Аннотация: Старые легенды известны своей неточностью и преувеличением, молодому рыцарю из славного рода древних воинов и его оруженосцу, ненавидящему некий корнеплод еще предстоит это узнать.
Спящая.
Давным-давно в далекой-далекой галактике, тьфу... извиняюсь, в стране, за высокими горами и соответственно глубокими морями, хотя честно признаться гора была одна, да и море одно, стоял непоколебимо замок. Крепкий и надежный, окруженный могучими толстенными каменными стенами, вдобавок к своей могучести и толстенности еще и зачарованными на отражение снарядов и боевых заклятий. Глубокий и широкий ров в котором ясно понятно обитало жуткое древнее чудовище, вроде ужасающего бегемота или броболока, надежно защищал подступы к этой стене. Обитые хладным железом могучие ворота из зеленого лукроморского дуба не только выстояли бы перед любым врагом, но и дали бы ему сдачи. Зеленый лукроморский дуб известен своим вспыльчивым и злобным характером, единственное существо чье присутствие он терпит это зеленый лукроморский дубовый кот. Короче защита замка была на недосягаемой высоте. Даже императорский дворец Великого и Вечного Блентама был более предрасположен к завоеванию чем этот неведомый и древний замок. Но в отличии от императорского дворца замок не пытался защитить свое содержимое от внешней угрозы как сотни лет назад, а совсем наоборот. И таким образом прошло не много не мало, а ровно такое количество лет, что настало современное время. Уже умерло от старости бегемото-броболокское чудовище во рву, усохло зеленое дерево ворот, истощились чары стен, бесполезно сжигая птиц и летучих змей в течении сотен лет, и велико-вечный Блентам превратился в крошечную провинцию ни на что не претендующую. Лишь зло внутри не ослабло и не исчахло. Оно спало и ждало своего времени. И кажись это время подходило все ближе и ближе.
Совсем недалеко от этого зловещего места, в дне пути верхом, расположился лагерем рыцарь. Собственно лагерь состоял из костра, котелка с булькающей похлебкой над ним, чего то вроде навеса, сделанного из копья, мотка веревки и обрывка шатра, под которым были расстелены два шерстяных одеяла. Даже благородного боевого коня не было поблизости, а человек поинтересовавшийся этим рисковал получить удар латной рукавицей в зубы. Благо такого человека поблизости не было. Лишь сам господин рыцарь да его оруженосец.
Господин рыцарь в данным момент явно не тянул на господина, а на рыцаря тем более. Был он в одном исподнем, что-то вроде насквозь пропотевшего и грязного толстого, набитого ватой обтягивающего трико из хлопка. Покрытые налетом ржавчины невероятно древние и неудобные доспехи, явно с чужого и наверняка престарелого плеча, валялись рядом. Грязное и загорелое лицо с аристократическим носом, бледными глазами и большим тонкогубым ртом скорее принадлежало певцу, а не храброму рубаке, хоть и было все это на огромной башке которая в свою очередь сидела на шее, могущей по мощи поспорить с бычьей, и растущей из тела явно принадлежавшего храброму и могучему рубаке. Да и занятие, которому он предавался, было совсем не рыцарское, нет чтобы тренироваться перед будущим боем с неведомым противником, чертя в воздухе мечом смертельные стальные узоры, или напившись крепкого Сулнитарского персиково-огуречного рома и поколотив оруженосца завалиться спать пуская благородные рыцарские ветры. Благородный рыцарь в грязном трико томно закатив глаза, из которых то и дело выскальзывали романтические капельки горьких как кровь на острие меча слез, тренькал грустную мелодию на самодельной мандолине и тихим голосом пел песню.
Песню грустную и всю такую возвышенную, пелось в ней про благородного рыцаря, благородного дракона, благородную и очень девственную принцессу и опять же благородного коня. Рыцарь конечно же шел спасать принцессу из логова дракона, вызвал того на очень честный бой, понятно дело они там поубивали друг друга, или один другого, так потом от жалости к благородности врага сам же и кинулся на меч, впрочем как и принцесса увидевшая убиенного рыцаря, позже ее примеру последовал конь, правда умер он от одного горя. Такая грустная песня не могла не вызвать слез у сентиментального романтичного юноши, кем впрочем и являлся рыцарь в ночнушке.
Юноша с классическим рыцарским именем Тулпардин из рода Трумбардан отправился в дальний поход, цель которого еще не была до конца определена. А чем еще заняться одному из младших сыновей многочисленного и многодетного семейства. Самый старший брат практически уже хозяин замка, второй состоит при нем управляющим, несколько братьев, любители махать мечом, есть на халяву и вообще самые здоровые остались при дворе в дружине, еще одного, на этот раз любителя ковыряться в земле, определили головой в одну деревеньку с очень плодородными землями, один стал охотником на демонов, да и сгинул где-то в подземельях города Старбурге, другой брат открыл в себе талант волшебника, и отец тут же отправил его в столицу в Гильдию магов, один болтался где-то без дела, в основном пьянствуя, да так и исчез, одного рьяного охотника на охоте зажарил огнедышащий вирм, еще один пошел учить грамоту и вообще посвятить себя и всю свою жизнь учености, и поступил в Старбургский Урнирверсистетс, а несколько младших, включая Тулпардина заделались странствующими рыцарями, но ему как самому невезучему вообще не досталось коня, спасибо хоть доспехи нашлись. Прадедушкины. И оружие, соответственно тоже прадедушкино. Основателя рода Трумбардан.
Рядом что-то бурча себе под нос занимался полировкой огромного двуручного, веслообразного и опять же очень древнего меча оруженосец, сегодня утром рыцарь зарубил какую-то уродливую тварь смахивающую на шестиногую ящерицу. Благо господин рыцарь хоть и имел лицо хилого поэта, тело его было под стать любому ярмарочному силачу, на спор поднимающему воз кирпичей. Весь род Трумбардан отличался завидным здоровьем и имел мощное телосложение, женщины были здоровы, пышны телом, высоки ростом, широки костью, и румяны как спелая свекла, мужчины же вообще были похожи на медведей, такие же огромные, волосатые, головы покрепче чем у баранов будут, руки-ноги совсем не бугрятся гладкими круглыми мышцами, а похожи на необтесанные бревна, а сила в них немереная. Так вот ящерка та шестиногая, кстати размером с хорошую телушку, прыг на господина рыцаря, а он все тренькал на своей мандолине, и давай его рвать. Благо доспехи хоть и ржавые, но очень прочные и кажись зачарованные уберегли певца то нашего. Он сперва наперво тренькалку свою так бережно из под ящерки вытащил, отложил в сторонку, а потом взял ее, то бишь шестиножку то за горло и давай ее руками давить. Ящерка сперва оплошала, как это меня да давить, и давай брыкаться, голову рыцарю откусить хочет. Мало ли чего она хотела, она даже не могла пасть раскрыть, так ее господин рыцарь удавил. Так совсем бы ее и задушил, но вспомнил что он все таки благородный рыцарь. Отбросил он ее полузадушенную в сторону, встал, достал из заплечных ножен меч свой, смахивающий на весло, и такой же острый, и кричит зычным голосом, мол нападаю на тебя подлая тварь. А ящерка бедолага только вдохнула через помятое горло немного воздуха, подняла голову и сипит что-то. Тут то ей голову и срубает прадедовский веслообразный меч. Хотя срубает сильно сказано, скорее перешибает и сбивает, как сшибают особо упрямое яблоко длинной палкой. Ящерке без головы совсем плохо, аж до смерти, крови повсюду хоть на сотню колбасок. И рыцарь весь в каке, и кому же это все отмывать. Конечно же верному оруженосцу. Кстати звали его Жбан. Был он сам из простолюдинов, что проще уже некуда, выращивали они на протяжении многих веков репу. Не "биллуйскую пятнистую" репу из которой добывают удивительное вкусное и полезное масло, или "сладкую" репу, также прозванную "ахлимикческой" (основной покупатель таких реп ребятня и господа маги), и даже не мерзопакостную "киретякскую диектичекскую", которую едят толстяки чтобы сильно похудеть и сильно потерять покой, практически поселившись в отхожем месте. Нет, родня Жбана с начала сотворения мира выращивала репу из которой вероятно произошли все остальные, репу-праматерь. Жбану же надоело все это по самую репу, разговоры о посеве, всхожести, уборке репы, о различных блюдах из репы, о курсе цен на репу на рынке районного центра, и вообще, и он сбежал из дома в лес, где сразу пожалел об своем опрометчивом поступке, наткнувшись на большую семейку очень голодных и большущих, с хорошую собаку размером, крото-крыс и, слава небезумным богам, на господина рыцаря. Господин рыцарь тогда спас Жбана, измочалив всю крото-крысиную семейку железным весло-мечом. Хотя позднее выяснилось что господин рыцарь всего лишь заплутал по лесу и охотился себе на пропитание. Жбану, как простому и честному парню, ничего не оставалось как присоединиться к кампании. О чем он если честно не жалел, так бурчал время от времени, но это в основном от репы.
Так вот Жбан стал для господина рыцаря чем то вроде повара и человека следящего вообще за рыцарем. Можно было бы назвать его оруженосцем, но Жбан простой деревенский парень, здоровый как кабан, еле-еле мог поднять весло-меч господина рыцаря, в свою очередь здорового как медведь. Не говоря уже о копье, больше похожем на бревно из железной березы Шмидина, со стальным шишаком на конце, и огромной кувалде, весящей чуть меньше самого Жбана, человека выросшего питаясь очень высококалорийной и не вкусной репой-праматерью. Таким образом господин рыцарь таскал свое оружие сам, да и основную часть экипировки тоже. В ведении Жбана остался только лук со стрелами, ножик, рюкзак со съестными припасами, кухонная утварь, и одно одеяло. Такое неравное распределение совсем не смущало Тулпардина, который до появления Жбана тащил на себе вообще все. Его устраивало то, что Жбан отлично охотится, и важнее всего отлично готовит. Сам Тулпардин охотился только на оленей, или хвостатых беллок(огромные грызуны под сто кило весом с пушистым длинным хвостом и упорной мыслью, что они умеют лазить по деревьям и их не видать среди ветвей), и жарил их на огне до состояния головешки, потому что всегда во время привалов на Тулпардина снисходило озарение, и он сочинял новую героическую балладу, и естественно пропускал самый важный момент в готовке. А попыток забить зайца была только одна, Тулпардин вообще не умел стрелять из лука, всю остальную дичь он забивал своей кувалдой или весло-мечом, и когда он метнул в зайца кувалду, от того остался лишь мясной блин, даже не лепешка, а тонкий блин на кувалде. С приходом Жбана Тулпардин наконец-то стал наедаться вдоволь, а меч и кувалда засверкали былой чистотой, какой они не видели лет пятьдесят, а то и побольше.
Тулпардин не зря пел эту песню, она была его самая любимая, и к тому же он узнал что всего лишь в дне пути, верхом правда, находится замок в котором злые силы околдовали весь люд и главное принцессу, таким образом что она заснула на веки вечные, нетленна и свежа, и разбудить ее может лишь настоящий герой и благородный рыцарь, например некто Тулпардин, и поцелуй истинной любви. В том что он влюбиться в спящую принцессу, которую в жизни не видел, и которой вероятно уже лет двести-триста, романтичный Тулпардин верил железно. И потому никаких проблем не ожидал, наоборот это те злые силы которые околдовали принцессу должны были беречься гнева Тулпардина. Ведь ему еще надо было перед поцелуем стать настоящим героем. А как не стать героем, порубав злобных чудовищ во имя прекрасной чистой девы, которую они околдовали, вместе со всем населением замка. Тулпардин выдал особо героический аккорд из мандолины и затянул печальную, но боевую песню. Рядом Жбан шурша песком оттирал от крови ящера и ржавчины доспехи, и внимательно слушал рыцарскую песню, это как никак отличалось от песни его родни, поющей в основном о ..., ну вы знаете о чем.
Через несколько дней плутания без всяких приключений по лесу Тулпардин с Жбаном добрались до загадочного замка. Замок сразу не понравился Жбану, и он решил что если выживет, то в последующие несколько лет без конца будет ворчать про то что замок ему с самого начала не понравился. Хотя если честно, Жбан не так уж и сильно возненавидел или испугался замка, главное здесь наверняка не выращивают репу, подумал он и успокоился. Тулпардину же замок наоборот очень понравился, хоть и выглядел зловеще, но как раз так, как следует выглядеть заколдованному замку. Да и похож он был очень на родовое гнездо самого Тулпардина, такой же мощный и обветшалый. Ну что же будем пробираться внутрь. Тулпардин сбросил с себя все лишнее оставив лишь оружие, самодельную мандолину, и букетик цветов для принцессы. Жбан решивший остаться снаружи и разбив лагерь, дожидаться возвращения господина рыцаря, дал ему еще аптечку с "шей-ниткой", "плоть-студнем" и зельем исцеления, хоть рыцарь и отказывался(все из запасов Тулпардина, обычному парню даже выращивавшему репу-праматерь такое не по карману), а также две фляги, одну с добрым вином, другую с доброй водой, и мешочек с засушенным полосками белличьего мяса, подкрепиться во время поисков принцессы. Рыцарь простился с Жбаном и даже попытался напоследок спеть ему героическую песню, но Жбан был против, и быстро-быстро убежал обратно в лес, охотиться. Тулпардин же подошел ко рву, почти высохшему, у которого лишь на дне маслянисто поблескивала гнилая вода, и белела огромная куча птичьих и змеиных косточек. Это немного настораживало, но ровно настолько чтобы романтичный рыцарь еще сильнее захотел вырвать прекрасную принцессу из лап злых коварных сил.
Высоченные стены и поднятый мост не давали возможности войти через парадный вход. Слава небезумным богам на днях Жбан сплел крепкую длинную веревку из шкур убитых животных, просто так из бережливости, не пропадать же добру. Тулпардин взял свое огромное копье-бревно и привязав к нему конец веревки и забросил на стену, метя в просвет между бойниц. Копье благополучно зацепилось между ними и Тулпардин залез на стену. Лишь доспехи его чуток заискрились, и защитные руны на них засветились мягким синим цветом. Значит все таки защитные чары, убивавшие птичек, еще не до конца иссякли. Но это не так сильно волновало Тулпардина. Куда сильнее его взволновало то, что он увидел со стены. Во дворе огромное количество людей неподвижно стояли и смотрели на него.
Тулпардин смущенно прокашлялся и представился, правда не своим именем, а родовым как и полагается странствующему рыцарю. В ответ послышалось лишь молчание. И тут Тулпардин заметил что люди вообще не шевелятся и даже не дышат, и вспомнил, замок же заколдованный, с принцессой и со всем содержимым, включая придворный люд и прислугу. Успокоившись и клятвенно пообещав освободить всех людей Тулпардин слез с бойницы и по каменным ступеням спустился во двор. Воздух внизу был затхлый, кислый и неподвижный, видать проклятье распространялось и на него тоже. Тулпардин на всякий случай решил про себя не вдыхать глубоко. На всякий случай вытащив из ножен прадедовский веслообразный меч он распахнул одну из дверей замка и вошел внутрь.
Все как ни странно оказалось совсем не похоже на героические баллады распеваемые бардами. Во первых в коридорах совсем не толклись многочисленные монстры и демонические приспешники злого колдуна, с огромным желанием порвать ему горло, и надругаться над остывшим телом, которых можно было порубать верным весло-мечом, не было конечно же драконов, хотя с этим Тулпардин уже давно смирился, последний дракон улетел в другой мир пять сотен лет назад. Во вторых, воняло какой-то мерзкой кислятиной и чем то тухлым, возможно яйцами, а в балладах все герои, включая рыцаря, скакавшего на коне три дня без передыху, болотное чудовище и принцессу, десять лет просидевшую в одинокой высокой башне, пахли исключительно фиалками или как минимум розами. А в третьих Тулпардин порядком заплутал в коридорах. Никакое неведомое чувство не несло его как на крыльях к спящей красавице, сердце не вело его безошибочно к той заветной двери. Лишь застывшие в самых различных, самых что ни на есть житейских позах люди. И все какие-то очень безмятежные, как будто проклятье продержавшее их всех в недвижимом состоянии сотни лет, вообще их никогда в жизни не касалось, и они не имеют к нему ни капли отношения. Правда Тулпардин заметил кое-что непонятное и неприятное, в балладах с пробуждением несчастной принцессы все остальные люди тоже пробуждались и как ни в чем не бывало начинали бурно праздновать, но эти люди, если смотреть на них по особому скосив глаз, как делают маги, выглядели как-то скверно будто это были только их оболочки, кем-то надутые и поставленные здесь для уюта. Тулпардин возмутился такому несоответствию, но продолжил искать покои принцессы, решив разобраться с этим после.
Почти целый час рыцарь проплутал по мрачным серым коридорам, в которых нестерпимо хотелось выхватить откуда то несуществующий скорострельный зачарованный арбалет и стрелять по всему живому, прежде чем нашел долгожданную комнату. К радости рыцаря тут все оказалось как в его любимых песнях. В большой чистой и светлой спальне, освещенной яркими золотистыми лучами солнца, проникающими через печально-запыленное стекло огромного окна в половину стены, на просторной хладной постели укрытой от глаз входящих прозрачным серебристым балдахином лежала прекрасная принцесса. Пахло фиалками и свежестью розового куста. Принцесса же была на удивление тонка и легка, даже перина, кажись взбитая из легчайших и наипушистейших облаков, не прогибалась под ней. Печальное белоснежно серебристое, простое, но в то же время удивительно изящное платье было одето на ней. Тонкие белые пальцы сложенные на девичьей груди судорожно сжимали ветхое проклятое веретено. Огромные чудесные глаза ее закрыты, дыхание же прервано навек, и лишь прекрасный рыцарь пробужденье, дарует ей и... Тулпардин вдруг заметил что начал думать стихами. В порыве он сложил, свой меч и молот, и лиру к сердцу, к крови ближе он прижал и вот... Тулпардин опять на краткий миг задумался, конечно он был романтичным юношей, но твердо помнил, что у него с собой не лира а всего лишь самодельная мандолина с четырьмя струнами, из которой с трудом можно извлечь лишь звук "трень-трень". Сорвалась песня с губ обветренных, суровых, о битвах, о любви, о крови и о смерти, последнем из пристанищ. Хоть хороши привал, и дым костра, и верный конь, но все же... При упоминании коня, которого у него в жизни не было Тулпардин чуток смутился, но продолжил внезапно вдохновенную песню. Хоть хорош шатер убитого врага и кровь его на острие клинка, не засыхает и не... Ни разу в жизни Тулпардин не пел так много о крови. В его старых незамысловатых песнях, сия жидкость совсем не лилась, все герои были похожи на картофелины, лишь чистый серый срез, никакого упоминания, ни капли. Это стало потихоньку настораживать его, но песня такая незнакомая, не похожая на прежние все лилась из него. И вот конец, поход закончен, на славу удалась затея, в бездвижном замке у злодея, свободу жертве чар его злодейских, пришел я даровать и вот... Немного высокопарно, тем более ни с каким злодеем Тулпардин не встречался, единственные подходящие под это описание существа: гигантские ящерки, озверевшие беллки, пукимонты, в последующем всегда становились его едой, по крайней мере до встречи со Жбаном, бывший любитель репы на редкость хорошо промышлял зайцев. Тулпардин продолжал петь и играть на самодельной мандолине, которая ни с того ни с сего издавала не "трень-трень", а музыку, настоящую печальную мелодию. Прекрасная чистая дева, в серебре и свете, как холодны уста твои, сердце замерзло в груди, дай я тебя отогрею, жаром и кровью своею, дай я разбужу тебя, жизнь свою поднеся... Тулпардин осекся, песня была не его, он никогда, ни за что не стал бы петь такое девушке, ни живой ни мертвой, он бы скорее сам умер от стыда. Тулпардин несмотря на медвежесть облика, и простецкие нравы, простые как репа-праматерь Жбана, всего своего семейства и рода Трумбардан в целом, был очень скромен. Голубовато-серебристый пенистый туман незаметно застилавший глаза восторженного Тулпардина от его смущения и гнева за чуждость песни спетой им внезапно исчез. Клятое проклятье прорычал Тулпардин и поднял оброненный тупой но верный весло-меч. Букетик цветов, сорванных пару часов назад, перед входом в замок и засунутый за пояс рыцаря, на подарок проснувшейся принцессе, осыпался на пол устланный нежными коврами разноцветной пыль. Как только туман прикрывавший глаза Тулпардина исчез комната спящей приобрела иной, более зловещий вид.
Пол был устлан совсем не пушистым ковром, мягкость под ногами Тулпардина составляли ветхие высохшие или размякшие человеческие кости, труха в которую превратились их латы и знамена и густая поросль мерзкого зеленовато-красного мха. Свет проникающий через окно тут же стал тусклым и бесцветным, кровать стала похожа на кучу компоста, сгнившие, состоявшие из одной лишь пыли, балдахины свисали наподобие паутины. Лишь спящая была так же прекрасна как и раньше, даже стала казаться еще румянее. Каким-то неведомым образом многие-многие рыцари или же барды, а может и просто бродяги погибли в этой комнате. Костей было много, что спальня была похожа на пещеру людоеда. Кто же их всех погубил. Тулпардин еще сильнее сжал в руках свой меч. Его веслообразный клинок готов был в любой миг поразить все что угодно, любого колдуна либо древнее темное чудовище погубившее столько людей. Ничего не появлялось. Лишь усталость непосильной ношей взвалилась на Тулпардина. Эта была не та приятная щекочущая тело усталость после хорошей охоты, и не та сладко сжимающая все мышцы после славного турнира, и не та опустошенная легкость в голове и мыслях после написания новой зубодробительно протяженной баллады, и совсем не та простая мужицкая, после ударной работы сохой или косой на бескрайних полях земель рода Трумбардан.
Усталость была иссушающей и опустошающей как само дыхание смерти, так наверное чувствует себя загнанный конь, или старый-престарый слепой осел, всю жизнь крутивший ворота водяного насоса. Меч в руке становился все более и более тяжелым, доспехи же сделались непосильно громоздкими, слава небезумным богам Тулпардину повезло что он не поднял с земли молот. Клятая усталость еще сильнее разозлила рыцаря. Руны на доспехах горели синим пламенем, но это не помогало, либо проклятье оказалось сильнее защитной магии прадедушкиной брони, либо оно нашло другой подход. Тулпардин медленно-медленно высыхал, его ожидала судьба тех же людей, устлавших ковром пол прекрасной розовощекой и такой живой спящей принцессы. Тулпардин умирал, но больше всего его коробила мысль что он не смог помочь ей. Моя прекрасная... была его последняя мысль, перед тем как его покинули последние крохи и капли его медвежьих сил. Весло- меч с глухим стуком упал на пол, за ним, с тем же звуком, последовал и рыцарь в старых прадедушкиных латах.
Тем временем за пределами стен замка на веселом и живом костре поджаривался приготовленный особым, притом вкуснейшим, способом заяц. И главное гарниром к жаркому были вкуснейшие клубни, выкопанные Жбаном на одичавшем за сотни лет огороде, прозванные в народе 'олекминсы'. После того как заяц хорошенечко подрумянился, а костер догорел, Жбан запек в углях клубни. Сегодняшний ужин обещал стать вкуснейшим. Да и должен был стать таким. Даже если в замке нет ни одной замороженной девицы, как вчера пел господин рыцарь, все равно стоит отпраздновать хорошенечко, хотя бы то что они нашли пустой замок. В котором после героического подвига господина рыцаря стоило пошуровать, в поисках чего-нибудь. Прошло несколько часов. Потом еще несколько. Жбан начал немножко беспокоиться за господина рыцаря. Не попал ли тот в беду. Хоть беспокоиться следовало скорее за враждебную рыцарю живность, а никак не наоборот. Хоть господин рыцарь и пел жалобные песенки, да сам пускал от них слезу, и Жбан ни разу не видел его тренирующимся, он мог бы просто забить любое чудище по шею в землю свои тупым железным веслом. Сила в руках рыцаря обычно терзавшего хрупкую мандолины была ужасной. Но все равно Жбан беспокоился. Прошел еще один час. Прошло время обеда, еще немного дольше и наступит полдник. Все геройские поступки уже должны были давно завершиться, но господина рыцаря все не было. И тогда Жбан, простой парень из деревеньки очень отчаянных любителей репы-праматери, решил пойти вслед за господином рыцарем.
Никакого оружия, кроме лука со стрелами, довольно таки бесполезного в коридорах замка и коротенького ножа, способного сразить мышку, на крайний случай зайчишку, у Жбана не было. И если там есть чудовище сумевшее так сильно задержать господина рыцаря то у Жбана не было никаких шансов, с этим оружием. Для того чтобы хоть на чуть-чуть уравнять свои шансы в будущей схватке Жбан отломил здоровенную ветку дерева похожего на дуб, росшего отдельно от всех остальных деревьем, и совсем рядом со рвом и воротами, немного построгал ее ножом и получил превосходную дубину. Ухватистую, тяжелую, крепкую и прочную. И главное явно волшебную, Жбан зметил пару искр безболезненно ужаливших его когда он строгал ее. Дерево чей сук так запросто отломил Жбан было зеленым лукроморским дубом. Как оно, дерево, его, Жбана, совсем не похожего на зеленого лукроморского кота, не ухлопало в ту же секунду как он подошел к нему был маленький секрет. Как нам известно Жбан в течении двадцати лет питался исключительно репой-праматерью, как и его родители, его деды и бабушки, и их родители и родители их родителей. И все его предки в течении тысяч и тысяч лет. Они ее ели вареную, пареную, запеченую, жареную, сырую, засушенную, замоченную, тертую с солью и без соли, с сахаром, с медом, с патокой, с хреном, с горчицей и аджикой, делали из нее пироги и пирожки, оладьи и толстые блинчики, варили из нее кашу и супы, кулеши и похлебки, гнали из нее бражку и самогон, соки детям и пиво мужикам, и много чего еще и еще. Несмотря на простоту Жбанова семейства рецептов приготовления блюд и репы было бесчисленное количество, но всех их объединяло одно. Все блюда были страсть как невкусны, и чуть-чуть неволшебны. Неволшебны не в том смысле что в них напрочь отсутствовала магия, а в том что они были отрицательны по отношении к магии, то бишь все блюда, поглощаемые Жбановым родом во все времена были приправлены антимагией. И потому за тысячи лет питания некоторые свойства репы-праматери приобрели и люди. Однажды один пьяный маг нечаянно бросил в отца Жбана огромный файербол, хотел показать тому фигу, да пьяные пальцы скрутили другую фигуру, а точнее руну огненного шара. Файербол едва ударившись в Жбанова отца погас, даже не запалив тому рубаху. Ни маг, ни отец Жбана того не заметили. Так как оба были пьяны как лемминги после налета. Так вот заряд магии вырвавшийся из зеленого дуба и способный расщепить на составные элементы бегемота или хотя бы элефанталя(жуткий хоботастый зверь, уродливая пародия на благородного зимнего быка-мамонтяку), лишь чуток искранул и погас ударившись об пропитанное репяным духом тело Жбана. Закончив с дубиной и приладив к ней ременную петлю и решив что таким образом он достаточно подготовлен к миссии спасения, Жбан недолго думая перелез через стену и очутился внутри двора замка. Стены напоследок раздосадованно ударили в его спину малюсенькой, бесшумной и прозрачной молнией и окончательно утратили последние чары. Жбан огляделся и совсем не испугался, а чего бояться скелеты как скелеты стоят, не ходят и вообще не шевелятся. Правда их довольно таки многовато, но по сравнению с хижиной Охочего Перда, дальнего троюродного деда Жбана, очень любившего коллекционировать кости всех убитых им животных, за всю его долгую жизнь, лучшим охотником деревеньки, в своем огороде, который нередко приходилось окучивать Жбану в малолетстве в лунную ночь, скелетов во дворе замка было кот наплакал. Иллюзии навеянные неким древним злом, так хорошо смутившие господина рыцаря, на Жбана не совсем действовали. Жбан подошел к ближайшему скелету и ткнул того дубиной. С кончика дубины сорвалась толстая зеленая искра, скелет разлетелся на составные косточки по всему двору. Жбану это так понравилось что он взорвал еще несколько несчастных скелетов и только потом вспомнил что пришел спасать господина рыцаря, а не баловаться. На покрытых толстым слоем пыли коврах, паркете и голом каменном полу были хорошо видны следы рыцарских бронированных сапог. И Жбан побежал по следам, сметая по пути застывшие скелеты. Следы привели его к дверям одной комнаты, разительно отличавшимся от всех остальных дверей. Ни одна дверь во всем замке не была покрыта какими-то противными и тонкими жилами и слабо пульсирующими венами. Из приоткрытой щели двери торчала латная рукавица. Совсем не похожая на рукавицу господина рыцаря, но сильно обеспокоившая Жбана. Жбан поднял дубину и обрушил ее на дверь. Та с жидким хлюпанье развалилась, жилы и вены покрывавшие ее лопнули и разбрызгали темно-красную жидкость. И перед Жбаном предстала ужасная картина. Господин рыцарь лежал на полу, был он бледен сверх меры, как сырая свежевыкопанная репа, а ведь еще пару часов назад был смуглым как печеный "олекминс". Из щелей его доспехов тянулись те же противные гибкие трубочки что украшали сокрушенную дверь. Жбан не долго думая, выхватил ножик и ударил по особо наглым трубкам, присосавшимся прямо к носу господина рыцаря. Как только Жбан сделал это, кстати безрезультатно, трубка совсем не разрезалась, лежащий без чувств господин рыцарь со страшной силой врезал могучей, покрывшейся горящими красным рунами, латной рукавицей под дых склоненному Жбану. Вспыхнула красная искра, запахло горелой тканью, Жбан отлетел в сторону. Рыцарь как то неловко поднялся на ноги и немного постояв поднял с пола весло-меч. Открыл рот, немного постоял так, как будто задумался, и сипло прохрипел древний боевой клич-заклинание йохуддинов, воинственного народа уничтожившего себя и свою страну в бесчисленных и страшно кровопролитных войнах, прадедушкин весло-меч тихо загудел и над ним поднялся красный пар. Меч явно хотел крови. И скорее всего получил бы его в скором времени. Жбан с трудом переводя дыхание поднялся, искра способная прожечь кирпичную стену, не причинила ему никакого вреда, но удар был силен. Когда в глазах у Жбана перестали метаться и мельтешить безумные пятна и эвольвенты(мелкие мерзкие гомункулы выращенные эльфийскими магами десять тысяч лет назад), он увидел господина рыцаря, в совсем скверном виде, с покрасневшим тупым весло-мечом и явным и прямым намерением расплющить его, Жбана верного оруженосца и повара. Тут Жбан вспомнил совет отца, перед тем как они в очередной раз всей деревней вышли биться с мерзкими зомбями, опять таки разбуженными очередным спятившим колдуном, и вытоптавшими целую деляну посадок репы, "как полезет к тебе, сынок, кто-нибудь с мутными глазами, одурманенный значит, так врежь ему со всей силы по башке, авось дурман спадет, а не спадет так все равно, больше не полезет, с разваленной башкой то, хы...(могучий запах прокисшей репы)". Жбан выставил перед собой искрящуюся зеленую дубину, и попер на рыцаря. Как впрочем и тот. Правда в отличии от рыцаря Жбан молчал, а че тут попросту балаболить, умирать так умирать, главное успел напоследок, месяц где-то, пожить и не слышать, и не видеть, и не есть эту клятую-треклятую репу. Рыцарь же не своим голосом бормотал древние боевые заклинания, истребившего себя народа, после каждого из которых мощь оружия и прочность доспехов росла. Что поделать то, прадедушкины доспехи и оружие, полученные тем в свою очередь у собственного прадедушки, были изготовлены одними из последних представителей воинственного народа йохудов, то бишь прадедушкой и прабабушкой прадедушки, основателями славного рода Трумбардан. Очень скоро должен был решиться научный спор, что сильнее, естественная магия природы или же искусственная человеческая. Очень скоро если бы не...
Совершенная случайность, такое бывает только в дешевых бульварных романах, под интригующим названием типа "Удвительние пркльюченя воина Жанклондина, молтящего рукми-нгами или Смерт отт баннановой кжуры". Но это произошло на самом деле. Бронированный сапог господина рыцаря наступил на самодельную мандолину. Мандолина жалобно тренькнула и со скрипом превратилась в груду горелых щепок. Звук "треннь" раздался оглушительно громко, перебив все посмертные мысли Жбана и жуткий речитатив заклинаний одурманенного и контролируемого жгутиками Тулпардина. Что-то взвыло в груди у Тулпардина, наверное глупое, трудолюбивое и романтичное сердце. Звук разбудил в нем все его рыцарские привычки. "Защищайтесь благородный враг, я не дам вам обесчестить принцессу", прохрипел Тулпардин, опустив весломеч к полу, тем самым разрядив убойную магию в ковер из зеленовато-красного мха, а затем отсалютовав им недоуменному Жбану. Кружок мха под рыцарем тут же вспыхнул, почернел, завял и превратился в пыль. И несколько жгутиков, включая тот самый наглый, присосавшийся к аристократическому носу, исчезли вместо со мхом. Жбан мгновенно среагировал и прочертил перед собой косую дугу дубиной в противной растительности. Видать мох чем-то в прошлом не угодил зеленому лукроморскому дубу, искры и молнии так и посыпались из дубины уничтожая его. "Поднимите меч сударь..." продолжал тянуть свое одурманенный Тулпардин, с которого дождем осыпались засохшие трубочки. Жбан еще несколько раз прочертил по полу дубиной и увидел как Тулпардин почти полностью освободился от трубочек и жгутиков, а его глаза прояснились. "Жбан?", удивленно спросил рыцарь и упал. Доспехи на этот раз грохнули как надо, почти весь мох в комнате тут же выгорел, а где-то внизу, в темных подвалах замка заревело чудовище. Жбан кинулся к поверженному рыцарю, тот был жив, но крайне ослаблен. Недолго думая, Жбан вообще редко задумывался, а если и делал это, то это требовало довольно много времени и хорошего репового пива, он выхватил из аптечки господина рыцаря бутылочку с исцеляющим зельем и залил все тому в рот. Крохотные ранки пробитые жгутиками мха мгновенно затянулись, количество крови, высосанной подлым мхом, восстановилось. Но жизненные силы, выпитые чудовищем, проревевшим что-то матерное в подвале, были уже утрачены. Рыцарь уже холодел и собрался было проститься с оруженосцем и поручить тому спасти принцессу и любой ценой вытащить ее из этого проклятого замка, как Жбан засунул ему в отрывшийся для финальных фраз рот кусочки белличьего мяса. Рыцарь подавился, закашлялся и вскочил на ноги. То ли сработало белличье мясо смешавшись с зельем , то ли взяла свое природная крепость молодого рыцаря, не известно, но Тулпардин был опять полон сил и жизни.
"Спасибо тебе, о благородный Жбан", Жбан пожал плечами и чуток покраснел. Тулпардин крепко обнял своего спасителя, заставив того покраснеть еще сильнее. Еще немного и Жбан лопнул бы как перезрелая ягода, сила в полной мере вернулась в тело господина рыцаря. Рыцарь повернулся к спящей. Спящая была на месте, такая же прекрасная как и прежде, глаза Тулпардина опять начало заволакивать голубовато-серебристой пеленой иллюзии. Тулпардин встряхнул головой отгоняя наваждение и принял решение. Одна только песня, спетая принцессе чуть не прикончила его, если бы не верный Жбан. А поцелуй то наверняка мог сразу превратить его в трухлявый скелет в проржавленных доспехах. Но оставить ее здесь он тоже не мог, хотя ради того чтобы она не служила приманкой другим рыцарям. И к тому же Тулпардин не оставлял мысли о возможном спасении принцессы из лап злых чар. И потому он решил взять ее с собой. То что она отлично сохранилась за многие века говорило в пользу того что у рыцаря будет время найти средство против проклятья. Тулпардин осторожно подсунул под принцессу руки и поднял ее, то есть попытался это сделать. Ничего не вышло. Принцесса в была прикреплена к кровати чем-то покрепче стальной цепи. Тулпардин приподнял ее насколько это возможно, смущаясь от своих действий, но в то же время зная об их необходимости. У принцессы платье на спине в области пояса приобретало форму трубки, уходящей в ворох прогнивших матрасов. Тулпардин решив что это что-то вроде заклятого каната просто перерезал его ножиком Жбана. Подхватил принцессу и вместе с оруженосцем быстро-быстро убрался из комнаты. Если бы он чуть дольше задержался в ней, то заметил бы как из трубки, которую он перерезал, вытекла черная-черная кровь. Кровь соприкасаясь с ворохом гнилых матрасов превращала последние в грязную желтоватую пену. Кровь демонов способна и на большее.
Внизу повторно и страшнее чем в прошлый раз заревело чудовище. Как будто у него отняли что-то большее чем просто приманку. Хотя так оно и было. Любой бы заревел и захотел растерзать на кусочки похитителя своих детей.
Тулпардин со спящей в охапке вместе со Жбаном с огромной скоростью неслись по пыльным коридорам. Судя по крикам из подземелья, дрожащему и трескающемуся полу, чудовище вылезало оттуда совсем не хилое. У рыцаря, несмотря на романтизм ситуации, не было никакого желания биться с ним. Жбан так вообще вспоминал о таком хорошем корнеплоде как репа, который он так бездумно забросил, с тоской и грустью. Они выбежали во двор как раз в тот момент когда в середине замка пол вспучился холмом, снося крышу, опрокидывая башни и руша стены. Нечто огромное и жуткое выбралось из под земли. Похожее на огромный клубок запутанных ниток. Нитки, на самом деле тонкие, невероятно прочные и гибкие щупальца тут же устремились за убегавшими, по пути полосуя остатки каменных стен и пол. На камне оставались глубокие борозды. Рыцарь поняв что им не убежать, резко остановился, перебросил хрупкое и тоненькое тело спящей Жбану, крикнув ему беречь принцессу, и выхватив верный веслообразный меч, повернулся лицом к клубку тонких как проволока щупалец. И совсем не заметил как Жбан по инерции пронес спящую пару шагов и упал, задавленный ее изящным и стройным тельцем. При видимой хрупкости спящая весила чуть меньше двухсот килограмм. Дитя чудовища имеет более плотную структуру чем слабые водянистые люди. И потому Жбан даже не стал пытаться донести ее до стены, до которой оставалось шагов полста. Он выбрался из под нее. Тем временем рыцарь бился с чудовищем, то есть одно щупальце обвилось вокруг меча и тянуло его на себя, а еще несколько, пролезли через щели в доспехах и пронзили Тулпардина в нескольких очень болезненных местах, тем не менее не убивая его. Демоны помимо чего прочего питаются еще и эманациями боли. Впрямь как налоговые инспекторы. Рыцарь все не выпускал меча, хотя обычному человеку щупальца уже оторвали бы руки, и с трудом сдерживал крик от непередаваемой боли. И тут сзади поднялся Жбан и метнул со всей силы прямо в клубок свою зеленую дубину. Дубину тут же перехватило несколько щупалец, а еще несколько метнулись к Жбану. Но тут все щупальца свело страшной судорогой. Тулпардина подняло в воздух и отбросило как котенка. Продырявленный в нескольких местах рыцарь так и не выпустил своего тупого меча из рук. Щупальца схватившие дубину так и не смогли отбросить ее, а сгорая и не успевая превратиться в пыль, затянули поглубже ее в клубок. И теперь внутри клубка сверкала и искрила зеленая буря. Клубку приходилось туго. У любого другого магического существа или растения демон, к тому же такой старый, моментально бы выпил всю ману. Но зеленый лукроморский дуб был неподвластен всяким демонам, ведь он был выращен небезумными богами как раз для защиты от них. Пока клубок извивался Жбан подбежал к рыцарю помочь встать и побыстрее убраться из клятого замка. Но Тулпардин сам встал на ноги, несмотря на раны, и на негнущихся ногах, подхватив спящую, медленно побрел к воротам. Жбан быстренько забежал в смотровую башенку, совсем как в песнях господина рыцаря, и нашел так поворотное колесо спускающее мост и открывающее ворота. Слава небезумным богам, подъемный механизм был зачарован на нетленность. Жбан выбил стопор из колеса. Колесо бешено закрутилось и мост упал. Ворота же не сдвинулись ни на сантиметр. Явно волшебные и явно зеленые они подчинялись чему-то другому. Например бывшему хозяину замка, возможно мощному магу. Дверь никак не открывалась а Тулпардин почти дошел до него. Передвигаясь как сомнамбула он подошел к воротам настолько близко что те в свою очередь треснули его зеленой молнией, так для предупреждения. Доспехи засветились рунами и не дали рыцарю распасться на составные части. Спящая взбрыкнула руками и ногами и вылетела из рук Тулпардина. Тулпардин лишь зарычал и нажал на створки ворот. Теперь то его било как следует. Рыцаря было трудно разглядеть среди вспышек молний и искр которые его окутывали. Тулпардин же чувствовал себя скверно, ворота не поддавались, а магия зеленого дуба, хоть и иссякшая за столетия, была еще очень мощной. Доспех раскалился до красна, руны горели ярким синим светом, трико уже местами обуглилось и дымилось. Попадая через щели доспехов на кожу зеленые искры прожигали ее насквозь. Волосы Тулпардина на голове сгорели все оставив после мерзкий запах, лицо было покрыто ужасными ожогами. Но рыцарь из рода Трумбардан не сдавался. Он лишь рычал и все жал на ворота все сильнее и сильнее. И тут подбежал Жбан и с разбегу наддал по воротам плечом. Старые ворота, в свое время способные за мгновение навсегда остановить хорошо вооруженный отряд в три сотни человек, или десяток древних чудовищ, крякнули и открылись. Выход был свободен. Опаленный и обожженный до состояния корочки Тулпардин привычно подхватил спящую и закинув ее на плечо двинулся прочь из замка. Жбан последовал за ним, поглядывая за спину, где чудовище окончательно запуталось в своих щупальцах и жбанова дубина благополучно добралась до его сердцевины. Чудовище уже с трудом шевелилось и бойко догорало, на глазах распадаясь на отдельные опаленные и бездвижные волоски, и проваливаясь внутрь себя. Из середины горящего клубка время от времени вырывались зеленые молнии и искры. Дым валил мощными клубами. Чудовищу приходил конец. Оно умирало, но совсем не горевало по этому поводу. Нет, оно не было безумным демоном, сутью которого является служение или вечная борьба с другими демонами, и самый что ни на есть ярый фатализм. Оно, чудовище, было из тех древних, испокон веков с начала сотворения обитавших в этом мире. В этом лучшем из миров. Оно прожило очень долгую жизнь. Оно еще помнило те времена, когда по земле грациозно ходили прекрасные и могучие броболоки, в бескрайних просторах фиолетовых небес парили возвышенные дробокрылы, в зеленых морях и океанах плескались огромные и мудрые бегемоты с вечно молодыми, игривыми левиафанами, а в темно-синих густых лесах обитали хитрые турнепсы и смешливые лемминги. Солнце такое юное и яркое питало их сильные молодые тела. Оно помнило как из чужих миров к ним только-только прилетели чужаки, хилые беспомощные драконы. Благородные и гостеприимные хозяева земли тогда приняли и приютили их и в конце концов погибли от этого. Чудовище помнило тысячелетия войн с этими самыми драконами, эльфами, и прочими существами, бывшими во времена его величия не больше и не смышленее крыс. Помнило оно и многие сотни веков изгнания, после их поражения. И службу у древних магов и волшебников, у очень многих. Оно совсем не было в обиде на того из них, запершего его в этом замке, чтобы питаться его древней и могучей силой. И на последующих, уже не знающих про его существование. Оно помнило как за сотни лет прогрызло свою тюрьму, и выпустив наружу щупальца съело всех внутри замка, не со злости, и не от мести, просто от голода. А потом вдруг поняло что пришло время стать родителем. У него должен был появиться потомок. А дитю нужна пища. И тогда оно придумало хитрый план заманивания сюда разных бродяг. Само оно уже не могло выйти на волю, чтобы охотиться, жить и растить ребенка. Маг заперший его здесь был умен и силен. Стены хорошо держали ослабшего и постаревшего монстра. Кокон был заполнен зародышем чудовища и помещен как можно ближе к пище. Сам же монстр спал глубоко в подвале. Силы его истощились и он не мог уже выносить чужого, совсем другого воздуха, бледного и незнакомого солнца. Ребенок сам должен был находить питание. Единственной связью была пуповина, через которую древний монстр качал своему ребенку свою силу, умения и опыт. Прекрасное дитя уже созрело и через каких-то два скоротечных года должно было вылупиться чтобы жить и радоваться. И радовать своего родителя. Но какой-то крысиный рыцарь перерезал пуповину и унес дитя. Старый монстр вышел за ним, хоть незнакомое солнце и убивало его. А еще кусачая щепка, прожигающая слабое немощное тело. А ведь в древние сумеречные времена монстр любил приправлять еду веточками и листочками этого дерева. И так погибнуть от приправы. Смешно. Но главное, перерезанная пуповина совсем не повредила ребенку, ребенок был жив и здоров и скоро должен был вылупиться. Монстр понял это по тому как тот закричал от искры больно куснувшей его. Я буду жить в тебе дитя мое, старый монстр древний как сама земля наконец-то с облегчением начал умирать. Впереди его ждали бескрайние земли обетованные, зеленые моря с фиолетовым небом и синими лесами, и старые погибшие друзья и родственники, такие молодые и красивые, впрочем как и он сам. Не жуткие кровожадные чудовища в которых они выродились за тысячелетия гонений и убийств, а простые смешливые и добрые, пусть и похожие на оживший кошмар, ребята, они кричали 'Хидабр, иди к нам, смотри что тут есть'. Бедолага рыцарь, надеюсь дитя его убьет быстро, подумал старый-престарый Хидабр и умер.