Спесивцев Анатолий Фёдорович : другие произведения.

Вольная Русь. Глава 1

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первая глава последней книги цикла. Оборона Созополя. Комменты, пожалуйста, в общий файл или проду.


1 глава

Начало испытания на прочность

Созополь, Черноморское побережье Румелии, 23 февраля 1644 года

   Попытка разглядеть хвост змеи гиреевской армии, неудержимо накатывавшейся по приморской дороге, хорошо просматривавшейся из Созополя, естественно, не удалась. Вышли турки в поход не дожидаясь конца распутицы, как только пригрело солнышко, можно представить, каким неприятным сюрпризом для них стало возвращение зимних штормов. Правда, холодные дожди избавили вражеское войско от глотания пыли, однако вряд ли там кто этому радовался. Аркадий об этом прекрасно знал, как и о бессмысленности попытки высмотреть конец армии. Её тылы находились, наверное, ещё у Стамбула, если успели выйти из него, но всё же он пристально всматривался через подзорную трубу на юг, матеря про себя производителей оптического стекла. Если в пределах километра-двух резкость изображения вызывало лишь лёгкие нарекания, то на больших расстояниях приходилось догадываться, что видишь. Вроде бы чистое, прозрачное стекло давало сильные искажения, и когда его удастся производить не только в нужных количествах, но и требуемого качества, никто не знал. О цейсовском идеале, оставшемся в Азове, пока приходилось лишь мечтать, понукая мастеров к новым экспериментам.
   С досадой сдвинув свой несовершенный оптический инструмент, Москаль-чародей бережно положил его в футляр. Это придурок Рожественский мог по любому поводу и совсем без оного бить свои бинокли - в семнадцатом веке, да в уже осаждённой крепости, такой поступок вызвал бы у окружающих крайнее удивление. Стоила подзорная труба пока очень дорого, и раскупались подобные устройства влёт, как пиво на следующий день после получки в рабочем квартале. Каждый атаман, черкесский князь, калмыцкий нойон, русский боярин или воевода желал иметь оптику и, может, кряхтя, но платил за неё большие деньги.
   Бог его знает, что рассматривали Михаил Татарин и Дмитро Гуня, руководители обороны, но, похоже, проблемы с различением интересных им деталей наличествовали и у славных атаманов. Они морщились, то и дело меняли "настройки" - чуть раздвигая или сдвигая трубу, запорожец что-то бормотал себе под нос...
   - От бисова труба! - уже громко выразил своё неудовольствие Гуня. - Аркаш, когда навчишся-таки робыты, щоб як у твоём бинокли видно було?
   - Легко сказать, да трудно сделать. Не получается пока нужное стекло. Ты вспомни, какое поначалу было.
   - Зелёное, как лягуха, - ухмыльнулся Татаринов. - Это, ясное дело, лучшей, но с биноклем всё ж не сравнишь... - в голосе предводителя донцов и коменданта крепости послышались сожаление и ностальгия, биноклем из будущего он пользовался не раз.
   - Да будут нормальные подзорные трубы, и бинокли тоже сделаем, но не сразу же! Быстро только кошки родятся, а над сложной техникой приходится долго мучиться, пока до ума доведёшь.
   - Да чего в этой трубе сложного?! - удивился Татарин.
   - Чего сложного?.. - аж захлебнулся от возмущения Москаль-чародей. - Ты знаешь, сколько мы мучились, пока хоть такие стёкла смогли варить? Сколько раз пришлось состав сырья в печи менять, силу жара и время плавки... "Чего сложного"! Хочешь сразу и лучше - делай сам!
   - Так я шо? Я ничего, так попросил... трудно рассмотреть ворогов, шо далеко идут. Как я могу сам эту колдовскую хрень сделать? Я ж не колдун, атаман, мы такому не обучены.
   - Ну и не хрен мне нервы портить! Думаешь, нарочно плохие стёкла льём? Не получаются хорошие! Самого злость и досада берут.
   - И что, никакого просвета?
   - Ну, заметили стекловары, рассматривая бинокль, что там стёкла впереди и сзади разные.
   - Так это ж и слепой заметит! - искренне изумился Михаил. - Впереди большие, сзади маленькие.
   - "Большие", "маленькие"... по составу разные, из неодинакового стекла сделаны.
   - Так у чём-то трудность? И они пусть из разного сделают!
   - Какого "разного"? Чего в одно, а чего в другое добавлять?
   - А в стёклышках из бинокля посмотреть нельзя?
   - Можно. Вынуть из бинокля и расплавить, а потом пытаться определить, чего там намешано.
   - Эээ... постой. Как "взять и расплавить"? А с биноклем чего будет?
   - Конец ему будет. При этом большой вопрос, сможем ли мы найти отличия, не так-то это легко сделать.
   - Не... тогда не надо. Жалко бинокль.
   - Вот и мы так подумали. Пробуют ребята разные составы, но пока без толку. Когда-то найдут нужную примесь, а пока... Пошли пожалуй вниз, торчим здесь, как чиряки на носу, без толку.
   В общем-то это рассматривание с высоченной деревянной вышки подходящего к Созополю гиреевского войска большого смысла не имело. Благодаря разведке командование крепости и так знало, кто на них движется. Пятьдесят тысяч янычар - две трети недавно набранные взрослые турки или родственники воинов оджака; пятнадцать тысяч суваллери, всадников оджака - также больше половины новички; с тысячу топчи, ещё несколько тысяч обозников корпуса воинов-рабов (не путать с райя!), пятнадцать тысяч сипахов-тимариотов, вооружённых заметно хуже обычного, тридцать - кочевых турок и бедуинов, тридцать тысяч азапов и секбанов, не новобранцев, уже поучаствовавших во внутренних разборках. И, естественно, с войском шло не меньше сотни тысяч работяг из Стамбула. Не янычарам же копать землю в осадных работах и тягать тяжести! После смерти Мурада IV (не к ночи будь помянут этот властелин, сумевший обуздать своеволие воинов оджака) янычары очень нервно реагировали на любые попытки принудить их к труду.
   К удивлению казацкой старшины, крымских татар в этом войске не набралось бы и тысячи. Гирей предпочёл оставить одноплеменников в Анатолии, для окончательного усмирения и искоренения сторонников разбитого в прошлом году Лжемурада. Разбить-то его разбили, основные силы рассеяли, однако поймать не смогли. Он то ли погиб, то ли, сняв платок с морды, без которого его, почитай, никто и не видел, растворился среди местного населения, считавшего предводителя антиоджакского и антитатарского восстания ИСТИННЫМ Османом, божьим чудом выжившим при покушении.
   И ранее сильно не любившие янычар жители Анатолии их теперь люто, больше любых врагов, ненавидели. Не помогло даже массовое зачисление в оджак анатолийцев, тем более что под видом турок туда попало немало янычарских родственников потурнаков - сербов, греков и албанцев. Да и вроде бы чистокровные турки отличались скорее толстым кошельком для дачи взяток, чем храбростью и воинскими умениями.
   Немалая часть этого сильного чувства, ненависти, переносилась и на нового султана с одноплеменниками-татарами. Им султан Ислам выделил земли нескольких тюркских племён Восточной Анатолии, имевших несчастье активно поддержать лжесултана Ахмеда. Уцелевшие мужчины из этих племён сейчас шли в голове войска Гирея, который обещал за храбрость и заслуги одарить их новыми землями, здесь, в Румелии и бывших ногайских степях. Им также подробно рассказали, что будет не только с ними, но и с их семьями, если они не проявят храбрости. Семьи остались в Анатолии, обеспечивая верность их отцов и сыновей.
   Подойдя к крепости где-то на километр или около того, всадники немного погарцевали перед смотрящими на них с валов и пяти бастионов защитниками Созополя, благоразумно не приближаясь к городу. О наличии у засевших там точного и дальнобойного оружия они были осведомлены, не представляя, впрочем, насколько оно мощное и на какое расстояние стреляет.
   Покрасовавшись - кричать оскорбления на таком расстоянии не имело смысла, а подъезжать ближе опасались - начали разбивать палатки для отдыха, привезённые во вьюках. А вот с кострами для приготовления пищи у них в этот день не сложилось. На дневной переход от города дерева не было. Совсем не было. Его предусмотрительно вырубили и утащили казаки, два года готовившиеся к этой битве. Узнай зелёные о таком умышленном опустынивании - вырубили даже виноградные лозы - вандалов бы линчевали, но не водилось тогда таких зверей, зелёных.
   Перекусив всухомятку - кочевников подобными лишениями не испугаешь - турки устроились в двух лагерях, выставив многочисленных часовых - о пластунах они также были наслышаны.
   Невольно ёжась от сильного, сырого и холодного ветра с моря, атаманы, спустившись с вышки, пообщались с защитниками крепости. Гарнизон уступал надвигающемуся вражескому войску более чем на порядок. Впрочем, этих-то казаков, отобранных из добровольцев, застращать было вообще проблематично. У нескольких на груди блистали светло-серые крестики с красно-жёлтым всадником поражающим змия в середине, знаки ордена Георгия-победоносца, первой, железной ступени, конечно - Хмель, долго не решавшийся последовать совету Москаля-чародея, в прошлом году таки основал сразу несколько орденов. Георгия-победоносца - выдаваемого за храбрость, четырёх ступеней, железную, медную, серебряную и золотую. Выделялись они скупо, пока более двух никто не имел, даже совершенно безбашенный в бою Татаринов пока мог похвастаться только одним Георгием. Зато он, как и Гуня, имел высший орден Малой и Вольной Руси, Архистратига небесного воинства архангела Михаила. Такой же крест, золотой, с рубинами, на вычурной и массивной золотой цепи, отправили и в Мадрид, испанскому королю. На всякий случай, приказав послу разузнать, примет ли гордый Фердинанд его. Было в этом сомнение, а осложнения ещё и с Испанией казакам совсем не улыбались.
   - Что, Сидор, поджилки от вида вражьего войска не дрожат, штаны от страха не загадил? - улыбаясь, явно не всерьёз, спросил Татарин у старого знакомца, помнившего ещё поход на Трапезунд донца, седого, с морщинистым лицом и пегой, неровно обрезанной бородой.
   - Поджилки у меня трясутся только после доброй пьянки, а в походе, чай сам знаешь, Миша, пить нельзя. А штаны обгаживать мне, природному казаку, как-то негоже, не этим гололобым меня пужать.
   - А если здесь объявится мой дружбан, Ефим? - сделав самую что ни на есть невинную морду лица, спросил Аркадий.
   - Свят, свят, свят, - сняв шапку, трижды перекрестился казак. - Тот точно кого хочешь до греха доведёт. Только он-то, слава Богу, аж в Польше, да и ежели сюда явится, - опять перекрестился, - пугать будет турок, не нас.
   Весёлые выкрики со всех сторон показали, что Срачкороба здесь помнят, но вот его появления в крепости жаждут далеко не все. Как раз среди старых казаков имелось немало свидетелей шуточек знаменитого юмориста или их жертв, и у многих воспоминания к числу приятных не принадлежали.
   Аркадий улыбался, шутил и с трудом удерживался от инстинктивного растирания груди в области сердца. В последние годы у него появились проблемы с надёжностью работы этого жизненно важного органа, даже регулярно лекарство стал принимать, не желая, правда, при этом отказываться от употребления кофе. В конце концов, сердце ныло редко, а утром так трудно стало включаться в работу...
   Гарнизон деловито готовился к предстоящим боям. Три тысячи ветеранов-донцов да шесть тысяч запорожцев из числа самых отмороженных и рисковых. К ним здесь добавились пять тысяч болгар, более-менее обученных военному делу, многие успели повоевать в наступившем на Балканах бардаке, все имели потери в семьях или среди друзей. В последний момент - в конце осени и зимой - набежало с пару тысяч греков.
   Турки перед походом на север произвели восстановление законного, своего порядка в материковой Греции. Да так расстарались, что там осталась, дай бог, десятая часть населения. Большая часть потомков гордых эллинов сбежала в Морею или на острова, оставшиеся под контролем Венеции, меньшая ломанулась на север, к казакам или в Валахию. Из "домоседов", по какой-то причине не покинувших родные селенья, многие об этом пожалели. Ранее входившая в число самых либеральных стран мира Турция стремительно радикализировалась, отношение к иноверцам в войске, по старой привычке ещё часто называемом османским, стало совсем нетерпимым.
   Легко было догадаться, что среди греков-беженцев есть вражеские шпионы и диверсанты, нескольких даже выявили - потурнаков выдало произведённое ими обрезание, но глупо было надеяться, что поймали всех. Пришлось усилить охрану многочисленных пороховых погребов и продовольственных складов, тщательнее охранять водные источники. Зато остальные новобранцы пылали жаждой мести, желанием навредить врагам даже ценой своей жизни.
  
   Аркадий с содроганием вспомнил недавнее покушение на себя. Тогда он решил лишний раз проверить - не стали ли видны мины и ямки-ловушки с колышками после таяния снега. Впереди по лестнице на вал поднимался охранник, сзади шли ещё несколько и джура, враги ещё не вышли из Стамбула, чего, спрашивается, опасаться?
   Выстрел с вала прозвучал как гром среди ясного неба и оказался очень точным. Большая пуля, калибры ружей в то время колебались от пятнадцати до тридцати миллиметров, попала в титановую пластину, защищавшую сердце, пробить броню не пробила, но с лестницы его сшибла, попутно выбив из сознания. О том, что другой грек пытался его, потерявшего сознание прирезать он узнал уже позже, от командира собственной охраны, Василя Вертлявого. К счастью, одновременно с подсылом к бесчувственному телу попаданца подскочил и сам Василь, успев обезоружить врага и оглушить его. Второго, палившего из ружья - к великой досаде очнувшегося позже Аркадия - пристрелили.
   Бронежилет пуля не пробила, но даже сквозь поддоспешник оставила на память о себе большой синяк и ноющее, то ли ушибленное, то ли треснувшее, ребро. Оставалось радоваться, что сердце от такого обращения с ним, работать хуже, вроде бы, не стало. На окружающих очередное "чудо" произвело разное действие. Казаки и так знали, что Москаля-чародея пули не берут, знаменитый ведь характерник, а вот балканцы сильно впечатлились. Выстрел в упор из янычарки не выдержала бы и самая лучшая немецкая кираса, а судя по гибкости, на колдуне была всего лишь кольчуга. Получалось, что у колдуна и, правда, шкура пуленепробиваемая. После этого случая он часто ловил на себе удивлённо-испуганные взгляды. Хотя, казалось бы, люди пришли биться насмерть против много более сильного врага, чего переживать из-за чьей-то необычности?
   Довелось ему лично участвовать и в допросе висевшего на дыбе террориста. Морщась от боли, невольно прикладывая руку к груди, спустился в подвал. Там уже всё успели подготовить для неторопливой и продуктивной беседы. Грека раздели догола, сорвав с него даже крестик, и подвесили за руки, судя по мученическому выражению лица, ему и без плетей или подпаливания было больно и в крайней степени неуютно. В комнате пылал очаг, не только прогревая воздух - рядом положили что-то железное, неприятное на вид, на столе в углу стояла непроливайка с ручкой и лежала пачка бумаги.
   Аркадий подошёл к террористу, невысокому, узкоплечему, без массивных мышц, но жилистому мужчине средних лет. По смуглой его коже гуляли вши и многочисленные мурашки, по телу то и дело прокатывали волны дрожи, то ли от холода, то ли от страха. Появление мёртвого по его расчётам человека поразило грека - лицо заметно побледнело, глаза выкатились, в них вместо привычного уже страха заплескался ужас.
   Объяснялось это просто. В момент покушения он бросился после выстрела к упавшему-то только потому, что не знал, удалось ли соучастнику покушения попасть точно в цель. Успел заметить прореху в одежде напротив сердца, мёртвенно-бледное лицо, закрытые глаза и решил, что задание выполнено. Как раз в этот момент его и скрутил Василь, заметив в руке нож. И вдруг этот мертвец является на допрос. Иоаннис Ставридис сначала замер, позабыв о боли в плечах, потом судорожно задёргался, пытаясь разорвать путы и убежать от вурдалака, легенды о живых мертвецах ходили и по Элладе. Бедолага решил, что его ждёт участь хуже смерти - вурдалачество. Но ничего, кроме срыва кожи около запястий, не добился - среди прочих своих навыков, и вязать пленников казаки умели качественно.
   Характерник стал напротив подвешенного на дыбу, лицом к лицу. Подтягивать узника к потолку не стали, а тридцатисантиметровая разница в росте не позволяла ему дотянуться пальцами ног до пола. Увидев колдуна так близко, Иоаннис принял его широкую улыбку за оскал, подготовку к укусу и, закатив глаза, потерял сознание. В помещении ощутимо завоняло.
   "Однако... Неужели я такой страшный? Или он такой нежный и ранимый? Если уж человек на подобное дело идёт, то должен быть покрепче. Что-то здесь не то..."
   - Пане Москалю, гляньте, чим у вас стреляли! - раздался оклик от казака, стоявшего рядом со столом, вызвавшегося "поспрошать" покушавшегося.
   Подойдя туда - грек всё равно висел без сознания - Аркадий взял поданный ему сплющенный кусок... не свинца, как ожидал, а серебра.
   "Эпическая сила искусства!.. Так и турки, получается, уже всерьёз меня колдуном-оборотнем полагают. Вот тебе и действенность пропаганды. Хорошо хоть из греческого ружья палил, они обычно пятнадцати-шестнадцати миллиметрового калибра. Бахни тот гад из алжирского, тридцатимиллиметрового и бронежилет мог не спасти. Если здесь... хм... граммов двадцать-тридцать, крупняк, то снаряд - по меркам двадцать первого века - вышиб бы на тот свет почти гарантированно. Но почему покушение на меня, а не на отобравшего у османов Азов Татарина или много раз обижавшего их Гуню? Мало ли кто и кем числится, бьют-то обычно по вершинам, то есть по главным атаманам. Да... надо, ох надо его поспрашивать, расколоть до самого донышка".
   Пленника привели в себя. Русского языка он не знал, так что Москалю-чародею для допроса понадобилась помощь переводчика. Упирался покушавшийся недолго, чего-чего, а развязывать языки пленникам казаки умели. К великому сожалению, ничего толком, кроме подтверждения что послан именно убить Москаля-чародея, грек не сказал. Ни других засланцев в казацкий лагерь, ни объекты диверсий он не знал. Действительно не знал, иначе под пытками наверняка назвал бы, впечатления несгибаемого героя он не производил.
   Пытался Ставридис сыграть на жалости, клялся-божился, что пошёл на преступление не добровольно, а под страхом страшной смерти для всей большой греческой крестьянской семьи. Мол, обещал какой-то янычарский ага, если они с соседом убьют запорожского колдуна, то никто родственников двух незадачливых убийц не тронет, а если не смогут, то всех предадут лютой казни.
   Пыток подследственный явно боялся, спешил ответить на любой вопрос, но пришедшие на допрос Татарин и Гуня приказали жечь его огнём. Аркадий, убедившись, что и под пыткой грек не меняет показаний, из допросной ушёл. Ионидиса этого он даже немного пожалел, но требовать прекращения пыток, не говоря уже об освобождении покушавшегося, не стал. Не были атаманы садистами или маньяками, так что если продолжили пытки, значит, видели в этом необходимость.
   Ставридис умер к утру. В ходе "разговора", желая избежать боли, он назвал нескольких сообщников. Но вот их даже пытать не стали, уж очень путался в своих показаниях пленник. При малейшем нажиме сразу называл других "соучастников". Всех их, конечно, допросили, но сочли невиновными. Ясно, что от боли грек готов был оговорить любого, сочли правдивыми именно его первые показания.
   На следующее утро решили отправить всех греков в Крым. Однако выполнить это постановление не удалось, уж очень часто штормило, причём нешуточно. А тут и разведка донесла о начале выдвижения турецкого войска в поход на Созополь. Эвакуацию пришлось отложить до наступления хорошей погоды, благо доминирование на море у казаков было полным. Пока греков-добровольцев запирали на ночь в выстроенных заблаговременно подземных бункерах, а днём старались использовать, прежде всего, для хозяйственных работ.
  

* * *

  
   Из коренного населения города в нём к началу осады мало кто остался - женщин, стариков и детей эвакуировали в Крым, иногда добровольно-принудительно, так что человеческого балласта в Созополе практически уже не было. Во время вражеской осады мирные люди страдали бы от артиллерийских обстрелов, да и еду на них пришлось бы заготавливать.
   Продовольствия запасли на полгода для тридцати тысяч защитников. Хотели больше, но из-за засух продовольственная проблема на Малой Руси и на Донских землях стояла остро. Не хватало хлеба и на Великой Руси, уж очень большое за последнее время она приняла пополнение - с полмиллиона турок, черкесов, поляков...
   Пороха также лучше иметь бы побольше, но постоянно наращиваемое его производство на Малой Руси, вновь построенные пороходельные предприятия на Дону с запросами не справлялись. Зато улучшенной версии напалма (всё ещё сильно уступавшего изобретению ХХ века) запасли много. Как и ракет, уже в керамических корпусах, с боеголовками из толстого стекла, с взрывчаткой или горючей смесью внутри.
   Припасли для горячей встречи врага и много другого оружия - крепостные барабанные ружья, бомбомёты (миномёты), расставленные сразу за валами, в зонах, фактически недоступных для поражения осаждающими. Естественно, на самих высоких земляных валах, очень неудобных для разрушения артиллерией, поставили и много пушек.
   Крепость строили почти два года, согнав на строительство огромные массы турок-крестьян и кочевников, наловленных на юге Румелии и в Анатолии. Выгодное расположение на полуострове, абсолютное преимущество казаков на море - позволили сосредоточиться на сухопутных укреплениях. Спланировал укрепления Боплан. С сорокового года он был уже не пленным, а вольнонаёмным инженером. После дошедших из Франции жутких подробностях разгрома его родной Нормандии он возвращаться туда не спешил. Да и гетман Хмельницкий платил ему больше, чем ранее польский король.
   Встретить турок вдалеке от собственных земель, не пустить их на территорию союзной Валахии, которая в этом случае легко может переметнуться к старым хозяевам, предложил Аркадий. После некоторых сомнений решили строить укрепления вокруг Созополя, расположенного у дороги из Стамбула на север, и имевшего рядом удобную, глубокую бухту. Предусматривалось, что, когда удастся измотать турецкую армию, ей в тыл высадится казацкий десант, на помощь крепости подойдёт и союзное войско.
   Решающим фактором, склонившим атаманов к принятию плана Москаля-чародея, стало наличие рядом с этим городом богатого месторождения меди. Одновременно со строительством крепости представители старшины, а потом и купцы из Малой и Великой Руси принялись за добычу руды. И здесь же, на месте плавку меди. В несколько месяцев дело было налажено так, что выход металла превысил османский в разы. Причём получалась сама собой не медь, а бронза, правда, не оловянная, мышьяковистая. Из-за чего при плавках начались многочисленные несчастные случаи - часть мышьяка из расплава попадала в воздух.
   Аркадий поднатужился и "изобрёл" противогаз. Точнее, если честно, его жалкое подобие, но и с ним количество отравлений резко пошло на убыль. Хоть гибли турки-рабы, людей было жалко, да они и денег стоили. Вокруг рудников возникло несколько посёлков, с тенденцией сливания в один немаленький город. Ох, и печалились паны-атаманы, когда после рождества пришлось добычу руды и плавку меди прекратить - такие прибыли уплывают! Но на Созополь надвигалась война.
   Ещё ранней весной сорок второго года пятнадцатитысячная конная армия под командой Кривоноса прошла по побережью и ударила по кочевавшим на северо-востоке Греции туркам-юрукам. Причём на этот раз запорожцы не взяли с собой обозы - уловив перерыв в штормах, продовольствие им доставил флот. Если казаки наступали на юруков с востока, отрезая их от Стамбула, то спустившаяся с перевалов Родоп валашская армия атаковала с северо-запада. Оказавшиеся в клещах, так и не сплотившиеся в одно войско кочевники почти поголовно попали в плен и стали строителями крепости Созополь. Остававшееся в Стамбуле войско оджака выйти им на помощь не решилось, ведь почти все наиболее боеспособные части в это время воевали на востоке Анатолии. Да и не воспринимали гордые османы этих юруков как очень уж своих.
   Подошедшая позже армия Гуни взяла штурмом Адрианополь, ещё несколько укреплённых городов, ликвидировав таким образом власть турок в Европе вне стен их столицы. Что ещё больше обострило там, в огромном, пусть полупустом, но всё ещё очень многолюдном городе продовольственную проблему. Лишённые возможности подвозить продовольствие морем из-за господства на нём врагов, власти стали силой загонять бедноту в Анатолию и осаживать их на землю, очень многие участки там за последние годы лишились прежних хозяев.
   Два года казаки строили крепость без помех - не до них было Гирею и вождям оджака. И вот гиреевская армия наконец собралась с силами для возвращения себе Румелии. Идти на север мимо укрепившихся в прибрежном Созополе было слишком рискованно, поэтому, собрав всех, кого мог, султан Ислам повёл их на решительный бой. Помимо меди рядом, самые рисковые и предприимчивые атаманы наладили уже во внутренних районах добычу свинца, для войска нужного даже больше бронзы. Людей оттуда тоже срочно, в приказном порядке эвакуировали.
   Для Вольной Руси настал час истины. Решалось, сможет она уцелеть или нет. Вопреки расчётам, испытания нагрянули с нескольких сторон, но для севших в осаду всё решалось здесь и сейчас.
   http://wikimapia.org/#lat=42.4105301&lon=27.6774788&z=14&l=0&m=b - Созополь.
   http://uploads.ru/?v=HPoXI.jpg - Приблизительное изображение укреплений казацкого Созополя.
  

Неспокойная ночь

Созополь, 23-24 февраля 1644 года от Р. Х.

  
   - Не-е, Аркаш, не пойдуть они на приступ ноччю, - с улыбкой возразил Михаил, на вслух высказанные опасения об атаке турками крепости в первую же ночь.
   - Да який може буты приступ, якщо их мало не утрое меньше, чим нас? - поддержал Татаринова Гуня, разгоняя рукой облако табачного дыма, почему-то зависшее над столом.
   - Втрое? - искренне удивился Москаль-чародей. - А мне показалось, что их тысяч двенадцать-пятнадцать.
   - Какие там пятнадцать! - замахал руками Татаринов, спрятав, наконец, трубку в карман. - Дай бог семь.
   - Ну, може, восемь.
   - Трижды восемь - двадцать четыре, - ехидно посчитал вслух Аркадий.
   - А вминня бийцив? Не утрое, а упьятеро! - пренебрёг арифметикой Дмитрий.
   - Енто точно! - поддержал собрата-атамана Михаил. - У нас казаки - лучшие из лучших, богатыри, все огонь и воду прошли, со смертью не раз здоровкались, а там пастухи турецкие, баранам хвосты крутившие. Ну, в поле... на конях они лучшее многих наших сидят, нелегко пришлось бы, из луков-то они стрелять умеют. Но за такими-то валами да рвами, имея столько пушек...
   Настоявший на совещании в тесном кругу Аркадий даже растерялся. Не ожидал он от опытнейших атаманов такого пренебрежения к врагу.
   - А если, всё-таки полезут ночью на валы? Вот плюнут на ледяную воду и рванут! Малым числом от навала и не отбиться ведь.
   - Не... - замотал головой Татаринов. - Такому числу сюды не прорваться, там сначала тысяч двадцать-тридцать положить придётся, чтоб дорогу до вала промостить. Я уж про мины и ямы-ловушки и не поминаю, их ведь тоже просто так не проскочишь.
   - И по морю сьогодни не поплаваешь - витер та волны любу лодку перевернуть.
   - А чего это ты всё о ночном приступе толкуешь, предчувствие, какое есть? - встревожился, наконец, Михаил.
   Воины склонны к предчувствиям относились серьёзно, он исключением не был. Тем более, что как ни отбрыкивался Москаль-чародей от славы колдуна, его даже ближайшие друзья таковым числили. К предсказаниям же характерника пренебрежения не могло быть в принципе.
   - Да нет, вроде ничего такого не было. Только... лучше поберечься. А чего не хотите поставить поболе людей на тот вал?
   - Поставить-то их туда можно, да... каков сегодня ветер на вышке почуял?
   - Бррр!..
   - Вот-вот, холодный и сырой ветрище, насквозь продувает. Те же турки к утру промёрзнут до костей. Так зачем нам своих казаков простужать? Поторчат там и завтрева воевать не смогут. А, думаю, к вечеру следующего дня турок здеся буде не менее тридцати тысяч. Сдуру и, правда, на валы таким числом кинуться могут. Нехай наши казачки ночку поспят, а к завтрему биться, готовы будут.
   - Ну, вы атаманы, вам и решать, - сдался Аркадий.
   - Да ты не сумлевайся, Аркаш, выставим мы добрую сторожу, не проглядят они ворогов.
   Поговорив, пошли по "хатам". Выйдя на улицу, Аркадий невольно поёжился. Пусть ветер в крепости дул много слабее, валы от него хоть и не полностью, но защищали, однако холод и сырость действительно пробирали, если не до костей, то весьма глубоко.
  
   * - "чеснок" - железный "ёжик", у которого одна колючка обязательно торчит вверх. Густо разбросанные по земле, они могут стать серьёзным препятствием на пути атакующих.
  

* * *

  
   Сон никак не приходил. Аркадий ворочался на мягкой перине, будто она была набита не пером, а булыжниками. Почему-то его всё больше охватывало чувство тревоги, вроде бы, безосновательно.
   "Вот дьявольщина! Вроде и не мальчик уже, в военном деле понимаю побольше многих других, а въехать в причины несокрушимой уверенности атаманов в невозможность ночного штурма не могу. Нет, ясно, минное поле, широкий ров, покрытый тонюсеньким ледком, бурное море исключающее передвижение на лодках... мины, кажись, не испортились, для турок будут страшным сюрпризом... миномёты в бою испытаем, барабанные крепостные ружья... Интересно, новый заводик по производству серной кислоты уже запустили? Шведы что-то нынешней зимой нехорошо зашевелись, не к добру..."
   Мысли прихотливо скакали от одного важного предмета к другому, ещё более важному, что, возможно, и послужило задержкой прихода сна. Москаль-чародей стал в Чигирине очень важной персоной, Хмельницкий без зазрения совести навалил на него кучу дел и поручений, в которых ленивый от природы Аркадий захлёбывался уж который год. Странно, что не потонул. Помимо должности главного производителя оружия, кстати, на Дону тоже, он стал одним из помощников Богдана по иностранным делам (что вылилось в необходимость изучать регулярно массу материалов и зубрить латынь). Попытки откреститься хоть от этой нагрузки провалились, Хмель очень высоко оценил многие предложения тогда ещё "свеженького" попаданца и хотел регулярно выслушивать его анализ текущих и предсказание грядущих событий.
   В отличие от казачьих сообществ, на гетманьщине к предложению организовать контрразведку отнеслись с пониманием, возглавил её друг гетмана Золотаренко. Его главным помощником и фактическим организатором "Службы безпеки" был Москаль-чародей. Естественно, никто с него не снимал обязанности по изобретению и поставке в войска, гетманское, Запорожское и Донское, новых видов вооружения, а следовательно, ему же приходилось заботиться о возведении и качественной работе множества предприятий. Не будучи человеком масштаба Лаврентия Павловича, Аркадий справлялся со всеми этими обязанностями далеко не с блеском, но... не было в Вольной Руси никого другого для таких работ. К великой досаде старшины приток специалистов из Европы прекратился почти совсем. Во-первых, между Западной Европой и Малой Русью стала сплошная полоса земель, охваченных войной, во-вторых, иезуиты постарались разнести везде самые страшные слухи о диких казаках.
   От всех этих хлопот и тревог он изменился и внешне. Не только постарел, годы никого не красят, но их прошло не так уж много, выглядел характерник по-прежнему заметно моложе здешних ровесников. Зато присущие ему ранее нерешительность, вяловатость, готовность уступить, лишь бы не было спора или конфликта, в общем, вся интеллигентщина, если не испарились без следа, то канули глубоко внутрь. Аркадий преобразился в резкого, решительного, внешне уверенного в себе и напористого человека. Учитывая его широкую известность как колдуна и друга Хмеля и Татарина, высокий рост и почти всегда красноватые от недосыпа глаза, спорить с ним теперь осмеливались немногие.
   Сюда же - в крепость, построенную для осады врагом - Москаль-чародей приехал под предлогом испытания новых вооружений, на самом же деле он сбежал от всех тех обязанностей, манкировать которыми никак не мог. Опасность сгинуть от вражеской пули или ядра по сравнению с тяжестью всего взваленного на него казалась такой несущественной мелочью... Ему жизненно нужен был перерыв, пусть даже такой.
   Бог его знает, сколько он провалялся без сна, но, когда дремота, наконец, заглянула к нему в гости, её тут же спугнули раздавшиеся невдалеке выстрелы.
   Бах! - поднял тревогу кто-то, выпалив из ружья.
   Аркадий приподнял голову с подушки и прислушался.
   Бах! - поддержал шумиху второй выстрел, наверняка из другого ружья, перезарядить так быстро первое было бы невозможно.
   Тах! Тах! Тах! Тах! Тах! - поддержал веселье револьвер. Учитывая, что далее чем на десять-пятнадцать метров стрелять из револьвера казаки не стали бы ввиду полной бессмысленности подобного поступка, дело принимало неприятный оборот.
   Пришлось вставать, зажигалкой воспламенять керосиновую лампу и под уже частую стрельбу, в которую вплелись и "Бабахи" крепостных ружей и пушечные "Бухи", обуваться. Одежду, кроме полушубка, Москаль-чародей предусмотрительно не снимал (ну, может, не предусмотрительно, а из лени, известный эпизод с Незнайкой был ему очень близок). Привычно быстро затянул ремни подмышечной кобуры и сунул в неё ТТ, одел полушубок и опоясался ремнём с ещё двумя кобурами, револьверными. Загасив лампу, бросился на улицу - напророченный им самим ночной штурм набирал обороты.
   "Блин! Накаркал, черти б меня взяли! Но как же они мимо минных полей прошли? Взрывов-то не было. Неужели "протухли" мины? А ямы-то ловушки? А покрытый тонким ледком ров, пройти по которому невозможно, но и плыть в ледяной воде он не даст. Чертовщина какая-то, ведь опасался-то так, на всякий случай, сам не веря в возможность штурма сегодня, и на тебе... хоть отрезай себе дурной язык. Впрочем, отрезать надо пустую голову. Но как же они к стенам подошли и каким образом на них влезли? Лестниц-то у них точно не было, изготовить их не из чего... Чудны твои дела, Господи!"
   Ёжась от пронзительного холодного ветра и несомой им мороси, осмотрелся и вслушался в звуки нараставшего боя. Здесь же, возле дома обнаружились джуры и охранники, энергично обговаривавшие происходящее. Аркадий завертел головой, пытаясь хоть что-то рассмотреть в окружающей тьме. Чувствовал себя он откровенно хреново, к усталости от регулярного недосыпа прибавилась почему-то и лёгкая тошнота, хотя ел вечером немного - аппетита не было. Погода за время его пребывания в доме не только не улучшилась, но даже ухудшилась. Грохот выстрелов раздавался, как показалось, со всех сторон, но, присмотревшись к вспышкам выстрелов, можно было заметить, что стреляют в двух местах, на валах у обоих крайних бастионов, где на севере и на юге перекрывающие перешеек валы выходят к морю (крепость располагалась на полуострове).
   "Атака с моря? На чём?!! Неужели на бурдюках? Не может быть, при пяти-шести балльном волнении их бы... да и вода ведь ледяная! В такой не поплаваешь, через пять-десять минут сам окочуришься".
   В продолжающей разрастаться канонаде чуткое ухо уловило взрыв мины, потом ещё один, затем почти одновременно последовали сразу два или три. Судя по редкости выстрелов в центральной части укреплений, взорвались мины невдалеке от завязавшихся на валах сражений.
   "Ничего не понимаю! Ну, как тот мультяшный герой. Значит, сушей атака? Почему тогда только в двух местах, а не широким фронтом?"
   Но торчать и дальше растерянно лупать моргалами знаменитому характернику не пристало.
   - Юрка, мигом в Пятый, Северный бастион, узнай, что там творится, и обратно, Иван, а ты в Первый, Южный, я буду у бомбомётчиков.
   На бастионах к этому времени зажгли факелы, появилась возможность рассмотреть кипевшие возле них схватки. Можно было понять, что и там, и там казаки пытались сбросить вниз забравшихся на валы врагов, но из-за прибывающего постоянно подкрепления очистить крепость от неприятеля пока не удавалось. Отметив по центру затишье, Аркадий решил наугад обстрелять края поля возле укреплений.
   "Судя по всему, они двумя колоннами прорываются, вдоль моря, там как раз на узкой прибрежной полосе и мины не закладывались, не было смысла это делать ввиду частых штормов с ударами волн и движением прибрежного грунта. Или плывут? Нет, в ледяной воде и при волнении, они же не тюлени. Но кто им подсказал слабое место? И как они ров преодолели? Неужели переплыли? Или с шестами перепрыгнули? Фу, ты чёрт, при такой ширине рва это было бы по силам разве что Бубке, вот хрень в голову лезет".
   Пытаясь выбросить на ходу из головы мысли о предательстве кого-то из своих, добежал до позиции бомбомётчиков. Их, как и само оружие с боеприпасами, Москаль-чародей привёз для испытания в боевых условиях совсем недавно. Новое оружие представилось ему особенно убойным именно в условиях осады, теперь предстояло в этом убедиться.
   Бомбомётчики успели добраться до своего оружия немного раньше и теперь растерянно толпились, обговаривая между собой происходящее. Большей частью это были бывшие сельские хлопцы без боевого опыта, увидев знаменитого колдуна, они неприкрыто обрадовались - уж он-то знает, что надо делать и как отбить врага.
   Хочешь не хочешь, а приходилось соответствовать. Уверенным тоном Аркадий скомандовал подносить заряды, сам, лично выставил бомбомёты по пристрелянному заранее участку поля близ морского побережья. Вообще-то, куда больший навык подобных действий имелся у самих бомбомётчиков, но знаменитый характерник уже успел преисполниться сознания собственной значимости и незаменимости. Медные трубы наши предки не случайно в один ряд с огнём и водой поставили.
   Бойцы со сноровкой, полученной благодаря долгим тренировкам, начали стрелять. С оглушительными хлопками бомбы отправлялись в полёт, чтобы почти сразу с воем устремиться на врагов сверху. Или улететь на пустое место, ведь стрельба вынужденно велась наугад. Впрочем, никогда не слышавшим таких неприродно-жутких звуков врагам всё равно приходилось туго. Атаковать под такой аккомпанемент, бежать в темноте сквозь взрывы и под свист осколков... мало быть смелым человеком, чтоб не драпануть, теряя штаны и оружие - необходимо ещё и иметь знания о применённом оружии. Скорее всего, для большинства вне валов на поле боя явились шайтаны из ада. За душами правоверных, естественно. И очень трудно нормальному человеку удержаться от немедленного спасения не тела даже - бессмертной души.
   Православные или католики на их месте наверняка думали бы нечто подобное, с конфессиональным акцентом, естественно. Слава о страшных характерниках, казаках-колдунах, не без совершенно безвозмездной помощи иезуитов и мусульманских священнослужителей широко распространилась в мире. Приобретя при этом эпические масштабы. Прежние рассказы об оборотничестве или ловле отдельных незадачливых чертей выглядели теперь такой мелочью...
   "Блин горелый! Как же здесь не хватает связи, пусть самой примитивной! И ведь была мысля озаботиться наблюдателями на бастионах, чтоб давали знать, куда стрелять, делая это заранее оговорёнными сигналами! Так кто ж знал!"
   Стоять рядом со стреляющей бомбомётной батареей - удовольствие не из самых больших. Но заткнуть уши, к его великому сожалению, Аркадий не мог: надо было слышать, что происходит, ориентироваться в ходе боя приходилось по звукам. У бастионов, где сначала у одного, а через полминуты и у другого, наконец-то догадались применить гранаты. Они вышли похожими на немецкие колотушки, с длинными деревянными рукоятями - с чугунными, в кубиках корпусами. Вероятно, именно применение нового оружия сломило атаковавших. В течение минуты или двух валы от них были очищены, немного погодя прекратилась и стрельба в поле, в отступающих (или бегущих) врагов.
   - Пане Москалю, боезапас закинчився! - доложил командир первого расчёта, за ним и остальные его коллеги. Перед боем были предусмотрительно введены лимиты на количество мин, используемых за один бой. Бомб наделали пока немного, да и дорогими они выходили, приходилось экономить.
   После грохота пальбы, от которого продолжал стоять звон в ушах и гул в голове, тишина показалась особенно приятной. Стрельба вокруг почти прекратилась, понятно - раз пушки замолкли, бой подошёл к концу. Оставалось узнать об итогах - штурм-то точно отбили, в этом сомнений не имелось, но какой ценой?
   Ждать у моря погоды или информации здесь, на позиции бомбомётчиков, не имело смысла, пришлось всему из себя крутому характернику направиться к ближайшему бастиону. Именно тому, который и поддержала огнём батарея под его командованием. Благо идти надо было недалеко, дальность стрельбы нового оружия пока оставалась неудовлетворительной - где-то с полкилометра. У места недавнего вражеского прорыва наверняка уже присутствовал один из руководителей обороны.
   "Посланные для разъяснения обстановки джуры, конечно, что-то разузнают, но лучше услышать новости самому, без пересказа с неизбежным при спешке перевиранием".
   В крепости имелось несколько фонарей, подсвечивая одним из которых можно было бы существенно облегчить себе дорогу в такую беспроглядную ночь, но Аркадий воздержался от подсветки при передвижении. После последнего, но далеко не первого покушения выказывать свой путь светом ему не хотелось.
   "Проклятая темень, чтоб её черти взяли! Ноги без всяких врагов можно переломать или в грязюке вываляться. Хотя с чего чертям, чьим временем ночь и является, облегчать людям жизнь? Но пускать перед собой факелоносца или фонарщика - всем заявлять о своём присутствии. Невольно песня вспоминается: "Вот пуля прилетела и ага!.." На хрен! Не хочу агакаться, лучше нижними конечностями рискну. Но что же подвигло турок на такую авантюру, и какая сволочь им о существовании не заминированных проходов стуканула? И как они через ров с водой перебирались? Если бы они попытались засыпать, то точно бы были обнаружены заблаговременно и о взбирании на вал только мечтать могли. Как их часовые проворонили? Загадка на загадке, авось Гуня хоть на некоторые уже ответы знает".
   Кто-то бежал навстречу, не заботясь о приглушении шагов. Аркадий, на всякий случай, приподнял большим пальцем правой руки крышку кобуры одного из своих револьверов и положил ладонь на удобную рукоять.
   "Конечно, сейчас по крепости много гонцов должно бегать, но... с оружием в руке чувствуешь себя спокойнее. Особенно если твою шкуру множество людей считают ценным трофеем. А я не прочь её ещё сам поносить, причём желательно не в продырявленном виде".
   Несшийся не разбирая дороги казак пролетел было мимо, но, уже за спиной характерника и охранников, неожиданно затормозил и остановился, вызвав тем самым очередной приступ паранойи у Аркадия, чья рука невольно потянула револьвер из кобуры.
   - Пане Москалю, це вы?
   - Я, - не стал разыгрывать инкогнито он. То, что гонец мог искать одного из известных атаманов, удивления не вызывало. Развернувшись, всматривался в фигуру, показавшуюся смутно знакомой, окликнувшую его - не делает ли она подозрительных движений?
   - Це я, Иван Малачарка, вы ж мене послалы у бастион. Беда у нас, пана Дмитра дуже тяжко поранено.
   - Чтоб меня!.. Веди срочно к нему!
   Гонец, громко топая, пробежал мимо характерника с охраной и помчался к входу в бастион. Хочешь не хочешь, а и им пришлось резко надбавить ход, но за быстроногим казаком угнаться не удалось, тот действительно бежал, не обращая внимания на риск скоростного передвижения в тёмную, безлунную ночь, да ещё при ветре и дожде.
   "Собственного джуру не узнал, что не есть гут. Правда, от волнения и усталости голос у него здорово изменился. Ох, как не вовремя ранен Гуня, как не вовремя... и будем надеяться, что рана не настолько серьёзная, он же здесь не просто главный зам Татарина - единственный. Остальные командиры и близко по рангу и уважению не стоят. Пока он будет выздоравливать и мне придётся часть его функций на себя брать. Не было печали - черти накачали".
   Возле бастиона вывесили освещение, так что пробегая удалось бросить взгляд на лежавшие у вала рядом тела. Неожиданно - для такого-то короткого боя - многочисленные. За сотню точно, может, даже - несколько сот. Рассматривать их подробнее не было времени, вслед за хекавшим от усталости, но не сбавлявшим темп передвижения проводником поднялись на "третий этаж", где невдалеке от выхода на вал и лежал раненый. Бег и подъём по лестнице дались неожиданно тяжело, появились одышка, резко усилилось сердцебиение. В светлом (при трёх-то керосиновых лампах) помещении, бастионном каземате с сразу ощущаемым запахом сгоревшего пороха.
   Одного взгляда на Гуню Москалю-чародею хватило, чтоб определить, что он уже не жилец. Бледное до синевы лицо, обильная кровавая пена у рта, лихорадочный взгляд... но взгляд осмысленный. Увидев вошедших, знаменитый атаман даже попытался изобразить улыбку.
   - О, а от и характерник, тильки мени вже и нихто не поможе. Усе, що бог видмиряв (отмерил), прожив. Звыняй, Аркадию, якщо у чомусь був неправ, видхожу на суд божий.
   И, коротко хрипнув, закатил глаза и умер.
   Не был Дмитрий попаданцу другом, но смерть атамана для него стала шоком. Подойдя к уже бездыханному телу, попытался нащупать пульс, видя, что бесполезно, но боясь отказаться от слабой надежды на ошибку. Осознав безусловность ухода из жизни Гуни, снял шапку, другой рукой закрыл ему глаза, широко перекрестился.
   - Господи, прими его грешную душу. Святым человеком он не был, но веру христианскую защищал, как мог, и погиб за други своя.
   Постояв молча несколько секунд, отдавая, таким образом, дань уважения погибшему, обернулся к старшему джуре Гуни, молодому, с гладко выбритым подбородком и густыми, но недлинными усами казаку:
   - Что вы атамана не уберегли, Остап?
   - Так хто ж знав, що Юшко його у спину вдарыть?
   - Что?! Так его свой убил?! Какой Юшко?
   - Та ж Недайвода, щоб йому чорты у пекли покою не давалы, тай до Страшного суду. Турки лизлы як скажени (сумасшедшие), мы палылы у них из крутякив (револьверов), ох добру зброю ты придумав, а Юшко сзаду пидкрався та у спину атаману шаблюкою вдарыв. Да так, що й кольчугу пробыв.
   - Я так понял, что вы его живым ловить не стали?
   - Живым? - изумился джура. - Вин же, падлюка, атамана вбыв! Мы його у капусту порубалы.
   - Вбыв-то он, а гроши хто йому за це дав, га?! Ты знаешь?! Недайвода ведь за копейку удавиться мог. Раз на такое дело пошёл, наверняка ему немало заплатили. Кто?
   Аркадий знал лично убийцу, известной личностью среди запорожцев был казак Юшко Недайвода. Фантастический, невероятный жлоб, у которого посреди моря солёной воды не выпросишь. Но в число хоть сколь значимых ценностей он собственную жизнь не включал, лез в любое предприятие с самым сомнительным исходом, если там виднелась возможность сорвать приличный куш. Даже по меркам запорожцев жаднюга был редкостным отморозком без малейших признаков трусости. Стать начальником ему не светило ни в коем разе, но определённым уважением Юшко пользовался.
   "Господи, хорошо хоть не грек, а свой же казак убивал. А то ведь нам с Татариным пришлось бы здорово попотеть, чтоб удержать запорожцев от расправы над греками в крепости. Без того нехорошие слухи об их связях с турками ходят".
   Явно растерянный Остап только развёл руками. Немедленно совершая месть за покушение на атамана, казаки о поиске настоящих виновников не подумали.
   - Игде Гуня?! - распихивая стоявших в проходе запорожцев, в каземат ворвался расхристанный и очень взволнованный казак.
   - Нету его. Погиб. А зачем он тебе понадобился? - заинтересовался Аркадий.
   - Вот бяда... Татарин тожа сгинул.
   - Как сгинул?! - характерник, который как пыльным мешком по голове из-за угла получил, широкими шагами рванул навстречу пришедшему и навис над крепким, но не слишком высоким донцом.
   - Пагиб, значится, - отвечал казак, не побоявшись при этом глядеть в глаза колдуна.
   - Тоже в спину убит?
   - Чой-то в спину?! Саблей ему турок голову разрубил.
   "Песец подкрался незаметно. Как же это лихой рубака Мишка, не раз янычаров и сипахов один на один одолевавший, так опростоволосился?.. И что я его жене скажу, как ей на глаза покажусь?.. Вот тебе и нет опасности штурма, оба в него не верили и головами за это поплатились. Но что же мне теперь делать, Господи? Это же пока шторма не пройдут и новый атаман от Богдана не прибудет, командование на себя придётся брать - иначе передерутся атаманы и полковники здешние за булаву, нет среди них никого, для всех других авторитетного".
   Аркадий с трудом вышел из раздумий и перестал гипнотизировать гонца, мужественно вытерпевшего сверление взглядом знаменитым колдуном. Отступил на шаг и приказал: - Веди к Татарину.
   Михаил был для него не просто знакомым - другом, да и одновременная гибель сразу обоих руководителей крепости стала страшным ударом по гарнизону. Имевшиеся в ней полковники и атаманы очень существенно уступали по авторитету Татарину и Гуне. Собственно, судорожно прокрутив в голове персоналии, Аркадий обнаружил, что действительно остался самым старшим в уже осаждённой врагом твердыни. Всё же он ведь был фактически министром и при Хмельницком - на гетманщине, и на Вольном Дону. Неожиданное возвышение здесь совсем не радовало, даже если отбросить скорбь по другу Михаилу и доброму приятелю Дмитрию. Однако, хочется или нет, надо было срочно перехватывать управление Созополем. Альтернативой такому повороту истории стала бы жуткая свара среди командного состава с вполне прогнозируемым исходом - лёгкой победой турок.
   Уже собираясь выходить, опомнился, вспомнил, что для командира даже смерть друга не повод забывать о своих обязанностях. Повернулся и поискал глазами среди казаков командиров. Найдя известного, ходившего в походы ещё с Трясилом и Сулимой полковника Нестеренко, командиру бастиона, обратился к нему: - Прикажи осветить не заминированный подход к крепости, выставь усиленную стражу. В плен турок сегодня удалось взять?
   Седоусый полковник, стоявший, понурясь, с шапкой в руках, встрепенулся и, помявшись, ответил: - Ни, Москалю. Живыми и брать не пытались, уж дуже гибель Дмитра на усих розлютыла.
   Аркадий порадовался про себя, что его попытка взять власть прошла так легко, никто право характерника командовать оспорить не пытался. Хочется командовать или нет, а возникни здесь борьба за булаву, шансы дожить до окончания шторма резко снизятся - у осаждённой твердыни не может быть больше одного командира.
   - Поищите среди тел раненых турок. Может, кто для допроса сгодится. Найдёте - перевяжите, покормите. Дай бог, хоть что-то об их планах узнаем.
   "Блин, невезуха. И в разведке нас турки обыграли, чего раньше никогда не было. Впрочем, Гирей ведь не Осман, больше на ум и хитрость полагается, чем на силу. И морем никого в тыл врагу не выбросишь во время такой бури... Кажется, кончилось время везухи, победы кровью и потом придётся добывать, зубами у судьбы выгрызать ".
   По прямой между крайними бастионами было немногим больше километра, но в связи с ломаностью линии укреплений пройти пришлось как бы не с два. То ли из-за спешки, то ли из-за волнения, но спотыкался Аркадий в пути много чаще обычного. Чертыхался себе под нос, но темп передвижения не снижал. От волнения и активного передвижения ему даже жарко стало, хотя погода ни на йоту не улучшилась.
   Проходя мимо, разрешил бомбомётчикам стрелявшей батареи уйти в казарму, прихватил в свиту дожидавшегося там собственного джуру с печальной вестью, ему уже известной. Потом отпустил и бойцов второй батареи, им самим и другим начальством забытой. Никто туда не явился, для указания целей и передачи приказа стрелять. Оставалось попенять себе по этому поводу (вспоминал же о ней!) и подумать об организации бомбомётного огня. Причём подумать не отвлечённо, а конкретно, с указаниями совершенно определённым лицам.
   Уже перед самым бастионом поскользнулся и упал-таки, зашиб коленку и разбередил не до конца зажившее ребро. Из-за охватившей организм вялости, вставал с напряжением сил, будто старый дед. Загляделся на ряды покойников и здесь выложенных вдоль стены. Пожалуй, не менее многочисленных, чем у ранее посещённого бастиона. Прихрамывая, невольно прикладывая ладонь левой руки к титановой пластине закрывавшей ушибленное ребро, не стесняясь хвататься за перилла, поднялся в каземат, аналогичный тому, в каком недавно был. Точнее, зеркальное отражение, с выходом не на юг, а на север. Освещался он, правда, похуже - горела всего одна лампа, а настроение пребывавших здесь казаков, большей частью не длинноусых, а бородатых ещё мрачней. Следы боя здесь просто бросались в глаза - на стенах у входа виднелись у двери на стене пулевые отметины, земляной пол пропитался кровью, к сильному запаху которой (подумалось вдруг: "вампир здесь с ума немедленно сошёл бы, ох и бойня тут была") ощутимо примешивалась вонь сгоревшего чёрного пороха и человеческих экскрементов.
   "Н-да... только вони разложившихся трупов не хватает, покойники ещё свежие, да и холодрыга на улице. Сунуть бы сюда тех студенток и школьниц, что свои попаданческие опусы про принцесок ваяли, может, и осознали бы, чем приключения на поле боя пахнут".
   Людей в каземат набилось много, мрачных и сразу заметно, что растерянных. Все - сплошь оборванцы с разбойничьими мордами, других среди казаков-ветеранов быть не могло, не выживали они ранее на фронтире. Приход колдуна заметили. Молчание сменилось гулом голосов, уважительно тихих - все знали, что погибшего атамана и характерника связывала дружба. Помимо живых хватало и мёртвых - они лежали двумя рядами вдоль одной из стен. Тела, это сразу бросилось ему в глаза, были только казачьи, в походной рванине, с рубленными и колотыми ранами. Одно, накрытое серым полотном, лежало наособицу, к нему и подошёл. Сердце сжало, будто тисками, даже пот на лбу выступил, пришлось несколько секунд пережидать, пока боль снизится, станет всего лишь ноющей.
   Присев, откинул холстину с головы лежащего. Угадал правильно. Несмотря на страшную рану, разрубившую череп почти до уровня глаз, свалявшиеся колтуном от крови и мозгов волосы друга он узнал сразу. На лице лихого, бесшабашного атамана навеки застыло выражение решимости и азарта.
   "Странно, много раз приходилось видеть, как лица умерших расслабляются и разглаживаются, принимают умиротворённый вид, а Мишка будто и мёртвый готов продолжить бой, разить врагов. Эх, Мишка, Мишка, на кого же ты меня покинул. Хорошо, что твоя супруга тебя таким порубленным не увидит, останешься в её памяти бойким красавцем. Но как я буду с ней о твоей гибели говорить - представить страшно".
   И без того не праздничное настроение стремительно покатилось вниз. Увильнуть от общения с теперь уже вдовой друга было бы подлостью, а рассказывать ей о его гибели удовольствие настолько сомнительное, что с удовольствием заплатил немалую сумму, чтоб его избежать. Но, к сожалению, есть вещи от которых уклоняться нельзя.
   Бережно, будто боясь причинить другу боль, накрыл его лицо рядном и встал, невольно поморщившись от боли в разбитом колене. Перекрестился. Внимательно оглядел столпившихся в другой части комнаты людей.
   "Блин, мне это мерещится, или часть казачков, пока я прощался с Михаилом, слиняла? Вроде их больше было, когда заходил".
   Хотя в крепости засели отчаюги из отчаюг, под взглядом колдуна они заметно терялись и мялись, невольно чувствовали вину за произошедшее.
   - Братцы-казаки, как же это такой промах совершили, жизнь своего атамана проворонили, а?
   Сразу несколько человек начало оправдываться. Естественно, разобрать в этих выкриках что-то - оправдывались ребята энергично - было мудрено. Аркадий дал казакам немного выплеснуться, потом неожиданно для них громко хлопнул в ладоши. Хлопок услышали все и замолчали.
   - Не, ребята, так дело не пойдёт. Негоже казакам базарный хай поднимать (вообще-то для казачьих сборищ весьма характерный - вольница ведь). Вот ты, Григорий, расскажи, как всё произошло.
   Смуглый, горбоносый брюнет Григорий Некрег, смахивающий на горского абрека, каким, возможно, и был до ухода на Вольный Дон, а ныне атаман одного из новых городков на Тамани и комендант данного бастиона, с ответом не задержался. Впрочем, говорил по-русски он как казак с Низовьев Дона, может, там и родился, имея мать или отца с Кавказских гор, близко Некрега попаданец не знал.
   - Так кто ж знал, Москаль, что у них хватит наглости напасть таким малым числом? А то, что турки нашли проходы к валам в минном поле... предательством здесь пахнет.
   На такую отмазку оставалось только вздохнуть. Аркадий поморщился, покачал головой.
   - Положим, предупреждал я атаманов, что недоброе чую. Заковыка в том, что и сам не понимал, когда и откуда беду ждать ("Дьявольщина, придётся заниматься самопиаром, иначе до смены и не доживёшь"). А того, кто ворогам наши тайны сдал, найдём и... не помилуем.
   - И правда! - раздался голос и из неразбежавшейся кучки казаков. - Смеялся Татарин, что Москаль-чародей совсем нюх потерял, стал даже такую кучку турок опасаться.
   - Эх, - взмахнул рукой, будто саблей рубанул, характерник. - Знать бы точно, а то так... - он покрутил пальцами поднятой вверх руки, - мерещилось что-то тревожное, а что - сам не понимал. Только с вас это вины не снимает. Чего ж в бою атамана не прикрыли? Почему позволили ворогу его зарубить?
   - Дык, разве его удержишь? Завсегда Татарин поперёд всех в рубку кидался, ох и лют, царство ему небесное, - сопроводил крестным знаменем рассказ, - был в бою.
   - Царство небесное и земля пухом, - согласился Аркадий. - А идти в бою рядом с атаманом разве никто обязан не был?
   - Так и шли же! И слева и справа его люди бились, токмо в густом дыму-то...
   - В густом дыму?.. - поднял удивлённо бровь колдун. - А он откуда взялся? Вроде ничего здесь не горело?
   - Так мы ж и напалили! Из скорострелок (донское название револьверов), ох и знатное оружье ты, Москаль придумал... Поздно турок заметили, они уж ров переходили...
   - Постой, как переходили? Ров в два человеческих роста глубиной, как его вброд перейти можно? Неужто они смогли его фашинами забросать? Так это же, сколько времени надо, стража получается, беспробудным сном дрыхла? Как сурки на зиму в спячку залегли?
   - Не-е, батька Михаил хоть и добрейшей души человек был, - в этот раз перекрестились все присутствующие, Татаринова донцы любили и уважали, - токмо за сон на страже он виновного враз повесил бы, без жалости. Как можно?!
   - Ладно, отложим разъяснение этого вопроса. Значит, перешли вброд, говорите?
   - Точно, Москаль тебе говорю, перешли. Все в мокрых штанах были - кто выше колена, а кто и по самые яйца, некоторые, так совсем мокрые, могет быть, по пути падали в воду. Хуч и бросали они в воду чего-то, таки видоки сказывают - и шедшие первыми не плыли, а пешими ров переходили. Но токмо с самого краю.
   - Однако вода сейчас в море ледяная, да и край рва волнами захлёстывается...
   - Батьку, - вступил в разговор ещё один казак, незнакомый Аркадию, русый, с серьгой в ухе, - своими глазами видал, как турки вброд через ров шли, а их волнами било. Некоторых, так совсем с ног сбивало, и не все поднимались, но шли без остановок. А потом как бешеные на вал полезли, а там-то казаков немного было, да все только с ружьями да саблями.
   Дальнейший опрос прояснил ситуацию. Не обращая внимания на выстрелы, турки забросили на валы множество кошек с привязанными к ним ремнями и полезли вверх. Малочисленная стража не допустить этого не могла, полегла полностью, рассказчик, видевший переход через ров наблюдал эту картину не с бокового, а с переднего вала. Развивая успех, враги попытались захватить и бастион, но туда, в каземат ближайший к выходу на вал, уже набилось достаточно много казаков, в том числе и имевших револьверы. Интенсивная револьверная стрельба здорово проредила турецкие ряды, отдельных "везунчиков" сумевших прорваться в ближний бой легко секли саблями. Дело шло к лёгкой победе, но множество выстрелов из оружия с патронами снаряжёнными чёрным порохом привели к сильнейшему задымлению в каземате, стрельбу пришлось прекратить и брать врагов в сабли. В этот-то момент и не заметил Михаил Татаринов удара, прервавшего его жизнь.
   Гибель атамана только подстегнула казаков. Турок, сумевших прорваться в бастион, порубили, а снаружи кто-то догадался перебрасывать через вал гранаты. Это существенно сократило подкрепления, получаемые врагами на валу, и их трупы (в плен здесь не брали) скоро полетели вниз. С каждой секундой нараставший огонь из бойниц, полетевшие над головами наступавших с жутким воем бомбы, участившиеся случаи подрыва на минном поле... оказывали всё более сильное давление на психику штурмующих. Турки, до этого проявлявшие невиданное мужество растерялись, замялись и побежали обратно. Обрекая тем самым ворвавшихся в крепость на гибель.
   Приступ отбили, потом выяснилось, что с небольшими потерями, погибло и получило тяжёлые раны менее сотни казаков, но одновременный уход из жизни Татаринова и Гуни поставил обороняющихся в очень опасное положение. Этот момент Аркадий не просто сразу понял - ощутил всем существом. И немедленно начал действовать для блокирования нормальных в казачьем обществе демократических процедур по избранию новых руководителей взамен выбывших. В конце концов, собственный статус на гетманщине и Вольном Дону позволял ему такую попытку. Пока никто возражать не решился, большинство наверняка примет подобную перестановку как данность, а для горласто-недовольных море рядом и мешков хватает - мигом можно отправить в подарок морскому царю. Лучше утопить нескольких горлопанов, чем допустить разлад в гарнизоне осаждённой крепости.
   Поймав себя на отдании распоряжения во второй раз, Москаль-чародей решил свернуть активную руководящую деятельность и сделать перерыв. Да и вымотал его нервотрёп этой ночи порядочно - ощущение пышущего изнутри жара, переполненности энергией сменилось нараставшей апатией.
   "Казаки настороже, старшина на валах и в бастионах, никакого неприятного сюрприза больше быть не должно. Необходимо хоть немного отдохнуть, день будет не менее тяжёлый".
   Фактический комендант крепости попытался поспать в одном из казематов, для подобного временепровождения и предназначенных - в нём имелись не бойницы, а нары вдоль стен. Вот только заснуть ему долго никак не удавалось. Да и с обдумыванием случившегося возникли проблемы - никак не удавалось сосредоточиться на спокойном, тщательном анализе, мысли скакали как вспугнутые кузнечики в траве.
   "Чертовщина какая-то получается, в стиле сказок про характерников. Ведь, по большому счёту, правы были атаманы, когда не верили, что турки пойдут на штурм. Семь тысяч посредственных на земле, пешими, бойцов против вдвое большего числа несравненно лучше вооружённых, опытнейших, храбрых казаков... да перенеси их кто-то прямо в Созополь, и то порубили бы на хрен. Так что желая поберечь своих людей Мишка был прав, но... кстати, интересно, кого же вместо него донцы выберут? Хомяка Кошелева? Вряд ли, в последнее время он больше по хозяйственным делам суетился, а казаки предпочитают голосовать за военных вождей. Дружбана Калуженина? Хм... желательно бы, есть у него шансы, да только у Шелудяка или Фёдорова их таки больше. Впрочем, чего это меня в политику понесло, когда под боком турецкая армия? Так... ага, турецкая атака по сути была самоубийственной - это раз, и невероятно хорошо подготовленной - это два. Как они ров по воде, аки посуху перешли - особый вопрос, но и о минном поле знали и о двух узких щелях в нём, что совсем удивительно. Эх, мало пока капсюлей делаем, и дороги они, приеду домой, и в Чигирине и в Азове придется, как проклятому пахать. Чёрт, про капсюли потом подумаю, если выживу, уж очень неприятные сюрпризы Гирей подсовывает. Так с какого бодуна турки на смерть пошли? Ведь и они не могли не понимать, что победы им в этом штурме не видать, а вот жизнь сохранить вряд ли удастся? Непонятка".
   Аркадий ворочался на тюфяке, однако несмотря на сонливость и вялость заснуть не мог.
   "Ради чего люди идут на смерть? Ну, за идею - в данном случае - за веру. Хм... не смешно. Это ведь не ученики медресе из Стамбула, вот те да, могли и на верную смерть за торжество ислама пойти, если бы их какой-нибудь харизматичный мулла накрутил. Но пастухи... однозначно нет. За державу? Турки-то вообще весьма гордый народ, как любили выражаться в моём прошлом некоторые - державнотворчій. Только вот какое дело пастухам из Анатолии до крепости на болгарской земле и сидящих в ней казаках? Не-е, не канает здесь голый патриотизм. Не говоря уже о том, что эти самые пастухи недавно против армии Гирея воевали и скорее всего татар и янычар искренне и люто ненавидят".
   Так, продолжая перескакивать с темы на тему, Аркадий ломал голову над загадкой штурма, но найти разгадки лёгкого преодоления рва и необъяснимой самоотверженности врагов не смог. Вот причины атаки по прибрежной полосе проглядывались невооружённым взглядом. Предательство. Причём не просто удача какого-то из засланных в крепость шпионов умудрившегося высмотреть недочёт в обороне. Нет, именно предательство кого-то из своих, сумевшего заметить эту особенность - отсутствие мин в прибрежной полосе.
   "Мог ли этим Иудой быть Недайвода? Теоретически мог, но... разумнее предполагать, что он продался не один и другой, или даже другие, в любой момент могут нанести удар в спину. С утра нужно будет усилить охрану пороховых складов, самые соблазнительные объекты для диверсантов. Если не считать моей скромной персоны, но я, слава богу, пока не объект, а субъект. Интересно, кто же это у турок такой умный нашёлся, раньше за ними подобных ухищрений не числилось. Да... чувствую за моей шкуркой пойдёт охота... или за моей головой? Хм... да какая разница? В любом случае расставание, что со шкурой, что с головой, один хрен приведёт к нежелательному летальному исходу. Впрочем, для кого нежелательного, а для кого и очень даже желательного... охотиться всерьёз будут. Остаётся всего ничего - дожить до замены. Вот тебе и съездил на испытания нового оружия, захотел отдохнуть от нудных ежедневных дел. Что хотел, то и получил. Зато жаловаться на скуку и рутину наверняка не придётся".
   Поняв, что при размышлениях о серьёзных материях не уснёт, пробовал отвлечься на более приятные мысли. Увы, не удалось. Вот только не так-то легко это оказалось сделать. Даже при воспоминаниях о собственных детях, дочери и сыне, Мария ждала третьего ребёнка, вдруг начинало мерещиться, что это турецкое войско добирается до Чигирина, янычары врываются в его дом...
   "Блин горелый! Нормально заснуть - так Морфей где-то загулял и его обязанности выполнять некому, а кошмар, практически наяву, я ведь понимал, что это не реальность, а кошмар, так пожалуйста".
   Наконец усталость взяла своё и к утру, он задремал. Да не судилось ему выспаться этой ночью. Заснуть покрепче не смог из-за поднявшейся снова стрельбы. Проклиная всё и вся (турок, татар, продажных шкур, погоду, древних греков и скифов, собственную злую судьбинушку...) зажёг керосиновую лампу и начал обуваться, вспоминая при этом мультик о Незнайке - вроде тот и не разувался, только ведь спать в сапогах очень уж неудобно.
   Первый же взгляд из бойницы бастиона Аркадия успокоил. Видимость, правда, оставалась на редкость плохой. Костры и факелы на верхушке бастиона позволяли смотреть уверенно только метров на пятьдесят. И приблизительно ещё настолько же видеть смутные тени. В полной темноте, несмотря на плотные тучи и густую морось, и то виделось бы наверное лучше - не случайно вечером этих огней не зажигали. Да, турки перед рассветом опять пошли на штурм, но на этот раз добраться до валов у них шансов имелось исчезающе мало. Практически не было совсем.
   Одно дело - нагрянуть неожиданно, вопреки логике и здравому смыслу, и совсем другое - атаковать когда тебя ждут. Между тем, зоны возможного наступления нисколько не расширились, полосы захлёстываемые прибоем, метров пять-шесть. То есть полоса-то была шире, но сунувшиеся в неё в сторону моря очень быстро становились его жертвами - удар штормовой волны грозное явление природы. Длинные, узкие колонны врагов старались двигаться по ним как можно быстрее. Но шторм-то не утих, идти в под ударами волн по мокрому песку быстро не в человеческих силах, а в крепости их уже ждали. И встречали, если и не гостеприимно, то горячо. Из сотен разнокалиберных стволов.
   Из-за узости незаминированных подходов, турки передвигались плотной массой и защитники Созополя этим воспользовались полной мерой. Пули и картечь выкашивали врага. Понаблюдав за боем с минуту Аркадий обнаружил, что враги не приближаются, а отдаляются. Нет, они не побежали и не пятились - просто их убивали, сбивали на землю раненными быстрее, чем они успевали подходить. Завалы из тел не образовались только из-за особенностей полосы наступления - волны и здоровых-то то и дело сшибали с ног и утаскивали на верную погибель в море. А уж раненые не имели шансов уцелеть совсем. Прежде чем кануть в глубинах, тела некоторых сражённых воинов будто переходили на сторону казаков, осложняя путь своим же товарищам, превращались в одно из сложных препятствий. Несомые волнами трупы таранами сносили живых, или подворачивались им под ноги, вынуждая спотыкаться и падать.
   Не выдержав этих испытаний, кое-кто из врагов попытался прорваться к крепости немного в стороне от моря и попадал на минное поле. Стрелки за такими искателями нехоженых дорог охотились редко, предпочитая палить в вынужденно плотную массу большинства идущих на приступ. Но хотя бы добежать до рва в этот раз никому не судилось. Осенью для достаточно мощных мин вырыли избыточно широкие ямы, обложив корпуса взрывных устройств щебнем. Теперь любой подрыв мины означал не только смерть неосторожного, на неё наступившего, но и поражение осколками и камнями многих его соратников. А неосторожные отбегали от товарищей в сторону недалеко, видимо и ров можно было форсировать только по краю. Под ногами таких нарушителей порядка раздавались взрывы и их уже безнадёжно мёртвые, искорёженные тела падали на мокрую землю, одновременно с ними и валились те, кому "повезло" поймать осколок. Учитывая обстоятельства, подавляющее большинство хоть сколь-нибудь серьёзно раненых или хотя бы потерявших равновесие в полосе прибоя пережить бой шансов не имели.
   Гляделось всё в неярком свете костров ожившей гравюрой на батальный сюжет. Мультфильмом. Чёрно-серым, другие цвета и оттенки в ночи не просматривались. Наверное, наступающие уже не пытались соблюдать тишину - подбадривали себя воинственными возгласами, вскрикивали от боли, но из-за канонады с бастионов и валов расслышать что-то от них было мудрено. Более всего, пока необъяснимо, в этой мрачной картине массового убийства Аркадия поразила её продолжительность. Избиение, другими словами такое действо назвать трудно, продолжалось минут пятнадцать, если не больше*. Ни одного выстрела в ответ Аркадий не заметил, нанести казакам ущерб турки сегодня могли только сблизившись с ними вплотную, в рукопашной.
   "Подключить, что ли, миномёты? Ребята наверняка уже стоят у своих миномётных - в смысле бомбомётных - батарей. Хотя... не стоит. Запас мин мал, когда новые подвезут неизвестно, да и дороги пока, чёрт бы их подрал, эти бомбы. Приходится, волей или неволей, и войну делать экономной".
   Наконец, шедшие на смерть, будто заколдованные её не замечать, турки дрогнули, замялись и побежали. Некоторое время стрельба по ним продолжалась, однако из-за плохой видимости вскоре большинство потеряли врагов из виду и стрельбу прекратили. Несколько минут самые азартные стрелки продолжали отстрел раненых или выцеливание теней на грани видимости и за оной, но вот и они затихли - их, скорее всего, приструнили младшие командиры войска. В виду той же экономии боеприпасов.
   Судя по доносившимся с противоположенного фланга звукам, там всё произошло и закончилось малоотлично от здешнего боя. Три центральных бастиона враги даже не пытались атаковать, они принимал в бою незначительное участие. Вероятно, их коменданты разрешили поддержать товарищей только лучшим стрелкам. Учитывая отвратительную видимость, такие действия были разумными.
   Осознав, что спектакль окончен и в третий раз этой ночью вряд ли повторится, характерник отошёл от бойницы. Ложиться спать уже и пробовать не стоило, он приказал попавшему на глаза джуре приготовить крепкого кофе. Вспомнив о минометчиках, отослал другого джуру распустить их на отдых.
   "Итак, можно теперь быть уверенным, что знания врага о крепости много больше, чем хотелось бы. В чём-то даже больше наших - они точно знали о возможности перейти вброд ров на участках у моря. Мы-то как раз, ведать об этом не ведали. Характерно, что по дороге к центральному форту турки наступать и не пытались, хоть на ней ведь тоже мин нет, упорно пёрлись по прибойным полосам, где и без обстрела недолго на тот свет переправиться. Ударит волна посильнее по ногам и здравствуй дедушка Нептун! Или кто там у мусульман утопленниками заведует? Ладно, будем посмотреть, откуда у нас во рву броды образовались? Чего-то вроде как о возможности слышал, но где, когда и от кого - тайна великая есть. Дьявольщина, даже сесть орлом и подумать, повспоминать, и то времени нет!"
  
   * - К великому сожалению Аркадия, часы с надёжным ходом создать пока всё ещё не удалось. Приезжая в Азов он старательно накручивал хвосты коллективу над ними работавшему, подвижки были, причём значительные, но появление карманных часов пока оставалось перспективой, хоть и близкой. Переместить работы над часами в Чигирин, место теперешнего своего основного проживания, он не мог. Из-за евреев, работавших изначально в коллективе. В Малой Руси и в сорок четвёртом, даже при покровительстве всевластного гетмана, людям иудейского вероисповедания появляться без особой нужды не стоило.
  

Недобрым утро не только с похмела бывает

Созополь, 24 февраля 1644 года от Р. Х.

  
   Пока Аркадий пил кофе небо стало сереть. Именно сереть, потому как посветлело оно нескоро, часа через три. Погода к улучшению никаких тенденций не проявляла, ветер неистствовал по-прежнему, морось превратилась в дождь, температура хоть превышала ноль по Цельсию - судя по незамерзающим лужам - но очень ненамного. Причём и днём из-за густой облачности и дождя видимость не порадовала.
   - Москаль, ночью-то, в темень ишо турки подошли! - подскочил к нему молодой рыжебородый казак.
   - Где?!
   - Та вона же, гляди! - протянул руку тот.
   Но как не всматривался характерник в плотную пелену дождя, рассмотреть толком ничего не смог. Вероятно, увидеть вдаль в такую погоду мог только очень зоркий и наблюдательный человек. Решив поверить на слово, Аркадий принял к сведению сообщение.
   "Однако ночной штурм мог стать успешным, если подкрепление сравнимо с прибывшими вчера днём. Выбей даже мы их из крепости, всё равно ведь потом новых штурмов не смогли бы выдержать из-за потерь - сами-то наверняка тоже кровью в ночной резне умылись бы. Ситуация разворачивается всё более неприятно. Вот и старайся для добрых людей - мы Гирея на трон посадили, а он норовит нас со света сжить. Не помню, чтоб приходилось читать о подобных турецких хитростях, и казаки ни о чём таком не рассказывали. Придётся всё время быть настороже, вряд ли поганые сюрпризы этим закончатся".
   Аркадий разослал гонцов ко всем полковникам и атаманам, имевшимся в крепости, приказывая им явиться на военный совет. Конечно, такой шаг был рискованным - кто-нибудь из них в жажде вожделенной булавы мог затеять бучу для её вырывания у нагло присвоившего желанный символ власти колдуна. Однако гарнизон по составу можно было прировнять к усиленной дивизии, по меркам этих времён, так и к небольшой армии, а у него элементарно не хватало опыта руководства столь многочисленными коллективами во время военных действий. Стоило чётко распределить права и обязанности командного состава, озаботиться получением полезных советов по организации дальнейших действий.
   В этот день ему судилось остаться не только без сна, но и без завтрака. Вскоре явился Назар Нестеренко, да не сам, а с влекомым двумя дюжими запорожцами пленником. Выяснилось, что казаки заметили шевеление у вала, не поленились спуститься, связать турка, оглушенного телом собственного товарища, упавшим на него. Бедолагу тут же допросили и, отбив второй штурм, потащили к требовавшему пленника начальнику.
   Военнопленный выглядел неважно. Точнее - совсем плохо. Даже в вертикальном положении его поддерживали с двух сторон казаки, юрук фактически висел между ними, бессильно согнув ноги в коленях и склонив голову. Впечатления грозного и бесстрашного воина, способного пойти на штурм мощной крепости в прибойной полосе он не производил.
   "Ты гляди, а штаны-то у него и действительно мокрые, а ведь уже несколько часов в помещении, следовательно, промочены были насквозь. Как он бедолага себе яйца не поморозил? Впрочем, они ему уже не понадобятся, - никто лечить и выхаживать пленного в подобных обстоятельствах не будет. И сапоги у него кто-то хозяйственный уже успел прихватизаровать. В общем-то, понятное дело - зачем сапоги покойнику? А вот одёжку ему оставили, значит совсем негодящаяся, не лучше той, что сами казаки в бой одевают".
   Аркадий встал, подошёл к турку и, схватив за волосы, приподнял его голову, чтоб посмотреть в лицо. Того такое обращение не смутило, потому что был пленник уже за гранью бытия. На отрешённом лице невозможно было заметить и тени чувств. Несмотря на открытые глаза, вряд ли он находился в сознании - смотрел сквозь заслонившего его от света колдуна, не замечая и не реагируя. Лицо выглядело вкрай измученным, но не изуродованным. Только под глазами светились два огромных синяка, да в густых, чёрных с проседью волосах виднелись песчинки. Вблизи стала заметна и мелкая дрожь, пробиравшая его, то ли от сырости и холода, то ли от перенесённых волнений и мук.
   "Да... не случайно в двадцатом веке форсированный допрос иногда именовали потрошением... И что любопытно, но по голове и лицу его кажется не били, берегли, чтоб мог связно говорить, синяки скорее всего образовались от сотрясения мозга полученного при падении на него соплеменника. Но мучить его ещё раз вряд ли стоит, все, что надо у него наверняка выспросили запорожцы, большие мастера подобных собеседований".
   - Неужели не всё вызнали, что его сюда приволокли? - обратился Москаль-чародей к Нестеренко.
   - Що зумилы, то выспросылы, - развёл руками атаман. - Може ты захочешь щось ще взнаты.
   - Хлопцы, посадите его пока на лавку и сами там посидите, а мы с атаманом поговорим, - скомандовал Аркадий казакам, продолжавшим держать обессилевшего пленника, который без их усилий немедленно обрушился бы на пол. - Пошли Назар, присядем, в ногах правды нет.
   Нестеренко, также не выглядевший "огурчиком" после тяжёлой ночи, принялся рассказывать, что удалось выведать у турка. Знал простой кочевник, даже не десятник, немного, но уж что знал, всё рассказал. Выяснилось, что вместе с попавшими в великую немилость юруками к Созополю вчера подъехали несколько отдававших команды их племенным вождям пашей из оджака и крымских татар из числа приближённых к султану Исламу. Имён вельмож, как ни "уговаривали", пленный не назвал, значит, точно не знал. После совещания с ними-то ханы собрали своих соплеменников и рассказали, что новые власти поставили их перед выбором: захватить крайние укрепления или их семьи уничтожат как мятежные. Захватят, то все грехи за бунт против законного султана Ислама Гирея будут списаны, а здесь, в Румелии, им выделят вдвое больше земли под кочевья.
   Будь у людей выбор, идти или не идти на самоубийственный приступ по смертоносной полосе прибоя, многие не пошли бы, но выбора не было. Вскоре после наступления темноты к Созополю подошло несколько тысяч всадников. Сколько точно и не спрашивали, зато неожиданно выяснилось - юрук слышал, будто это анатолийские сипахи, также лишившиеся наделов и жаждущие их получить. Ханы предупредили соплеменников, что в случае успешного захвата, сипахи придут им на помощь, а тех, кто вздумает трусить и повернёт назад, порубят.
   Назар рассказал, что, по словам пленника многие до вала не дошли, сгинули по пути в волнах, но подгоняемые страхом за родственников и надеждой, турки смогли добраться до вала. А уж потом-то пошли на приступ, будто крылья обрели. Сам он шёл не в первых рядах, на вал даже не успел взобраться, но был потрясён полетевшими с него гранатами, буквально выкосившими всех, кто шёл на подкрепление.
   Воспоминание об этом отрезке допроса вызвало у вымотанного, осунувшегося Нестеренко улыбку.
   - Очи вытаращив и повторяв: - Шайтан-бомба, шайтан-бомба...
   Участники второго штурма до крепости так и не дошли, хоть сгинуло их куда больше, чем при первой попытке, уточнить сведения, полученные при допросе, пока возможности не было. Пока же Москаль-чародей пообещал Нестеренко и Некрегу пополнения из резерва, в связи с особой уязвимостью их участков и, предупредив о скором совете атаманов, пошёл отдохнуть хоть часок. Адреналин из крови ушёл, на него всерьёз навалилась усталость, а на совете, смахивающем на бандитский сходняк. зевать не рекомендуется во всех смыслах.
   "Блин горелый! Всегда казаки переигрывали вчистую турок по разведке, а здесь - будто злой колдун поколдовал. И ведь ничего во время шторма не сделаешь, ни за помощью послать нельзя, ни разведчиков в тыл турок забросить. И греки теперь для нас скорее не союзники, а недоброжелательные нейтралы, уж очень за последние годы пострадали. Наверняка кто-то из перебравшихся в Крым или Азов стучит султану. Наше счастье, что стамбульская беднота те погромы устроила, о массовом переходе греков на сторону турок после них и речи быть не может".
   Заснул в этот раз Аркадий легко, будто в сон провалился. Хотя по-настоящему отдохнуть ему ещё долго не судилось. Отдыха от многочисленных забот не получилось. Не судьба. Или наоборот: кисмет.
  

В осаде

Созополь, 24-29 февраля 1644 года от Р. Х.

  
   Первый день в осаждённой крепости выдался для Аркадия очень бурным. Нервотрёп из-за вражеских атак, горе и волнения по поводу гибели друзей-атаманов, переживания об обустройстве в крепости властной вертикали... много чего навалилось. Без твёрдого единоначалия любая армия ущербна, не один он это понимал. Высокий статус и среди запорожцев, и среди донцов позволил Москалю-чародею на удивление беспроблемно взять власть в свои руки, но злоупотреблять ею он не собирался. Оставил всех атаманов и полковников на своих местах, прислушиваясь к их советам, усилил оборону крайних бастионов.
   Самочувствие всё это время проявляло тенденцию к ухудшению. Донимали постоянно вялость, слабость, сонливость, но употребление кофе - от греха подальше - Аркадий сократил. Давление в груди тревожило его всё чаще, даже запах любимого напитка иногда уже не радовал, а вызывал тошноту. Однако отказаться от кофе совсем он пока не смог.
   Естественно, сразу же поутру двадцать четвёртого, казаки проверили глубину рва - немаловажной части укреплений Созополя. Почти на всей своей длине он обмелел незначительно, но вот по краям, там, где соединялся с заливом, оказался занесён песком почти полностью. Обвязавшись верёвкой, осаждённые промерили эти места и шестом, и собственными ногами - попробовав перейти его вброд туда и обратно. Один проверяющий отделался мокрыми - точь-в-точь как у пленника - штанами, другой оступился и был сбит достававшей до этого брода волной. Товарищи, его страховавшие, вытащили совершенно мокрого и продрогшего друга из воды. Одно утешение - броды оказались узкими и, из-за волн, очень ненадёжными и опасными даже если не учитывать лёгкость обстрела их со стен и из бастионов.
   Углубление рва решили отложить до лета - копаться, стоя в холодной воде, уж очень не полезно для здоровья. Теперь, когда осаждённые знали об этом слабом месте, оно уже не представляло для них опасности. Пытаясь атаковать здесь, турки должны были делать это плотными колоннами, становясь прекрасной мишенью сразу для сотен стволов. Аркадий про себя решил, что спешить с углублением вообще не стоит, чем больше врагов сгинет на узких прибрежных полосках, тем легче и быстрей удастся добиться победы казакам.
   Само собрание атаманов и полковников Созополя прошло без скандалов и весьма свойственных этому контингенту попыток хапнуть нечто себе. Оглядев присутствующих, Москаль-чародей понял, что они почти все смущены и... нет, не испуганы, но пребывают в некотором беспокойстве. Такое начало - гибель сразу обоих командиров - не предвещало ничего хорошего. Поэтому желание знаменитого колдуна возглавить гарнизон прошло на "Ура!". Кто как не характерник сможет переколдовать вражеских чародеев? А о мистической природе почти закончившейся удачей попытке приступа турок в гарнизоне говорили открыто. Как и о том, что бежали враги именно после вступления в бой бомбомётов под командой Москаля-чародея. Не только турки были в те времена склонны к вере в сверхъестественные причины самых обыденных событий. К ночи, совершенно вымотанный, он выпал в осадок и продрых до полудня двадцать пятого.
   Возможность отдохнуть вволю, не только новоявленному начальнику гарнизона, но и большей части его воинов дали враги. Больше на приступы они в этот и последующие несколько дней не ходили, сосредоточившись на сооружении лагеря для жилья и осадных укреплений - вопреки мнению некоторых наших современников о совершенной отсталости осман, осаждать и захватывать вражеские укрепления они умели.
   На вышку - при таком-то ветрище - Аркадий больше не лазил, но всё увеличивавшиеся полчища врагов рассматривал с бастионов при первой же возможности, стараясь уловить для этого любое улучшение видимости в светлое время суток. И открывающееся при этом зрелище вызывало у него целую гамму чувств.
   Вокруг всё было серо и мрачно. Не расступавшиеся на небе тёмно-серые, свинцовые тучи, с которых большей частью лило или моросило. Высокие волны, в которых его глаз никак не мог уловить привычных для Чёрного моря сине-зелёных ноток, вода во рву. Земля, песок, камень... Многочисленные палатки, навесы, шатры, установленные во вражеском лагере, имели разнообразную раскраску, однако под таким небом и в таких условиях и они, казалось ему, несли на себе сероватый налёт.
   Воистину погода была как раз такая, в какую хороший хозяин и дворового пса на улицу не выгонит, побережёт животину. Ежась от порывов холодного ветра, да ещё насыщенного влагой, то и дело, сморкаясь при любом выходе из помещений, разглядывая копошащихся в грязи врагов, он начинал их даже жалеть. Им-то приходилось куда хуже, чем казакам, сидящим в хорошо оборудованной, с обогревом помещений крепости. Легко было догадаться, что настолько регулярное обливание холодной водой для многих в гиреевском войске - смертный приговор. Не приспособлены южане к таким испытаниям.
   "Дьявольщина, Ислам и командиры оджака с ума, что ли посходили, зимой в поход трогаясь? Там же уже сейчас наверняка тысячи заболевших, скоро они мереть сотнями в день начнут без всяких пуль и ядер. А ведь и моя затея с вырубкой древесины дала эффект - мало костров у турок, смехотворно мало, учитывая холодрыгу на дворе. К утру-то вода льдом покрывается, при мокрой одежде это приговор. А когда тепло придёт, на них новые напасти свалятся - место под их лагерем за последние годы капитально унавозили, эпидемия дизентерии, если не холеры и обеспечена".
   Уже позже он узнал, что в поход турецкое войско вышло в тёплую, солнечную погоду. Собственно для османов начало похода в конце зимы или самом начале весны было нормой. При малой скорости передвижения основного войска - километров двадцать в сутки - туркам добираться до границ приходилось не менее трёх месяцев, а то и дольше. К этому обстоятельству добавилось другое, не менее важное - у султана кончились деньги. В огромную сумму обошёлся контракт с голландцами на перевозку хлеба из Египта в Стамбул. Кормёжка войска и части горожан столицы этой зимой производилась на кредиты, полученные у тех же голландцев, с выплатой им больших денег за транспортировку. Ислам среди своих называл договор с голландцами грабительским и несправедливым, но вынужден был его заключить. Самостоятельно перевезти что-либо по морю, турки на данный момент не могли. Совсем. На Средиземном море турецкое мореплавание блокировалось Венецией, в Чёрном море - казаками. Пойти на мир с теми или другими, уступив им, султан не мог из-за полной потери лица (и более чем вероятной потери вскоре после этого собственной головы). Суда голландцев венецианцы вынуждены были пропускать. Но кредит кончился, платить воинам уже было нечего. Замаячила и перспектива совместного голодного бунта горожан и всего войска. Даже всученная голландцами по цене осетрины подпорченная солёная селёдка заканчивалась. Именно поэтому так легко поверили в Стамбуле в приход весны в середине февраля.
   Время для рассматривания осадных работ у Москаля-чародея имелось. Жизнь в Созополе устаканилась, его ценные указания испрашивались редко, опытнейшие казацкие руководители прекрасно справлялись и без них. Затевать разброд и шатания перед огромным вражьим войском никто не спешил. Даже под низким покрывалом плотных облаков, с которых то и дело лило, можно было рассмотреть в подзорную трубу вражеский лагерь. И наблюдаемое там характерника радовало.
   "Однако я молодец. Особенно гадостную гадость врагам придумал, сидеть в лужах при холодрыге и сильном ветре - только, чего уж там, именно врагу и пожелаешь. Ещё неделька-другая и ни в кого стрелять не надо будет, сами поздыхают. Ох, и нелегко им приходится - отсюда можно рассмотреть, что многих трясёт от кашля. А вот костров-то для такой погодки у них маловато, вряд ли успевают просушить одежду. Ай да Аркашка, ай да сукин сын! Да простит меня тень Александра Сергеевича за наглый плагиат".
   И проблемы во вражеском лагере Аркадий, находящийся в тепле, сытый уверенный в сытных обедах и ужинах на ближайшую перспективу, сильно недооценивал. Смерть уже собирала, пока в основном среди полуголодных, с ослабленным иммунитетом райя обильную жатву. Однако ими она не ограничивалась, мёрли, чем дальше, тем больше воины - сипахи, янычары, топчи... Сотни покойников в сутки уже прибавлялись, причём, с каждым днём их число росло. Иезуитская выходка казаков с обезлюдниванием округи и вырубкой деревьев обрекала осаду на неудачу. Издали возить дрова для варки пищи и обогрева на такую массу людей во всех смыслах ослабленной турецкой армии оказалось не по силам. А ведь еда, причём не только прошлогодняя солома, но и зерно, нужна была и животным. Как таскавшим эти самые дрова за десятки вёрст, так и боевым коням гиреевской кавалерии. Несчастные лошади и быки также мёрли в большом количестве, оттягивая своей смертью начало голода среди людей.
   Убивали осаждающих не только простудные заболевания. В их лагере вовсю гуляла и дизентерия - находилось достаточное количество неосторожных, готовых при жажде попить из лужи. Вот малоактивные в холод микробы и отогревались в их желудках, благо иммунитет у голодающих, лишённых витаминов людей ослабел.
   Заметили с бастионов и продвижение больших отрядов конницы на север. Помешать им осаждённые не могли, даже разведать, сколько всадников и куда отправились, были не в силах. Шторм то немного утихал, то опять усиливался, но волнение до приемлемого для каторг уровня не снижалось. Оставалось ждать и готовиться к штурму.
   Попытка больших конных отрядов прорваться в Валахию или поживиться чем-то на западе Болгарии не удалась. Болгары, те, кто не пожелал переселяться на север, успели понастроить крепостей, для конницы неприступных, а перевалы надёжно охранялись валашскими гарнизонами в мощных укреплениях. Султану оставалось одно - взять штурмом Созополь, в котором, как он знал, имелись большие запасы продовольствия. Сожалея, что ночной штурм не удался, турки копили возле осаждённого города пехоту, подтягивали туда расходный материал - райя. О минном поле и глубоком рве Ислам знал, их и должны были ликвидировать ненужные ему голодные рты, уменьшая, таким образом, и проблему нехватки продовольствия.
   Уже на второй день осады Аркадий заметил во вражеском лагере сумятицу. Орта не орта, но несколько десятков янычар в красных доламах (куртках), легко опознаваемых по головным уборам, юскуфкам, устроили митинг возле одного из больших шатров с охраной из тех же янычар, но в синих доламах, все сплошь с челенками (гребнями) - знаками доблести - на шапках. "Красные" норовили прорваться в шатёр, "синие", выстроившись в два ряда и держа в руках ружья, этому препятствовали. Обе стороны конфликта, несмотря на погоду, быстро разогревались и возбуждались, но... тут с неба ливануло, как из ведра, видимость резко ухудшилась и узнать чем всё закончилось не удалось.
   На следующий, третий день осады, особо приглядываться нужды не было. Кучки, кучи и целые толпы, часто с признаками явного возмущения собирались или перемещались между шатрами и палатками. При виде дружно разеваемых ртов - подзорная труба дала неожиданно хорошую картинку - у наблюдателя даже слуховая галлюцинация возникла. Ему послышалось: - Хейя, хейя, до того!
   Разумеется, никто здесь забитой противнику шайбы не жаждал, но Москаль-чародей невольно потряс головой и улыбнулся про себя. Он с удовольствием бы предпочёл соревнование за голы и очки битве не на жизнь, а на смерть. Вот только никто его о предпочтениях не спрашивал.
   "С другой стороны, нехрен бога гневить. Были у меня разные варианты кому служить в этом мире, легко мог спрыгнуть в Москву, Варшаву или Стамбул. Третий вопрос - что меня там ждало... но выбор я сделал сам. И по месту и цели в этой жизни. Пенять и жаловаться не на кого".
   Раза три оттуда раздавались звуки ружейной стрельбы, однако узнать об их зачинщиках и итогах пока не представлялось возможным. Минное поле и шторм напрочь исключали засылку разведчиков во вражеский лагерь, одновременно блокируя путь для возможных перебежчиков. Рисковать не только жизнями разведчиков, но и экипажем корабля для вылазки было слишком авантюрно. Хотя и сомнения быть не могло - кинь Москаль-чародей клич на такое дело, добровольцев нашлось бы на все три имеющиеся в наличии каторги.
   Оставалось злорадствовать вражеским неприятностям (слаб человек) и ждать. Последнее, в полном соответствии с народной мудростью, было особенно тяжело - ведь повлиять на ход событий, безвылазно сидя в крепости, затруднительно. Но можно. Если очень хочется.
   "Если у врага беспорядки, то почему бы не добавить для них поводов? Пребывать в месте, обстреливаемом врагом, не имея возможности ответить - очень серьёзное испытание для нервной системы, а жестокого Мурада, способного заставить своих воинов не замечать вражеские выстрелы, уже нет. Посмотрим, как справятся с подобной ситуацией нынешние лидеры Турции".
   Срочно собрав наиболее авторитетных атаманов и полковников, Москаль-чародей озаботил их новой задачей - ведением по врагу беспокоящего, нечастого (порох стоило поберечь) огня. Рассчитывая, что при такой погоде турки и ответить толком не смогут, а нервы у них не железные. У казаков же, в бастионах, порох сухой и километр-два для их пушек - не расстояние.
   Атаманы предложению, а не прямому приказу начать выборочный отстрел врагов откровенно обрадовались. Серьёзные, а то и хмурые их физиономии повеселели, в каземате раздались солёные казацкие шуточки и смешки. Расходились все в куда лучшем настроении, чем сходились. Однако полковник Тимофей Бугаенко покидать помещение не спешил.
   Здоровенный, всего пальца на три ниже Аркадия, но более широкий в плечах и объёмный в груди, одетый - как все - в жуткое воняющее протухшей селёдкой тряпьё (мера против вшей), Бугаенко явно пребывал в нерешительности, лихому казаку не свойственной.
   - Ну, говори уж, раз собрался, - подтолкнул его Москаль-чародей.
   - Ну, понимаешь... ну, дило таке...
   - Да не мнись ты, как девка на выданье! Не к лицу казаку так себя вести. Пришёл - рассказывай.
   Тимофей набычился, в полном соответствии с кличкой, превратившейся в фамилию, поморщил нос, зыркнул из-под солидных надбровных дуг, будто звереющий бугай, однако резко ответить собеседнику не решился. Даже самые храбрые, а другие полковниками тогда у казаков не становились, рисковать попусту не любили. А нарываться на ссору со знаменитым характерником, к тому же любимцем Хмельницкого - это ж совсем тормозов не иметь.
   - Бида у мене, Москале... - никак не мог добраться до сути атаман, хотя судя по голосу, волновала его тема беседы чрезвычайно.
   - И какая? Да говори, чего уж, ведь не по пустяку пришёл.
   - Да, уж, точно не пустяку. Проклятый я, и нихто этого прокляття зняты не може... Вот и набрався духу тебе попросить, балакають ты знатный колдун. К кому не обращался, либо проклятия совсем не видит, либо снять не может.
   "Назвался груздем - полезай в кузов. Мне только танцев с бубном для полного счастья и не хватало. Странно, что он у других характерников ничего не добился".
   Аркадий ждал и начавший дышать с сопением, как натуральный бык Бугаенко разродился:
   - На потомство я проклят.
   - Що, твоя жинка забеременеть не може?
   - Да ни, брюхатяться воны легко, тильки разродытыся ни одна не змогла. Уси при родах померлы. И диточки мои, - Тимофей всхлипнул, - диточки, два сыночки и донька, теж... померлы.
   Плачущий от непереносимого горя навзрыд, с текущими по щекам крупными слезами здоровенный бандит - зрелище не для слабонервных. У Аркадия и самого в глазах защипало.
   - И что повитухи говорили? Отчего и жёны и дети-то помёрли? Неужели слабые были?
   - Та ти повитухи!.. - Бугаенко махнул рукой, потом вытер рукавом свитки слёзы и громко высморкался в многострадальную полу одёжки. - Говорили, що здоровья жинкам не хватало. А як же не хватало, як я ж самых бойких, весёленьких брав. Остання (последняя), Софийка, шляхтяночка, кров з молоком, такая бойкая була, такая бойкая, усе зи скакалкою скакала и колы вже брюхата була.
   У Аркадия вдруг всё внутри изморозью покрылось.
   - А сколько лет-то твоим жёнам было?
   - Перший, Оксанци, колы пид венец шла, чотырнадцять, другий, Марийци, тринадцать с половиной, а Софийци теж чотырнадцять. Уси молоденьки, незаймани и доброго здоровья. Правда, у постили воны... так и не смогли привыкнуть... А характерники сказалы, що немае на мени прокляття... - захныкал как малое дитя трёхкратный вдовец.
   Москаль-чародей закрыл глаза, сжал до побеления кулаки и прилагал неимоверные усилия, чтоб не пристрелить этого педофила прямо здесь и сейчас. Со стороны это выглядело как общение колдуна с духами, шмыгающий носом атаман притих, ожидая приговора. Колдун, на удивление моложавый и сильный - хоть говорили что ему больше ста, если не двухсот лет - сидел с закрытыми газами как статуй, виденный Тимофеем в одном из захваченных поместий. Не шевелилась на нём ни единая волосинка.
   "Господи, Боже мой, дай сил не шлёпнуть этого придурка своими руками! Не виноватый он, времена, чтоб им... здесь такие. Бедные девочки... да не только его бывшие жёны. Что же делать, Господи?! Как остановить этот ужас?! Моя Маша ведь взрослая женщина, и то чуть богу душу не отдала во время родов, при самой-то лучшей в этом мире помощи роженице. А что творится по сёлам и городам..."
   Наконец, после долгого молчания, характерник открыл глаза и на Бугаенко оттуда будто смерть сама посмотрела.
   - Правду говорили тебе характерники, нет на тебе проклятия. Оно не на тебя, на всё войско Запорожское и всё войско гетманское положено. Знал я это и раньше, чего думаешь, на взрослой девице, перестарке женился, - Москаль-чародей зловеще улыбнулся. - Да были затворены мои уста. А вот сегодня мне позволено сообщить про это. Кто на малолетке, моложе шестнадцати лет женится, на того и проклятие падает. От некоторых ангелы-хранители беду отводят, только рассчитывать на такую помощь... не советую. Запомни сам и передай другим: жениться надо на девицах или вдовицах старше шестнадцати лет. Тебе так только вдовица продолжить род может. Понял?
   Тимофей часто-часто закивал, не решаясь отвечать словами из-за по непонятной причине перехваченного горла.
   - Тогда можешь идти. И не забудь рассказать другим.
   Понимание невиновности собеседника отнюдь не уменьшило вспышки яростной ненависти по отношению к нему у попаданца. В спину уходящего не смотрел, чтоб тот этого не почувствовал - воины такие взгляды часто кожей ощущают. Ну не любил выходец из двадцать первого века педофилов, мягко говоря, считал их ошибкой природы, требующей немедленного исправления в виде повешения или утопления.
   Всплеск эмоций исключал на несколько часов рассудочную деятельность, и он предался созерцанию вражеского лагеря и несомненных проблем у его обитателей. Попытки вести траншеи к крепости осаждающие прекратили - все углубления в почве очень быстро заполнялись водой. Ледяной, что исключало бултыхание в ней. Позиции для артиллерии подготавливались, но самих пушек во вражеском лагере не обнаруживалось. Нетрудно было догадаться, что их ещё тащат по раскисшим дорогам.
   До наступления темноты Аркадий имел удовольствие наблюдать несколько раз, как падают от пули и больше не встают работяги, копавшие землю в пределах ружейного огня. И один раз он заметил попадание небольшой бомбы в толпу сипахов, что-то живо обсуждавших, энергично жестикулируя, в лагере. Последнее зрелище даже разочаровало.
   "Подумаешь... негромкий бабах и невысокий дымный султан в неожиданно возникшей "полянке" среди плотно стоящих человеческих тел. Тем более что часть упавших уже встаёт. В Голливуде умели снимать такое куда эффектнее - летающие отдельно от тел человеческие конечности, море крови и горы трупов. Наверное, плохой бы из меня режиссёр получился. Не случайно кинодельцы игнорировали, хотя... я ведь сам туда не рвался. А вдруг и получилось бы? Теперь и не попробуешь, не узнаешь..."
   Впрочем, сипахов бомба впечатлила куда больше, чем далёкого наблюдателя с бастиона. Стартанули от неожиданной напасти с похвальной скоростью, в разные стороны, как воробьи от брошенной в стайку палки. Однако тут же себя в его глазах реабилитировали. В первый момент шарахнувшиеся от взрыва воины тут же опомнились и вернулись к пострадавшим товарищам. Похватав раненных и убитых, они ломанули подальше от Созополя, вглубь табора, но не испуганные, а судя по жестам, вздрюченные и возмущённые. Аркадию даже показалось, что он слышит их негодующие вопли. И можно было догадаться, что возмущение направлено не только и не столько против врагов - что с неверных возьмёшь - а, прежде всего, на собственное начальство. Известная истина: командир не только всегда прав, но и во всём виноват. Если, конечно, подчинённые не бараны, а львы. Сипахи к числу мирных парнокопытных уж точно не принадлежали.
  

* * *

  
   Бог его знает, что тому было причиной - вражеское злое колдовство или шутки Судьбы, но выспаться Москалю-чародею опять не судилось.
   Дочка, весело смеясь изо всех своих невеликих силенок, пыталась шлёпнуть по его ладони своей пухлой ручкой, а он коварно в последний момент отдёргивал лапищу и удар приходился по ни в чём не виноватой подушке. При всей своей незамысловатости, игра полностью захватила участников, подушка же - в силу отсутствия речевого аппарата - возразить против несправедливого избиения не могла. Вот опять крохотулька подняла ручонки и...
   - Атаман, атаман, просыпайся! - не удовлетворяясь словесными призывами, его кто-то ещё и тряс за плечо. - Атаман, вставай, перебежчик от турков явился! - среди ночи немилосердно вырвал его из сна собственный джура.
   - Мыы... - Аркадий ещё толком не проснувшись резко сел в постели, сбросив при этом одеяло на пол. - Что стряслось?!
   - Да говорю же - перебежчик от турков прибёг, атаман Некрег велел срочно об том тебе сказать.
   Щурясь со сна от света керосиновой лампы (за спиной джуры, действительно, маячила фигура, видимо, посланца от Некрега), морщась от боли в висках (то ли давление на улице менялось, то ли сказался прерванный в самой неподходящей фазе сон), характерник, наконец, осознал важность принесённой информации. Уже много дней не было никаких сведений из стана гиреевцев, между тем, действия турок показывали прекрасную осведомлённость о положении в крепости. А ведь информация - тоже оружие, сохранение информационного вакуума о положении врагов может казакам дорого обойтись. Перебежчик, да - судя по срочной побудке - принёсший важные сведения, был настоящей победой - маленькой, но безусловной.
   Естественно, при таком-то пробуждении, прежде всего, захотелось выпить кофе. Без стимулятора и глаза норовили сами собой захлопнуться, и имелся риск вывихнуть челюсть от непрерывного зевания. Однако проявлять такое неуважение к Некрегу - откладывать визит - не стоило, по пустякам он знаменитого колдуна поднимать бы не стал. Раз устроил побудку, значит, вести перебежчик принёс не просто важные, а "горячие", требующие срочной реакции.
   Невольно вспомнилась сценка из блистательной комедии "Бриллиантовая рука", когда герой в исполнении Папанова будит героя в исполнении Миронова.
   "Что ж там Папанов сказал... вроде: будет тебе и кофе и... чёрт, забыл, а ведь бог знает, сколько раз смотрел. Блин, выцветает в памяти всё больше и больше мир двадцатого-двадцать первого веков! Становится всё прозрачнее и нереальнее, можно сказать, призрачнее, как фантастические герои в "Понедельник начинается в субботу". Но уж мучить мозги ради такого не буду".
   Ночевал этой ночью Аркадий не в "своём" доме, а в каземате центрального бастиона, точнее, в какой-то каморке-кладовке, на данный момент пустой. Не захотелось ему тащиться в темноте под пронизывающим ветром и холодным дождём, вот и пристроился спать невдалеке от места проведения последнего совещания.
   Растерев энергично лицо ладонями, обулся и засомневался - идти по проходу в валу или выйти во двор крепости и добраться до цели под открытым небом. По дальности разница была небольшой. Очередной зевок предопределил выбор. Накинул плащ с капюшоном и отправился к выходу - негоже являться на встречу сонным зомби, а ветерок и дождик, мягко говоря, прохладный, мигом прогонят сон.
   Расчёт на волшебное воздействие природы оправдался быстро и полностью. Получив в морду душ ледяной - по крайней мере, по ощущениям - воды, вдохнув сырой холодный воздух с доброй примесью той самой мороси, проснулся окончательно. И трусцой побежал к северному бастиону. Ветерок хоть заметно ослаб, но продолжал выдувать тепло из организма с пугающей скоростью.
   "Ой-ой-ой! Как же выживали ямщики на Руси? Им-то приходилось постоянно ездить при таком ветре и куда более низкой температуре. Почему они в ледышки не превращались? Тулупы, оно, конечно, тёплая одёжка, но... всё равно непонятно. Хотя... ездил ведь и я по вьюжной степи... хм... чего-то меня не туда понесло, отвлекаться от текущей ситуации не стоит".
   Хрустя щебнем, которого насыпали вроде бы не скупясь, хлюпая по лужам и чавкая по грязи - которой быть по идее не должно было, но идея уступила прозе жизни - Аркадий быстро добрался под завывание ветра и грохот прибоя до северного бастиона. И успел немного замёрзнуть, сырость, ветер и холод - страшное сочетание.
   "За несколько минут успел продрогнуть, а турки уже не один день то бредут при такой весёлой погодке, то сидят в лужах, как полярные лягушки. Обыкновенные земноводные в таких условиях спят беспробудным сном. Или вымирают. Пожалуй, и без перебежчика можно догадаться, что турки замышляют идти на штурм. Иначе без всяких боёв передохнут".
   Перед входом немного притормозил - негоже крутому колдуну от какого-то дождика с ветерком бегать. Вошёл почти нормальным, разве что широким шагом.
   Перебежчик оказался невысоким тощим греком, невероятно грязным - хоть лопатой счищай - с голодным блеском в испуганных глазах. По-крайней мере именно так расшифровал для себя Аркадий впалые щёки и бегающий взгляд. Ноги бедолаги были закутаны в чьё-то тряпьё, а мокрые штаны сушились на имевшейся в каземате печи, распространяя вокруг запахи, далёкие от цветочных. После уличной свежести такое амбре просто било по обонянию. Преодолев лёгкий приступ тошноты, характерник подошёл к Некрегу.
   - Сегодня приступ будет?
   Атаман бросил на Москаля-чародея странный взгляд, но его предположение подтвердил.
   - Всё забываю, что ты колдун. Да, утрецом, посля молитвы и завтрака, пойдут на нас в атаку.
   Аркадий сообразил, что ему опять приписали нечто колдовское, хотя он пользовался элементарной логикой, как герой одного из любимейших сериалов в прошлом.
   "Или будущем? Век-то был двадцатый, а ныне на дворе семнадцатый... ну да не до философии сейчас. И, если штурм только после завтрака, пожалуй, не стал бы он меня ночью будить. Какие-то вести ещё эта птичка в клюве принесла".
   Перебежчик, заросший чёрным волосом, из которого торчал солидный шнобель и выглядывали испуганные, взволнованные глаза, действительно напоминал нахохлившуюся ворону. Точнее, мужа вороны: в принадлежности грека к мужскому полу сомневаться не приходилось. Пожалуй, его даже немного трусило. Хотя, по идее, он должен был давно согреться, но продолжал жаться, будто сидел задницей на льду, а не на лавке возле печки.
   Странно, но эта мирная, в общем, картина Аркадия встревожила, непонятно почему.
   "Чего это он трясётся? Со страху, что ли? Так вроде бояться ему уже нечего, приняли как своего, турка, помнится, никто переодевать и не собирался. Непонятно".
   - Что там у них случилось? Неспроста же решили по такой погоде на приступ идти? Бунт где приключился или кто домой побежал, султана не спросясь?
   Некрег развёл руками.
   - Да тебе и без перебежчиков всё известно.
   - К сожалению, не всё. Он, - Аркадий кивнул на грека, - на русском или татарском языке, конечно, говорить не умеет?
   - Нет, токмо на греческом и османском.
   Характерник поморщился. На греческом, причём не новогреческом, а на древнем языке Платона и Аристотеля - распространённом среди эллинов Северного Причерноморья - он знал десятка два-три слов, османский же тогда имел, только с четверть слов с тюркскими корнями, понимание крымско-татарского общаться с перебежчиком напрямую возможности не давало.
   - Ну что ж, будем через толмача с ним говорить, если понадобится дополнительно чего разузнать. А пока ты выкладывай, новости им принесённые.
   Разговор намечался не на пять минут, поэтому Москаль-чародей присел на лавку.
   Атаман сжато и чётко пересказал результаты допроса перебежчика.
   Сначала по Гиреевскому войску распространились слухи, что завтра будет атака на крепость. Потом, весьма скоро, эти слухи оправдались. Всех стамбульских райя собрали по сотням, к которым они были приписаны, и вернувшийся от тысячника сотник рассказал, что еда в войске заканчивается, а из-за бунта в Египте подвоза новой не будет. Неоткуда её везти - повсюду голод и разорение. Посему, если они, райя, не хотят передохнуть с голоду, то пойдут на штурм крепости, где проклятые гяуры запаслись продовольствием на долгую осаду. Причём, им, райя, не надо даже в крепость врываться - это воины сделают. Их дело - забросать мешками с землёй и песком ров и даже не весь, хотя бы в нескольких местах.
   В этом месте Некрег прервался и ухмыльнулся.
   - Понимаешь, Москаль-чародей? Всего-навсего, а?
   - Чего тут непонятного? Пробежаться с тяжёлыми мешками через минное поле под обстрелом с бастионов. Лёгкое дело, раз плюнуть и растереть.
   - Точно! Вот и он, - атаман кивнул на перебежчика, - так подумал. И заместо такого лёгкого дела затеял рисковый побег к нам пешком по волнам. Храбрецы лёгких путей не ищут! - и опять широко ухмыльнулся.
   - Да... в одиночку-то по прибою, ночью, в такую погоду... трус-то скорее под плетью с мешком на смерть побежит. И, правда, храбрец. Как же он в Стамбуле выжил? Греков там вроде не осталось?
   - Да омуслимился, иначе его давно бы повесили. Думаю, не один он там такой. А сейчас вот вспомнил, что христианином был и решил в истинную веру возвернуться. Осознал, можно сказать, своё грехопадение. И к нам норовит притулиться.
   - Придётся принять, чай не звери ведь мы. Ещё чего интересного не рассказывал?
   - Да усё жалился на голод, холод и мокрядь. Кормили их совсем худо, токмо чтоб не подохли, одёжка от дождей промокла, а просушить негде и не на чем - дров и на приготовление пищи не хватает... А у последние-то дни и животом многие стали маяться, хучь едового с гулькин нос получают, а гадить тянет бедолаг то и дело. Оттого и мрут один за другим.
   - Только райя, или и воинам?
   - Почитай всем. Ещё на полпути, как поняли, што занегодилось усерьёз, султан и паши свои походные гаремы назад, в Стамбул возвернули. Хотя, ясно дело, они, паши с султаном, значит, в мокром платье на холодном ветру не ходют.
   - Как бы в подтверждение небезвредности такого времяпровождения, перебежчик зашёлся в приступе тяжелого кашля, щедро делясь с окружающими донимавшими его вирусами.
   "Чёрт!!! Вот почему мне тревожно было - перебежчик-то болен, поэтому и кутается. Ой, как бы он нас всех не перезаразил. Вот только эпидемии в тесном пространстве нам и не хватало! Для полного счастья. Но и прекращать допрос глупо - вирусы-то уже успешно из воздуха усвоены. К тому же, скорее всего, у болезного обычная простуда или, в худшем случае, грипп. При обилии лука и чеснока в крепости, большой беды не должно быть. Надеюсь".
   Однако дальнейший допрос надежды Аркадия на большой объём важной информации не оправдал. Грек охотно пересказывал ходившие по гиреевскому лагерю слухи, делился своими наблюдениями - мало отличными от того, что можно было подмечать и с валов крепости. Среди прочего он подтвердил, что простудные болезни не просто широко распространились у турок, а имелись там почти у всех. И количество нетрудоспособных исчисляется уже тысячами, сотни ежедневно мрут, не вынеся таких условий существования.
   - И янычары помирают? - счёл нужным уточнить Аркадий.
   Некрег перевёл вопрос и, выслушав пространный ответ, подтвердил:
   - Да, и они простужаются и умирают, хоть и реже, чем райя. Всё же и не голодали они раньше, сейчас их, опять-таки, кормят лучшей... одёжка у янычар потеплее. Токмо всё одно - и к ним старуха-смерть часто наведывается.
   - И это хорошо, - ободряюще улыбнулся Москаль-чародей допрашиваемому, пребывавшему в явно не в лучших чувствах. - Пороху больше для других ворогов прибережём.
   - Полагаешь, скоро новая война? - встревожился атаман.
   - Уверен, на наш век походов и боёв хватит, но об этом потом погутарим. Вы его чем-то тёплым поили?
   - А как же, сразу же, как только шаровары его на просушку повесили, горячего настою на травах дали.
   - Прикажи принести ещё, да мёду не жалейте, больным простудой надо поболе пить тёплого и сладкого. Потом, когда поговорим с ним, положите бедолагу в тёплое местечко, но с охраной. Нам разносчик заразы в крепости совсем не нужен.
   -Так может его...
   - Поздно. Нас-то с тобой он уже обкашлял-обчихал. Да и, вроде бы, простуда у него, не холера, авось и не передастся. Турки-то от холода, дождя и ветра страдают, недоедают, а у нас с этим всё в порядке. В тепле и сытости сидим, и мокряди у нас нет. Бог не выдаст, свинья не съест.
   Как бы в подтверждение этих слов, грек снова раскашлялся. Затем, придя в себя, с тревогой уставился на оговаривающих его судьбу казаков. Он не мог не понимать, что сейчас решалась его судьба, а о злобе и жестокости казаков среди турок ходило множество рассказов, один другого страшнее.
   - Еще, какие слухи он слышал о разных неустройствах у турок? И расспроси подробнее, правда ли Египет отделиться захотел? Кто там бунтует, мамелюки? - свернул на любимую тему геополитики Аркадий. Ещё со времён советских кухонь любимую - мальчишкой любил слушать разговоры родителей с гостями.
   Некрег принялся расспрашивать перебежчика, тот охотно и многословно отвечал, до уха характерника доносились и знакомые слова - мамелюк, паша, оджак, Мурад, Левант, но смысла хоть одной фразы он уловить не смог. Пришлось ждать.
   Атаман выяснил, что восстали, объявили об отделении от султаната Гирея не мамелюки, а египетский паша и поддержавшие его воины местного оджака. Они захотели стать такими же независимыми, какими были до недавнего разгрома испанцами янычары Туниса и Алжира. Именно так прозвучало официальное объявление от имени султана Ислама.
   - А мамелюки? - поинтересовался Москаль-чародей, помнивший, что с ними и Наполеону сражаться довелось.
   - Про них он ничего не слышал. Видно они подчинились паше и тоже приняли участие в бунте.
   Посетовав про себя на малую информированность источника, Аркадий продолжил допрос.
   - Ещё чего-то он слышал?
   - Да. Среди турок ходят слухи, что бунтуют в Леванте арабы. Будто они вырезали там все турецкие войска, а на востоке Анатолии опять объявился истинный Осман, якобы выживший благодаря божественному вмешательству султан Мурад. И он поднимает турок на битву с иноплеменниками, оджаком.
   - Так чего же они сюда попёрлись, если у них там такая веселуха?! - удивился Москаль-чародей, позабыв, что грек-райя вряд ли в курсе подробностей принятия решений в окружении султана.
   Атаман пожал плечами, но вопрос перевёл. Ответ оказался кратким и обескураживающим: турки узнали об этих событиях в пути или уже здесь.
   Пока Аркадий соображал, что ещё спросить, грек заёрзал на лавке, состроил виноватую рожу и что-то просительным тоном произнёс. Выслушавший его Некрег недовольно поморщился и перевёл просьбу Москалю-чародею: - До ветру просится, сильно его поджимает.
   - Так пускай сходит, не хватало, чтоб здесь обоссался.
   Атаман кратко выразил согласие, и перебежчик спешно раскутал намотанное вокруг себя тряпьё. Вопреки опасению Аркадия, он сидел не бесштанный как было ему подумалось. Видимо, казаки шаровары на смену просыхавшим выделили, как и какие-то чувяки, в которых страждущий облегчения и посеменил подпрыгивающей походкой в сторону сральни.
   - От ссыкун! - выразил отношение к происходящему Некрег. - Всего ничего у нас находится, а уже четвёртый раз до ветру бегает.
   "Однако. Уж не подсыл ли этот перебежчик? Для связи с кем-то здесь, вполне могли послать агента, вот и бегает он, якобы, до ветру. Правда, тогда он блистательный актёр - ну все признаки крайней нужды в облегчении у него присутствовали. Хм... да и вспоминая, как сам маялся недержанием мочи, простудив то ли мочевой пузырь, то ли простату в летнем походе... а сейчас-то далеко не лето, на хрен всё поотмораживать можно. Но очень уж связно, судя по потоку информации от переводчика, грек отвечает. Ни за что не поверю, чтоб такие сведения выдал бывший простой рыбак или грузчик. Вот купец приличного уровня или контрабандист, а скорее и то, и другое..."
   Вернувшийся перебежчик поспешил замотаться в тряпьё и сел на прежнее место. Видно было, что и после короткого путешествия по относительно тёплому коридору он замёрз. На вопрос о прежней деятельности он ответил, что был купцом и судовладельцем, но попал в беду и лишился всего состояния.
   - Купец, судовладелец, а также моряк и контрабандист? - бог его знает почему, решил удовлетворить своё любопытство Москаль-чародей.
   Услышав перевод, грек бросил на характерника настороженный взгляд, но ответил утвердительно.
   Дальнейший допрос особых успехов не принёс. Разве что Аркадий уверился во мнении, что восставшие арабы - это друзы, а в Египте власть захватили именно янычары, точнее, воины оджака, а не мамелюки. В любом случае, в сочетании с возобновлением антиоджакского восстания на востоке Малой Азии, перспектива для продолжения так неудачно начатого похода на север вырисовывалась для турок тухлой и сулящей множество новых неприятностей. Пусть на востоке осталась Анатолийская армия, пусть там пребывали верные Гирею татары, без регулярного снабжения Румелийской армии продовольствием войско ждала катастрофа. Грабить на юго-востоке Болгарии было просто некого - не церемонясь, казаки вынудили местное население отселиться. Кто уехал в Валахию, кто перебрался в Крым - главное, что на несколько дней пути добыть пропитание стало можно лишь охотой, для сотен тысяч людей источников пищи здесь и сейчас не существовало.
   "Что у турок пошла междоусобица - это, конечно, хорошо. Теперь даже самые дикие и фантастические планы по разгрому отдельных частей великой до недавно державы строить можно. Что оджак оказался настолько склонен к сепаратизму... тоже хорошо. Кстати, мамелюки там ведь наверняка о возврате власти над Египтом мечтают, до последней капли крови за турок биться не будут, а вот в спину им ударить могут легко. В общем, как в песенке про маркизу - всё хорошо, но... Не будет теперь долгой осады, на которую мы рассчитывали. При сложившихся обстоятельствах сама жизнь вынуждает султана штурмовать Созополь. Эх, сколько задуманных пакостей так и останутся в планах... И уничтожить изнурённую осадой турецкую армию не судьба".
   Перебежчик не рассказал, просто не знал этого, что положение гиреевской армии осложнилось до чрезвычайности. Можно сказать - катастрофически. Разорённая Анатолия прокормить многочисленное - несмотря на все беды - население столицы и слишком большую для нынешней Турции армию не могла. Теперь же ожидать новых поставок никак не приходилось - восстание египетского оджака самими голландцами и было инспирировано. Развал могучей империи на несколько враждующих частей полностью соответствовал интересам европейских колониалистов - слабым, находящимся во вражде государствам, несравненно легче диктовать условия торговли. У султана Ислама и верхушки стамбульского оджака не осталось другого выхода, кроме немедленного штурма осажденной крепости. Над собранным для восстановления империи войском нависла угроза голода, запасы продовольствия собранные в Созополе стали не просто желанной, а жизненно необходимой добычей.
   Впрочем, на срочно собранном атаманском совете геополитические новости прошли рефреном. Старшину интересовали конкретные вопросы удержания крепости в своих руках, вот их кратко и обсудили. В принципе, к битве казаки готовились несколько лет и особого беспокойства у собравшихся предстоящий приступ не вызывал. Единодушно решили даже не выставлять казаков на валах заранее, предпочтя поберечь их здоровье и силы.
  

Долгожданный, но всё равно непредсказуемый штурм

1 марта 1644 года от Р.Х.

  
   Заснуть в предутренние часы Москалю-чародею не судилось. Пусть атаманы в приступах на крепости и их отражении разбирались несравненно лучше него, но уж если взялся возглавлять оборону, то будь добр делать это без дураков и имитации деятельности. Неудачливые и неловкие командиры у казаков очень редко отделывались отставкой, куда чаще их начальствование заканчивалось нырянием в мешке или выдачей незадачливых начальников врагу живыми, что сулило куда более длительное и неприятное расставание с жизнью. Надежд на индульгенцию от такого исхода благодаря прошлым заслугам характерник не питал - понимал в каком обществе оказался. И, кстати, считал подобный оборот дела справедливым: завёл людей на смерть - отвечай первым.
   Раздавать ценные указания, соображать о возможных негативных поворотах для осаждённых грядущего сражения пришлось, невзирая на жуткую головную боль. Уже здесь, в семнадцатом веке, у Аркадия появилась метеозависимость - головная боль при изменении погоды. Причём, чем старше он становился, тем сильнее болела голова.
   "Чёрт! Впору волком завыть для облегчения. Хм... а это мысль! И легче, может быть, станет, окружающие не очень удивятся, все же "знают", что я оборотень. Раз завыл - значит так надо, душа, значит, просит".
   Невольно улыбнувшись этой мысли, он тут же скривился - в виски, будто раскалённые иглы кто загнал. К счастью, подобные приступы случались нечасто, но и обыкновенное уже для него тупое нытьё в черепушке радости не доставляло.
   "Вой, не вой, но придётся терпеть. В аптеку за пенталгинчиком не сбегаешь, а болеутоляющие характерников слишком на наркотики смахивают, принимать их из-за такой банальщины как головная боль... глупо. Только наркозависимости мне для полного счастья не хватает. Хотя ведь были прецеденты, тот же Кеннеди, например, стал к концу жизни законченным наркоманом. И ведь не худшим президентом был. Эх, выпить бы наливочки граммов двести да поспать минуток триста... мечты, мечты. Выпивка в походе для казака приговор с немедленным исполнением, даже если бы спиртное у меня имелось, хлебать его точно не решился. Невозможно в таком коллективе, среди алкашей, истомившихся по главной - после резания чужих глоток - усладе в жизни, утаить распитие. Мигом унюхают, чем ни закусывай, были уже случаи, что характерно - весьма печальные для употребивших. Будем глушить боль кофейком, иногда ведь помогает".
   Рассвет встретил на центральном бастионе, на его вершине. Благо и дождь, ливший больше недели, прекратился, и ветер существенно утих. Впрочем, и ослабший, он, в сочетании с промозглой сыростью, сонливость прогонял лучше кофе. Увы, на самочувствии утренняя свежесть никак не сказывалась, башку, будто невидимый инквизитор в тиски зажал и пытал подозреваемого в богопротивной мерзости. Совсем не утешало и то, что немалая часть окружающих, судя по их кислым физиономиям и то и дело долетавшим до его ушей проклятиям, испытывала сходные ощущения.
   Глядя на шевеление среди врагов, погадал, многие ли мучаются там?
   "Если уж нам, сидящим в тепле и сытости, хреново приходится, то мокнущим, мёрзнущим, голодающим и болеющим бедолагам, чтоб они все разом поздыхали, наверняка хуже достаётся. Много хуже".
   С некоторым усилием переключился с головной боли на более важные дела.
   "Блин! Как бы турки не посчитали улучшение погоды знаком свыше, они наверняка и без этого озверело атаковать будут - в желании добыть жратву и укрытие от дождя. Хотя... дождь-то уже не льёт, думается, с сегодняшнего дня и теплеть будет. Интересно, успеет ли сработать наше "минирование" мусорными отходами той территории, где они сейчас лагерь поставили? Летом там повальная дизентерия их косила бы, но весной... сомневаюсь. Два года унавоживали почву, да так, что там теперь ничего не растёт, и... - Аркадий невольно тяжело вздохнул, - получилось, зря мучились. И здесь, кажись, облом".
   За пробуждением турецкого лагеря в это утро наблюдало из Созополя как никогда много глаз. И ожидания их обладателей оправдались - после громкоголосого призыва муэдзинов, донёсшегося до валов крепости, и традиционно короткого намаза духовные отцы - муллы и имамы, дервиши признанных в нынешней Турции орденов - принялись вдохновлять паству на подвиг. При отсутствии звукоусилительной техники, делали они это не в одном месте, а по всему лагерю. Вопреки ожиданию попаданца, действие это не затянулось, уже минут через пятнадцать накачка прекратилась, и огромные массы людей двинулись на штурм.
   "Однако... это что получатся - людей в бой бросили, не покормив? Они же и без того охляли и больны поголовно. Чудны твои дела, Господи. Ох, опять и снова я чего-то важного не понимаю. Даже при недостатке продовольствия покормить-то воинов перед штурмом стоило бы. Хотя... помнится, читал, что опытные солдаты предпочитали идти в бой в Великую Отечественную с пустым желудком - больше было шансов выжить при ранении в живот. Но здесь-то пуля в брюхо по любому смертельна!"
   Наступление велось не стройными рядами - с этим даже в лучшие времена у османов имелись непреодолимые проблемы - но дружно и решительно. Вот чего-чего, а храбрости и агрессивности у турок всегда хватало. Трусы и неумехи великую империю создать не могут в принципе.
   К изумлению Москаля-чародея развивалась вражеская атака весьма и весьма неспешно. О первой причине подобной неторопливости он догадался, заметив частые падения штурмующих. Нетрудно догадаться, вспомнив погодные условия предыдущего периода, что грохались они, поскальзываясь на камнях. Второй повод для падений удалось рассмотреть вскоре в подзорную трубу - большая часть турок тащила, держа перед собой, мешки (вероятно с землёй). При более тщательном рассмотрении, они показались не мешками, а так, мешочками. Вероятно, командирам пришлось учитывать при планировании слабосильность многих из райя, да и состояние почвы не способствовало переноске тяжестей.
   Да-да, большая часть идущих на штурм в передних рядах оказалась не воинами, а подсобными рабочими, что в первый момент чрезвычайно удивило Аркадия. Он знал отношение к работягам в оджаке и управленческом аппарате султаната - доверять им такое важное воинское дело, в его представлении, янычары не могли. Райя присутствовали в лагерях османов всегда, но только как землекопы, возчики, пастухи... Для боевых действий их не привлекали никогда. Между тем, заметных издалека характерных головных уборов - кече - в толпе виднелось очень немного.
   "Да что же это происходит?! Ни за что не поверю, чтоб храбрецы-янычары прятались при штурме за чужие спины".
   Тщательнее рассмотрев происходящее в подзорную трубу (и лишний раз обматюкав качество своего оптического прибора), Москаль-чародей убедился, что большая часть среди идущих на приступ не имеет даже оружия.
   Времени для разглядывания врагов идущих на приступ у защитников крепости оказалось достаточно. Это на стадионе спортсмен может преодолеть полтора километра за несколько минут. Здесь люди передвигались не по ровной дорожке, да и всю жизнь они занимались совсем не скоростным бегом. Опять-таки, состояние многих из них было далеко не только от идеального, но и до удовлетворительного не дотягивало. Очень быстро достаточно плотная возле лагеря толпа существенно разредилась и растеклась по полю. Все в ней шли со своей, личной скоростью - кто-то довольно бойко, кто-то - еле-еле, с частыми остановками, с огромным трудом поднимаясь после падений.
   Именно благодаря таким доходягам и удалось Аркадию обнаружить, что в толпе немалое число атакующих никаких тяжестей не несёт. Помимо янычар среди этих оделённых ношей было много чалмоносцев в просторных длинных одеждах. Они и янычары, судя по подсмотренным сценкам, вдохновляли и понукали райя на более энергичное продвижение, но и поддержкой совсем охлявшим бедолагам не брезговали. Помогали встать на ноги, клали уроненный мешок на спину, раз перед собой - где он служил и некоторой защитой от пуль - уронивший его нести не мог. Некоторые из райя явно переоценили свои силы, им-то и без груза пройти такое расстояние в нынешнем состоянии не судилось - болезни и голод делали своё чёрное дело.
   "Вот чего нам для полного счастья не хватало, так это талибов*. Судя по скудности бородёнок и, даже, отсутствию оных у некоторых из этих недоделанных мулл, они явно ученики медресе. Вояки-то из них, обучавшихся не войне, а грамоте и изучению Корана... скорее всего, не ахти какие. Но вот храбрости и желания уничтожить врагов-иноверцев им наверняка хватает, причём, не только на себя самих, но для окружающих. Ещё одна проблемка, эти могут упереться, когда воины, пусть и несравненно опытные в ратном деле, предпочтут отступить".
   И мелькали чалмы, среди которых иногда попадались даже зелёные**, не только сзади - для понукания их носителями отстающих, но и в самых первых рядах, заведомо обречённых.
   Вскоре атакующие стали падать не только поскользнувшись или споткнувшись, но и сражённые казацкими выстрелами. Сначала ядрами из длинноствольных пушек - прицельно на такую дальность из них стрелять невозможно, однако здесь целиться особой нужды не было, на приступ шли десятки тысяч, жертву снаряд находил практически наверняка, если не в прямом попадании, так рикошетом. Эффективнее были бы бомбы, но их запас несколько поистратили при обстреле лагеря в предыдущие дни, а селитры для изготовления пороха, пороховых мельниц для большого казацкого войска по-прежнему не хватало. По выплавке же чугуна Вольная Русь уже входила в число европейских лидеров, правда, во многом, благодаря всеобщему разорению на континенте.
   Затем в бой вступили казаки, имевшие винтовки - это слово с лёгкой руки попаданца уже вошло в оборот. Эти не палили наперебой, а с самого начала пытались выцелить кого-то из командиров. Издалека это удавалось куда реже, чем хотелось самим снайперам. Всё же дымный порох очень плохо подходит для прицельного поражения на больших расстояниях - слишком малую скорость вылета пули даёт. Да и ветер вносил в точность попадания свои коррективы. Однако уже в полукилометре от бастионов смертность янычаров и священнослужителей, которые вели за собой райя, стала стремительно расти. Заодно доставались свинцовые "подарки" и всем, кому не повезло оказаться рядом.
   Наконец, первые из скорее бредущих, чем бегущих турок, подошли до невидимой им, но очень хорошо просматриваемой с валов частой цепочке мраморных булыжников, тянувшихся в двухстах саженях от передних углов бастионов. Их расположили там заранее, тщательно выверив расстояние до бастионов, замазав внешние стороны каменюк, чтоб по ним не могли ориентироваться враги. С трудом дождавшись этого момента, открыли огонь и самые нетерпеливые обладатели гладкостволок. Пули Нейслера - "грибы" - спокойно долетали на такое расстояние и калечили бездоспешных райя. Разве что некоторых спасал мешок с землёй. Большинство при таком счастливом попадании всё равно падали, но могли встать на ноги. Могли - в данном случае - не значит, что спешили, несмотря на холодность и влажность почвы, некоторые хитрованы пытались перележать атаку. Но мало кому удался подобный фокус - янычары и священнослужители шли в толпе райя, среди прочего, и для пресечения таких способов дезертирства.
   "Это я хорошо придумал - выложить видимые только нам цепочки из заметных издали камней, одновременно замаскировав их с обратной стороны. Теперь любой имеющий глаза может определить приближение врага на расстояние в двести и четыреста метров (или, приблизительно, сто и двести сажен) от бастионов. Где же я это вычитал... чёрт... - отступившая, вроде бы, головная боль - как затаившийся на время коварный противник - ввинтилась в виски со скоростью сверла электродрели. Аркадий зажмурился и с трудом удержался от инстинктивного желания схватиться за голову руками. - Фу... да и тот самый чёрт с ним, с тем, у кого я идею спёр. Пригодилась и ладно. Чтоб я ещё хоть раз позволил копаться в своей башке... хрен им всем! От Хмеля до родной супруги, обойдутся без новых девайсов и песен другого времени***".
   Постепенно счёт убитых и раненых (в подавляющем большинстве также обречённых на смерть) перевалил с сотен на тысячи. Этот фактор пока не сказывался на течении приступа никак - слишком большое поле как бы маскировало многочисленность жертв. Тем более что гибли, прежде всего, те, кто добрался до невидимой им полосы в сто сажен от бастионов, а немалая часть штурмующих преодолевала дальнюю от крепости часть поля. Да и не очень-то поприсматриваешся вокруг когда, обессилевший от недоедания и болезни, тащишь в руках тяжёлый мешок. Зато недостаток сил у атакующих, камни, ямы и бугры на поле всё сильнее и сильнее замедляли турок. Делая из них удобные мишени, причём большая часть пострадавших от огня с бастионов принадлежала к сохранившим силы и опередившим основную массу райя.
   Всего на внешнем обводе крепости стояло более ста пушек - от длинноствольных морских до лёгких трёхфунтовок и похожих на ночные горшки без ручки мортирок. Часть разместили в казематах с ограниченным сектором обстрела, остальные поставили на бастионах и валах. Там же, поверху, засели около десяти тысяч казаков. Всем стрелковых позиций не досталось - размеры крепости Созополь умышленно сделали небольшими, чтоб малым гарнизоном уверенно отбивать атаки огромного войска. Поэтому часть запорожцев и донцов заняла места сзади паливших во врагов, подавая им заряженные ружья и давая возможность поддерживать ураганный темп стрельбы.
   Правда, вскоре те, кто занял позиции в казематах, вынуждены были резко сократить свою скорострельность - вентиляция не справлялась с дымом от выстрелов. Да и палившим с валов регулярно приходилось делать перерывы - в ожидании, когда ветер отнесёт плотные белые облака, окутавшие всё вокруг. К их счастью погода стояла прохладная, да с неслабым ветром с моря, что позволяло попадать, а не пулять в белый свет.
   Пересёкшие стосаженную линию далеко дальше продвинуться поначалу не имели никаких шансов. Именно на них инстинктивно сосредотачивался огонь паливших как на стрельбище казаков и, учитывая количество стволов у защитников крепости, вопрос был не в том, что убьют, или не убьют сумевшего дойти так далеко, а в том - как скоро подстрелят. Вот когда из этих "везунчиков" образовалась широкая полоса в полсотни метров, среди подходивших к ней стал заметен недостаток решимости в стремлении продолжить штурм. И без того передвигавшиеся со скоростью черепахи, да ещё с передыхами по пути, достигшие места плотно усеянного трупами предшественников райя замедлялись до улиточной скорости. Потом, будто не решаясь наступать на убитых, а то и раненых мусульман, останавливались совсем и начинали усиленно вертеть головой, осматриваясь. Воинов такая картина вряд ли смутила бы, однако для забитых работяг идти по трупам не обращая внимания на свист пуль на окутанные пороховым дымом, будто извергающийся вулкан, валы... да и адреналиновый выброс в кровь после накачки в лагере у них давно сошёл на нет - уж очень тяжело дался путь через мокрое грязное поле с грузом. К тому же, священнослужителей, ободрявших и понукавших райя к приступу, казаки выцеливали в первую очередь.
   Вот, бросив мешок, повернулся и пошкандыбал прочь от Созополя один человек, затем другой, третий... стали сбрасывать свою тяжёлую ношу люди, не дошедшие и до середины поля между гиреевским лагерем и крепостью. Штурм закончился. К удивлению Аркадия муллы и янычары в задних рядах остановить это бегство не пытались. Разве что понукали к выносу в лагерь раненых, где это возможно.
  
   * - Талибы они только для попаданца. В Стамбуле учеников средних медресе называли софта, а высших - сухи. И они, организованные своими руководителями, играли в общественной и политической жизни реальной столицы Османской империи огромную роль. При печальном для турок повороте истории смертность среди учащихся оказалась наименьшей, а влияние усилилось.
   ** - Зелёную чалму имели право носить только люди совершившие хадж в Мекку - по тем временам предприятие очень длительное, тягостное и рискованное.
   *** - Аркадий после появления у него мигреней решил, что они - результат поиска с помощью гипноза в его памяти. Насколько он прав - бог весть, мигрени и у самых обыкновенных обывателей случаются.
  
   Война продолжится при любой погоде

Созополь, 1 марта 1644 года

  
   С отходом турок, прекращением штурма, сонливость на Аркадия навалилась как лавина с гор. Правда, небольшая - серьёзные лавины грохочут на уровне тяжёлой артиллерии. Вроде бы мягко, почти не слышно - лишь несильный гул в ушах, но сметая всё на своём пути огромной массой. Однако он держался не хуже героя сказки Андерсена, стойкого оловянного солдатика. Правда, без скандинавской невозмутимости. То и дело широко зевал, вводя в соблазн недоспавших также атаманов, постоянно хлебал чёрный как смоль и термоядерно-крепкий кофе - чувствуя при этом, что ещё чуть-чуть, и он польётся из ушей, но спать не ложился. И старался всё делать в движении, потому как не то, что сидя, даже неподвижно стоя он начинал выпадать в осадок. К векам, будто кто тяжести привязал, если не гири, то гантели уж точно - для их удержания в поднятом положении приходилось прилагать неимоверные усилия.
   "Блин! Какого чёрта я с зажигалками связался?! Спички надо было делать, спички! Вставил бы сейчас их в глаза и сколько сил смог бы на этом сэкономить... чёртова погода и чёртов же недосып! И чёртовы же турки, опять какую-то пакость затеяли, иначе какого хрена с повторным штурмом тянуть? Двигаюсь уже как протухший зомбя, хорошо хоть не воняю соответственно. Господи, дай сил дотерпеть!"
   С праведностью и пониманием религиозных тонкостей у попаданца по-прежнему имелись серьёзные проблемы - поминать бога всуе, да нередко с именем антагониста мог и в одном предложении. В другом месте ему бы давно засветили очищающий костёр, тем более с такой широкой славой колдуна, но среди казаков и не такие оригиналы встречались.
   Шуткой юмора, фантасмагорией выглядело прошлогоднее событие вызвавшее немалые пересуды по всей Европе. Прекрасно осведомлённый о сомнительности его личности, римский папа не побоялся отправить в Чигирин нунция, специального посла с широчайшими полномочиями, для вручения ордена Золотой шпоры, второго в иерархии ватиканских наград, Аркадию Москалю в ознаменование огромных заслуг в борьбе с агарянами и защите католиков. Естественно, в грамоте на орден слово "чародей" не фигурировало.
   Казалось бы, о каком обмене посольствами между Ватиканом и Чигирином может идти речь? На Малой Руси от католиков незадолго до этого избавились - частично перебив, частично насильственно перекрестив, частично вынудив бежать прочь. Можно сказать - враг католицизма, если не под номером один, то где-то рядом в списке. Однако для государственного деятеля, коим, автоматически становится человек избираемый главой римско-католической церкви, вражда легко может смениться союзом и наоборот. Резня католиков на Малой Руси была прошлым, пусть и недавним, а угроза магрибцев Риму - настоящим. Именно их успешный налёт на предместья Рима с разграблением двух монастырей вынудил понтифика искать помощи у злейших врагов.
   Маффео Барберини можно было обвинить во многом: непотизме, участии в крайне сомнительных делах, наглом переправлении церковных доходов в семейную казну... но в глупости его не подозревал никто. Если католической церкви и ему лично нужна помощь казаков, то события на далёкой Украйне можно посчитать (временно!) событием незначительным и забытым.
   Хмель - чьё отношение к католикам также не для кого не было секретом - принял нунция, да не абы кого - кардинала и племянника понтифика Франческо Барберини, провёл с ним переговоры и твёрдо пообещал помочь в решении проблемы магрибских пиратов. К этому историческому моменту сформировалась ситуация подталкивающая Вольную Русь к союзу с католическим миром. Причём, не только против мусульман, но и против протестантской коалиции. Именно это послужило реальной причиной неожиданного для окружающего мира визита (обговорённого заранее в тайне). Награждение орденом Золотой шпоры врага агарян и спасителя монашек-бернандинок стало желанным и приличным поводом. Кстати, по статусу, вручаемому за заслуги в деле распространения католицизма - в чём, вроде бы, одного из ближайших соратников Хмельницкого заподозрить трудно. Но нунций особо выделил заслуги награждаемого в спасении и помощи в обустройстве на Дону многих беженцев-католиков из Малой Руси.
   "А орден-то, действительно красивый. И, кстати, дарующий право на потомственное дворянство. Самое смешное - заслуженный. Чего мне стоило вырвать монашек из лап озверевших хлопов... да и то, не всех. Самые красивые, где-то пятая часть, стали казацкими жёнами и вряд ли рвутся обратно в монастырь. Но это уже их проблемы, зато я - натуральный благородный дон по европейским меркам, шляхетство дарованное Хмелем, меня за спасение монашек тогда вздрючившим, ещё не скоро на Западе признавать будут.
   Впрочем, казацкие ордена и медали, введённые по моему настоянию, выглядят тоже весьма неплохо. Может быть, даже красивее. Богдан получил весьма не лишний рычаг влияния на вояк - рядовые головорезы аж лопаются от гордости, хвастаясь "Казацким Георгием". Между прочим, получение всех четырёх степеней которого также, по статуту, гарантировало потомственное шляхетство. Если не вспоминать о крайней сомнительности прав Хмельницкого даровать дворянство. Правда, пока больше двух степеней ещё никто не получил, не успели выслужится хлопцы. А многие из старшины за орден "Архистратига Михаила" душу бы продали. Хотя... для некоторых это было бы мошеннической операцией - нельзя продавать то, что ты уже загнал по дешёвке. Вот и рожи вокруг... ведь каждый второй из полковников, не задумываясь, нож в спину воткнёт, а остальные могут рискнуть и в грудь ударить, уж кого-кого, трусов здесь точно нет. Посему, ложиться почивать в разгар вражеского штурма не стоит, могут ведь подумать, что ослаб вожак, если не может не спать. Нельзя давать им даже тени повода подумать будто: "Акела промахнулся! " Потерплю. И чего же эти проклятые турки на приступ не идут?".
   Один бог знает, какая из комплекса причин (осознание огромной ответственности, понимание собственной неготовности командовать войсками, неуверенность, усталость, боязнь подвести...) подвигла Аркадия к приступу паранойи - никто из полковников и атаманов в крепости на данный момент против него не злоумышлял даже в мыслях. Не потому, что они все неожиданно отреклись от поистине волчьих манер, повадки хищников уже въелись им в кровь. Но дураков среди подобной публики не бывает - не выживают. А свара за власть в осаждённой крепости, наверняка привела бы к всех осаждённых к скорой смерти, причём, многих - мучительной. Посему, все представители старшины были только рады, что нашёлся человек, чьи права на булаву наказного атамана оказались много выше, чем у прочих. Иначе ведь и действительно, не удержались бы, сцепились в схватке за власть.
   Где-то через час в гиреевском лагере прозвучал сигнал к завтраку ("Или, обеду? Хотя... вряд ли райя будут кормить как в санатории"). Посомневавшись несколько минут и убедившись, что турки дружно потянулись к котлам, Аркадий приказал две трети защитников с валов отпустить на отдых в казематы бастионов. Потынялся по валам с пару часов, выслушав при этом несколько предложений идти отдохнуть. Осаждающие никаких признаков скорого возобновления активных действий не выказывали, и он решился, наконец-то, прислушаться к добрым советам - отправился подремать. Осознав, что в данный момент никто из старшины против него не злоумышляет и ни в чьих глазах его авторитет не упадёт.
   Спать хотелось жутко - глаза на ходу закрывались - но заснул далеко не сразу. Подушка казалась слишком мягкой, тюфяк, наоборот - комковатым, одеяло сползало... В голову лезли мысли о возможных вражеских хитростях, могущих погубить крепость и требующих проведения профилактических мероприятий. Мысли были какие-то тягучие и, большей частью, откровенно глупые - усталость и нервное напряжение последнего времени повлияли на умственную деятельность самым отрицательным образом. В конце концов, переключившись на воспоминания о жене и детях, придремал.
   И продрых, то выныривая в реальный мир, то опять погружаясь в дремоту почти до заката. Может и дольше бы валялся - никаких распоряжений о побудке дать джурам из-за сонливости не озаботился - да выступил в роли будильника мочевой пузырь. Кофе, выпитое перед сном, попросилось наружу так настоятельно, что еле успел добежать до туалета.
   Вроде бы отдохнувший, но всё равно вялый опять заказал дежурному своему джуре, Левку, кофе и пошёл в главный каземат центрального бастиона. Там дым стоял коромыслом, слава богу, не пороховой, а трубочный - усиленно вводимая им мода на бросание курить приживалась среди казаков плохо. Поддавались уговорам разве что больные, которым и просто запретить можно было и особо религиозные - кампанию "Нет дьявольскому искушению!" развернула православная церковь. Естественно, также с его подачи. Однако, увы, в большинстве своём, сечевики и донцы не только к некоторым заповедям божьим ("Не убий", например), но и к призывам иерархов церкви проявляли редкостное безразличие.
   Морщась и разгоняя рукой густые клубы дыма, подошёл к сидевшим (и продолжавшим дымить) у противоположенной от бойниц стенки атаманам.
   - Вы б хоть у бойницы сели, дышать же нечем!
   - Дык там дует, а у меня спина сквозняков не переносит, болит, зараза! - замотал головой Некрег.
   - И у менэ поперек холоду не переносе, - поддержал его Нестеренко. - А дым... вид нього тилькы у носи свербыть.
   "Однако до успеха антитабачной кампании ещё очень далеко. Даже поверивший мне Хмель всерьёз бороться с курением не собирается. А уж этим работникам пистоля и абордажной сабли, сплошь нахватавшихся радикулитов и воспалений от морских и речных круизов в чайках-стругах... придётся терпеть. Мне, разумеется".
   - Пока я дрых, ничего интересного не произошло?
   - Ни!
   - Не, - синхронно мотнули головами атаманы одновременно.
   - Совсем ничего? - непритворно удивился Аркадий.
   - Совсем! - уверенно ответил Григорий. - Тишь да гладь. И погода улучшается, почитай, с кожным часом. Ежели и далее так пойдёт, то завтра можно будет на каторгах в море выйти.
   Один из курящих, судя по скудной бородёнке - молодой донец - без понуканий вскочил с лавки, освобождая место для наказного атамана Созополя. Аркадий машинально сел, уже погружённый в обдумывание последнего сообщения.
   "Ой, какая радость! Оце добре! И разведку ночью послать можно будет, если волнение на море утихнет, и за сменой мне в Чигирин или Азов сгонять каторгу. Жаль, что донцы столицу в Кафу не перенесли ещё, как собирались, до неё плыть куда ближе".
   - Пане атамане, ось цидулка, що вы прохалы - джура Лаврик, невысокий, крепкого сложения юноша подал Аркадию бумагу. Тот её попытался сразу просмотреть, однако далёкое расположение керосиновой лампы, плотное облако табачного дыма вокруг и появившаяся недавно дальнозоркость не позволили этого сделать. Пришлось вставать, идти к лучше освещённому месту и смотреть там. Ещё находясь в сумеречном состоянии вскоре после штурма, он попросил составить сводную справку о потерях в живой силе и растраченных припасах.
   "Так-так, убитых семеро, раненных двенадцать, причём уже четверо отошли в иной мир. Ну, это-то неудивительно - наши не на виду стояли, турки могли только верх торса и голову видеть - поэтому-то и большая часть ранений тяжёлые или смертельные. А я, лох неумытый, вообще стреляющих в их войске не заметил... Хорош полководец... Будем надеяться, что мне здесь недолго осталось командовать, а то ведь по итогам и в мешке морские процедуры принять можно. Надо расспросить полковников, где казаки смерть нашли. Так, пороха спалили... многовато, свинца и ядер израсходовали... терпимо, стой!"
   Аркадий вернулся к строчке расхода пороха и, вспомнив первоначальную цифру его запаса, посчитал процент расхода.
   "Охренеть. Это получается, что осада только началась, а мы уже почти четверть пороховых запасов спалили. Вот это номер... так прибытия помощи можно и не дождаться. Если нам нечем будет стрелять, то нас не то, что янычары, райя забьют-затопчут! Стреляли - веселились, подсчитали - прослезились".
   С нескрываемо кислой физиономией вернулся в "курительный уголок". Там уже собрались все основные руководители крепости. Большая часть с дымящимися трубками, причём сгорал в них не только табак, даже нечувствительный нос попаданца улавливал в облаке запах каких-то травяных добавок и конопли. Естественно, атмосфера в помещении сгустилась ещё больше. Но сугубо в прямом, не в фигуральном смысле - казацкие руководители лучились оптимизмом после отбитого штурма. Разбившись на группки по двое-четверо, они увлечённо обсуждали животрепещущие проблемы. Нет, не недавний вражеский штурм и не скорое его повторение. Вот ещё! Люди говорили о самом важном: бабах и горилке.
   "Обалдеть, упасть, не встать. Тут неизвестно доживём ли до утра, вот-вот враги на штурм пойдут, а они обмениваются адресами шинков с менее чем обычно палёной горилкой и спорят какие, всё-таки женские прелести важнее, те, что выше талии, или ниже. Непрошибаемый оптимизм! Действительно, прав был Маяковский: " Гвозди бы делать из этих людей, не было бы в мире прочнее гвоздей"*. Хотя пускать такой материал на гвозди - расстрельное преступление, мы ему более подходящее применение найдём".
   - Панове! - гаркнул как на майдане (иначе просто не услышат) Аркадий.
   В каземате настала почти мёртвая тишина. Почти потому, что в бойницы проникали звуки из не такого уж далёкого гиреевского лагеря, турки явно собирались не спать, а воевать этой ночью. Все присутствующие повернулись к Москалю-чародею. Кого-то он знал раньше, с кем-то в большей или меньшей степени познакомился уже здесь. Трудностей в опознавании почтенных атаманов не было, каждый второй имел на лице "особую примету", шрам, часто не один - от пули, сабли, ожога...
   - Я вот тут прочитал, что мы уже сожгли четверть пороховых запасов. Один Бог знает, сколько турки под стенами простоят, однако если порох у нас совсем кончится, нам не уцелеть. Приказываю поменьше стрелять на дальние расстояния, пушкам же вообще палить только картечью, не более чем на сто сажен, лучше, на семьдесят пять.
   - Дык ясно! Чаво яво, порох, зазря палить.
   - Понятно!
   - Побережемо.
   К удивлению Аркадия никто возражать приказу не стал и не пытался напомнить, что приказ на обстрел гиреевского лагеря из пушек дал сам наказной атаман войска. Больше ценных указаний Москаль-чародей давать не решился и отправил атаманов по местам - руководить обороной отдельных частей крепости.
   Ждать предутреннего времени или, хотя бы глубокой ночи враги не стали. Только стемнело, двинулись на штурм. Впрочем, при укрытом облаками, пусть и не такими плотными как в предыдущие дни небе, даже самым зоркоглазым удалось высмотреть приближение турок к валам далеко не сразу. Посему экономия пороха от прекращения пальбы вдаль произошла естественным образом - различить отдельные фигуры идущих на приступ можно стало метров за двести, да и то не все, а только мулл в белых чалмах, они опять шли в первых рядах.
   Их-то и начали, прежде всего, отстреливать обороняющиеся из ружей, для пушек пока целей видно не было. И тут же получили обратку. Среди наступавших, то здесь, то там, вспыхивали огоньки ответных выстрелов. Янычары, как и казаки, являлись исключением из уровня обученности воинов тех лет, и те и другие умели стрелять ночью. Правда, в этом бою условия для перестрелки сложились уж очень неравными. Казаки палили, будучи частично укрыты, попасть им можно в голову или самый верх торса, причём вели огонь они с упора, а янычарам пришлось отстреливаться стоя в открытом поле, не имея опоры.
   Солидным бонусом для обороняющихся стало очень заметное преимущество в высоте - валы и бастионы построили на холмах, попадать в противника наверху куда труднее, чем, если он расположился внизу. Подойдя к валам, турки автоматически лишались возможности отстреливаться, при подъёме ствола у них слетал порох с затравочной полки. Но так близко врагов подпускать никто не собирался, ставка изначально делалась на преимущество в огневой мощи.
   По мере приближения неприятелей к валам их могло заметить всё большее число казаков, частота стрельбы резко выросла, как и количество поражённых пулями турок. Вскоре наступающие дошли до минного поля, практически одновременно пушкари смогли выглядеть (или посчитать, что выглядели - адреналин в крови требовал действий) достаточно плотные для картечи ряды врагов. Грохот на поле боя усилился и разнообразился. Громко бахали мины, щедро рассылая вокруг щебень, коротко бомкали пушки, практически непрерывно пухкали с обеих сторон ружья, кричали - от ярости или боли - сражающиеся.
   Аркадий удалил из каземата всех стрелков, накуренный атаманами дым успел выветриться, оставив после себя, впрочем, густой аромат, однако хорошо рассмотреть происходящее не мог. По закону подлости, опять закрывшие небо тучи и сносимый ветром дым от стрельбы подветренных бастионов не позволяли рассмотреть толком ничего.
   "Как там, в анекдоте звучало, эээ... всё в дыму... ни хрена уже не помню. Но, вроде бы, точно по нынешней ситуации - темень как у негра в анусе, да ещё дым, будто под ногами торфяник горит. Эх, надеть бы ноктовизор... только где его взять? И в ближайшие сотни три лет о нём только помечтать можно будет".
   Он приказал зажечь в чашах на бастионных вышках факелы. Благодаря форме чаш сами бастионы оказывались в тени, а вот окружающее пространство, к сожалению небольшое, освещалось. Зато пространство вне освещённого круга покрылось непроницаемой завесой тьмы, там перестали различаться даже смутные тени. Врагов потерял из виду не только Аркадий, резко сократилась частота стрельбы с бастионов и валов.
   "Вот и ладненько, вот и хорошо. Явно наметилась ещё одна экономия пороха. А то ведь, к гадалке не ходи - палили-то в белый... хм... в чёрный свет... наверное, таки в чёрную ночь, как в копеечку. И попадали-то, также, вероятно, в основном в небо. И хоть эта темень нам сейчас здорово мешает, обстреливать её глупо. Да ещё и накладно, порох-то недёшев, и опасно - приступов ещё много предстоит, не будет нам чем стрелять - пушной зверёк явится однозначно".
   Пороховые облака, то медленно плывущие по ветру, то неожиданно ускоряющиеся вместе с ним быстро поредели и превратились в полупрозрачные летучие кляксы. Появилась возможность просматривать хотя бы световое пятно перед бастионом. Факелы не прожектор, освещение давали слабое и недалёкое, к тому же, игра порывистого ветра с огнём постоянно смещала границы видимости и без того нечёткие. Вне освещённой зоны теперь можно было заметить только вспышки выстрелов сделанных наступающими и более яркие взрывы мин.
   "Красивая картина. Будто тьма пытается уничтожить последний оплот света, но никак не может этого сделать. Вечная борьба бобра с ослом. Тогда мы - паладины света, все из себя белые и пушистые, когда отмоемся от человеческой кровищи покрывающей нас с ног до самой макушки. Хм... ещё и грабежи надо списать... на восстановление справедливого распределения богатства, благо у большинства лыцарей награбленное не задерживается. А победит, разумеется, как всегда бабло".
   Вопреки здравому смыслу Аркадий попытался рассмотреть хоть что-то за пределами освещённого полукруга, но не преуспел. Впрочем, очень скоро в перегрузке глаз рассматриванием нерассматриваемого отпала нужда. Минное поле, на которое Москаль-чародей так рассчитывал, янычар не задержало совсем. Они протоптали в нём несколько широких - судя по взрывам - троп, невзирая, на наверняка немалые потери.
   Одну из дорог к осаждённой крепости турки пробивали как раз невдалеке от центрального бастиона, в котором находился наказной атаман. Янычары, их легко опознать по характерным головным уборам, юскуфкам, а не райя, как днём, несли мешки с землёй, проходя по краю освещённого пятна. На глазах осаждённых сначала под ногами одного, потом другого из атакующих сверкали вспышки взрывов, вспухали дымные облака. Разрывая неосторожного на части, кося идущих рядом чугунными осколками и щебнем. Однако никого это не смутило, из темноты выходили всё новые и новые фигуры с мешками, упорно продвигаясь ко рву перед валами и бастионами.
   Затихшая было стрельба оживилась, у казаков появились перед глазами хорошо различимые цели и они не зевали - отдельные ружейные выстрелы слились в какофонию. То тут, то там раздавалось звонкое пушечное "бом!", отправляя в полёт очередную стаю смертоносной картечи. Янычары падали на землю, густо устилая её своими телами, уже не только от близких разрывов мин, но попыток засыпать ров не прекращали. Выдвижение из тьмы всё большего числа воинов несущих мешки с землёй не прекращалось, а нарастало.
   Аркадий попытался рассмотреть, что творится у соседних бастионов, даже подзорную трубу для этого из футляра вытащил. Увы, кроме вспышек выстрелов и взрывов в темноте, усиленной пороховым дымом ничего не разглядел, хоть факелы зажгли над всеми бастионами. В очередной раз посетовав про себя на несовершенство местных технологий, засомневался, стоит ли посылать гонцов по другим участкам обороны с вопросом о положении дел? Подумав, решил, что не стоит. Своё дело атаманы и полковники знали, неопытные руководители с местным контингентом справиться не смогли бы. Раз не присылают нарочных за помощью, значит, уверены, что смогут отбить приступ на своих участках самостоятельно.
   Единственное, что бросилось в глаза - достаточно частые вспышки выстрелов с поля по крепости. Гиреевцы старались прикрыть стрельбой своих, пользуясь тем, что их с валов видно не было - близко к Созопольским укреплениям они не подходили и после выстрела имели возможность незаметно (тьма!) сменить позицию - а казаки сменить место не могли. Размеры крепостцы позволяли стрелять в поле одновременно не более чем трети её гарнизона.
   Адреналин бурлил в крови, требовал энергичных физических действий - рубки саблей или, хотя бы, многоэтажного мата на повышенных тонах, а мозги напрочь блокировали подобные инициативы - негоже самому Москалю-чародею так себя вести. Аркадий метался по каземату от бойницы к бойнице, будто тигр в клетке.
   "Может для кого-то и в радость руководить войсками в бою, а мне такого счастья и даром не нужно. Ей-богу, сам бы приплатил, только бы не оказываться в подобной ситуации. И, как не смешно, меньше всего меня волнует опасность для собственной тушки, хотя, разумеется, подыхать не хочется, а уж попадать в руки таких оппонентов... тем более. Зато просрать дело, загубить оборону, пропустить турок на север - Господи, сохрани! Съездил отдохнуть, называется. Да фокусы беременной жены и прогрессорские хлопоты - детсадовский утренник по сравнению с нынешними напрягами. Как же не вовремя ушли Татарин и Гуня!"
   Будто наверху кто сжалился над несчастным попаданцем, одновременно образовались просветы и в тучах наверху и в облаках дыма возле Центрального бастиона. Картина ему открылась, можно сказать, эпическая. Или достойная для отображения в крутом голливудском блокбастере. На относительно нешироком участке сотни, а может быть и тысячи воинов прорывались ко рву и бросали в него мешки с землёй. За короткое время двое, как минимум, полетели в ров то ли поскользнувшись, то ли поражённые пулей или картечью, но никого из наступавших это не смутило. Многие, сбросив ношу, тут же подбирали невдалеке у недошедших другую и пытались кинуть и её. Не всем это удавалось - оборонявшиеся отнюдь не оставались сторонними зрителями, палили во врагов с огромной для тех времён скоростью. Стреляли и попадали. А ведь упавшие вниз в этом месте, шансов на выживание не имели - ров здесь был такой же глубокий, как и в других местах, но из-за значительного возвышения рельефа над уровнем моря вода блестела в нём на самом дне. Ни вылезти, ни - мокрому-то в холодрыгу - пересидеть вне зоны обстрела.
   Бросилось в глаза Аркадию и разномастность наступавших. Среди них имелись не только янычары разных орт, но и спешившиеся сипахи, азапы (пехота призывавшаяся только на войну), какие-то другие разновидности ранее османских, а теперь гиреевских войск. Причём нельзя было не отметить решимости врагов. Ружья и пушки казаков оставляли мало шансов даже для одного прохода ко рву с мешком, при немедленном отступлении, находиться же в расстреливаемом пространстве дольше, означало идти на верную смерть.
   "Фактически они жертвуют своей жизнью, чтоб их товарищи могли добраться до наших глоток. Пусть в запале боя, не подумав, но подавляющее большинство в таких условиях драпало бы прочь, не чуя под собой ног. Да... есть-таки порох в пороховницах у турок, не пропали у них воля и гордость, попьют ещё они у нас кровушки. Одно хорошо, здесь-то ров морем не заилен-засыпан, всей гиреевской армии не хватит его ликвидировать при таких потерях".
   Видимо похожая мысль посетила и султана Ислама или верхушку оджака, вскоре приступ прекратился. Завыли духовые инструменты гиреевцев, забили большие барабаны, мгновения назад бестрепетно шедшие навстречу смертоносному огню, воины бросили мешки, не донеся их до цели и стали организованно отступать, пытаясь прихватить с собой раненых. Защитники никакого благородства проявлять не думали - палили в отступающих выносящих с поля боя раненых, стараясь, прежде всего, уничтожить побольше врагов.
   Чтобы не мучиться от нестерпимого ожидания, сразу после отхода гиреевцев Москаль-чародей развил кипучую деятельность. Первым делом, разослал гонцов по бастионам и валам с требованием отчитаться о потерях и приказом потушить факелы над бастионами. При отсутствии штурмующих огни на вышках уже скорее мешали рассмотреть происходящее в поле и помогали врагам - обстрел укреплений из ружей не закончился и после прекращения приступа, хоть и стал куда менее интенсивным. Естественно, казаки относились к этому не с монашеской кротостью - сами пытались уничтожить не желающих успокоиться противников.
   Затем, в ожидании сведений, начал рисовать таблицу потерь по участкам обороны, прислушиваясь краем уха к звукам извне. Послушав некоторое время не такую уж редкую перестрелку, Аркадий вспомнил, что валы-то и бойницы бастионов полны защитников, что не может не приводить к дальнейшему существенному росту потерь. Пришлось посылать новых гонцов по оборонительной линии, с приказом отвести две трети бойцов в казематы для отдыха, а большинству из оставшихся присесть на лавки для заряжающих, где вражеские пули их достать не могли.
   - Скажите еще, чтобы у бойниц остались токмо наилучшие стрелки из числа тех, у кого глаза и ночью не слепнут! - подчеркнул в наставлении посланникам Москаль-чародей при этом. - И чтоб пушкари не смели и носа наружу высовывать, пока нового приступа не будет!
   "Судя по количеству трупов у этого бастиона, потери атакующие понесли серьёзные, вряд ли ещё без артподготовки сунутся. Эх, как жаль, что осветительные ракеты довести до ума не удалось! При искусственном освещении всей линии обороны мы бы их куда больше положили, о ночных штурмах и думать турки бы забыли. Не судьба. Надо будет утром озаботить старшину и подсчётом вражеских трупов, причём, желательно по "родам войск": по отдельности янычар, талибов, сипахов, наёмников-азапов... А казачки пусть отдыхают, не сомневаюсь, большая часть этих сорвиголов и поспать этой ночью сумеет - что для них подобный бой? Они и не в таких переделках участвовали".
   Казачьи потери оказались также немаленькими. Больше сотни убитыми, почти полусотня ранеными, немалая часть которых - Аркадий в этом не сомневался - не переживёт грядущий день. И калибр у местных ружей очень уж серьёзный, и уровень медицины далёк от того, какой был в покинутом им мире.
   Повозившись с составлением таблицы потерь, с удивлением обнаружил, что на валах, которые расположены чуть в глубине позиций, погибло значительно больше людей, чем на выдвинутых вперёд бастионах. Поломал немного голову над этой загадкой и решил, что это произошло либо из-за ослепляющих огней над бастионами, мешающими прицелиться в их защитников, либо из-за куда большей высоты укреплений узлов обороны - стрелять вверх или вниз из кремнёвки вообще невозможно, даже относительно небольшой наклон ружья мог быть помехой.
   Возбуждение от штурма спало и где-то к середине ночи наказного атамана стало клонить ко сну. Может часа в два, а возможно и в полчетвёртого. Время - без объективных его измерителей - процесс очень субъективно воспринимаемый. То несётся вскачь - ни на каком жеребце не догонишь, то ползёт медленнее самой обожравшейся улитки. Посомневавшись, завалился спать прямо в каземате и дрых без задних ног. Отдыхал бы и куда дольше, но залпы гиреевской артиллерии разбудили разоспавшегося атамана лучше всякого будильника.
  
   * - Автор знает, что стихи написал не Маяковский, а Тихонов. Но Аркадий никогда не был поклонником поэзии и невольно перепутал - интернета-то для проверки у него нет.
  

Правильная осада.

Созополь, 2 марта 1644 года.

  
   Пробуждение получилось... нештатное, такое разве злейшему врагу пожелаешь. Что ему снилось, Аркадий не запомнил, но, судя по всему, пушки загрохотали именно в момент так называемого быстрого сна. Вскочив с лавки как подорванный несколько секунд не мог понять, где находится и что же здесь происходит? Сердце заработало, будто при спринтерском забеге от матёрого секача, во рту пересохло, а вот глаза поначалу ничего рассматривать не желали. Да и виски сдавило, будто римский папа ему не высокий орден, а невидимого всем инквизитора с пыточным инструментом прислал и тот всерьёз взялся за дело. Ко всему прочему, мочевой пузырь сигнализировал о переполненности и требовал немедленного облегчения.
   Наконец, осознав, где, что и когда, немного успокоился.
   "Ой-ёй-ёй! Знаменитым колдунам и атаманам уссыкаться не положено! Не поймёт здешний электорат таких сдвигов в детство. А это чревато крупными, скорее всего фатальными неприятностями. Ох уж эта демократия, одни неприятности от неё, даже если она не липовая, как в ХХ веке, а самая натуральная, прямого действия".
   Под размышления, если это так можно назвать, на соответствующую тему, Москаль-чародей сбегал в отхожее место и затем уже смог уделить внимание другим, не таким неотложным проблемам. Например, весьма сильному вражескому артиллерийскому обстрелу крепости и укрепления, в котором его эта канонада застала. Первым делом он заказал кофе. Хотел было пошутить, произнеся замогильным голосом: "Поднимите мне веки!", однако вовремя притормозил. Гоголя здесь никто не читал и вряд ли сможет прочитать, зато повод к дурным мыслям вышел бы знатный. Аркадий почаще старался себе напоминать, что здесь нередко атаманов забаллотируют кистеньком по голове, с необратимыми для бывшего руководителя последствиями.
   Грохот осадных орудий сопровождался нередкими попаданиями ядер в бастион. Земляная насыпь смягчала удары, однако некоторое сотрясение внутри наблюдалось - будто в старом доме, когда рядом по проложенному бог знает, когда пути проезжает трамвай. Вроде и несерьёзно трясёт, а неприятно.
   То вдыхая аромат любимого напитка, то старательно дуя на него - пить горячее он и в ХХ веке не любил, а при здешнем состоянии стоматологии прекратил совсем - попытался рассмотреть, сколько пушек стреляет и откуда они палят?
   На великое казачье счастье разместить артиллерию на окружающих высотах враги не смогли - их крупные орудия по-прежнему использовали каменные ядра, что исключало возможность стрельбы издали. Пушки поставили там, где ожидалось - в строившихся всё время короткой осады укреплениях.
   "Однако этой ночью не пришлось спать и райя и топчи (пушкарям) и топ-арабаджи (перевозчикам пушек). Это же какой объём работы они за ночь проделали... хоть снимай шляпу из уважения. Но вот бочонки с порохом ставить на виду - испытывать терпение судьбы. А наши-то в ответ стреляют?"
   Знакомый грохот вблизи и светло-серое облако, подымающееся вверх, сразу ответили на его последний вопрос. Артиллерия осаждённых приказа спавшего наказного атамана ждать не стала и активно отвечала на вражеский огонь. Аркадий допил кофе, понаблюдал за артиллерийской дуэлью из разных бойниц и отметив, что пороховой дым поднимается вверх почти вертикально, решил перебазироваться на наблюдательную вышку, с которой в своё время наблюдал приближение гиреевского войска.
   Спускаясь привычным для себя темпом по лестнице - местные считали, что он носится, будто на пожар - Аркадий чуть не налетел на группу запорожцев тащивших вниз, во двор, тело товарища. То, что это было именно тело, а не раненый, бросалось в глаза - не бывает у живых таких дырок в голове. Пришлось притормозить и последовать за процессией. Наконец, и казаки, нёсшие погибшего друга, и Аркадий с сопровождением преодолели неудобную для переноски трупов лестницу.
   Уже на улице Москаль-чародей заметил, что на грязной и латаной свитке погибшего блестят два ордена святого Георгия, железный и медный.
   "Вот он подосадовал, если бы мог - половину шляхетства выслужил, а тут эта пуля... судя по всему - залупа, значит, освоили таки османы, тьфу, теперь-то уже гиреи, в общем, турки нарезное оружие. А я-то грешным делом думал, что мы ещё несколько лет в этом будем над ними преимущество иметь. Недооценил их, недооценил, попьют сволочи ещё нашей кровушки".
   Сечевики бережно положили тело на землю, и здесь стало заметно, каким высоким, мощным человеком он при жизни был, не случайно его вниз вдвоём тащили и упарились. Оба синхронно сняли свои бараньи шапки и, утерев со лба пот, перекрестились. Чуть отставая в темпе, наложил на себя крестное знамя и Аркадий.
   - И як його звалы?
   - Гнат Непыйпыво, батьку, - ответил в почтительном тоне старший из переносчиков, никак не моложе наказного атамана, а уж по виду - заметно более пожилой. Однако в патриархальном обществе главный начальник - почти отец родной, ответ был просто уважительным, а не льстивым. - И говорив же я йому, щоб прыхылявся (пригинался), колы ружжо заряджае, а вин тильки смиявся. Никого не боявся. Не народывся ще той турок, говорыв, що мене зможе перемогты (победить). А выявылося (оказалось) народывся. Бида. А так хотив уси (все) хресты выслужыты и шляхтичем зробытыся (сделаться), так хотив... не судилося.
   - Царство йому небесне и земля пухом.
   - Царство небесне! - уже вразброд поддержали атамана казаки. И тут же опять одновременно, будто тренировались, надели шапки на лысины, заменявшие им оселедцы.
   "Зато усы у обоих всем на зависть, по три раза минимум вокруг ушей обмотаны, если не четыре. Да... настоящие сечевики. Как и погибший. Если Бог определяет души в рай по конфессиональным заслугам, ему туда - прямая дорога, ведь в бою с иноверцами погиб. Только... н-да, есть у меня по-прежнему сомнения по этому поводу, проклятое интеллигентское воспитание сказывается. И никак погибшего вспомнить не могу, хотя фамилия-то звучная. Да... теперь уж точно ему пиво пить не суждено. И в шляхтичи не выбиться, хоть все ведь знают, что ни поляки, ни шведы такого шляхетства не признают. В ближайшие годы, может, не признают, а потом ни одна собака оспаривать благородное происхождение их детей или внуков не посмеет".
   Обернувшись к первому же из попавшихся на глаза джур, Аркадий озадачил его: - Левко, друже, сбегай-ка по валам и бастионам, попроси атаманов уточнить, какие именно пули убили или ранили казаков в этом бою - круглые, грибы или залупы. Скажи им, что Москалю важно это знать.
   - Слухаюсь, пан атаман! - отрапортовал парень, вытянувшись в струнку и с места рванул, будто нацелился на рекорд по скорости.
   Среди своих охранников и джур попаданец завёл вполне армейские порядки, невозможные среди казацкой вольницы. Это, кстати, никак не отпугивало желающих в окружение знаменитого колдуна попасть. Скорее, привлекало ещё больше - другие атаманы также начали заводить нечто похожее. Конкурс на место при Москале-чародее был не меньше, если не больше, чем в свиту самого гетмана. Многие из его помощников первого призыва - несмотря на молодость - заняли весьма солидные посты в промышленности и нарождавшихся управленческих аппаратах, как гетманщины, так и Всевеликого войска Донского. Среди претендентов встречались и выходцы из самых знатных шляхетских семей, институт джур в чём-то походил на институт оруженосцев в рыцарском обществе. Даже барончику или графёнку не зазорно поучиться у авторитетного знатного человека, а в знатном происхождении попаданца не сомневался никто. Правда, титулованных - в связи с шляхетской политикой Речи Посполитой - не имелось, но княжеские родственники встречались.
   "Вот странно-таки! Я ведь ни разу, нигде, ни трезвый, ни укушанный в дупель, не утверждал, что имею знатных предков. Наоборот! Помнится, два-три раза говорил об обратном, а и самые мои злейшие враги почему-то свято уверены в моём фон-баронстве или, скорее, в чём-то куда более титулованном. Чудны твои дела, Господи..."
   Ради справедливости стоит отметить, что отрицая знатность, говоря о своём "хрестьянском" происхождении, Аркадий улыбался или подмигивал, что неизбежно приводило собеседников к убеждению, что он шутит. Уж очень не вязалась его манера поведения с привычным образом выходца из низших классов. Не только селяне, купцы, кроме самых богатых, таких вольностей в общении со знатью себе не позволяли - ибо это было чревато самыми неприятными последствиями, вплоть до фатальных. Стремительное, фактически мгновенное возвышение его в иерархии пиратского братства Северного Причерноморья также говорило, нет, кричало о непростом происхождении. Человек из народа мог попасть в атаманскую верхушку, только совершив множество славных и громких дел, разве что князьям случалось перепрыгнуть все ступеньки к власти.
   На вышку полезли небольшой компанией - помимо свиты, следовавшей за Москалём-чародеем практически везде, оглядеть окрестности вместе с начальством захотел и полковник Бугаенко. Подошёл у вышки, поздоровался, пристроился за спиной наказного атамана как старший, среди присутствующих по чину.
   "И кой чёрт его принёс? Не дай бог обиделся на совет жениться на вдове... аж неуютно чувствовать за спиной такого бугая. Стукнет в голову, пихнёт от души и привет. Причём, скорее всего, не апостол Пётр, а... кто там, в аду, души грешников встречает?.. не помню. Таким как я обычным котлом или сковородкой не отделаться, что-нибудь особенное уже ждёт. Н-да... давно ждёт, с регулярной модернизацией, наверное - в связи с накоплением грехов. "На кладбище прогулы пишут" - именно о нас, лыцарях удачи писано. Как там, на Дону говорят: "Душа на ниточке"... или... что-то меня в депрессуху потянуло, хотя радоваться полагается. Вражеский штурм-то отбили!"
   В этот раз подъём на уровень крыши двенадцатиэтажного дома давался Аркадию особенно тяжело. Для тренированного человека - он занятия боевым искусством не забрасывал - такой поворот событий стал неприятным сюрпризом. Ноги поднимались с трудом, как у старого деда, уже через несколько пролётов появилась одышка, постоянно усиливаясь в дальнейшем, в который уж раз за последнее время зачастило сердце. Где-то на уровне пятого-шестого этажей окружающий мир покрылся вдруг туманной пеленой, вдыхаемый воздух перестал насыщать лёгкие кислородом, сил на продолжение подъёма у Аркадия совсем не осталось, он вынужденно остановился, переводя дух и пытаясь сообразить: - Что же со мной такое происходит?
   Было ему так хреново - голова закружилась, затошнило, сил совсем не осталось - что он не сразу расслышал, что поднявшийся на один с ним уровень полковник что-то говорит. Звуки доходили, будто сквозь слой ваты, да и мозги с реакцией не спешили. Не сразу сообразил, что Бугаенко обращается к нему. Наконец, немного продышавшись, смог сосредоточить внимание и услышал:
   - Москале, Москале, тоби що, зовсим погано?
   "Нет, блин, обалденно хорошо", - чуть было не ляпнул в ответ, но вовремя спохватился и отозвался на явно слышимое в голосе собеседника беспокойство адекватно. - Ничего, ничего, сейчас пройдёт. Сердце, видно, прихватило.
   Попытка взяться левой рукой за перила подтвердила этот диагноз - рука онемела, будто отлёжанная, полагаться на надёжность хвата её кисти не приходилось. Поняв это, Аркадий покрепче вцепился в перила с другой стороны - десница, вроде бы, работала. Чего нельзя было уверенно утверждать о нижних конечностях, по ощущениям ставшими ватными и крайне ненадёжными.
   ""Стоять - и никаких гвоздей! Вот лозунг мой и солнца"*. Мало того, что сердце сбоит, кажись и мания величия проклюнулась, сам себя с солнцем сравниваю. Больно как!"
   Дыхание перехватило - вплоть до невозможности сделать очередной вздох, а боль в груди, показалось непереносимой. Знаменитый колдун захрипел, побледнев, будто мгновенно перекрасил лицо белилами, закатил глаза и потерял сознание. Всё вокруг завертелось и... померкло. Очнулся уже сидя на ступеньке, сердце по-прежнему ныло, но уже именно ныло, а не сбивало с ног болью. Вернулась возможность дышать - пусть потихоньку, не слишком резко и не полной грудью.
   "А жизнь-то, кажется, продолжается. И, даже, по своему обыкновению, бьёт ключом, хотя и дала промашку, попав не по пустой голове, а по сердцу. И действительно, какой смысл лупить по сплошной кости - пробивать там всё равно нечего, все мозги в позвоночнике. А сердечко-то у меня поистрепалось за последние годы, не по Сеньке шапка, не по моим силам объём работы Феликса Эдмундовича или Лаврентия Павловича. А тут ещё Мишка сгинул... Нашла жизнь (или судьба?), уязвимый орган и, пожалуй, не промахнулась, это я сгоряча охулку на неё положил, попала куда целила. Боюсь мне не так много осталось прогрессорствовать, а столько ещё не сделано... И ведь среди предков ни у кого сердечных болезней не припомню".
   Благодаря стиханию боли заработали и органы чувств. Аркадий ощутил задницей твёрдую, слишком узкую для сидения на ней ступеньку, чью-то мощную руку, осторожно придерживавшую его в сидячем положении и, вероятно, удержавшую от падения вниз. Иначе полетел бы наказной атаман кувырком по ступенькам, а то и ласточкой на землю, пробив телом перила. Открыв глаза, попаданец обнаружил совсем близко толстомясую, небритую рожу Бугаенко. Впрочем, в данный момент это, безусловно, было лицо, а не рожа - встревоженное, обеспокоенной, взволнованное.
   "И поддерживает он меня - несмотря на свою силищу - аккуратно, можно сказать - нежно. Будь я или он голубым, и застань нас в такой позе партнёр... ох скандал бы разразился... Слава богу, ни его, ни меня в таком не заподозришь. Н-да... а ведь он меня спас - джуры шли сзади на несколько шагов, падая я их посносил бы к известной матери, поломавшись в придачу к сердечному приступу. А я его чёрт знает, в чём подозревал, да и, честно говоря, испытывал антипатию. Хреновый я колдун, то симпатизирую подонку, то сдуру презираю достойного человека".
   Аркадий хотел попросить Бугаенко не обнимать себя за плечи, однако передумал, не начав шевелить губами. Боль в груди из сбивающей с ног, лишающей сознания, превратилась в просто сильную, терпимую. По крайней мере, переносимую для казацкого атамана - не выживали здесь слабаки, но уверенности, что сможет самостоятельно хотя бы сидеть, у него не было. Так они и просидели, тесно прижавшись друг к другу, до появления джуры наказного атамана, Левка. Топот его подкованных сапог стал слышен ещё до начала подъёма юноши по лестнице. Это-то, несмотря на продолжавшуюся дуэль гиреевских топчи и казацких пушкарей! Попаданец привычно отметил - успел уже стать настоящим специалистом в артиллерии семнадцатого века - свои артиллеристы стреляют заметно чаще, зато враги палят из стволов куда большего калибра. И то, и другое сюрпризом не было.
   Джура подбежал взмокший, взъерошенный и, вопреки обыкновению, не скрывающий своей взволнованности. Его попытка немедленно отчитаться не удалась - от быстрого бега вверх по лестнице парень нешуточно запыхался и первые секунд с шумом глотал воздух, будто большая, выброшенная на берег рыба.
   "Впрочем, вроде бы, рыбы на берегу дышат бесшумно. По-крайней мере, для человеческого слуха. Куда же он бегал?"
   - Ааа! Ааа! П... Ааа-ха! Пане... Ааа-ха... Атамане... Ааа-ха! Ваши лики (лекарства)... Ааа! Принис. Ааа-ха!
   Побледневший - вопреки только что перенесённым нагрузкам - Левко сунул дрожащую от напряжения и волнения руку за пазуху, и осторожно, как ядовитую змею вытащил на белый свет пузырёк солидного размера. Или маленькую бутылочку, с чекушку - это как посмотреть. Из зелёного, почти непрозрачного стекла. Чувствовалось, что хватка кисти юноши излишне сильная, судорожная, он готов скорее умереть, чем выпустить сосуд. Аркадий ощутил, что напрягся и поддерживавший его в сидячем положении полковник.
   Волнение молодого человека и опытнейшего рубаки оправдывалось многочисленными слухами об этой ёмкости и её содержимом. Естественно, самыми мрачными и жуткими, можно сказать, страшилками. Подобные ужжжасные истории тянулись за колдуном, как хвост за кометой, на несколько порядков превышая причину их возникновения. По любому поводу о Москале-чародее рассказывали нечто пугающее. Эти рассказы разрастались в целые повести, искажались до неузнаваемости, приобретали просто эпические масштабы, достигали самых отдалённых уголков Европы, Ближнего и Среднего Востока, иногда даже влияли на отношения казаков с другими народами.
   Слухи о лекарстве возникли спонтанно. Ещё года два до этого, другие характерники заметили непорядок в работе его сердца. Раньше него самого, кстати, заметили. И приготовили для очень нужного Вольной Руси человека лекарство - спиртовый настой нескольких сильных ядов и лекарственных трав. Принимая настойку регулярно, но понемногу - начав с нескольких капель - Аркадий постепенно приобрёл иммунитет к её отравляющему действию. Иногда воображал себя героем знаменитого романа Дюма. Даже колдунам свойственно мечтать о сказке. Доброй сказке, жути, что в семнадцатом веке, что в двадцать первом, хватает и в реальной жизни, любителей ужастиков он никогда не понимал.
   На заботу друзей, подсунувших для употребления яд, обижаться не приходилось. До сего дня боли в сердце его лишь изредка беспокоили, но всё хорошее кончается. Как всегда, совершенно не вовремя.
  
   Для постороннего лекарство оставалось сильным ядом, в чём и случилось убедиться одному незадачливому казаку. Во время не столько боевого, сколько показательно-устрашающего похода, страдавший от вынужденной абстиненции алкоголик-сечевик унюхал вожделенный запах спиртного. Правильно выйти из длительного запоя он не успел, походная еда в рот страждущего выпивохи не лезла, от воды Непейпыво тошнило. Видимо, его мучения достигли уже того уровня, при котором о таких мелочах как жизнь не задумываются. Собственно, и без переживаний по живительной влаге, сечевикам задумываться о таком свойственно не было. А уж совершенно одурев без привычной дозы... казак поднял шум: - Москаль-чаривнык горилку пье!
   Обвинение из числа подрасстрельных для любого, нарушившего сухой закон в походе. Без исключений. Точнее, в море выпивох топили, но кому от этого легче? Казаки считали смерть утоплением более позорной, Аркадия же не привлекала перспектива казни в любом виде. Счёт пошёл на секунды, если не на мгновения - пропустишь возможность отбрехаться или перевести стрелки, позже оправдываться будет некому. Правосудие в походах осуществлялось с похвальной - как он сам считал раньше - быстротой и эффективностью. В мешок и в воду, вне зависимости от звания, если совершил такое страшное по меркам сечевиков преступление. Страстные любители выпить, казаки не выжили бы на фронтире, если бы чётко не разделили отдых и работу.
   - Горилку, кажешь (говоришь)?! Не колдовське зелье? Може, и сам выпьешь? Я налью, - немедля ответил Москаль-чародей, стараясь выглядеть как можно более угрожающе.
   Однако Остапа понесло. Кстати, действительно, Остапа, по кличке Непейпыво - не говоря уже о воде, даже пиво считавшего бесполезной жидкостью, старавшегося употреблять внутрь - когда деньги имелись - только горилку. Никаких невербальных намёков сечевик в упор не видел, запах спирта буквально свёл его с ума.
   - А и выпью!
   - Помереть и в ад, к чортам отправиться, не боишься?
   - Козак** я, чи, не козак?! А козак, що боиться, то вже не козак! - светло-карие глаза сечевика с бешеной настырностью смотрели прямо в зрачки колдуна снизу вверх и блестели как отполированные гранаты, будто внутри глазных яблок включилась подсветка, сияли, можно сказать, предвкушением долгожданной выпивки. Неестественно бледное покрытое рыжей, с густой проседью щетиной лицо Непейпыво лучилось истовой решимостью, готовностью на пути к выпивке смести любую преграду.
   Аркадий понял, что на спасение жаждущего живительной влаги у него нет времени. Вопрос уже шёл о сохранении своей собственной жизни - собравшиеся на палубе каторги казаки стали переглядываться.
   - Раз не веришь, что это - чародейские лекарства, для простого человека смертельные, могу налить...
   - Наливай! - не дал ему произнести ещё одно предупреждение Остап.
   - Чарку давай! И не жалься потим сатани, що тебя не предупредили.
   Сечевик рванул как наскипидаренный, только стоптанные подмётки сапог мелькнули, вниз, где хранились небогатые пожитки команды. Москаль-чародей пожал плечами, вынул из внутреннего кармана бутылочку с лекарством, принятым им незадолго из-за нытья в области сердца. Его дозой, на тот момент, были тридцать капель, для непривычного к настойке опасные для жизни. Вылетевшему с гребной палубы, будто на антигравитаторе Непейпыву Аркадий хлюпнул с пятьдесят. Не капель, граммов. На глазок, естественно, отметив про себя наличие у алкаша чарки, в походе совершенно ненужной. Оставшийся жить после приёма лекарства алкоголик стал бы смертельным приговором ему самому.
   Казак протянул было руку, но, заметив её сильное дрожание, отдёрнул, поскрёб затылок, потом прижал локоть к боку и, подойдя вплотную к колдуну, осторожно взял чарку. На несколько секунд застыл, принюхиваясь - враз почему-то покрасневшим носом - к исходившим из неё ароматам. Чарка заметно колебалась, но так как заполнена была менее чем на треть, разливание содержимому не грозило.
   - Травами пахне... и горилкой... доброй горилкой. А що поганого може буты у горилке?
   Видимо, сомнения, причём немалые, таки у него имелись, но сводящий с ума запах спиртного превозмог инстинкт самосохранения. Остап резко наклонился, одновременно поднимая сосуд, одним глотком его осушил. Выпил и замер. Как скульптурный ансамбль застыли все участники похода, до единого собравшиеся на верхней палубе каторги. Тишину нарушали только свист ветра в снастях и противные крики чаек, круживших вокруг корабля.
   Лицо Непейпыво порозовело, на нём, сначала несмело, потом всё более решительно и широко засияла улыбка.
   - Що, думаешь, впиймав бога за бороду? - громко осведомился Аркадий. Не столько обращаясь к Остапу, сколько к другим казакам. - Даже после укуса королевы змей, в котором яду на двадцать человеческих смертей, умирают не сразу. А у меня - колдовское зелье для здоровья. Моего здоровья, простому казаку оно дорогу в ад открывает. Так что молись, если в бога веришь, Господь наш милостив, может и такому грешнику все грехи простит.
   Непейпыво посмурнел и принялся что-то шептать себе под нос, видимо, решив последовать совету знаменитого колдуна. Казаки, не подходя близко к выпивохе, принялись потихоньку обсуждать случившееся. Попаданец, по-прежнему очень встревоженный, попытался было прислушаться, однако смог расслышать в общем гуле лишь отдельные слова. Кажется, казаки спорили о времени смерти Остапа. Москаль-чародей и сам бы его - с большим удовольствием - удавил собственными руками и выбросил труп за борт, но, увы, пришлось ждать.
   Сердце от переживаний у Аркадия заныло сильнее, несмотря на принятие лекарства. Редчайший случай, появилось искреннее желание помолиться. А вдруг у этого алкаша всё внутри так пропито, что яд на него не подействует?
   Через невероятно долгое время (солнце на небе, правда, не успело сдвинуться, чтобы можно было это заметить), тянувшееся, как... сравнить-то не с чем, улитки по сравнению с ним - скоростные бегуны, сечевик улыбнулся.
   - Я ж говорыв, що добра горилка! - и тут же схватился правой рукой за грудь в районе сердца. - Ой, як больно! - не хрипловато, как до этого, а с взвизгом выкрикнул, начав, одновременно отмахиваться левой рукой от кого-то, другим не видимого. - Не трожте мене чорты, я бога вирю!
   На палубе воцарилось совсем уж гробовая тишина, не нарушаемая даже утихшим вдруг ветром и неожиданно замолкшими чайками.
   Выпивоха же выгнулся, вероятно, от сильной боли, но при этом пытался, несмотря на явную затруднительность для него резких движений и далее отмахиваться от зримых только ним врагов рода человеческого, налагать на них крест. То, что это полагается делать правой рукой, он уже не соображал.
   - Ни! Ни! Не хочу! Спасить, люды добри! - после чего захрипел, свалился на палубу, где с перекошенным - будто от непереносимого ужаса - лицом дёрнулся несколько раз, обмочил шаровары и затих. Навсегда.
   Убедившись в его смерти, казаки сняли с пояса неудачника саблю (поганенькую, как успел заметить Москаль-чародей), коротко помолились о душе умершего и выбросили труп за борт. Никто больше, ни единым словом о бутылочке тогда не вспомнил. Зато уж на берегу... чего только свидетели не понарассказывали. И о чёрте, которого многие через мутно-зелёное стекло умудрились рассмотреть, и о совершенной нечувствительности чародея к ядам и не три, а тридцать три бочки чертей и прочей жути.
  
   С вышки Аркадию пришлось спускаться на руках охранников. Хоть боль существенно уменьшилась, ему тяжело дышалось, руки-ноги плохо слушались, сил хватило только на временную передачу командования Некрегу, который - в числе многих атаманов - как раз подбежал к вышке. Оставалось надеяться, что казаки не посрамят своей славы, отобьются от врагов без попаданца.
  
   * - Искажённая цитата из Маяковского. Лозунгом поэта было "Светить".
   ** - На землях нынешней Украины это слово произносили и произносят именно так: козак.
  

Шпион, вернувшийся с холода

Созополь, 6 марта 1644 года от Р.Х.

  
   Три дня Аркадий провёл в прописанном самому себе постельном режиме. Даже в отхожее место не ходил, пользовался популярным в это время ночным горшком. Вообще-то плохое от природы обоняние остро реагировало на сортирную вонь, однако приходилось с ней мириться. Боль маковым настоем пришлось глушить только один день, оставалось надеяться, что такое быстрое её уменьшение - благоприятный признак выздоровления. Много спал, ел мало, выбирал лёгко усеваемую и калорийную пищу.
   Лёжа в полной темноте или полутьме - яркий свет раздражал и учащал сердцебиение - в перерывах между сном старался думать о чём-то приятном и не слишком волнующем. Например, о детях. Ещё и ещё прикидывал их судьбу до взросления, проникаясь убеждением, что уж вырастут они в достатке, при внимании, заботе, любви. Мария, в этом у него имелось время убедиться, была женщиной серьёзной, умной, энергичной, все домашние дела и семейная коммерция давно на её хрупких плечах лежали. Да атаманы-товарищи семью колдуна поддержат, если что. Известно ведь - колдуны за обиды и с того света мстить умеют, здесь в это верили многие, если не все. А в принадлежности попаданца к числу самых сильных колдунов не сомневались, как это ни смешно выглядит, даже ближайшие друзья, прекрасно знавшие историю его появления тут. Распространяли заведомо выдуманные россказни о характерниках, сами их нередко выдумывали и... верили в чародейскую сущность этих самых характерников.
   "Воистину, чудны твои дела, Господи. И легковерны здесь - хоть далеко не всегда и не во всём - люди. Газетке, откровенно пропагандистской, печатающейся в Чигирине, верят как гласу с неба. Оно, конечно, газетка-то получилась на загляденье, тираж с каждым номером приходится увеличивать, однако ж, люди в семнадцатом веке никак не глупее, чем в двадцать первом, а верят всему, что прочитают.
   Вот жену стоит пожалеть. Не то что нового мужа, любовника ей будет найти крайне проблематично, если не переживу так не вовремя нагрянувшего сбоя в работе сердца. Слава роковой женщины, губительницы мужчин за ней закрепится навсегда. Куковать ей оставшийся век вдовицей - к гадалке не ходи".
   Боялся ли за собственную жизнь? Смешной вопрос, конечно боялся. Жить хотелось по-прежнему, а вот умирать не тянуло ни капельки. Регулярно приходившие мысли о возможности смерти поначалу постоянно гнал прочь. Впрочем, просто прогнать их не получалось, мгновенно возвращались опять. Зато подменить, занять мозги другими проблемами удалось без труда, благо недоделанной работы оставалось много, на пятерых, если не на десятерых.
   "Столько начатых и незавершённых дел... хоть звёздолёт прогрессоров вызывай. Так и вызвал бы - беда, не знаю как? Собственно, ничего толком не доделано, а всё сделанное может накрыться медным тазом. Хотя... может это мания величия прорезалась, если начал воображать, что без меня всё так и рассыплется? Большую часть доработок новых технологий ведут местные товарищи... хм... скорее уж, паны, герры и доны, даже если родились в хлеву. Сами прекрасно справятся, тем более что наброски наиболее необходимых новаций на будущее есть и в Азове и в Чигирине. Не пропадёт мой скорбный труд... впрочем, будем надеяться, что не скорбный. Судя по быстрому снижению боли, можно надеяться, что у меня даже не инфаркт. По крайней мере, все известные мне лично случаи инфарктов проходили куда тяжелей. Получается, паниковать-то мне - просто глупо!"
   К концу третьего дня Аркадий почувствовал себя настолько лучше, что впервые сам посетил отхожее место - очень радостное событие! Кто не попадал в положение полностью беспомощных, не поймёт, но настроение знаменитого колдуна однозначно сдвинулось к осторожному оптимизму.
   Канонада все эти дни - с утра до вечера - не умолкала, однако её размеренность, без учащений в пальбе, говорила об отсутствии штурмов. Турки вели правильную осаду, они прекрасно умели брать крепости не только нахрапом, но и планомерным разрушением укреплений. На длительную привязку гиреевской армии к Созополю и была рассчитана постройка вокруг него этой твердыни.
   К утру четвёртого дня Аркадий дозрел до возвращения себе властных полномочий, сидеть без дела стало слишком напряжно. И спалось уже плохо, и мысли чёрт знает какие лезли. От скуки он решил, что волнения связанные с руководством - пусть и такими неоднозначными личностями, которые здесь собрались - менее опасны, чем переживания из-за неопределённости ситуации вокруг. Вариант расспросить джур о происходящем и продолжать лечиться, почему-то не пришёл в голову.
   Аркадий как раз обдумывал форму своего возвращения, когда в дверь тихонечко поскреблись.
   - Я не сплю, заходи!
   К его удивлению, осмелился побеспокоить колдуна не один из обслуживавших всё это время больного джур, а начальник его собственной охраны, Вертлявый. Глянув на сидевшего в постели Москаля-чародея и убедившись, что на умирающего он уже не похож, Василь аккуратно, бесшумно притворил за спиной дверь, повернулся к командиру и тихонечко, а не громко-чётко, как обычно, доложил.
   - Пане атамане, тут от турок ще один биглець, так вин вас хоче видеть.
   - Прямо-таки меня конкретно? - не стал скрывать своё удивление Аркадий.
   - Ну... сначала вин Татарина спросил, а як узнав, що того вбылы, запытав (спросил) кто теперь здесь старший. Йому сказалы, що вы, так вин дуже обрадовався, просыв передаты, що "У меня есть для него тайное слово". Атаманы пыталы, яке, але вин им не сказав, мол, це велика таемныця. Ну... джуры говорили, що вы вже на поправку пишлы, атаманы мене и послали.
   - Тайное слово, говоришь... Он-то кто, янычар, татарин или сипах?
   - Ага янычар. Сразу видно, по повадке, що не из последних.
   Аркадий догадывался, что за тайное слово может сообщить перебежчик-янычар, но, в любом случае, надо было вставать и идти на встречу. Новость этот человек наверняка принёс важную.
   - Хорошо. Иди, скажи, что скоро буду и позови сюда джур, чтоб помогли одеться.
   Спешить Москаль-чародей не стал. С помощью джур полностью переоделся в чистое, сняв пропотевшую за время болезни одежду. Не забыл натянуть и пуленепробиваемый жилет.
   "Бережёного бог бережёт, а не бережёного здесь не конвой стережёт, а могильные черви или рыбы съедают. И... странное дело, эта титановая пластинка мне жизнь спасла, а появилось вдруг желание её заменить. С чего бы это? Но такими делами займёмся дома, пока так сойдёт".
   Атаманы и перебежчик ждали невдалеке, в том самом каземате, в котором он с местной старшиной уже общался. И опять успели прилично задымить не такое уж маленькое помещение. Обычно легко переносивший пребывание в подобной атмосфере попаданец на сей раз сразу почувствовал дискомфорт - запершило в горле, начали слезиться глаза. Перебежчика выцепил взглядом мгновенно, что и не мудрено - тот был одет как высокопоставленный янычарский ага, да ещё в одежду из дорогого западноевропейского сукна.
   "Курение здесь придётся прекратить, всё же до полного выздоровления, если оно состоится вообще, мне далеко. А янычар в своих тряпках выделяется на фоне атаманов в походных обносках, как фазан среди ворон. Впрочем, нет, не ворон, будем справедливы к товарищам, соколов. Те как раз совсем неброское оперение имеют и такие же хищные повадки. Кстати, забавно то, что я, хоть и великий организатор текстильных мануфактур, под страхом расстрела определить страну производителя сукна не смогу, а Мария наверняка бы её назвала. Может и город добавила. Вот кого бы назначить министром лёгкой промышленности, но кто тогда за нашими детьми смотреть будет?"
   Появившегося в каземате колдуна заметили быстро - ждали ведь. Все присутствующие встали, многие встретили его появление радостными выкриками. На лицах, которые Аркадий успел рассмотреть, ему не удалось выглядеть ни малейших следов разочарования своим быстрым возвращением. Хотя... он тут же вспомнил, что это не только бандитские вожаки, но и опытные политики. Чего-чего, а показывать чувства, которых не испытывают и прятать те, что рвутся из души им не привыкать.
   - Всех приветствую! - одновременно со словами, подсмотренным у какого-то из политиков - поднятыми над головой сцепленными кистями рук - он поздоровался с присутствующими. Хотел было попросить всех прекратить курить, но в последний момент передумал. Слабый не может руководить сильными, не стоит давать повод усомниться в величии Москаля-чародея.
   Янычар, вставший вместе со всеми, протиснулся между атаманами и, подойдя вплотную, произнёс: - У вас продаётся славянский шкаф? - Одновременно показывая на ладони небольшую шёлковую тряпочку с вышитыми на ней красными нитками ятаганами. Не получившими ещё распространения и отсутствовавшими в армии Гиреев.
   Аркадий постоял несколько мгновений, смакуя ситуацию. Пусть слова прозвучали с акцентом. Увы, увы, никто больше вокруг оценить её не мог. К величайшему сожалению, янычар не был ещё одним попаданцем, он произнёс то, что придумал и передал через связных сам Москаль-чародей. Кстати, не существовавший в природе на момент передачи пароля славянский шкаф, уже второй год производился на мебельной мануфактуре в Киеве, одним из совладельцев которой был знаменитый колдун. Выпуск мебели по идеям из будущего сдерживался только отсутствием достаточного количества просушенной древесины, ставшей на Малой Руси, о Доне говорить нечего, жутким дефицитом. Стремительно развившееся кораблестроение тоже ведь потребляло её в огромных - по сравнению с прежними - масштабах. Конкуренты, чихать хотевшие на авторское право, поспешили сорвать куш, лепя мебель из сырого материала, и обожглись. Из-за высокой стоимости, приобретали шкафы, комоды и буфеты люди влиятельные, быстрый выход покупок из строя - вплоть до разваливания - нешуточно их расстраивал. С печальными для бракоделов последствиями.
   Года три назад начальники разведслужб Запорожья, гетманщины и Дона, решили, что особо ценных агентов-нелегалов в других странах надо снабдить особыми паролями для выхода на высших руководителей Вольной Руси. Одновременно их снабдили специальными опознавательными знаками. Пароли и знаки были сугубо индивидуальные - чтоб не подставить очень ценных для казачества людей, в случае провала одного из них. Знали конкретику - слова и изображения - очень ограниченный круг лиц, зачастую не ведая о личности их возможного предъявителя. Сделали это из опасения, что засылать шпионов к врагам не только казаки умеют, а иногда очень важно, чтоб противник не знал о случившемся. Благодаря паролям-знакам агенты могли не "светиться", не называть своих имён и причин перехода кому попало, оставались анонимными перебежчиками.
   Посетовав про себя - очень коротко - на судьбу, лишившую его сопереживания других в этот момент, также тихо ответил: - Шкаф уже продали, есть железная кровать.
   Слово "никелированная" попаданец вставлять не решился в связи с неизвестностью такого процесса - никелирования. Между прочим, железные кровати - с металлическими сетками на пружинах - также должны были скоро появиться в продаже. Первые экземпляры отослали наиболее влиятельным на Вольной Руси и среди союзников людям. Заказов от представителей разбогатевшей старшины набралось уже немало, хотя мало кто нововведения видел. Однако слухами земля полнится...
   Аркадий шагнул вплотную к перебежчику и подчёркнуто дружески обнял его.
   - Это наш человек! Великую пользу принёс нам и страшный вред нашим ворогам, - отстранившись от смущённого таким приёмом Селима, сказал погромче внимательно смотревшим на действо атаманам. - Мы с ним сейчас пойдём ко мне, побеседуем об гетманских тайнах, а потом выйдем поговорить с вами, прошу не расходиться, если только турки на штурм не кинутся.
   Ещё несколько лет назад такой фокус провернуть среди казаков было бы затруднительно. Все дела утверждались на кругу, часто, с присутствовавшими на собрании вражескими агентами, хотя, конечно же, реально решали важнейшие вопросы атаманы. Попытка что-то делать тайно могла вызвать очень острую реакцию. Теперь повеяли новые ветры и ради более богатой добычи сечевики и донцы смирились с некоторым ограничением демократии и гласности, всё равно, право снимать неугодных начальников оставалось за ними.
   Молча, прошли Москаль-чародей и Селим в комнатушку, где временно обитал руководитель обороны. Из-за обстрела, в домик, где он жил раньше тащить в момент сердечного приступа не решились, сочли маленький казематик без бойниц в толще оборонительного вала более надёжным. Первым делом Аркадий зажёг керосиновую лампу, притушив яркость освещения - в полутьме чувствовал себя комфортней - поставил её на полку, прикрыл за собой дверь.
   - Садись вон там, Селим...
   - Не Селим! Василий. Селима уже нет, - последние слова перебежчик, выглядевший далеко не так молодо, как описывали, произнёс с заметной ноткой грусти, ведь он отрекался от большей части своей жизни, боевых товарищей, веры и знамени. Собственно отрекся он от них ещё тогда, когда тайно перешёл на сторону казаков, однако всё время оставался среди собратьев по оджаку, теперь же ушёл от них навсегда. Говорил по-русски свободно, хоть и с заметным акцентом, отличным от крымско-татарского*.
   - Хорошо, Василий. Садись на табурет, - предложил Аркадий, присаживаясь на кровать. - Травяного настоя или кофе приказать принести?
   - Нет, меня уже напоили и накормили, - мотнул головой новорождённый казак Василий, не замечающий из-за волнения, что ведёт себя не очень вежливо.
   - Что случилось, почему ты перебежал, рискуя жизнью, в осаждённую крепость?
   - Султана Ислама убили...
   - Кто?!!
   - Все говорят, что казаки.
   У Аркадия от неожиданной вести сердце кольнуло и виски сжало, будто тисками. Не то что бы он сильно переживал за вражеского предводителя, но смерть Ислам-Гирея путала все расклады, могла существенно осложнить выполнение очень амбициозных планов Хмельницкого и, чего от самого себя скрывать, Москаля-чародея. Да и слава цареубийцы для Богдана стала бы очень неприятным сюрпризом, ухудшая его без того нетвёрдое положение среди властителей Европы.
   - Нет! Мы отсюда-то в последнее время и вылезти не можем, море уже какой день штормит.
   Аркадий вытер со лба внезапно выступивший на нём пот, несколько секунд размеренно подышал, надеясь, что это поможет унять участившееся сердцебиение. Невольно помассировав грудь в районе сердца, Москаль-чародей накапал себе в ложку свои сорок капель отравы - появление перебежчика нарушило расписание приёма лекарств - выпил и продолжил ответ, ибо Василий молча сидел всё это время. То ли его предупредили, что колдун болен, то ли ждал продолжения ответа, считая его неполным.
   - Ни отсюда, из Созополя, ни из Чигирина или Азова убийц к султану не посылали! - уверенно заверил Москаль-чародей собеседника. - Врать не буду, планы такие имелись, но их выполнение сочли преждевременным. По сведениям, не только от тебя полученным, султан сцепился с верхушкой оджака всерьёз, решили выждать, чем их драка закончится.
   - Я думать так, - кивнул Василий, выслушав эти заверения в непричастности. - Чужой так близко... не пройти. Свой там стрелять.
   - И кто же послал убийцу? Кстати, как его-то убили?
   - Точно не знать. Думать... кто-то из оджака, по повелению Бекташ-баши (главы оджака). А как... стрела из тьмы вылететь и попасть в лицо халифа. Казацкий стрела. И сразу крики: - Казак! Казак убить султана! Лови пластуна! Кинулись смотреть, а он... халиф... уже мёртвый.
   - Положим, стрельнуть мог и какой-нибудь принц из Гиреев. В расчёте на занятие трона после его смерти.
   Василий не согласился, настаивая на том, что наследником Ислама официально признан его сын Шахин-Гирей, которого в войске нет, остался с родными в Анатолии. Те с него пылинки будут сдувать, мухе не дадут близко подлететь - ведь Гиреев много, умри Шахин, на его место вполне другого крымского принца выбрать могут.
   - И поймали кого-нибудь? - вспомнил об убийце Москаль-чародей.
   - Нет. Как поймать того, кто нет? - удивился вопросу бывший янычар.
   - Султана плохо охраняли?
   - Хорошо охраняли! Эээ... старались, - вскинувшийся было от обиды Василий - видимо имел причастность к охране Ислам-Гирея - и сразу сдулся. Сообразил, наверное, что охрана была-таки недостаточно хорошей.
   - Как думаешь, войско после смерти султана осаду продолжит? Или на штурм пойдёт?
   На этот вопрос у бывшего янычара однозначного ответа не было. Инициатором похода был султан, жаждавший раздать земли Румелии, считавшейся временно потерянной, ставшим безземельными сипахам. Тогда резко усилились бы, таким образом, его позиции в противостоянии с верхушкой оджака. И, конечно же, Ислам мечтал отвоевать Крым, возродить территориально Османскую империю. Бекташ-баши и его окружение полагали, как оказалось, не напрасно, что попытка восстановления контроля на Румелией и Северным Причерноморьем преждевременны. Прекращение притока египетского хлеба в Стамбул поставило турок перед дилеммой: или решительно идти на взятие, как можно более быстрое, Созополя и срочно продолжить движение на север, в хлебные места, или ещё более срочно уходить на юг, на реставрацию господства над Египтом. Предугадать точно выбор гиреевского дивана не мог и хорошо знавший османско-гиреевскую политическую кухню Василий.
   В дальнейшем разговор напомнил попаданцу его первые дни в прошлом, с филологическими мучениями при попытке высказать свою мысль или понять речь собеседника. Бывший янычар относительно хорошо понимал русский, скорее всего, готовился к жизни в новом мире, однако говорил на нём плохо. Сказывалось отсутствие разговорной практики, что делало его активный словарный запас очень бедным, недостаточным для беседы на сложные темы. Из-за чего он часто делал паузы, подыскивая слова, вставлял в речь османские термины, большей частью Аркадию непонятные.
   В конце концов, выяснилось, что так рискованно, поспешно покинул гиреевский лагерь Василий не случайно. Он ещё после удушения Ибрагима Османа чудом уцелел, многие янычары - не сомневаясь в фирмане на убийство, подделка оказалась очень качественной - жаждали казнить, как можно более люто, человека оборвавшего династию. Спасло его, как считал сам, чудо, а по прикидкам попаданца - защита верхушки оджака, весьма довольной огромной властью, на них свалившейся при этом. После опоясывания Ислама Гирея саблей султанов, Селим постарался приблизиться к нему, надеясь на его благоволение. И неожиданно быстро достиг успеха, стал доверенным лицом нового повелителя правоверных, выполнял важнейшие и очень деликатные поручения. Такая позиция автоматически отдалила янычара от лидеров оджака, теперь жизнь казацкого агента находилась полностью в воле султана, смерть халифа вынудила искать спасения в бегстве.
   Хоть в чинах Селим за это время не очень поднялся, Ислам не хотел раздражать лишний раз печальников по сгинувшей династии, уровень осведомлённости о происходящем в Гиреевской империи и вокруг ага янычар имел высочайший. Но прежде чем расспрашивать его о вельт-политик, Москаль-чародей счёл нужным сначала уведомить старшину Созополя о случившемся.
   Они вышли вдвоём и провели для атаманов блиц-конференцию. Тех смерть предводителя врагов только порадовала, возможная слава цареубийц их не смущала ни в малейшей степени. Хотя, разумеется, попади им султан в руки, они его убивать не стали - предпочли бы получить выкуп. Именно об этом - цене за жизнь султана - и пошла жаркая дискуссия в каземате, когда Аркадий и Василий его покидали. Наказной атаман крепости, на всякий случай, дал указание приготовится к возможному вражескому приступу, но другие атаманы в немедленные атаки турок не поверили. Дальнейшие событие подтвердили их мнение. Ну, а Москаль-чародей и перебежчик пошли беседовать наедине дальше.
   Если энергично вмешиваться в повседневное управление войсками Аркадий опасался - не чувствовал себя для этого достаточно здоровым, то поболтать о политике не боялся совершенно. Прежде всего, поинтересовался раскладами, приведшими янычар к убийству государя. Желание Василия рассказать, поделиться сведениями, а Аркадия узнать, помогли преодолеть трудности общения.
   Выяснилось, что Ислам оказался очень умным и энергичным политиком. Положение царствующего, но не правящего, его категорически не устроило и он, с самого начала принялся искать пути к реальной власти. Не теряя осторожности, султан сумел найти взаимопонимание с влиятельнейшими улемами, муллами, преподавателями медресе, чьё влияние в столице в последние годы росло непрерывно. Удалось Гирею внести раскол и в оджак, командный состав суваллери, грозной конницы воинов-рабов всё чаще занимал прогиреевскую позицию, резко расходясь с командованием янычар. Вернув подаренные Ахмедом Халебским персам восточные провинции он смог наделить там землёй большое число анатолийских сипахов, организовал отряды наёмной пехоты, заведомо враждебные янычарам. Даже Великий визирь Зуграджи-паша не так давно возглавлявший оджак, стал склоняться на сторону султана. Зато в оджаке пошли слухи, что Ислам-Гирей будет похуже погибшего Мурада, а его и сейчас там со страхом вспоминают. Не сами себе появились эти сплетни, группа Бекташ-баши почувствовала приближение к своим шеям шёлкового шнурка или острия палаческого топора. Ощутив опасность, они не стали ждать смерти, а нанесли удар первыми. То, что для страны гибель султана может обернуться великой бедой, их волновало меньше всего. Как большинство вельмож во всех странах мира, они думали, прежде всего, о собственных, шкурных интересах.
  
   С рассветом этого дня обстрел не возобновился, гиреевское войско оплакивало гибель своего повелителя. Весь день с валов крепости можно было наблюдать бурление во вражеском лагере. А на следующее утро начался отход турок на юг. Неспешный, постепенный, без особой опаски - о малочисленности гарнизона осаждённой крепости начальство гиреевской армии прекрасно знало. Руководство оджака решило, что атака на север для них менее перспективна, чем попытка вернуть Египет.
  
  
   * - Османский язык только номинально числился тюркским, большая часть слов в нём имела персидские и арабские корни.
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"