции была только на калмыцких вождях. Черкесы одеты были скромно, казаки, все как один, таскали на себе жуткие воняющие протухшей рыбой тряпки. Поляки же сверкали драгоценностями, отсвечивали парчой и шёлком, блистали дорогими сукнами и бархатом. Правда озаботиться о сочетаемости цветов в собственной одежде большинство и не подумало, с современной точки зрения многоуважаемые паны походили на попугаев. Да и вели себя не менее шумно и склочно.
   Споры возникали по малейшему поводу, а то и без оного. Уж очень велик был шляхетский гонор у присутствующих, слишком много было старых счётов между ними. Казалось, вот-вот и почтенные магнаты выхватят свои сабли и сойдутся в поединке прямо в шатре коронного гетмана. Особенно настойчиво себя вёл бывший коронный гетман, привыкший повелевать и командовать. Пусть шатёр был не его, а принадлежал его преемнику, ранее служившему польным гетманом, но видя знакомые все лица, пан Станислав то и дело переходил на командный тон, на который уже не имел права. Ведь командовал он только своим личным магнатским войском, а короля и верховную власть представляли теперь Николай Потоцкий и новый польный гетман Мартин Калиновский. Последний особенно болезненно относился к солдафонским выходкам Конецпольского. Не менее возмутительно вёл себя и Иеремия Вишневецкий, явившийся на совет в поддатом состоянии и то и дело отхлёбывавший из роскошной серебряной фляжки. Оба откровенно ни в грош не ставили нового польного гетмана, да и с коронным соглашались редко.
   Всё начало совещания ушло на бессмысленное гадание о причинах казацкой нерешительности. Доминировали две гипотезы: по первой, поддерживаемой большинством, они испугались силы польского войска и не знают, что им теперь делать, по второй они ожидают подкрепления. Паны Станислав и Иеремия, поддержанные Чарнецким и коронным стражником Лащом, были сторонниками именно второй версии казацкого сидения. Было подозрение, что им на помощь могут подойти татары Инайет-Гирея. Учитывая и без того немалый, как докладывали разведчики, численный перевес вражеской армии, допускать её дальнейшее усиление было опасно.
   Из этих гипотез и строили предполагаемое поведение своей армии участники совещания. Одни предлагали просто ждать. Мол, лайдаки окончательно перетрусят и разбегутся, не придётся даже напрягаться, их разгоняя. Другие считали, что если к казакам подойдёт подкрепление в несколько десятков тысяч всадников, то победить врагов будет очень нелегко и, в любом случае, это можно будет сделать только с огромными потерями.
   - Rewera*! - ревел второй Станислав Ревера Потоцкий, не брат коронного гетмана. - Какое может быть сомнение?! Надо срочно идти на лайдаков и рубить их, пока они стоят на месте! Пройдём по ним Ferro ignique (огнем и мечом).
   - Не позволям! - резко возражал ему тёзка и дальний родственник. - Разведка доносит, что лайдаков очень много, выйдя из укрепления мы подставимся под удар. Мудрость гласит: Festina lente (спеши медленно).
   - Идти немедленно! - орали одни.
   - Не трогаться с места! - вопили им в ответ другие.
   В первую группу вошли прежде всего люди ленивые, глупые или жадные. Дураки ни во что не ставили противника, лентяям не хотелось трогаться с места, жлобы боялись потерять свои обозы, ведь в походе они будут далеко не так хорошо защищены, как сейчас в лагере. Коронный гетман всё совещание сомневался. Он понимал, что стоило бы немедленно идти на врага, ждать же, сидя на месте - рискованно. Но стать на сторону своего предшественника... Ну, не хотелось пану Николаю опять идти вслед за Конецпольским, кто, в конце концов, коронный гетман? Столько лет он пробыл в его тени, получил наконец, заветную булаву коронного гетмана и снова слушать неделикатные, порой просто хамские приказы? Да и популярность среди русской шляхты от такого решения не могла не упасть. Обозы не дадут добраться до табора казаков даже за день, а сколько мороки предстоит при передвижении...
   - Панове! Призываю всех к согласию! Ибо известно, что Concordia victoriam gignit (согласие порождает победу). Выслушав всех, я решил: мы пока никуда не трогаемся, а я сегодня же вышлю к лагерю бунтовщиков усиленную разведку. Dixi (добавить нечего).
   Потоцкий встал на сторону выступавших за выжидание, чем и предрешил исход спора. Как ни возмущались Конецпольский с Вишневецким (Лащ и Чарнецкий не решились слишком резко выступить против начальства), войско осталось в лагере. Коронный гетман разослал дополнительные дозоры, подослал ещё людей в табор запорожцев, там пока всё было по-старому. Казаки укрепляли табор, благоустраивали его, идти на север пока не собирались. Ждали чего-то. Причину выжидания казаков разведчики в лагере узнать не смогли.
   Через три дня все в польском лагере узнали ошеломительную весть. Орда татар, численностью как бы не более полусотни тысяч, двинулась ускоренным маршем на северо-запад, не рассыпаясь на ловчие отряды. Теперь все поняли, что прав был старый коронный гетман, хоть он и не угадал вражеского хода. Неразбитое казачье войско преследовать татар не давало возможности. Посылать же за ними маленькие отряды не было смысла, уж очень велика была вторгнувшаяся орда. Да и догнать татар, идущих без пленников, практически невозможно. По рассказам же людей, прискакавших известить коронного гетмана о вторжении, татары передвигались несколькими колоннами, в сопровождении конных запорожцев, не пытаясь нахватать пленников. Под удар попали Винничина, Брацлавщина, Полесье, Прикарпатье. То есть земли, с которых и явились шляхтичи на призыв коронного гетмана. Теперь шляхта требовала немедленно всё бросить и скакать за татарами. Их, неожиданно для Николая Потоцкого, поддержал польный гетман. Все имения Калиновских располагались на Брацлавщине, Мартин устроил настоящую истерику, требуя немедленного перехвата орды. С немалым трудом удалось его успокоить и убедить, что имея за спиной большую вражескую армию, никуда скакать нельзя. Всё равно догонят и порубают. Единодушно было решено немедленно выступать на юг, оставив обоз в лагере под небольшой охраной. Разведка доносила, что никто из табора запорожцев не выходил, следовательно, опасность разгрома для польского обоза была небольшой.
   Правда, и совсем без обоза выходить на бой было невозможно, весь оставшийся день отделяли овец от козлищ. Решено было взять с собой артиллерию, порох, ядра и картечь, минимум продовольствия и шатры. Последние два пункта и вызвали огромное количество недоразумений, быстро перешедших в один грандиозный скандал. Шляхтичи норовили под предлогом минимального питания тащить с собой возы со жратвой и выпивкой. Необходимостью же разворачивания своих роскошных шатров обосновывали попытку прихватить с собой всю прислугу. Покажи магнаты пример, оставь своих лакеев на месте, может, и удалось бы быстро преодолеть возникшую проблему. Однако представить себе жизнь без услужливых лакеев польские олигархи не могли, да и не хотели это делать. С них брала пример шляхта победнее. Осознав, что завтра с утра собираются перевозить весь огромный лагерь, Потоцкий запаниковал. Тогда вместо марша на несколько часов получится двухдневное путешествие цыганского табора. Срочно собрался совет наиболее авторитетных в войске людей и, после долгих дебатов решено было шатры с собой не брать совсем, а продовольствия захватить только на ужин и завтрак.
   Наутро скандалы продолжились с новой силой, для многих авторитетным было только собственное мнение, но, в конце концов, к обеду последний воз с порохом в сопровождении конных шляхтичей покинул лагерь. Помимо огромных материальных ценностей в нём осталось тысяч тридцать челяди и обслуги, половина которой была вооружена. Стоило шляхте отправиться на бой, прислужники кинулись услаждать себя барскими едой и питьём, да и многочисленные девки отказывать бравым кавалерам не привыкли...
  

* * *

  
   Хорошие планы были придуманы зимой в Азове. Не один, много, казалось - на все случаи, с учётом всех возможных ходов противника. Да при первой же встрече с разведчиком из лагеря польской армии выяснилось, что жизнь начала вносить в них не предусмотренные никем кроме Господа поправки.
   Пересев на чайки, казаки Васюринского по камышам обошли поляков и зашли им в тыл. Этой ночью они высадились в укромном болотистом местечке в нескольких верстах севернее лагеря. Предусматривалось, что они неожиданным ударом захватят оставленную войсками стоянку, вырежут оставшихся там подпанков, сотворят несколько костров для извещения поляков о больших неладах в тылу. Возвращаться поляки до битвы, конечно, не будут, но понервничают, поволнуются нешуточно. Многие ведь влезли в долги, чтобы выглядеть в походе побогаче и погрознее. На боевом духе таких гордецов сомнения в сохранности их приобретённого такой ценой имущества должны были сказаться весьма отрицательно. Да и гадать, какой численности вражеская армия возникла в тылу - то ещё удовольствие.
   Затем Иван намеревался пересадить большую часть своих людей на трофейных лошадей и утром в начале битвы ударить полякам в тыл. Однако воистину: "Человек предполагает - Бог располагает". Разведчик, среди прочего, сообщил, что лошадей в польском лагере почти не осталось. Разбивая его, не учли сложностей с водопоем и ограниченность кормов для скота. Поэтому ещё во время пребывания там войска весь подсобный скот, волов и лошадей, перегнали аж за пятнадцать вёрст, на заливные луга около одного из малых притоков Днепра.
   "Говорил же я Аркадию - дурное дело эти планы заранее строить! И вот, пожалуйста, что мне теперь делать?"
   Впрочем, со стороны никто бы из окружающих не подумал бы, что знаменитого атамана и колдуна терзают сомнения и досада. Он немедленно приказал сотне пластунов отправляться к тому лугу, следующей ночью, если коней оттуда сами поляки не перегонят, захватить их и скорым маршем гнать к нему. Учитывая, что план разгрома польского лагеря предусматривал выпуск некоторой части его обитателей, пластуны на месте выпаса могли найти только навоз. Оставалось выполнять первую часть плана - погром и захват брошенного войсками имущества. Сообщение, что там осталось до тридцати тысяч человек, Ивана не взволновало ни в малейшей степени. Ему за свою жизнь и не такие авантюры приходилось проворачивать.
  
   Часа через два после того, как скрылся из виду арьергард польского войска, в лагерь с тыла ворвались запорожцы. Потом уцелевшие будут рассказывать разнообразные, но совершенно не имеющие ничего общего с действительностью версии случившегося. В этих историях фигурировали и заколдованные запорожскими колдунами часовые, атака вдруг вырастивших крылья характерников с воздуха, вырытый казаками подземный ход, благодаря которому они появились в лагере из-под земли...
   На самом деле всё произошло проще и незаметнее. К трём часовым, присматривавшим (ОЧЕНЬ НЕВНИМАТЕЛЬНО) за подходами к лагерю с тыла, с северо-запада, севера и северо-востока, подошли незнакомые гайдуки и заявили, что их послали сменить стражу. С тоской прислушивающиеся к разгоравшемуся за спиной веселью мужики встретили такой приказ с нескрываемой радостью и посты немедленно покинули, побежав к гулявшим товарищам. Сменившие их ребята зачем-то вывесили на стену по портянке и также стали уделять внимание к положению внутри, а не снаружи, поэтому три тысячи казаков, широким шагом подошедших к стене, никто не заметил.
   Свист за запертыми воротами охранявших их гайдуков удивил, для многих из них это было предпоследним, а то и последним чувством. Стоявшая рядом группа других гайдуков, весело о чём-то разговаривавшая, выхватила сабли и менее чем за полминуты вырубила охранников без стрельбы. После чего ворота были открыты и в них ворвались весьма неприглядного вида оборванцы, лучшая морская пехота мира - запорожцы. Веселившийся без начальства обоз польской армии, настоящий рай для лакеев, мигом превратился в бурлящий ад.
   Казаков у Васюринского было всего три тысячи, в десять раз меньше, чем находилось людей в лагере, но боя не получилось, вышла резня. Присутствовавшие в лагере казачьи подсылы дружно заорали: - Спасайся, казаки! Беги, кто хочет жить! Хватай, что под руку попадётся и спасайся!
   При этом казачьи разведчики не стеснялись выстрелить в спину людям, пытавшимся организовать сопротивление нападавшим, крича при этом: - Предатель! Казачий подсыл! Вокруг казачьи подсылы! Так погиб маршаллок Конецпольского Станислав Освенцим и оставленный наблюдать за хозяйским добром приближённый Вишневецкого Машкевич.
   Будь в лагере воины, вряд ли нападение завершилось бы казачьей победой. Запорожцев было слишком мало. Но обозники, холуи и обслуга в бой не рвалась. Наоборот, из зоны боя спешили убежать. Хватали, что поценнее из хозяйского добра, и стремились побыстрее свалить прочь. Впрочем, одну, очень кровопролитную и чрезвычайно ожесточённую схватку они затеяли. У ворот на юг, по направлению к основной армии, казаками умышленно оставленными без присмотра. Очень быстро население лагеря об этом узнало и поспешило ими воспользоваться. Однако ворота были не так уж широки, а лакеи и прихлебатели очень спешили, поэтому в давке возле них гибли десятками. На подходе рубили один другого саблями, в толпе пыряли кинжалами и ножами, а в самих воротах часто были просто затоптаны рвущимися прочь людьми. На тот момент человеческий облик сохранявшими весьма условно.
   Иван вспоминал план друга и подумал, что это ему удалось предвидеть.
   "Дать им видимость возможности спастись - это он хорошо придумал. Мы бы с ними по шатрам, палаткам и павильонам до вечера возюкались, выискивая и выковыривая из углов, хлопцев своих немало потеряли бы. А так - шустрые сбегут, большинство недалеко, а трусоватых и нерасторопных потом порубим и половим".
   Он приказал своим сбросить темп наступления, точнее, оттеснения подпанков к воротам. Жаль, конечно, что они успеют вынести много ценностей, но очистить от врагов лагерь надо было быстро - начни вся эта толпа сопротивляться, дело затянулось бы надолго, что могло нарушить те самые планы. Пытавшихся втиснуться в давку на лошадях немедленно ссаживали с них стрелки. Лагерь был огромен, почти как у османского войска, и пограбить здесь было что, но запорожцы действовали строго по команде, знали, добро от них никуда не уйдёт, а за ослушание атамана можно и на виселицу попасть.
   Увидев давку у ворот, многие пытались покинуть ставшее опасным место через стены. Глупцы поначалу пытались спрыгнуть, закономерно ломая при этом ноги, сообразительные спускали разные верёвки и ремни, скоро их повисло более десятка, спуск по ним стал походить на массовый аттракцион. И спускаясь по верёвкам, невезучие или слишком жадные - нагрузившиеся панским добром чрезмерно, обрушивались в ров с немалой высоты, теряя подвижность из-за травм ног. Нельзя сказать, что на упавших никто не обращал внимания, более удачливые беглецы нередко подходили к ним, но не с целью помочь, а желая ограбить неудачника. Так что вскоре многие несчастные от болей в ногах избавились. В связи со скоропостижной кончиной.
   Выждав с полчаса, пока сбегут или передавят друг друга самые энергичные, Васюринский приказал ударить в сабли на толпу у ворот. Одновременно была захвачена стена возле них и с неё открыли ураганный огонь по толпе сверху из пистолей, благо каждый из его казаков таскал с собой их по несколько штук. Грохот выстрелов окончательно лишил людей в толпе разума. Они тупо стали пробиваться к воротам, давя один другого. Сопротивляться набросившимся на них с тыла казакам никто и не пытался. За полчаса тяжёлой мясницкой работы более пятнадцати тысяч человек были превращены в трупы. Отложив их ограбление на потом, крысятничество у казаков по-прежнему встречалось крайне редко, казаки разделились. Три сотни вышли с ружьями наружу и выстроились в редкую шеренгу в сотне шагов от стены, спиной к ней. Первым делом они расстреляли всех беглецов в пределах видимости. Более полутора тысяч заняли позиции на стенах лагеря, спрятавшись, впрочем, от взглядов снаружи. Ещё ранее несколько десятков казаков организовали большие и дымные костры у северной стены, чтоб с юга можно было подумать, что горит лагерь. Благодаря захваченным в лагере коням была быстро организована конная полусотня, ей Васюринский приказал расположиться вне стен, но и вне зоны видимости с южного направления.
   Поляки продолжали вести себя очень предсказуемо. Три с лишним сотни всадников прискакали вскоре с юга. Увидев горящие, якобы в лагере, костры и редкую цепочку казаков у стены, они дали лошадям шпоры и перешли в галоп. Редкая цепь пехоты без пикинёров шансов устоять перед конной атакой не имела никаких. Казаки успели разрядить ружья всего один раз, сбив с лошадей на удивление много всадников, около полусотни. Атакующих это не смутило, они уже были в нескольких десятках саженей от судорожно перезаряжавших ружья казаков, когда от их цепочки к всадникам полетело с дюжину ракет. Воющих как тысяча чертей, которым прищемили дверью хвосты, ужасно воняющих, летящих прямо на всадников. Сердца дрогнули у многих, но это, по большому счёту, не имело значения. Главное, ракеты до смерти испугали коней, попытавшихся немедленно удрать от этой жути. Без того не очень хорошо державшие строй польские всадники превратились в толпу. Всадников, пытавшихся взять управление над лошадьми, те, с перепугу, нередко сбрасывали, под лошадиные копыта попадали не только всадники, но и неудачливые четвероногие. А вставшие во весь рост на стене казаки, начали, как на тренировке расстреливать сгрудившуюся конную толпу.
   Вырваться из этого ада смогли единицы, но никуда они не ускакали. Выскочившая из-за стены казацкая конница легко догнала поляков, пытавшихся сбежать на изморенных лошадях, после чего почистила окрестности от слишком медлительных пеших беглецов из лагеря. Живые свидетели разгрома польского конного отряда если и были, то до польского войска они не добрались.
   Поляков и травмированных лошадей добили. В связи сразу с несколькими обстоятельствами, возиться с пленными воинами отряду Васюринского было некогда. Вот захваченных в лагере холопов и девок, не полезших в давку у ворот, а попрятавшихся под телегами или покрывалами в шатрах, даже связывать не стали. Трупы перед крепостью убрали, в случае военной необходимости казаки - принципиальные бездельники, не гнушались самой грязной и чёрной работой и выполняли её с невиданными быстротой и энтузиазмом.
   Победа была получена малой кровью, но война только начиналась, необходимо было готовиться к новым битвам.
  

* * *

  
   Короткий, вёрст на двенадцать, переход чуть не свёл Николая с ума. Много лет служа отчизне, он привык к бардаку в походе, но с таким столкнулся впервые. Как польный гетман он принимал непосредственное участие в командовании войсками и обеспечении их боеготовности. Основываясь на этом опыте считал, что сможет руководить армией Речи Посполитой не хуже, а лучше своего предшественника. Но никогда у него не возникало и четверти тех проблем и трудностей, что донимали в этом походе.
   Непрерывно подъезжали выразить своё возмущение шляхтичи. Приказ оставить лакейское быдло и девок в старом лагере многие посчитали грубейшим нарушением своих неотъемлемых шляхетских прав. От некоторых впору саблей было отмахиваться, так нагло они себя вели. Опытный вояка с удовольствием бы порубил кое-кого на мелкие кусочки, но... должность опускаться до такого выяснения не позволяла. Наглецов выпроваживали пахолки.
   Как раз во время очередного такого спора прискакал казак с очень дурной вестью. Реестровцы взбунтовались, порубили назначенных к ним командирами шляхтичей и переметнулись на сторону казаков. Из трёх тысяч верными короне осталось человек пятьсот. Да и к тем доверие теперь было подорвано более чем основательно.
   "Пся крев!!! Они ещё возмущались, что реестр сокращён до шести тысяч! А как пришла пора отрабатывать получаемые деньги, все драпанули к врагам Речи Посполитой. Нет, мало их вешали и на колья сажали! После уничтожения банды, посмевшей бросить вызов королевскому войску, выжгу их змеиное кубло - Сечь, а в реестровцы велю принимать только тех, кто делом докажет верность короне. Лучше бы их совсем уничтожить, да границу без казачьих дозоров не перекрыть. Приходится, стиснув зубы, терпеть эту сволочь, да ещё и деньги им платить!"
   Неприятности, между тем, продолжали сыпаться на коронного гетмана, будто он имел неосторожность открыть шкатулку Пандоры. Неподалёку на религиозной почве сцепились две большие группы шляхтичей. Православные возмутились оскорблениям, которыми покрывали их веру соседи-католики, ответили в соответствующем духе, словесная дуэль быстро перешла в групповой поединок на саблях. Фактически спровоцировавшие схватку приближённые Конецпольского Чаплинский и Бегановский возглавили в ней католиков, киевские городничий и казначей Выгура и Воронич - православных. Пришлось бросать на рассоединение драчунов сотню гусар. Итогом драки стало по несколько трупов с обеих сторон и дезертирство, иначе не назовёшь, более двухсот воинов перед битвой. Целая группа схизматиков смертельно обиделась и покинула войско. Причём, по дымным столбам в районе лагеря они сделали правильные выводы и даже не пытались выручить пропавшее там имущество. Сразу направились домой, счастливо избегнув встречи с шедшим сзади польского войска отрядом Васюринского.
   Пока коронный гетман утихомиривал и мирил шляхту, случилась новая напасть. Авангард, уже подошедший к вражеским позициям, был атакован большой группой кочевников. Они осыпали поляков стрелами, убив и ранив более сотни человек, после чего отскочили за казацкий табор. Командовавший передовым полком Лащ от преследования врагов воздержался, хоть безнаказанное убийство его подчинённых и взбесило полковника. Стрелять из ружей сотни на три шагов бессмысленно, а луки легко могут добросить стрелы и дальше. Пришлось не преследовать убегающего врага, а отступать самим. Много воевавший с татарами Лащ сразу понял, что своим притворным бегством кочевники заманивают его в ловушку.
   Из-за всего творящегося вокруг него бардака Потоцкий не расслышал стрельбу в покинутом лагере, ему об этом донесли в связи с самовольным уходом большого отряда шляхты на выручку имущества, там оставленного. Попытка уговорить их продолжить поход не удалась, а посылать погоню было глупо. С каждым часом татары уходили всё дальше вглубь земель Речи Посполитой, необходимо было избавиться от опасности с юга. Весть о стрельбе возле покинутого на хлопов имущества сильно обеспокоила и многих других шляхтичей. Николаю и остальным воеводам армии пришлось приложить немалые усилия, чтобы уговорить всех остаться здесь, разбить врага, а уж потом идти обратно.
   - Панове! Бегать туда-сюда на каждый выстрел не пристало благородным людям! Разобьём врага и сразу вернёмся обратно! В лагере осталось тридцать тысяч человек, они легко отразят налёт небольшой банды, а все казачьи вы... сидят в своём таборе! Давайте завтра с утра, быстренько разметаем вражьи ряды, порубим их на куски, а на разведку к лагерю я пошлю людей. - Так и подобным образом ему с другими командирами удалось уговорить шляхту остаться.
   Собственно, при первых же услышанных оттуда выстрелах Чарнецкий послал на разведку десяток попавших под руку реестровцев. Немного погодя, не веря казакам (правильно делая), Николай отрядил туда же десяток хорватов. Не дождавшись их возвращения, отправил легкоконную сотню шляхтичей. Однако до темноты не вернулись и они, что наводило на самые нехорошие мысли. И не только коронного гетмана.
   В виду врагов Потоцкий оказался уже к вечеру. Его удивило место, выбранное для сражения казаками. Широкое поле, покрытое уже начавшей подсыхать из-за жары травой и редким, мелким кустарником, впрочем уже съеденными вражескими лошадями, относительно ровное, с маленьким, но существующим спуском к казацким позициям. Оно будто предназначалось для действий конницы, раньше они всегда старались затруднить её применение. Их укреплённый земляными валами табор не перекрывал и пятой части плато, ограниченного с одной стороны высокой кручей днепровского берега, с другой - неглубоким, но непроходимым для конницы овражком, с бегущим по нему ручейком. В версте за спиной казаков овраг резко разворачивался и "впадал" в Днепр, блокируя, таким образом, возможность бегства для конницы. То есть они сами поставили себя в условия: "Победа или смерть!". Это настораживало. В глупость казацких атаманов и полковников Николай не верил ни в малейшей степени, уже не раз с ними сражался, неизменно побеждал, однако каждый раз приходилось для победы отдать все силы. Сражаться разбойничье отродье умело.
   Наконец-то полный неприятностей день подошёл к концу. Незадолго до сна Потоцкий собрал воевод ещё раз. В этот раз совещание было кратким и деловым. Все согласились с распределением руководства: правый фланг, возле овражка, возглавляет Конецпольский, имея в распоряжении до пятнадцати тысяч всадников, левый - польный гетман Калиновский, с двенадцатью тысячами конников. Центром, пехотой и артиллерией командует сам Потоцкий, а резервом в три тысячи всадников - Чарнецкий. Способность Калиновского управлять войсками вызывала у коронного гетмана, да и не только у него, сильные сомнения, но король назначил его польным гетманом, игнорировать человека с такой должностью означало оскорбить недоверием самого короля.
   Заснул Николай быстро, но выспаться ему не удалось. Посреди ночи в польском лагере разразилась ожесточённая перестрелка, потом послышались взрывы. Выскочив из малого походного шатра (не под открытым же ему небом спать?!) в исподнем белье, он обнаружил, что бои в районе расположения Конецпольского и Вишневецкого уже затухают. Зато оттуда ощутимо чем-то завоняло и пахнуло дымом. Посланные адъютанты принесли известие о нападении казаков на знаменитых магнатов. Охране пана Станислава ценой больших потерь жизнь магната отстоять удалось, а вот Иеремия погиб страшной смертью, его буквально разорвало брошенной в него бомбой. После стремительной атаки казаки немедленно отступили, разбросав вокруг что-то сильно дымящее и воняющее. На местах схваток, в основном возле Конецпольского, обнаружено несколько вражеских трупов, одетых в одежды, неотличимые от обычных шляхетских. Ни одного живого пластуна, Потоцкий с ними уже не в первый раз сталкивался, взять в плен не удалось. Выставив дополнительные караулы, Николай попытался уснуть, но ему долго этого не удавалось сделать. Душу жгла детская обида: враги напали не на него. Они постарались уничтожить его заклятых соперников, Конецпольского и Вишневецкого, им же пренебрегли.
   "Почему, Господи Иисусе?!! Как стража прозевала, пропустила этих горлорезов к самым охраняемым местам? Этак они и меня могли ударом ножа разбудить. После сражения необходимо произвести тщательное расследование, что-то здесь нечисто. И, отчего они напали на них, а не на меня? Святая дева Мария, смилуйся, помоги!"
   Похожая неприятность уже случалась в тридцать втором году, когда во время восстания казаков под предводительством Трясилы казачьи пластуны вырезали в центре польского лагеря "Золотую сотню". В ней служили только шляхтичи из самых знатных семей, горе пришло в самые богатые и влиятельные рода королевства. И вот, несмотря на все предосторожности, ночной разбойничий налёт.
   "Соблюдения правил войны, принятых в христианском, мире от пиратов никто и не ожидал, но своим нападением на спящих они выводили себя из мира обращения с пленниками по человеческим законам окончательно. Ещё один пример подлости этого быдла. Нет, больше никаких сантиментов, никакого милосердия! Всех захваченных в плен посадить на кол! Разве что, атаманов отправить в Варшаву, для придания их более мучительной казни".
  

* * *

  
   Не всё ладно было и в коалиционном лагере. Выбирая для него участок, казалось бы, учли всё. И соблазнительность такого места для поляков, излюбленным приёмом в битве у которых был удар тяжёлой конницей, гусарией. Достаточность площади для размещения собственной многочисленной конницы. Пока поляки собирались и добирались, коней казаки и их союзники выпасали перед своей стоянкой, из-за чего перед битвой накормить панам удалось не всех своих коней - большая часть обоза-то осталась в их лагере.
   Конечно, учли атаманы и наличие в тылу собственного укрепления бойкого источника. Увы, бойкий и обильный водой в мае, в момент выбора, к дню битвы он заметно усох. На весь лагерь его хватить никак не могло. Пришлось срочно выводить с места будущей битвы лошадей и волов, тащивших пушки и возы, а потом строить на полоске берега у Днепра шалаши для временного размещения там людей. К сожалению, даже такие перемещения полностью проблему не решили, для трети боевых лошадей, уводить которых было неразумно, воду пришлось каждый день подавать из реки в бурдюках. То ещё удовольствие в наступившую жару, но конь для всадника в бою значит так много, что особого недовольства не возникло.
   Помимо хозяйственных хлопот, на казацкую старшину обрушилась и политическая неприятность. К ним явились два иеромонаха, посланцы от митрополита Киевского Могилы. На расширенном атаманском совете они стали уговаривать казацкую верхушку прекратить военные действия и договориться с поляками миром.
   - Господу неугодны кровопролитие и смертоубийство. Его святейшество послал нас не допустить такого богопротивного действа.
   Все попытки Хмельницкого или Татаринова объяснить невозможность договора, склонность католиков нарушать любые обещания наталкивались на нежелание присланных прислушиваться к любым аргументам. Легко было заметить, что часть полковников и атаманов к призывам Могилы прислушивается с большим интересом. Могила был тогда среди православных в русских воеводствах Речи Посполитой весьма популярен и авторитетен. Выходец из семьи молдавского господаря, родственник Потоцких и Вишневецких (матерью проклятого ею за переход в католичество Ярёмы была родственница Могилы Могилянка), истово защищая православие, он не забывал об интересах своей родни. "Власть - как известно - от Бога", митрополит и по религиозному долгу, и по своему происхождению открыто вставать на сторону восставших хлопов не мог. В конце концов, посланников выгнали взашей прочь из лагеря, что потом послужило причиной серьёзных трений с церковными властями. После вынужденного ухода от казаков никто этих иеромонахов не видел, видимо, попались они под горячую руку шляхтичу-католику.
   Не обошлось в лагере коалиции и без внутренних склок, переходящих в схватку. Сцепились по какому-то поводу (а может, и совсем без него) представители двух давно враждующих родов из племени бжедухов. Только решительное вмешательство опасавшихся подобного развития событий казаков, со стрельбой в воздух, предотвратило большую резню. Вполне в духе национальных традиций, черкесы продолжали ненавидеть соседей-черкесов больше, чем кого-либо другого. Не случайно куда менее многочисленные и несравненно хуже вооружённые крымские татары собирали с них людоловскую дань.
   Наконец, многие стали требовать от командования не сидеть сиднем в укреплённом таборе, а идти сразу на поляков и громить их беспощадно. Здесь уже знали о дорогих, роскошных вещах, понавезённых панами туда для собственного удобства. Многим аж под седалищем горело, будто кто скипидаром смазал, так жаждалось им всё это пограбить. Причём среди этих активистов была не только голытьба, пропивающая вмиг любую самую богатую добычу. Рвались в поход и некоторые почтенные полковники, имеющие богатые хутора или процветающие именьица.
   Командованию войском приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы разъяснить свою позицию, нежелательность попадания под удар гусар в походе. О гусарах многие знали не понаслышке, аргумент действовал, но ненадолго. Ещё пока панские сокровища продолжали бередить казачьи души. Самых активных крикунов атаманы посылали в разведку. Развеяться и побыть поближе к желанной цели. Невдалеке от поляков всегда крутилось несколько казацких отрядов на быстрых лошадях. Поэтому о выходе польского войска командование коалиции узнало своевременно.
  

* * *

  
   Удачно выполнив половину задуманного для его отряда, Иван не мог не понимать, что шансы на продолжение у него невелики. Посланная на выпас сотня сможет атаковать табун для его захвата не раньше ночи. Удастся ли им захватить лошадей... Бог весть. Надеяться сугубо на его милость атаман не привык, решил подстраховаться. Срочно выбрал сотню лихих всадников из своих хлопцев и, посадив их на трофейных коней, отправил на выпас. Дав задание захватить вражеских лошадей сегодня и пригнать их к основному отряду как можно раньше завтра утром.
   По уму ему следовало бы заняться собиранием трофеев и определением судьбы захваченных в плен девок и прочего мирного люда. Впрочем, обнаруженный среди пленных личный палач Станислава Конецпольского под это определение явно не подходил. Казачью инициативу о предоставлении палачу возможности опробовать удобство сидения на толстом колу атаман одобрил. Причитания палача о своей невиновности и его мольбы, совмещённые с жалостливым рассказом о многочисленных малых детках, никого не разжалобили. Наоборот - вызвали целый ливень шуток и издёвок. С весёлыми комментариями ненавистного ублюдка замучившего не один десяток казаков посадили на кол, всунув его в соответствующее отверстие. Дикие крики и визг наказуемого привносили в процедуру приятные для казаков нотки. Если верить их реакции на них. Столб с "украшением" подняли и воткнули в заранее выкопанную яму, а потом укрепили его в ней.
   Позанимавшись немного хозяйственной деятельностью, Иван заскучал. Вот-вот должна была грянуть решающая битва, о которой он столько мечтал, а из-за этих дурных панов принять в ней участие не мог. Идти пешими в тыл войска, имеющего многочисленную кавалерию - смертельно опасная авантюра. А сбить табор он не мог из-за недостатка лошадей и волов. Помучавшись в тяжких раздумьях, взглянул на садящееся светило и решил: "На вечер большого отряда конницы поляки не пошлют, от малого мы легко отобьёмся. Можно подобраться к полю будущей битвы и там за ночь окопаться так, что хрен они нас из-под земли смогут быстро выковырять".
   Выслав в передовой дозор четыре полусотни пеших казаков, Васюринский с двумя тысячами пехотинцев и сотней всадников выступил на север. Имевшуюся конницу распределил на три части. Тридцать человек на свежих, из лагеря конях отправил впереди войска, авангардом. Остальных поделил пополам и послал в стороны, служить боковым охранением. Уже в начале пути ему привели десяток реестровцев, посланных узнать причины стрельбы и появления дымных столбов в лагере. Казаки, очень обиженные и злые на поляков, вместо разведки совершили дезертирство.
   Посомневавшись немного, Иван присоединил десяток к авангарду. Немного погодя именно подавляющее численное преимущество, четыре к одному, помогло казацкому авангарду не просто разбить, а полностью уничтожить наткнувшийся на них десяток хорватов.
   Не слишком бодро, но неутомимо пыля по дороге, казаки к закату встретились с более серьёзной проблемой. Авангард столкнулся с лёгкоконной польской сотней. Бахнув, не особо целясь во врага, не столько для уменьшения его численности, сколько для предупреждения шедшей сзади пехоты, казаки дружно развернулись и драпанули от более сильного противника. Те принялись азартно их преследовать и вскоре вылетели на казачью пехоту, разворачивающуюся в цепь из колонны.
   Вынужден сделать мини-отступление. Кавалерийские командиры могли быть умными, а бывали и не очень... хм... сообразительными. Но, безусловно, необходимой, обязательной для них чертой была личная храбрость. Вот и ротмистр, посланный для разведки Потоцким, был верным ему и храбрым. Боевой опыт его ограничивался карательными экспедициями против хлопов. В ходе которых ему приходилось атаковать куда более многочисленного противника и, пусть с немалыми потерями, вдребезги его разбивать. Увидев пехоту без пикинёров, он, не задумываясь, скомандовал атаку: одетых в нищенское тряпьё казаков ротмистр посчитал очередной хлопской ватагой. Это была последняя в этой жизни его ошибка.
   Все казаки развернуться в цепь для стрельбы не успели, в бою приняла участие только половина пехотинцев, около тысячи человек, но и этого хватило. Большинство казаков пижонски стреляли не в коней, а во всадников, но и тысячи выстрелов хватило, чтобы ссадить с сёдел больше трёх четвертей поляков. В том числе - всех командиров. Оставшиеся живыми сначала проскакали немного вперёд по инерции, потеряли ещё несколько человек от выстрелов находившихся ранее в глубоком строю колонны пехотинцев, остановились в нерешительности и только потом развернулись и попытались сбежать. Поздно. Пока пехота расстреливала зарвавшуюся польскую конницу, казацкий авангард развернулся и набрал ход, атакуя остатки вражеской сотни. Не ушёл никто, всех порубили или пристрелили выстрелом из пистоля в спину.
   Пока казаки ловили польских коней и проявляли милосердие к ещё живым полякам (перерезая им глотки), Васюринский приказал отойти к небольшому холмику невдалеке и окопаться на нём. Он решил, что не стоит испытывать казацкое счастье дальше: выскочи на казаков не сотня, а тысяча, собирали бы трофеи среди вражеских трупов уже поляки. Выловленные кони немедленно были распределены среди пехотинцев, вдвое увеличив конницу в отряде Ивана. Только глубокой ночью казаки, отрыв окопы, смогли прилечь отдохнуть.
  
   *Rewera (лат.) - на самом деле. Именно за любовь к повторению этого слова воевода Подолии и получил соответственную кличку.
  

Момент истины.

14 июня 1638 года.

Планы.

  
   Польское командование знало о численном преимуществе врагов. Оба лагеря были полны подсылов и готовых на предательство людей. Большее, чем обычно, количество казаков, как считали Потоцкий со товарищи, существенной опасности не представляло. Они считали, что большинство собравшихся там казаков - сбежавшие хлопы (в чём сильно заблуждались). Не тревожило их и двойное преимущество в пушках у врага - из-за их, по донесениям перебежчиков, отвратительного качества, годного только для стрельбы щебнем (доступ к большей части орудий в казацком лагере был сильно ограничен, поэтому шпионы ориентировались по тому, что могли рассмотреть). Смущала многочисленная конница, шпионы и перебежчики называли цифры от тридцати до ста тысяч. В сотню тысяч здесь никто не верил, однако чувствовали, что самым трудным в разгроме врага будет уничтожение его конницы. Радовало их то, что сбежать враги не смогут из-за выбранной ими самими для битвы местности.
   Находясь одновременно в цейтноте (нехватка времени) и цуцванге (каждый ход ухудшает положение), коронный гетман был намерен, не считаясь с потерями, победить как можно быстрее. Татары были способны за день проходить до сотни вёрст, тревога за собственных близких терзала большинство воинов польского войска. Опытный вояка, Потоцкий не мог не замечать, что его вынуждают играть по правилам противника, но был уверен в непобедимости собственной армии и своём даровании полководца.
  
   Казацкой старшине оставалось радоваться. Пока, будто по колдовству, в военном аспекте всё шло по разработанному в Азове графику. Имея точное знание о врагах и их планах, своём значительном преимуществе во всём и ограниченности врагов во времени, они смотрели в будущее с большим оптимизмом. Более чем двойное преимущество в коннице и пехоте, четырёхкратное - в артиллерии, те доступные для осмотра османского литья пушки и казацкого - мортирки составляли всего лишь четверть пушечного парка. Остальные орудия были качественными, западноевропейского литья.
   Ну, и несколько сокрушительных технологических сюрпризов, приготовленных полякам, должны были сказаться на исходе битвы в пользу казаков самым благоприятным образом. Подбодряло и то, что о враге казаки знали практически всё, а он об их силах имел весьма неполное представление. Собственно, и без всяких вундервафлей коалиция легко могла разбить врага, в реальной истории Хмельницкий так и сделал. Однако технические новинки давали возможность разгромить его с минимальными потерями. Нельзя было забывать, что мобилизационный ресурс Речи Посполитой был очень значительным и на место одной уничтоженной армии это государство могло выставить немного погодя две не менее сильные.
  

Утро.

  
   В июне рассвет наступает рано. Как только небо засерело, в обоих лагерях пошло шевеление. Собственно, в польском лагере многие не успели заснуть после ночного переполоха, а в казацком совсем не спала немалая часть новиков и молодыков. Тут же выявилась непригодность места, где поляки остановились, для долговременного расположения войск. Там не было воды. Казалось бы, Днепр рядом - бери и черпай! Однако: "Близок локоть - да не укусишь!" Чтобы напоить коней кавалерии, таская воду бурдюками и вёдрами, понадобился бы не один час. Если бы им позволили это сделать стрелки с чаек. Стоило поляку показаться на высоком берегу, как его немедленно обстреливали и не менее чем в половине случаев ранили или убивали.
   Коронный гетман приказал к обрыву над Днепром не подходить, набирать воду, если уж без неё невтерпёж, в овражном ручейке.
   - Передайте всем, что чем быстрее мы разобьём врага, тем скорее напьёмся вволю и напоим коней. В тылу их табора - источник.
   Приказав подавать завтрак, обратил внимание на мрачный вид верного Збышка, много лет сопровождавшего хозяина в походах и в трусости или мизантропии ранее не замеченного.
   - Чего такой скучный? Неужто этих лайдаков испугался?
   - Нет, ясновельможный пане. Чего их бояться? Не раз бунтовщиков под вашим началом били, и сегодня разобьём. Вороны улетели.
   - Что?.. - непритворно удивился Николай.
   - Вороны, да и остальные птицы, склонные к склёвыванию падали, которые всегда сопровождали войско, утром встали на крыло и полетели на север. Туда, есть у нас зоркоглазые ребята, они заметили что вороньё сейчас со всех сторон слетается туда, - слуга вздохнул, - к лагерю нашему покинутому.
   Коронный гетман помрачнел и сам. Неизменными спутниками любого войска всегда являются вороны. Если они куда-то улетают, значит, там есть для них пожива. Учитывая, что никто из поехавших выручать своё имущество или посланных на разведку не вернулся...
   Николай разозлился на Збышка, такое узнавать перед битвой нежелательно, но ругать его не стал.
   "Значит, разбойники таки взяли лагерь и перебили там оставшихся. Матерь божья, откуда они взялись?! Ведь все шпионы и перебежчики в один голос утверждают, что из казацкого табора никто, кроме гонцов, не выходил. Неужели с Украйны взбунтовавшиеся хлопы подошли? Тогда каким образом это тупое быдло смогло укреплённый лагерь взять? Немыслимо! Придётся временно из головы эту загадку выбросить, победим, разобьём врагов, всё вызнаем и виновных на колья посадим".
   Потоцкому пришлось созывать военный совет ещё раз. Начал его вопль Калиновского: - Из-за этих лайдаков я позавтракать не могу! Воды нет!
   Его тут же поддержал единственный православный сенатор, Адам Кисель, родной брат коронного гетмана, ещё несколько магнатов. Выслушав их, Николай, морщась, ответил сразу всем.
   - У меня тоже нет воды. Завтракать придётся всухомятку, кони остались непоеные. Значит, надо быстрее разбить врага, чтобы он нам не мог помешать поить наших лошадей и завтракать так, как мы привыкли.
   - Так что, в бой идти голодным? - не мог успокоиться польный гетман.
   - Почему голодным? - удивился Конецпольский. - Утром можно перекусить и всухомятку, злее в бою будешь.
   - А горло смочить?
   - Только не говори мне, что ты по утрам его водой смачиваешь! Вот, как обычно, выпей вина.
   - Но мой конь вина не пьёт!
   - Пошли холопов в овражек, там ручеёк течёт, и казаков нет! - разозлился коронный гетман. - Принесут они воды и себе и твоему коню. Разве что идти им придётся далеко, здесь, у нашего бивуака воду всю вычерпали. Но поторопись, битву надо начинать пораньше, пока наши непоеные кони не взбесились от жажды.
   - Почему вы не отгоните от берега казацкие чайки и не дадите возможности всем напиться?! - возмутился уже Кисель.
   - Потому что мы сюда биться пришли, а не болтать попусту, как ты привык! Свяжись мы с этими чайками, на их отпугивание весь день уйдёт. А войско и кони будут сидеть без воды. Разобьём врага - напьёмся сами и напоим лошадей! - всё более злясь, отбрил его Потоцкий, после чего продолжил уже спокойным, несколько торжественным тоном.
   - Итак, панове, о распределении войск и командовании ими мы уже договорились. Ждать из-за сложившейся ситуации нам нельзя, чем раньше начнём, тем быстрее и с меньшими потерями победим. Да поможет нам в битве Дева Мария! С богом!
   Пришлось и знаменитым обжорам, коих среди шляхты было немало, в этот раз завтракать наспех, всухомятку. Проблемы мелкой шляхты или пехотинцев не волновали никого, кроме их самих. Смогли ли они напиться, ели что-нибудь - личное дело каждого. Бунтовать в таком положении никто из них не решился. Все готовились к битве.
   Причём, "немецкая" пехота* предпочла спрятаться в немодном уже в Европе таборе, вперёд которого вышла только "венгерская" пехота, вооружённая нарезными ружьями и артиллеристы с пушками. Конница распределилась традиционно для своего времени, в три линии. На правом фланге: впереди семь, во второй линии - пять, в третьей - три тысячи. На левом соответственно: пять, четыре, три.
  
  
   В противном лагере бардака тоже хватало, война без него не бывает, но проблем было куда меньше. Всё же пока война шла по нотам, писанным в Азове. У казаков общее руководство битвой осуществлял одержавший за последнее время несколько громких побед Татаринов. Как было принято в те времена, он взялся командовать центром, огромным по казацким меркам, хорошо укреплённым табором, с сорока тысячью засевшими в нём казаками, треть из них, правда, показачилась только в этом году. В его распоряжении были шестьдесят пушек. Десяток мортирок и османских тонкостенок расставили по стороне табора, обращённой к полякам, остальные же поделили пополам и поставили за пределами укрепления, с его краёв. Это сделали по совету попаданца, рассказавшего атаманам о многих военных изобретениях будущего. "Нельзя быть сильным везде" - любил он повторять чьи-то слова. А стоя по флангам, между укреплением и конницей, пушки могли обстреливать и атакующую вражескую конницу, и польский центр. Правый фланг казацкой армии возглавил калмыцкий тайша Хо-Урлюк, имевший в своём распоряжении около сорока тысяч всадников. Левым командовал стремительно набиравший авторитет кошевой атаман Хмельницкий, в распоряжении которого было более двенадцати тысяч окольчуженных черкесов и пятнадцать тысяч конных запорожцев. Резервом в пять тысяч конных и столько же пеших казаков командовал не молодой уже Федорович (Трясило), имевший уже опыт побед над татарами и поляками, бывший кошевой атаман.
   Поляки построились традиционно. В центре табор, чисто тележный, перед которым выставлены все пятнадцать польских пушек, за которыми построились вышедшие из табора заранее, в нарядной, под венгров, форме стрелки из нарезных ружей. Потоцкий надеялся с их помощью затеять с казаками перестрелку после обстрела их из пушек. Передние ряды кавалерии и польского табора составляли прямую линию. Особенно эффектно смотрелись гусары в своих сверкающих на солнце латах и нарядных одеждах и плащах из звериных шкур, с устрашающих размеров копьями, украшенными длинными флажками. Впечатляли у них и крылья из настоящих перьев, прикреплённые к их сёдлам сзади, и великолепные кони в дорогой сбруе. Растягивать конников на всю ширину поля не стали, так что от обрывов их отделяли сотни метров. Располагалась эта линия метрах в шестистах от казацкого табора.
   Казацкая конница выстроилась необычно, с некоторым отступлением от задней стены казацкого укрепления, которое, таким образом, находилось существенно ближе к врагу, чем передние всадники казацко-калмыкско-черкесской коалиции на флангах.
  
  
   Потоцкий собирался как раз послать к врагам парламентёра с предложением о сдаче, как казацкие пушки дали залп, а потом, к его великому удивлению, открыли огонь из ружей казаки из своего укрепления. Даже для самых современных нарезных ружей это было слишком большое расстояние. Судя по количеству дымов, стреляли не меньше двух-трёх тысяч казаков. И они не просто палили в воздух - по польским рядам пошла гулять смерть. Всадников и коней сбивали на землю, калеча и убивая, ядра пушек. А артиллеристов и вышедших вперёд штуцерников - пули. Пушкари у поляков кончились уже во время второго казацкого залпа, и в дальнейшем сражении польская артиллерия не принимала участия совсем. Уцелевшие при этом штуцерники благоразумно бросились прятаться внутри табора, некоторые даже бросили при этом на землю свои дорогие штуцера. Только сейчас Николай осознал важность донесения нескольких шпионов, что казакам раздают какие-то особые пули для нарезных и для гладкоствольных ружей.
   Пока коронный гетман оценивал обстановку, враги смогли удивить его ещё раз. Второй залп из пушек и штуцеров последовал с невероятно, сказочно маленьким перерывом после первого.
   "Ведь штуцеры нужно заряжать не меньше пяти минут! Пушки же требуют ещё большего времени на перезарядку! Езусе Христе, каким образом они это делают?!!"
   Ларчик этой тайны раскрывался просто. Пули Минье, изобретение девятнадцатого века, не только летели дальше, чем обычные свинцовые болванки, они ещё и заряжались быстрее. Два выстрела в минуту для стрельбы ими было вполне нормальным результатом. А удивительная скорострельность казацких пушек объяснялась способом зарядки. Порох был упакован заранее в картонный футляр, благодаря чему можно было менее тщательно чистить банником ствол при скоростной стрельбе, опасность преждевременного выстрела снижалась на порядок. На ускоренное забивание пыжа пушкари тренировались не одну неделю, пролив не одно ведро пота. После такой скоростной зарядки оставалось пробить через запальное отверстие в картоне дырку, и орудие было готово к огню. Правда, при стрельбе не заполошной, как в этот момент, банить стволы надо было даже более тщательно, чем обычно. Стволы изнутри были тогда полны раковин, останься там хоть один уголёк - преждевременный выстрел гарантирован. И хорошо, если в небо, а не в своего же пушкаря.
   Ядра стали разрушать, прежде всего, строй кавалерии, выводя из строя передних, лучше всего вооружённых и защищённых всадников. Опытнейших Конецпольский отреагировал на это немедленно, послав их в атаку. Не дожидаясь команды от коронного гетмана, кавалерия правого фланга сдвинулась с места и, постепенно набирая ход, пошла в атаку на конницу черкесов и казаков. Земля задрожала от топота тысяч копыт. На врага двинулась необоримая, как считали сами поляки сила. Развивались флажки на опущенных копьях, колыхались за спинами гусар плащи из львиных, тигриных, леопардовых, медвежьих (у самых бедных) шкур.
   Опомнившись, Потоцкий отдал приказ атаковать и коннице Калиновского. Та, уже несколько смешавшись под обрушившимся на неё градом ядер, рванула вперёд с особенным энтузиазмом. Здесь тоже хватало богато одетых и хорошо защищённых латами всадников. Лучшая в мире, так они считали сами, конница, готовилась разметать, стоптать своих врагов. Им уже неоднократно это удавалось сделать, никто из них не сомневался, что получится и в этот раз.
   Саженях в ста от артиллерийских позиций, сначала конницу Конецпольского, потом несколько отстававшую кавалерию Калиновского встретили залпы картечи, заметно проредив первые ряды наступавших, но, естественно, не остановившие порыв тысяч всадников. Да, заржали, завизжали от боли раненные кони, закричали поражённые картечью люди, однако продвижения конных масс на врага вражеская стрельба не остановила не в малейшей степени. Но несколько мгновений спустя из невидимых щелей, расположенных параллельно передней линии казацких укреплений, вылезли вдруг по паре десятков или дюжин казаков с шестами. Они не очень дружно выпустили в накатывавшую на них конницу по ракете каждый. И польская атака бесславно завершилась. Визжащие, воющие, гудящие, испускающие вонючий дым, будто черти, выпущенные из ада, ракеты полетели на атакующих.
   Сначала с ними встретились гусары. Сами-то храбрецы если и испугались неведомого оружия, то страх смогли преодолеть. Однако для лошадей это было слишком страшно и неожиданно. Конница встала, всадники вынуждены были уделить своё старание не атаке, а попытке усидеть в седле, и не всем это удалось. Строй рассыпался, в сотне метров перед углом казацких позиций забурлила толпа лошадей и людей, где каждый был сам по себе. С небольшим опозданием то же самое произошло и на другом фланге. Казацкие позиции скрылись за клубами бело-серого порохового дыма, даже тянувший с северо-запада ветерок не успевал их разогнать. Потеряв врагов из виду, казаки стрелять не перестали и хоть попадать стали реже, многие картечины и пули продолжали находить свою добычу в толпе.
   Далее в ход битвы вступил особенно зримо человеческий фактор. События на флангах перестали походить на зеркальное отображение одного действа.
   Конецпольский, страдая, хватаясь за сердце, смотрел на уничтожение своих любимцев, красы и гордости всей Польши, гусарии, но больше никаких действий не предпринимал. Он уже понял, что победы в этот день полякам не добиться, надо было заботиться о достойном поражении. Шедшие вслед за гусарами панцирники уже успели, кто остался в седле, развернуть коней и припустить назад, когда лава из двадцати тысяч всадников накрыла стоящих гусар и начавших бегство "казаков" (средняя кавалерия набиравшаяся только из шляхты), как их ещё называли. Сбежать смогли только самые везучие из последних, точнее - самые трусливые или сообразительные, начавшие отступление (бегство) первыми. Проскочив мимо готовившихся к бою второй и третьей линий, беглецы драпанули и с поля боя, чем и сохранили себе жизнь. Впрочем, многие - ненадолго.
   На не полностью успевших восстановить строй гусар, стоявших на месте, что для конницы губительно, налетели с разгона черкесы и казаки. Вырубив всадников первой линии, вал из почти пятнадцати тысяч всадников, при уничтожении гусар они потеряли всего несколько сот человек, покатился дальше. Вышедшая вперёд вторая линия поляков, чтоб не быть застигнутыми ударом врагов в стоячем, обрекающим на поражение состоянии, рванула навстречу коалиционной коннице. Конецпольский тут же направил на помощь второй линии третью. Более широкая и многочисленная конница казаков и черкесов начала уже обхватывать врагов с флангов, когда на них обрушились всадники третьей линии. В поле завертелась мясорубка, причём ближе к польскому табору победа склонялась к черкесам, по центру схватки казаки медленно, благодаря численному превосходству, додавливали соперника, а черкесский отряд, шедший с самого края, попал под удар третьей линии уже почти остановившись, и у него возникли нешуточные проблемы.
   Хмельницкий это заметил и приказал остальным своим конникам ударить колонной вдоль овражка. Ещё пятнадцать тысяч всадников стронулись с места и, постепенно набирая ход, пошли на врага. Пусть черкесы по внешнему виду проигрывали полякам, а казаки второй линии смотрелись сущими оборванцами на малорослых конях, пятнадцать тысяч всадников по тем временам были немалой силой.
   Опять пришла пора дёргаться Конецпольскому. Получи он резерв, который немедленно запросил у коронного гетмана, вполне возможно ему удалось свести схватку на своём фланге вничью, несмотря на численное преимущество у врага. Не судьба. Потоцкий ответил, что резерв отправлен на помощь Калиновскому, где положение стало угрожающим.
   Коронный гетман волне спокойно мог бы употребить и слово: "катастрофическим". На левом польском фланге дела разворачивались куда быстрее и печальнее. Увидев расстрел остановившейся первой линии, польный гетман немедленно отправил на помощь первой линии вторую. Учитывая, что часть пространства перед вражескими позициями была блокирована расстреливаемой казацкой артиллерией или бегущими предшественниками, тем на ходу пришлось перестраиваться, из-за чего их ход заметно снизился.
   Хо-Урлюк оценил ситуацию и бросил на врагов сразу половину всадников. Зависимых ногаев, попавших в немилость, или просто выходцев из невлиятельных калмыцкий родов... Они с визгом, воинственными воплями, осыпая на скаку врага стрелами, набросились на обе линии поляков сразу. Не прошло и пятнадцати минут, как поляки стали отступать под давлением более многочисленного врага. К моменту сшибки половина калмыкской орды имела почти в три раза больше всадников, чем две польские линии разом. Калиновский запаниковал и направил на выручку отступающим и последние свои три тысячи. Причём, даже не пытаясь ими как-то сманеврировать, на увеличение толпы. Не удивительно, что их хватило ненадолго. Калмыки, не имевшие возможности сцепиться с врагами, стали непрерывно обстреливать задние ряды поляков из луков, пуская стрелы по дуге. В отличие от сгинувших гусар, легкоконная третья линия не имела доспехов, этот ливень из стрел непрерывно выкашивал их, выбивал из строя.
   Через пятнадцать минут такого бодания поляки побежали. Явившийся на помощь Чарнецкий с резервом пытался их остановить, однако, Хо-Урлюк чуть раньше Хмельницкого провёл сходный манёвр. Переформировал оставшуюся половину войска в колонну и направил её вдоль днепровского обрыва. Не только многочисленные, но и неплохо защищённые воины (в отличие от татар, калмыки имели много бронированных всадников), легко прорвались сквозь резерв поляков (храбрец Чарнецкий погиб одним из первых), и совершили обходной манёвр, заходя полякам в тыл. Чуть позже это проделал и Хмельницкий. Сражение кончилось, началось избиение.
   В центре Потоцкому тоже было впору кричать "Караул!". Лишившись возможности стрелять по всадникам, казацкая артиллерия за полчаса превратила польский табор в кучу мусора и груды трупов. Бросая оружие, пехота попыталась бежать, но удалось это немногим. Почти одновременно с переходом бегства из табора в повальное конница коалиции завершила окружение польской армии. Большинство бежавших солдат было настигнуто и схвачено или порублено, спаслись только те, очень немногие, кому удалось съехать без повреждений в овраг или к берегу Днепра.
  
   * - Немецкой и венгерской она была только по названию и форме одежды. Служили в этих частях жители нынешних Украины и Белоруссии. Они считались лучшими и более неприхотливыми воинами, чем западноевропейцы.

Победа оглушительная, но ликовать некогда.

  
   После окружения польской армии сражение превратилось в добивание упрямых и пленение сообразительных. Последних оказалось большинство. Пехота сопротивляться больше не пыталась и сдавалась охотно, разве что самые трусливые так бежали, что конникам пришлось останавливать их арканами. Или по настроению рубить саблями. Не все были способны думать в угаре боя об упущенной прибыли - ведь трупы никто покупать не будет.
   Поведение польских всадников было куда более разнообразно. Некоторые отчаянно и умело дрались до смерти или выбивания из седла. Русская шляхта предала свою веру, но выродиться в гламурную бестолочь они не успели, умели саблю в руках держать и врагу в глаза смотреть не боялись. Группа окружённых, добиваемых гусар смогла вырваться из толчеи схватки и, прорвавшись к овражку, побросав врагу своих ненаглядных коней, сбежала, уйдя пешком. Казаки размениваться на преследование нескольких десятков человек не стали.
   Другие, испугавшись, пытались драпать назад, но удалось это только самым первым беглецам. Затем кольцо окружения захлопнулось, попытки его прорвать обычно стоили трусам жизни. Если им не везло быть сдёрнутыми на землю арканом.
   Третьи, видя бессмысленность сопротивления, сдавались. Кто-то с надеждой выкупиться из плена и продолжить борьбу, наёмники - просто спасая шкуру. В лёгкой коннице шляхтичей служило не так уж много, а местным жителям простого происхождения или хорватам с валахами умирать за Речь Посполиту совсем не хотелось.
   Попала в плен и вся верхушка польского войска. Некоторые, как, например, польный гетман Мартин Калиновский, за своё будущее могли особо не переживать. После того, как он стал личным пленником Хо-Урлюка, ему оставалось только ждать выкупа от родственников за своё освобождение.
   Совсем по-другому сложилась судьба Станислава Конецпольского, Николая Потоцкого, Адама Киселя и ещё нескольких активистов успокоения Украйны и приведения бунтующего плебса к покорности. Их торжественно, под одобрительные крики, непристойные комментарии и улюлюканье посадили на кол. Колья не слишком высокие, зато толстые, с перекладинами и навесами над ними, чтобы солнце не убило казнимых раньше времени. Чем толще кол - тем мучительнее и дольше умирание, а перекладина не давала возможности колу проникнуть слишком глубоко, обрекая его на смерть от внутренней инфекции. Незадачливым инициаторам захвата чужих земель предстояло самим хлебнуть того лиха, коим они так охотно наделяли всех несогласных с ними. Их даже поили водой и насильно подкармливали жидкой кашкой, заботясь о продлении жизни врагов на радость казацкого войска.
   Такую судьбу им и Яреме Вишневецкому определили ещё зимой в Азове. Чтобы лишить врагов умелых и опытных командиров и показать всему миру: издеваться над русскими опасно для жизни и здоровья. Не все поначалу соглашались, уж очень большой выкуп можно было получить за жизни этих магнатов, но именно отсутствовавший сейчас на поле попаданец убедил атаманов казнить их в обязательном порядке, невзирая на упущенную выгоду.
   - Воевать с Калиновским или биться с Конецпольским - две большие разницы! - сказал, среди прочего, тогда он. - А драться с поляками нам не раз придётся, просто так они нас на волю не отпустят. Опытные и умелые военачальники во главе врага нам совсем не нужны, никакая плата за их освобождение, вреда, который они нам нанесут, не окупит. Мёртвые не кусаются! - очень уместно вспомнил он цитату из блистательного произведения Стивенсона.
   Казаки с таким подходом согласились, действительно родственными душами были этому литературному персонажу. Звонкая фраза понравилась всем присутствующим.
   - Да и сделать такое послание всему миру не помешает, - продолжил тогда Аркадий. - С теми, кто ведёт себя как взбесившийся зверь, мы и будем обращаться именно как с бешеной собакой!
   Настаивая на казни нескольких магнатов, попаданец думал, что их повесят или утопят, но атаманы решили продлить удовольствие, казнь заняла почти неделю, последним сдох на колу Адам Кисель. Единственный схизматик-сенатор, весьма близкий ко двору магнат был искренним защитником православия и одним из самых последовательных врагов казачества. Воевать с казаками боялся, но пакостил им везде, где мог. Очень живучей тварью оказался, не хотел покидать этот мир даже терпя неимоверные муки. Возможно, потому как догадывался, что его ждёт на ТОМ свете?
   Не участвовавшая в битве конница резерва кинулась в погоню за сумевшими вырваться из окружения всадниками. Как ни странно, хотя у поляков лошади были несравненно лучше и быстрее, часть из них была настигнута и пленена. Пострадали самые трусливые, слишком долго гнавшие своих скакунов галопом и загнавшие их насмерть.
   Васюринский так и не дождался лошадей. Потом уже он узнал, что поляки оставили охранять табун три сотни хорватов и сотни полторы вооружённых слуг, победить-то их две посланные сотни может, и победили бы, при большом везении, но весь табун при этом разогнали бы по степи. Подумав, сотники решили выжидать подкрепления, которое и подошло к ним в виде тысячи казаков резерва. Увидев такую силу, польская стража и сдалась без боя.
   Трофеи победителям достались богатейшие. Но вот пропивать добычу, как это было в обычае у многих сечевиков и донцов, было некогда. Перед коалицией лежала оставшаяся без армии богатейшая страна, все понимали, что сейчас-то и настало золотое время для грабежа. Поэтому отдыхали на поле боя недолго. Конница, разбившись на несколько больших отрядов с проводниками из казаков, двинулась в Центральную Польшу. В Южную уже входили крымские татары.
   Огромные обозы с награбленным двинулись в Сечь, Азов, степь и на Кавказ. Однако у грабителей желание прибарахлиться ещё только усилилось. Не собиралась сидеть без дела и казацкая пехота, и дополнительно формирующиеся кавалерийские полки тяжёлой конницы, благо и коней и доспехов для этого было в изобилии. Да, польская армия разбита и уничтожена, но большая часть городов и замков по-прежнему находилась в руках казацких врагов, предстояло их отбивать и захватывать.
   Особо стоял, теперь очень остро, еврейский вопрос. Во время Хмельниччины их просто вырезали. Аркадий зная об опасности подобного исхода, разработал и уговорил казаков принять план по выселению евреев с Руси. Выжить в море ненависти к ним, далеко не всегда обоснованной, но бурлящей на этих землях, шансов у иудеев не было. Собственно резня уже началась, все члены этой общины, имевшие несчастье, неосторожность или глупость оказаться в дороге вылавливались и жестоко убивались озверевшими крестьянами. То, что большая часть казнимых к арендаторскому бизнесу отношения не имеет никого не волновало. Жид - значит бей его палкой, цепом, меси сапогами кидай в воду... разве что красивых евреек оставляли в живых. Даже женились на них после насильственной христианизации. Да малолетних детишек часто рука убивать не поднималась, ведь все эти зверства творили благочестивые, верующие в бога люди. К счастью для себя, большая часть евреев проживала в местечках, их ещё можно было спасти.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"