Спинакер Артур Генрихович : другие произведения.

Акула 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Третья часть, в которой...

  
  
   Акула 3
  
  
   Пролог
  
  
   Столик, за которым сидели мы с Артуром, на этот раз располагался не на палубе миллионерской яхты, а на крыше высотного здания в Центре. После той истории на недостроенном небоскребе, когда я впервые в жизни сиганула с крыши на параплане, высота перестала пугать меня, и теперь я с удовольствием разглядывала микроскопические фигурки и игрушечные разноцветные машинки внизу.
   Над нами было яркое синее небо без единого облачка, а внизу лежал Город, который уходил до самого горизонта и скрывался в сероватой дымке. Понятное дело - смог, от него в мегаполисе никуда не денешься. Хорошо еще, что Город стоял на Заливе, оттуда дули постоянные ветры, и та сторона, где открывалось далекое водное пространство, была относительно чистой.
   Положив локоть на металлическое ограждение, сделанное из затейливых литых секций, я смотрела на сидевшего напротив меня Артура и наслаждалась жизнью. Все мои несчастья, как я надеялась, закончились, мрачный долг, тяготивший меня в течение нескольких бесконечно долгих месяцев, я выполнила, и теперь мечтала о том, какая наступит жизнь.
   Долгая и интересная.
   Полная прекрасной любви и интересных приключений.
  
   Артур...
   Мой дорогой Артур!
   Он сидел напротив меня и, держа в руке бокал с шампанским, увлеченно разглагольствовал на тему шотландской поэзии, упоминая Роберта Бёрнса, Вальтера Скотта и каких-то других, незнакомых мне поэтов.
   Я слушала его и не слышала...
  
   Перед моими глазами, как дурной, но уже закончившийся сон, проплывали падающий на спину Максим, застреленный пьяным бандитом, мускулистая тварь, лежащая под грузовиком с раздавленной головой, валящиеся на паркет в моей квартире уголовники, которых застрелил Артур, мой брат Аркадий с окровавленной головой и остановившимися глазами, менты, пытавшиеся меня изнасиловать, бандиты, который запугивали меня в той купчинской квартире и, наконец, Червонец, разрывающий себе рот в предсмертной судороге...
   Что-то было еще, но я уже не могла вспомнить.
   Главное, что все прошло, и теперь у меня был Артур, с которым мы до сих пор сохраняли целомудренные отношения и обращались друг к другу на "вы". В этом "вы" была определенная прелесть, какой-то церемонный реверанс, как в красивом замысловатом танце, это мне нравилось, и я теперь уже с трудом представляла, как это мы вдруг перейдем на "ты".
   А надо ли?
   Ведь так все хорошо и красиво...
  
   Я очнулась и посмотрела на Артура.
   И тут же услышала, что он уже съехал на Лонгфелло, который хоть и был поэтом, но к Шотладии имел отношения не больше, чем хохол к Амазонке.
   - Минуточку, - прервала я Артура, - вы же про шотландцев говорили! А при чем тут Лонгфелло?
   - Та-ак... - Артур горестно покачал головой, - я тут распинаюсь, а вы меня не слушаете. Лонгфелло я привел для сравнения, а вы, похоже, в это время были в каком-то далеком далеке. Так?
   - Так, - я виновато понурилась, - простите меня, Артур... Просто мне вдруг вспомнилось все, что произошло со мной за последние несколько месяцев. Я не понимаю, как смогла все это пережить. Вынести такое... Уму непостижимо!
   Я подумала и добавила:
   - А может быть, мне все кажется? И вы, и этот ресторан на высокой крыше, и это небо? Может быть, на самом деле я давно уже лежу в дурдоме привязанная к койке, и заботливая санитарка подсовывает мне утку... А я шепчу "Артур", и эта санитарка говорит: "Ага, Артур, Артур, только ты не дергайся"... Может такое быть?
   Артур пожал плечами и ответил:
   - А что же... Вполне возможно. Заботливый санитар - это, к примеру, я. Утку не обещаю, но заботливо налью вам шампанского. А то ваш бокал уже опустел. Мысли-то у вас, возможно, и грустные, однако шампанское вы выпивать не забываете.
   - Ладно, - согласилась я, - утки не надо, а шампанского давайте. Налейте мне вашего галлюци... В общем - шампанского из галлюцинации. Мы тут все галлюцинации.
   - А знаете, - сказал Артур, наливая мне шампанского, - в некоторой восточной философии есть мнение, что весь мир, а стало быть, и мы с вами - всего лишь чей-то сон. Ему все это снится, и мы - персонажи этого сна. И когда он проснется, все исчезнет.
   - Не хочу, - решительно сказала я, - пусть не просыпается. Хоть его сон и полный бред, но он мне все-таки нравится. Давайте сделаем ему укол, чтобы спал подольше.
   - Давайте, - согласился Артур, наполнив наши бокалы, - вот мы сейчас выпьем, и он захрапит еще слаще.
   - Тогда выпьем скорее.
  
   Я взяла бокал и, подняв его, посмотрела на Артура сквозь пузырьки.
   - За что же мы выпьем? - спросила я и покачала бокалом, отчего пузырьки оживились и побежали наверх быстрее.
   Артур задумался, потом ласково посмотрел на меня и сказал:
   - Ну, понятное, дело, за вас. Потом, естественно, в обязательном порядке - за меня. Кроме того - за нас с вами. По моему - пока вполне достаточно.
   - Очень даже достаточно, - засмеялась я, - тут хватит на несколько тостов.
   - А я и не предлагаю пить "за то, чтобы все". Это я просто огласил весь список. А пить будем вдумчиво и не торопясь. Итак, пункт первый - за вас!
   - Урра! - я подняла бокал, - за меня, красивую, рыжую и умную!
  
   При последнем слове на лице Артура отразилось некоторое сомнение, но я грозно посмотрела на него и сказала:
   - Пейте за меня, а кто не пьет за прекрасных рыжих дам, тот свинья.
   - А я что? - Артур весьма натурально удивился, - я ничего. За вас, дорогая и несравненная Акула!
   Мы выпили по полному бокалу шампанского, и я, борясь с коварными пузырьками, щекотавшими горло, сказала:
   - Вот мы с вами сидим тут, так хорошо... Но я вижу, что время от времени на ваше лицо набегает тень каких-то размышлений, не вполне подходящих к моменту. Неужели вы не можете не думать о своей проклятой шпионской работе, когда я рядом?
  
   Артур слегка нахмурился и ответил:
   - Экая вы проницательная... Видать, недостаточно я владею древним искусством лицемерия. Ну что же...
   Он взял сигарету, прикурил сам, потом поднес голубой язычок пламени мне и, когда мы дружно задымили, сказал:
   - Все равно придется... Ну, а раз вы сами подвели к этому разговор - извольте.
   Он сделал официальное лицо и произнес:
   - Милая Акула. Я прошу вас передать известный вам медальон мне. Этого требует служебная ситуация, я не могу рассказывать вам всего, но... В общем - это очень важно. Действительно важно.
  
   Я улыбнулась и радостно ответила:
   - А медальончика-то нет!
   - То есть как - нет? - Артур снова нахмурился, но уже посильнее.
   - А так, - я выпустила дым через губу, - помните, как мы с вами плавали на яхте вашего друга? Когда вы пошли на камбуз, я бросила его в воду, и теперь он лежит на дне Залива в неопределенном месте и на неизвестной глубине. Он приносил мне несчастье, и теперь я от него освободилась.
  
   Артур закрыл глаза и зашевелил губами. То, что я прочла по его губам, мне совсем не понравилось, и я торопливо отвела взгляд.
  
  
   ***
  
  
   Акула сидела в напряженной позе, демонстративно глядя в туманную даль, а Артур, сжав зубы, мысленно матерился и ругал себя за то, что не забрал медальон раньше.
   Метнув на Акулу страдальческий взгляд, в котором смешались злость и нежность, он повернулся к проходившему мимо официанту и резко бросил:
   - Принесите водки.
   Официант кивнул и торопливо пошел к буфету, а Акула, робко взглянув на Артура, тихо спросила:
   - Что, так плохо?
   Артур набрал поную грудь воздуха, потом, плотно сжав губы, надолго задержал дыхание и наконец испустил долгий вздох, в котором почти прозвучал стон.
   Он посмотрел на Акулу, и его лицо медленно смягчилось.
   Грустно улыбнувшись, он неторопливо закурил и сказал:
   - Вы ни в чем не виноваты. Вы ничего не знали. Я очень рассердился, но это... Я не имею права обвинять вас.
   - Не сердитесь на меня, - в глазах Акулы показались слезы, - я не понимаю... Вы даже водку заказали, и теперь я боюсь, что сделала какую-то страшную глупость.
   - Вы сделали глупость, - кивнул Артур, - но о том, что это глупость, знаю только я, так что не беспокойтесь.
   - Ну уж нет, - Акула упрямо покачала головой, - я тоже хочу знать, что это за глупость такая, если вы даже в лице изменились и стали про себя произносить площадные обороты. Имею полное римское право.
   - Римское... - Артур усмехнулся, - ладно... Собственно, теперь уже все равно, так что...
  
   Официант поставил на стол запотевшую бутылку "Смирновской" и удалился. Артур с хрустом отвернул винтовую пробку и налил себе половину бокала водки.
   Он уже поставил было бутылку, но Акула запротестовала:
   - А мне? Вы что же - один будете пить, как алкоголик? Я тоже хочу выпить водки, прежде чем вы расскажете мне, в чем там дело с этим медальоном. Может быть, там такое все страшное, что без водки и слушать нельзя.
   Артур саркастически улыбнулся и ответил:
   - Ну что же... Налью и вам, конечно же. Действительно, история особенная.
   Налив Акуле в маленькую рюмочку, он сказал:
   - Тоста не произношу. Представим себе, что это поминки по медальону.
   И залпом выпил свою водку.
   Акула тоже лихо опрокинула двадцать граммов, которые едва уместились в лилипутской рюмке, потом закурила и, подперев подбородок узкой ладонью, сказала:
   - Ну, давайте вашу историю.
  
   Артур задумался и через некоторое время сказал:
   - Значит, так. Начну с того, что я вам все время врал.
   - Это я уже поняла, - ехидно ответила Акула.
   - Попрошу не перебивать, - строго сказал Артур, и Акула, кивнув, зажала свой рот ладонью.
   - То есть я не то чтобы врал вам, но просто не говорил всей правды. А теперь вы узнаете все. Надеюсь, вы понимаете, что это не для разглашения.
   - Могила! - решительным шепотом произнесла Акула и снова зажала рот рукой.
  
   Артур посмотрел вдаль и, вздохнув, начал:
   - Этот медальон... Неважно, откуда он, кому принадлежал раньше, но его смысл в том... Был в том, что внутри медальона начерчен план расположения клада.
   - Клада! - не выдержала Акула, - я так и знала! Я видела эту гравировку и никак не могла понять, что она означает.
   - Да, клада, - кивнул Артур, - и непростого клада. Этот клад, он... Он не просто клад с дублонами и бриллиантами, а нечто более важное. Там, насколько мне известно, имеется пятьдесят пять килограммов золота, чемодан драгоценностей, алмазы, старинные картины, считающиеся пропавшими безвозвратно, и еще парадный гарнитур русских цариц - колье, браслеты, серьги и, не знаю, как называется, золотой кокошник с бриллиантами и жемчугом. Царские безделушки и сами по себе стоят немало, но главное - они считаются историческим достоянием России, проданным большевиками на Запад и теперь бесполезно лежащим где-то в тайном месте.
  
   - Вот это да... - ошеломленно произнесла Акула, - налейте-ка мне еще водки!
   Артур захохотал и, взяв бутылку, сказал:
   - Да у вас все задатки пьяницы!
   - Сами вы пьяница, - парировала Акула, - если бы не ваша дурацкая шпионская скрытность, все это давно уже было бы нашим. И мы купили бы остров в Эгейском море.
   - В Эгейском... - Артур поморщился, - да там русских, как собак нерезаных.
   - Ну, в каком-нибудь другом, - не смутилась Акула, - неважно. Зато теперь все это растаяло, как дым. Эх, черт побери, такое богатство... Это ведь у меня не жадность какая-то, вы не подумайте! Просто такое приключение - клад, сокровища и хэппи энд.
   - Ну, энд-то у всех один, и он вовсе не хэппи, - резонно возразил Артур.
   - А ну вас, - отмахнулась Акула, - все бы вам испортить!
   - А вот и водочка налита, - ловко вывернулся Артур, - за что выпьем?
   Акула взяла рюмку и, подумав, сказала:
   - За мужскую глупость. Считается, что у мужчин все лучше и главнее, чем у женщин, значит - и глупость у них более высокого разряда. Не возражаете?
   - Не возражаю, - засмеялся Артур, - и совершенно с вами согласен. Ну, за мужскую глупость!
   - За нее, родимую, - поддержала Акула, - за мужественных глупых дураков!
   - За них! Ура!
   Они выпили, Артур залпом, а Акула, по определению Артура, как птичка - мелкими глоточками.
  
   - Ну и что? - спросила Акула, зацепив вилкой кружочек лимона, - ну, сокровище. Но это ведь не все, правда? Вы бы не стали так расстраиваться просто из-за денег. Так?
   - Так, - согласился Артур, - сейчас расскажу, в чем дело.
   Он положил себе салата и, взяв вилку, задумчиво повертел ею в воздухе.
   - Я бы и на самом деле не стал расстраиваться из-за денег. Но тут начинается совершенно другая история. Об этом кладе и о медальоне знаю не только я. О нем известно с одной стороны политикам, а с другой - криминалитету. Ну, урки-то ребята простые, им золотишко да камушки подавай, а политики... это уже совершенно другие игры. Они тоже хотят заграбастать богатство. И будьте уверены, они бы его заграбастали. Но... В верхах - раскол. Одни, так называемые патриоты, хотят вернуть нации реликвии, а богатство пустить на бедных и больных. Другие, которых большинство, на реликвии и национальное историческое достояние плевать хотели. Им нужны просто деньги. И вокруг этого клада, а значит, и медальона завязалась свара на высшем уровне. А я... Выпьем еще?
   - С вами - всегда, - кивнула Акула, - все что угодно. Наливайте.
  
   Артур налил водки, они выпили, и он продолжил свой невеселый рассказ:
   - А я имел приказ от начальства найти медальон и представить его пред светлые очи кремлевских пузанов. Как бы там вышло, неизвестно, но... Но у меня был свой план. Я хотел, хитро нарушив приказ начальства, засветить медальон в специальном гуманитарном фонде имени Андрея Рублева, неподвластном жадным чиновникам. Чтобы они уже не могли наложить на него лапу. И тогда сокровища действительно пошли бы в национальные музеи, голодным сиротам в детских домах, больным детям и старикам и так далее, а хапуги остались бы с носом. А сам я был бы на своем месте в полном порядке. Поверьте, я смог бы провернуть все так, чтобы на меня не упало даже тени подозрения.
   - А я вам все испортила... - Акула повесила голову, - простите меня, глупую дуру...
   - Но мы же только что пили за мужскую глупость, - ехидно сказал Артур.
   - Значит, я победила вас в этом...
   - Ну, не знаю... - Артур усмехнулся, - справедливости ради давайте остановимся на том, что мы оба хороши. Согласны?
   - Согласна, - ответила Акула, - но выбросила-то его все-таки я.
   - А умолчал о сути дела все-таки я, - возразил Артур и погладил Акулу по руке.
   Акула кивнула и сжала его пальцы.
   - У вас такая рука... - прошептала она, - одновременно сильная и нежная...
   - О да! - Артур приосанился, - мы, настоящие мужчины...
   - Вы знаете, что не умрете естественной смертью? - грозно спросила Акула.
   - Конечно, - Артур улыбнулся, - я умру от наслаждения в объятиях рыжей красавицы.
   - Ошибаетесь! - Акула больно ущипнула его за запястье, - рыжая красавица прервет чахлую нить вашей жизни с помощью какого-либо твердого предмета.
   - С помощью скалки или сковородки?
   - Возможно. Но существуют и другие инструменты. Утюг, например... Или кухонный разделочный топорик, знаете, в американских фильмах маньяки им особенно ловко орудуют?
   - Ага, знаю, - Артур гладил ее пальцы, - еще есть топор, каминные щипцы и бронзовый бюст Роберта Бёрнса. Но лучше всего - объятия.
   - Объятия... - Акула шлепнула Артура по руке, - я еще подумаю. После того, что я узнала о вас, стоит подумать. Врете беззащитной женщине, не умеете распорядиться состоянием... Не знаю, не знаю...
  
   - Ну вот, - Артур нахмурился, - вот она какова - непостоянная женская любовь. Вот вы меня уже и не любите.
   - Глупый дурак, - Акула улыбнулась, - я люблю вас. Конечно же, люблю, и вы сами это знаете. Просто островок...
   - А знаете что, - оживился Артур, - островок можно захватить и объявить на нем независимую республику!
   - Только не в Баренцевом море, - ядовито заметила Акула, - а то вы еще напутаете с картой.
   - Ну уж нет, - самодовольно ответил Артур, - с географией у меня все в порядке.
   - Ладно, - смилостивилась Акула, - не напутаете. Ну, и что же теперь делать? Как вы будете выкручиваться? Кстати - что-то моя подружка-вымогательница не звонит.
   - Не вижу связи, - удивился Артур, - хотя... У женщин свои ассоциации. А подружка эта ваша - она больше не позвонит. Никогда.
   - То есть как? - Акула с подозрением посмотрела на Артура, - вы ее что - как тех, в моей квартире? Из пистолета?
   - Ну вы, блин, даете! - генеральским голосом возмутился Артур, - я вам что - киллер какой-нибудь, что ли? Надо же - из пистолета!
   - А что я должна была подумать? - жалобно спросила Акула, - кругом трупы так и валятся...
   - Никаких трупов, - отрезал Артур, - просто есть способы убеждения. Причем очень надежные. Если она вас случайно встретит на улице - убежит, как от чудовища.
   - Я похожа на чудовище? - Акула угрожающе прищурилась.
   - Вы - нет, - ответил Артур, - хотя...
   - Что - хотя? - в голосе Акулы зашипел яд.
   - Хотя для вашей подружки вы будете именно такой. Одно упоминание вашего имени приведет ее в ужас.
   - А можно поинтересоваться, что вы с ней сделали?
   - Ну... - Артур поднял брови, - лично я ничего с ней не делал. Но мои друзья, которых я попросил о небольшой услуге, напугали ее до смерти. Поверьте мне, они сделали это очень убедительно и жестоко. Я не пожелал бы вам испытать то, что испытала Прынцесса. Вы пережили многое, но так страшно вам не было никогда в жизни.
   - Это что же за друзья такие?
   - Мои друзья. А также соратники. Сослуживцы. Они умеют многое, и это в том числе. Такая уж у нас работа. Вы простите...
   - Прощаю, - небрежно сказала Акула, - прощаю и желаю водки. Меня, как это... Зацепило, вот! Меня зацепило, и я хочу больше. Налейте мне еще рюмочку.
   - С удовольствием, - ответил Артур и налил Акуле очередные двадцать граммов.
   Себе он щедро плеснул половину бокала, и Акула, посмотрев на это, поинтересовалась:
   - А вы случайно не алкоголик? Хлещете водку бокалами, как какой-нибудь гусар.
   - Вот именно, - воскликнул Артур, - не алкоголик, а гусар! И вообще - мы прикончили еще только первую бутылку.
   - Что значит - первую? - удивилась Акула, - будет и вторая?
   - А вы против?
   - Я?
   Акула глубоко задумалась, потом решительно заявила:
   - Нет, я не против. Но имейте в виду - вы будете тащить мое безвольное тело на руках.
   - Всю жизнь.
   - Вы имеете в виду, что сделаете из меня алкоголичку? Вы знаете, что женщины становятся алкашами гораздо быстрее и надежнее, чем мужчины?
   - Конечно, знаю! Именно поэтому не допущу этого.
   - Ладно, я вам верю. Можете заказать еще одну. Хотя верить вам, как только что выяснилось, весьма глупо. Но я все равно верю, так что вы не беспокойтесь.
  
   Артур повернулся и сделал знак официанту.
  
  
   Глава 1
  
  
   Пивной бар "Добрый Боцман" располагался на седьмой линии Васильевского острова, напротив того места, где раньше стоял блаженной памяти кинотеатр "Балтика". Когда-то " Добрый Боцман", как и все прочее, принадлежал государству, потом настала перестройка, и директор заведения естественным образом превратился в его владельца.
   Шли годы, менялась власть, создавались и разваливались организации и партии, а "Добрый Боцман" стоял незыблемо, как скала в проливе Бурь, и в его полутемных недрах находили убежище как простые любители пива, так и страдальцы, измученные неумеренным потреблением спиртного.
   Новички, впервые появлявшиеся под сводами этого мрачноватого, пропахшего пивной кислятиной и табачным смрадом шалмана, после третьей кружки обычно интересовались, почему это слово "боцман" написано с большой буквы. И тогда какой-нибудь завсегдатай, хлебнув желтой пенистой жидкости, снисходительно объяснял, что "боцман" в данном случае - имя собственное, потому что бывшего директора, а нынешнего хозяина бара зовут Соломон Борухович Боцман.
   Новичок поднимал брови и делал понятливое лицо. Завсегдатай усмехался и говорил, что Боцман действительно добрый, потому что за всю историю заведения не было случая, чтобы умирающий от помелья человек, оказавшись в "Добром боцмане" без копейки, не получил кружку пива бесплатно. Боцман знал, что он не обеднеет от этого, зато популярность заведения росла, а должники обычно рассчитывались, причем с лихвой.
  
   За угловым столиком сидели двое моряков в черной форме.
   Один из них имел на плечах погоны капитана третьего ранга, а другой был простым мичманом. Возраста они были примерно одного - за сорок, имели благородно посеребрившиеся виски, и было видно, что несмотря на разницу в званиях, они чувствуют себя ровней друг другу. Во всяком случае в пивном баре. Моряки приняли на грудь уже по шесть кружек, и пиво произвело свое приятное действие.
   - Слушай, Николай Сергеевич, - сказал мичман с некоторой фамильярностью, происходящей из количества выпитого пива и из самой обстановки, и вытащил из кармана медальон, - я что думаю... Медальончик этот я, пожалуй, продам, на хрена он мне нужен! Ну, стоит он там сколько-нибудь... А может быть, и дорого стоит, черт его знает. Надо будет сходить в антикварную лавку, может быть, он на несколько тысяч долларов потянет. Да... Но в любом случае - с меня банкет. В ресторане. Все-таки ты его первый заметил, правда?
   - Правда, - солидно кивнул кап-два, - но ведь ты его честно выиграл, Исидор Дунканович, так что он твой по праву. А насчет ресторана - не возражаю. Добро.
  
   ***
  
   Несколько дней назад, ранним утром, капитан третьего ранга Николай Сергеевич и мичман Исидор Дунканович опохмелялись коньяком на рубке подводной лодки, набитой тупыми новобранцами. Николай Сергеевич близоруко прищурился на длинный узкий нос лодки, медленно нырявший в мелких волнах, кашлянул и обратился к мичману:
   - Исидор Дунканович!
   - Слушаю вас! - доброжелательно отозвался мичман.
   - Посмотрите вон там... Я без очков не разгляжу. Что это там блестит?
   - Где, - мичман повернулся туда, куда указывал палец Николая Сергеевича.
   - Там, ближе к носу, по левому борту.
   - Точно, - мичман тоже прищурился, - блестит что-то... Сейчас узнаем.
   Он повернулся к люку и крикнул бодрым коньячным голосом:
   - Тенгизов!
   Из люка, как чертик из табакерки, выскочил старший матрос Тенгизов.
   Увидев, что начальство уже поправилось и находится в благодушном расположении духа, он слегка отошел от устава и сказал:
   - Звали, Исидор Дунканович?
   - А ну-ка, - мичман ткнул пальцем в сторону носа лодки, - видишь, там блестит что-то?
   Тенгизов пригляделся и ответил:
   - Вижу.
   - Принеси, - коротко распорядился старший офицер.
   - Слушаюсь! - ответил Тенгизов и, ловко хватаясь за кривые и ржавые скобы трапа, приваренные к обшивке рубки, спустился на палубу.
  
   Дойдя до того места, где находился заинтересовавший начальство объект, он встал на колени и, вытянув руку, схватил что-то, блеснувшее в лучах солнца.
   - Есть! - крикнул он и торопливо пошел к рубке.
   Поднявшись на площадку, он протянул находку мичману и сказал:
   - За болт зацепился. Цепочкой.
   Мичман кивнул и ответил:
   - Молодец. Ты это... Принеси-ка нам еще.
   - Слушаюсь, - ответил Тенгизов и нырнул в люк.
  
   Мичман держал в руках плоский овальный медальон на цепочке и с интересом разглядывал его.
   - Серебряный, - тоном знатока сказал он.
   - Да, - согласился старший офицер, - старинный. Ну-ка, что там написано?
   Шевеля губами, он стал читать надпись.
   - Вот черт, - нахмурился он, - это по латыни. Я тут только одно слово знаю - "Lupus".
   Мичман хмыкнул:
   - И буква "S" перевернута. Как русское "г".
   - Да, - старший офицер усмехнулся, - гравер маху дал.
   Мичман нажал на защелку, и медальон открылся.
   - Смотрите, Николай Сергеевич, тут вроде какая-то схема!
   - Похоже... - кивнул старший офицер.
  
   В это время Тенгизов принес еще одну бутылку коньяка, завернутую в тельняшку, и мичман, убрав находку в карман, оживился.
   - Ну что, Николай Сергеевич, раздавим пузырек и приступим к дрессировке тупых новобранцев?
   - Такова наша селяви, - философски ответил старший офицер и вздохнул, - открывайте, голубчик, не тяните...
  
   Мичман открыл бутылку, и моряки продолжили непростой процесс приведения организма в должный порядок. Когда во второй бутылке осталось меньше половины, мичман достал из кармана медальон и, подумав, сказал:
   - Николай Сергеевич, а ведь вы его первый заметили, так что он ваш.
   И протянул медальон капитану.
   Но тот решительно мотнул головой, отчего пижонская фуражка с огромной, торчащей вверх, тульей и сверкающим "крабом" едва не свалилась за борт, и ответил:
   - Увольте, Исидор Дунканович, это не по-товарищески. Ну, заметил, и что с того? Мы же с вами вместе торчали на рубке, не так ли? И вообще - настоящие моряки делят все по-братски. И трудности службы, - он строго сдвинул брови, - и удачу. Так что он наш с вами.
   Мичман озадаченно посмотрел на медальон и, почесав нос, пробормотал:
   - Это что же - нам его распиливать, что ли?
   - Зачем распиливать, - пожав плечами, ответил капитан, - мы его просто разыграем.
   - Разыграем?
   - Так точно, - уверенно сказал капитан, - прямо по курсу ветер несет на нас дохлую собаку. Видите, Исидор Дунканович?
   - Вижу, Николай Сергеевич.
   - Если она пройдет по левому борту - медальон ваш. Если по правому - мой. Согласны?
   - Согласен! - обрадованно ответил мичман, довольный тем, что щекотливый этический вопрос разрешится сам собой, а точнее - волею случая и ветра, - давайте пока бутылку добьем.
  
   Они быстро выпили остатки коньяка и внимательно уставились на распухшую дворнягу, которая, покачиваясь на волнах, медленно приближалась к форштевню. Труп собаки шел сложным курсом, и предсказать результат было трудно. Волны подталкивали утопленницу на зюйд-ост, а ветер пытался направить ее на чистый норд. Дохлятина медленно рыскала из стороны в сторону, до встречи с форштевнем оставалось метров двадцать, и мичман, не выдержав напряженного ожидания, рявкнул в сторону люка:
   - Тенгизов!
   Из темного провала люка показалась голова старшего матроса:
   - Я!
   - Заглушка от буя! Принеси еще, да побыстрее.
   - Есть!
   Тенгизов исчез, а мичман, снова повернувшись к носу лодки, оперся на ограждение и сказал:
   - Как-то она неустойчиво...
   - Да, - согласился капитан, - галсами идет, скотина.
  
   Тенгизов принес коньяк, и в этот момент собака, ткнувшись в форштевень, задержалась на несколько секунд, а потом уверенно скользнула по левому борту.
   - Поздравляю, Исидор Дунканович, - радушно сказал капитан и протянул мичману руку, - приз законно ваш.
   - Благодарю вас, Николай Сергеевич, - мичман учтиво склонил голову и ответил на рукопожатие, - вот по этому поводу мы сейчас...
   И он открыл третью бутылку коньяка.
  
  
   ***
  
   - Так что ресторан - это правильная мысль, - повторил капитан третьего ранга и задумчиво посмотрел на пустые кружки, - а сейчас, по моему, пора повторить.
   - Так точно. Полностью с вами согласен.
   Мичман убрал медальон в наружный карман кителя и повернулся к стойке.
   - Уважаемый! Подойдите к нам! - обратился он к официанту.
   Тот кивнул и направился к морякам.
  
   За соседним столиком сидел невзрачный хмырь, запомнить лицо которого было очень трудно. Весь он был какой-то серенький, незапоминающийся и незаметный. Перед хмырем стояли две кружки - одна пустая, другая полная.
   Было видно, что хмырь уже сильно пьян, хотя держался он с приобретенной годами уверенностью - локоть со стола не соскальзывал, голова не качалась, в общем - профессиональный алкаш, но пока еще не опустившийся.
   Такое мнение об этом человеке мог составить любой, кто не знал его лично.
  
   А на самом деле Владимир Игоревич Сысоев, он же Вольдемар Лопатник, он же Шнифт, был удачливым карманником, и пил очень редко, потому что в его профессии дрожащие руки и неуверенность в движениях были недопустимы.
   Шнифт незаметно наблюдал за расслабившимися морскими офицерами и внимательно слушал их разговоры. Особенно с того момента, когда моряки заговорили о каком-то медальоне. А когда Шнифт увидел сам медальон, то сразу понял, что полупьяный мичман не ошибся, наобум оценив его в несколько тысяч долларов.
   С этого момента Шнифт следил за моряками с удвоенным вниманием. Он тщательно оценивал степень их опьянения, реакцию, общее настроение - все это было очень важно для предстоящей акции по изъятию медальона.
   Мичман положил медальон в левый карман - это хорошо. Шнифт сидел как раз слева от него. Капитан третьего ранга постоянно смотрел в дальний угол бара, словно оттуда могла показаться плавучая мина - это тоже хорошо. Оба были уже на приличной кочерге - вообще прекрасно! Теперь нужно было только дождаться подходящего момента, и можно работать.
   Шнифт сделал маленький глоток из своей кружки, затем громко икнул и пьяным голосом пробормотал:
   - И все равно я ей, суке, не верю... Шкаф триста рублей стоил...
  
   Мичман брезгливо покосился на него и демонстративно отвернулся, чтобы не смотреть на всякое пьяное сухопутное говно.
   Шнифт бросил на него мгновенный острый взгляд, потом поставил кружку и встал. Покачнувшись, он задел тяжелый стул, который со скрежетом проехал по каменному полу, и навалился на мичмана. Тот успел подставить руки и, оттолкнув от себя дошедшего до полной кондиции алкаша, недовольно сказал:
   - Держись на ногах, чувырло! Давай, вали на улицу, проветрись.
   Алкаш пьяно кивнул и, задевая за столики, направился к выходу.
  
   Мичман посмотрел ему вслед и, презрительно фыркнув, обратился к капитану:
   - Не умеет балласт правильно размещать.
   - Да уж, - согласился с ним товарищ, - у сухопутных всегда так. А настоящий моряк - он всегда линию держит. Давай за моряков, Исидор Дунканович!
   - С удовольствием! - ответил мичман.
   И они со стуком сдвинули стеклянные кружки.
  
   Выйдя на улицу, Шнифт моментально протрезвел и быстро направился в сторону Среднего проспекта. Дойдя до метро "Василеостровская", он перешел на другую сторону и поднял руку. Через десять секунд рядом с ним остановилась серая девятка и водитель, перегнувшись через сиденье, открыл дверь.
   - Куда ехать, начальник? - спросил он у Шнифта.
   - На Рубинштейна, - ответил тот.
   - Сотня устроит?
   - Устроит.
   Водитель кивнул, и Шнифт, усевшись рядом с ним, захлопнул дверь.
  
   Машина рванулась с места, и Шнифт, расслабленно откинувшись на спинку сиденья, достал трубку и набрал номер Михи Гобсека. Михаил Викторович Гобеленов, давно уже превратившийся в Миху Гобсека, был скупщиком краденого. Конечно, он платил за вещи, которые ему приносили, едва ли не пятую, а то и десятую часть настоящей цены, но жаловаться было грех, и Шнифт относился к этому совершенно спокойно. Он понимал, что лучше получить мало, но сразу, чем потом, и не деньги, а срок. Только неопытные идиоты пытались сами реализовать украденное, на чем обычно и погорали.
  
   Миха снял трубку сразу, и Шнифт сказал:
   - Здоров, Михрюндий! Еду к тебе, кое-что имеется.
   - Давай, - коротко ответил Гобсек и повесил трубку.
  
  
   ***
  
  
   После разговора с Шервудом настроение у обоих американцев испортилось. Босс пообещал расправиться с ними, если задание не будет выполнено, и они знали, что Шервуд держит слово. Так что если сказал, что зальет бетоном - значит, так оно и будет. Конечно, если у них не хватит ума навсегда скрыться в случае провала операции.
   Подъехав к дому рыжей красотки, они отпустили водителя, который довез их от "Астории" на Петроградскую всего лишь за полторы тысячи рублей, и присели на скамеечку обдумать положение.
   - Значит, так, - решительно сказал Дамбер, - звоним в дверь, она открывает, я сразу без разговоров даю ей по башке, забираем медальон и прямо в аэропорт.
   - Ишь какой быстрый! - возразил Грин, - а если она встретит нас с пушкой в руках?
   - Все равно сразу по башке, - не унимался бывший морпех Дамбер, - подумаешь, пушка! Я знаешь, каких мужиков обезоруживал! А тут всего лишь девка.
   - Ладно, - кивнул Грин, - только сделаем так - я позвоню, а ты спрячешься за дверь. А уже когда она откроет и увидит, что я один, тогда действуй.
   - О'кей, - Дамбер встал, - пошли.
  
   Поднявшись на второй этаж, они остановились напротив нужной квартиры, затем Дамбер прилип к стене, а Грин, приветливо улыбаясь старинной потемневшей двери, нажал на кнопку. В квартире приглушенно задребезжал звонок, и Грин прошептал:
   - Приготовься. Как откроет, так глуши ее сразу, чтобы не успела пискнуть.
   Дамбер кивнул и напрягся, но за дверью было тихо.
   Грин позвонил еще раз, и снова безрезультатно.
   - Похоже, ее нету дома, - сделал он вполне очевидный вывод.
   - Ага, - согласился с ним Дамбер, - тогда отойди. Я знаю эти старинные замки - за ними только варенье от внуков прятать. Эту дверь я открою, как бутылку пива "Миллер".
  
   Он достал из кармана складной нож со множеством лезвий и инструментов и, выбрав в нем какую-то изогнутую железку, стал ловко ковырять ею в замке. Через несколько секунд замок щелкнул, и тяжелая дверь с легким скрипом отворилась.
   Прислушавшись, Грин сказал:
   - Пошли. Если она все-таки дома, сразу дай ей по башке, чтобы угомонилась.
   Они осторожно вошли в квартиру, и Дамбер тихо прикрыл за собой дверь, не запирая ее. В квартире Голубицкой-Гессер, как они и предполагали, никого не оказалось.
   - Смотри, - Дамбер показал пальцем на портрет прабабки Елизаветы Оттовны Гессер, висевший в прихожей, - вроде она...
   - Нет, не она, - возразил Грин, - это же старинная картина. Наверное, мать или бабка...
   - Наверное, - согласился Дамбер, - ну что, начнем?
   - Начнем, - кивнул Грин, - будем работать по системе Пинкертона. Делим берлогу на квадраты и аккуратно обследуем их по очереди. Я так делал, и убедился, что можно найти что угодно.
   - Главное, чтобы оно имелось там, где ищешь, - резонно добавил Дамбер.
   - Да, конечно, - ответил Грин, - вот с прихожей и начнем.
   И они начали методично обследовать прихожую, не потрудившись для начала посмотреть в известных местах, таких, как холодильник, бельевой шкаф и мусорное ведро.
  
  
   ***
  
  
   Стасик остановил джип точно напротив нужного подъезда, заглушил двигатель и, повернувшись к браткам, сказал:
   - Приехали. Значит, так - заходим в хату, сразу берем ее и везем к Желваку. Если ее нету дома, будем ждать, пока не придет. Желвак сказал - хоть целую неделю. Понятно?
   Трое братков молча кивнули, и Стасик скомандовал:
   - Пошли.
   Они вышли из машины и молчаливой группой быстро вошли в подъезд.
  
   Остановившись перед дверью Акулы, Стасик сделал жест, и Боярин с Толяном встали справа от двери, а Морж - слева. Уже поднеся палец к звонку, Стасик заметил, что дверь прикрыта не совсем плотно, и, опустив руку, он осторожно потянул за ручку. Дверь едва слышно скрипнула и подалась.
   - Тссс! - он взглянул на Моржа, потом на Боярина с Толяном, - здесь что-то не так... Но все равно - пошли.
   И, распахнув дверь, он быстро вошел в квартиру. Братки ворвались следом за ним, и Стасик, распахнув дверь в комнату, увидел двух крепких парней в дорогих шмотках, которые, стоя у распахнутого серванта, неторопливо перебирали его содержимое. Услышав шум, парни обернулись и застыли.
   Один из них, покрупнее, увидев вошедшего Стасика, быстро сообразил, что дело пахнет керосином, и профессионально ударил Стасика ногой в лицо. Стасик повалился на спину, но в этот момент в комнату заскочили остальные и началась потеха.
   Второй грабитель, а братки не сомневались, что эта парочка попросту ставит хату, сразу же спрятался под стол и почему-то стал говорить по-английски. А тот, который свалил Стасика, все еще лежавшего на полу, начал ловко отбиваться, тоже выкрикивая злобные заграничные слова. Однако против троих ему было не выстоять, и скоро он зашатался под градом ударов, а потом, получив от Толяна коленом по зубам, рухнул на пол и закрыл голову руками.
   Стасик к этому моменту уже очухался, хотя и пролежал в нокауте нормы три, а то и четыре. Поднявшись на ноги, он подошел к лежавшему на полу вражине и с размаху врезал ему ногой по шее. Тот завыл и снова забормотал что-то непонятное.
   - Ты чо, козел, по-русски говорить разучился? - поинтересовался Стасик, - так сейчас урок литературы устроим. Хочешь?
   Но поверженный грабитель стоял на своем, и Стасик опознал несколько английских слов, которые слышал в американских фильмах, главным образом - слово "fuck". Он повернулся к Боярину, который пытался вытащить из-под стола второго домушника, и спросил:
   - Слышь, Боярин, он вроде по-английски шпрехает. А ты как-то говорил, что в английской школе учился. Так что давай, переводи.
   Пленников пинками загнали на диван, Стасик уселся перед ними на стул, перевернутый спинкой вперед, затем закурил и спросил:
   - Ну и что вы тут искали?
   Боярин перевел, потом выслушал ответ и сказал:
   - Говорит, случайно зашли. Дверь была открыта и им стало интересно, как живут русские.
   Дальнейшая беседа шла через Боярина, который, как оказалось, неплохо говорил по-английски, и выяснилось, что иностранцы гуляли улицам и площадям прекрасного города на Неве, наслаждаясь красотами Северной Столицы, а потом решили познакомиться с бытом гостеприимных жителей этого города и зашли в первый попавшийся дом. Он позвонили в дверь, но никто не открыл, зато сама дверь оказалась приоткрыта, и иностранцы, восхившись тем, что здесь даже квартир не запирают, вошли внутрь и стали знакомиться с обстановкой и культурой быта. Сами они - профессора кафедры филантроматематики Кливлендского университета, и приехали в Россию для проведения сравнительного анализа городских культур, каковой анализ необходим для их совместной работы, которая, судя по всему, тянет на Нобелевскую премию.
   Выслушав эту галиматью в переводе Боярина, которую на одном дыхании выдал Грин, Стасик пристально посмотрел на него, потом внимательно изучил Дамбера, никак не походившего на профессора, разве что с кафедры телесных повреждений, и сказал:
   - Так. Понятно. Переведи ему, что таких профессоров у нас на каждой зоне раком не переставить. Пусть вешает эту лапшу своей бабушке.
   Боярин перевел, и Грин, выслушав его, стал возмущенно возражать.
   Стасик поморщился и сказал Толяну:
   - Слышь, дай ему раза, чтоб заткнулся.
   Толян дал, и Грин откинулся на спинку дивана, держась за лицо, а Дамбер дернулся было, но, увидев "Макарова", который Стасик ловко вытащил из-за пазухи, затих.
   - Значит, так, - сказал Стасик.
   Он потрогал бровь, распухшую от удара Дамбера, и повторил:
   - Значит, так. Морж, пойди, поищи по хате какой-нибудь инструмент типа паяльника или утюга. Сейчас будем дознание проводить. А ты, Боярин, скажи им, что если будут продолжать рассказывать профессорские сказки про культуру и большой театр, то ночевать сегодня будут в канализационном люке. С открытыми глазами.
   Довольный своей шуткой, он громко засмеялся.
   Братки тоже заржали, и когда на лицах американцев отразилось непонимание, Стасик сказал:
   - Боярин, переведи, пусть повеселятся с нами.
   Боярин перевел, но шутка Стасика не понравилась незваным гостям, и Грин, прикладывая руки к груди и возводя очи к потолку, снова начал убедительную речь.
   Выслушав его, Боярин поморщился и сказал:
   - Я даже переводить не буду. Опять то же самое гонит.
   - А пусть гонит, - пренебрежительно ответил Стасик и закурил, - вот щас Морж принесет оснастку, и начнем. Тогда заговорят по-другому.
   Он повернулся в сторону кухни и крикнул:
   - Ну что ты там? Нашел что-нибудь подходящее?
   - Не, пока не нашел, - отозвался Морж, - зато бутылку конины нашел. Нести?
   - А как же! - обрадовался Стасик, - обязательно!
  
   - Во, нашел все-таки! - донеслось с кухни, и в комнату вошел Морж, который держал в одной руке бутылку коньяка, а в другой - электрический утюг.
   - Квартирка-то бабская, сразу видно, тут паяльниками и не пахнет, - сказал он, ставя коньяк на стол, - зато утюг - фирменный.
   Он повертел утюг перед собой и прочитал:
   - "Электролюкс", понял? Это тебе не Кировский завод. Ну что, начнем?
  
   Американцы, ничего пока не понимая, с нездоровым интересом прислушивались к разговорам русских гангстеров, а в том, что это были именно гангстеры, никаких сомнений не было, и теперь с подозрением уставились на принесенный Моржом утюг. Увидев это, Морж ухмыльнулся и сказал:
   - Не понимаете? А это ничего. Сейчас поймете. Слышь, Стасик, с кого начнем?
   - А давай с этого, который помельче. Он быстрее расколется. А того - к батарее.
   - Годится, - сказал Морж и вытащил их кармана наручники.
   - Давай-ка, иди сюда, - сказал он Дамберу и сделал жест, не нуждавшийся в переводе.
   Дамбер нахмурился, но встал, настороженно глядя на Стасика, который держал его на прицеле. Морж пристегнул Дамбера к батарее, и тот, чтобы не стоять согнувшись, сел на пол.
   Тогда Стасик перевел ствол на Грина и сказал:
   - Ну что, красавчик, поговорим?
   Он повернулся к Моржу и добавил:
   - Привяжите-ка его к столу мордой вверх.
   Морж кивнул, и они вместе с Толяном и Боярином быстренько привязали Грина к старинному дубовому столу тряпками, взятыми из бельевого шкафа Акулы.
   Грин от страха даже не сопротивлялся, и Стасик одобрительно кивнул:
   - Хороший мальчик. Боярин, задери-ка ему футболку! А ты, Толян, принеси из спальни подушку, будешь ему вдох-выдох делать.
   Толян принес подушку и встал рядом с головой распятого на столе Грина.
  
   Стасик убрал пистолет в карман и сходил на кухню за стопками.
   Налив себе и браткам коньяку, он посмотрел на Дамбера и спросил:
   - Тебе налить?
   Боярин перевел, и Дамбер в ответ презрительно бросил несколько коротких слов.
   - Говорит, можешь это пойло себе в задницу залить, - сказал Боярин.
   - Нехорошо, невежливо, - осуждающе покачал головой Стасик, - но это ничего. Мы потом и им займемся. Ну, будь здрав, Боярин. И ты, Морж, и ты, Толян.
  
   Они выпили, и Стасик поставил выключенный пока утюг на голый живот Грина. Тот в ужасе выпучил глаза и набрал воздуха, очевидно собираясь закричать. Но Толян был настороже и в нужный момент накрыл лицо Грина подушкой. Крика не получилось, и из-под подушки раздалось только приглушенно мычание.
   - Во, правильно, - кивнул Стасик, - а теперь пусть вдохнет.
   Толян убрал подушку, Грин снова набрал воздуха, и процедура повторилась.
   - Переводи, - сказал Стасик Боярину и затем обратился к Грину, - ну вот, такое дело... Значит, ты сейчас расскажешь, что вы тут искали. А если не расскажешь, то все равно расскажешь. А чтобы тебе понятнее было, сделаем так.
   Он демонстративно поставил регулятор на самую низкую температуру и воткнул шнур в удлинитель.
   Грин замер, скосив глаза на утюг и прислушиваясь к своим ощущениям. Через полминуты утюг слегка нагрелся и Грин перевел глаза на Стасика.
   - Ага, - понял Стасик, - маловато будет. Тогда переведем на вторую черточку.
   И он жестом провинциального трагика перещелкнул регулятор.
   Грин снова замер, но тут же зашевелился и быстро заговорил.
   Стасик с выражением полной готовности услужить снял утюг и спросил Боярина:
   - Ну, чо он там базарит?
   - А все то же самое, - ответил Боярин, - я не я, говорит, и лошади не знаю.
   - Значит, так ничего и не понял, - огорченно вздохнул Стасик и перевел регулятор на максимум.
   Подождав немного, он поплевал на палец и быстро провел им по подошве утюга. Раздался пронзительный писк пара, и Стасик сказал:
   - Толян, приготовься.
   Толян взял подушку на изготовку, и Стасик с силой приложил утюг к животу Грина. Тот издал было истошный вопль, но Толян был наготове, и снова в комнате раздалось только приглушенное мычание.
   Стасик отнял утюг, а Толян убрал подушку.
   Грин набрал воздуха, и тут утюг и подушка опять опустились.
   Подержав утюг на животе Грина секунды две, Стасик убрал его, а Толян продолжал держать подушку, пока Грин не выпустил в крике весь воздух. Потом Толян снова дал Грину вдохнуть и опять на всякий случай накрыл его подушкой, хотя Стасик и не прикладывал утюга.
   - Ну что, будешь говорить? - спросил Стасик у Грина.
   Ответил ему сидевший у батареи Дамбер.
   Боярин выслушал его и сказал:
   - Говорит, они искали какой-то медальон. Для этого и приехали из Америки.
   Он повернулся к Дамберу и спросил по-английски:
   - А кто вас послал?
   - Босс послал, - хмуро ответил Дамбер, - не надо больше Грина мучать. Я вам все рассказал.
   - Босс... Так вы гангстеры, что ли?
   - Ага. Вроде того.
  
   Боярин хмыкнул и громко сказал:
   - Слышь, братва, это, бля, американские гангстеры.
   Стасик удивленно посмотрел сначала на Дамбера, потом на Грина и захохотал.
   Отсмеявшись, он аккуратно поставил утюг на стол носиком вверх и, утерев слезу, снисходительно бросил:
   - Гангстеры... Да у нас такие гангстеры по подворотням мобильники у школьников отнимают. Гангстеры, бля... Ладно. А что за медальон-то?
   Боярин поговорил с Дамбером и ответил:
   - А они сами не знают. Ихний босс сказал - принесите вещь - и все. Еще сказал, что если будет нужно, хозяйку можно замочить.
   - Замочить? - Стасик прищурился, - интересное дело получается... Смотри, Боярин, нас послали взять ее, этих - замочить ее, так что же это за персона такая?
   Он произнес слово "персона" впервые в жизни и сам удивился тому, как гладко оно у него выскочило.
   Он почесал мятое ухо и сказал:
   - Ладно, отвяжите этого. А здоровый пусть пока у батареи сидит. Налейте им коньяка, мы все, что нужно, вроде уже узнали, а вообще они тоже как бы братки, только из другой бригады. Как это у них говорится - ничего личного, только бизнес. Боярин, переведи.
  
   Боярин перевел, и американцы закивали.
   Грин держался за обожженный живот и морщился, а на лице Дамбера отразилось некоторое облегчение.
   - Морж, возьми ствол и сядь у двери. Если что - вали обоих. Вот глушитель, привинти его, чтобы не шуметь зря.
   Стасик отдал Моржу свой пистолет, потом сел к столу и, налив себе коньяка, задумчиво произнес:
   - Медальон... А ведь, между прочим, Желвак говорил про какой-то медальон. И бабу эту по-серьезному разыскивают... Эти-то аж и самой Америки за медальоном приперлись! Значит так, - он сделал паузу и опрокинул в себя стопку коньяка, - берем их и везем к Желваку. Чую я, что тут дело не простое, а очень даже сложное. И пусть Желвак сам решает, что делать.
   Он посмотрел на американцев и сказал:
   - Толян и Морж остаются здесь, бабу рыжую пасти, а мы с Боярином повезем их к Желваку.
   Потом он взглянул на Грина, державшегося за живот, и сказал:
   - Толян, найди ему какую-нибудь мазь, ну и, там, пластырь, что ли...
  
  
   Глава 2
  
  
   "Мерседес" плавно завернул за угол, и Акула сказала:
   - Уже приехали... Жаль. Но вы сказали, что есть неотложные дела, и понимаю вас. Вы мужчина, и, стало быть, обременены делами, тем более - у вас такая работа...
   - Да, - с сожалением ответил Артур, останавливая машину рядом с черным джипом, стоявшим напротив подъезда, - такая работа.
   Он заглушил двигатель, выключил фары, горевшие по случаю наступивших сумерек, и сказал:
   - Давайте посидим еще немного, а потом я поеду по своим проклятым делам.
  
   Когда они еще сидели в ресторане, и разговор свернул на общее устройство мироздания, в кармане у Артура задрожал телефон, и он, извинившись перед Акулой, встал и отошел от столика. Вернулся он через несколько минут, имея на лице недовольное выражение.
   - Вот оно как, - сказал Артур, опускаясь в свое кресло, - подлая судьба вынуждает меня расстаться с вами до завтра. Дела, знаете ли, работа...
   - Я понимаю, - кивнула Акула, - и не могу возражать. Но ведь мы увидимся завтра?
   - Обязательно, - твердо сказал Артур, - завтра и всегда.
   - Завтра и всегда, - повторила Акула, - завтра и всегда...
  
   - Смотрите, - сказал Артур и указал пальцем в окно.
   Акула посмотрела и увидела, что из ее подъезда выходят четверо мужчин, лиц которых было не видно в темноте. Но она заметила, что идут они как-то странно. Второй шел вплотную к первому, держа его под руку, а второй рукой упираясь тому чем-то в спину. Четвертый держал руку третьего завернутой назад, и вообще все четверо вели себя неестественно.
   Артур приложил палец к губам, и Акула кивнула.
   - Эти выводят тех, - прошептала она.
   - Совершенно верно, - тихо ответил Артур, - вот только интересно, откуда они их выводят.
   Тем временем вышедшие из подъезда люди загрузились в джип и уехали.
   - Так, - сказал Артур и посмотрел на окна второго этажа, - а ведь они из вашей квартиры вышли. И там еще кто-то остался - на шторе тень зашевелилась. Ну, Желвак, видно, ты не понимаешь слов...
   - Какой еще Желвак? - спросила Акула.
   - Потом расскажу, - ответил Артур, - а сейчас отвезу вас к себе. Вам, похоже, домой нельзя, там вас ждут.
   - Опять ждут, - вздохнула Акула.
   - Опять, - согласился Артур, - так что поехали ко мне, а с этими незваными поджидателями мы разберемся. Я оставлю вас у себя и поеду по делам, а потом, когда вернусь, мы придумаем, как быть дальше. Согласны?
   - Конечно, согласна, - ответила Акула и потерлась щекой о плечо Артура, - посмотрю, как вы там у себя живете одинокой мужской жизнью. Надеюсь, стены не увешаны бюстгальтерами?
   - Ну что вы! - возмутился Артур, - как можно! Я их в сундуки складываю. Два уже полные, скоро третий закончится.
   - Тогда поехали, - сказала Акула, - вы меня заинтриговали.
   Сама она бюстгальтера не носила, но говорить об этом Артуру не стала, потому что во-первых, это было бы совершенно неприлично, а во-вторых - он все равно узнает об этом в должное время.
  
   ***
  
   Акула стояла посреди просторной комнаты и, задумчиво приложив палец к губам, внимательно осматривала артуровскую, как он сам ее назвал, берлогу. Берлога на самом деле была вполне приличной квартирой на Девятнадцатой линии Васильевского острова, о двух комнатах, с большой кухней и не уступавшей ей размерами ванной.
   Обстановка в доме Артура была вполне спартанской, никаких бюстгальтеров на матовых, выкрашенных бежевой финской краской, стенах, понятное дело, не было, и вообще, в квартире царили порядок и чистота. Акула сердцем почувствовала, что тут не обошлось без женской руки, и коготок ревности царапнул ее по сердцу.
   Но, выйдя на кухню, она обнаружила на столе записку:
   "Ирина Федоровна, завтра убирать не надо, я сам управлюсь. Только сходите, пожалуйста, на почту, заберите газеты. Деньги за эту неделю в столе. Артур."
   И коготок исчез.
   Это была домработница, а судя по тому, что Артур называл ее по имени-отчеству, еще и неподходящего для флирта возраста.
  
   Акула поставила на газ чайник и продолжила осмотр.
   Чувствуя себя неловко, она осторожно отворила дверь в спальню и зажгла свет. Кровать у одинокого Артура оказалась совсем не сиротской, и Акула на секунду представила себе, что она лежит на этой кровати, и Артур...
   Мотнув головой, Акула отогнала не ко времени пришедшие развратные мысли и огляделась. У окна стоял стол с компьютером, и Акула подумала - а почему это, интересно, компьютер всегда ставят в спальне? Что бы сказал по этому поводу старина Фрейд?
   На спинке стула висела клетчатая рубашка, на кровати, небрежно застланной смятым пледом, валялся томик Байрона, а на противоположной стене висел цветной фотопортрет грустно улыбавшейся женщины. Акула сразу поняла, что это была Карина, жена Артура, погибшая в горах и отдавшая свою жизнь за то, чтобы через годы Артур встретился с Акулой.
   Подойдя к портрету, она закусила губу и вгляделась в фотографию. Карина была похожа на нее, и Акуле стало понятно, почему Артур иногда с таким странным выражением смотрел на нее.
   Но сходство было поверхностным, и Акула с облегчением поняла, что, конечно же, Артур не ищет в ней своей жены, он не хочет, чтобы Акула стала Кариной и вернула ему безвозвратно ушедшее прошлое. Просто похожа...
   Волосы Карины были рыжевато-каштановыми и волнистыми и лишь с первого взгляда напоминали медные кудри Акулы. Ее глаза были темно-голубыми, а у Акулы - серыми, как гранит. Да и все остальное - разрез глаз, очертание губ, все было другим.
   Акула глубоко вздохнула и сказала себе:
   - Не будь дурой. Человек имеет право на прошлое. И никто не смеет запретить ему помнить то, что было. Вот так.
  
   На кухне засвистел чайник, и Акула поспешила на его зов.
   Насыпав в темно-синюю с белым горошком чашку кофе "Нескафе Голд", она усмехнулась и сказала:
   - "Нескафе Голод"... Нет уж, Артурчик, вы у меня будете пить настоящий контрабандный кофе, сваренный моими заботливыми и нежными руками. Вот именно - нежными...
   Она кивнула себе и стала размешивать сахар.
  
  
   ***
  
  
   Желвак сидел в резном кресле, чинно сложив руки перед собой и почтительно внимал Графу, живописно рассказывавшему историю Бостонского Душителя.
   Вчера, когда он в очередной раз расслаблялся с игрушечной, но по-взрослому страстной Мышкой, в дверь постучали, и голос официанта произнес:
   - Николай Иваныч, возьмите трубочку, вас спрашивают.
   - Кто там еще? - недовольно отозвался Желвак, поглаживая голову Мышки, находившуюся в районе его ширинки.
   - Не знаю, - ответил официант, - какой-то граф.
   - Граф? - Желвак встрепенулся и оттолкнул Мышку, которая, громко чмокнув губами, села на пол и удивленно уставилась на него, - сейчас, сейчас...
   И, даже не застегнув брюки, из которых, покачиваясь, торчало его возбужденное достоинство, бросился к телефону.
   Схватив трубку, он откашлялся и вежливо произнес:
   - Я слушаю вас, Константин Эдуардович.
   - Добрый вечер, Николай Иванович, - сказал Граф, - надеюсь, не оторвал вас от важных дел.
   - Ну что вы, Константин Эдуардович, какие у нас дела, у нас - делишки. А у вас как?
   - У меня все в порядке, - ответил Граф, - я вам звоню вот по какому поводу. Вы не могли бы завтра вечером навестить меня в ресторане "Поручик Ржевский"? Есть разговор, и, уверяю вас, он вам понравится.
   - Конечно, мог бы, - с готовностью сказал граф, - обязательно. Во сколько вам удобно?
   - Если вас устроит, то в семь.
   - Буду. Обязательно буду, - клятвенно заверил собеседника Желвак, - в семь часов как штык.
   - Вот и хорошо, - было слышно, что Граф улыбнулся, - буду ждать. Всего хорошего.
   И он отключился.
   Желвак осторожно положил трубку на аппарат и прошептал:
   - Граф... Интересно, что у него ко мне за дело? Говорит, понравится...
   Он посмотрел на Мышку, все еще сидевшую на ковре у дивана, потом опустил глаза и, увидев, что секс отменяется совершенно и абсолютно, сказал:
   - Ладно, иди. Будешь нужна, позову.
   - А кто такой Граф? - спросила Мышка, поднимаясь с пола.
   - Граф... Тебе не нужно знать, - отрезал Желвак, - ступай в зал.
   Мышка поджала маленькие пухлые губки и вышла, плотно закрыв за собой дверь.
   - Граф... - повторил Желвак, - это тебе не какой-нибудь Грыжа. Кстати, хорошо этого Грыжу мои ребята проутюжили. Долго помнить будет...
  
   И теперь Желвак, чувствуя себя как школьник в кабинете грозного директора, слушал историю Бостонского Душителя.
   - Ну и, сами понимаете, его повесили. Причем, когда гнилая веревка лопнула, и он сорвался, его повесили снова, невзирая на старинный обычай, предписывавший отпустить приговоренного, если он срывался из петли.
   - Да, история... - сказал Желвак, понимавший, что Граф вызвал его совсем не затем, чтобы развлекать историческими байками.
   - Еще по рюмочке? - спросил, улыбнувшись, Граф.
   - Можно, - солидно кивнул Желвак.
   Граф взял хрустальный графин и, наполняя хрустальные рюмки, сказал:
   - Я понимаю, что вы ждете, когда я перейду к делу. Просто хочется иногда не о делах наших скорбных поговорить, а просто... О чем-то другом, рассказать или послушать интересную историю, знаете ли...
   Разлив водку, он поставил графин на место, потом поднял свою рюмку и сказал:
   - Я хочу выпить за взаимопонимание. Выпить до того, как начну говорить о деле, чтобы наш тост сработал, и мы успешно договорились о том, что я хочу вам предложить. Итак, за взаимопонимание!
   - Согласен, - Желвак поднял свою рюмку, и они чокнулись.
   Выпив до дна, Граф остановил руку Желвака, нацелившуюся вилкой в огурец, и, странно сверкнув глазами, сказал:
   - ...Мм... Николай Иваныч, умоляю вас, мгновенно эту штучку, и если вы скажете, что это... Я ваш кровный враг на всю жизнь.
   Сам он с этими словами подцепил на лапчатую серебряную вилку что-то похожее на маленький темный хлебик. Желвак последовал его примеру. Глаза Графа снова засветились.
   - Это плохо? - жуя, спросил Граф, - плохо? Вы ответьте, уважаемый Николай Иваныч.
   - Вообще - вкусно, - честно ответил Желвак.
   - Еще бы... Заметьте, Николай Иваныч, холодными закусками и супом закусывали только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими. А из горячих... э-э-э... питерских закусок - это первая. Когда-то их великолепно приготовляли в... другом месте.
  
   Желвак не понял, почему это вдруг Граф заговорил про недорезанных помещиков. Может, он хочет предложить Желваку распотрошить какого-нибудь жирного банкира? Так с подачи самого Графа - с дорогой душой!
  
   Но Граф вздохнул, и вздохнул, как показалось Желваку, разочарованно, однако тут же снова заулыбался и сказал:
   - Ну вот, выпили, закусили правильной закуской, а теперь можно и о деле поговорить.
   И он, подвинув к Желваку пепельницу, закурил.
   - Мы с вами люди серьезные, - сказал он, глубоко затянувшись и выпустив дым в потолок, - и дела у нас должны быть серьезные. Вот именно поэтому я и обратился к вам, Николай Иванович.
   Желвак кивнул и приготовился слушать.
   - Насколько мне известно, - задумчиво сказал Граф, - у вас сейчас конфликт с Грыжей. Это так?
   - Ну да... Есть маленько, - неохотно ответил Желвак.
   - Ничего себе маленько! - усмехнулся Граф, - шестеро людей Грыжи в шалмане "Три медведя" и его база на Салова, где после визита ваших силовиков осталось четырнадцать трупов - это у вас называется маленько?
   В голосе Графа Желваку послышалось некоторое одобрение, и, скромно опустив глаза, он пожал плечами:
   - Ну... Он сам виноват. Я никому не позволю гасить моих людей на ровном месте.
   - Это правильно, - кивнул Граф, - однако...
   Он прямо взглянул на Желвака и сказал:
   - Однако конфликт нужно немедленно прекратить. Вы меня понимаете?
   - Я-то понимаю, - вздохнул Желвак, - но Грыжа ведь...
   - Я поговорю с ним, - пообещал Граф, - и он угомонится. Хватит покойников. Для настоящих дел людей не хватает, а вы тут войнушкой развлекаетесь... Я сказал - хватит, значит - хватит.
   - Как скажете, Константин Эдуардович, - Желвак развел руками, - вы уважаемый человек, и если вы говорите...
   - Вот именно. Но дело не только в том, что нельзя попусту тратить кадры. То дело, о котором я вам сейчас расскажу, требует спокойной обстановки. Поэтому ваша с Грыжей вражда будет только мешать. Может быть, я и его привлеку...
   - А что, меня с моими братками мало? - ревниво поинтересовался Желвак.
   - Вообще-то нет, вполне хватит. Но если окажется мало...
   - Не окажется, - уверенно заявил Желвак, - а вообще - что за дело-то?
   - Сейчас и о деле расскажу. Просто было необходимо некоторое предисловие.
  
   Граф снова наполнил рюмки и, когда они выпили, закурил и сказал:
   - Николай Иванович, вы что-нибудь слышали о медальоне.
   - Слышал, - кивнул Желвак, - мне тут про какой-то медальон все уши прожужжали. И мент один тоже... То есть вообще-то не мент, а какой-то серьезный спец. Вы такого Артура не знаете? Седой, худой, но видно, что очень не простой мужик. Из какой-то президентской службы... При нем и снайпер имеется.
   - Артур? - Граф изобразил удивление, - да нет, вроде не слышал. А что этот Артур?
   - Да он тоже про медальон говорил... Видел я этот медальон у одного братка своего. Серебряный, с латинской надписью про люпуса.
   - И где медальон сейчас?
   - Не знаю. А братка этого, Червонцем его звали, - Желвак сжал кулаки, - сучка одна рыжая убила. Пришла к нему в больницу и сделала ему какой-то смертельный укол. Царство ему небесное. Ну да ничего, я ее найду, разберусь.
   - Рыжую сучку тоже отставить, - строго сказал Граф, - а вот насчет медальона... Вы знаете, что это за медальон?
   - Понятия не имею. Не понимаю, почему вокруг него столько шухера поднялось.
   - А я вам сейчас объясню. Как раз об этом медальоне и будет речь.
  
   Граф загасил в пепельнице окурок и, откинувшись на спинку кресла, сказал:
   - Когда-то давно, перед самой войной, один лихой урка двинул воровской общак. А в общаке этом было пятьдесят пять килограммов золота, чемоданчик с драгоценностями, старинные картины, камушки разные да еще царские украшения, который передавались по наследству аж со времен Ивана Грозного.
   - Вот это богатство! - тихо вскричал Желвак, - это не то что торгашей крышевать! Серьезное дело...
   - Вот именно, серьезное, - кивнул Граф, - но слушайте дальше. Урка этот спрятал украденный общак, а план начертил... Догадайтесь, где?
   - В медальоне! - Желвак от чувств сильно хлопнул ладонью по столу, - простите, Константин Эдуардович, не выдержал. А ведь я медальон этот в руках держал...
   - Ну, в руках его много кто держал, - усмехнулся Граф, - но, как говорится, по усам текло, а в рот не попало.
   - А урка этот - его за общак на пику не посадили?
   - Нет, не посадили, - ответил Граф, - его в тюрьму посадили, но под другим именем, а оттуда, когда война началась - в штрафные батальоны, потом он попал в плен к немцам, дальше - концлагерь, а когда американцы их освободили, то он уехал в Америку и пропал. А медальон, как мы с вами знаем, здесь.
   - У Акулы этой рыжей, - прищурился Желвак.
   - И у Акулы его тоже нет, - вздохнул Граф.
  
   Артур сказал ему между делом, что медальона у Акулы нет, но, чтобы не расстраивать друга, не стал говорить, что Акула бросила его в Залив.
  
   - Значит, надо искать, - подытожил Желвак.
   - Совершенно верно, - согласился с ним Граф, - но дело это непростое, и я долго думал, кого привлечь к этой работе... И решил, что вы с вашими людьми подходите для этого как нельзя лучше.
   - И правильно решили, - воодушевился Желвак, - я хоть и не вор к законе, но авторитет уважаемый, и влияние имею. Так что сделать могу многое.
   - Вот именно, - Граф улыбнулся, - а насчет вора в законе... Если мы найдем медальон, я помогу вам короноваться. Мое слово.
   Желвак знал, чего стоит слово Графа, и у него приятно зашевелилось под ложечкой.
   - Ну что вы, Константин Эдуардович, - смутился он, - не стоит...
   - Позвольте мне решать это самому.
   Граф улыбнулся еще шире, потом убрал улыбку и сказал:
   - А дело действительно трудное. Нужно найти вещь, которая находится неизвестно где.
   - Захотим - найдем, - уверенно ответил Желвак.
   - Возможно... Только нужно захотеть как следует. Водочки?
   - С удовольствием, - кивнул Желвак, - а там еще эти штучки остались?
   Он имел в виду ту самую закуску, которую попробовал по настоянию Графа.
   - Остались, - Граф поднял тяжелую серебряную крышку и заглянул в судок, - как раз две и остались. Вот мы их сейчас...
  
   В это время в кармане у Желвака затрещала трубка.
   - Извините, Константин Эдуардович, - Желвак торопливо полез в карман.
   - Ничего, ничего, - Граф пренебрежительно махнул рукой и стал по-хозяйски выуживать из судка те самые восхитительно вкусные штучки, которых оставалось как раз две.
  
   - Ну что там? - прикрыв трубку рукой, задушенным голосом спросил Желвак, - давай быстро, я сейчас занят.
   Он выслушал собеседника и удивленно спросил:
   - Американцы? Интересно... Ладно, я сейчас решу и позвоню.
   Выключив трубку и, убрав ее в карман, Желвак повернулся к Графу.
   - Интересное дело, - задумчиво сказал он, - мы только что говорили о медальоне, а тут, понимаешь...
   Он хмыкнул и озадаченно уставился в пространство перед собой.
  
   Граф налил водки и спросил:
   - Ну и что о медальоне?
   - Да вот, звонили братки... Я отправил на квартиру этой Акулины людей, чтобы они ее прихватили, а там вместо девки - два американца. И они там ищут медальон, натуральный обыск учинили. Ну, мои ребята им ласты за спину быстро завернули, и теперь спрашивают, что делать. Я думаю, что мне нужно поехать туда и самому посмотреть, что к чему.
  
   Граф нахмурился и выставил руку - дескать, подожди, дай подумать.
   Он, не глядя, взял из пачки сигарету и, прикурив от поднесенной Желваком зажигалки, рассеянно поблагодарил кивком.
   - Американцы... - Граф глубоко затянулся, - действительно интересно. А как их зовут?
   - Как зовут? Извините, не спросил.
   - Ничего, ничего... И, значит, тоже ищут медальон.
   Граф резко повернулся к Желваку и сказал:
   - Теперь вы понимаете, какое важное это дело? Если уж из Америки приехали, то...
   - То что?
   - Да так, ничего... Мы должны опередить всех, кто еще хочет получить этот медальон. И опередить, и, если понадобиться, устранить любого соискателя.
   - А вот Артур этот президентский?
   - Ну, со спецслужбами ссориться не стоит, поэтому устранять его нельзя ни в коем случае, но опередить - обязательно.
  
   Взглянув на Желвака, Граф несколько секунд помолчал как бы в нерешительности, затем резко встал и сказал:
   - Водка подождет. Поехали.
   - Вы тоже? - удивился Желвак, который не предполагал, что Граф изъявит желание лично участвовать в деле, и тоже встал.
   - Я - в первую очередь. Кстати, забыл спросить. Так вы согласны принять мое предложение?
   - Это в смысле - найти медальон?
   - Да.
   - Конечно, согласен!
   Желвак подумал и добавил:
   - Сочту за честь.
   Раньше он никогда не употреблял этого выражения, но теперь, похоже, было самое время.
   - Вот и хорошо. Поедем на моей машине, а потом я привезу вас обратно. Допьем водку.
   - Слушаюсь, - вырвалось у Желвака.
   Граф усмехнулся и повел рукой в сторону двери, пропуская Желвака вперед.
   Когда они вышли в полутемный коридор и пошли в сторону вестибюля, лицо Графа изменилось. Теперь на нем можно было увидеть озабоченность и задумчивость.
  
  
   ***
  
  
   Шнифт отпустил машину на углу Невского и Рубинштейна.
   Он никогда не подъезжал прямо к дому Михи Гобсека, справедливо считая, что скупщика краденого нужно беречь, иначе, если приведешь хвоста, и Миху заметут, кто же будет без разговоров принимать товар.
   Потолкавшись на углу, Шнифт внимательно осмотрел поляну и, не заметив ничего подозрительного, медленно пошел по Рубинштейна. Он часто останавливался у витрин, разглядывая выставленный товар, а заодно и то, что отражалось в больших, чисто вымытых, стеклах. Пройдя мимо дома, в котором жил Гобсек, Шнифт зашел в кафе и купил пачку сигарет. Потом он снова вышел на улицу и, еще раз убедившись в том, что за ним никто не следит, решительно направился в михину подворотню.
   Зайдя во двор, он закурил и на всякий случай постоял еще несколько минут, затем нырнул в подъезд и, быстро поднявшись на третий этаж, позвонил особым образом - длинный, короткий, длинный, два коротких.
  
   Через минуту дверь открылась, и Шнифт увидел стоявшего за массивной решеткой Гобсека. Эта решетка, которая была установлена вместо второй двери, служила поводом для многочисленных шуток со стороны михиных клиентов, и на эти шутки Миха Гобсек отвечал всегда одинаково - лучше жить за этой решеткой, чем сидеть за другой. И он, конечно же был прав.
   Была в его квартире и еще одна особенность, о которой не знал никто.
   В кухне имелась старинная дровяная плита, которая не топилась аж с самого октября семнадцатого, но имела некоторую антикварную ценность, поскольку ее литые чугунные детали были украшены вычурными завитками и маркировкой дореволюционного производителя.
   Плита эта на вид была совершенно неподъемной и вросла в пол на вечные времена, одним своим видом убеждая любого в том, что сдвинуть ее с места - бессмысленная затея. Однако на деле это было не так. Стоило нажать на один из завитков, и плита вместе с каменным фундаментом в двадцать сантиметров легко съезжала в сторону, открывая просторный люк в нижнюю квартиру.
   Под люком находилась маленькая комната без окон, и ее пол был устлан поролоновой подстилкой толщиной в полметра, на которую можно было без всякого риска сбросить любую хрупкую вещь. Хоть хрустальную вазу, хоть телевизор. А можно было и спрыгнуть. После этого нажатием другого рычага, уже внизу, старинная дровяная плита водворялась на место, и верхняя квартира оказывалась пустой на удивление любым заинтересованным лицам, которым удалось бы преодолеть решетку, надежно перекрывавшую вход.
   Но такого трюка Гобсеку выполнять пока не приходилось, и он использовал люк исключительно для того, чтобы скидывать вниз купленное у воров и грабителей добро. И никто никогда не смог бы найти в его доме ничего, доказывающего, что он - скупщик краденого.
   А комната, в которую попадали сброшенные сверху вещи, была ловко замаскирована в замысловатой планировке нижней квартиры, и догадаться, что из общей площади украли четыре квадратных метра, было почти невозможно. Понятное дело, вход в эту комнату тоже был замаскирован по высшему классу.
   Нижняя квартира, понятное дело, тоже принадлежала Михе, но по документам - совершенно другому человеку. Так что и здесь Гобсек проявил известную мудрость и предусмотрительность.
   В общем - он был прикрыт со всех сторон.
  
   Посмотрев на экран монитора и убедившись, что по ту сторону решетки стоит именно Шнифт, а не кто-то другой, Гобсек просунул руку сквозь крупные клетки решетки и отпер дверь. Потом он нажал на кнопку пульта, который лежал в кармане его барского халата, подпоясанного толстым шелковым шнуром с кистями, и решетка беззвучно отъехала в сторону.
  
   - Ну, блин, техника, - в который уже раз восхитился Шнифт, заходя в квартиру, - прямо как на секретной военной базе.
   - Обижаешь, - ответил Гобсек, тщательно запирая дверь, - вояки сами у себя крадут, поэтому хрен у них так, как у меня, устроено. Их жаба душит.
   Закончив обязательные операции с замками, Гобсек открыл дверь маленькой комнаты, в которой он обычно производил оценку принесенного добра, и сказал:
   - Заходи на эстакаду.
  
   Шнифт хихикнул и прошел в комнатку, обстановка которой состояла из одного-единственного стола, стоявшего по центру. Зато стол это был таким большим, что на нем вполне могли бы разместиться два, а то и три покойника.
   - Столик-то для сегодняшнего улова великоват будет, - заметил Шнифт и, достав из кармана медальон, положил его на стол.
   - Неважно, - ответил Гобсек и включил киловаттный светильник под потолком, сразу же заливший десятиметровую комнату ослепительным светом, - порядок есть порядок. Ты же знаешь, что я работаю только в этой комнате.
   О том, что все визиты запечатлевались на видеопленку, он, естественно, умолчал. Подойдя к столу, Гобсек взял в руки медальон и стал внимательно разглядывать его.
   - Так... - пробормотал он, - вещица действительно хорошая. Похоже - середина восемнадцатого века.
  
   Гобсек никогда не преуменьшал достоинства принесенных вещей, чтобы сбить цену. Он считал себя выше этого. Все равно он заплатит столько, сколько считает нужным, а если клиенту что-то не нравится - то вот Бог, а вот порог.
   Да и крыша у Гобсека была что надо - против вора в законе Саши Бутсы, который оказывал Гобсеку свое покровительство, никто не попрет. Так что он чувствовал себя совершенно уверенно и не опускался до того, чтобы оскорблять клиента дешевыми барыжными замашками.
  
   - Хорошая вещь, - повторил Гобсек и положил медальон на стол, - если не секрет, у кого взял?
   - А у морячков, - охотно ответил Шнифт, - в пивбаре. Они ее, представляешь, на своей лодке нашли.
   - На какой лодке? - не понял Гобсек.
   - На подводной, - ответил Шнифт, - они всплыли, а она за какой-то болт зацепилась. Я их базары слушал, оттуда и знаю.
   - Интересно, - Гобсек поднял брови, - на подводной лодке за болт зацепилась... Если увидели, значит - в районе палубы. А если в районе палубы, значит - медальон сверху упал. Его кто-то или уронил или бросил в воду. Причем там, где подводная лодка может находиться, значит - на большом удалении о берега. Интересно...
   - Ну ты, Миха, даешь! - восхитился Шнифт, - прямо Шерлок Холмс!
   - Элементарно, Шнифтсон! - небрежно ответил Гобсек, - просто надо давать свои серым клеточкам работу. Нельзя допускать, чтобы они застаивались без дела.
   - Каким еще клеточкам?
   - Мозговым, темнота!
   - А-а-а... - Шнифт задумался, - мозговым, значит... Кстати, они и о цене говорили. Один сказал - на пару тысяч долларов тянет вещица.
   Гобсек взял медальон и внимательно рассмотрел его еще раз.
   - А они не говорили, что это такое внутри начерчено?
   - Не, не говорили. Так что там насчет цены?
   - Думаю, что вещица и поболе стоит, - уверенно сказал Гобсек, - и обижать я тебя не буду. Дам я тебе за нее... Четыреста... Нет - четыреста пятьдесят доллариев. Согласен?
   Шнифт прекрасно знал, что, во первых, торговаться с Гобсеком бессмысленно, а кроме того - цена его вполне устраивала, поэтому ответил:
   - А что, согласен, чего тут...
   - Вот и хорошо, - кивнул Гобсек и погасил свет, - пошли в прихожую.
  
   Они вышли из комнаты и Гобсек, вынув из кармана халата пачку долларов, отсчитал требуемую сумму и передал ее Шнифту. Тот, не пересчитывая, сунул деньги в карман и сказал:
   - Ну что... Тогда я пошел. Наше почтение!
   Они обменялись рукопожатием, Гобсек нажал на кнопочку пульта, спрятанного в кармане маниловского халата, и решетка отъехала в сторону. Он отпер дверь и, выпустив Шнифта на лестницу, снова тщательно запер все замки.
   Потом он зашел в маленькую комнату, взял медальон и, пройдя в кухню, нажал на тайный рычаг. Массивная чугунная плита отъехала в сторону, и Гобсек небрежно бросил медальон в темноту открывшегося люка, на поролоновое ложе. Вернув плиту на место, он погасил в кухне свет и пошел в гостиную досматривать третью часть "Властелина колец".
   Миха Гобсек любил красивые вещи и красивые фильмы.
  
  
   Глава 3
  
  
   Толян и Морж сидели в квартире Акулы уже целый час, причем в полной темноте, потому что после того, как Стасик с Боярином увезли американцев, Толян сообразил, что свет нужно погасить, а то рыжая может увидеть освещенные окна и сесть на измену. Может ведь и ментов вызвать...
   Напившись на кухне кофе при мертвенном свете уличного фонаря, братки устроились на диване и, чтобы скоротать время, предались воспоминаниям.
   Стряхнув пепел вазу для фруктов, которая стояла на журнальном столике, Толян мечтательно сказал:
   - А я еще в школе лохов доил. Подойдешь так к очкарику и скажешь - гони бабки! Он и отдает. А если не отдает, то по печени. Все равно отдаст - хоть так, хоть этак. Так что они отдавали сразу. А потом скажешь ему - а завтра принесешь столько-то. И приносит!
   - Да-а-а... - поддержал его Морж, - а Фёдорыч, ему ведь уже за полтинник, рассказывал, что в давние времена, году в шестидесятом, братки малолетние ходили прямо по улицам и сшибали гривенники. Так и говорили - дай-ка гривенничек! А если тот говорил, что нету, тогда - а ну-ка попрыгай. Чтобы мелочь, значит, в кармане зазвенела.
   - Ха! Попрыгай! - усмехнулся Толян, - теперь-то - прыгай, не прыгай - толку нет, все деньги бумажные. А мелочь - кому она она нужна! Теперь нужно говорить - а ну-ка пошурши!
   - Гы-ы! Пошурши! Ну ты скажешь, Толян! А вообще гривенники тогда тоже деньги были. Маленькая пива одиннадцать копеек стоила, а сигареты "Памир" - десять. А маленькая водки - рубль сорок девять. Так что насшибаешь пару рублей и оттягиваешься по полной.
   - А откуда ты все это знаешь? - удивился Толян, - тебе же лет, как и мне, всего-то двадцать пять.
   - Как откуда? От Фёдорыча. Он это... Хранитель традиций и истории. Такое рассказывает, что аж заслушаешься...
  
   Из прихожей послышался звук поворачивающегося к замке ключа.
   Толян бросил дымящуюся сигарету в вазу и вскочил с дивана. Морж последовал его примеру и прошептал:
   - Правильно, что мы свет выключили. Сейчас возьмем ее как зайчика.
   - Только тихо, - ответил придушенным голосом Толян, - не суетись раньше времени. Пусть войдет и запрет за собой дверь. Тогда и возьмем.
   Они встали по обе стороны прикрытой двери, которая вела из гостиной в прихожую и прислушались. Но из прихожей почему-то доносились совсем другие звуки. Было совершенно ясно, что в квартиру вошла вовсе не одна девушка, а даже совсем наоборот - несколько увесистых мужчин.
   Морж удивленно посмотрел на Толяна и сказал:
   - Так это братки вернулись!
   И уверенно распахнул дверь.
   Из прихожей тут же раздалался резкий окрик:
   - На пол! Лежать!
  
   В комнату ворвались четверо мужчин в спецназовских масках, но в обычной одежде. Они моментально повалили Моржа и Толяна на пол и, завернув им руки за спину, заковали в браслеты. После этого братков поставили на ноги и оперативно вывели из квартиры. Один из налетчиков в масках аккуратно запер за собой дверь и, подгоняемые пинками и угрожающими репликами, ничего не понимающие Толян и Морж, спотыкаясь на ступеньках, выскочили на улицу.
   Там стоял медицинский микроавтобус с мигалкой и сиреной, дверь его была распахнута, и братков сноровисто запихали внутрь. Там они снова оказались на полу, похитители уселись на приделанные к стенкам сиденья, и автобус рванул с места.
   С момента захвата прошло не более тридцати секунд, и Морж, который наконец обрел дар речи, спросил:
   - А что такое? Вы вообще кто? Мы же ничего не сделали!
   Одна из масок, серого цвета, повернулась к нему и ответила:
   - А если бы мы не пришли, вы бы тоже ничего не сделали?
   Другая маска, черная, засмеялась и сказала хриплым голосом:
   - А может они и на самом деле ничего не делали? Просто сидели в темноте вдвоем. Может, они просто тихие безобидные пидары, сидели, миловались, друг друга за елду держали, может, один другому нежный минет делал, а мы их так грубо и совсем не женственно повязали. Тебе не стыдно, Витек?
   И черная маска пихнула серую локтем.
   Серая заржала и, лягнув Моржа в бок, спросила:
   - Ну как, минет делали?
   Морж промолчал, чувствуя, что дело пахнет очень нехорошо.
   - А если не делали, то еще сделаете. Сначала ты ему, а потом он тебе. А мы это на видео заснимем и Желваку на память подарим.
   Морж промолчал, Толян тоже.
   Сказать было нечего.
  
  
   ***
  
  
   "Гелентваген" Графа медленно подъехал к тому самому дому на Бухарестской, где Акула томилась в бандитском плену и с ужасом ожидала, что по ее душу приедет обещанный Желваком страшный маньяк Некрофил, который, как сказал Желвак, любит сначала убить женщину, а потом изнасиловать ее.
   Когда Граф и Желвак вышли из машины, в кармане Желвака снова задрожала трубка. Извинившись перед Графом, Желвак отошел в сторонку и недовольно сказал в трубку:
   - Ну что, другого времени нет?
   Ему ответил уже знакомый голос Артура:
   - Нет и не будет. Слушай меня, урка уголовный, и молчи, пока я не закончу. Еще одно движение в сторону Акулы, и ты - труп. Обещаю. И вообще - почему ты так упорно ищешь приключения на свою жопу? Объясни, что тебе от нужно от этой девушки?
   Желвак воровато оглянулся в сторону нюхавшего цветочек Графа и, понизив голос, раздраженно ответил:
   - А потому что она моего сотрудника убила, Червонца. Прямо в больнице.
   Граф стоял спиной к Желваку, но услышал его слова и едва заметно улыбнулся.
   - А моих братков так просто убивать никому не можно, - продолжал Желвак, - она, зазноба твоя рыжая, и Червонца убила и бабу его, Бастинду. Это же беспредел!
   - А я тебе говорю, оставь ее, - настойчиво повторил Артур, - хватит играть в понятия. И Червонец твой, и баба его - просто расходный материал. Я же тебе уже говорил, что такой швали вокруг тебя - как грязи. Ты себе таких целый эшелон найдешь, если нужно будет. А портить со мной отношения из-за таких, как Червонец, не умно. Будь деловым человеком, послушайся меня.
   Артур говорил убедительно и дружелюбно.
   - Ты - бандит, я - спец, - продолжал Артур, - у каждого из нас своя дорога, но случаются и перекрестки. Так вот нужно делать так, чтобы мы на этих перекрестках друг другу ручкой делали, а не из стволов палили. Понимаешь?
   - Да понимаю я, понимаю, - Желвак и на самом деле понимал, что переть на этого странного Артура не резон, - ладно. Хрен с ним, с Червонцем. Но у меня к этой твоей Акуле и посерьезнее дело есть.
   - Посерьезнее, говоришь?
   Артур на секунду задумался, потом, усмехнувшись, спросил:
   - Посерьезнее? А ты случайно не из-за медальона ее ищешь?
   - Из-за медальона, - озадаченно подтвердил Желвак, - а откуда ты знаешь?
  
   Услышав про медальон, стоявший спиной к Желваку Граф поднял брови и усмехнулся.
  
   - Ну, мало ли что я знаю, - туманно ответил Артур, - я, между прочим, знаю, что медальона уже нет.
   - То есть как это нет? - возмутился Желвак, - что значит - нет?
   - А то и значит, - спокойно ответил Артур, - медальон на дне Финского Залива, и его теперь не найдет никто.
   - Врешь, мент поганый! - сорвался Желвак, - слышь, ты, Артур, или как тебя там, ты мне лапшу на уши не вешай! Разводи кого-нибудь попроще, понял?
   И он со злостью нажал на кнопку, прервав связь.
  
   - Кто это вас так разозлил? - с невинным видом поинтересовался Граф.
   - Да так, есть один... - неохотно ответил Желвак, убирая трубку в карман.
   - А при чем тут медальон?
   - Да он говорит, что медальона нет, - неохотно ответил Желвак, - врет, собака, сам, наверное, хочет заграбастать все...
   - А может, и правда - нет? - задумчиво произнес Граф, глядя на небо, - как его звать - Артуром?
  
   Сам он, конечно, уже знал от Артура, что медальон пропал, но про Финский залив Артур ему не сказал, а Желвак тоже умолчал об этой немаловажной подробности.
   - Да, Артуром, - буркнул Желвак, - ну что, пойдемте?
   - Ах, да... Конечно, пойдемте, прошу вас, - кивнул Граф.
   Они начали подниматься по лестнице, и Граф, глядя в широкую спину Желвака, поднимающегося на несколько ступенек впереди, развлекаясь, поинтересовался:
   - А кто такой этот Артур?
   - Да так, - набрежно ответил Желвак, который не хотел говорить с Графом об Артуре, - мент один. Или спец... Я точно не знаю. Но, в общем - темная лошадка.
   - Ну вы смотрите, поосторожнее с ним, мало ли что... - заботливо сказал Граф.
   - Да я осторожно, - проворчал Желвак, - осторожнее некуда.
  
   Остановившись перед нужной квартирой, Желвак коротко позвонил два раза, и глазок на двери тут же потемнел - кто-то посмотрел в него. Потом дверь открылась, и Боярин, шагнув в сторону, пропустил внутрь Желвака, который, в свою очередь, любезно пропустил Графа. Наконец, после церемонных расшаркиваний, все оказались в квартире, и Боярин запер дверь.
   - Ну, где там америкосы? - по-хозяйски спросил Желвак, - давай их сюда.
   - А они в комнате сидят, - ответил Боярин и гостеприимно распахнул дверь.
  
   Войдя в комнату, Граф и Желвак увидели сидевших на диване американцев, один из которых был похож на шулера, а другой - на вышибалу из ресторана. Одеты они были, впрочем, вполне прилично.
   - Дай-ка нам стулья, - распорядился Желвак, и Боярин принес из другой комнаты два шатких стула.
   Стасик, сидевший у окна, не сводил глаз с американцев, поигрывая пистолетом.
  
   Усевшись напротив заграничных гостей, Граф положил ногу на ногу и достал сигареты. Закурив, он убрал пачку и стал внимательно рассматривать Грина и Дамбера. От его холодного изучающего взгляда Грин поежился, а Дамбер напрягся и повел плечами.
   Желвак, усевшийся чуть в сторонке, тоже закурил. Он не собирался вмешиваться в то, что будет делать Граф, и, поманив пальцем Боярина, вполголоса сказал ему:
   - Принеси-ка нам пивка.
   Боярин кивнул и пошел на кухню, по дороге сказав:
   - Если нужно, я могу переводить.
   - Не нужно, - зловеще отозвался Граф.
   И тут же сказал на чистом английском:
   - Ну что, говноеды, вы хоть понимаете, во что вляпались?
  
   Грин вздрогнул, Дамбер нахмурился, а Граф достал из кармана большой черный пистолет неизвестной американцам модели и стал играть предохранителем.
   - Вот ты, сынок, - Граф обратился к Грину, - ты, например, откуда родом?
   - Коламбус, штат Огайо, - ответил Грин, не сводя глаз с пистолета.
   - Тихое место... - задумчиво произнес Граф, - спокойное... А ты, наверное, бывший морпех?
   Дамбер разжал губы и ответил:
   - Да.
   - Немногословный парень, сдержанный, - одобрительно кивнул Граф, - а может быть - просто тупой. То, что вы оба тупые, это и так ясно - иначе вы ни за что не поехали бы в Россию. Вы же не понимаете, куда вы приперлись, тут вам не Америка, и ваши права вам никто зачитывать не будет. Вас просто грохнут тихонько, и все. Или не тихонько. Если я сейчас пристрелю вас обоих, в соседних квартирах никто даже не почешется. Все подумают, что опять детишки с китайской пиротехникой балуются. Да у нас и детишки таких как вы замочат и пойдут дальше в бандитов играть.
  
   Желвак не понимал, о чем говорил Граф, но его интонации были бы ясны и аборигену с островов Фиджи. Перед американцами сидел страшный и хладнокровный бандит с пистолетом, и каждое его слово падало на слушателей как очередная лопата земли на крышку гроба.
   - У нас тут просто. Трупы - на свалку, и никто их даже закапывать не будет. А бомжи снимут с вас одежонку и будут радоваться. Тут, знаете ли, средневековье. Так что вам не повезло. И единственный способ убраться отсюда живыми - это честно ответить на все вопросы, которые я буду задавать. Понятно?
   Грин, сглотнув, кивнул, а Дамбер мрачно проскрипел:
   - Да.
   - Люблю короткие и ясные ответы, - усмехнулся Граф и повернулся к Желваку.
   - Оба готовы, - сказал он по-русски, - сейчас будем говорить.
   - Ну вы даете, - восхищенно покрутил головой Желвак, - я хоть и не понимаю, но прямо как в "Крестном отце". Вылитый гангстер. Класс!
   - Благодарю вас, - кивнул Граф, - на самом деле ничего особенного. А насчет английского - так я в свое время не пожалел денег на хороших учителей.
  
   Боярин принес пиво и поставил откупоренные бутылки и чистые стаканы на стол.
   - Благодарю вас, молодой человек, - кивнул Граф, - вы вроде понимаете, о чем я говорю?
   - Ну, не все... - засмущался Боярин, - но понимаю. Здорово у вас получается.
   Граф налил себе пива и, сделав глоток, сказал по-английски:
   - Отвечать будете вы, - он указал пальцем на Грина, - коротко и ясно. Итак... Зачем вы сюда приехали?
   - За медальоном, - коротко и ясно ответил Грин.
   - Хорошо. Что вы знаете об этом медальоне?
   - Ничего, - честно ответил Грин, - просто взять его и привезти Шервуду.
   - Вас послал Шервуд? А кто это такой?
   - Ну... Майкл Шервуд, человек такой...
   - Гангстер?
   - Да, - после короткой паузы ответил Грин.
   - Уважаемый человек? - с пониманием спросил Граф.
   - Да, уважаемый человек, - подтвердил Грин.
   - Давайте будем называть вещи своими именами, чтобы не возникло непонимания, - дружелюбно сказал Граф, - этот Майкл Шервуд - он глава преступной группировки? Крестный отец?
   - Ну, он не крестный отец, - пожал плечами Грин, - мы же не итальянцы... А так вообще - да. Глава.
   - Богатый?
   - О да, не бедный, - на лице Грина появилось уважение к Шервуду.
   - Понятно. Значит - уровень высокий? - Граф склонил голову набок.
   - Пожалуй, - Грин почесал подбородок, - связи до самого Вашингтона.
   - Хорошо.
   Граф повернулся к Желваку, попивавшему пиво и с интересом прислушивавшемуся к английской речи, и сказал:
   - Их послал серьезный американский авторитет с хорошими связями. Связи эти... Ну вроде как если бы у вас, Николай Иванович, были свои люди в Кремле.
   - Ого, - усмехнулся Желвак, - действительно серьезный человек.
   - Да, серьезный, - согласился Граф и снова обратился к Грину.
  
   - Расскажите мне, - сказал он, - об этом Шервуде. Кто он такой, чем занимается, и не бойтесь раскрывать секреты. Вы их раскроете в любом случае, так что лучше добровольно, без пыток. Сами понимаете.
   - Мы американские граждане, - встрял Дамбер - нас нельзя пытать.
   - Заткнись, Дамбер, - посоветовал Грин, - ты что, не понял, что нам, если что, хана?
   - Вы сказали - Дамбер? - Граф засмеялся, - хорошее прозвище, наверное, соответствует.
   - Да, соответствует, - кивнул Грин, который уже понял, что нужно рассказывать все, иначе будет плохо, - он смелый парень, но действительно - Дамбер.
   - Придержи язык, Грин, - угрожающе произнес Дамбер и пошевелил плечами, - иначе я тебе башку оторву, козел!
   - Тихо, тихо, - ласково сказал Граф и направил на Дамбера пистолет, - а то получится так, что обратно в Штаты Грин полетит один.
   Дамбер выругался и снова откинулся на спинку дивана, многообещающе глядя на Грина.
   - А насчет того, что вас нельзя пытать... - Граф усмехнулся, - так ведь мы, русские - и не европейцы и не азиаты. Мы и то и другое, так что вспомните лучше, как в Ираке местные ребята вашим головы отрезают. Тут ведь то же самое сделать могут.
   Он глотнул пива и снова обратился к Грину.
   - Так что там ваш уважаемый Майкл Шервуд?
   - Я пить хочу, - ответил Грин.
   - О, простите, - Граф повернулся к Боярину, - молодой человек, принесите американским ребятам пива, а то действительно неудобно получается.
   Боярин отправился на кухню, а Граф, допив свое пиво, сказал:
   - Мы хоть и дикие русские, но все же гостеприимство нам не чуждо. Сейчас будет пиво.
   - А закурить можно? - слегка осмелел Грин.
   - И закурить можно, - благодушно ответил Граф, продолжая поигрывать пистолетом, - а вы, Дамбер, не дуйтесь, не девушка. Тут ведь ничего личного, только бизнес. И мы вам не враги, поверьте мне. Просто вы пришли на мою территорию делать свои дела, а это, сами понимаете, некоторое нарушение. Вот и нужно разобраться.
   - Разобраться... - хмыкнул Дамбер, - знаю я такие разборки. Шервуд тоже вот так с одним разбирался. Ласковый такой, вопросы задает, а потом - бац из "Магнума" в башку и все разговоры.
   - И так бывает, - кивнул Граф, - это уж от вас самих зависит. А Шервуд, значит, крутой парень?
   - Круче не бывает, - уверенно ответил Дамбер.
   - Ну уж! - усмехнулся Граф, - однако, вот ваше пиво.
  
   Боярин оделил американцев двумя открытыми бутылками пива и поставил на принесенную из кухни табуретку пепельницу.
   После этого он сел в сторонку и приготовился слушать дальше.
   - Я спросил про Майкла Шервуда, - напомнил Граф.
   - Да, - ответил Грин и рыгнул, - простите, пиво... Так вот, Майкл Шервуд, он из эмигрантов. Второе поколение. Его отец был русским гангстером, и во время войны его призвали в армию. Не знаю уж, как он не смог откупиться... А на фронте он попал в плен к немцам, и, когда американцы освободили их...
  
   Граф остановил его жестом и удивленно повернулся к Желваку.
   - Вы слышите, что он говорит? - спросил он, - хотя простите...
   Он перевел сказанное Грином, и на лице Желвака появилось выражение озадаченности.
   - Да... задумчиво сказал он, - слово в слово то, что вы рассказывали мне.
   - Вот именно. Интересно... Очень даже интересно...
   - Продолжайте, - сказал Граф Грину, - и не торопитесь. Вы говорите очень интересные и важные вещи.
   Грин закурил и продолжил рассказ.
   - В общем, его отец приехал в штаты, получил гражданство, а потом родился Майкл. Ну, и тоже стал гангстером. А дальше все ясно. Вы сами понимаете, что это за бизнес.
   - Значит, гангстером...
  
   Граф посмотрел на пистолет, потом на Грина, и тот съежился.
   Однако Граф поставил пистолет на предохранитель и убрал его под мышку.
   - Вам никогда не говорили, что вы счастливый человек? - спросил он.
   - Ну, говорили... - Грин проводил пистолет взглядом и облегченно вздохнул, - да только это было давно, и тот, кто сказал мне это, через полчаса ободрал меня как липку. Мы в карты играли.
   - Ну, мы с вами в карты не играем, так что обдирать я вас не буду.
  
   Граф повернулся к Желваку и сказал:
   - Дело принимает очень интересный оборот. Потом я расскажу вам, а сейчас...
   Он посмотрел на Грина и улыбнулся.
   - Я принял решение. Вы будете свободны и сможете катить в свою Америку. Но... Но сначала вы вызовете сюда Майкла Шервуда. Если он не приедет, тогда... Тогда, как сказал мистер Дамбер - бац из пушки в голову, и на помойку. Так что говорите ему все, что угодно, но чтобы он был здесь. Иначе...
   И Граф похлопал себя по пиджаку в том месте, где был пистолет.
   - И еще. Чтобы вы не чувствовали себя предателями, даю слово, что я не собираюсь захватывать Шервуда в плен. Наоборот, я встречу его как посла дружественной державы. Но не забывайте - если он не приедет, вам крышка.
  
   Он встал и, посмотрев на Желвака, сказал:
   - Пошли, Николай Иваныч, на сегодня все.
   Желвак был удивлен, но тоже встал и, пожав плечами, ответил:
   - Пошли, так пошли.
   Граф повернулся в Боярину и приказал:
   - Кормить, поить, все вежливо, но глаз не спускать. И объясните им, как позвонить в Америку. Сегодня же. А если они начнут буянить - усмирить любыми способами. В крайнем случае можете убить.
  
   Выйдя на улицу, Граф потянулся и сказал:
   - Интересно...
   - А зачем вам этот Шервуд, Константин Эдуардович? - поинтересовался Желвак.
   - Э-э-э... Не скажу, - хитро прищурился Граф, - иначе сюрприза не будет. А может быть, это и пустышка. Так что раньше времени даже не спрашиваете, Николай Иванович, боюсь сглазить.
   Он достал из кармана брелок с ключами от машины и сказал:
   - А теперь поехали водку допивать. Да и поговорить еще нужно.
   Он нажал на кнопку и добавил:
   - О делах наших скорбных...
  
  
   ***
  
  
   Вернувшись домой, Артур вошел в квартиру и прислушался.
   Было тихо, и он, осторожно открыв дверь в комнату, увидел спящую Акулу, которая лежала на диване, положив голову на свернутое покрывало. Ее рука была откинута в сторону, и пальцы, согнутые к ладони, слабо шевелились.
   Артур улыбнулся и подумал - наверное вам, Акула, снятся сокровища медальона. А вы, стало быть, перебираете горстями золото-брильянты. А может быть, наоборот - чешете за ухом большую мохнатую собаку. Таким, как вы, должны сниться добрые мохнатые собаки... Рыжие.
  
   Пройдя на цыпочках в просторную кухню, Артур зажег газ и поставил чайник. Потом он плотно закрыл дверь и, пустив в раковине воду самой тоненькой струйкой, чтобы не разбудить Акулу плеском, тщательно вымыл лицо и руки. Вытираясь, он собрался уже довольно крякнуть и воскликнуть "эх, хорошо", как делал обычно в своей холостяцкой жизни, но вовремя спохватился и, покосившись на дверь, молча улыбнулся.
   Чайник закипел и Артур, насыпав заварки в старый, но любимый, и поэтому до сих пор живущий у него фаянсовый чайник со слегка отбитым носиком, налил в него кипятка, затем плотно укутал кухонным полотенцем и отодвинул, освободив место на столе для остальных чайных принадлежностей.
   А из сооответствующих чаю продуктов Артур имел малиновое варенье, мед в классическом горшочке, на котором было написано "Красная Шапочка", мяту в стеклянной банке с плотно притертой крышкою, маковые сухарики, а также икру красную, икру черную, домодельный печеночный паштет, над которым он потрудился лично, и остаток торта "Наполеон", сделанного одной талантливой старушкой из соседнего подъезда, которая всю жизнь посвятила домашей выпечке.
   Расставив все это в некоем подобии геометрического порядка, Артур придирчиво осмотрел стол, остался вполне удовлетворен и повернулся к двери, собираясь пойти в комнату и разбудить Акулу к чаю. Но сделать этого не удалось, потому что он неожиданно увидел ее стоящей в двери, прислонившись в косяку.
  
   - Экая вы бесшумная, - удивленно сказал Артур, - прямо как ниндзя! Я даже ничего не услышал.
   - А вот такая я... - сонно ответила Акула и зевнула, прикрыв рот рукой, - а у вас, я вижу, уже чай готов.
   - Готов, - кивнул Артур, - и поэтому прошу вас к столу. Простите, что накрыл в кухне, но я так привык...
   - Я тоже, - сказала Акула, - да и кухня у вас побольше, чем гостиные в некоторых квартирах.
   - Пожалуй, - согласился Артур, обладатель кухни площадью двадцать шесть квадратных метров, - тут я вам возразить не могу.
   - И не возражайте. А лучше дайте мне полотенце и новую зубную щетку.
   - Слушаюсь, моя госпожа, - ответил Артур и немедленно принес их комнаты новое, упакованное в прозрачный пластик, большое махровое полотенце с розами, запечатанную зубную щетку и свежий тюбик пасты "Супердент".
   И полотенце, и щетку, и еще некоторые гигиенические аксессуары он купил накануне, справедливо рассудив, что рано или поздно Акула окажется в его берлоге, и эти вещи будут обязательно востребованы.
   - А вы предусмотрительны, - улыбнулась Акула и исчезла в ванной.
  
   Артур тем временем снял с заварочного чайника полотенце и, подумав, принес из комнаты тяжелый старинный канделябр с пятью свечами. Поставив его на стол, он зажег свечи и погасил электрический свет. Кухня сразу наполнилась теплым мягким светом живого огня и стала уютной и волшебной. Артур довольно усмехнулся, и в это время из ванной вышла посвежевшая Акула.
   Увидев свечи, она всплеснула руками и воскликнула:
   - Как здорово! А я только что умывалась и думала о вечере при свечах. Выхожу, и вот тебе - уже готово! Слушайте, Артур, вы меня пугаете. Вы что, всегда так читаете мысли? Это меня беспокоит. Я имею право на собственные тайны.
   - Ну, я всего лишь иногда угадываю желания, - развел руками Артур, - а насчет чтения мыслей - увы... Иногда это даже необходимо, но... Увы.
   - Слава Богу, - облегченно вздохнула Акула и, азартно потирая руки, стала разглядывать стоящее на столе угощение, - так... Вареньице - мое наслажденьице! И мед имеется, и икра заморская...
   - Заморской, к сожалению, нету, - сказал Артур, - вы ведь кабачковую имеете в виду?
   - Конечно, нет! Какая же она заморская, если я сама ее делаю?
   - Молчу.
   - Та-ак... Паштетик... Ну что же мы стоим? У меня уже павловский рефлекс начался.
   - И у меня тоже, - признался Артур, с удовольствием глядя на Акулу, откровенно одобрявшую его чайную затею.
   - Где мне сесть?
   - Где угодно. Но лучше здесь, - и Артур указал на старинное венское кресло, стоявшее у окна, - тогда мне будет удобнее вскакивать и выполнять ваши желания.
   - Хорошо, - ответила Акула и уселась в кресло, которое тихо скрипнуло.
   Артур сел напротив и сказал:
   - Наливайте и кладите все сами. Своя рука - владыка. Лично я не доверяю этого никому.
   - Я тоже, - ответила Акула и стала наливать себе заварку.
  
   Следующие полчаса прошли в негромком звяканьи ложечек, уютном журчании чая, наливавшегося сквозь серебряное ситечко, прицепленное к носику заварочного чайника, и обычных, сопутствующих чаепитию реплик. Реплики эти касались рецептов заваривания чая, сортов варенья, а также мастерства старушки, испекшей "Наполеон". Особого внимания был удостоен печеночный паштет, изготовленный Артуром. Акула отметила его нежность и вкусность, на что Артур, улыбнувшись, сказал:
   - Еще бы! Он сделан из печени алкоголиков, а она у них знаете какая пышная?
   - Фу! - Акула наморщила нос, - я знаю, вы специально говорите гадости, чтобы вам больше паштета осталось. Но ничего не выйдет. Мы, когда я еще в университете училась, с ребятами из медицинского однажды в прозекторской день рождения отмечали. Так там вокруг сплошные покойники были. А также руки, ноги и прочие части тела. И печень тоже.
   - Эх, не удалось, - с досадой воскликнул Артур, - ну что же... Утешусь медом. Он, знаете ли, настоящий алтайский. Прямо оттуда привезен.
   - Прекрасно! - ответила Акула, намазывая на булку паштет, - я до него еще доберусь. Если места в животе хватит.
   - А вот на древних восточных пиршествах, если не хватало места в животе...
   - Не старайтесь, - Акула небрежно отмахнулась, - на меня это не действует.
   - Вот черт... - Артур притворно нахмурился, потом улыбнулся, - ну и ладно. Передайте мне, пожалуйста, розетку с малиновым вареньем!
   Акула передала розетку, и чаепитие продолжилось.
  
   Наконец Акула отодвинула от себя чашку и сказала:
   - Все, я готова.
   - К чему? - оживился Артур.
   - К тому, чтобы закурить, - злорадно ответила Акула.
   - А-а-а... - разочарованно протянул Артур, - ну тогда - вот пепельница, вот зажигалка, а вот сигареты.
   Акула закурила и, окинув взглядом просторную кухню, освещенную колышущимся светом свечей, сказала:
   - А вы знаете, Артур, у вас так хорошо... Вы живете один, а все равно уютно. Обычно у одиноких мужиков бардак и какая-то необжитость... Будто все временно, как на перевалочной базе.
   - Ну, мы и живем-то временно, - Артур пожал плечами, - просто я стараюсь, чтобы это временное житье-бытье было приятным.
   - У вас хорошо получается, - Акула посмотрела на Артура и улыбнулась, - вы молодец, Артур. Правда.
   - Ну... - Артур приосанился, - мы, настоящие мужчины...
   - Про скалку и тяжелую чугунную сковородку помните? - прервала его Акула.
   - А у меня нет скалки! - радостно ответил Артур, - И не будет! А сковородка у меня легкая, тефлоновая, ею только лягушку прихлопнуть можно.
   - Я свою принесу, - угрожающе сказала Акула.
   - Не надо, - Артур выставил ладони, - вот этого не надо. Между прочим, мы тут приятно проводим время, а у вас дома...
   - Да, - Акула помрачнела, - суровая проза жизни. А у меня дома в это время сидят какие-то опасные типы и ждут меня, чтобы схватить и... И неизвестно что.
   - Вы не дослушали, - строго нахмурился Артур, - я говорил, что у вас дома сейчас небезопасно. Никаких типов там уже нет, их увезли куда надо, но где гарантия, что завтра не явятся другие типы?
   - А куда их увезли?
   - Куда надо, - повторил Артур, - в такое место, где им будет сделано внушение. И они больше не придут. Но, повторяю, не придут именно они, а другие придти могут. Поэтому...
   Он посмотрел на Акулу и смущенно кашлянул.
   - Поэтому... Я прошу вас, милая Акула, пожить некоторое время у меня.
   - Некоторое время... - Акула серьезно посмотрела на Артура, - вы, кажется, сказали недавно, что мы и живем-то всего лишь некоторое время.
   - Да. Но я... Сейчас я имею в виду только маленькое некоторое время до того, как вся эта свистопляска вокруг медальона закончится.
   - А потом? - Акула внимательно посмотрела на Артура, и он увидел, как в ее зрачках отражается пламя свечи.
   - Потом... Это будет потом. Давайте сначала проживем этот маленький кусочек жизни.
   - Давайте.
   - А знаете что? - Артур почесал нос, - вот видите, и нос чешется... У меня есть полбутылки настоящего английского ликера. Говорят, после ужина английские джентльмены имеют обыкновение усаживаться за ломберный столик и, потягивая ликер, говорить о гольфе и парламенте.
   - Меня не интересуют ни гольф, ни парламент, но ликер... Пожалуй, да.
   - Вот и хорошо.
  
   Артур принес из комнаты бутылку и, поставив ее на стол, сказал:
   - Простите, что она не покрыта пылью и паутиной.
   - Ну, сейчас займемся пьянкой!
   И Акула с видом завзятого выпивохи потерла руки.
   Однако пьянки не получилось, потому что после первой же рюмочки она почувствовала, что напряжение этого сумасшедшего дня берет свое, и глаза начинают слипаться.
   Отставив рюмку, Акула зевнула и сказала:
   - Однако сегодня сытый голодному не свинья. Я спать хочу...
   - Вам стоит только приказать, - сказал Артур и встал, - я пойду приготовлю постель.
   Акула сонно кивнула и подперла щеку кулачком.
  
   Артур постелил Акуле на своей постели, распечатав купленный заодно со щеткой и полотенцем комплект постельного белья, а себе устроил лежбище в кабинете, на диване. Простыня, подушка, и плед - что еще нужно мужчине? По большому счету хватит и медвежьей шкуры, брошенной на кучу соломы - подумал он и пошел в кухню.
   Акула, закрыв глаза, сидела в позе хронического алкоголика, и до соскальзывания локтя со стола оставалось каких-то полсантиметра.
   Улыбнувшись, Артур прикоснулся к ее плечу и ласково сказал:
   - Постель готова, ваше высочество.
   Акула с трудом открыла глаза и ответила:
   - Не высочество, а сиятельство. Разве я не сияю, подобно... Подобно Луне?
   - Ну, я бы не сказал. Это опять же в древней восточной поэзии - "о, луноликая и прекраснобедрая!" И потом - луна рыжая не бывает.
   Акула потрясла головой и сказала:
   - Как меня разморило... А насчет луноликой и прекраснобедрой - это не ко мне. У них там на востоке другие критерии красоты. Луноликая - значит круглое и пухлое лицо. И белое. Ну и бедра - соответственно. Нет, такие женщины мне не нравятся.
   - А какие женщины вам нравятся? - коварно оживился Артур.
   - А ну вас! - засмеялась Акула и встала, - я пошла в душ.
   - Силь ву пле, - ответил Артур и стал убирать со стола.
  
  
   Глава 4
  
  
   Проснулась я оттого, что коза, которая паслась на горбатом зеленом холмике, споткнулась и покатилась вниз по склону, растопырив прямые, как у скамейки, ноги. Колокольчик на ее шее звякал все громче и громче, картинка подернулась рябью, потом расплылась, и я проснулась.
   Однако колокольчик не умолкал и, разлепив глаза, я повернула голову в сторону звука. В приоткрытую дверь была просунута рука, которая трясла маленький колокольчик от удочки для зимней рыбалки. Рука, конечно же, принадлежала Артуру, и он старательно тряс колокольчик, сам оставаясь за дверью.
   Я улыбнулась и сиплым спросонья голосом сказала:
   - Перестаньте трезвонить. Я уже проснулась.
   Рука исчезла, и Артур, оставаясь за дверью, сказал:
   - Мороза нет по причине лета, солнце присутствует по той же причине, а день, как вы сами понимаете, чудесный.
   - А почему это он чудесный? - поинтересовалась я, потягиваясь.
   - А потому что вы здесь, и я бужу вас.
   - Хорошо. Сейчас я восстану ото сна.
   - Жду вас в кухне. Завтрак готов, - сказал Артур, и я услышала его удаляющиеся шаги.
  
   Я вылезла из под тонкого одеяла и, накинув мужской махровый халат, которым меня снабдил Артур, вышла из спальни. Артур, увидев меня, сделал шаг навстречу и сразу же остановился. Я поняла, что он хотел обнять меня, но заставил себя не делать этого. Бедный Артур...
   - Доброе утро! - весело прочирикала я и сделала книксен.
   - Доброе утро, - улыбнулся Артур.
   - Я в ванную.
   - Конечно! - сказал Артур, - между прочим, в заграничных фильмах имеется одна и та же повторяющаяся, как бы сказать, неправда жизни.
   - Какая? - спросила я, взявшись за ручку двери в ванную.
   - Проснувшись утром, любовники первым делом начинают целоваться и обниматься.
   - Ну и в чем тут неправда?
   - А в том, что... Был один фильм, не помню, как называется, так в нем режиссер безжалостно и, я бы сказал, цинично развеял этот миф. Там девушка, проснувшись в объятиях своего кавалера, спрашивает - а где кошка? Какая кошка? - интересуется кавалер. Та, которая нагадила мне в рот - отвечает девушка. Так что утренние поцелуи... Сами понимаете.
   - Фу, какая противная правда жизни, - возмутилась я, - однако возразить не могу. И поэтому спешу в ванную.
   - Желаю успеха.
  
   Закрывшись в ванной, я залезла под прохладный душ и плескалась там до тех пор, пока не почувствовала, что сон пропал совершенно, и я готова к восхождению на Эверест, он же - Джомолунгма. Вытеревшись огромной махровой простыней, я нацепила все свои шмотки и вышла к завтраку уже в совершенно готовом к дневному употреблению виде.
   На середине круглого стола, покрытого темно-зеленой скатертью, стояла большая расписная тарелка, и на ней высилась внушительная стопка блинов. Вокруг тарелки были расставлены несколько вазочек с разными вареньями, а также пузатая баночка с медом.
   - Вы сами жарили эти блины? - спросила я.
   - Конечно, сам, - Артур пожал плечами, - домработницу я отпустил на несколько дней по понятной причине, но это ничего не меняет. Я многое умею делать, и эти блины - просто мелочь.
   Я хотела высказаться по поводу того, что он просто клад для любой женщины, но вовремя прикусила язык. Не хватало только напомнить ему о погибшей в горах Карине.
   - Ну что же, - я уселась за стол, - посмотрим, какой вы блинщик.
   - Блинщик! - Артур засмеялся, - банщик, носильщик и блинщик. Хорошее слово.
   Налив себе чаю, я положила на большое блюдце несколько блинов и налила сбоку клубничного варенья. Артур сделал то же самое, но варенье выбрал черничное. Свернув блин в трубочку, он обмакнул его в варенье и, откусив приличный кусок, взялся за кружку с чаем. Прожевав блин, он вытер губы салфеткой и сказал:
   - Вы знаете, Акула, я вас опять обманул.
   - А я уже привыкла, - беззаботно ответила я и капнула вареньем на стол, - давайте, рассказывайте, как вы на этот раз обманули бедную девушку.
   - Рассказываю, - кивнул Артур и передал мне салфетку.
   Я вытерла варенье и, отложив салфетку, сказала:
   - Ну, я слушаю вас.
   - Да. Я сказал, что день прекрасен. Но тут я соврал. Погода, конечно, отличная, но вот дела...
   - Что - дела?
   - Понимаете, Акула... Непростое дело. Не знаю даже, как и начать.
   - Простите за избитую фразу, но начните с начала.
   - Хорошо, - кивнул Артур.
   Он задумчиво посмотрел в окно, будто там и в самом деле находился Эверест, потом откашлялся и сказал:
   - В начале было слово...
   - Я вас убью, - пообещала я.
   - Да, - горестно кивнул Артур, - у вас есть опыт...
   - Говорите, иначе я устрою истерику, - пригрозила я.
   - Не врите, - засмеялся Артур, - я не верю, что вы истеричка.
   - Все равно говорите.
   Артур посерьезнел и сказал:
   - Как вы помните, я говорил вам, что в моем ведомстве знают о медальоне. И я, чтоб вам было известно, курирую вас. Защищая, между прочим, от попыток начальства вызвать вас на собеседование. Но кое-что изменилось, и сегодня утром, пока вы спали, мне позвонили из конторы. Позвонил один толстый и противный, с большими звездами на погонах. И теперь я не могу более скрывать вас от них.
   - И что теперь будет, - спросила я, - меня посадят в тюрьму и станут под пыткой вызнавать правду?
   - В тюрьму не посадят, и пыток не будет. Но... Я сказал, что медальона больше нет, что вы бросили его в Залив, так этот пузан в фуражке размером с тележное колесо стал визжать, как хряк, которого тащат на бойню, и заплевал мне через телефон все ухо.
   - Интересно...
   - Куда уж интереснее. В общем - так. Вас все-таки решено вызвать, и я ничего не могу поделать. Но, как говорится, предупрежден - значит, вооружен. Вот если бы вас вызвали без меня - тогда другое дело. Тогда бы я вам не позавидовал, хотя ничего страшного не было бы. Представляете - вы приходите в чужое казенное место, и вас начинают настойчиво и удушливо расспрашивать. По сути дела - это допрос, и вы не можете уйти, и вообще чувствуете себя в руках чужой враждебной силы. Поверьте мне, это очень неприятно.
   - Да, - я кивнула, - я уже была в руках чужой враждебной силы. И неоднократно. Но ведь вы же меня спасли, правда? И спасете в этот раз. Ведь так?
   Артур неуверенно покачал головой и ответил:
   - Вы сами спасете себя. Я вам расскажу, как себя вести.
   Я вздохнула и сказала:
   - Ну вот... А так хорошо день начинался...
   - Будем надеяться, что он и закончится хорошо.
   - Ха! - сказала я совсем не весело.
  
   Артур погладил меня по руке и сказал:
   - Поверьте опытному седому шпиону. Он вас научит.
   - Ну, давайте, учите, только Маты Хари из меня все равно не получится, - грустно ответила я.
   - А этого и не требуется. Просто вам нужно твердо запомнить несколько вещей. Первое и главное - ничего не бойтесь. Медальона у вас и на самом деле нет, так что вы будете говорить чистую правду. Они будут не верить вам, и станут говорить с вами так, будто вы им лжете, а они об этом знают. Тут - второе. Ни в коем случае не раздражайтесь и не злитесь. Они будут пугать вас, причем, поверьте мне, они... Мы это умеем. Опять же - не бойтесь. Вас проверят на приборах...
   - На полиграфе, что ли? Как Бекаса из "Ошибки резидента"? - мне даже стало интересно.
   - Ну, примерно так. До инъекций, я думаю, дело не дойдет.
   - А что, и такое бывает?
   - Всякое бывает, - неопределенно ответил Артур.
   - Ну вы и негодяи все-таки!
   - Да, - Артур серьезно кивнул, - так оно и есть. Мы лжем, предаем и убиваем. Но должны делать это только по отношению к тем, с кем иначе нельзя.
   - Должны... А на самом деле?
   - На самом деле - сами знаете. Но должны - только к плохим парням. Давайте сейчас не будем говорить о человеческом факторе.
   - Давайте, - согласилась я, - я слушаю вас дальше.
   - Дальше... Вы слышали такую воровскую призказку - "не верь, не бойся, не проси"?
   - Да, - ответила я, - у какой-то кошмарной бабской группы даже песня такая есть.
   - Вот-вот, - усмехнулся Артур, - так вот вам следует в разговоре с теми людьми, к которым я вас отвезу, придерживаться именно этого принципа. Ну, просить вам вряд ли что-нибудь придется, а вот насчет "не верь и не бойся" - это самое то. Верить им... Нам... Нельзя. Потому что ложь - один из важнейших инструментов в нашей работе. И, повторяю, не бойтесь ничего. Вы в этой ситуации абсолютно чисты. Единственное, что вам следует скрывать от них, так это то, что я рассказал вам историю медальона.
   - А если они все-таки выпытают это у меня?
   - Ну что же, - Артур пожал плечами, - это неприятно, но не смертельно. Вам все равно, а уж я как-нибудь выкручусь. И не такое бывало.
  
   Артур взял меня за руку и, нежно посмотрев в глаза, прошептал:
   - Все будет хорошо. Не волнуйтесь.
   Потом он встал и, посмотрев на часы, сказал:
   - Однако пора одеваться.
   Я тоже встала и ответила:
   - Интересно, как чувствует себя смертник, к которому в камеру приходит конвой и говорит - пора, пошли?
   - А вот вы убейте человек тридцать невинных и тогда сами узнаете, - без улыбки ответил Артур.
  
  
   ***
  
  
   Кабинет, в который привели Акулу, был в точности таким же, как в любом советском фильме про Органы. Стены обшиты дешевыми панелями под дуб, швы между ними закрыты некрашеным колючим штапиком, казенный стол, обтянутый вытертым дерматином, сейф в углу выкрашен краской неопознаваемого цвета, серо-белая решетка на единственном окне, в общем - нормальный казенный кабинет, в котором пропадает вкус к жизни, и даже портрет Дзержинского - как висел до войны, так и висит после перестройки.
   Офицер со шрамом на щеке, сопроводивший Акулу в это унылое помещение, козырнул сидевшему за столом раскормленному человеку в штатском и исчез. Человек неторопливо осмотрел затывшую у двери стройную и красивую рыжую девушку, затем непонятно для чего переложил бумаги на столе и многозначительно сказал:
   - Присаживайтесь...
   Акула оглядела кабинет и, пройдя к столу, уселась на обитый дерматином стул.
   - Вы курите? - скучным голосом спросил человек, которого Акула про себя окрестила Боровом.
   - Курю, - противным голосом ответила она.
   Акула решила не показывать себя такой, какая она есть, а сыграть вздорную сучку, с готовностью идущую на склоку.
   - Можете курить, - таким же бесцветным голосом сказал Боров.
   - Я что, должна курить? Увас так положено? - желчно поинтересовалась Акула.
   - Нет, не положено, - невозмутимо ответил Боров, - просто если подследственный хочет курить, мы не возражаем.
   - Это с каких это пор я стала подследственной? - хмыкнув, спросила Акула, доставая из сумочки сигареты.
   - Пока не стали, но... - в голосе Борова снова прозвучала какая-то недосказанность, которая, судя по всему, должна была обеспокоить и испугать Акулу.
   - Бросьте заливать, - пренебрежительно ответила Акула и выпустила дым через нос, - я свои права знаю.
   - Однако можете их потерять.
   - Не могу, - упрямо сказала Акула, - вы не имеете права.
  
   Боров внимательно посмотрел на нее, и Акула поняла, что ей, пожалуй, удалось составить о себе сооответствующее ее идиотским репликам мнение.
   - Так, - сказал Боров и снова передвинул бумаги, - давно вы знаете Артура Воронцова?
   - Не ваше дело, - нагло заявила Акула, - я имею право на личную жизнь.
   - Вы знаете, зачем вас сюда пригласили?
   - Пригласи-или? - Акула изобразила изумление, - когда приглашают, то не обыскивают. А этот ваш внизу - он мне всю сумочку перерыл, будто я какая-нибудь шахидка.
   - Приношу извинения, - привычно парировал Боров, - служба у него такая. И организация у нас такая. Так вы знаете, зачем вы здесь?
   - Конечно, знаю, - небрежно ответила Акула, - Артурчик мне сказал. Только ничего интересного я вам сообщить не могу.
  
   На "Артурчика" Боров отреагировал едва заметной ухмылкой, а потом сказал:
   - А это уж позвольте мне решать - что нам интересно, а что нет.
   - Им интересно... А вот мне интересно, почему это меня из-за какого-то медальона, между прочим, он является моей личной вещью...
   - Вы сказали - является? - перебил Акулу Боров, - а где он сейчас? Где вы его храните?
   - Нигде я его не храню. Я его в воду кинула, когда мы с Артурчиком на яхте расслаблялись. У его друга такая яхта! Шик-блеск! Вы когда-нибудь на яхте расслаблялись под клевый музон?
  
   Боров побагровел и надулся, а Акула закинула ногу на ногу, отчего микроскопическая юбка, которую она специально для этого случая раскопала среди своих школьных шмоток, задралась аж до самых трусов, потом выпустила дым в потолок и мечтательно пропела:
   - Такой музон, такая яхта...
   - Прекратите! - Боров нахмурился, и Акула, удивленно посмотрела на него.
   - А что такого? Ну, катались мы на этой яхте, я шампусика налакалась, а потом, когда Артурчик пошел в тубзик, ну, это, в гальюн, я чего-то разозлилась на него, он мне колье обещал, а сам не купил... Ну, я его в воду и кинула.
   - Кого? - Боров поднял брови.
   - Медальон, конечно, - Акула повела плечами и задрала голое колено еще выше, - не Артура же. Артура так просто не кинешь, он знаете, какой сильный! У него такие сильные руки и вообще...
   Акула закатила глаза и на ее лице появилось то самое выражение, с которым красотки на экране телевизора рекламируют нежные прокладки, говорящие на языке тела.
   - Так, - Боров снова передвинул бумаги, - ясно.
   - А что вам ясно? - азартно спросила Акула, - и вообще, что вы все время бумаги двигаете? У вас что, руки чешутся?
  
   Боров выпучил глаза и открыл рот, затем закрыл его и нажал на кнопку под столом. Дверь тут же открылась и на пороге показался тот самый офицер со шрамом, который вел ее по бесконечным пустым коридорам.
   Боров снова открыл рот, но Акула успела первой:
   - Это он что - под дверями подслушивал? А такой с виду приличный офицерик!
   - Замолчите, - Боров повысил голос и строго помотрел на офицера, - отведите гражданку Голубицкую в сорок восьмую.
   - Слушаюсь, - кивнул офицер со шрамом и перевел взгляд на Акулу.
   - Между прочим, - сказал Акула, вставая и одергивая, но не слишком, юбку, - я вам не Голубицкая. Я - Голубицкая-Гессер. Ясно?
   - Ясно, ясно, - Боров махнул рукой, - идите.
   - Идите... - фыркнула Акула, - ну и манеры.
   И вышла в коридор вслед за офицером.
  
   Когда за ними закрылась дверь, она заговорщицким голосом спросила у сопровождающего:
   - А что это он такой толстый? Прямо боров какой-то!
   Офицер со шрамом почему-то улыбнулся, но ничего не ответил, а только указал рукой, в какую сторону им следует идти. Акула передернула плечами и поджала губы.
   - Ну и пожалуйста, - пробормотала она.
   Они прошли по четырем коридорам, потом поднялись на два этажа и остановились перед дверью, на которой была табличка с номером "48". За дверью оказалась просторная светлая комната, окна которой тоже были безвкусно декорированы металлической решеткой. Пропустив Акулу вперед, офицер закрыл за ней дверь, и Акула увидела стоявший посреди комнаты трон.
   Другого определения для этого замысловатого кресла, установленного на возвышении, окутанного проводами и окруженного какими-то непонятными приборами, она найти не смогла.
   - Проходите, пожалуйста.
   Акула вздрогнула и заметила в углу, за столом, тоже уставленным какими-то приспособлениями, лысого мужичка с пронзительным взглядом.
   - А куда проходить-то? - спросила она.
   - В кресло садитесь, - ответил мужичонка, вставая из-за своего стола.
   - Э, нет, так дело не пойдет, - решительно сказала Акула, - у вас тут кресла всякие радиоактивные, а у меня потом детей не будет!
   Мужичок посмотрел на нее, и Акула прочла в его глазах свою полную характеристику.
   Смазливая рыжая дура.
   Красивая, но глупая молодая самка.
   Очень хорошо!
  
   - Никакой радиации здесь нет, - успокаивающе сказал мужичок, - вы кино смотрите?
   - Ага! - обрадовалась Акула, - "Тупой и еще тупее"! Классная киношка, прямо умора!
   - Нет, - мужичонка слегка улыбнулся, - я не это имею в виду. Про детектор лжи слышали?
   - Ну а как же! На Апрашке продается, корейский такой. Там две лампочки, одна заленая, другая красная. Если тебе врут, загорается красная, а если правду говорят, то наоборот.
   - Ну... - мужичонка снова улыбнулся, - это, конечно, подделка. А вообще детектор лжи, или полиграф, был изобретен в тридца...
   - Это какой полиграф? - перебила его Акула, - Полиграф Полиграфович, что ли? Это которому профессор хвост отрезал?
   - Нет, - мужичонка уже не улыбался, - это другой. Так вот его изобрели американцы, еще до войны, а то, что вы видите перед собой - самая последняя разработка.
   - Неужто самая последняя? - восхитилась Акула.
   Подойдя к хитроумному креслу, она эротично погладила его пальцем и спросила:
   - А скажите, у вас вообще какой звание? Наверное, секрет?
   - Да нет, никакого секрета здесь нет, - мужичонка пожал плечами, - я в чине подполковника.
   - Ух ты! Здорово!
   - Ну, не очень-то это здорово... Ладно.
  
   Мелкий подполковник подошел к креслу и откинул массивный колпак, опутанный проводами.
   - Прошу вас, садитесь.
   Акула осторожно опустилась на самый краешек мягкого кожаного сиденья и спросила:
   - А меня током не дернет? А то, когда я была маленькая, меня однажды от стиральной машины...
   - Нет, не дернет, - прервал ее подполковник, и в его голосе прозвучало некоторое раздражение, - садитесь, не бойтесь.
   - А я и не боюсь, - жеманно ответила Акула и полностью села в кресло, - а скажите, в этом кресле правда можно все-все узнать о человеке?
   - Можно, - уверенно ответил Сморчок, как определила его Акула.
   - А вы не будете интересоваться моими интимными подробностями? - кокетливо спросила Акула, хитро посмотрев на Сморчка.
   - Нет, не буду, - усмехнулся тот, - хотя, если бы появилась такая необходимость...
   - Нет уж, не нужно таких необходимостей, - оборвала его Акула и откинулась на спинку кресла, - давайте, узнавайте, что вам нужно, а то у меня скоро сеанс у массажистки.
   - Это уж как выйдет, - Сморчок развел руками.
   - Что значит - как выйдет? - возмутилась Акула, - я между прочим, за каждый сеанс по тридцать бакинских плачу.
   - У богатых свои причуды, - усмехнулся Сморчок.
   - А я ваших денег, между прочим, не считаю, - отрезала Акула, - давайте, начинайте.
  
   Сморчок кивнул и начал опутывать Акулу проводами, закрепляя датчики на руках, на шее, на висках, а также на лодыжках и почему-то один на на кончике носа.
   - А это еще зачем? - Акула пошевелила носом, и датчик отвалился.
   - Так надо. Не дергайте носом.
   - Ну и пожалуйста, - ответила Акула и закрыла глаза.
   Наконец Сморчок закончил закреплять на ней датчики и опустил шлем, напомнивший Акуле, как она однажды сдуру сделала завивку в женской парикмахерской. Она вспомнила ряд женщин, тупо сидящих под одинаковыми металлическими колпаками, и ей стало смешно.
   Акула фыркнула, и датчик, закрепленный на носу, снова отвалился.
   - Все, все, больше не буду, - торопливо сказала она, и Сморчок старательно закрепил датчик, при этом как бы невзначай проехавшись костлявым коленом по бедру Акулы и задев локтем ее грудь.
   Ага, подумала она, а мужичок-то похотлив...
  
   Наконец все приготовления были закончены, и Сморчок уселся перед монитором. Пощелкав тумблерами, он сказал:
   - На все вопросы вам следует отвечать "да" или "нет". Другие ответы не учитываются. Вам понятно?
   - Понятно, - ответила Акула.
   - Тогда начнем.
   - Начнем.
  
   Сморчок бросил на Акулу недовольный взгляд и спросил:
   - Сегодня хорошая погода?
   - Да.
   - У вас отдельная квартира?
   - Да.
   - Вы красите ногти?
   - Нет.
   - Волга впадает в Аральское море?
   - Нет. Хи-хи!
   - Не хихикайте. Ваше имя - Акулина?
   - Нет.
   - То есть как? - удивился Сморчок.
   Приборы показывали, что Акула говорит правду
   - А вот так. Я терпеть не могу своего имени. Меня называют Акулой.
   - М-да-а... Вы прячете медальон дома?
   - Нет.
   - Артур сказал вам, где работает?
   - Да. В Органах.
   - Не нужно лишних слов. Вы любите золото?
   - Нет.
   - Вам жалко медальон?
   - Нет.
   - Вы хотите воспользоваться им вместе с Артуром?
   - Нет. А как им можно воспользоваться?
   - Не задавайте вопросов. Вы храните деньги в банке?
   - Нет.
   - Вы любите помидоры?
   - Да.
   - Вы бросили медальон в воду?
   - Да.
   - Вы прячете медальон дома?
   - Вы уже спрашивали.
   - Отвечайте - вы спрятали медальон дома?
   - Идите к черту!
  
   Акула откинула колпак и, отодрав датчики, встала с кресла.
   - Что за идиотские вопросы! То про помидоры, то про золото!
   Она уперлась руками в бока и, презрительно глядя на подполковника, заговорила базарным тоном:
   - Тоже мне, Джеймс Бонд недоделанный! Говорят ему русским языком - нет у меня медальона, и точка. И вообще, что вам этот медальон дался? Хотите его прикарманить вместе с вашим толстым приятелем? Я сразу поняла, что здесь дело нечисто! А еще кэгэбэшники... У них, видите ли, чистые ноги и умная голова! Я вас выведу на чистую воду с вашими умными ногами! Этот медальон - его сделали, когда вас еще на свете не было, а туда же! Ну что вы на меня уставились? Расколола я вас?
  
   Сморчок в изумлении уставился на нее, потом торопливо подошел к столу и нажал на кнопку.
   - Давайте, жмите, - не успокаивалась Акула, - понаставили себе тут кнопочек, жмут, как умные!
   Дверь открылась, и на пороге появился все тот же офицер со шрамом.
   Сморчок бросился в коридор, на ходу буркнув что-то офицеру, и тот, закрыв за убежавшим подполковником дверь, застыл у косяка в позе часового.
   - И что дальше? - скандально поинтересовалась разогревшаяся Акула.
   - Ничего, - офицер пожал плечами, - ждем.
   - Ждем... - Акула хмыкнула и с размаху уселась в кресло, в котором что-то жалобно звякнуло, - сейчас развалится ваше креслице...
   Она снова задрала ногу на ногу, показав стройные бедра, и с удивлением увидела, что офицер, стоявший у двери, тонко улыбнулся, и его улыбка вовсе не была похотливой или заигрывающей. Не была она и сообщнической, но Акула поняла, что валять дурочку перед этим человеком не стоит.
   Опустив ногу, она одернула юбку и достала из сумочки сигареты.
   - Ну и скоро он придет? - нормальным голосом спросила она.
   - Я думаю, что он уже не придет, - спокойно ответил офицер со шрамом.
   - А я?
   - А вы уйдете. А я буду с удовольствием рассказывать, как нашего... товарища за каких-то десять минут довели до паники.
   - Так ему и надо. Сморчок.
   - Сморчок? Интересно... - офицер со шрамом улыбнулся, - действительно, как я раньше не замечал...
   - Это ему не шпионов ловить, - мстительно сказала Акула.
   - Да уж... - согласился с ней офицер.
  
   Тут дверь открылась, и на пороге появился незнакомый человек в штатском.
   - Голубицкая? - спросил он, глядя на Акулу.
   - Голубицкая-Гессер, - поправила его Акула и снова показала бедра.
   Человек в штатском скользнул равнодушным взглядом по открывшейся соблазнительной картине и сказал:
   - Вот ваш пропуск. Вы свободны. Майор проводит вас.
   - Я всегда свободна, - высокомерно сказала Акула и, поднявшись с кресла, выдернула бумажку из белых пальцев человека в штатском, - идемте, господин майор, проводите меня к выходу.
   И взяла майора под ручку.
  
  
   Глава
  
  
   - И вы думаете, что сможете заслужить мое прощение? - спросила Акула, строго глядя на Артура.
   - Надеюсь, - Артур покорно склонил голову, - главное тут то, что все благополучно закончилось. Я имею в виду - по нашему ведомству. А вообще-то, скажу честно, что я не ожидал от вас такой прыти.
   - Какой еще прыти?
   - Такой. Вы так сыграли вздорную дуру, что подполковник Семашко...
   - Это какой? Сморчок, что ли?
   - Он самый. Кстати, капитан Беседа от вас в восторге.
   - От меня все в восторге, - Акула задрала нос, - капитан Беседа, если я правильно поняла - тот самый любезный офицер, который водил меня по вашим коридорам?
   - Да, - Артур улыбнулся, - но вынужден вас разочаровать. Он в восторге вовсе не от вашей рыжей красоты, а от того, как вы обвели вокруг пальца и генерала и подполковника и полиграф.
   - А может быть, я вовсе не играла вздорную дуру, а просто на некоторое время дала волю своему настоящему существу?
   - Но-но! - Артур хитро покачал пальцем, - меня-то вы не обманете.
   - А где обещанное шампанское?
   - Сейчас будет.
  
   Они сидели за столиком уже знакомого ресторана "Биржа", который качался на мелкой невской волне напротив Стрелки. У трапа стоял катер с матросом, одетым в форму петровского моряка, а на палубе у надстройки бдительно наблюдал за немногочисленными посетителями метрдотель, наряженный в совершенно фантастическую ливрею, при виде которой хотелось встать во фрунт и сделать под козырек.
   Официант принес шампанское и, бесшумно открыв его, наполнил бокалы.
  
   - А мне нравится, когда шампанское хлопает, - сказала Акула, поднимая бокал и глядя сквозь него на Артура.
   Артур пожал плечами:
   - Мне тоже, но... Почему-то так принято. Мне например нравится звенеть ложкой в стакане, когда я размешиваю чай. А некоторые считают это верхом бескультурья.
   - Ну и черт с ними. Давайте лучше выпьем.
   - Давайте.
  
   Мимо "Биржи" на большой скорости пронесся длинный белый катер, и плавучий ресторан закачался на разведенной им волне. Акула посмотрела вслед катеру и сказала:
   - Я тоже хочу на таком прокатиться.
   Она выпила шампанское и поставила бокал на стол.
   - Когда вы хотите прокатиться? - спросил Артур и достал из кармана трубку.
   - Не сейчас, - торопливо ответила Акула и смущенно улыбнулась, - сейчас я хочу быть с вами здесь. И вообще - вы, Артур, развращаете меня. Я и так особа довольно-таки избалованная, а вы своей готовностью сделать для меня все превращаете меня в черт знает что.
   - Ну, не знаю... - Артур убрал телефон, - и так вам не сяк, и этак не того.
   - Нет-нет, - Акула погладила его по руке, - мне с вами все и так и этак, но я иногда просто теряюсь. А чтобы вы не расстраивались, изъявляю вам свою волю. В ближайшие дни прокатите меня на вот таком же быстром катере. Хорошо?
   - Конечно, хорошо, - Артур улыбнулся, - а вы все-таки здорово разобрались с нашими душеведами... Может быть, пойдете к нам работать?
   - Ни за что! - Акула передернула плечами, - я знаю, чем это закончится.
   - Интересно, чем? - Артур заинтересованно взглянул на нее.
   - А вот чем. Я увлекусь и очень скоро стану двойным агентом, потом тройным, четверным и так далее. А потом меня разоблачат все сразу и расстреляют туманным утром у крепостной стены.
   - А вы будете бросать последний взгляд на небо, по которому с криками летят чайки, - подхватил Артур.
   - Вороны.
   - Ну, вороны. А чем вам чайки не нравятся?
   - Да ну их, - Акула поморщилась, - у них голоса противные. Мне гораздо больше нравится, как поют вороны.
  
   Артур расхохотался, и стоявший в сторонке метрдотель выразил телом готовность исполнить любую прихоть постоянного посетителя. Но тут в кармане Артура запикала трубка и он, извинившись перед Акулой, встал и отошел к фальшборту.
   Акула посмотрела ему вслед, потом вздохнула и пробормотала:
   - Ненавижу телефоны...
   Она достала сигареты и закурила.
  
   Посмотрев вокруг, Акула остановила взгляд на шпиле Петропавловки и нахмурилась. Ей вспомнился вдруг разговор с Прынцессой, и она отвернулась, недовольно шевельнув бровями. Воспоминание было совершенно неуместным, но цепочка ассоциаций уже перескочила на то, как Артур уверенно заявил, что бывшая школьная подруга не позвонит больше никогда.
   Акула повернулась к Артур, говорившему по телефону, и увидела, что он уже закончил разговор и идет к столику, с раздраженным видом засовывая трубку в карман.
   - Вас опять забирают от меня? - догадалась Акула.
   - Да, - вздохнул Артур, - забирают. Служба у меня такая. То забирают, то разбирают...
   - А вечером?
   - А вечером... - Артур улыбнулся, - вечером мы будем пить чай в кухне.
   - Вот и здорово, - Акула подперла подбородок кулачком, - так что идите себе, занимайтесь вашим шпионажем, а я буду ждать вас дома.
   - Дома... - медленно повторил Артур и на его лице появилось странное выражение.
   - А знаете, - сказал он, - у меня есть для вас подарок.
   - Ну так давайте его сюда! - обрадовалась Акула.
   - Не могу, - Артур развел руками, - завтра.
   - Ну во-от... - Акула скуксилась, - всегда так... То есть подарок, то завтра...
  
  
   ***
  
  
   Когда "Боинг" коснулся колесами неровного бетона взлетно-посадочной полосы аэропорта Пулково, Майкл Шервуд облегченно вздохнул.
   Он впервые пересек океан и, пролетая над Атлантикой, неодобрительно глядел в иллюминатор "Боинга" на сверкавшую далеко внизу синюю поверхность воды, казавшуюся с высоты тридцати тысяч футов гладкой и безопасной.
   Он знал, что на скорости, которую приобретает свободно падающий с такой высоты предмет, вода становится твердой, как асфальт. Кроме того, поначалу Шервуд с некоторым подозрением относился к летевшим вместе с ним людям, зная, что террористы особенно любят эффектно заканчивать свой жизненный путь в большом и дорогом самолете. Но, убедившись, что среди них нет ни одного, хотя бы отдаленно напоминающего араба, он несколько успокоился.
  
   И вот, наконец, "Боинг" приземлился в далекой и незнакомой России, и Шервуд с любопытством разглядывал проезжавшие мимо иллюминатора здания аэропорта Пулково. Пока ничего особенного он не обнаружил, разве что были эти здания погрязнее да поскромнее, чем, скажем, в аэропорту Кеннеди. Ну и, понятное дело, надписи были на незнакомом языке со странными буквами.
  
   Спустившись по трапу, Шервуд огляделся и еще раз убедился в том, что пока ничего нового не наблюдает. Однако, пройдя таможенный контроль и оказавшись на территории России, он понял, что ошибался.
   Будучи гангстером, он научился чувствовать опасность, исходящую от людей. Обычно источниками этих волн были такие же гангстеры, как и он сам, или копы, которые по роду своей деятельности тоже были людьми жестокими и опасными.
   Здесь же, на этой незнакомой земле, опасными были все.
   Шервуд видел это в жестах, взглядах, слышал в интонациях незнакомого языка скрытую угрозу, намеки на опасные связи, а когда заметил молодого коротко стриженого парня с табличкой "Mickael Sherwood" в руке, то сразу понял,что это настоящий гангстер, для которого человеческая жизнь не стоит ровно ничего.
   Подойдя к парню, Шервуд сказал:
   - Добрый день. Я Майкл Шервуд.
   - О, мистер Шервуд! - улыбнулся парень, - добро пожаловать на российскую землю.
   - Благодарю вас, - любезно ответил Шервуд и тоже улыбнулся, - у вас неплохое произношение.
   - Спасибо, - парень кивнул, - называйте меня...
   Шервуд услышал труднопроизносимое слово и растерянно нахмурился, а Боярин - это был именно он - засмеялся и сказал:
   - Хорошо. Тогда просто по имени. Мое имя - Александр. Можно просто - Алекс.
   - Другое дело, - удовлетворенно кивнул Шервуд.
   - Прошу в машину, - сказал Боярин и повел рукой в сторону выхода из тесного зала прибытия.
   Они вышли на улицу, и Боярин указал пальцем на большой черный "Гелентваген" с тонированными стеклами.
   - Наша машина, - сказал он, - прошу вас.
   Рядом с джипом стояли двое громил в черных костюмах, и на их лицах была написана готовность покалечить любого, кому что-то не понравится.
  
   В нескольких метрах от шикарного джипа стояла уродливая желто-синяя машина, в которой сидели, судя по одежде, бронежилетам и оружию, русские полицейские. Они равнодушно глазели по сторонам, совершенно не обращая внимания на пасущихся прямо у них под носом откровенных бандитов.
   Один из полицейских заметил стоявшего неподалеку низкорослого чернявого типа с большим носом и, выйдя из машины, направился к нему. Увидев полицейского, тот подобострастно заулыбался и вытащил из кармана какие-то бумаги. Полицейский брезгливо просмотрел их, потом руки служителя закона и проверяемого встретились на секунду, и полицейский что-то убрал в карман. Повернувшись к чернявому спиной, он пошел к машине, а на лице носатого брюнета появилось выражение ненависти, и он что-то прошептал, презрительно кривя губы.
  
   Шервуда заинтересовала эта странная сцена, и он спросил:
   - Этот черноволосый - он что, дал копу взятку?
   - Да, - набрежно ответил Боярин.
   - А за что?
   - Да ни за что. Этот черный приехал из другой страны, и скорее всего у него липовое разрешение. У них у всех поддельные документы. А копы кормятся с этого.
   - Понятно, - кивнул Шервуд, - у нас тоже есть нелегалы. Мексиканцы, кубинцы, китайцы... Но больше всего - мексиканцев.
  
   Боярин распахнул перед Шервудом дверь "Гелентвагена", и, поблагодарив братка кивком, Шервуд резво забрался на заднее сиденье. Боярин устроился рядом с ним, один из стоявших рядом с джипом русских гангстеров сел за руль, а другой залез в большой серебристый "Мерседес", на который Шервуд сначала не обратил внимания.
   - У вас хорошие машины, - сказал Шервуд.
   - Да и у вас, наверное, тоже неплохие, - улыбнулся Боярин.
   - Неплохие, - кивнул Шервуд, - у меня, например, шесть машин.
   - А у меня - две, - соврал Боярин, имевший в собственности всего одну, да и та была обычной "девяткой".
   - Ну, придет время... - утешил его Шервуд.
  
   Джип тронулся с места и, распугивая другие машины неприятным кряканьем, направился к выезду на дорогу, ведущую к Городу. Выехав на трассу, водитель поддал газу и понесся в сторону города на опасной скорости. При этом, обгоняя другие машины, джип то снова крякал, то подвывал сиреной.
   Стоявший у дороги гаишник увидел несущийся "Гелентваген" и отвернулся.
   - А что это у вас за сигналы? - поинтересовался Шервуд.
   - Ну... Такие сигналы есть у правительства, у полиции и... И у нас.
   - У русских гангстеров, - уточнил Шервуд, который прекрасно знал, к кому приехал.
   - Да, - Боярин засмеялся, - у русских гангстеров. Мы друг друга братьями называем.
   - Братьями... - Шервуд неодобрительно покачал головой, - у нас братьями друг друга черные называют.
   - А у нас гангстеры, - беззаботно ответил Боярин.
  
   Наконец джип, сопровождаемый "Мерседесом", въехал в город и слегка снизил скорость, не переставая, однако, издавать гнусные звуки, и Шервуд стал с любопытством разглядывать проносящуюся мимо чужую жизнь.
   Город был не чета родному Кливленду, который по сравнению с Петербургом смотрелся просто благоустроенной деревней, и напомнил Шервуду Манхеттен.
   - А здесь у вас почти как в Нью-Йорке, - одобрительно сказал Шервуд.
   - Нью-Йорк... - презрительно хмыкнул Боярин, - вот приедем в центр, тогда посмотрим, что вы скажете про Нью-Йорк.
   Боярин не был за границей, но был уверен, что лучше Петербурга места нет.
   Шервуд промолчал, но по его молчанию было ясно, что возражать он не намерен. Глядя в окно джипа, он достал сигареты и прикурил от зажигалки, которую любезно поднес ему Боярин.
   - Скажите, Алекс, - Шервуд затянулся и стряхнул пепел в пепельницу, имевшуюся в спинке переднего сиденья, - а какой у нас план на сегодня?
   - Я точно не знаю, - ответил Боярин, - но первым пунктом назначен ресторан. Мы как раз туда едем. У русских гостеприимство в крови, и поэтому первым делом гостя приглашают к столу.
   - Это хороший обычай, - сказал Шервуд, - я, честно говоря, уже успел проголодаться в самолете. Там кормят таким дерьмом...
   - Вот и хорошо, - обрадовался Боярин, - значит, вы не будете ковырять вилкой в тарелке.
   - Точно, не буду, - засмеялся Шервуд, - это я вам обещаю.
  
   Джип сделал круг вокруг памятника какому-то серьезному бородатому мужчине на лошади и остановился напротив входа в отель "Астория".
   Шервуд нахмурился и поинтересовался:
   - Это здесь мои засранцы живут?
   - Здесь, - кивнул Боярин, - но у вас царские апартаменты, а у них номерок попроще.
   - У них будет двухместный номерок из цемента, - пообещал Шервуд.
   - Не стоит так сердиться на ребят, - примирительно сказал Боярин, - они же приехали в чужую страну, а здесь все совсем другое...
   Он вышел из машины и придержал дверь, ожидая, пока выберется Шервуд.
  
   Оглядевшись, Шервуд остался вполне доволен тем, что увидел.
   Напротив гостиницы зеленел сквер, огромная площадь была окружена старинными красивыми домами, чуть в стороне виднелся смутно знакомый по фотографиям в журналах памятник основателю города, а дальше, как сказал Боярин, увидевший, что Шервуд заинтересовался панорамой, текла река, закованная в гранит.
   Швейцар, наряженный не хуже, чем генералиссимус неизвестной державы, полным достоинства жестом распахнул перед Шервудом тяжелую дубовую дверь, и Шервуд, поблагодарив его кивком, вошел в вестибюль "Астории".
   Двое стоявших в сторонке массивных ребят в аккуратных черных костюмах мгновенно просканировали его взглядами и, заметив сопровождавшего Шервуда Боярина, отвернулись.
   - Сюда, пожалуйста, - Боярин указал на вход в ресторан.
   Шервуд прошел в указанном направлении и оказался в огромном зале, засталенном столиками и увешанном хрустально-позолоченными побрякушками.
   За некоторыми столами сидели люди, и Шнрвуд уже собрался было попытаться отгадать, кто из них те, к кому он приехал, но Боярин деликатно взял его под локоток и повел к какой-то двери, покрытой аляповатой позолотой.
   Распахнув перед высоким заокеанским гостем дверь, Боярин встал навытяжку, и Шервуд вошел в небольшой кабинет, неярко освещенный висевшими на стенах бронзовыми светильниками, оснащенными матовыми лампами в виде языка пламени.
   За столом, стоявшим посреди кабинета, сидели четверо.
   Двое из них сразу же вскочили, и на их лицах появилось такое выражение, будто Шервуд сейчас начнет палить по ним из всех стволов. Это были, конечно же, проштрафившиеся Грин и Дамбер. Шервуд мельком взглянул на них, и в его взгляде можно было прочесть, что им и на самом деле не поздоровится, но не сейчас, а потом, когда настанет свободная минутка.
   Двое других были гораздо интереснее для Шервуда.
   Один из них был откровенным гангстером, и на его руках синими разводами были написаны его судьба, его ранг и прочие специальные сведения, правильно расшифровать которые мог бы только сведущий в уголовных татуировках человек.
   Второй, и, судя по всему, именно от него исходило настойчивое предложение прибыть в далекую Россию, выглядел совсем иначе. В нем было что-то среднее между Джемсом Бондом и директором крупной корпорации, содержащим себя в хорошей спортивной форме.
   Эти двое тоже встали, но уже без всякого подобострастия, а просто следуя хорошим манерам. Джемс Бонд неторопливо обошел стол и, протянув Шервуду руку, сказал на прекрасном английском:
   - Добрый вечер, мистер Шервуд. Рад видеть вас в Санкт-Петербурге. Мое имя будет труднопроизносимо для вас, поэтому называйте меня Графом.
   Его рукопожатие оказалось сухим и крепким.
   Второй, украшенный татуировками и шрамами гангстер, потряс руку Шервуда жилистой корявой грабкой и что-то сказал. Выслушав его, Граф улыбнулся и перевел:
   - А тут наоборот - его почетное прозвище несколько неудобоваримо для нашего англоязычного гостя, так что называете его Ником. Это вполне соответствует его настоящему русскому имени.
   Шервуд улыбнулся гангстеру, и Граф сказал:
   - Ну что же... О делах потом. Я думаю, что самое время как следует закусить и... Вы не откажетесь от нормальной мужской выпивки?
   - Ни за что! - уверенно ответил Шервуд.
   - Вот и хорошо. Прошу к столу.
   Усевшись напротив Графа, Шервуд недобро покосился на Грина и Дамбера, и, заметив это, Граф сказал:
   - Да, пока мы не приступили к ужину... На правах хозяина я хочу попросить вас о совершенно необременительной для вас вещи. Отпустите этих ребят и пообещайте мне, что не будете наказывать их. Прошу вас.
   И Граф, склонив набок голову, с улыбкой посмотрел на Шервуда, а потом на съежившихся Грина и Дамбера.
   Шервуд недовольно поджал губы, взглянул на Графа, и, вздохнув, ответил:
   - Ладно... Пусть проваливают. И больше не попадаются мне на глаза. Встречу - пристрелю лично.
   Граф кивнул и сказал:
   - Так, ребята, идите с моим человеком, и он организует вам билеты. Всего доброго, не смею задерживать.
   Боярин вопросительно посмотрел на Графа, и тот утвердительно кивнул.
   Все трое встали и, не задерживаясь, вышли из кабинета.
  
   Оказавшись на улице, они остановились, щурясь от яркого солнца, и Боярин сказал:
   - Ну что, кажется, пронесло?
   - Да уж... - ответил Грин.
   - Вроде пронесло, - кивнул Дамбер, - но из Кливленда надо линять. Если Шервуд сказал, что пристрелит - будь уверен.
   - Поехали в аэропорт, - сказал Боярин и указал на стоявшую неподалеку "девятку".
   - Это твоя машина? - удивился Дамбер, презрительно рассматривая вазовского уродца.
   - Нет, - небрежно соврал Боярин, - моя в ремонте, а эту мне выдали в автосервисе покататься, пока не сделают моего "Мерседеса".
  
  
   Глава 7
  
  
   В уютном отдельном кабинете ресторана "Астория", вокруг большого круглого стола, покрытого белоснежной скатертью, сидели трое мужчин.
   На столе можно было увидеть множество больших и малых блюд, салатников, и прочих розеток, предназначенных для размещения в них разнообразных деликатесов. И так оно и было - недостатка в деликатесах не наблюдалось.
   Икра красная, икра черная, рыба белая и рыба опять же красная, рыба копченая, соленая и вяленая, крабы, крупные креветки, мидии в разнообразных соусах, отборные раки в красных военных панцырях, расставившие огромные клешни, и еще многое, составлявшее морскую а также речную часть угощения.
   Из сухопутной кормежки на столе имелись говядина, свинина и баранина, которые были приготовлены самыми разнообразными способами. А именно - копчением, варением, жарением, солением и вялением. А также сырая оленина с солью и специями. Кроме того, нашлось на этом богатом столеместо и для зайца, молодого козленка и медвежьей лапы - палендвицы.
   Перейдя к блюдам, которые раньше летали, хоть и не все, следовало отметить куру в различных видах, от копченой до сациви, утку с черносливом, гуся с яблоками, а также длинноносого вальдшнепа, бойко растопырившего крылья среди красиво уложенной зелени.
  
   Внимательно осмотрев стол, Шервуд приятно ужаснулся.
   Эти русские действительно не дураки пожрать - подумал он. Но тут ведь человек на двадцать - это же неэкономно! Однако вслух он ничего такого не сказал, а только, проглотив набежавшую слюну, одобрил гастрономическое великолепие:
   - Мне говорили о гостеприимстве русских, но я, честно говоря, не ожидал такого. А что в этих бутылках и графинах?
   Граф с готовностью кивнул и начал перечислять непонятные русские и не очень русские названия:
   - Тут, уважаемый мистер Шервуд, напитки сугубо мужские. Во первых, естественно, водка. Не из магазина, а изготовленная добросовестными частными фабрикантами. Водка тминная, лимонная, рябиновая, на смородиновых почках, степной арак, грузинская чача, домашний коньяк пятидесятилетней выдержки, самогон...
   - О! Это слово я знаю, - оживился Шервуд.
   - Еще бы! - улыбнулся Граф, - искусство самогоноварения - отдельная глава в национальной русской истории. Есть даже рецепт приготовления самогона из обыкновенной табуретки.
   - Табур... А что это такое?
   - Это такой деревянный стул без спинки, - ответил Граф.
   - Выпивка из стула без спинки? - изумился Шервуд, - быть того не может!
   - Еще как может, - уверенно сказал Граф, - об этом даже в одном русском романе написано. Называется он - "Золотой теленок".
   - Фантастика! - Шервуд покачал головой, - мне говорили, что в России полно удивительных вещей... И в самом деле - теленок золотой, а водка из стула!
   - О, это еще не все чудеса, которые можно встретить в России. Однако, позвольте налить вам того самого самогона.
   - Из табур... Из стула без спинки? - Шервуд поднял брови.
   - Нет, - засмеялся Граф, - из обычной картошки.
   - А-а-а... - облегченно вздохнул Шервуд, - из картошки у нас тоже гонят. Но больше из маиса.
   - Вот и сравните.
   Шервуд наполнил всем рюмки и, подняв свою, произнес:
   - Ну, как у нас в России принято - с приездом!
  
   Желвак, слушавший английский диалог с выражением совершенного непонимания на лице, оживился и, взяв свою рюмку, тоже поднял ее.
   - Вы простите, Николай Иваныч, - извинился перед ним Граф, - что я тут на заграничном языке, так сказать, балакаю, но вы ж понимаете...
   - Конечно, конечно, - запротестовал Желвак, - какие могут быть извинения! А вы здорово по-английски чешете!
   - Благодарю вас, - кивнул Граф и снова повернулся к Шервуду, - итак, за благополучное прибытие.
   - На здравье! - сказал Шервуд по-русски.
   - О! - восхищенно отреагировал Граф, - у вас хорошо прозвучало. На здоровье!
   Наконец все выпили, и Граф, поставив пустую рюмку, сказал:
   - А теперь закусим.
  
   И настала тишина, нарушаемая лишь позвякиванием столовых приборов да тихими рекомендациями Графа, который советовал голодному Шервуду попробовать то или иное русское народное лакомство.
   Минут через пять Граф положил вилку и, налив на этот раз чачи, сказал:
   - В искусстве русского застольного красноречия есть присказка, которая звучит примерно так - между первой и второй рюмками должен быть минимальный интервал.
   - Согласен, - кивнул Шервуд, и все выпили чачи.
   - Ну как вам грузинский самогон? - заботливо поинтересовался Граф.
   - Прекрасно! - с довольным видом ответил Шервуд, - а сколько в нем градусов? Довольно крепкий...
   - Примерно пятьдесят пять, - улыбнулся Граф.
   - Вау! - воскликнул Шервуд, - отличное пойло!
   - А теперь закусите этим, - и Граф подвинул к Шервуду салатник с фаршированными баклажанами.
   Шервуд занялся закуской, а Граф, извинившись перед ним, повернулся к Желваку и сказал:
   - А вроде ничего наш американец, и водку трескает как добрый казак, и закусывает не чинясь... Что скажете?
   - А что, - ответил Желвак, зацепив кусок копченого угря, - нормальный браток, только американский. И сразу видно, что авторитет.
   - Вот именно, - кивнул Граф, - ничего лишнего из себя не строит, но что дядька не простой - действительно сразу видно.
  
   Положив себе немного сациви, Граф наполнил рюмки янтарной жидкостью и сказал Шервуду:
   - Настало время третьей рюмки и вашего выступления. Такова русская традиция.
   - О да, - кивнул Шервуд, - традиция.
   Он взял рюмку, понюхал ее и сказал:
   - Коньяк!
   - Совершенно верно, - улыбнулся Граф, - и ему, как я уже говорил, пятьдесят лет.
   - Прекрасно! - Шервуд снова понюхал коньяк, - Такой букет! Значит, мое выступление... Честно говоря, я не знаю, что сказать, хотя... Пожалуй, знаю. Поверьте мне на слово, меня нигде, ни разу в жизни, не встречали так, как здесь. Всякое бывало, сами понимаете, у меня жизнь весьма разнообразная, однако ваше гостеприимство, и главное - без всяких церемоний... Ваше здоровье!
   - И ваше! - ответил Граф.
   Выпили по третьей.
  
   - А теперь, - сказал Граф, закусывая прозрачным ломтиком лимона, я позволю себе настоять на том, чтобы мы пили что-нибудь одно. Иначе, если я буду продолжать знакомить вас с русскими и советскими напитками, через час мы все будем под столом.
   - Согласен, - кивнул Шервуд и положил себе кусок заливного осетра, - я сам хотел сказать о том же самом. Я, так сказать, имею некоторый опыт в выпивке.
   Граф кивнул и перевел сказанное Желваку.
   - Во! - сказал Желвак, - а я что говорил? Нормальный мужик, знает, что к чему.
   - Точно, знает, - усмехнулся Граф, - хоть и американец.
   - Отличная рыба! - воскликнул Шервуд, попробовав осетра.
   - Конечно, - охотно согласился с ним Граф, - тут, понимаете, дело в том... Все современные кулинарные изыски - чушь. Все лучшие блюда были изобретены еще много тысяч лет назад, а точнее - тогда, когда люди научились пользоваться огнем и металлической посудой. В том числе и заливная рыба, которую вы сейчас едите.
   - Угу, - кивнул Шервуд, уплетая осетра.
   - Между прочим, - заметил Граф, - я предлагаю сделать небольшой перерыв в трапезе, потому что впереди нас ждут горячие блюда, и было бы несправедливо не оставить для них места в желудке.
   - Согласен с вами, - ответил Шервуд, с сожалением глядя на стол, уставленный холодными закусками, - но для этого придется применить некоторое усилие воли.
   - Ну, я думаю, с волей у вас все в порядке, - улыбнулся Граф.
   - В общем, да, - сказал Шервуд, - но сейчас, при взгляде на все это великолепие, у меня воли не больше, чем у пьяной школьницы, которую завалили на стол.
   - Тогда я помогу вам, - кивнул Граф и сделал строгое лицо, - мистер Шервуд! Немедленно перестаньте жрать!
   Шервуд в комическом ужасе бросил вилку и торопливо проглотил то, что оставалось у него во рту.
   - Вот так, - назидательно сказал Граф и тут же снова стал любезным, - предлагаю покурить.
   - Хорошее дело, - согласился с ним Шервуд.
   Все дружно закурили, и Граф, задумчиво посмотрев на Шервуда, сказал:
   - Наверное, вы хотите узнать, почему я был так настойчив, приглашая вас приехать в Россию. Не так ли?
   - Совершенно верно, - ответил Шервуд, выпустив подряд три дымных колечка.
  
   Граф проследил за кольцами, одобрительно кивнул и сказал:
   - А ведь это будет поинтереснее, чем медальон.
   - Да? - удивился Шервуд, - честно говоря, я предполагал, что разговор будет идти о, как бы сказать... О совладении медальоном и тем, что за ним кроется.
   - Конечно, - кивнул Граф, - но я не стал бы беспокоить вас по такому ничтожному поводу.
   - Ничтожному... - Шервуд усмехнулся и покрутил голосой, - это уже интересно.
   - Конечно, ничтожному, - Граф тоже усмехнулся, - у нас, русских есть пословица - не в деньгах счастье.
   - Понимаю, - кивнул Шервуд, - у нас тоже есть подобные поговорки.
   - Да... - Граф постучал пальцами по столу, - я знаю...
   Он как-то странно взглянул на Шервуда и сказал:
   - Я бы хотел задать вам несколько вопросов. Не возражаете?
   - Нисколько, - и Шервуд откинулся на бархатную спинку кресла.
  
   - Хорошо.
   Граф аккуратно стряхнул пепел в серебряную пепельницу и сказал:
   - Майкл, вы позволите мне называть вас так?
   - Да, конечно, Граф, - кивнул Шервуд.
   - Хорошо, - повторил Граф, - тогда расскажите мне, Майкл, о своем отце.
   - Об отце? - удивился Шервуд, - я не предполагал, что вы заговорите об этом... Мой отец был русским, но никогда не учил меня русскому языку и не любил говорить о России. Так, рассказывал кое-что... Но очень неохотно. Он хотел, чтобы я вырос настоящим американцем, и так оно и вышло. Я знаю о России не больше, чем любой фермер из Айовы, и совершенно не думаю о своих корнях.
   - Понимаю, - кивнул Граф, - и все же?
   - Ну, мой отец был русским гангстером, и перед войной его посадили в тюрьму... А потом забрали на фронт в эти... В дисциплинарные части.
   - В штрафные батальоны, - поправил его Граф.
   - Да. Именно так. А там он попал в плен к немцам, и в конце войны их освободили американцы. Отцу предложили поехать в Америку, и он согласился. А потом родился я и... И все. Умер он в девяносто втором, уже глубоким стариком.
   - А скажите, Майкл... - Артур внимательно посмотрел на Шервуда, - была у вашего отца татуировка с изображением двух змей, обвивших кинжал, на котором по-русски было написано "свобода - это смерть"?
   - Точно, - удивился Шервуд, - была. А откуда вы знаете?
  
   Граф улыбнулся и, загасив в пепельнице окурок, взял новую сигарету.
   Желвак, с интересом слушавший совершенно непонятный для него разговор, встрепенулся и поднес Графу зажигалку.
   - Благодарю вас, Николай Иваныч, - кивнул Граф и глубоко затянулся.
   Он задумчиво посмотрел на огонек сигареты и сказал:
   - Мой отец тоже был русским гангстером. И тоже перед войной попал в тюрьму. И тоже побывал в немецком концлагере, откуда его освободили американцы. Он уехал с ними в Америку, и с тех пор от него не было ни слуху, ни духу.
   - Вашу мать звали... Зина? - неуверенно спросил Шервуд.
   - Да, - кивнул Граф, - мою мать звали Зиной. Зинаида Степановна Палицына. Это фамилия моего отца.
   - Точно!
   Шервуд с силой хватил рукой по столу, и Желвак от неожиданности подпрыгнул.
   - Это что же получается? - Шервуд озадаченно взглянул на Графа.
   - А получается, что всякие там медальоны - мелочь, о которой мы поговорим как-нибудь на досуге, - ответил Граф.
   Потом он с улыбкой посмотрел на Шервуда и сказал:
   - Ну, здравствуй, брат!
  
   Шервуд выронил сигарету и уставился в пространство.
   - Это невероятно! - пробормотал он, - отец никогда не рассказывал, что у него есть сын в России. Вообще-то иногда он делал какие-то странные намеки... Теперь я понимаю, что он имел в виду.
   - Да, - кивнул Граф, - к такой новости нужно привыкнуть. Поэтому предлагаю выпить по этому поводу. Как-никак братья встретились!
   - Братья... - Шервуд растерянно улыбнулся, - в голове не укладывается...
   - Вот выпьем и уложится.
   - Пожалуй... Слушайте, Граф... Черт, как это все неожиданно!
  
   Вдруг Шервуд захохотал и, снова хлопнув по столу ладонью, воскликнул:
   - Отец гангстер родил двух сыновей, и они тоже стали гангстерами. Один - американский, а другой - российский. Вот так история!
   - Да уж, история хоть куда, - согласился Граф, наливая водку в хрустальные рюмки, - вы простите, но я должен объяснить ситуацию своему другу.
   Шервуд махнул рукой - дескать, объясняй, чего спрашиваешь, и Граф повернулся к совершенно переставшему что-либо понимать Желваку.
   - Тут видишь, какое дело, Николай Иваныч... - сказал он, улыбаясь, - получается так, что наш американский гость - мой брат.
   - Ни хрена себе! - прохрипел Желвак и закашлялся.
   Прочистив горло, он развел руками и сказал:
   - Так за это дело нужно выпить!
   - Вот сейчас и выпьем, - ответил Граф.
   - Так это... - Желвак почесал затылок, - значит, теперь и дела общие с Америкой появятся?
   - А как же! - усмехнулся Граф, - обязательно.
   Он снова повернулся к Шервуду и, подняв рюмку, сказал:
   - Ну, за встречу!
   - За встречу, - эхом повторил Шервуд, и над столом с нежным звоном встретились три рюмки.
  
   Потом последовали тосты за дружбу между народами, за плодотворное сотрудничество между американскими и российскими специалистами, за исследование Марса, за удивительные зигзаги человеческих судеб, за изучение русского языка и русской истории и почему-то за Клинта Иствуда.
   Наконец новость прижилась, и Шервуд, сняв галстук и бросив его на стоявшую в углу кабинета козетку, сказал:
   - Ненавижу галстуки! Вот была жизнь, когда мы с Ковбоем Косовски шастали по портовым районам с пушками и кастетами и все делали сами. И я еще не был тем, кем стал сейчас, и никаких тебе галстуков и прочих буржуазных причиндалов не было. Красота!
   Он вытер вспотевший лоб и спросил:
   - Слушай, Граф... Это ведь твое прозвище. А как тебя зовут? Неловко как-то брата гангстерской кличкой называть!
   - Меня зовут Константин Эдуардович Палицын. Это полное имя. А коротко - Костя.
   - Костья... - старательно повторил Шервуд.
   - Да, Майкл, твоего брата зовут Костя. И без мягкого знака. А ну-ка, повтори - Костя!
   - Костья... Костя!
   - Правильно, - улыбнулся Граф, - Костя. А теперь выпьем за прекрасный город, в котором ты сейчас находишься.
   - С удовольствием, - ответил Шервуд, - я его пока что не очень разглядел, но то, что успел увидеть по дороге из аэропорта, мне понравилось.
   Шервуд уже слегка опьянел и расслабился, однако держал себя совершенно нормально, и только время от времени удивленно крутил головой и повторял:
   - Надо же, братья!
   - Да, дорогой Майкл, - отвечал ему Граф, тоже уже не совсем трезвый, - давай-ка выпьем за Петербург.
   - Отлично! А потом - за Кливленд, чтоб ему провалиться.
   - Давай.
  
   Они выпили, и Граф сказал:
   - Нам предстоит объединить наши усилия, чтобы найти медальон.
   - Объединим, - уверенно ответил Шервуд, - и усилия объединим, и медальон найдем.
  
  
   Глава
  
  
   Артур разлил по бокалам остатки вина из первой бутылки и сказал:
   - Давайте выпьем за то, что бы вы были острожной. Жизнь в городе и так опасна донельзя, а вы... Не буду повторяться, но в общем, как сказал этот, как его...
   Артур пощелкал пальцами, и я предположила:
   - Заратустра?
   - Сами вы Махабхарата, - засмеялся Артур, - Цой, вот кто! Следи за собой, будь осторожен. Вот за это и выпьем.
   Мы подняли бокалы, и тут в мою голову пришла мысль...
   Это была такая мысль, что я залпом выпила вино, даже не заметив его вкуса, и бессмысленно уставилась на Артура.
   - Что такое? - нахмурился Артур, - в вине оказался яд?
   Я помотала головой и подняла палец, призывая Артура помолчать.
   Мне нужно было вспомнить кое-что...
   Артур склонил голову набок и, усмехнувшись, закурил.
  
   Я поворачивала эту мысль и так и этак, пытаясь найти в ней изъян, но изъяна не было, и я облегченно вздохнула.
   - Ну что, вам удалось доказать в голове теорему Ферма? - поинтересовался Артур, - или, к примеру, понять истинный смысл бальзамирования египетских мумий?
   - Нет, Артур, - я с трудом сдерживала торжество, - и Ферма и мумии совершеннь меня не интересуют. Я - особа приземленная, меркантильная, поэтому мои мысли направлены на гораздо более прозаические вещи. И когда я скажу вам, о чем сейчас думала, вы признаете, что женщины - высшие существа.
   - Я готов признать это и не выслушивая ваши соображения по неизвестному мне пока что поводу. Но мне интересно. Говорите!
   - Скажу, - кивнула я, - но только сначала пусть официант принесет вино.
   - А вот и он собственной персоной! - сказал Артур, и на столе появилась бутылка "Киндзмараули" и огромной блюдо с шашлыками и зеленью.
  
   - Налейте вина, - потребовала я, - сейчас я вас потрясу до самой глубины вашей ничтожной мужской душонки.
   - Слушаюсь, моя госпожа! - Артур улыбнулся и наполнил бокалы.
   Я подняла бокал, в котором метались рубиновые отблески, и сказала:
   - Сейчас я расскажу вам историю из моего детства.
   - Надеясь, она не касается малолетних правонарушений и детсадовского разврата?
   - Именно эта - нет. Про мое порочное и преступное младенчество я расскажу как-нибудь в другой раз. А сейчас вы услышите кое-что другое.
   Я глотнула терпкого вина и сказала:
   - У меня был брат. Теперь его нет... Но не об этом речь. Когда мы были маленькими, то есть мне было, скажем, десять, а ему - шесть, мы развлекались, как все дети. Лазили везде, ломали все, что попадало в наши нежные ручки... И вот однажды мы обнаружили на антресолях чемодан, в котором родители хранили всякое, на их взгляд ценное, барахло. И там, кроме всего прочего, имел место быть известный медальон. Мы открывали его, разглядывали непонятные заграничные буквы, пытались разгадать, что там такое нацарапано... И, догадайтесь, что мы еще делали с этим медальоном?
   - Даже пытаться не буду, - Артур помотал головой, - но чувствую, что вы уже подошли к самой сути своего рассказа.
   - Да, подошла, - едва сдерживая дурацкое хихиканье, ответила я, - и сейчас вы будете поражены в сердце, мозг и печень.
   - В сердце и мозг - понимаю, - сказал Артур, в них я уже давно поражен. А при чем здесь печень?
   - Так, для полного комплекта. Внимайте мне, Артур, и да снизойдет на вас понимание того, что я - великая женщина.
   - Это я уже давно понял, но если есть еще более высокая степень понимания, то я готов.
   - А еще мы... - я сделала паузу, но терпеть больше не было сил, - брали кусок бумаги, накладывали на медальон и плотно зачирикивали карандашом. То изображение, которое получалось при этом, у нас было тайной печатью.
   - И там оттискивалось всё?
   - Всё, - довольно ответила я, - я это точно помню. И надписи и непонятные чертежи. Мы воображали, что это карта какой-то неизвестной страны.
   - Так-так, - Артур заерзал в кресле, - и?
   - Что - и? И все.
   - Врете! - радостно провозгласил Артур, - вовсе не все! Стали бы вы проводить этот экскурс в детство только ради того, чтобы рассказать о том, как вы играли в пиратов или во что там еще.
   - Конечно, вру, - согласилась я, - не вам же одному постоянно обманывать бедную женщину. В общем... Как вам известно, женщины обладают гораздо большей долей сентиментальности, чем мужчины. И у меня есть тайный чемоданчик, в котором хранятся всякие милые мелочи вроде любовных писем от одноклассников...
   - Скальпов неудачливых поклонников, - подхватил Артур.
   - Да, вроде того. И там, я совершенно уверена, имеются те самые бумажки.
   - Точно? - строго спросил Артур.
   - Да. На девяносто девять процентов.
   - Тогда поехали, - Артур встал.
   - А вино? - я сделала вид, что мне не очень-то и хочется ехать.
   - Вы тоже не умрете своей смертью, - нахмурился Артур, - вспомните Дездемону. Или Анну Каренину.
   - А Каренина-то здесь при чем?
   - А при том, что на самом деле под поезд ее пристроил не кто иной, как сам Каренин, которому надоело, что она развлекается с молодым бездельником. Так что вставайте и не испытывате судьбу. Ну, а вина вам будет столько, что в нем можно будет утопиться в том случае, если вы ошиблись.
   - Я, между прочим, отлично плаваю, - ответила я, но встала.
   Артур бросил на столик деньги, и мы направились к выходу.
  
  
   Глава
  
  
   Очередная вечеринка, посвященная братанию российского и американского криминала, была в самом разгаре.
   Граф, по примеру Шервуда снявший галстук, и раскрасневшийся Желвак спели "Черного ворона" и "Мурку", Шервуд, не оставаясь в долгу, с гнусавым техасским акцентом исполнил песню про сбежавшего с каторги парня, который вернувшись домой, нашел только могилы и, обидевшись, пострелял всех гадов, а потом уехал в Мексику...
   Когда Граф перевел текст песни Желваку, тот помрачнел и, шмыгнув носом, сказал:
   - Правильная песня. Ты, Майкл, нормальный пацан.
   Шервуд, услышав свое имя, вопросительно посмотрел на Графа, и тот сказал по-английски:
   - Ник говорит, что песня, которую ты исполнил, проникла в самую глубину его души.
   Шервуд засмущался и по-дружески двинул Желвака в плечо.
   - Спасибо, - сказал он, - но все равно ваша песня про черную птицу лучше. Прямо как про меня написана. Давайте за это выпьем!
   - Легко! - ответил Граф и стал разливать водку по рюмкам.
  
   В это время в кармане у Желвака задрожала трубка.
   - Ну кто там еще, - недовольно пробомотал он, - отдохнуть не дают...
   Достав трубку, он поднес ее к уху и проскрипел:
   - Ну?
   Потом с паузами сказал несколько фраз:
   - Я сейчас занят. Что значит - очень важно? У меня все дела важные. Уверен? Ну смотри, отвечаешь. Если я решу, что не очень важно, то жопу разорву. Понял? Ладно, давай, одна нога там, другая здесь.
  
   Закончив разговор, он посмотрел на Графа и сказал:
   - Вот, звонил один крендель, Гобсек называется. Знаешь про такого?
   По причине общего алкогольного увеселения Желвак позволил себе некоторую фамильярность, назвав Графа на "ты".
   - Слышал, - усмехнулся Граф, - известная личность.
   - Говорит, что у него есть новости для нас.
   - Так и сказал - для нас?
   - Именно! Я, говорит, знаю, что вы там с Графом сидите, и для вас, говорит, специальная новость есть. Сами, говорит, благодарить будете.
   - Интересно, - Граф поднял бровь, - ну и что, приедет?
   - Приедет, - кивнул Желвак, - но если новость не новая, я ему...
   - Жопу разорвешь, - закончил Граф, тоже демократично перешедший на "ты".
   - Вот именно.
   - Скоро он будет-то?
   - Говорит, через полчаса.
   - Ну и ладно, - кивнул Граф, - а мы пока водочки выпьем.
  
   Услышав уже знакомое слово "водочка", Шервуд оживился и, подняв рюмку, сказал:
   - На здравье!
   - На здравье! - засмеявшись, ответил Граф, - подожди, брат, вот я тебя русскому языку обучу, и тогда ты будешь знать много тостов. Их у русских - знаешь сколько?
   - Не знаю, но верю, - ответил Шервуд.
   И они снова выпили за здоровье.
  
   Шервуд по совету Графа закусил селеным груздочком, а потом сказал:
   - У меня друг есть... Старый друг, ну, и бизнесе мы с ним вместе. Сам понимаешь, без друзей никак... Так он на банджо бренчит, как настоящий артист и песни сочиняет. Вот он одну недавно сочинил, я музыки не помню, но смысл расскажу.
   - Давай, Майкл, расскажи, - одобрительно улыбнулся Граф, - а мы послушаем.
   - Ага. Значит, песня такая. Представляешь, по Миссисипи плывет пароход. Старый такой, с колесом позади. А в трюме этого парохода плывет парень, такой, как мы с тобой были лет двадцать пять назад. И парень этот сидит, значит, в трюме и думает о своей жизни. Отец их бросил, когда он совсем еще пацаном был, мать-проститутка - неизвестно где, сам он ничего не умеет, только ножом махать, и нет у него ни кола, ни двора. Но выходит он на пристани маленького городка с красивым названием и встречает обалденную девушку, и влюбляется в нее, и она в него влюбляется, хотя он грязный, как негр, и нет у него ничего. И такая у них любовь, на полпесни, а потом он узнает, что это его сестра... А она заболела тяжело и деньги нужны на лекарство, он выходит ночью и убивает проститутку ради десяти долларов, а это оказывается его мать. Шериф его арестовал, а шериф оказывается его отец... Классная песня, правда?
   - Классная, - согласился Граф, - подожди, я ее Нику переведу.
   Желвак выслушал перевод и, подняв брови, сказал:
   - Так это... У ная тоже такая песня есть, и папаша там прокурор, и мать проститутка, и сестра то ли больная, то ли безногая...
   - Действительно, есть, - кивнул Граф, - а о чем это говорит?
   - А о чем это говорит? - повторил Желвак.
   - А говорит это о том, - Граф со значением поднял палец, - что воры всего света одним миром мазаны. И нужды у них одни, и страсти у них одни, и счастье с несчастьем одно на всех.
   - Точно! - Желвак от чувств грохнул кулаком по столу.
   Дверь тут же приотворилась, и в кабинет заглянул официант.
   - Что-нибудь желаете? - с любезной улыбкой спросил он.
   - Нет, ничего, - отмахнулся Граф.
   Потом он повернулся к Желваку и укоризненно сказал:
   - Ну что ты, Николай Иваныч, обслугу мне пугаешь!
   - Все, Константин Эду... Эдуардович, - Желвак прижал палец к губам, - сидим как мышки. Мы же интеллигентные люди?
   - Конечно, интеллигентные, - уверенно кивнул Граф, - особенно те, кого общество авторитетом признает. А ты, Николай Иваныч, и вообще скоро в закон войдешь.
   - Ну, Константин Эдуардович, это еще когда будет, - вздохнул Желвак, - и вообще - не говори гоп. Давай-ка еще по водочке.
   - Давайте, - неожиданно сказал по-русски Шервуд, - водка на здравье.
   Видимо, в процессе застолья он успел выучить часто повторяемое слово "давайте", которое вполне соответствовало простому англискому "come on", и решил блеснуть знанием русского языка.
   - Во! - обрадованно воскликнул Желвак, - уже выучил! Это, как его, прогресс!
   - Прогресс! - поддержал его Граф, - ну, за прогресс!
   И они выпили за прогресс.
   Потом выпили за джинсы, за американцев на Луне, за подвеску Макферсона, и, когда Желвак неожиданно предложил тост за развитие животноводства, в дверь тихо постучали.
  
   - Да, войдите, - сказал Граф, повернувшись к двери, и в кабинет бочком проскользнул Миха Гобсек.
   - Приветствую вас, Михаил, - учтиво сказал Граф, однако не встал, и руки Гобсеку не протянул, а только гостеприимно повел рукой в сторону стола.
   Гоблин помялся у двери, затем смущенно кашлянул и, подойдя к указанному месту, осторожно опустился на краешек кресла.
   - Николай Иванович сказал, что у вас к нам какая-то новость. Слушаю вас.
   - Если позволите, я с самого начала.
   - Да, конечно, - кивнул Граф, - это будет весьма правильно. Водочки?
   - Если позволите.
   - Конечно, позволю. Мало того, даже настойчиво порекомендую, потому что у нас тут не простая вечеринка, а особая. Тут, понимаете, такое дело... - говорил Граф, наливая Гобсеку, а заодно и всем остальным водки, - у меня брат нашелся. В самой что ни на есть Америке. Вот такой праздничек.
   - Ну, - оживился Гобсек, - за такое дело выпить сам Бог велел.
   Он взял рюмку и, посмотрев на братьев, восхищенно покачал головой:
   - Это надо же, из самой Америки... Ну, со свиданьцем!
  
   Он снова посмотрел сначала на Графа, а потом на Шервуда, и опрокинул рюмку в рот. Остальные последовали его примеру, а Гобсек занюхал водку корочкой хлеба и сказал:
   - После первой не закусываю.
   Граф понятливо кивнул и взялся за бутылку, но Гобсек протестующе выставил руку:
   - Да я не в том смысле, Константин Эдуардович. Это просто присказка такая.
   - А хоть и присказка, - улыбнулся Граф, - мы-то уже приняли на грудь...
   Он оглядел стол и сказал:
   - Аж по целой бутылке. А вы, Михаил, еще свеженький. Так что не чинитесь. Считайте, что это штрафная.
   И он налил Гобсеку еще.
   Тот поблагодарил радушного хозяина, а в том, что хозяин здесь именно Граф, сомневаться не приходилось, и выпил вторую. Вкусно крякнув, Гобсек выбрал огурчик поменьше, схрумкал его и сказал:
   - Если позволите, я все-таки расскажу, зачем пришел.
   - Конечно, - сказал Граф, - расскажите. А если еще водочки...
   - Не-не, пока хватит, - ответил Гобсек, - в общем так. По роду своей деятельности я сталкиваюсь со множеством ценных вещей и ювелирных изделий.
   - А какое у вас образование? - перебил его Граф.
   - У меня? - удивился Гобсек, - школа и три курса филфака. А что?
   - Ну... - Граф улыбнулся, - весьма складно излагаете мысли. Для человека вашей специальности...
   - Благодарю вас. Однако к делу. И мне в руки попала одна на первый взгляд весьма обычная вещь. Но... Не желаете взглянуть?
   - Желаю, - ответил Граф.
   - Извольте.
   И Гобсек небрежно выложил на стол овальный серебряный медальон.
  
   Все трое уставились на него, как на отрезанную голову Филиппа Киркорова, и настала драматическая пауза. Наконец Граф нервно кашлянул и, бросив на Гобсека быстрый взгляд, взял медальон в руки. Раскрыв его, он, шевеля губами, прочел надпись и сказал Шервуду по-английски:
   - Это он. И буква "S" в слове "LUPUS" перевернута.
   Шервуд резво выхватил медальон из рук брата и внимательно осмотрел его.
   - Точно, - радостно сказал он, - и тут еще рядом с замком три черточки нацарапаны. Отец рассказывал о них. Это вроде дополнительного пароля.
  
   Граф посмотрел на Гобсека, который сидел с подчеркнуто равнодушным видом, и, хлопнув его по плечу, сказал:
   - Вы счастливый человек, Михаил, поверьте мне. Сегодня вы сделали очень правильный ход. Если бы эта вещь ушла в другую сторону и я узнал бы об этом, я собственноручно пристрелил бы вас. Я говорю это для того, чтобы вы поняли, насколько этот медальон важен для меня и для моего брата, который, между прочим, прилетел из Америки исключительно ради этого медальона. Но теперь, - И Граф снова потрепал Гобсека по плечу, - вы просто именинник.
  
   - Господа! - Граф встал, - я предлагаю поднять тост за Михаила, который сегодня принес всем нам радость.
   Все встали, поднялся и Гобсек.
   Он чувствовал себя неловко, потому что не знал, что этот медальон вызовет такие у Графа такие бурные переживания. Гобсек похвалил себя за то, что не отправил медальон в Англию, а то вдруг Граф и вправду пристрелил бы его, если бы узнал! Граф, он может... Гобсеку была известна история, когда Граф хладнокровно застрелил одного уважаемого бандита прямо на сходняке, причем сходняк этот был созван, чтобы бандита этого короновать, а Граф вынул "Вальтер" и продырявил ему голову, и никто даже не пикнул. Правда, Граф тут же объяснил, почему этот человек не должен коптить небо, и все стали кивать и соглашаться... Труп быстренько увезли, и сходняк превратился в поминки.
  
   - Николай Иваныч, - обратился Граф к Желваку, - налейте всем водки!
   - Легко! - ответил Желвак и, открыв запечатанную сургучом бутылку домашней водки, наполнил рюмки.
   - За вас, Михаил, - провозгласил Граф, - за вашу удачу!
   - Благодарю вас, - ответил Гобсек.
   Выпив, все снова уселись в кресла, и Граф сказал:
   - Прошу вас, Михаил, расскажите всю историю. Я сгораю от любопытства.
  
   Гобсек кивнул, потом закурил и, стряхнув пепел в пепельницу, которую любезно подвинул ему Граф, сказал:
   - Ну что же... А история такая. Один человек, который работает по ширме...
   - Шнифт, что ли? - поинтересовался Желвак.
   - Он самый. Вольдемар Лопатник. Так вот, он завладел медальоном в каком-то пивбаре. Потом он принес его мне, я рассчитался за вещь, и Вольдемар ушел. Медальон понравился мне, поэтому я взял его с собой, чтобы посоветоваться с другими специалистами, и отправился в город. Ну, встретился, обсудили... Потом я решил выпить водки в ресторане "На нарах". Там особая публика собирается, вы знаете, конечно...
   Граф кивнул, и о Гобсек продолжил рассказ.
   - Нужно, знаете ли, быть в курсе событий, а там иногда интересная, да и полезная информация иногда проскакивает. Уселся я за столик, заказа водочки, сижу, выпиваю, со знакомыми раскланиваюсь... И тут слышу, что за соседним столиком двое братков про медальон говорят. То есть не про медальон, а про вас и про Николая Ивановича. Что, мол, ищете вы какой-то медальон, и серьезно ищете. И один другому описывает медальон. Овальный, говорит, серебряный... Даже про "люпуса" сказал, и откуда только знает?
   - А как зовут этого братка? - прищурился Граф.
   - Я не знаю, но могу узнать. Визуально-то он мне знаком.
   - Не в службу, а в дружбу, найдите мне его, Михаил, - с мягкой, но непререкаемой настойчивостью сказал Граф.
   - Хорошо, - кивнул Гобсек, - найду. Так вот, слушаю я их разговоры, а сам думаю - а ведь именно этот медальон сейчас лежит у меня в кармане.
  
   Слушая Гобсека, Граф одновременно вполголоса переводил его рассказ Шервуду. Тот только кивал и удивленно поднимал брови.
   - Я подумал и принял, как мне кажется, единственно правильное решение. Медальон, конечно, стоит денег, но деньги этим не так уж и велики. Да и не в деньгах счастье. А вот сделать приятное уважаемым людям - это другое дело. И вот я здесь, - Гобсек театрально развел руками, - а медальон лежит на этом столе.
   - И это правильно! - воскликнул Граф, - это было, как говорил вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Крупский, архиправильное решение.
   - Он же Ленин был, - непонимающе нахмурился Желвак.
   - А он и Ленин был, и Крупский... - улыбнулся Граф, - неважно. А вы, Михаил, зайдите завтра ко мне в "Поручика Ржевского", я возмещу вам убытки.
   - Да что вы, ей-богу, какие там убытки! - замахал руками Гобсек.
   - И слушать ничего не желаю, - категорически заявил Граф, - и потом, я имею в виду вовсе не финансовые убытки. Насколько мне известно, вы не просто... э-э-э... приемщик ценностей, но еще и знаток, я даже не побоюсь сказать - ценитель настоящего антиквариата. Так что завтра я тоже сделаю вам приятный сюрприз. Приходите к шести.
   - Хорошо, приду, - растерянно улыбнулся Гобсек, - прямо неловко как-то...
   - Ловко, ловко, - успокоил его Граф.
   - С меня, между прочим, тоже причитается, - решил не ударить лицом в грязь Желвак, - где меня найти, знаешь. Заходи в любое время, я тебе отомщу, как положено. Не обижу.
   - Ладно...
   Было видно, что Гобсек слегка растерян, но растерянность эта имела приятный оттенок, и он снова улыбнулся.
   В это время Граф перевел все сказанное Шервуду, тот нахмурил лоб, напрягся и выдал:
   - Русски гангстер карашоу!
   - Во! - удивился Желвак, - а братец-то ваш не по дням, а по часам русский язык осваивает!
   - Так ведь брат же! - ответил Граф, - я вроде не дурак, значит, и он должен быть с головой.
   - Да... Родная кровь, она не просто так, - кивнул Желвак, - надо бы за это выпить.
   - Обязательно, - согласился с ним Граф, - а вы, Михаил, выпьете с нами или... Может быть, у вас дела?
  
   Понятливый Гобсек встал и сказал:
   - Благодарю за приглашение, но у меня действительно дела, так что, к сожалению, вынужден покинуть компанию. С вами очень приятно было бы посидеть, но... - он взглянул на часы, - уже через двадцать минут мне нужно быть в одном месте. Так что извините.
   - Ну что же, - Граф тоже встал, - тогда желаю удачи.
   Все пожали Гобсеку дня руку, и герой дня удалился.
  
   Усевшись на место, Граф хитро посмотрел на Шервуда и сказал ему:
   - Ну что, брат, видишь, какие чудеса происходят в России?
   - Да, - кивнул Шервуд, - это вроде главного выигрыша в Лас-Вегасе. Я однажды там два миллиона снял.
   - А сколько до этого проиграл?
   - Не спрашивай! - Шервуд махнул рукой, - вспоминать страшно.
   - Вот именно. А тут видишь, как? Только приехал, и тут же тебе и брат обнаружился, и медальон на столе появился. Николай Иваныч, а налей-ка, дорогой, водочки!
   - А легко! - ответил Желвак и взялся за бутылку.
  
  
   ***
  
  
   Артур стоял под антресолями и, задрав голову, прислушивался к приглушенному голосу Акулы, которая, забравшись в самую глубину темного пыльного пространства, с грохотом переворачивала коробки и узлы, ругаясь вполголоса.
   - Вот разбогатею, - бормотала она, чихая и плюясь, - и снесу эти антресоли к чертовой матери. Это же могильники какие-то!
   - Вот именно, могильники, - откликнулся снизу Артур, - однажды, году в семьдесят пятом, где-то на Васильевском в одной квартире на антресолях нашли мумию.
   - Какую еще мумию? - спросила Акула и чихнула, - на антресолях?
   - Совершенно верно. Во время войны в этой квартире дедушка от голода умер, так его запихнули на антресоли, потому что не было сил выносить, а потом сами все умерли. Тоже от голода. Ну, прошло время, закончилась война, в эту квартиру вселились совершенно другие люди, и они целых тридцать лет не интересовались, что находится на антресолях. А потом дом поставили на капитальный ремонт, разобрали антресоли, а там - здрасьте! - мумия.
   - Интересная история, - Акула снова чихнула, - а как же запах? Дедушка ведь должен был вонять!
   - Ну и выражения! - неодобрительно отозвался Артур, - вонять! Воспитанная девушка должна говорить - дурно пахнуть.
   - Дурно пахнут темные дела. А мертвый дедушка воняет.
   - Возможно, - Артур усмехнулся, - но этот дедушка не вонял потому что он помер с голоду, весь высох, а зимой, когда в квартире был мороз, как на улице, произошло полное обезвоживание, и он стал сухой, как доска.
   - Вот он! - донеслось сверху.
   - Кто - дедушка?
   - Сами вы дедушка, - ответила Акула, и на Артура свалился небольшой чемоданчик.
  
   Артур едва успел убрать голову и поймал чемоданчик, прижав его к груди, но тут же бросил, потому что сверху, не попав ногой на перекладину стремянки, свалилась Акула. Подхватив Акулу на руки, Артур подержал ее секунду, а потом, издав вздох сожаления, осторожно опустил на пол.
   - А что это вы вздыхаете? - поинтересовалась Акула, вытряхивая пыль из волос, - вам не нравится меня ловить?
   - Ловить нравится, - Артур снова вздохнул, - а вот отпускать...
   - Ну и не отпускали бы, - Акула улыбнулась и снова чихнула, - там, наверху, такая пыль...
   - Видите ли, Акула... - Артур задумчиво провел рукой по аккуратно подстриженным волосам, - в данную эпоху времени чемоданчик меня интересует гораздо больше, чем вы, хотя держать вас, признаюсь, намного приятнее...
   И тут же быстро нагнулся, потому что Акула швырнула в него облезлым плюшевым медведем, которого она нашла на антресолях.
   - Вот и обнимайтесь со своим чемоданчиком, - сказала она.
   - Но он же ваш!
   - Хорошо, с моим чемоданчиком...
  
   Акула подняла чемоданчик и положила его на стол.
   - Принесите мокрую тряпку, - скомандовала она, - видите, сколько пыли?
   Артур быстро сходил на кухню и принес влажное полотенце.
   Обтерев чемодан, он взялся за замки и посмотрел на Акулу.
   - Ну что, открывать? - спросил он.
   - Открывайте, - ответила Акула, - хотя нет, я сама.
   Артур отошел на шаг, и Акула, выдохнув, как перед рюмкой водки, отщелкнула старые разболтанные замки. Откинув крышку чемодана, она оглядела сваленные в него вещи и вздохнула.
   - А ведь тут целая прошлая жизнь... - сказала она, - мое детство, память от родителей... Вот аркашкин деревянный пистолет, а вот его школьный дневник, который знаменит тем, что Аркашка ловко заменял в нем страницы до тех пор, пока родители не застукали его за этим.
   - А это что?
   - Как что? - удивилась Акула, - рогатка! Моя рогатка. Я ее, между прочим, сама сделала.
   - Ух ты!
   - Да, сама. Ладно, хватит лирики, я не за тем на антресоли лазила, чтобы умиляться тут по всяким пустякам... Где же она...
   Акула решительно перевернула чемодан, вывалив все его содержимое на стол.
   - А, вот!
   И она вытащила из кучи барахла небольшую самодельную шкатулку, оклееную разноцветной фольгой и украшенную дикарскими узорами из шнурочков и ленточек.
   Открыв шкатулку, Акула вытряхнула из нее кучу бумажек, исписанных разными почерками, порылась в них и с торжествующим возгласом вытащила несколько черных бумажных клочков, плотно зачириканных карандашом.
   - Вот оно! - радостно воскликнула она, - все-таки я не ошиблась. А вы, мужские шовинистические свиньи, еще имеете наглость говорить, что у женщин плохая память. Ну, что скажете теперь?
   Артур развел руками.
   - Лично я, если вы помните, ничего не говорил по поводу женской памяти. А то, что вы вспомнили такую важную подробность своего детства, говорит только о том, что у вас прекрасная память. Крепче кизяка.
   - Урра! - закричала Акула и бросилась Артуру на шею, - сокровище наше! И островок в Карибском море.
   Артур обнял Акулу и закрыл глаза.
   Его лицо смягчилось, и он, улыбаясь, стал гладить ее по волосам, по затылку, по шее... Акула положила голову ему на плечо и вдруг шмыгнула носом.
   - Я так давно хотела, чтобы вы вот так обняли меня... А вы, чурбан деревянный, только о своих делах и думаете.
   - Нет, Акула, - тихо сказал Артур, - я все время думаю только о вас. И забываю о своих проклятых делах...
   Он поцеловал Акулу в шею, за маленьким розовым ухом, и она совершенно растаяла.
   - Сейчас я умру, - слабым голосом сказала она, - сделайте так еще раз...
   И Артур снова поцеловал ее, но теперь уже в висок, где мелко завивались рыжие волосы.
   - Ой, - прошептала Акула, - все. Я уже умерла, и меня уносят ангелы. Они тащат меня за руки и за ноги... А еще?
   Артур взял голову Акулы в ладони и, отодвинув от себя, посмотрел ей в глаза.
   - Вот так, - сказал он и поцеловал Акулу в нос.
   Она тотчас же сморщилась и звонко чихнула.
   - У меня чихательный приступ после этих могильных антресолей, - сказала она и чихнула еще раз, - простите...
   - Прощаю, - улыбнулся Артур.
   Акула погладила его по губам и сказала:
   - А пойду-ка я в душ. На мне пыли, как на той мумии. А вы пока разбирайтесь с бумажками. И вы знаете что... Вот если бы эти бумажки сейчас пропали, растворились в воздухе, а вы остались бы со мной навсегда, я ничего не имела бы против.
   - А по-моему, будет гораздо лучше, если останусь и я и эти бумажки. Ведь вы сами говорили про островок...
   - Хорошо, - кивнула Акула, - пусть так. Только что-то говорит мне, что надеяться на все сразу не стоит. Нужно выбрать что-то одно. И я выбираю вас.
   - И я тоже выбираю вас, - Артур поцеловал тонкую бровь Акулы, - но мы сделаем так. Вы будете владеть мною, а я и вами, и этими бумажками. Моего мужского могущества вполне хватит на это.
   - Согласна, - ответила Акула.
   Потом она снова чихнула, засмеялась, оттолкнула Артура и скрылась в ванной.
  
  
   ***
  
  
   Когда я, смыв с себя вековую пыль антресолей, оделась во се свежее и вышла в гостиную, Артур сидел за столом и что-то чертил на листе бумаги. Все вещи со стола были убраны, и закрытый чемодан скромно стоял у стены.
   - С легким паром, - улыбнулся Артур, взглянув на меня.
   - Ну, какой там пар, просто быстренько ополоснулась...
   - Когда у вас мокрые волосы, это так красиво, - сказал Артур, с удовольствием разглядывая меня, - а я тут, пока вы там плескались, поработал немножко.
   - Ну и как?
   - Требуется ваша помощь. У вас есть карта области?
   - Ну... Вообще-то имеются всякие атласы, карты... Сейчас принесу.
   - А я пока накрою на кухне к чаю, - Артур встал и подошел ко мне.
   Его лицо было так близко, что я отчетливо видела узоры на радужной оболочке его глаз.
   - Я люблю вас, Акула, - сказал Артур, и в его голосе я услышала что-то новое.
   Пропала постоянно маячившая за его спиной тень страдания, и я почувствовала, что Артур стал свободен.
   - Вы разрешили ваши темные и грустные проблемы? - тихо спросила я, глядя ему в глаза.
   - Да, - ответил он, - разрешил. И теперь...
   - И теперь мы вместе, - закончила я за него.
   - И теперь мы вместе, - кивнул Артур.
   - И все можно? Теперь все можно?
   - Можно.
  
   Я почувствовала, как с меня сваливается какая-то тяжесть, которую я, оказывается, несла все это время. Я привыкла к ней, и поэтому не замечала, но теперь, когда эта тяжесть растаяла, словно снег, случайно оказавшийся на июльском солнце, я поняла, что она не давала мне чувствовать себя по-настоящему свободной и легкой.
   - Но мы не будем спешить, правда?
   - Правда, - кивнул Артур, - сначала нужно разделаться с этими проклятыми сокровищами, а потом...
   - А потом... - я обняла Артура и крепко поцеловала его в губы, - а потом я вас...
   - Нет, - решительно возразил Артур, - это я вас. Я же мужчина!
   - А я рыжая женщина! Берегитесь!
   - Ой, мне уже страшно! - Артур положил руки на мою талию и нежно сжал ее, - я боюсь, и поэтому скрываюсь от вас на кухне. А вы пока принесите карты.
   Он слегка подтолкнул меня в сторону книжных полок и отправился на кухню.
  
   Я вздохнула и, подойдя к стеллажу, тупо уставилась на него.
   Карты, азарты... Атласы, глобусы и автобусы...
   Голова не работала совершенно, и мне пришлось напрячь силу воли.
   - А ну сосредоточься! - приказала я сама себе.
   И тут же с кухни раздалось:
   - Что вы говорите?
   - Я говорю сама с собой, - ответила я.
   - А-а, понятно... - засмеялся Артур, - первый признак разжижения мозга.
   - Да, - ответила я, снимая с полки пачку карт, - и вам суждено получить вместо резвой красавицы развалину, пускающую слюни.
   - А мы эту развалину оживим, - донеслось с кухни, - мы ее плеточкой семихвосточкой, глядишь - и перестанет слюни пускать. А не перестанет - мы ее тогда в дом престарелых, а сами будем развлекаться на всю катушку, причем в ее же квартире.
   - Убью насмерть! - пообещала я, входя в кухню с картами в руках, - вот ваши карты, ищите мой клад.
   - Сейчас, - ответил Артур, расставляя чайную посуду, - сейчас.
   - Сейчас прольется чья-то кровь, - пропела я.
   - Кровь, любовь, морковь...
   - А также вновь, свекровь и бровь.
   - Точно, - Артур поставил в центр стола горячий чайник, - вот теперь можно приступать к чаю. И между делом заняться картой.
  
   Мы чинно уселись напротив друг друга, и Артур, прихлебывая настоящий индийский, то есть привезенный прямо из Индии, чай, разложил карту области, приговаривая:
   - Значица, я ваши каракули тщательно исследовал и сделал некую компиляцию.
   - Ах, какое умное слово! - восхитилась я, - вы бы еще объяснили мне, глупой, что оно означает.
   - Объясняю, - ответил Артур, внимательно разглядывая карту, - в прямом переводе с латинского языка это - ограбление.
   - Так я и знала, - огорчилась я, - ограбить бедную девушку каждый может.
   - Ну, пока что я вас не грабил, - сказал Артур, сравнивая изображение, сделанное им, с каким-то местом на карте, - и грабить вообще-то не намерен, но с четырех ваших карандашных оттисков я снял одну копию. На каждом из них чего-то не хватало, зато на другом это было. В общем, все четыре взаимно дополняли и подтверждали друг друга. И вот теперь смотрите, что получается.
   Он положил свой рисунок на карту и стал водить по ней пальцем.
   - Вот речка, Чухонка называется, тут болото, а здесь поселок. Тут железнодорожная станция, между прочим, как была пятьдесят лет назад, так и осталась. И даже называется так же. Та-ак... Теперь, если пропорционально перенести крестик, то... Вот тут!
  
   Я внимательно сравнила рисунок с картой и убедилась, что Артур прав.
   - Точно, - уверенно сказала я, - так и есть. Ну, когда поедем за сокровищем?
   Артур засмеялся, но тут же стал серьезным и ответил:
   - Не спешите, молодая рыжая кросотка. Тут спешка совсем не полезна. Место мы знаем, но нужно быть подготовленным. И вообще, давйте обсудим, что будем делать с кладом. У меня, например, есть совершенно определенная идея.
   - Говорите, - кивнула я, - и тот, кто не с нами, то против нас.
   - Вот именно, - прищурился Артур, - тот против нас. Поэтому в первую очередь я позабочусь о прикрытии.
   - Это как?
   - Ну, у меня есть друзья в ведомстве...
   - В ведомстве? - теперь уже прищурилась я, - но вы же сами говорили, что в этом вашем ведомстве все подлые и коварные.
   - Говорил, - кивнул Артур, - но раз я сказал - друзья, то они не относятся к числу тех, которых вы имели в виду. Их мало, очень мало... Но они есть. А кроме того, есть молчаливые исполнители, которые будут просто прикрывать нас, не зная о сути действий. Их тоже мало, но они тоже есть. Они ни о чем не спрашивают, но доверяют мне. Каждому из них я помог в свое время, и теперь... В общем, нам есть на кого положиться. А внешне это будет выглядеть как совершенно официальная казенная операция. И никакие там менты не сунут в это дело свой грязный нос. У меня есть способы так щелкнуть по этому носу, что мало не покажется.
   - И все же, от кого нам прикрываться? - спросила я.
   - От кого... - Артур допил чай и закурил, - я скажу вам - от кого. Но только теоретически... Хотя от теории до практики - один короткий шаг.
   Он глубоко затянулся и, подумав, сказал:
   - Ну, к примеру, имеется некто Желвак, с которым вы имеете честь быть знакомым.
   - Это он имеет честь быть знакомым со мной, - презрительно сказала я.
   - Пусть так, - Артур кивнул, - хорошо. Значит, Желвак. Насколько мне стало известно, он теперь тоже интересуется медальоном. Не знаю, насколько он осведомлен об истинной ценности этой вещицы, но, поскольку клад имеет уголовное происхождение - кто знает, может быть, есть и другие пути к нему. Желвак жесток и безжалостен. Он убийца и грабитель, и ему ничего не стоит наворотить вокруг этого клада гору трупов.
   Я кивнула.
   То, что сказал Артур, мне не понравилось, но возразить было трудно.
  
   - Потом наверняка есть и другие соискатели, - продолжил Артур, - а по законам жанра все встречаются в одном и том же месте в самое неподходящее для каждой стороны время. Так что... Мы будем ехать на эту Чухонку в полном боевом наборе. Со спецназом, с мигалками и с оружием. А поскольку я имею официальное отношение к розыскам клада, то пусть только кто-нибудь попробует помешать мне при выполнении особого задания государственной важности. Не позавидую ему.
   - А как же островок? - спросила я, - если все официально?
   - Но мы же с вами хитрые, - улыбнулся Артур, - государство в лице историков и всяких там славянофилов получит весь набор исторически ценных вещей. Там, насколько мне известно, этого добра хватает. А мы с вами заберем презренные драгоценности, которые можно оценить только в грязных деньгах.
   - Ага... - я задумалась, - а скажите, эти ваши помощники, друзья ваши служебные, они что - за бесплатно будут помогать нам обогащаться?
   - Конечно, нет, - усмехнулся Артур, - в случае успеха они получат серьезную финансовую помощь. И я, между прочим, как и раньше, буду весьма щедр.
   - Как и раньше? - удивилась я, - а вы, стало быть, и раньше занимались подобными вещами?
   - Фу! - поморщился Артур, - звучит как подозрение в том, что я подглядывал в женский душ.
   - А вы когда-нибудь подглядывали в женский душ? - хихикнула я.
   - А как же! - гордо ответил Артур, - в отроческом возрасте кто же не подглядывал! Вот помню, однажды темным зимним вечером в бане на девятой линии...
   - Не надо, - запротестовала я, - сейчас расскажете какую-нибудь гадость. Я представляю, что можно увидеть в общественной женской бане.
   - Да, - уныло сказал Артур, - вы правы. Честно говоря, я был весьма разочаровн увиденным.
   Он подумал и, оживившись, сказал:
   - Зато в пионерском лагере, когда молодая пионервожатая пошла в душ, мы...
   - Хватит! - завопила я, - не нужны мне ваши развратные россказни!
   - А что же тут развратного, - Артур пожал плечами, - обычный интерес молодых самцов к молодым самкам своего вида. Визуальное знакомство, так сказать, с предметом.
   - И достаточно, - я постучала ладонью по столу, - я вижу в ваших глазах нездоровый блеск. Давайте лучше о деле. Когда мы едем?
   - Едем мы завтра утром. А сегодня я оповещу всех, кого надо, и... И все. А сейчас я вынужден откланяться, потому что мне нужно нанести несколько срочных визитов.
  
   Артур встал, и я, тоже неохотно поднявшись со стула, сказала:
   - Вот так всегда... Это что - женская доля такая, что ли? Провожать и ждать?
   - Возможно... - улыбнулся Артур, - вы про Пенелопу слышали?
   - Слышала, - отрезала я, - и, между прочим, из достоверных источников мне известно, что Одиссей вовсе не от старости умер, или как там еще... Просто однажды он сказал своей Пенелопе, что собирается в очередную экспедицию, и она прибила его. Насмерть.
   - Кухонным инвентарем? - засмеялся Артур.
   - Не знаю. История об этом умалчивает.
   - Мы увидимся сегодня вечером, - сказал Артур, - обещаю.
  
   И потом он обнял меня и поцеловал...
   Он поцеловал меня по-настоящему в первый раз за все время, и я почувствовала себя так, будто этот поцелуй был первым в моей жизни.
   Голова закружилась, а ноги стали слабыми и мягкими.
   Однако...
  
   - Акула! - Артур нежно поцеловал меня в глаз, - не надо засыпать, а то я подумаю, что действую на вас таким образом и не буду больше целовать вас.
   - Нет-нет! - я открыла мутные глаза, - ни в коем случае! Просто вы поцеловали меня впервые, а я так долго ждала этого... И я стала падать в женственный женский обморок.
   - Не надо, - Артур поцеловал меня в другой глаз, потом провел губами по виску, - я и сам едва удерживаюсь от мужественного мужского обморока. Я люблю вас.
   - Тогда идите и совершайте ваши мужские дела. А я буду ждать вас.
   - Как Пенелопа?
   - Как Пенелопа, - вздохнула я, - черт бы побрал эту проклятую женскую долю!
  
  
   Глава
  
  
   В отдельном кабинете, скрытом в кулуарах ресторана "Поручик Ржевский", за большим круглым столом сидели трое мужчин. Все они были слегка нетрезвы, но держались уверенно и без лишнего оживления, обычно присущего выпившим людям.
   Бутылки, тарелки с закусками и прочие аксессуары вечеринки были небрежно сдвинуты на край стола, и все трое внимательно разглядывали разложенную на столе карту. В центре карты тускло светился под неяркой настольной лампой старинный серебряный медальон. Он был потертым и местами поцарапанным, но это не мешало собравшимся относиться к нему бережно и даже с известной долей почтения.
   Медальон был раскрыт, и Граф, нагнувшийся над столом и державший в руке большую лупу, оправленную в круглую деревянную рамку с резной ручкой, внимательно разглядывал выгравированные внутри медальона узоры. Шервуд и Желвак молча следили за ним, пуская дым от сигарет под потолок.
  
   - Да, - сказал наконец Граф и выпрямился, - это самое место и есть. Недалеко от Чухонки. Н у что же, господа, поздравляю вас! Правда, это несколько преждевременно, но... Будем надеяться, что на месте клада не выстроили школы или церкви.
   Переведя сказанное Шервуду, который, выслушав его, согласно закивал, поглядывая, впрочем, на бутылку с водкой, Граф посмотрел на Желвака и сказал:
   - Ну что же, Николай Иваныч, дело за тобой. Собирай бригаду и завтра утречком поедете.
   - То есть как - поедете? А ты, Константин Эдуардыч, что - не поедешь?
   - Не могу, - Граф развел руками, - завтра я должен быть в мэрии, а такими делами, сам знаешь, не пренебрегают. Но ведь ты у нас мужчина серьезный, и я тебе совершенно доверяю. Так что быть тебе завтра главным в этом деле. Я знаю, что ты не подведешь.
   - Правильно, - кивнул Желвак, - в нашем деле доверие - главное. Ты, Константин Эдуардыч, будь уверен. Я все сделаю как надо.
   - Вот и хорошо, - кивнул Граф, - сейчас я скопирую карту и можно будет расходиться.
   Он встал и, сложив карту так, чтобы квадрат с крестиком на месте захоронения клада был сверху, подошел к стоявшему в углу столу, на котором стояли компьютер, принтер, ксерокс и прочая оргтехника.
   Включив ксерокс, Граф вложил в него карту и сделал несколько копий.
   Пристально рассмотрев их, он удовлетворенно кивнул и протянул две копии Желваку. Тот бережно принял листы и, достав из кармана очки, надел их, сразу став похожим на школьного учителя труда.
   Поднеся копию карты к свету и посмотрев на нее, Желвак сказал:
   - Все видно, как на подбор.
   Граф удивленно посмотрел на него и, усмехнувшись, ответил:
   - Ну что же, тогда на посошок, и - с Богом.
  
   Желвак бережно убрал карту в карман и налил всем водки.
   Встав, он сказал:
   - Чтобы не сглазить - за хорошую погоду.
   - Да, - согласился Граф, - за хорошую погоду.
   Они выпили, и Граф, поставив пустую рюмку на стол, сказал:
   - Майкл здесь останется, а завтра утром, Николай Иваныч, ты его заберешь.
   - То есть как - здесь? - удивился Желвак.
   - В этом прекрасном ресторане, - улыбнулся Граф, - кроме всего прочего имеются еще и номера для уставших посетителей. Я, наверное, не говорил об этом.
   - А-а-а... - понимающе кивнул Желвак, - не, не говорил.
  
   Граф действительно не говорил об этом Желваку, но не говорил он еще и о том, что ресторан "Поручик Ржевский" был его собственностью. Об этом он не говорил вообще никому. И только один Артур на правах единственного друга знал о том, что "Поручик Ржевский" принадлежит Графу.
   В свою очередь один только Граф знал, что Артур является хозяином миллионерской яхты "Изабелла". И даже Виктор, капитан "Изабеллы", считал, что яхта принадлежит какому-то неизвестному банкиру, а Артур всего лишь приятель этого банкира, которому хозяин доверил побаловаться с дорогой игрушкой.
  
   - Ну что же, - Граф протянул руку Желваку, - не смею задерживать, Николай Иваныч. Тебе еще сегодня людей собирать и объяснять им ситуацию. И, напоминаю, следи за тем, чтобы они не знали ничего лишнего. Сам понимаешь.
   - Понимаю, - Желвак пожал протянутую руку, - что же тут непонятного! Возьму только самых надежных.
   - И это правильно.
  
   Проводив Желвака до двери и передав его охраннику, который должен был с почетом проводить гостя к выходу, Граф вернулся к столу и, усевшись в кресло, обратился к заскучавшему Шервуду:
   - Эй, Майкл, ты что, уснул?
   - Да нет, - ответил Шервуд, - просто вы так увлеклись деловыми разговорами, что я решил не мешать вам и не напоминать о себе.
   - Правильное решение, - одобрительно ответил Граф, - сразу видно понимающего человека. Ну а теперь, когда все ушли, и мы остались вдвоем, никто не мешает братьям выпить за встречу.
   - Точно, - оживился Шервуд, - а то я, честно говоря, уже устал.
   - А мы сейчас это исправим, - сказал Граф, берясь за бутылку, - кстати, посмотри, там в углу Матисс висит, купил на прошлой неделе. Хорошая картинка.
  
   Шервуд поднялся и пошел в угол рассматривать Матисса, а Граф в этот момент, быстрым движением сняв с резной полки маленькую бронзовую статуэтку зевающего пузатого Будды, нажал на его голову и вытряхнул на ладонь оранжевую таблетку. Бросив ее в рюмку Шервуда, он поставил Будду на место и наполнил рюмку водкой. Таблетка выпустила облачко пузырьков и мгновенно растворилась.
   Граф налил водки себе и сказал:
   - Выпивка ждет тебя, Майкл!
   Шервуд отвернулся от картины и вернулся к столу.
   Усевшись в свое кресло, он пожал плечами и сказал:
   - Не знаю, что ты нашел в этой мазне. Но, раз купил, значит она тебе нравится. У меня у самого висят картины, Гоген есть, Рубенс... Так Ковбой Косовски говорит, что он и сам может такое намалевать.
   - Ну и пусть себе говорит, - Граф поднял рюмку, - твое здоровье, брат!
   - Твое здоровье! - ответил Шервуд.
  
   Они выпили, и Граф, быстро взглянув на Шервуда, сказал:
   - Я рекомендую тебе пойти отдохнуть. Если хочешь, тебе помогут в этом деле хорошенькие молоденькие блондинки. Что скажешь?
   - Блондинки... - Шервул неожиданно зевнул, - а ну их! Мне и на самом деле спать хочется. Это ты прав, брат.
   - Ну, тогда... - и Граф нажал на кнопку вызова.
  
   Через полминуты дверь бесшумно отворилась, и Граф сказал появившемуся на пороге молодому человеку в черном костюме:
   - Виталий, отведи гостя в люкс. Он устал и хочет спать. Говори с ним по-английски.
   - Слушаюсь, - Виктор наклонил голову и повернулся к зевавшему, как бронзовый Будда, Шервуду.
   - Прошу вас, сэр, - сказал он на прекрасном английском, - идемте со мной.
   - О! - Шервуд удивленно посмотрел на Графа, - юноша владеет английским не хуже меня!
   Граф развел руками.
   - У меня, как ты понимаешь, все высшего сорта. И мои помощники тоже. Ладно, отправляйся спать, а то рухнешь прямо здесь...
   - Не рухну, - Шервуд встал и покачнулся, - а может быть, и рухну. Тогда пусть меня несут четыре блондинки. Как Гамлета.
  
   Он оперся о предусмотрительно подставленную руку Виталия и вышел из кабинета. Закрыв за ними дверь, Граф глубоко вздохнул и, подойдя к столу, налил себе рюмку водки.
   - Ну, за тебя, Коська, - сказал он себе генеральским голосом и выпил, - и на сегодня хватит.
   Усевшись в кресло, он закурил, потом подвинул к себе маленький круглый столик девятнадцатого века, на котором стоял вполне современный телефон, и, взяв трубку, набрал номер.
  
   - Ну, Артик, сейчас я тебя удивлю, - пробормотал он, - посмотрим, что скажешь.
   Артур ответил сразу же, и Граф, затянувшись, сказал:
   - Привет!
   - Привет! - ответил Артур.
   - Ты стоишь? - поинтересовался Граф, рассеянно наматывая на палец телефонный шнур.
   - Нет, сижу, - ответил Артур, - а что?
   - А то, что, если бы ты стоял, то мог бы и упасть.
   - Ну-ну, - скептически хмыкнул Артур, - опять какие-то сенсации.
   - Именно! - Граф довольно усмехнулся, - не буду ходить вокруг да около, скажу сразу. Ты готов?
   - Не морочь голову, - ответил Артур, - давай, что там у тебя.
   - Это ты правильно сказал. Именно - что там у меня. А у меня... - Граф сделал драматическую паузу, - у меня на столе... Медальон!
   - Ну да! - по голосу Артура было слышно, что он удивлен, - откуда? Акула ведь бросила его в Залив!
   - Точно, бросила, - Граф затянулся и выпустил дым в сторону Матисса, - а дальше начинается фантастическая история. В этот момент в безднах нашей мутной лужи проплывала российская подводная лодка, набитая молодыми матросами. Учебная, понимаешь, лодка. Медальон попал прямо на нее и зацепился за какой-то болт. А потом, ранним утром, лодка всплыла, и два алкаша, капитан и мичман, вышли на рубку проветриться и опохмелиться. Они увидели медальон и, понятное дело, забрали его. Дальше дело происходило так. Вернувшись на берег, они отправились в пивной бар "Добрый Боцман" и начали наливаться пивом. По ходу дела они засветили медальон и стали обсуждать, за сколько его можно продать. А за соседним столиком сидел один человечек. И этот человечек случайно оказался карманником. Зовут его - Вольдемар Лопатник, а попросту - Шнифт. Он изъял медальон у мореманов и избавил их от непосильной задачи по реализации найденного имущества. Потом он отнес медальон приемщику ценностей по кликухе Гобсек, и тот охотно купил вещицу. Гобсек уже собирался отправить медальон за границу, но, сидя в ресторане "На нарах", услышал, как братки говорят о медальоне и о том, что уважаемые люди разыскивают его. Пошевелив мозгами, Гобсек решил, что услуга уважаемым людям стоит дороже, чем сам медальон, и принес его этим самым уважаемым людям.
   - А уважаемые люди, я так понимаю, это ты сам, - усмехнулся Артур.
   - Совершенно верно, - согласился с ним Граф, - я и господин Желвак. И еще мой заокеанский братец Майкл Шервуд.
   - Ага... - неопределенно сказал Артур, - и что дальше?
   - А то, что у меня уже имеется ксерокопия подробной карты области с помеченным местом, где лежат известные нам сокровища. Так что дуй ко мне, я дам тебе карту, и ты сможешь...
   - Больно надо! - пренебрежительно перебил его Артур, - у меня и у самого имеется такая карта.
   - То есть как? - теперь удивился Граф, - это еще откуда?
   - От верблюда, - засмеялся Артур, - я тебе сам сейчас историю расскажу. Без всяких подводных лодок, но не менее детективную.
   - А ну, давай, давай, - нетерпеливо сказал Граф, - нет, подожди, вот я сейчас себе водочки налью... Интересное дело выходит!
   Он быстро налил себе рюмку водки, одним духом осушил ее и сказал в трубку:
   - Давай, я слушаю.
   - Ну, собственно, слушать-то особенно нечего, моя история гораздо проще и короче твоей...
   - Ладно, не прибедняйся.
   - А я и не прибедняюсь. В общем, помнишь, как мы в детстве брали советский пятак, здоровый такой, накладывали на него бумажку и зачирикивали карандашом?
   - Конечно, помню. Только я предпочитал делать это с монетами более крупного достоинства. Например, с юбилейным рублем. Что мне пятаки!
   - Понятно, страсть к богатству проявилась у тебя еще в младенческом возрасте. Ладно... Так вот, моя... Да, моя Акула и ее братец, у нее был брат, потом его застрелили спецы при задержании, он с героином связался... Так вот - они в соответствующем возрасте делали то же самое, но не с пятаками, а с медальоном. Получившиеся оттиски были у них тайными печатями. Сам понимаешь, детские игры, секреты... И эти бумажки сохранились у Акулы в чемоданчике. Ну, знаешь, как женщины хранят всю жизнь всякую дребедень вроде трамвайного билета, по которому они ехали терять девственность.
   - Знаю, - разочарованно ответил Граф, - некоторые мужики тоже хранят всякое... Значит, не получилось у меня тебя удивить.
   - Как же не получилось, - возразил Артур, - очень даже получилось. И ты меня удивил, и я тебя. И теперь мы оба испытываем чувство глубочайшего удовлетворения.
   - Чувство, понимаешь... - недовольно проворчал Граф, - ладно... И что теперь?
   - А вот это нам и следует обсудить. Я как раз собирался звонить тебе, а тут ты и сам позвонил. И обсудить надо серьезно, потому что завтра мы с Акулой...
   - Вот-вот, - перебил его Граф, - вы с Акулой, а Желвак с братвой.
   - Так я и знал, - сказал Артур, - то есть я не знал, конечно, но подготовился так, как если бы знал. Так что ты, Коська, туда и не суйся. Там будет стрельба и прочий праздник. Я подготовил экспедицию со спецназом, оружием и всеми остальными шикарными подробностями. И Желваку твоему там придет... В общем, сегодня ты в последний раз видел его живым.
   - А туда ему и дорога, - беззаботно ответил Граф, - надоел он мне... А насчет того, чтобы я туда не совался, так что же я - совсем идиот? Это пусть Желвак с братвой приключения на свою задницу ищут. А я тут сидя постою.
   - Да, кстати, - сказал, помолчав, Артур, - и братцу твоему там нечего делать. По той же причине.
   - Понимаю, - вздохнул Граф, - кстати, я его уже спать отправил, и он не проснется до завтрашнего вечера. Я решил поиграть в Сальери и подсыпал ему кое-что... Достаточно одной таблэтки.
   Граф помолчал и, снова вздохнув, произнес:
   - А вообще сам посуди - какой он мне брат? Ну, родился он от того же человека, что и я, и что с того? Таких неизвестных братьев по всему свету как собак нерезанных. Не знал бы, что он мой брат, пристрелил бы и глазом не моргнул. А теперь только морока из-за этих неожиданных родственных связей.
   - Ладно, не грусти, Костик, не надо. В общем, все, что нужно, я тебе сказал.
   - Хорошо... Ну а как там твоя рыжая зазноба?
   - Потом расскажу. А вообще - прекрасно.
  
  
   ***
  
  
   По Выборгской трассе дисциплинированно двигалась небольшая колонна машин. Впереди был "Мерседес", в котором сидели Артур и Акула. Следом за "Мерседесом" ехали два неприметных микроавтобуса "Уаз", которые в народе называют "буханками". Замыкала колонну милицейская "ПМГ".
   Артур отказался от первоначального плана ехать на операцию по изъятию клада с помпой. Он справедливо рассудил, что привлекать к себе излишнее внимание не стоит. В "Уазиках" за мутными стеклами сидели вооруженные спецназовцы, а в "ПМГ", взятой для того, чтобы всем было ясно, что это дело государственное, тряслись трое друзей Артура. Один из них, майор Беседа, сидел за рулем и тихо ругался.
   "ПМГ" была старая, гремучая и провонявшая тысячами обмочившихся алкашей, которые удостоились чести проехаться до отделения в милицейской машине.
  
   До Чухонки, недалеко от которое находилось искомое место, ехать оставалось не более получаса. И тут спокойно двигавшуюся колонну резко и опасно обогнала кавалькада, состоявшая из нескольких иномарок.
   По манере вождения, а так же по противному кряканью было совершенно ясно, что машины это бандитские, и обычным гражданам лучше всего прижаться к обочине и не навлекать на себя проблемы. Стекла у всех машин были почти черные, и Акула сказала:
   - Не понимаю, как можно ездить с такими стеклами. По-моему, сквозь них ничего не видно.
   Артур усмехнулся и ответил:
   - Ну, днем-то видно, а вот вечером, а особенно ночью - действительно темновато.
   - А зачем им черные стекла?
   - Во-первых, затем, чтобы не видно было тех, кто сидит внутри. Они попросту прячутся. А во-вторых, опять же чтобы другие водители думали, что там сидит толпа вооруженных громил. И в-третьих - это вроде кастового знака. Черные стекла - признак некой особости, избранности, причастности к мрачным тайнам жизни.
   - В общем, для того, чтобы другие боялись, - подытожила Акула.
   - Примерно так, - согласился с ней Артур, - между прочим, мне знаком номерок одной из этих машин. По-моему, это конкуренты.
   Он достал трубку и набрал номер.
   - Майор Беседа! - строго сказал Артур, - с вами говорит генералиссимус Воронцов. Вольно.
   - Иди к черту, пижон, - отозвался майор Беседа, - ехал бы сам в этой колымаге! Здесь воняет, как в обезьяннике. Ну, чего тебе?
   - А ты обратил внимание на машины, которые только что нас объехали?
   - Обратил, - ответил майор Беседа, - один из них меня даже подрезал. Будто не видел, что я в ментовской карете еду! Вот кого бы я пострелял без всякой жалости...
   - Я думаю, что твое скромное желание исполнится, - сказал Артур, - это наши конкуренты. Они прибудут на место раньше нас.
   - Тогда сбавь скорость. Пусть они найдут место, раскопают все, что нужно, а тогда уж и мы подтянемся.
   - Любишь ты на готовенькое! - засмеялся Артур, - ладно, будь по-твоему. Остановка на двадцать минут.
   И, включив поворотник, Артур плавно съехал на обочину.
  
   Остальные машины последовали за ним, и, когда пыль улеглась, Артур открыл дверь и сказал Акуле:
   - Сидим, отдыхаем. Вы побудьте в машине, а я пойду поговорю с... С личным составом.
   - Идите, идите, - ответила Акула и посмотрела в зеркало заднего вида, - ваш личный состав уже пиво открывает.
   - Да что вы говорите! - возмутился Артур и торопливо выбрался из "Мерседеса.
   Снова взглянув в зеркало, Акула увидела, как Артур решительно отобрал бутылку у майора Беседы и, погрозив ему кулаком, приложил бутылку к губам. Акула улыбнулась и достала сигареты.
  
   Артур тем временем сделал несколько глотков, вернул бутылку майору Беседе и, утерев губы платком, сказал:
   - Освежу вашу выгоревшую в бессонных бдениях память.
   Майор Беседа и двое его товарищей, которые, кстати сказать, успешно довели Прынцессу до предынфарктного состояния, слаженно кивнули и так же слаженно поднесли к губам бутылки.
   - Какая отработка жеста! - восхитился Артур, - это достигается годами, я понимаю... Мне, Анатольич, до тебя далеко.
   Анатольич, который в истории с Прынцессой играл роль маньяка со шрамом, усмехнулся и ответил:
   - Я тебя потом научу. Давай, говори, чего хотел.
   - Говорю, - кивнул Артур, - значит, так... Мы изымаем то, за чем едем, и отвозим изъятое... Ну, вы знаете, куда. Наши ребята, со своей стороны, исполняют свою часть работы, которая совершенно соответствует курсу правительства и президента.
   Артур посмотрел на полностью вооруженных и облаченных в бронежилеты спецназовцев, которые стояли отдельной группой и, поглядывая на начальство, курили.
   - Борьба с коррупцией, терроризмом, наркотиками и криминалом, - сделав сторогое лицо, отчеканил Анатольич.
   - Совершенно верно, - согласился с ним Артур, - кстати, вы взяли вещественные доказательства?
   - А то! - обиженно поджал губы Анатольич, - четыре килограмма героина в шестнадцати упаковках.
   - Очень хорошо, - Артур снова посмотрел на спецназовцев, - а в том, что нам окажут вооруженное...
   - И ожесточенное, - подхватил Анатольич.
   - И ожесточенное, - кивнул Артур, - сопротивление, я не сомневаюсь ни секунды.
   - И я тоже, - Анатольич взглянул на часы, - ну что, поехали?
   Артур тоже посмотрел на часы.
   - Поехали, - сказал он, - С богом!
   - С богом!
   Все расселись по машинам, и колонна снова неторопливо покатила по Выборгскому шоссе.
  
  
   Глава
  
  
   - Ты не базарь, а копай, баклан безрукий!
   Желвак нервничал и озирался по сторонам.
   - Да я тебе говорю, что не здесь, а у того камня, - огрызнулся Скелет, орудовавший лопатой.
   - У того камня... - Желвак посмотрел на тот камень, который был как две капли воды похож на этот, - ладно, копай у того. А вы что расселись? Я вам что - прораб, что ли? Вот сейчас достану волыну, и вы у меня будет рыть, как Стаханов на похоронах своего бригадира!
   Четверо братков с лопатами побросали сигареты и торопливо подошли в своему товарищу, на долю которого досталось быть основным копальщиком. Еще пятеро рассредоточились по сторонам и бдительно осматривали подходы к месту раскопок.
  
   Обрывистый и извилистый берег речки Чухонки был изрыт пещерками, в которых обитали птицы и мелкая живность, а некоторые, наиболее комфортабельные, судя по использованным презервативам, служили пристанищем любителям интимной близости и случайных связей. В одной из этих пещер и должно было находиться сокровище.
   Основными ориентирами были большой камень, лежавший на берегу у изгиба русла, и остатки находившегося в пятидесяти метрах от воды старого финского фундамента, заросшего мхом. На середине расстояния между этими думя точками и была нужная пещера. Но камней было два, и братве, не привыкшей к физическому труду, не хотелось горбатить зря.
   Желвак злился и то грозил жадным, но ленивым бандюкам волыной, то переходил к методу пряника, напоминая, что в случае удачи каждый получит жирный кусок. Правда, Желвак имел в виду не долю от сокровища, а обычный гонорар в российских рублях. А попросту говоря - плату за землеройные работы и прикрытие.
   Но братки этого не знали и воображали, что засунут руки по локоть в сундуки с бриллиантами, что все же не мешало им лениться и отлынивать от работы.
  
   - А если не та пещера? - снова донеслось из темного лаза, в котором трудились Скелет, Чача и Рубинштейн.
   Коля Рубинштейн не имел кликухи. Вместо нее вполне сошла его натуральная фамилия. Он тоже не был уверен в выборе пещеры, но благоразумно молчал.
   - А если не та, то там я вас и похороню, - отозвался начавший уже терять терпение Желвак, - так что вы уж постарайтесь, чтобы она была та. Между прочим, Скелет, ты сам выбрал именно эту пещеру. Камень ему не тот... Теперь тот, сам выбирал. Так что, если тут пустой номер - пеняй на самого себя. Понял?
   Из пещеры раздалось невнятное бормотание, и Желвак, хмыкнув, подошел к большой спортикной сумке, лежавшей в сторонке, и достал из нее бутылку пива.
   - Копайте, копайте, - прикрикнул он в сторону пещеры и открыл бутылку.
   С наслаждением сделав несколько глотков, он громко рыгнул и посмотрел на небо. Если не врал старинный медальон, а он не должен был врать, то Желваку улыбнулось счастье. И тогда он сможет воплотить свою давнюю мечту.
  
   Многое пришлось пережить за свою жизнь уголовному авторитету Николаю Ивановичу Гладильцеву. Занимался он в основном устрашением и грабежами, приходилось и убивать...Но плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, и простой уголовник Колька Желвак знал эту поговорку. Шаг за шагом, с трудами и огорчениями, но двигался Желвак вверх по трудным ступеням уголовной иерархической лестницы, и вот уже стал он авторитетным человеком, а скоро, как обещал ему сам Граф, и коронуют его.
   И вот тогда...
   А еще и овладев кладом...
  
   Была у Желвака мечта.
   Странная для криминального авторитета, грабителя и убийцы, но вполне понятная и даже прогрессивная.
   Желвак хотел основать газету.
   И называться будет та газета - "Конкретные ведомости".
   Никто не знал об этой его мечте, и Желвак, избегая грубых шуток, до времени хранил мечту в тайне. Он часто представлял себе, как совершенно неожиданно выходит первый номер газеты, и все братки встают на уши. А когда они прочтут внизу, в специальном разделе, имя главного редактора - Н.И.Гладильцев, они бросятся к нему и станут спрашивать, не он ли создатель этого чуда?
   И Желвак небрежно скажет - а, этого... Ну я, а что?
   А они изумятся - ну ты, Иваныч, оттопырил!
   Конкретно оттопырил!
   А здорово - "Конкретные ведомости"! Это ты, Желвак, в самую точку угодил!
   Для конкретных братков - конкретная газета!
  
   И рубрики - "Вести с зоны", "Колонка адвоката", "Криминальная хроника"...
   И на такая криминальная хроника, как по телевизору, когда братву в наручниках мордой вниз кладут, а наоборот...
   Как именно наоборот, Желвак еще не знал, он понимал, что хвалить в периодической печати уголовные подвиги как-то не с руки, но ловкие писаки, которых он рассчитывал привлечь к этому делу, должны справиться с задачей так, чтобы придраться было не к чему.
   И, конечно же, раздел юмора.
   Карикатуры на ментов поганых, на пидаров, на лохов...
   Жаль, что нельзя устроить раздел объявлений насчет продажи оружия и скупки краденого. Хотя, черт его знает, может быть, и это можно организовать под правильным соусом.
   Такая была мечта у авторитета Желвака...
  
   Он вздохнул и, допив пиво, бросил бутылку в кусты.
   - Ну что там? - крикнул он в сторону пещеры, откуда доносился скрежет допат и ругань братков.
   - Пока ничего, - отозвался Скелет и вдруг его голос изменился, - во, блин! Эй, Николай Иваныч, а ну конай сюда! Тут что-то есть!
   Желвак нахмурился и поспешил в сторону пещеры.
  
   В пешере было темно, и только яркий луч американо-корейского фонаря о восьми китайских батарейках прорезал пыльную мглу. Зайдя в пещеру, Желвак опасливо посмотрел на ее низкие своды, из которых торчали корни каких-то растений и недовольно поинтересовался:
   - А нас тут не завалит к едреней фене?
   - Да не должно, - отозвался Скелет, орудовавший в углу лопатой.
   - Один тоже говорил - не должно, - пробомотал Желвак, - ну что там у тебя?
   - А вот, смотри, Николай Иваныч!
   И Скелет постучал лопатой по тому, что можно было условно назвать дальней стеной пещеры. Раздался деревянный звук, земля осыпалась, и все, кто были в пещере, увидели прекрасно сохранившийся деревянный щит, сколоченный из толстых нестроганых досок.
   - Точно, тайник! - завопил Скелет, - все как есть!
   - Ты погоди, - одернул его Скелет, - неизвестно, что там внутри.
   - А щас узнаем!
   И Скелет, бросив лопату, взял лом.
   Засунув лом в щель между досками, он резко нажал на него, раздался протяжный скрип, и деревянный щит размером примерно метр на метр, отвалился, открыв вход в темное пространство.
   - Так, - распорядился Желвак, - пошли все наружу. Быстро.
   - А что такое? - удивился Скелет, - только открыли, и сразу наружу... Ты чего, Николай Иваныч?
   - Ничего, - отрезал тот, - пошли.
   И, подавая пример, первым выбрался из пыльной и душной пещеры на свежий воздух. Недовольно бормоча, Скелет, Чача и Рубинштейн последовали за ним.
   Отряхнувшись, Желвак достал сигареты и, закурив, сказал:
   - Сейчас все остаются здесь, а я пойду туда и посмотрю, что там имеется. может быть, все эти рассказы о кладе - фуфло.
   - А чего один-то? - возмутился Чача, - мы что - не в доле?
   - А кто вам сказал, что вы в доле? - прищурился Желвак, - вы за свою работу, понял - работу! За свою работу получите денег. Причем столько, сколько сами не стоите. Или может быть ты, Чача, считаешь, что ты ровня мне? Ты из шестерок давно выбрался? Ты, бля, еще зимой лохов на дороге обувал, подставлял им свою поганую помойку, "восьмерку" свою... а сейчас уже со мной в долю хочешь? А этого не хочешь?
   И Желвак наконец вынул из кармана ту самую волыну, которой грозил нерадивым работникам уже целых полчаса.
   - Да одна только пуля дороже твоей башки стоит, понял?
   Он передернул затвор и повертел пистолетом в воздухе. Посмотрев на него, он добавил:
   - И еще масло. Фирменное, между прочим. Ну что, есть еще вопросы?
   - Не, Николай Иваныч, - торопливо ответил струхнувший Чача, не сводя глаз с пистолета, - никаких вопросов.
   - А никаких, так и не квакай. А ты, Рубинштейн, ничего не хочешь сказать?
   - Я? - изумился Рубинштейн, - а я разве что-то говорил?
   - Не знаю, может я просто не расслышал...
   - Ничего я не говорил. Может еще покопать надо? Так я готов!
   - Пока не надо. А если надо будет, я скажу. Может быть, для кого-нибудь из торопливых яму нужно будет вырыть, - Желвак усмехнулся своей шутке, - ты могильщиком не был?
   - Нет, не был. Это Тюря был. На Южном.
   И Рубинштейн ткнул пальцем в стоявшего неподалеку Тюрю, который одним глазом следил за поляной, а другим косился на Желвака, все еще державшего в руке пистолет.
   - А что Тюря? - обиженно отозвался Тюря, - как что, сразу Тюря!
   - Да ничего, ничего, - Желвак успокаивающе махнул рукой и убрал пистолет, - стой, где стоишь.
   Он строго оглядел братков, которых было ровно девять, и сказал:
   - Значит, так. Сейчас я иду в пещеру а вы все смотрите по сторонам и не зевайте.
   - А если она того? - с сомнением спросил Скелет.
   - Кто она? И что того? - нахмурился Желвак.
   - Ну, пещера... Если она обвалится, а вы там это...
   - Типун тебе на язык! - возмутился Желвак, - мудак, бля! Думай, что говоришь! А чтобы лучше думал, так пойдешь со мной. Если завалит, ты у меня будешь как крот рыть, понял? И вы все тоже! Поняли?
   И Желвак грозно оглядел остальных братков.
   - Не слышу ответа!
   - Поняли, - ответил за всех Рубинштейн, - если что, мы этот бережок мигом сроем. Откопаем, как мумию, не сомневайся, Николай Иваныч!
   Желвак открыл было рот, но махнул рукой, смирившись с тем, что разговоры ни к чему не приведут, и направился в сторону пещеры. Скелет, довольно подмигнув браткам, последовал за ним.
   Когда Желвак со Скелетом скрылись в темном провале пещеры, Рубинштейн, проводив их взглядом, повернулся к Тюре и посмотрел на него долгим взглядом. Тюря ответил ему таким же долгим взглядом, и в этом обмене знающий обоих братков человек мог бы прочесть многое.
   Ситуация была ясна.
   Желвак со Скелетом - в пещере, а снаружи, кроме них, еще шестеро.
   Все были вооружены, и при удачном стечении обстоятельств, а так же при некоторой расторопности в обращении с огнестрельным оружием Тюря и Рубинштейн могли уложить всех шестерых, а потом и Скелета с Желваком, которые, понятное дело, не выскочат сразу, а будут ждать развития непонятной ситуации в укрытии. Можно было даже бросить в пещеру гранату, которая имелась в кармане у запасливого Рубинштейна.
   Все это двое братков мгновенно прочли в глазах друг друга. Поняли они и то, что игра стоит свеч, потому что такой шанс выпадает только раз в жизни. Сокровище, хоть его еще не видели, можно считать - найдено.
   Рубинштейн, не сводя глаз с Тюри, медленно наклонил голову.
   Тюря ответил ему таким же медленным кивком.
   Тогда Рубинштейн, небрежно откинув полу черной кожаной куртки, показал Тюре взглядом на торчавший за поясом "Макаров". Тюря кивнул и тоже расстегнул куртку. Его пистолет находился в подмышечной кобуре.
   Рубинштейн незаметно показал Тюре три пальца и кивнул в сторону трех стоявших к нему спиной братков, которые следили за подходами к месту событий. Тюря тоже показал ему три пальца и повернул голову в сторону трех других братков, которые и не подозревали, что их ждет в самое ближайшее время.
   Наконец безмолвные переговоры были закончены, и Рубинштейн непринужденно положил руку на пистолет. Тюря засунул руку под мышку и стал медленно чесаться.
   Момент решительных действий настал, и, резко кивнув Тюре, Рубинштейн выхватил "Макарова". Но не успел он снять его с предохранителя, как вдруг из-за кустов послышался резкий окрик:
   - Всем стоять! Оружие на землю!
   Рубинштейн подскочил и направил пистолет в сторону крика.
   В ту же секунду в кустах послышался приглушенный хлопок, и Рубинштейн, сморщившись, выронил пистолет, а потом схватился рукой за грудь и рухнул на землю.
   Остальные братки стали озираться по сторонам и полезли за стволами, но тут на берегу неизвестно откуда появились спецназовцы, которые были в полном боевом облачении, не исключая вязаных масок. Послышались тугие хлопки, и бандиты стали один за другим валиться на землю.
   Через несколько секунд в живых из них не осталось никого, и только спецназовцы, не забывая следить за пещерой, обходили трупы и делали по одному контрольному выстрелу.
   Как принято - в голову.
  
   В это время Желвак, который только-только пролез в обшитую досками каморку, где высилась привлекательная гора свертков, ящиков и плотно упакованных рулонов, услышал, что снаружи что-то происходит, и сказал Скелету:
   - Что там за херня! Пойди, посмотри. И скажи, что я им, бля, жопы разорву, если что не так.
   Скелет кивнул и, бросив жадный взгляд на запыленную кучу сокровищ, полез наружу. Выбравшись из пещеры, он с удивленим увидел, что обстановка изменилась самым кардинальным образом. На земле валялись восемь трупов, пещеру окружали вооруженные спецназовцы в масках, и все стволы были направлены на него.
   - Эй, вы что? - Скелет торопливо поднял руки, - я здесь ни при чем!
   Ближайший к нему спецназовец усмехнулся под маской и спросил:
   - Кто еще в пещере?
   - Желвак, - ответил Скелет, глядя в черную дырочку направленного ему в лицо ствола.
   - Он там один?
   - Один, - кивнул Скелет и почувствовал, что по штанине что-то течет.
   - Хорошо, - ответил спецназовец и нажал на спуск.
   Черная чугунная гиря, летящая со скоростью света, ударила Скелета в переносицу, и его никчемная жизнь закончилась.
  
   Спецназовец повернулся в сторону и громко сказал:
   - Все чисто! Один в пещере.
   Из-за кустов вышли двое, седой импозантный мужчина и стройная рыжая красавица, которая робко держалась за его локоть и со страхом смотрела на окровавленные трупы, валявшиеся повсюду в разных позах. Мужчина кивнул спецназовцам, и они отошли в сторонку, продолжая держать вход в пещеру под прицелом.
   Подойдя поближе к пещере, Артур остановился, кашлянул и, с улыбкой взглянув на Акулу, сказал:
   - А представляете, сколько такой гадости я видел за свою жизнь?
   Акула передернула плечами и, ничего не ответив, только крепче прижалась к Артуру.
   - Ну ладно...
   Артур повернулся к пещере и громко позвал:
   - Эй, Желвак! Выходи, покурим!
   Из пещеры донеслось:
   - Это кто это там гавкает?
   Артур засмеялся и ответил:
   - С тобой, свинья, не гавкает, а разговаривает известный тебе Артур. Давай, выходи, кино окончилось. И без фокусов, тут кругом стволов полно, и все смотрят прямо на тебя. И не ругайся матом, тут женщина.
   - Какая еще на хрен женщина? - послышалось из пещеры, и в темном провале показалась запыленная фигура Желвака.
   Оглядевшись, он сплюнул и поинтересовался:
   - Ну и что дальше? А я, между прочим, так и знал, что ты тут нарисуешься. Вот только краля твоя рыжая... Нужно было все-таки отдать ее Некрофилу.
   - А если знал, то зачем поперся сюда? - Артур пожал плечами.
   - А ты зачем?
   - За тем же самым.
   - Вот и я... Как говорится, жадность фраера сгубила. Ну так что дальше? Сажать будешь? А за что, подумал?
   - Сажать? - Артур искренне удивился, - зачем же сажать... Тебя не нужно сажать, тебя нужно убивать. А сажать - сам ведь знаешь, как у вас там принято говорить - и в тюрьме люди живут. А такие, как ты - даже припеваючи. Для вас тюрьма - дом родной.
   - Не имеешь права убивать, - сказал Желвак и покосился на лежавший прямо перед входом в пещеру труп Рубинштейна, - сам говорил, что эти - мусор. А я не мусор, я - авторитет.
   - А для меня вы все мусор. Только ты более вонючий и грязный, чем эти, - и Артур кивнул на Рубинштейна, у которого были открыты и глаза и рот.
   - Но ты же законник, - Желвак забеспокоился и маска уверенного в себе уголовного зубра начала сползать с его лица, - тебе же все по закону надо...
   - Законы люди придумывают, - ответил Артур, - а я тоже человек, и поэтому сам придумал для себя свой закон. А по моему закону тебя нужно убить, потому что мне дышать с тобой одним воздухом - душно. Я, например, тебя не боюсь, а другие люди - боятся. А это плохо, если безобидные люди ходят и боятся таких тварей, как ты. И еще плохо то, что ты берешь молодых недоумков и учишь их быть такими же, как ты.
   Желвак пошевелился, и Артур сказал:
   - Ты, между прочим, пистолетик-то вынь осторожненько и на землю брось.
   Желвак злобно взглянул на Артура и, достав двумя пальцами пистолет, небрежно уронил его на землю.
   - А теперь ножкой его, вот так...
   Пнув пистолет, Желвак засунул руки в карманы и презрительно сказал:
   - Безоружного убить всякий может.
   Артур усмехнулся и ответил:
   - Так ведь ты и сам всю жизнь безоружных да беззащитных убивал да грабил, разве не так? А если и приходилось с кем-то на равных, то ведь это было так редко, что и не вспомнить, наверное, а? Что скажешь?
  
   Акула с ужасом слушала их диалог и, крепко держась за локоть Артура, не сводила глаз с Желвака, который тогда, на бандитской квартире, был таким страшным и уверенным в себе, а теперь стал просто обычныи немолодым мужчиной, и только по тем ужасным вещам, о которых он говорил с Артуром, можно было догадаться, что это настоящий бандит, опасный и коварный.
   - А ничего я тебе не скажу, - ответил Желвак и снова сплюнул.
   - Ладно, - кивнул Артур и сделал знак спецназовцу.
   Тот подошел к Желваку и, обыскав его, сказал:
   - Ничего.
   - Хорошо, - Артур пристально посмотрел на Желвака, - оставьте нас одних.
  
   Спецназовцы развернулись и пошли к стоявшему за пригорком автобусу, и на поляне перед входом в пещеру остались трое - Желвак, Артур и Акула, которой было страшно, но она старалась не подавать виду.
   - Ну вот мы и одни, - сказал Артур, - теперь и поговорить можно. Присаживайся.
   - А о чем нам говорить-то, - хмыкнул Желвак и уселся на один из ящиков, которые были привезены специально для того, чтобы складывать в них золото и брильянты.
   - А я тебе расскажу кое-что, - ответил Артур и усадив Акулу на другой ящик, сам уселся на третий, напротив Желвака, - тебе будет интересно.
   - Ну-ну, - скептически отозвался Желвак и достал сигареты, - послушаем, что ты расскажешь...
   - Послушаешь, - кивнул Артур, - напоследок. И тебе, когда все услышишь, умирать ох как не захочется, поверь мне.
   - Тогда зачем мне это слушать? - Желвак, похоже, взял себя в руки, - хочешь убивать - убивай. А на хрена мне твои гнилые базары слушать?
   - А ты все-таки послушай. Тут ведь у меня два интереса. Первый - я хочу, чтобы кто-то узнал то, о чем не знает никто. Я открою тебе тайну. А второй - когда ты все узнаешь, тебе очень сильно не захочется умирать, и это будет дополнительным наказанием для тебя. То есть, конечно, не дополнительным, потому что смерть - восе не наказание, я вообще не понимаю, почему ее высшей мерой наказания называют. Ну да это совершенно другой разговор, и не об этом я буду тебе рассказывать.
   - А о чем? - Желвак глубоко затянулся и посмотрел на Акулу, - и, кстати, твоя красотка рыжая... Ты прямо при ней будешь мне тайны раскрывать?
   - Прямо при ней, - кивнул Артур, - она имеет право, хоть и женщина.
   Акула, которая уже перестала бояться, подобрала с земли маленький камешек и метко запустила его в голову Артура.
   - Ой! - Артур втянул голову в плечи, - вот видишь, Желвак, она уже тебя не боится.
   - Это она здесь не боится, - скривился Желвак, - а видел бы ты ее у меня на хате... Там она чуть в штаны не наложила.
   - Вот еще за это я тебя убью, - сказал Артур, почесав ушибленный затылок, - за то, что ты, тварь уголовная, пугал мою любимую женщину.
   - Короче, собрался убивать, так давай - не тяни.
   - Э, нет, - Артур погрозил Желваку пальцем, - убить - дело нехитрое. А я хочу помучать тебя. Был бы я таким же, как ты, я бы с тебя полгода мясо снимал, чтобы ты утонул в страхе и боли... Но так я не могу, поэтому слушай.
  
   Артур оглянулся на Акулу, которая сидела смирно и внимательно смотрела на него. Подмигнув ей, Артур прикурил новую сигарету и сказал:
   - Графа знаешь?
   - Конечно, знаю, - удивился Желвак, - а почему ты спрашиваешь? Вообще он уважаемый человек.
   - Да, уважаемый. Сейчас я расскажу тебе одну историю.
   Артур задумчиво посмотрел на огонек сигареты и сказал:
   - Ну, для того, чтобы тебе сразу было понятно, знай, что Граф и я - давние и верные друзья.
   - Ни хрена себе! - воскликнул Желвак, - вот так новости!
   - Это еще не новости, - усмехнулся Артур, - новости будут дальше. И рассказывать их тебе я буду... В литературном стиле. Не возражаешь?
   - А что, - хмыкнул Желвак, - я рОманы люблю. Вот, бывало, лежишь на шконке...
   - Заткнись и слушай. Значит, так. В начале шестидесятых, когда Граф был еще просто Коськой Палицыным, старый вор Кадык, прошедший сталинские и немецкие концлагери, выпив стакан столичной водки и зажав в сверкающих железных зубах беломорину, учил его жизни. Коське было четырнадцать лет, а изломанный лагерями и нездоровым образом жизни пятидесятилетний Кадык выглядел на все семьдесят, и для Коськи он был воплощением вековой мудрости на апостольском уровне. Кадык, развалившись на койке, вещал о романтике воровской жизни, о блатном благородстве, а Коська, тоже выпив водки, но не стакан, а стопку, сидел на стуле, глядел на Кадыка во все глаза и слушал его так, как влюбленные не слушают сладкие песни соловьев. В лице малолетнего ученика Кадык имел благодарнейшего слушателя, и каждое его слово падало в душу будущего Графа, словно зерно в утучненную и взрыхленную трудолюбивым сеятелем землю. От теории и общих положений Кадык обычно переходил к примерам, то есть - историям из своей более чем богатой событиями жизни. И вот однажды, выпив три, а то и четыре стакана водки, Кадык стал вспоминать войну. И Коська услышал увлекательную и страшную историю о том, как из сталинского лагеря Кадыка отправили на фронт, в штрафбат, а там, повоевав немного, бывший зэк вместе со своей зэковской ротой попал в плен. В немецком концлагере было не лучше и не хуже, чем в Гулаге, так что Кадыку было почти что все равно. Однажды один из попавших вместе с ним в плен бывших зэков тяжело заболел и, находясь в бреду, начал болтать языком. Кадык внимательно слушал его бессознательные бредни и понял, что больной говорит вполне трезвые и правдивые вещи. Во-первых, Кадык понял, что перед ним не кто иной, как известный отступник и казнокрад Жиган, который незадолго до войны убил хранителя общака и скрылся со всей кассой, драгоценностями и прочим инвентарем.
   - Ну ты задвигаешь! - восхищенно помотал головой Желвак, - прямо как писатель!
   - Благодарю, - кивнул Артур, - но ты слушай дальше. А во-вторых, и это было уже гораздо более интересно, Жиган, метавшийся в горячке, разболтал, что место, в котором спрятаны сокровища, обозначено на внутренней стороне некоего медальона. В бреду он говорил только о сокровищах и медальоне, а бредил он дня три, так что Кадык выучил всю историю наизусть. И в доказательство того, что память ему не отказывает, он четко, как на экзамене, описал Коське медальон. Но память иногда все-таки отказывала ему, и эту историю Коська слышал от Кадыка по меньшей мере шесть раз. И тоже выучил ее наизусть. Поняв, что к чему, Кадык решил закорешиться с Жиганом и, когда кончится война, сдать его воровскому сообществу. Он не сомневался, что в конце концов победят русские, и оказался прав. Но освобождали их лагерь американцы, и Жиган неожиданно для Кадыка согласился на их предложение эмигрировать в Штаты. Жиган укатил в американском джипе, жуя резинку и куря армейские сигареты "Кэмел" без фильтра, а Кадык, загрузившись в товарный вагон, поехал в СССР, где незамедлительно оказался в отечественном лагере. За то, что он остался жив и попал в плен, ему дали червонец, и уже в лагере он поведал уголовной элите историю Жигана. Обществом было высказано горячее сожаление, что Кадык не прикончил прямо там этого гада, но что сделано - то сделано. В пятьдесят пятом Кадык вышел на свободу и, чувствуя, что крутые горки все-таки укатали его, начал спокойную жизнь, избегая активного участия в преступной жизни. Но богатый опыт сделал его уважаемым человеком, и Кадык превратился, с одной стороны, в консультанта по всем щекотливым вопросам, а с другой стороны - стал чем-то вроде мирового судьи и разрешал постоянно возникавшие между урками конфликты. Тем он и жил, пользуясь щедрой поддержкой и заслуженным уважением. Малолетний шпаненок Коська Палицын был сиротой и прибился к Кадыку. Старый урка, увидев, что ему есть кому передать эстафету, обратил на Коську все свои нереализованные родительские чувства и педагогические способности. Семена дали всходы, через несколько лет восемнадцатилетний Коська лихо замочил сразу двух ментов и превратился в Графа. А Кадыка хватил инфаркт, и его изношенному сердцу хватило одной попытки. Кадык откинул копыта, не приходя в сознание, молодой да ранний Граф пил водку и лил честные слезы на его поминках, а урки, посовещавшись, предложили ему руководить бандой, оставшейся без начальника. Это была немалая честь, но Граф отказался и стал вести уединенную и таинственную жизнь, не порывая, однако, с уголовным братством. Шли годы, его авторитет рос, и в криминальном мире появилась одиозная фигура, о которой мало что знали, но имя Графа произносили со все большим уважением, а иногда даже и с трепетом. Граф стал пророком и судьей, и это приносило ему неопределимые со стороны, но, судя по всему, весьма внушительные дивиденды, а наедине с собой он часто задумывался о том, где все-таки Жиган спрятал медальон, за которым было сокровище. Графа не интересовали деньги, которые он мог бы получить, завладев кладом. Того, что он получал от почтительных и признательных посетителей, ему хватало более чем. Гораздо больше его волновал сам клад, тайна, приключение... Любимой книгой Графа был "Остров сокровищ", из чего можно было сделать вывод, что криминальному патриарху не чужд некоторый романтизм. Читал он много, был человеком если не культурным, то во всяком случае образованным, воровские манеры использовал исключительно как инструмент для общения с братками и авторитетами, и никто, встретивший его в театре или на вернисаже, не поверил бы, что этот благородный джентльмен является знатоком уголовного права, криминальных обычаев и способен развести самую сложную и спорную ситуацию.
   - Да, - кивнул Желвак, - это точно. Граф как скажет, так прямо вроде печать ставит. Сказано - и все! Закон.
   Слушая Артура, Желвак начал надеяться на то, что разговоры о немедленной смерти велись только для понта и для устрашения, а на самом деле Артур вовсе не собирается убивать его. Поэтому Желвак решил вести себя паинькой и во всем поддакивать Артуру. Но не слишком, чтобы не вызвать подозрений.
   - И это что - вся история? - вежливо спросил он.
   - Нет, не вся, - ответил Артур, - слушай дальше. А дальше будет другая сторона истории.
   - Ага, - с готовностью поддакнул Желвак, - как другая сторона монеты.
   - Примерно так, - усмехнулся Артур, для которого мысли Желвака вовсе не были секретом, - и другая сторона истории такая. В начале семидесятых молодой, да ранний Граф уже умел мыслить стратегически и смог убедить умненького семнадцатилетнего шпаненка Артура Воронцова, которого приятели называли просто Артиком, что успешное будущее гораздо важнее сиюминутной выгоды. Артик Воронцов - это, как ты понимаешь, я.
   Желвак прищурился и пристально посмотрел на Артура.
   - Да, именно я. Так вот - Артик Воронцов тоже умел мыслить и, с ходу уловив мысль Графа, бросил хулиганить, перестал воровать по мелочи и навсегда пропал с уголовного горизонта, благо что он не успел приобрести репутацию, от которой можно было бы избавиться только в гробу. Он полностью изменил образ жизни и начал строить тщательно обдуманную вместе с Графом карьеру. Получив соответствующее образование, Артик поступил в милицию, дальше - стремительная карьера, Очень Особые Органы, высокое положение и наконец он превратился в таинственного суперагента Артура Воронцова, подчинявшегося неизвестно кому и выполнявшего непонятные и таинственные служебные обязанности. Все это время он поддерживал контакт с Графом, но об этом не знал абсолютно никто. И только однажды некто Веня Рукомой, служивший и вашим и нашим, пронюхал что-то и решил поинтересоваться моими связями. Возможно, ему и удалось узнать что-то, но это знание обошлось ему слишком дорого и он не успел воспользоваться им. Я лично застрелил Рукомоя на Волковском кладбище, предварительно прочтя ему лекцию о вреде излишнего любопытства.
   - Так вот кто! - воскликнул Желвак.
   - Да, - кивнул Артур, - да. Рукомоя застрелил я. И еще много кого... А мы - Граф и я - мы оба занимаемся исключительно своими делами и плевать хотели как на ваш уродливый воровской мир, так и на подлые интересы руководства этой несчастной страны. Я знаю все об уголовном мире Города, да и вообще всей России, и использую это в своих интересах, а когда нужно, то и в интересах службы. А Граф пользуется всей известной мне информацией, доступ к которой я имею по праву Комиссара Президентского расследования. А вы все - просто пешки, просто говно - простите меня, Акула - и всю свою уголовную жизнь ты для меня был просто как рыбка в домашнем аквариуме. И, повторяю, не только ты, а вы все. Ну как, понравилась история?
   - Блядь! - растерянно выдохнул Желвак, - сука! Так ведь это...
   - Вот именно, - торжествующе сказал Артур, - ну как? И сейчас ты умрешь. Представляешь? Только узнал такое, и вдруг пора на тот свет!
   - Ты, падла! - Желвак вскочил с ящика, - ты отсюда живой не уйдешь!
   - Ошибаешься, - в руках Артура появилась "Беретта", - передай привет Червонцу и расскажи ему все это.
   Он направил ствол на Желвака и нажал на спуск.
   Раздался резкий, ударивший по ушам, выстрел, и в середине лба вскочившего было бандитского авторитета появилась маленькая рваная дырочка, из которой тут же выплеснулась струйка черной крови.
   Желвак, безвольно опустив руки, повалился на спину а Акула в ужасе зажмурилась, но несколько поздновато, поэтому все-таки успела увидеть все подробности этой страшной картины.
   Ужасы мужского мира...
  
  
   Глава
  
  
   Со стороны стоявших в стороне машин послышался недовольный голос:
   - Что там за стрельба в мирное время?
   Из-за кустов появился майор Беседа, который брезгливо посмотрел на трупы, потом подошел к бездыханному Желваку и, пошевелив его ногой, сказал:
   - Маньяка сразу видно. Это ты, стало быть, свидетеля убрал? А зря... Он мог бы рассказать что-нибудь полезное.
   - Не стоит пытаться зачерпнуть драгоценную влагу знания из таких мутных источников, как этот урка, - поучительно сказал Артур, убирая пистолет, - если хочешь что-то узнать, спроси у меня. И вообще...
   Артур по-блатному выставил пальцы и, двигая шеей, прогундосил:
   - Этат казёл в натуре канкретна абидел мою маруху. Поэл?
   Артуровская маруха сморщилась и сказала:
   - Фу, какая гадость!
   - Артистический талант... - нормальным голосом ответил Артур, - с кем поведешься, от того и наберешься. Но я больше не буду.
   - Ладно, что дальше? - спросил Беседа.
   Артур огляделся и ответил:
   - Дальше... Так. Сейчас пауза десять минут, можно оправиться и закурить. А мы с Акулой пока сходим в пещеру. Потом скажу.
   - Слушаюсь, господин фельдъегерь!
   Беседа кивнул и пошел к спецназовцам, которые сгрудились около "Уазика" и, судя по смеху и оживленным восклицаниям, рассказывали анекдоты.
  
   - Вы в порядке? - голосом телевизионного переводчика спросил Артур.
   - Хотите поговорить об этом? - голосом героини телесериала ответила Акула.
   Артур засмеялся и, обняв Акулу за плечи, сказал:
   - Я вижу, все эти трупы уже не приводят вас в состояние шока?
   - Их слишком много, - ответила Акула и спокойно оглядела полянку, на которой валялись ровно десять мертвяков, - я где-то прочитала, что одна смерть - это трагедия, а два миллиона - всего лишь статистика.
   - Да, - кивнул Артур, - есть такое мнение. Однако пройдемте в закрома.
   Он поднял с земли фонарь, который двадцать минут назад держал в руках теперь уже мертвый Желвак, и решительно направился к пещере.
   Акула так же решительно последовала за ним.
  
   Пыль, которую подняли ретиво копавшие землю бандиты, уже улеглась, и луч фонаря осветил укрепленный досками лаз в конце пещеры. Для того, чтобы проникнуть в тайник, Артуру пришлось встать на колени. Акула, с сомнением оглядев земляные своды, покачала головой и сказала:
   - А вам не кажется, что вы похожи на Индиану Джонса?
   Артур уже успел пролезть в тайник, и оттуда донесся его загробный голос:
   - Шляпы не хватает. Но главное, чтобы вы не были такой, как его девушка. Старайтесь ничего не трогать, а то какая-нибудь стена на колесиках замурует нас тут, как в том кино...
   - Не буду, - ответила Акула и, встав на колени, полезла вслед за Артуром, - куда вы, туда и я. А кроме того, ваши друзья нас откопают в случае чего.
   - Будем надеяться, - ответил Артур.
   Он поднялся во весь рост и направил яркий луч фонаря на сваленную в центре грубо обшитой досками каморки небольшую кучу ящиков, свертков и рулонов.
   - Ну вот, - сказал он, - это то, из-за чего поднялся весь сыр-бор.
   Акула, шевеля губами, стала тыкать пальцем в кучу, и Артур, улыбнувшись, сказал:
   - И это правильно. Социализм - это учет, как сказал не помню кто.
   - А еще шпион, - фыркнула Акула, - Брежнев это сказал, вот кто.
   - Мне стыдно, - ответил Артур, - ну, что вы там насчитали?
   - Три ящика, шесть свертков и два рулона.
   - Всего то... Ладно. Выражаясь языком вокзальных носильщиков - одиннадцать мест. Теперь нужно перенести все это в машину и можно уезжать.
   - А трупы? - удивилась Акула, - вы что, оставите все это здесь? На потеху местным жителям? Или вы думаете, что они с голодухи бросятся их варить и жарить?
   - Фу, - поморщился Артур, - с каждым днем вы становитесь все циничнее. Кто бы мог подумать, такая милая и нежная девуш... Ай!
   Воспользовавшись окружавшей их темнотой, которую прорезал всего лишь узкий луч фонаря, Акула наступила Артуру на ногу.
   - Я знаю, что я сделаю, - сказал Артур.
   - Что? - ехидно спросила Акула.
   - Я куплю себе такие специальные заводские ботинки. У них железные носы, которые выдерживают падение стальной болванки весом в одну тонну с высоты один метр. И тогда можете наступать мне на ноги сколько угодно.
   Акула подошла вплотную к Артуру и, положив руку ему на грудь, тихо спросила:
   - А домашние тапочки тоже железные будут?
   - Тапочки... - Артур прижался губами к ее волосам, - не знаю, посмотрим... Это зависит от вас.
   - Я подумаю, - Акула отстранилась, погладила Артура по губам и засмеялась, - ну точно как в кино! Вокруг трупы, в пещере клад, а герой с героиней, все в земле и пыли, обнимаются и целуются.
   - И ведут длинные разговоры, - подхватил Артур, - но это только в кино. А нам нужно быстро убираться отсюда.
   - Тогда пошли, - сказала Акула, - ну, что мне брать?
   - Ничего, - ответил Артур, - ребята вынесут.
  
   Они выбрались из пещеры, и Акула звонко чихнула.
   Оглядевшись, она увидела, что спецназовцы бродят между трупами и производят какие-то странные действия.
   - А что они делают? - шепотом спросила она у Артура, который в этот момент отряхивал испачканные землей колени.
   Артур выпрямился и командирским голосом произнес:
   - Майор Беседа!
   - Яволь! - молодцевато отозвался Беседа, державший в руках небольшой пакет с каким-то порошком.
   - Что здесь произошло? Откуда покойники? Что за бардак на палубе?
   - Позвольте доложить, господин... брандмауэр.
   - Позволяю, - ответил Артур и, достав сигареты, уселся на перевернутый ящик.
   Акула устроилась на другом и тоже закурила.
   - Значит, так... - Беседа задумчиво почесал в голове, - по оперативным данным в районе поселка N на реке... как ее, черт...
   - Чухонка, - подсказал Артур.
   - Да. На реке Чухонке. Должна была состояться встреча представителей криминальных кругов. На этой встрече должна была произойти сделка, а именно - передача из рук в руки крупной партии наркотиков. Героина.
   - Что вы говорите! - Артур всплеснул руками, - какой ужас! Героин?! Ну и как, состоялась сделка?
   - Нет, - пренебрежительно ответил Беседа, - не состоялась. Силами доблестных бойцов спецназа бандиты, оказавшие ожесточенное сопротивление, были уничтожены все до единого.
   - Ай-яй-яй! А героин?
   - А вот он, - и Беседа сделал рукой широкий жест.
   Акула посмотрела вокруг и увидела валявшиеся среди трупов плотные полиэтиленовые пакеты с белым порошком внутри.
   До того, как они с Артуром ушли в пещеру, этих пакетов не было.
   - Аж восемь килограммов, - хвастливо сообщил Беседа.
   - Да, партия крупная, - согласился Артур.
   - Между прочим, - Беседа взглянул на часы, - через двадцать минут сюда прибудет съемочная группа с Чапыгина.
   - Да? - Артур посмотрел на Акулу, - тогда нам нужно поторопиться.
   - Вот именно, - Беседа повернулся к спецназовцам, - Зайцев и Бекешин, ко мне.
   Двое рослых мужчин в масках подошли к нему, и Акула с опаской посмотрела на них. Это были здоровенные мужланы, и чтобы щелкнуть кого-нибудь из них по носу, ей пришлось бы встать на цыпочки.
   - Распоряжайся, Артур, - сказал Беседа и отошел в сторонку.
   - Так, ребята, - Артур посмотрел на спецов, - там, в пещере, одиннадцать мест багажа. Перенесите их быстренько в "Уазик" и свободны. Обратно можете поехать на моем "Мерседесе". Оставите его у конторы.
   Один из спецов довольно хмыкнул и двинул другого локтем в бок.
   Они слаженно повернулись кругом и скрылись в пещере.
   - Только осторожно, - крикнул им вслед Артур, - нам для полного счастья не хватает только заниматься раскопками, если вас завалит!
   - Все нормально, - донеслось из пещеры, - не пальцем деланы.
   - Во как! - Артур улыбнулся Акуле, - а мы с вами отойдем отсюда. Как сказал Жванецкий - сделал и отойди в сторонку, не стой во всем этом...
   Он взял Акулу под руку и они удалились в сторону стоявших поодаль машин.
   - И что теперь, - спросила Акула и оглянулась.
   - А теперь мы поедем ко мне и будем спокойно... Нет. Сначала - душ, потом чай, а уж потом...
   - Будем чахнуть над златом? - предположила Акула.
   - Именно так, - кивнул Артур, - и еще будем говорить, как пан атаман Грициан Таврический - это мое, это опять мое, а это - маленькое и поганенькое - так и быть, твое.
   - Здорово... - Акула оглянулась на пещеру и увидела, как двое рослых носильщиков рысью тащат к "Уазику" большой ящик с ручками, - а они не проболтаются?
   - Нет, - улыбнулся Артур, - у нас ведь как... Молчание - не золото, а жизнь. А болтание языком - смерть.
   - Строго, - Акула понимающе поджала губы и вдруг зевнула, - а я не выспалась...
   - Тогда можем сделать так, - Артур озабоченно нахмурился, - как приедем, вы отправляетесь спать, а я занимаюсь...
   Он был настороже и поэтому ловко убрал ногу, на которую собралась наступить Акула.
   - Давайте наоборот, - предложила Акула, - спать будете вы, а чахнуть над златом - я. Идет?
  
  
   ***
  
  
   Большой стол в гостиной Артура был раздвинут и покрыт полиэтиленовой пленкой. У стены громоздились покрытые пылью три ящика, шесть свертков и два рулона. Только что вышедшая из душа Акула встряхнула влажными кудряшками, критически посмотрела на то, что она назвала багажом и, вздохнув, сказала:
   - Ничего эти мужчины не могут...
   - Зато женщины могут, - ответил Артур, - тряпка под раковиной.
   И быстренько прошмыгнул в ванную.
   Акула, усмехнувшись, посмотрела ему вслед и сказала:
   - А вы быстро обучаетесь, Артур! Знаете, что вам не поздоровится после таких реплик. Но я выше этого, и пока что пощажу вас.
   Она прошла в кухню, нашла под раковиной тряпку, набрала в большую кастрюлю воды и, засучив рукава просторного артуровского халата, который был на ней, принялась за дело.
   К тому моменту, когда Артур вышел из ванной, все ящики,свертки и рулоны были протерты влажной тряпкой, и на них не было ни пылинки.
   - Крррасота! - воскликнул Артур и опасливо покосился на Акулу.
   - Конечно, красота, - согласилась с ним Акула, - вы, мужчины, только и способны громоздить горы трупов и отнимать друг у друга шкуры мамонтов и заостренные кости.
   - И еще самок, - добавил Артур.
   - Правильно, - снова согласилась Акула, - правда, меня вы ни у кого не отнимали...
   - Здрасьте! - Артур удивленно посмотрел на нее, - а как же стая голодных самцов в отделении милиции! Ведь если бы я... Ладно, не хочу напоминать вам об этом. А вообще вы, Акула, молодец. Я, как тупой и нетерпеливый самец, конечно же, не стал бы стирать с этих ящиков пыль.
   - Ну, не такой уж вы и нетерпеливый... - тонко улыбнулась Акула.
   - Это смотря в какой ситуации, - вывернулся Артур, - однако, по программе у нас теперь чай, поэтому пройдемте в кухню. А уж потом...
   - Оно конечно... - Акула с сожалением посмотрела на ящики, - но можно было бы объединить чай и вскрытие ящиков... А вот если бы там была лампа с джинном!
   - Наверняка ее там нет, - вздохнул Артур, - зато у меня есть бутылка с джином. Вы оценили тонкость каламбура?
   - А... - Акула, вздохнув, махнула рукой, - каламбур. У нас в университете ходила поговорка - калом бур, но телом бел.
   - Фу, какая гадость! - явно передразнивая Акулу, сморщился Артур, - ох уж мне эти университетские...
  
   Усевшись за кухонный стол, Акула побарабанила ладонями по скатерти и сказала:
   - Половой! Где чай? А где обещанный джин?
   - Сию минуту, - ответил Артур и стал быстро расставлять на столе чашки, рюмки, баночки с вареньями и прочие чайные причиндалы.
   Водрузив посреди стола початую бутылку "Бифитера", он сел напротив Акулы и спросил:
   - Вы пасту "Поморин" помните?
   - Конечно, помню, - ответила Акула.
   - Вообще-то я зря спрашиваю, - кивнул Артур, - в вашем возрасте можно помнить даже визит в Ленинград Фиделя Кас...
   И он тут же подобрал ноги под стул, потому что Акула начала шарить под столом ногой.
   - Я имею в виду генетическую память, - быстро добавил он, - скажем, ваша бабушка видела что-то, а вы теперь это вспомнили, как свое. Так бывает.
   - Вы точно не умрете своей смертью, - угрожающе сказала Акула и стала наливать себе заварку, - я видела это в генетической памяти.
   - Вот еще одна популярная чепуха, - ответил Артур, берясь за бутылку с джином, - а чьей же тогда? Человек не может умереть чужой смертью. Она, как и свежесть, всего одна. И всегда своя.
   - Да вы философ, сударь! - сказала Акула, погружая чайную ложку в сахарницу, - а вот скажите мне, господин философ, только прямо и честно...
   - Я прям и честен всегда, - гордо ответил Артур и, выпрямившись, посмотрел в глаза Акулы неестественно ясным и честным взглядом.
   - Опустите ваши сверкающие лживым блеском глаза, - засмеялась Акула, - и отвечайте на вопрос.
   - Отвечаю.
   - Дано - бутылка с джинном. Вопрос - какими будут ваши три желания?
   - Три желания, - Артур улыбнулся, - я неоднократно думал об этом... Наверное, каждый хоть раз воображал себя на месте Аладдина.
   - Лично я не менее двухсот семидесяти девяти раз, - сказала Акула и стала медленно вертеть ложкой в чашке, - и так ничего и не придумала.
   - А я придумал, - сказал Артур и наполнил маленькие рюмки джином, - кстати, о "Поморине". Я ведь не зря спросил у вас, помните ли вы его. Вы когда-нибудь "Бифитер" пили?
   - Не помню, - ответила Акула.
   - Значит, не пили, - кивнул Артур, - если бы пили, наверняка бы запомнили. В общем - сорок семь градусов, а ощущение после выпитой рюмки - как если бы вы выдавили себе в рот полный тюбик поморина пополам с еловыми иголками.
   - Ух ты! - удивилась Акула, - вы меня заинтриговали. Люблю острые ощущения! Ваше здоровье!
   Акула подняла рюмку, и они чокнулись.
  
   Лихо опрокинув рюмку в рот, Акула на секунду застыла, потом с усилием проглотила джин и, вытаращившись на Артура, открыла рот. Но ничего не сказала, а только стала часто дышать, вытянув губы трубочкой.
   - Вот это скипидар! - наконец просипела она, - настоящее пиратское пойло!
   - Это что, - ответил Артур, хладнокровно проглотив содержимое своей рюмки, - вот, помню, однажды мы с товарищами в одна тысяча тридцать...
   - Вы мне зубы не заговаривайте, - прервала его Акула, - я задала вам вопрос -извольте отвечать.
   - Вопрос... - Артур нахмурился, - это насчет трех желаний, что ли?
   - Да.
   - Ну, в общем, ответ гораздо проще, чем вы думаете.
   Артур подумал и сказал:
   - Обычно люди сразу начинают думать о том, кого они облагодетельствуют после того, как удовлетворятся сами. А желаний-то всего три... Ну, скажем, у кого-то смертельно больная сестра. Понятное дело, он сразу скажет - хочу, чтобы сестра выздоровела. А почему, собственно, сестра, а не кто-то, гораздо более ценный, любимый, нужный, важный и прочее, чем эта больная раком дура? Вообще - предпочтение во всех случаях отдается самым близким родственникам. А чем они лучше всех остальных людей? Поверьте мне, Акула, это очень сложно, и разговор на эту тему...
   - Портит нервную систему, - засмеялась Акула.
   - Примерно так, - кивнул Артур, - короче говоря, если человек всерьез начнет задумываться о страждущих, которых сотни миллионов, об избегнувших отмщения злодеях, которых не меньше, а потом, не дай бог, о благе всех живущих... Между прочим, джинн-то ведь достаточно могуществен, чтобы, например, распылить нашу ничтожную планетку, так что попади лампа в руки религиозного маньяка, который спит и видит, как уничтожить погрязшее в грехе человечество... Кстати сказать, такой человек как раз-то и не будет разрываться между множеством противоречивых желаний, касающихся того, как сделать хорошо всем. В общем, мой вердикт таков...
   Артур взглянул на бутылку, и Акула, заметив его взгляд, тут же сказала:
   - Между первой и второй?
   - Точно, - улыбнулся Артур, - совершенно верно.
   - Это я, между прочим, у вас научилась. Дурному быстро учишься...
   - Почему это дурному? - обиделся Артур, разливая джин, - ничего дурного тут нет. Только жизненная мудрость и практический опыт.
   - Ладно, говорите ваш вердикт, и мы за него выпьем. А то мне уже не терпится прижать к груди золотые слитки.
   - Значит, вердикт... - Артур кивнул и высоко поднял рюмку, - вердикт таков. Если тебе в руки попадет лампа, желай только того, что касается одного тебя. Всего, чего душа пожелает - богатства, долголетия, здоровья, ума, кому надо, но только себе. А иначе, если облагодетельствуешь кого-то другого, в скорейшем же времени убедишься, что не того. А о благе человечества и думать нельзя, потому что никому не известно, что это благо из себя представляет. Итак, за меня любимого!
   - И за меня, любимую...
   Артур опустил рюмку и посмотрел на Акулу долгим серьезным взглядом.
   - И за вас. Любимую.
   Он осторожно прикоснулся рюмкой к рюмке Акулы, и над столом проплыл тихий переливающийся звон.
   Выпив джин, Акула на этот раз даже не поморщилась.
   - Правильное питье, - сказала она неожиданным баритоном, и Артур засмеялся.
   - У вас голос стал, как у Раневской.
   - Она такая хорошая... - улыбнулась Акула, - я читала ее книгу.
   - Я тоже, - ответил Артур, - хорошая книга. И грустная.
   - А мы сейчас займемся веселым делом, - оживилась Акула и встала, - пошли сокровища потрошить!
   - Пошли!
   Артур тоже встал, и они направились в комнату.
   В дверях Артур резко остановился, и Акула, натолкнувшись на него, удивленно спросила:
   - Что такое?
   При этом ее руки сами собой легли на грудь Артура, а он обнял ее за плечи и тихо сказал:
   - Джин...
   - Джинн? - отчетливо переспросила Акула, заглядывая в глаза Артура снизу.
   - Да, в бутылке...
   Артур медленно склонил голову и закрыл глаза.
   Сердце Акулы забилось быстро и сильно, и она, прижавшись к Артуру, поцеловала его в губы. Руки Артура сжали ее плечи, и Акула почувствовала, что еще минута, и все сокровища могут отправляться к чертям. Понимая ускользающим сознанием, что именно сейчас этого допускать нельзя никак, она слабыми руками оттолкнула Артура и прерывающимся голосом сказала:
   - Маньяк. Насильник. Казанова. Поручик Ржевский.
   Артур открыл глаза и, улыбнувшись, ответил:
   - Вы мне так льстите... Это, знаете ли, развращает.
   - Да, чуть не забыла. Еще развратник.
   - Ах!... Как сладки ваши речи! Говорите еще...
   Акула засмеялась и сказала:
   - Берите ваш джин. И, между прочим, не советую заводить железные тапки.
   - Это еще почему? - спросил Артур, беря со стола бутылку с джином и рюмки.
   - А потому что вы наверняка доведете меня до того, что я буду кидаться в вас обувью, и тогда травматизм в вашей жизни станет обыденным явлением.
   - Понял, - отчеканил Артур, - железные тапки отменяются. Позвольте пройти, сударыня.
   Акула шагнула в сторону, освобождая выход из кухни, и Артур, опасливо косясь на нее, прошел в комнату.
  
   Поставив бутылку с рюмками на сервант, он подошел к сложенному у стены добру и, примерившись, легко поднял объемистый ящик. Поставив его на стул рядом со столом, Артур жестом фокусника извлек из ящика серванта небольшую фомку и, поиграв ею в воздухе, вонзил в щель между стенкой и крышкой ящика.
   - Начнем, пожалуй! - оперным голосом провозгласил он и нажал на фомку.
   Раздался протяжный скрип, и крышка ящика отскочила.
   Под ней оказалась грубая холстина, плотно прикрывавшая содержимое. Артур отложил фомку и начал осторожно разворачивать тряпку.
   Акула затаила дыхание.
   Наконец тряпка была убрана, и комната озарилась сверканием наполнявших ящик драгоценностей.
   - Урра! - закричала Акула, - золото-брильянты!
  
   В ящике действительно были и золото и брильянты, и изумруды и серебро, и многое другое, радовавшее глаз и сердце, но беспорядок, в котором все это находилось, говорил о мрачной истории сокровища.
   Дорогие и ценные вещи обычно вызывают к себе определенное отношение, которое выражается в том, что с этими вещами обращаются бережно, отдавая дань и их ценности, и труду, которым они были созданы. В каждой по-настоящему красивой и ценной вещи виден мастер, человек, который ее сделал. Он вложил в эту вещь не только свое умение, но и частицу самого себя, своей жизни, и этим продолжился после того, как его земной путь был окончен.
   Драгоценности всегда занимали особой место в жизни людей, их берегли, помещали на лучшие, самые видные места, надевали на себя, они привлекали взгляд, украшая и возвышая, но потом приходили другие люди, для которых эти вещи были лишь средством платежа за сомнительные блага, лилась кровь, хозяева этих вещей превращались в мертвецов, а сокровища грубо сваливались в ящики и мешки, словно топливо для очага, над которым в грязном закопченном котле варится зелье примитивных удовольствий и сиюминутных пошлых радостей.
  
   - Да, это именно золото-брильянты, - сказал Артур, криво улыбнувшись, - а вот посмотрите-ка на это.
   И он достал из ящика сверкавшее изумрудами ожерелье.
   - Красиво?
   - Ой, красиво! - восхитилась Акула.
   - А вы посмотрите повнимательней.
   И Артур, повернув ожерелье, поднес его к глазам Акулы.
   Акула присмотрелась к тому месту, на которое указывал Артур, и спросила:
   - Что это?
   К одной из подвесок, украшавших ожерелье, прилипло что-то черное, засохшее, и, посмотрев повнимательней, Акула разглядела несколько завивавшихся волосков, торчавших из этого странного пятна.
   - Волосы... - прошептала она, и радостная улыбка сползла с ее лица.
   - Да, волосы, - кивнул Артур, - а то, к чему они прилипли - кровь. Рассказать вам, как это было?
   Акула медленно покачала головой, отказываясь, но Артур задумчиво посмотрел на ожерелье и сказал:
   - Она сидела перед зеркалом и примеряла ожерелье, думая о том человеке, который подарил ей эту вещь. На ее губах играла слабая улыбка, и эта женщина вспоминала, какую радость принес ей этот подарок, как она обнимала этого мужчину, как им было хорошо вместе, и как они поедут сейчас в оперный театр... Но тут из вестибюля на первом этаже послышались крики и грохот. Она испуганно вскочила с пуфика, на котором сидела, и повернулась к дверям. "Не сметь!" - донеслось из коридора, это был голос ее мужа, который подарил ей это ожерелье, и теперь пытался спасти ее. "Молчи, буржуйская морда!" - ответил ему грубый и хриплый голос - "Кончилось твое время!" Раздался выстрел, дверь распахнулась, и женщина с ужасом увидела, как ее муж, хватаясь окровавленными руками за косяк, сползает на пол и смотрит на нее угасающим взглядом. "Вот это краля!" - восторженно завопил застреливший ее мужа пьяный матрос - "А ну-ка, попробуй, что у меня в штанах! Наверняка потолще, чем у твоего профессора, будет!" В комнату ворвались еще несколько страшных, одетых кто во что, людей, и ужас охватил женщину. "А это мы себе приберем, тебе это теперь без надобности!" - сказал матрос и протянул черную руку с толстыми кривыми ногтями к ожерелью, висевшему на обнаженной белой шее женщины. Она отшатнулась, и матрос, мгновенно рассвирепев, выхватил из кобуры матово блестящий маузер и ударил им женщину в висок. Она повалилась на просторную, застланную шелком, кровать, и кровь из ее головы вместе с волосами, вырванными страшным ударом, попала на ожерелье. Сорвав с потерявшей сознание женщины драгоценность, матрос засунул ее в бездонный карман своих флотских клешей и, гнусно ухмыльнувшись, стал расстегиваться. "А вот сейчас посмотрим, такая у тебя или другая, поперек!"
   Артур умолк и бросил ожерелье в ящик.
  
   Акула, широко раскрыв глаза, со страхом смотрела на него и не дышала.
   Наконец, когда он закончил свою импровизацию, она глубоко вздохнула и, ошеломленно повертев головой, сказала:
   - Вы, конечно, прекрасный рассказчик, но, прошу вас, не рассказывайте мне больше таких историй. Мне от них страшно.
   - Может быть, оно и не так было, - улыбнулся Артур, - может быть, это кровь и волосы другого человека, и попали они на ожерелье тогда, когда разбойнички не поделили добычу... Все может быть... А рассказал я вам эту историю для того, чтобы вы поняли, что вслед за богатством и сокровищами неотступно крадутся жадность, предательство и смерть. Вы имеете полное право радоваться, став обладательницей всего этого, но не забывайте о том, что все обладатели таких богатств всегда временные. Люди умирают, а эти вещи продолжают жить, принося уже другим людям радость и смерть.
   - Ну вот... - Акула загрустила, - вы все испортили. Так все начиналось - сундук, золото-брильянты, и вдруг - кровь,волосы и смерть...
   - Я сделал это специально, чтобы остудить, отрезвить вас. Вспомните хотя бы то, что происходило вокруг этих вещей на вашей памяти. А теперь вообразите, какова их история на протяжении последних, ну, скажем, двухсот лет. Представляете, сколько крови и трупов?
   - И волос, - Акула передернула плечами.
   - И волос, - кивнул Артур, - и еще всяких, как говорят женщины, гадостей.
   - Я уже остыла и отрезвилась, - Акула посмотрела на бутылку с джином, - но после такой терапии, как говорите вы, грубые мужчины, без стакана не обойтись.
   - Вам полный стакан, сударыня? - ядовито поинтересовался Артур, направляясь к буфету, в котором имелась внушительная коллекция питейных сосудов, - может быть, этот?
   И он достал из буфеты высокую хрустальную колбу граммов на шестьсот.
   - Из этого пусть лошади пьют, - возмущенно ответила Акула, - и Артуры.
   - Ну, Артуры из этого иногда пьют, - согласился Артур, - но только не джин, и пиво. Ладно, пощажу вас, не буду делать из милой девушки алкоголичку.
   И он наполнил джином две маленькие рюмочки.
  
   - А знаете, - сказал Артур, нюхая джин, - я ведь до последнего момента не позволял себе поверить, что в ящиках золото-брильянты. Жизнь, знаете ли, научила.
   - Эта ваша дурацкая шпионская жизнь ничему хорошему не научит.
   - Мы еще вернемся к этому пункту, - многообещающе сказал Артур, - но теперь зато имеем полное право выпить за действительно находящееся в наших руках сокровище.
   - Прозит! - Акула подняла рюмку.
   - Ого! - улыбнулся Артур, - ну, тогда... Лыхаим!
   - А это по-каковски?
   - А это по-еврейски.
   - А вы что, еврей? - удивилась Акула.
   - Нет, - Артур помотал головой, - но это слово знаю. Могу еще по-китайски и... И еще на десятке языков. Нам, шпионам, часто приходится подпаивать объектов, а они бывают разных национальностей. Работа такая.
   - А ну вас с вашей работой! За сокровище!
   - За сокровище!
   Выпив джин, Акула поставила пустую рюмку на телевизор и, подойдя к ящику, посмотрела в него, а затем спросила:
   - А эта золотая штуковина куда надевается?
  
  
   Глава
  
  
   - Ну, хорошо, - Граф посмотрел на Артура и стряхнул пепел в рот большой бронзовой жабе, - всех положили, цацки забрали, телевизионщиков вызвали, в общем - герои. А красотка твоя где сейчас?
   - Сидит у меня дома, чахнет над златом.
   - А ну как нагрянут разбойнички? - Граф прищурился, - информация, знаешь, имеет свойство просачиваться в самые неожиданные щели.
   - Не нагрянут. Во-первых, у меня дверь такая, что из танка не прошибешь, а во-вторых - напротив подъезда стоит машина газовой службы. Желтая такая, фургон. А в ней сидят и пьют пиво грозные орлы со стволами неимоверного калибру. Охраняют мою берлогу. Они, понятное дело, ничего по сути дела не знают, просто охраняют мой дом, так что, если начнется что-то подозрительное, то мигом устроят там небольшую войну, и злодеям, если таковые найдутся, не поздоровится.
   - Ну, если так, тогда конечно... - Граф взял за узкое горло небольшой хрустальный графинчик, сверкавший гранями, и наполнил рюмки, - а расскажи-ка мне, Артик, про свою девушку. Расскажи мне, какая она хорошая и правильная, а то я уже забыл, что это такое.
  
   Артур улыбнулся и, взяв рюмку, сказал:
   - А что ж не рассказать-то... Тут, Коська, такое дело, понимаешь...
   Он поднял рюмку и, подумав произнес:
   - Давай-ка выпьем за любовь.
   - За любо-овь! - Граф поднял брови, - эка хватил! Гнусный и подлый двуличный шпион хочет выпить за любовь... Ну, давай за любовь.
   - Сам ты гнусный и подлый, - улыбнулся Артур, - итак, за любовь!
   Они чокнулись и выпили, после чего Артур закурил и сказал:
   - А ведь действительно, ты ничего не знаешь об этой девушке...
   - Ничегошеньки, - подтвердит Граф, - только и слышу - Акула, Акула, а какая-такая Акула? Ну, знаю, что рыжая, знаю, что красивая. Да еще, что ты в нее втрескался, как последний идиот.
   - Так ведь она в меня тоже втрескалась! Так что все правильно и радостно. А история наша... Вообще довольно оригинальная история. Сядь поудобнее и слушай.
   - Уже слушаю.
   - Заехал я как-то раз в одну больничку, навестить своего бевого товарища, которому злая бандитская пуля попала прямо-таки в задницу. Ну, не прямо, а по касательной, короче, прошила обе ягодицы. И смех и грех. Лежит на брюхе и ругается. Поговорил я с хирургом, пошутили мы с ним по поводу такого ранения, и я уже собрался было уходить, и тут вижу - один мент ведет по коридору другого. А тот держится за глаз, все рыло в кровище, и кроет матом почем зря. Я прислушался к его горестным причитаниям, и понял, что глаз ему выколола карандашом какая-то девушка. Причем прямо по месту службы, то есть в отделении. Это уже интересно, сам понимаешь - в отделении девушки себя так обычно не ведут, а если и ведут, то наверняка тут дело не чисто. И еще этот мент говорил своему коллеге, чтобы они, стало быть, те, кто в отделении остались, до его возвращения эту девушку не трогали. Он, мол, сам с ней разберется. А потом выскочили у него несколько слов, из которых я понял, что девушка эта, она... В общем, она не правонарушительница какая-то, а просто их жертва. У нас по ведомству как раз проходила информация о том, что менты хватают на улице понравившуюся особу, подбрасывают ей наркотики, и потом предлагают выбор - или обслужить их в сексуальном смысле, или отправляться на зону срок мотать. Понятное дело, выбирать тут особенно не приходится. Но дело даже не в том, что эти менты поганые посторонних девушек пользовали, а в том, что вроде бы они некоторых даже убивали. И вывозили куда-нибудь на свалку. А это, сам понимаешь, совсем другое дело. Я послушал еще, что он там бормотал, потом вышел на улицу, увидел ментовскую ПМГ, рядом с которой курил водила, явно дожидавшийся товарищей, посмотрел на номерок, позвонил куда надо, и через двадцать минут мы уже были в том самом гнезде порока и насилия, где этого мента глаза лишили.
   - Интересное начало, - сказал Граф, - а по рюмахе?
   - Конечно, - кивнул Артур, - обязательно.
   Граф стал разливать водку, а Артур продолжил свой рассказ:
   - В общем, приезжаем мы в это отделение, мои орлы ставят всех раком, а точнее - кладут ментов мордой вниз, и я смотрю - а в обезьяннике...
  
   Артур помолчал, вспоминая недавние события, потом улыбнулся и закончил фразу:
   - Она позволила мне отвезти ее...
   Артур мечтательно улыбнулся.
   - Что происходит с железным комиссаром Артуром Воронцовым! - сокрушенно воскликнул Граф, - слабая, но рыжая девушка ранила его в каменное сердце, и он брык - и готов... А водочки?
   - А конечно, - кивнул Артур, - а дальше... А дальше как в любой хорошей книге о любви. Или даже как у Булгакова - "любовь выскочила, как убийца с ножом и поразила нас обоих". Или обеих...
   - Обеих - это если бы вы обе были лесбиянки. А так - обоих. Грамотей.
   - Ну - обоих, - покладисто согласился Артур, - и представляешь... Не знаю, можно ли говорить об этом, но я скажу. Мы знакомы уже почти полгода, и до сих пор не... Ну, в общем, не это...
   - Не сливались в гнусном плотском удовольствии, - подсказал Граф.
   - Да, именно так. И даже до сих пор на "вы". И знаешь, это "вы" придает нашим отношениям особую прелесть.
   - Понимаю, - кивнул Граф, - палач подошел к приговоренному и вежливо сказал - вас не затруднит отогнуть воротник вашей французской рубашки?
   - Дурак, - благодушно буркнул Артур, - ну, и где твоя водочка?
   - А вот она, уже налита! Просто ты в своих виртуальных грезах не замечаешь, что происходит на простом реальном столе.
   - Ишь какой умный! Какие он слова знает! Сам ты виртуальный дурак... Ну, давай, за любовь!
   - Опять? Ну давай...
   Водочка была успешно выпита, и в этот момент мягко зазвонил телефон.
   - Извини... - Граф поставил рюмку на стол и снял трубку.
   - Да, я слушаю, - сказал он, - добрый вечер, уважаемый Виктор Борисович. Чем обязан? Ах, проблемы... Да, слушаю. То есть как - не по понятиям? И что - отказывается платить? А товар забрал? Так... Грозится положить всех... Ах, как нехорошо! Да, это действительно не по понятиям. Хорошо. Приезжайте в "Ржевского", только без всего этого зверинца. Своих гоблинов оставьте на улице, пусть ждут в машинах. Кто такие гоблины? Я вам потом расскажу. Да, через полчаса. Жду.
   Он повесил трубку и, разведя руками, сказал:
   - Вот, авторитеты опять не поделили что-то. И великий Граф сейчас будет вершить праведный суд.
   - Праведный... - Артур усмехнулся, - по моим представлениям праведный - это если каждому из них сделать дырку в башке и выпустить оттуда злых духов.
   - Между прочим, они готовы заплатить гонорар, а беру я, как ты знаешь - ой! - немало.
   - Знаю. Ну что же, мне, как я понимаю, пора уходить. Не гоже президентскому комиссару с воровским авторитетами якшаться.
   - Ой, не гоже! - подхватил Граф, - ему гоже только с уголовным судьей и пророком водку жрать.
   - Иди к черту! - Артур засмеялся и неохотно встал из уютного кресла, - пророк нашелся... В общем, желаю, чтобы все.
   - И тебе того же. Давай на посошок?
   - Давай.
  
  
   Эпилог
  
  
   В колонном зале музея этнографии, что подпирает справа Русский музей, царило оживление, напоминавшее сдержанную радостную суету вокруг буфета с бесплатным коньяком.
   Собственно, так оно и было, были и буфет и бесплатный коньяк, но все же не это привлекло сюда в этот день множество людей в приличных костюмах и по большей части в галстуках. Набить утробу деликатесами все они могли и в более подходящем месте. Их внимание было сосредоточено на расположенном в центре зала огромном столе, похожем скорее на сцену, на которой могли бы свободно разместиться полтора десятка стриптизерш.
   Стол был застелен темно-синим бархатом и залит ярким светом грамотно расставленных светильников. У четырех углов этого великанского стола стояли четверо молодых и крепких мужчин, одетых в черные костюмы, сидевшие на них, как ласты на козе. Они следили за тем, чтобы никто из присутствовавших не посягнул на то, что было на этом столе разложено. Конечно, и речи не могло быть о том, что какой-нибудь приличный господин пятидесяти лет в дорогом костюме, с дорогими зубами и с дорогой молоденькой сучкой, цеплявшейся за его локоть, вдруг схватит со стола жемчуговое ожерелье и бросится бежать к выходу. Конечно же, устроители торжественной презентации, проходившей в колонном зале музея, не опасались этого. Но порядок есть порядок, а кроме того, не умевщие улыбаться стражи придавали событию большую значимость, больший вес...
   Под высоким потолком летали отраженные колоннами и стенами звуки - шарканье, кашель, короткое жужжание фотокамер, негромкие разговоры, неожиданный скрежет подвинутого стула. Были в этом зале и другие звуки, доносившиеся преимущественно из дальнего угла, где был устроен большой банкетный стол, на котором имелись и коньяк, и водочка, и шампанское, а также бутерброды с разными рыбами, тарталетки с салатами и многое другое. Нужно ли говорить, что все это было бесплатным, и что особую популярность этот стол имел среди разномастных журналистов, которых, как известно, кормят ноги.
   Попивая коньяк и уплетая бутерброды, журналисты тем не менее не забывали и о своей основной работе. Их натренированные глаза и уши примечали всякую мелочь, и в нужный момент камера наставлялась на нужного человека, который тут же начинал вещать в надежде на то, что именно его высказывания окажутся наиболее интересными и весомыми.
   Шорохи, покашливание, сдержанный смех - все это напоминало звуки, которые можно услышать в театре перед поднятием занавеса. Тихие разговоры, обрывки фраз сливались в общий гул, на фоне которого можно было разобрать отдельные фрагменты разговоров.
  
   - ... но ведь Вергилий Аристархович обещал в это квартале перевести средства в наш фонд. И не какие-то проценты от общей суммы, все одиннадцать миллионов. Что? Да нет, конечно же, не рублей...
   - ... пусик, а я тоже хачю такую брошку. Ну ладно, это не брошка, а подвески, но все равно - хачю! А вот эта штуковина, она что - на голову надевается? Она мне тоже нравится. Ты меня не любишь...
   - ... я тебе точно говорю, Николай Васильич, тут не все. Я точно знаю. Не важно, откуда, но знаю. Это еще нужно прояснить. Они хапнули самое главное, а эти царские побрякушки выложили для историков. Откуда? Неважно...
   - ... тихо, Коряга, ты не на сходке, базарь потише. И вообще, мы же при галстуках, так что давай говорить по-интеллигентному. Но скажу тебе честно, что всю эту вечеринку можно было бы элементарно поставить на гоп-стоп. Тут же всего четверо охранников, загасить их, а цацки прямо в скатерть завернуть. Ах, простите, я вас задел...
   - ... товарищ полковник, нам зарплату офицерам платить нечем, а тут столько добра! Может, этот фонд, как его... Имени Андрея Рублева, во! Может, он защитникам отечества деньжат подбросит? Мы же и их тоже защищаем!
   - ... уберите камеру, мне не нужно сниматься. Никаких интервью. Ты что, не понял, козел? Может, тебе по-другому объяснить? Вот так-то лучше...
   - ... Толик, бери вон того крупным планом. Да, который с перстнем. Это вор в законе, а сейчас в комитете по историческим ценностям работает. Давай-ка к нему поближе, может, чего умного скажет...
  
   Публика, собравшаяся в колонном зале музея этнографии, была весьма пестрой, но объединяло всех, пришедших на презентацию одно - разложенные на синем бархате драгоценности. Золото, бриллианты, сапфиры, изумруды - все это сверкало в лучах прожекторов радужными искрами. Потемневшее серебро, невесомый фарфор, старинные рукописные книги, драгоценные женские украшения, и среди них - царский парадный гарнитур, состоящий из подвесок, четырех перстней, увесистых сережек, ожерелья и того самого золотого кокошника, название которого Артур так и не удосужился узнать...
   Любой мало-мальски сведущий в ценах человек мог бы с уверенность сказать, что на огромном столе, покрытом синим бархатом, лежит не один десяток миллионов долларов. И эта оценка была бы вполне верной, если не учитывать историческую ценность представленных реликвий, которые именно реликвиями и были. И это немаловажное обстоятельство делало пролежавшие полвека в пещере сокровища гораздо дороже.
  
   В зале раздался громкий электрический щелчок, потом высокий свист, и усиленный микрофоном голос сказал:
   - Раз, два, три, проверка.
   Все, находившиеся в зале повернулись на звук, и только четверо охранников не спускали глаз со стола, на котором лежало Достояние Российской Империи.
  
   На небольшом возвышении, рядом с буфетом, стоял освещенный телевизионными светильниками человек, который в одной руке держал какие-то бумаги, а в ругой - бокал с шампанским. Человек этот был известным телеведущим, имя ему было - Игорь Боровой, и известен он был по большей части скандальностью своих программ, в которых он лихо срывал покровы, швырял обвинения, задавал провокационные вопросы и вообще - хамил, как мог, причем степень его азарта напрямую зависела от размера гонорара.
   Собственного мнения ни по какому вопросу он не имел, и мог, не моргнув глазом, сегодня развенчать и втоптать в землю Георгия Моисеевича по заказу Рустама Альбертовича, а завтра наоборот - опозорить перед телекамерой Рустама Альбертовича по заказу Георгия Моисеевича. А послезавтра - в компании обоих оппонентов непринужденно развлекаться с девками в престижной сауне на Малой Кадетской.
  
   - Дамы и господа! - поставленным голосом провозгласил Боровой, - прошу внимания!
   При этом он оглядел обращенные к нему лица с выражением мясника, выбирающего из стада баранов экземплярчик пожирнее.
   - Мне выпала честь, - он сладко прищурился и слегка поклонился, - открыть сегодняшнюю презентацию, хозяином которой является Фонд имени великого русского художника Андрея Рублева.
   Боровой сделал паузу и слегка отодвинулся от микрофона, многозначительно взглянув на публику. Публика поняла эту паузу правильно, и в зале зазвучали восторженные аплодисменты. Боровой удовлетворенно кивнул, затем приложился к бокалу и, поставив его на акустическую колонку, достал из нагрудного кармана очки.
   Изящным жестом водрузив их на переносицу, он взглянул на бумаги, которые держал в левой руке, и сказал:
   - Постараюсь быть краток. Сегодня вся культурная общественность нашего прекрасного города и, не побоюсь этого слова, всей страны с чувством глубочайшего удовлетворения, - Боровой хитро посмотрел на зал и, дождавшись легкого смеха, по-свойски кивнул, - с чувством, повторю, удовлетворения узнает о редчайшем успехе наших историков, археологов и, как ни странно, спецслужб.
   По залу пробежал легкий ропот.
   - Да-да! Именно спецслужб, потому что какими бы старательными и добросовестными ни были наши ученые специалисты, иной раз для раскрытия исторической тайны требуются не столько глубокие познания в науках, сколько детективные методы. Кроме того, на это сокровище, а то, что находка является именно сокровищем, сомнений, я надеюсь, не вызывает, собирался наложить свою грязную лапу криминалитет. Но наши рыцари плаща и кинжала, - по залу прокатился смех, - простите - щита и меча... Они и на этот раз оказались на высоте. И в результате одной тщательно продуманной операции были достигнуты сразу две цели - была уничтожена преступная группировка, занимавшаяся перемещением крупных партияй наркотиков, и была спасена от расхищения ощутимая часть исторического богатства России. Пусть небольшая по сравнению с тем, что разворовали за семьдесят лет, но важная и дорогая для каждого россиянина. Сегодня будет много сказано о том, что можно увидеть на этом стенде... Простите, столе. Будут выступать историки, искусствоведы, представители гуманитарных и культурных организаций, но это чуть позже. А сейчас я хочу предоставить слово генерал-лейтенанту Кириллу Мефодьевичу Поворотову, который руководил операцией. Он относится к тем скромным и незаметным борцам невидимого фронта, о которых поется в песне - "Наша служба и опасна и вредна"... Простите - трудна.
   В зале снова засмеялись, а Боровой, убедившись, что благодаря его незатейливому остроумию атмосфера стала почти непринужденной, повернулся в сторону пробиравшегося к микрофону одышливого генерала с толстым багровыми затылком и большим невыразительным лицом.
   - Прошу вас, Кирилл Мефодьевич, - Боровой отошел от микрофона и, забрав с колонки бокал, в котором еще оставалось шампанское, смешался с публикой.
  
   Артур наклонился к уху Акулы и прошептал:
   - Это тот самый Поворотов, у которого из-под носа мы выхватили жирный куш. Он не имеет доказательств, что это именно я постарался, но нюхом чует, где собака порылась... Так что мне предстоит держать ухо востро, хвост пистолетом, а ноги валетом, как любит говорить мой друг Беседа.
  
   Они стояли в самом дальнем от помоста с микрофоном углу, и, стараясь не привлекать к себе внимания, наблюдали за происходящим. Акула была одета в то самое зеленое платье, которое однажды повергло Артура в шок, и Артур постоянно косился на нее, причем эти взгляды были полны самого неподдельного восхищения.
   Заметив это, Акула тихо сказала:
   - Артур, следите за собой, а то всему залу видно, что вы от меня без ума. Где ваша шпионская скрытность?
   - Простите, Акула, - Артур смутился, - виноват. Исправлюсь.
   И тут же посмотрел на нее взглядом приемщика стеклотары.
   - Так нормально?
   Акула улыбнулась и, благосклонно опустив ресницы, ответила:
   - Сойдет.
   - Нет, вы только посмотрите на эти рыла! - тихо сказал Артур, - простите мне такие непарламентские выражения, но другого слова я подобрать не могу.
   - На какие? - спросила Акула, - здесь так много рыл... А лиц почему-то мало.
   Артур засмеялся.
   - Видите ли... Ммм... Обычно на известную субстанцию собираются мухи, а на богатство - именно рыла. Так уж мир устроен. И, самое интересное, как правило, именно рыла преуспевают в борьбе за богатства. Тоже одно из свойств мира.
   - Артур, как вам не стыдно! Мир прекрасен, а вы пытаетесь испортить мое настроение. И, между прочим, у вас дома сейчас лежит не меньше, чем на этом столе, так что - мы с вами, получается, рыла?
   - О, нет! - Артур решительно покрутил головой, - ни в коем случае. Мы с вами как раз те самые исключения, которые подтверждают правило.
   - Ловко выкрутились! - усмехнулась Акула и слегка ущипнула Артура за кожу на тыльной стороне ладони, - ну и что эти рыла? Кто они такие?
   - Ну, скажем, вот тот, в золотых очках и ленинском галстуке в горошек, председатель регионального отделения партии "Российская коммуна". Их программа обещает простолюдинам колбасу за два двадцать и водку за два восемьдесят семь. А гнилую интеллигенцию и жидов - на фонарные столбы. И знаете, у них огромное количество сочувствующих, преимущественно из теток с авоськами. Снаружи этот тип красный, как советский флаг, но это только снаружи. Мне достоверно известно, что он планировал забрать весь клад, раздарить то, что ему не нужно, церквям и благотворительным организациям, а остальное, как буржуйское добро, по-большевистски прибрать к рукам, то есть - в партийную кассу. Ну, а поскольку партия его, то и касса его.
   - Хороший мальчик, - кивнула Акула, - а это что за тетка с мощным задом?
   - Этот мощный зад из фонда культуры. Его владелица давно уже была в курсе дела насчет сокровищ и, естественно, рассчитывает наложить на них свою лапу.
   - Между прочим, ее лапа унизана дорогими кольцами, - заметила Акула.
   - Да, и если то, что лежит на столе, попадет в фонд культуры, колец станет больше, а ее счета в заграничных банках сильно увеличатся. А вон тот, седой, видите его?
   - Это который на учителя труда похож?
   - Интересное сравнение... Но меткое. Действительно, похож. Так вот, этот почтенный учитель труда на самом деле вор в законе, и сейчас работает в комитете по историческим ценностям. Как вам этот учитель?
   - Да... - Акула вздохнула, - хорошая компания подобралась...
   - Лучше не бывает, - кивнул Артур, - а представляете, что начнется завтра, когда на закрытом совещании они будут решать судьбу этих сокровищ? Это ведь только сейчас, здесь, перед телекамерами они такие зайчики. Весь этот балаган, предварительно отредактировав, покажут по телевизору, и народ будет уверен в том, станет Россия станет толще и выше после этой находки... А завтра, кстати сказать, именно в том самом фонде культуры, где управляет тетка с мощным задом, начнется такая грызня, что любой телевизионщик дал бы отрезать себе два пальца на ноге за то, чтобы отснять это.
   - Ну, а вы? - спросила Акула, - ведь именно вы нашли все это. Вас как-то отметят? Вы будете сегодня произносить речь?
   - Ни в коем случае. Мы, как сказал Боровой - рыцари плаща и кинжала, ребята скромные, публику не любим. Нам это без надобности. Ну представьте себе такую картину. Боровой говорит - а сейчас комиссар президентского расследования Артур Воронцов расскажет нам, как он разобрался с бандитами и выхватил у них из-под носа сундуки с золотом-брильянтами. После этого Артур Воронцов не проживет и суток. И никакие мои верные и надежные друзья и спецы не спасут меня. Слишком уж я вредная фигура для многих в этом городе. И, между прочим, о том, кто я есть на самом деле, не знают даже мои полковники и генералы. Для них я просто обычный, ну... Может быть, не совсем обычный полков...
   - Ага! - Акула торжествующе подняла палец, - вот вы и раскололись! Вы, стало быть, полковник?
   - А вы случайно не Мата Хари? - засмеялся Артур, - знали бы вы, сколько суперагентов во всем мире провалились из-за женщин!
   - Я не такая женщина, - сказала Акула, - вы из-за меня не провалитесь.
   - Будем надеяться, - Артур с сомнением покачал головой, - тут все-таки больше от меня зависит. А чтобы распустить перед вами перья, скажу, что я из тех полковников, которым генералы честь отдают. Во как!
   - Расхвастались! - улыбнулась Акула, - давно известно, что все мужчины хвастливы и не упускают случая распустить перед женщиной перья. Как индейский петух.
   - Это - как индюк? - уточнил Артур, улыбаясь.
   - Точно, - кивнула Акула, - как он самый.
   - С соплей... - грустно сказал Артур, - ну да ладно. Вернемся к нашим баранам, то есть к тем, кто знает мое истинное лицо. Это мое непосредственное и, сами понимаете, тайное начальство в Москве, мой друг Коська Палицын, вы и... И покойный Желвак.
   - А кто этот Коська Палицын?
   - Это... Это, знаете ли, фигура. Я познакомлю вас потом.
   - Хорошо. А знаете, Артур, мне тут уже надоело. Давайте уйдем!
   - Как прикажете, моя госпожа! Мне, честно говоря, тут тоже не нравится. Есть один нюансик.
   - Какой такой нюансик? - Акула с интересом посмотрела на Артура.
   - Видите ли... Среди тех, кто здесь присутствует, как минимум четверо точно знают о том, что на столе лежит не все, что было в пещере, и как минимум десять человек догадываются, что я имею к этому отношение.
   - Так ведь... - Акула озадаченно взглянула на Артура, - это получается, что вы в опасности!
   - Ну, к опасности я давно уже привык. Как сказал этот идиот Боровой, эта служба и опасна и вредна... Но не все так просто. Меня боятся. Действительно боятся. Так что я страшный и ужасный, и те из них, кто останется в живых, позавидуют мертвым.
   - А я вас вовсе не боюсь, - сказала Акула и прислонилась лбом к плечу Артура, - идемте отсюда вон, ладно?
   - Идемте, - ответил Артур, и они направились к выходу.
  
  
   ***
  
  
   - А ты уверен, что это именно он?
   Коряга задал этот вопрос только для того, чтобы получить подтверждение собственным мыслям. А мысли эти крутились вокруг того, что Семен Лукич Копейкин только что сказал ему, что именно тот седой красавчик с рыжей кралей под боком, который стоял в самом темном углу колонного зала, и был темной лошадкой, поломавшей планы Желвака. И что именно он был напрямую виноват в том, что Желвак сейчас лежал в выдвижном холодильнике морга больницы имени маршала Рокоссовского.
   - Ну так что? - снова спросил Коряга и постучал по столу пальцами, на которых были вытатуированы перстни, лучи и прочие знаки воровского отличия.
   - А... Извини, задумался, - председатель комитета по восстановлению исторического наследия Семен Лукич Копейкин встрепенулся и, взяв за горло литровую бутылку "Финляндии", налил себе водки, - извини... Конечно, он! Больше некому. Появляется то там, то тут, дела какие-то непонятные, а потом галоши пропадают.
   - Какие галоши? - нахмурился Коряга и тоже налил себе водки.
   - Да это я так, к слову, поговорка такая, - усмехнулся Семен Лукич, - конечно, не галоши, а вещи дорогие, цены, так сказать, немалой. Ну что, вздрогнем?
   - Вздрогнем, - кивнул Коряга и опрокинул рюмку в рот.
   Семен Лукич деликатно высосал свою водку и, поморщившись, взял с блюдечка пластинку лимона.
   - А вообще - кто он такой? - спросил Коряга и закусил соленым огурчиком.
   Он предпочитал простые российские закуски.
   - Кто он такой... - Семен Лукич поправил сползшую с плеча простыню, - трудно сказать. Вообще, по моим сведениям, этот Артур Воронцов - человек Москвы. По документам работает в Конторе, в каком-то спецотделе, но сдается мне, что не все так просто. По-моему, эта его работа на Литейном - только для виду. А занимается он тут какими-то совершенно неизвестными делами. И никаких подходов к нему нет, никто не может на него надавить, и, что самое главное, все у него получается. Будто он заколдованный какой-то. Друзей нет, с коллегами не дружит, ну, почти ни с кем... В общем - темный человек. И опасный для нас.
   Коряга вытер полотенцем мокрый лоб и задрал волосатую ногу на мраморную ступеньку. Зацепив ладонью холодной воды из мельхиорового тазика, он плеснул себе на грудь, украшенную густой татуировкой, и сказал:
   - Ну, раз опасный, так можно его и это...
   - Ни в коем разе, - Семен Лукич замотал головой, - разве ты не понимаешь? По моим сведениям, в схроне было добра раза в три больше, чем показали в Этнографическом музее. Неизвестно, кто приложил к этому руку, но зуб даю - это именно он, Воронцов.
   - Уверен? - Коряга пытливо посмотрел на Семена Лукича, - а если это сами менты, спецназовцы? Ты думаешь, тамошнее начальство золотишко да камушки не любит?
   - Золотишко да камушки все любят... - вздохнул Семен Лукич, - но к спецназу подобраться куда как проще, у меня там людишки прикормленные имеются, так что... Если бы это они были, я бы точно знал.
   - А может, комитетчики какие-нибудь вроде тебя постарались? Сейчас ведь комитетов всяких вшивых вроде твоего, ты уж извини, больше чем пирожковых организовалось.
   - Тоже бы знал, - Семен Лукич снова вздохнул, - так что он, и никто другой.
   - Ну так...
   - Ты понимаешь, Коря... Извини, Виктор Борисович. Тут ведь какое дело... Трогать его опасно. В натуре опасно. Что за ним, кто за ним - неизвестно. Тронешь, а потом всю оставшуюся жизнь будешь волосы на себе рвать.
   - Ну, тебе-то не придется, - усмехнулся Коряга, намекая на обширную лысину Копейкина.
   - Зато тебе придется, - огрызнулся Копейкин, - вон шевелюра какая.
   Шевелюра у сорокапятилетнего Коряги, вора в законе, и на самом деле была хоть куда - густая и без единого седого волоска.
   - Так что ты предлагаешь? - спросил Коряга и снова наполнил свою рюмку.
   - Есть одна идейка... - туманно ответил Копейкин и налил себе, - будь здоров.
   - Будь! - Коряга залпом выпил водку и потянулся за лежавшими на краю отделанного малахитом бассейна сигаретами.
   Закурив, он выпустил дым тонкой струйкой, потом послал вслед ей три колечка и, довольно ухмыльнувшись, спросил:
   - А что за идейка-то? Ты уж просвети меня, темного...
   - Ну, идейка... Понимаешь, просто грохнуть его у нас резона нет. Он, конечно, сильно мешает, но ведь у него добро наше, вот оно как... Наехать - не получится. Он по-настоящему крутой. А вот установить за ним слежку - это другое дело. Он ведь так или иначе приведет наших людей к своей заначке. А заначка эта - не пачка долларов, которую в штаны спрятать можно. Там, понимаешь, целые сундуки...
   - Сундуки... - Коряга поднял брови, - сундуки - это хорошо. А вот насчет того, что это добро наше, это ты правильно подметил. Наше оно, воровское.
   - Что значит - воровское? - удивился Копейкин.
   - То и значит, - усмехнулся Коряга, - тут, понимаешь, такая история, в общем... Налей-ка мне водочки, а я тебе хорошую байку расскажу.
   Копейкин, придерживая постоянно сползавшую простыню, взялся за бутылку, а Коряга, мечтательно закатив глаза, начал рассказ.
  
   - После революции один фартовый жиган, а кликуха у него и была - Жиган, был членом банды Леньки Пантелеева. Сам знаешь, банда была крутая, уважаемая. Но орлы из ЧК тоже не дремали, и в конце концов веревочке пришел конец. Банду накрыли, но Жигану удалось спастись, и он организовал собственную банду, которая тоже работала фартово и ни разу не попадалась. Добыча была богатой, Жиган присылал в воровской общак много денег, а в то время криминальное общество было не то, что сейчас. Правильное было общество. Все долю приносили - и карманники, и форточники, и медвежатники... Да... И был общак этот не такой, как сейчас, в банке не лежал, потому что было в этом общаке и золото, и серебро и цацки разные старинные и даже картины. Сечешь?
   Копейкин, который внимательно слушал Корягу, кивнул, и Коряга, взяв наполненную рюмку, сказал:
   - Твое здоровье. Эх-х! Хороша зараза, была бы она твердая, я бы ее грыз!
   Поставив пустую рюмку на мрамор, он крякнул и продолжил воровскую сагу.
   - Да... В общем, нарушил этот Жиган воровские понятия. Перед войной, когда всем уже стало ясно, что немцы нападут, Жиган двинул общак. Представляешь? Держателя общака грохнул, горло ему перерезал, а все добро забрал. Добра там было немеряно. Пятьдесят пять килограммов в разном золоте, целая куча драгоценных камней, потом еще картины всякие, и эти...произведения искусства. Воры объявили на него охоту, но все без толку. А потом, сразу после войны, один браток вернулся из немецкого концлагеря и сразу получил десятку за то, что не погиб смертью храбрых, а в плен к супостату сдался. Попал в лагерь, представился, оказался не простым фуцаном, а авторитетом, Шабером его звали... Так вот этот Шабер, царство ему небесное, рассказал интересную историю. В концлагере один пленный заболел и в бреду начал болтать языком. Шабер подсел к нему и стал слушать. И тут-то у него чавка и отвисла. Этот пленный как раз и оказался тем самым Жиганом. Когда он двинул общак, то спрятал все добро... Ну, уже известно, где он его спрятал. А план, карту то есть, на всякий случай выгравировал на внутренней стороне одного старинного медальона. Медальон спрятал в стене старинной питерской квартиры, а потом, случайно попавшись на каком-то совершенно левом деле, он получил двенадцать лет строгого режима и загремел на зону под чужим именем. Началась война, и в сорок третьем году его отправили на фронт, в штрафные батальоны, состоявшие из зеков. Потом он попал в плен к немцам и вот тут-то Шабер и подслушал его бред.
   Сначала он хотел его просто грохнуть за такое нарушение понятий, но передумал и оставил это дело на потом. Было понятно, что война скоро кончится, и фрицам - капут. И тогда он вернется в СССР вместе с Жиганом, и уже дома поставит его перед воровским обществом, чтобы ответ держал... Но вышло совсем по-другому. Освобождали этот лагерь американцы, и они предложили Жигану отвалить вместе с ними в Америку. Ну, советские военнопленные все такие гордые - родину, мол, не продаем, а Жиган прикинул, что в СССР возвращаться мазы нет, да и согласился. Шабер, когда узнал, что Жиган укатил на американском джипе, чуть жопу на себе не разорвал, да уж поздно было... Вот такая, понимаешь, история.
  
   Семен Лукич задумчиво прищурился и спросил:
   - А откуда ты все это знаешь?
   Коряга засмеялся и ответил:
   - А у нас, у воров, между прочим, тоже информацию ценят. Не вы одни такие умные со своими компьютерами. У нас ведь тоже своя история имеется, вот только архивов нет... Потому что если бы мусорам в лапы попался бы такой архивчик - представляешь?
   - Да уж, - кивнул Копейкин, - представляю. Но ведь у нас по нашим делам скорбным тоже архивов не имеется. Ну, бывают разные недоумки, записывают все свои макли в компьютер, а заканчивается это известно чем.
   - Ну так что с агентом этим делать-то будем? - спросил Коряга и взялся за бутылку.
   - Как - что? Тут и ежу понятно. Давай своих орлов...
   - Ты, это... - Коряга строго оборвал Копейкина, - ты так где-нибудь при людях не скажи. Орел, он ведь петуху родственник, тоже птица, а петух у нас - сам знаешь кто. Так что за орла тебе могут и язык укоротить.
   - Ладно, понял, - досадливо поморщился Копейкин, - в общем, давай своих людей, и устроим вокруг этого Воронцова такую сеть, чтобы он посрать не мог сходить без нашего наблюдения. Расходы я беру на себя.
   - Вот это по понятиям, - одобрительно кивнул Коряга, - правильное решение.
   - Конечно, правильное, - усмехнулся Копейкин, - но потом, когда мы добро заберем, посчитаемся. Денежка, она счет любит.
   - Посчитаемся, - пренебрежительно ответил Коряга, - между своими проблем быть не должно.
   - Вот именно. А еще... Тут один мой человечек, я его к этому Воронцову уже приставил... Так этот человечек говорит, что есть у Воронцова зазноба...
   - Это вот та рыжая, с которой он на презентации был?
   - Она самая.
   - Знатная краля. Я бы ей впердолил по самое некуда!
   - А вот ты ее сначала у Воронцова отбей, а потом впердоливай, - резонно возразил Копейкин, - Желвак-то ее уже выкрадывал... Ну и где теперь Желвак? Мертвый лежит. Я уверен, что Воронцов его из-за бабы этой рыжей завалил.
   - Воронцов? А причем здесь он?
   - Ты что, до сих пор ничего не понял? - удивился Копейкин, - тогда слушай внимательно, повторять не буду. Значит - так. Сначала по телевизору показывают, как спецы завалили банду наркоторговцев. И среди прочих трупов - Желвак. А он, между прочим, в наркотикам никакого отношения не имеет. То есть - не имел.
   - Точно, не имел, - подтвердил Коряга.
   - Вот. А через два дня объявляются сокровища. Ну, я человечка отправил проверить то место, где братков покрошили, и там, оказывается, пещера имеется, а в ней каморка, досками обшитая. Человечек мой, он бывший сыскарь, кадр ценный, так он там все облазил, обнюхал, и нашел следы того, что в этой каморке стояли ящики и сундук. И еще всякие вещи. Он все это дело на цифровую камеру заснял, размерчики следов снял, а потом незаметненько к тем ящикам, в которых сокровища привезли, приложил. И все сходится.
   - И что?
   - Что-что! Колода ты уголовная, головой соображать надо! Получается, что именно Воронцов этот и клад забрал, причем большую часть, как нам уже известно, завернул к себе, и братву с Желваком положил. А Желвака ему бы живьем взять было выгодно, так нет - Желвак мертвый стал. Вот и получается - из-за бабы.
   - Из-за бабы? - Коряга задумчиво поковырял в ухе, потом спохватился, - ты за базаром следи! Кто это тебе тут колода уголовная?
   - Ладно, извини, вырвалось.
   - Извини... Вырвалось... - пробурчал Коряга, - значит, есть у него баба, которая ему дорога... Это хорошо. Любовь, понимаешь, это такое дело, за которое многие мужики все отдать готовы.
   - Ты слышал, что я тебе про Желвака сказал? Могу повторить.
   - Повторять не надо. А вот учиться на ошибках покойных товарищей сам Бог велел. И поэтому есть у меня мыслишка потоньше, чем у Желвака, царство ему небесное пухом будет...
  
  
  
   Конец
  
  
   От автора.
  
   Открытый финал - потому что был расчет на продолжение.
   А поскольку я бросил это гнусное дело, продолжать будет кто-то другой.
  
  
  
  
  
   Dumber (англ.) - тупейший.
   Карманник
   Бывшая школьная подруга Акулы, шантажистка. См. "Акула 2"
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"