Военный человек без учебной тревоги, как хохол без сала вянет. Жизнь его 
становится скучной и предсказуемой, теряет полноту, опресняется. Поэтому на 
научно - исследовательском судне, арендованном Министерством обороны, тревоги 
устраивались неожиданно - каждый четверг. Помехой могла служить только 
шестиметровая зыбь северной Атлантики или суровый шторм Бискайского залива, 
где пропадает судов не меньше, чем в пресловутом треугольнике, 
разрекламированном для туристов - экстремалов и домохозяек, никогда не 
выезжающих дальше своих загородных грядок. 
   Мое первое дежурство в Бискае на "частоте вызова и бедствия" (500 кГц) 
помнится, подарило мне изрядную дозу адреналина в виде сигнала "SOS" от 
терпящего бедствие в 70-ти милях от нас японского "рыбака". 
   Где Япония и где Бискай? Но, не будем рассматривать экономические аспекты 
рыбного промысла, кои человеку здравомыслящему могут показаться абсурдными, 
а сосредоточимся на ситуации. Принятая радиограмма легла на неярко освещенный 
штурманский стол под безразличным взглядом капитана, пытавшегося задремать на 
привинченном в штурманской рубке диване. Это ему не удавалось. Бортовая качка 
имела такую амплитуду, что даже лежа можно было тренировать вестибулярный 
аппарат, а гироскопы полутораметровой параболической антенны давно были мною 
выключены, как неспособные выполнять свою задачу в экстремальных условиях. 
"Что там у тебя?" - проявил интерес "мастер", оставив попытки обнять Морфея. 
"Сигнал SOS", - бодро докладываю я, полагая, что в присутствии морского волка 
мне, молодому, не годится демонстрировать сомнения в непотопляемости нашей 25-
тилетней калоши, по которой уже давно плачут китайские мастера по производству 
иголок, кухонных ножей и прочей утвари. 
    Будучи воспитанным на изречениях вроде "друг познается в беде" и "сам 
погибай, а товарища выручай", я рвался спасать японцев, простив им великодушно 
Порт-Артур, Цусиму и Курильские острова. Сейчас я даже удивляюсь как тот 
юноша, которым я тогда был, догадался принести радиограмму на мостик, а не дал 
японцам уверения в том, что помощь близка. "Давать подтверждение?" - все также 
бодро спросил я, уверенный в положительном ответе. "Мы сейчас сами точно такое 
же давать будем", - безразличным тоном сказал капитан, переворачиваясь на другой 
бок. "Аудиенция окончена", - понял я и, как того требовали международные 
правила радиосвязи, еще часа три, до самого утра слушал в эфире, как экипаж 
шхуны спасали норвежцы. 
   Так вот в такой шторм учебных тревог нет, ибо, даже если кто и вздумает 
устроить тревогу, ее никто не примет за учебную. Другое дело легкая волна августа 
в Средиземном море. Коварное солнце между Апеннинами и Египтом кажется 
таким же добрым, как и в деревне Клюевке под Саратовом, а между тем это две 
большие разницы, как сказал однажды добрый инспектор отдела кадров 
Черноморского морского пароходства, пристроивший меня на научник, в ответ на 
просьбу о трудоустройстве на BLASCO ORIENTAL LINE. 
   О том, что будет сыграна тревога я, конечно, знал, но не мог предположить в 
руководстве экспедиции твердого намерения довести ее до конца. Через каких-то 
пол часа экипаж моей шлюпки болтался на ней за бортом вдруг ставшего родным 
"Королева" как чайная ложка сметаны в двухлитровой миске борща. Я скрючился в 
отсеке с радиостанцией, безуспешно пытаясь ее настроить и усиленно потея под 
пенопластовым спасжилетом. На мои "DE UISZ1" эфир молчал, как Герасим на 
очной ставке с дедом Мазаем.  
   Суть проверки наличия радиосвязи со спасательной шлюпкой сводилась к 
следующему: капитан говорит начальнику (рации) куда повернуть шлюпке. 
Начальник на ключе отбивает сообщение находящемуся в шлюпке радисту, который 
дублирует команду мотористу. Шлюпка поворачивает - все довольны. Я не 
услышал в эфире ничего, получил тепловой удар и к моменту, когда я поднялся на 
палубу, был слаб, подавлен и испытывал легкую тошноту. Уже из каюты я 
отзвонился шефу и к своему удивлению узнал, что все прошло нормально, а 
аккумуляторы надо все-таки будет зарядить. Успокоенный, я провалился в 
нездоровый сон. 
   По пути на вечернюю свою вахту, наблюдая падающее в Средиземку 
красноватое солнце, я оставил съеденную за обедом котлету по-киевски где-то у 
лееров правого борта шлюпочной палубы и почувствовал облегчение. Тем же 
вечером я узнал, что начальник снабдил моториста портативной, почти игрушечной 
радиостанцией и команды по ней дублировал второй радиооператор. Не посрамили 
радиослужбу, зарядили в дальнейшем аккумуляторы и прониклись командным 
духом, который остальные члены экипажа воспринимали как мафиозный. 
Справедливости ради я должен отметить, что это единственная мафия, в которой я 
состоял и которая, как мне хочется верить, бессмертна.