Шествие возглавлял огромный картонный и очень некрасивый сиреневый гусь. Было в этом гусе минимум девять метров в высоту и около двадцати тонн бумажного весу. И пахло от него нестерпимой канцелярщиной. Осторожно переставляя хрупкими картонными лапами, он гордо вышагивал и трубил своей картонной глоткой бодрый напев, чем-то смахивающий на достославное "Прощание Славянки". Правда не настолько смахивающий, чтобы шествующие шествовали в ногу. Тем более что у большинства и ног-то как таковых не было. И как доказательство этого утверждения следом за гусем полз садовый слизняк. Слизняк был также преизрядного размера, но все же меньше гуся, где-то тонн на пять. И он, не смотря на телесную водянистость, не обращал ни малейшего внимания на сорокаградусный холод, царящий над всей прекрасной Йохуддией, и в частности в славном городе Якутске. И к тому же он дудел в пастуший рожок и переливался всеми цветами химической радуги. Радужного слизняка окружали одичавшие абажуры, на днях совершившие массовый побег сразу из нескольких торговых центров, где их всячески угнетали некачественным электричеством и шнуровыми домогательствами озабоченные продавцы. Абажуры воинственно подпрыгивали на своих тонких ножках и яростно моргали ксеноновыми лампочками. Они все еще переживали события недавнего побега и шумно его обсуждали. За возбужденными абажурами бежали, хромали на трех лапах, прыгали на двух лапах, ползли на животах и перекатывались через голову разномастные собаки дворовой породы со всего славного города Якутска. Вел собачье шествие генерал Собачья Ноша- огромный желтоглазый кот в шипастом ошейнике с бараньей лопаткой в одной лапе и серебряным тренерским свистком в другой. Следом за собаками, к прискорбному сожалению славного города Якутска, шествовало огромное сборище столичных бомжей и бродяг. Но в отличии от других дней в долгом году, в этот день бродяги и бомжи были веселы и счастливы. Они были разодеты в свои самые лучшие праздничные лохмотья и тряпки. Болячки и язвы во множестве покрывающие их худые истощенные тела были тщательнейшим образом обмыты и отполированы до блеска. Отсутствующие члены тела, будь то ноги или же руки, были заменены разноцветными флажками. Флажки мельтешили, кружева из лохмотьев развевались, беззубые, четырехзубые и чрезмерно зубастые рты разевались, фиалковые и сивушные ветра испускались. Воздух гремел от непристойных песенок и просто радостных выкриков. Следом за толпой грязно-серо-коричневого веселья маршировали различные политические партии славного города Якутска. Степенно шествовали важные свиномордые чиновники с огромными животами на многоколесных садовых тачках. Чеканили шаг коммунисты с огромными красными транспарантами и печальными глазами на затылке, устремленными в светлое прошлое. Короткими перебежками передвигались тонконогие мокроглазые либералы с распухшими щеками и натруженными ягодицами. Гордо рыча и нахально заглядывая в глаза прохожих, бежали вперед медведеголовые приспешники нынешнего президента славной Харассеи. И еще много-много по всякой мелочи. Все с раскрасневшимися от истошных выкриков горлами, доброжелательными теплыми ладонями и честными-пречестными глазами хорьков в курятнике. Следом за этим политическим разнообразием шли клубы и интересностные сборища славного города Якутска. Очкастые худосочные библиофилы со сгрызенными до локтей ногтями, одинокие домашние рокеры в уютных тапках-зайках, толстобокие фанатки Ефимки Еблана в стрекозиных очках и с одинаково-пластмассовыми лицами, ватно-бородатые поддатые гномы, мохно-унто-ногие нетрезвые хоббиты и прочая фэнтезийная пьянь с острейшими леденцовыми мечами наголо, испуганно обнимающиеся гомики вообще нетрадиционной ориентации, одетые фетишиствующими гигантскими боевыми роботами и большеглазыми вуайеристическими воинами-В-матросках прыщавые почитательницы ниппонской анимации, а также вооруженные писчими страусиными перьями, заложенными в сложенные и висящие на резиновых галстуках ноутбуки, графоманы с дергающимися в писательском припадке испачканными чернилами пальцами. За всем этим сбродом, пятясь на четвереньках задом наперед и исторгая из обоих, одинаково выглядящих, концов мощный запах многолетнего перегара, ползли работники коммунальных служб. Нагруженные изукрашенными к праздничному шествию симметрично дырявыми раковинами, эстетично ржавыми трубами, протекающими кремом кранами, поющими побитыми унитазами, вертолетно-крутящимися электросчетчиками, и вырванными с корнем лакированными домофонами они издавали приятные металлически-трущиеся звуки. Следом за ними нагло и уверенно ступали представители высшего класса буржуазного строя. Блестя и яростно сверкая золотыми членами, они хохотали и звенели. Солнечные зайчики брезгливо отскакивали от их золотых зубов, усов, щек, пальцев, грудей и сисек, брюх, яиц и прочих смешных и некрасивых органов. Сразу за ними вприпрыжку неслись маленькие шаловливые дети, весело хохоча и пуляя во все стороны жеваной бумагой. Разноцветные серпантины и хлопушки взвивались и грохали над ними безостановочно. Каждого ребенка-капризулю сопровождало сразу по несколько плюшевых зверей двухметрового роста. Кого там только не было: и опилочные медведи с пуговичными глазами, и синтепоновые кролики в жилетках, и волосяные котята в бантиках и клубками шерсти в лапах, и поролоновые щенята с полуметровыми шелковыми языками, и даже один крокодил, ради прикола набитый незамерзающей смесью брынзы и брюквы. Игрушки махали мягкими неуклюжими лапами и разевали мягкие пасти, выкрикивая детские лозунги. И наконец за игрушками медленно катился гвоздь праздничной программы. Даже не гвоздь, а как минимум костыль всего веселья. Ехал он на огромном передвижном пятиметровом сугробе, изукрашенном красочными опустошенными бутылками пива и сигаретными пачками, а также облитом чем-то желтым, чем-то красным, чем-то синим и кое-где даже сиреневым. Эта странная личность сидела на троне из замерзшего салата "оливье", установленном на самой вершине сугроба. Личность была в невероятном смокинге, местами прозрачном, а местами разноцветном. Голову странного человека, если это вообще был человек, украшал высокий цилиндр, из распахнутого купола которого торчали, обнявшись за плечи и распевая гимн морковке, два кролика, один такой пушистенький, а другой в хоккейной маске и весь в шрамах. В одной руке у человека была извивающаяся подобно резиновой змее трость, а в другой жареный с брусникой альбатрос. Башмаки мужчины, слетев с ног, танцевали жестокую чечетку на вареной печени. Странный мужчина, вращая абсолютно безумными глазами, громко кричал и улюлюкал, размахивая живой тростью, и жареным альбатросом благословлял всех прохожих. Шествие замыкала маленькая сиреневая собачка, больше похожая на клок грязных волос. И время от времени собачка останавливалась возле какого-нибудь зрителя и подняв лапку окропляла тому ботинки чем-то сиреневым. И люди вовсе не сердились на нее за этот возмутительный проступок, не пытались пинаться, не бросались камнями, не ругались. Люди лишь широко-широко улыбались и громко кричали безумной фигуре сидящей в троне из оливье на вершине передвижного сугроба "Со Старым Новым Годом!!!".