Аннотация: про всякие вещества которые можно найти в подъезде..
Мусор в подъезде. Самый сладкий мед.
Наш подъезд всегда был последним прибежищем для всякого ненужного зверья и хлама. Дня не проходило чтобы кто-нибудь посторонний не подбросил нам некрасивых котят или щенят с грыжей. Или ржавый остов доисторической швейной машинки германского производства. И целую батарею отслуживших свое люминесцентных ламп поистине галлюциногенных расцветок. И подушки от дивана, пропахшие двадцатью поколениями невоспитанных кошек. И пакет с таинственным и мерзопакостным содержимым имеющим сладковатый запашок разлагающейся плоти. И чемодан набитый книгами неизвестных даже самым заядлым библиофилам писателей. И банки самого различного объема и форм, иногда пустые, а иногда и полные. Причем содержимое могло варьироваться от банальных маринованных огурцов до заспиртованных змеиных голов и обитателей кунсткамеры. Мусор в подъезде попадался разнообразнейший и зачастую раритетный. При должной сметливости рухлядь можно было бы обменивать деньги. Или запросто собрать у себя изысканнейшую коллекцию разнообразных диковинок. Но народ в подъезде был к мусору до странности равнодушен. Даже я, человек хозяйственный и слегка жадноватый, за все годы позарился лишь на ржавую саблю в потертых ножнах. Ибо с детства питал тягу к острому железу, да так эту страсть и сохранил до своих нынешних лет.
И вот однажды случилась одна история выбившая меня из устойчивой, как мастер спорта по вольной борьбе, колеи повседневности. Было самое обычное утро. Я проснулся самым обычным образом, приготовил и проглотил самый обычный завтрак. Оделся по-обычному и вышел из квартиры. Запер за собой дверь и спустился на первый этаж. Правда для этого пришлось лавировать среди куч и гор разного хлама и бессердечно игнорировать укоризненные взгляды брошенных котят, щенков и одной игуаны, но и в этом не было ничего необычного. Я такое проделывал каждое утро вот уже многие годы. А потом, почти добравшись до выхода, в интимном полумраке техэтажа наступил на что-то круглое и был вынужден совершить поистине цирковой номер. Но не как акробат, а скорее как клоун. Бешено размахивая руками и дрыгая ногами, я прокатился на этом самом круглом почти полтора метра, а потом красиво кувыркнувшись в воздухе приложился спиной о холодный бетон пола. Дух из меня вышибло капитально. Почти минуту я приходил в себя- не мог как следует отдышаться. А когда отдышался и ругаясь сквозь зубы отряхнул с одежды пыль, обнаружил и опознал виновника моего падения.
Им была некрасивая бутылка из непрозрачного толстого зеленого стекла, с пробкой залитой сургучом. В такие обычно всякие темные, но предприимчивые личности разливают пойло подозрительного качества для удовлетворения неэстетствующей прослойки населения не имеющей в бумажниках много денег, зато имеющей безразличные к химикатам желудки. Правда, обычно при подобных делах бутылку сургучом не заливают. И тем более не ставят на этот сургуч печать в виде переплетения мистических знаков. У меня по спине пробежали мурашки. Нехилые такие мураши. До того мне вдруг захотелось эту бутылку тут же самолично вскрыть и выдуть в пару глотков, или наоборот- выскочить на улицу и запулить ее как можно дальше в сторону гаражей, чтобы потом никто и осколочков собрать не мог. И потому, терзаемый противоречивыми желаниями, я просто убрал бутылку в угол подъезда, чтобы еще кто-нибудь, поскользнувшись об нее, не разбил себе спину, и ушел на работу.
День прошел самым обычным образом. Я поработал, поболтал с коллегами, пообедал, еще поболтал и поработал, собрался и пошел домой. И только войдя в родной подъезд вспомнил о бутылке. А она, видать, в свою очередь не забывала обо мне. Потому как сразу отыскалась и запросилась со мной. Отблеск света от мутной лампочки на темном и пыльном стекле был не менее, а может и даже более умоляющим чем взгляд сотни голодных и взъерошенных бездомных котят. И я не смог противостоять. Чертыхнувшись, я подобрал бутылку и унес к себе в квартиру.
Быстро и умело состряпав скромный холостяцкий ужин и безо всякого аппетита его поглотив, я занялся бутылкой. Протер от пыли и охнул от восхищения. Под толстым слоем грязи пряталось настоящее произведение искусства. Сосуд заблистал как драгоценный изумруд. Только очень уж темный. Что ничуть не умаляло его красоты. Даже наоборот. Безрезультатно поискал заводское клеймо, хоть это и было глупо с моей стороны. Такие великолепные бутылки не выдуваются бездушными машинами, а могут появиться на свет только как плод кропотливой работы настоящего мастера. Смотрел на свет, но стекло оказалось настолько темным, что ничего внятного увидеть внутри не получилось. Встряхнул пару раз и слегка опешил. На миг показалось, что бутылка и не бутылка вовсе, а статуэтка экзотической формы целиком выточенная из драгоценного камня. Или просто залита доверху битумом или засахарившимся медом. Надеюсь, что это все-таки мед, а не битум, пробурчал я и вплотную занялся печатью из сургуча. Печать была красива. Узоры из мельчайших значков, смутно напоминающих арабскую вязь, переплетались меж собой, образуя дивный магический цветок. Несомненно магическая печать, решил я. Уж слишком много за свою жизнь я прочел фантастических книг чтобы думать как-то иначе. Да и вообще, только самый яростный реалист стал бы доказывать себе что видит перед собой только рисунок. Потому как печать, в отличии от самого распрекрасного рисунка, была на удивление функциональна. Она была красива. Как бывает красива любимая женщина, с которой прожил всю жизнь, народил и вырастил кучу здоровых умных детишек и сохранил любовь до самой своей смерти. А не как гламурная фотомодель с ангельским личиком, что холодными рыбьими глазами взирает на тебя со страниц глянцевых журналов, и за ее высокомерным взглядом нет ни любви, ни понимания, лишь мертвая целлюлоза да ядовитые краски. Я на миг залюбовался. И потом решительно сломал сургуч. Хрустнуло и печать распалась в моей ладони шоколадным порошком. И я увидел пробку. И пробка безмолвно, но твердо и ясно сказала: "Только попробуй меня вытащить- проблем не оберешься." И грозно нахмурила бы брови, имей она их. Но она их не имела, и потому предупреждению я не внял. А впрочем, я откупорил бы бутылку даже заголоси она гнусным фальцетом. До того мне было интересно содержимое, закупоренное грозной пробкой. Я с хищной яростью вонзил в ее беззащитную макушку блестящее острие штопора, неумело, но страстно вкрутил и судорожно рванул.
С глухим обиженным чпоканьем пробка вылетела из горлышка и в воздухе разлился дивный аромат. Чему я несказанно удивился. Ибо ожидал, как минимум, столба нечистого дыма и снопа злых искр, знаменующих освобождение могучего джинна запечатанного в сосуд в наказание за строптивость еще самим великим царем кутрубов и повелителем ифритов Сулейманом. Ну или какого-нибудь демона поплоше, который заместо традиционного трехкратного исполнения моих желаний, тут же попытался бы выполнить всего одно, да и то свое. А именно выцарапать мне печень и сожрать ее, безумно хохоча в мое изумленное от обиды лицо. Но отсутствие демонов и волшебников мотивировало лишь малую часть удивления. Львиная доля приходилась на сам аромат.
А запах был хорош. Даже прекрасен. Просто невероятен. Да притом настолько, что казался и не запахом вовсе. Ведь обычные, даже хорошие, запахи человек воспринимает лишь носом. Частью тела позорно мелкой на фоне остального туловища и членов. Но запах из бутылки был иным. Меня проняло от макушки до пят. Аромат ударил в меня как взрывная волна от гранаты умело подброшенной за пазуху. Не имея особых оттенков, вроде привкуса солей, или цветов с фруктами, а просто своим духом, одним присутствием в атмосфере комнаты он вышиб дух уже из меня. Я, человек вообще-то не особо чувствительный, вдруг да вспомнил и почуял все хорошее что пережил за свою жизнь. Мягкий и теплый молочный запах мамы, крепкий коктейль из пота, сигаретного дыма и солярки исходивший от отца, душистые цветы брызжущие соком под моими босыми пятками, жженый сахар леденцового петушка из бабушкиной посылки. И горячий целлулоид пленки со сказками из проектора диафильма, тонкая пыль пожелтевших страниц книжки о приключениях Незнайки, сваренная в сливочном масле луковица, резкий собачий дух дружелюбного пса. И ириски скормленные одноглазому плюшевому медвежонку, горечь медной монетки на которую был куплены билеты на мультик, шелестящий атлас бантика в волосах самой красивой девочки класса и запах малины оставшийся после поцелуя в щечку. И много-много разных запахов, каждый из которых воскрешал из закоулков памяти самые чистые и светлые образы, от одного воспоминания которых, я понял, что прожил вообще-то прекрасное, светлое, полное радости и счастья, детство. Не зная что делать, то ли засмеяться, то ли заплакать от счастья я, машинально подставив заранее принесенный стакан, опрокинул в него бутылку. И стал со странным чувством смотреть как из горлышка сосуда неохотно лезет густая и тягучая как мед, тяжелая и блестящая как золото капля. Капля собиралась и росла, и достигнув определенных какими-то иными, неземными и нечеловеческими, законами мироздания размеров, грузно, и как мне показалось с металлическим стуком, упала на дно стакана и уже там бесстыдно расплескалась по нему как самая распоследняя водица. "Что за неньютонова жидкость такая", буркнул я под нос и оставив чудесную бутылку, принялся за содержимое стакана. В стакане с самым беззаботным видом плескалось жидкое золото. Амброзия! Мед жизни! Напиток богов! Космическое вино! Газировка атлантов! Пиво Пазузу! Несомненно это было нечто невероятное и чудесное.
Но что-то мелкое и трусливое во мне пищало в ужасе от одного только вида этой золотой воды. "Замочишь этим губы и тотчас же умрешь!"- верещал мой внутренний трус. И я был с ним полностью согласен. Один только запах этого напитка погрузил меня в самые прекрасные воспоминания из детства. А после глотка на меня хлынет такой мощный поток эйфории в чистейшем концентрированном виде, что я просто лопну от счастья и тут же окочурусь с едва пригубленным стаканом в руке и почти полной бутылкой на столе. Что для человека живущего в России было бы посмертным позором, не хуже отрезанных больших пальцев у павших в бою викингов.
Не зная что и делать, предпочесть мгновенное величайшее счастье в своей жизни или же саму жизнь, я крепко задумался.
Счастье за просто так и сразу манило с немыслимой силой. Но к сожалению я никогда не увлекался наркотиками. И у меня в молодости были знакомые которые предлагали их попробовать, обещая при этом такие ощущения, что ангелы в небесах заплачут от зависти, а чертей в аду стошнит от омерзения. Но я не соглашался. Отдавать жизнь за мимолетное ощущение ядовитой радости и химического веселья желания не возникало. Я все-таки дружил со своим мозгом. И даже тогда, будучи молодым и глупым, понимал что лучше прожить жизнь и отведать веселье и радость естественным образом. Просто живя. А не гробя себя ядом.
Но в то же время некто в глубине моей души, любопытный как сто тысяч любознательных кошек, вопил как резаный. "Хватай и глотай- и не пожалеешь! А не выпьешь- так всю оставшуюся жизнь жалеть будешь! Это тебе не гнусный наркотик! Это само чудо! Это жидкий джинн! Пей и он исполнит все твои желания!"- не умолкал внутренний голос-храбрец, перебивая нытье внутреннего же труса. И надо сказать, у подлеца это получалось.
Рука сама собой, возмутившись нерешительности мозга, поднесла стакан ко рту. Край стакана коснулся губ и я чуть было не завопил от неожиданности. Незримый прозрачнейший пар исходящий от капли жидкого золота плещущегося в стакане вонзился в губы подобно молнии. Молнии свежести, подобной хрусту яблока, сорванного с ветки дерева, еще даже и не вздумавшего проклюнуться из семечка. Свежесть петли гистерезиса, яблочного причинно-следственного парадокса, ошеломила меня и привела в чувство. Я тут же взял контроль над собственной конечностью и убрал стакан прочь ото рта.
И задумался было, чем же на самом деле является исполнение всех моих заветных желаний. Что такое счастье, для меня лично? Ведь мед жизни, или там жидкий джинн, не мог быть так прост как можно было бы себе представить. Все-таки я хоть и не входил в число высоколобой интеллигенции и не мог с ходу отличить Лафонтена от ламантина, но и откровенным тупицей тоже не был. И потому предположил.
Если мед жизни есть то, что он подразумевает под своим названием, то он просто не может каким-либо образом вредить самой жизни. Да и заменить ее собой тоже. Ибо он мед жизни, а не мед смерти, или там сироп отчаяния, или варенье адских мук. Мед жизни может сделать жизнь только лучше, длиннее, шире, ярче и красочнее. Ну, как полноценное полнометражное двухчасовое рисованное кино супротив дешевой двадцатиминутной проходной серии бесконечного мультсериала.
Я подумал еще чуток. Всего лишь до самого рассвета. И принял решение.
Я опрокинул содержимое стакана себе в рот. И проглотил его. Жидкое золото, амброзию, мед жизни, напиток богов, космическое вино, газировку атлантов, пиво Пазузу. Я умер и родился вновь.
Я прожил жизнь веселую и беззаботную. Снова умер. Снова родился. Прожил жизнь в печали и тяготах. От коих и скончался. Снова родился. Жил и работал как проклятый. Был умел, могуч, устал, но счастлив. Снова умер. Снова родился. Лентяйствовал на всю катушку. Оплыл, ослаб и не добился ровным счетом ничего. Снова умер. Снова родился. И так тысячи-тысячи раз. Тысячи-тысячи жизней, воплощений, судеб. Впору сойти с ума и стать пускающим слюни идиотом, но мед жизни сберег мой разум. Я прожил тысячи жизней в один глоток, но своя собственная от меня никуда не делась.
Меня словно разобрали по атомам какие-то невидимо-мелкие инженеры отлично знающие свое ремесло, и собрали вновь, слегка улучшенного. Самый чуток более здорового, самую малость более сильного, совсем чуть-чуть более ловкого, и знающего что делать не стоит. И самое важное - знающего что делать надо.
Я встал из кресла в котором просидел всю ночь. Взял бутылку с медом жизни. Закупорил. Кое-как расплавил в ложке сургуч и запечатал пробку. Тихо вынес и поставил в уголке, на первом этаже подъезда. Вернувшись в квартиру принял душ, позавтракал и поехал на работу. Ибо знал что так надо.
Ибо мне предстояло совершить знатное дело. Прожить не так как получится, или как хочется, или как можется, а так как надо. И я знал как это сделать.