Аннотация: Об одной операции КГБ против Русской Православной Церкви. В этой истории из теперь уже отдалённого от нас советского прошлого России, политика переплелась с религией, а вера и преданность служению - с низким обманом и ложью.
Николай Спиридонов
Прозорливый старец Павел Троицкий
Об одной операции КГБ против Русской Православной Церкви
Опубликовано в общественно-политическом альманахе "Лебедь", No 670, 6 января 2013 года (http://www.lebed.com/2013/art6141.htm)
В этой истории из теперь уже отдалённого от нас советского прошлого России, политика переплелась с религией, а вера и преданность служению - с низким обманом и ложью.
В 1950 году в Москву из эмиграции вернулся Всеволод Дмитриевич Шпиллер, личность во всех отношениях неординарная и немыслимая для Советского Союза сталинского времени. Потомственный дворянин и воспитанник киевского Владимирского кадетского корпуса, боевым офицером Белой Армии сражался с Красной Армией в боях гражданской войны. Эвакуировавшийся в 1920 году с отступающими войсками Врангеля в Константинополь, он возвратился в Россию через тридцать лет православным священником возрождать веру в Отечестве. Его судьбу определила встреча в Болгарии с епископом Серафимом Соболевым. Ещё в двадцатые годы владыка Серафим увидел в нём будущего пастыря и начал готовить к возвращению на родину. По благословению владыки, Шпиллер поступил на богословский факультет Софийского университета. После третьего курса университета, владыка отправил его на послушание в Иоанно-Рыльский монастырь, а ещё через два года снова вернул в мир: 'Всё, что нужно в монастыре, ты уже получил, теперь женись, становись священником и иди на болгарский приход, а со временем поедешь в Россию' [1]. По окончании университета в 1934 году, Шпиллер был рукоположен и направлен провинциальным приходским священником в Пловдивскую епархию.
Планы владыки Серафима начали воплощаться после освобождения Болгарии советскими войсками в 1944 году. Отец Всеволод был переведён из провинции в столицу, возведен в сан священноиконома болгарской церкви и назначен священником кафедрального собора Софийской метрополии. Он включается в политическую жизнь страны, работает советником по церковным делам при Болгарском правительстве, составляет проект закона об отделении церкви от государства. В то же время, он ведёт активную переписку с Московской Патриархией и советом по делам Русской Православной Церкви при Совмине СССР. В 1946 году он встречается с Патриархом Алексием, посетившим Болгарию с пастырским визитом. В следующем году Шпиллеры приняли советское гражданство, а ещё через год о. Всеволод вместе с владыкой Серафимом приехал по приглашению Патриарха в СССР в составе болгарской церковной делегации. По утрам владыка выходил на балкон гостиницы "Националь" и благословлял Москву. Познакомившись с советской действительностью, он сказал о. Шпиллеру: 'В России не осталось ни одного неосквернённого камня, всё разрушено. Я здесь быть не смогу, а тебе, Всеволод, Божия воля быть в России, готовься к переезду в Россию' [1].
В то время Русская Православная Церковь, истощённая репрессиями, остро нуждалась в прививке и подпитке от Зарубежной Церкви. В Чистом переулке, где располагалась Московская Патриархия, была совершена необычная литургия: служил о. Всеволод, а Патриарх Алексий и экзарх Болгарский митрополит Стефан пели на клиросе. После службы за чаем между Патриархом и митрополитом состоялся разговор: '"Мы у Вас отца Всеволода забираем". - "Нет, Ваше Святейшество, мы Вам отдать Всеволода никак не можем". - "Нет, Ваше Блаженство, мы всё-таки у Вас Всеволода забираем"' [1]. Вскоре Патриарх подал ходатайство в Совет Министров СССР о репатриации семьи Шпиллеров, которое рассматривалось на самом высоком государственном уровне. При принятии решения Совмин принял во внимание, что 'Шпиллер В.Д. ... твёрдо проводил линию поддержки Московской патриархии. <...> Шпиллер, борясь за сближение болгарской церкви с Московской патриархией, обстоятельно информировал Московскую патриархию о деятельности враждебных ей экуменистов в Болгарии' [2]. Ходатайство Патриарха было удовлетворено после согласования с Министерством Иностранных Дел СССР, рассмотрения в Центральном Комитете ВКП(б), и получения личного разрешения Сталина.
По возвращении в Россию, о. Всеволод был назначен настоятелем московской Николо-Кузнецкого церкви. Для того, чтобы обеспечить Шпиллеров жильём в перенаселённой послевоенной столице, в колокольне храма была оборудована квартира в четыре этажа для его семьи, где они и получили официальную московскую прописку. Отец Всеволод оказался замечательным богословом, человеком большой культуры и независимого ума. Во времена государственного атеизма, когда проповедь практически исчезла из церковной жизни, он проповедовал после каждой литургии. В столице атеистического государства ему удалось создать многочисленный приход. Никола на Кузнецах наполнился прихожанами и сделался излюбленным храмом московской интеллигенции и артистической богемы. Тем не менее, новое российское духовенство, выросшее при советской власти, его не принимало, считая гордым, аристократом и эстетом [3, 4].
Действительно, о. Всеволод, по воспоминаниям его сына, во всех своих проявлениях был русским барином [4]. Он был женат на фрейлине российской императрицы. Будучи видным сотрудником отдела внешних церковных сношений Московской Патриархии, широко известным и уважаемым за рубежом, он вел обширную служебную и личную переписку с зарубежными церковными иерархами, часто выезжал по церковным делам за границу, а его квартиру в Николо-Кузнецкой колокольне посещали зарубежные богословы и эмигранты-аристократы. Без преувеличания можно сказать, что о. Всеволод в 50-е и 60-е годы был одним из самых влиятельных клириков Патриархии. Его близкими знакомыми и корреспондентами были Патриарх Болгарский Кирилл, экзарх Западной Европы митрополит Антоний Блюм, архиепископ Брюссельский и Бельгийский Василий Кривошеин. Он переписывался с опальным архиепископом Ермогеном Голубевым, с профессором парижского Свято-Сергиевского института П.Н. Евдокимовым и другими видными европейскими и американскими церковными и общественными деятелями. Более того, он являлся духовником знаменитого писателя-диссидента А.И. Солженицына, который посещал Николо-Кузнецкий храм и был вхож в дом Шпиллеров.
Духовно-просветительская деятельность о. Всеволода расценивалась властями как антисоветская. Партийное руководство раздражали его независимая позиция, зарубежные связи и проповеди, магнитофоные записи которых расходились по стране. Но о. Всеволод не принимал компромиссов в деле пасторского служения и отказывался прекратить проповеди, а его протесты против давления, оказываемого на приход, вызывали критику советских властей и общественный резонанс за рубежом. Церковное положение о. Всеволода также было сложным. Ему приходилось давать личные и письменные объяснения церковному начальству по поводу поступавших на него доносов [2, 5]. Неудивительно, что после смерти покровительствовавшего ему Патриарха Алексия, он был снят с прихода указом нового Патриарха Пимена и отправлен в отставку [6], а настоятелем Николо-Кузнецкого храма был назначен обновленческий протоиерей Константин Мещерский, активно сотрудничавший с властями. Здесь, однако, вмешались иные силы. Рассказывали, что в день своего вступления в должность о. Константин сел в такси и отправился принимать настоятельство. Но когда такси подъехало к храму, к ужасу водителя оказалось, что пассажир мертв [7]. Новых попыток снять о. Всеволода не последовало, конечно же, не из-за впечатления, произведённого этим случаем, а потому, что власти нашли способ контролировать независимого священника.
Произошло это так. В самом конце 60-х годов к о. Всеволоду обратилась прихожанка Агриппина Истнюк. Она представилась духовной дочерью старца Павла, человека удивительной святости и абсолютной прозорливости, которому была открыта воля Божия. Отец Павел, иеромонах Данилова монастыря (в миру Пётр Васильевич Троицкий) был одним из сотен тысяч российских мучеников за веру. Он подвергался арестам, в 1939 году был осуждён Особым Совещанием при НКВД СССР и этапирован в лагерь. По словам Истнюк, иеромонах Павел, выйдя на свободу после пятнадцати лет заключения и опасаясь новых гонений, ушёл в затвор в тверских лесах. Проживая в тверской провинции под станцией Кувшиново, он в духе видел и слышал всё, что происходило и на приходах, и в частной жизни московских священников и прихожан. Отец Всеволод вступил в переписку с тверским отшельником, и вскоре старец сделался его духовным отцом. Иван Шпиллер вспоминает: 'о. Павел, с которым папа никогда не виделся, стал для моего отца, для всей нашей семьи <...> тем, кем четверть века до отъезда из Болгарии в Россию был для нас владыка Серафим' [4].
Отец Всеволод верил в прозорливых старцев. В молодости большое впечатление на него произвёл юродивый, встреченный по дороге в Рыльский монастырь, куда он направлялся на послушание, и приветствовавший его словами: 'А, Севочка пришел, Севочка... Ты слушайся Серафима, слушайся...'. Он не знал, что настоящий иеромонах Павел Троицкий погиб в сталинском концлагере в сороковые годы [8], а честное имя мученика использовалось госбезопасностью для прикрытия операции по противодействию диссидентскому движению в церковной среде [9]. Не знал он и того, что связные старца уже не первый год действовали в московских приходах, предлагая интеллигентным русским мальчикам, протянувшимся к Богу в поисках выхода из духовного одиночества, задавать вопросы и писать письма прозорливому отшельнику [10], и направляя их активность в безопасное русло конформизма.
Тем не менее, ему было хорошо известно, что он и его семья находились под постоянным наблюдением с момента переезда в СССР. Иван Шпиллер, поступивший в России в советскую школу, вспоминает: 'я прекрасно понимал, что во всём, везде, кроме дома, всегда надо быть не только осторожным, но и быть просто начеку. Понял, что надо, обязательно надо... врать и очень много - и в школе, и с людьми взрослыми, и со школьными товарищами. Мы, конечно же, были под слежкой. Я это и сам не только чувствовал, но просто видел. Моя главная сложность заключалась в том, что довольно быстро я почувствовал страх. И совершенно особый: не за себя - за всех трёх. Страх диктовался чувством ответственности за родителей. Я помню явно подосланных ко мне людей, выспрашивавших у меня, казалось бы, моё отношение, но на самом деле - и это было так ясно! - отношение старших, родителей, например, к постановлению ЦК по музыке. И такого было много. <...> Родители всё это знали, видели и, я думаю, немало горьких дум передумали' [4].
Воспоминания архиепископа Василия Кривошеина дают представление о том, насколько жёстко в то время контролировалась госбезопасностью Церковь, инфильтрованная агентами и информаторами КГБ, и каким бесцеремонным провокациям подвергались не только рядовые священники, но даже и высшие церковные иерархи [3]. Из воспоминаний архиепископа известно, что о. Всеволод не питал иллюзий относительно агентурного присутствия КГБ в Николо-Кузнецком приходе. Возникает вопрос, почему о. Всеволод оказался столь доверчивым? Неужели умный, образованный и опытный пастырь не догадывался о том, кто скрывался под именем иеромонаха Павла? Или догадывался, но поступал по наставлению владыки Серафима, полученному при отъезде в Россию - 'не отталкивай никого - даже самого махрового гэпэушника'* [11], и принимал водительство старца как волю Божию о себе, как неизбежное условие своего пастырского служения в советской России и благополучия своей семьи? Церковная иерархия основана на послушании и признании того, что всякая власть даётся от Бога: 'Несть бо власть аще не от Бога, сущия же власти от Бога учинены суть' (Рим., 13.1). А прозорливый старец явил много свидетельств власти и ведения.
Из переписки о. Всеволода видно, что провинциальный отшельник был прекрасно осведомлен о том, что происходит в руководстве Русской Православной Церкви и в совете по делам религий Совмина СССР. Он даёт оценки взглядам и действиям Патриарха, критикует церковных иерархов и зарубежных общественным деятелей. Тверской отшельник сообщает о. Всеволоду конфиденциальные детали переговоров высших церковных чинов с зарубежными делегациями, читает зарубежную эмигрантскую прессу, недоступную рядовым советским гражданам, слушает Би-Би-Си и Голос Америки. Старец не только направляет жизнь Николо-Кузнецкого прихода и семьи Шпиллеров. Он курирует зарубежную переписку о. Всеволода и даже санкционирует рукоположение молодых священников. Он наставляет, хвалит, льстит, советует и предостерегает. 'Для меня не совсем понятно, почему Вы у себя в доме принимаете иностранцев. Вам ведь это категорически запрещено. <...> Вы знаете, наверное, что о. А. Шмеман - председатель в комитете о правах человека. Они особенно направляют свои усилия выпятить свою заботу, да ещё, не дай Бог, на Вас будут ссылаться! Матерьяла предостаточно.' Старец критикует А.И. Солженицына и священников-диссидентов. 'Жаль о. Дмитрия <Дудко>, он сам себе роет яму. <...> Он убеждён, что страдает за веру православную, а самого главного не понимает, говорит он о том, о чём надо молчать. Зачем искать защиты за границей?' [2]. Как далеко всё это от церковных представлений о старчестве, выраженных в словах Симеона Афонского: истинный старец - не политик, а наперсник Царя Небесного! Советы, даваемые старцем, по сути являлись приказами для верующего человека: 'такова воля Божия', 'нет на то воли Божией', 'это не моя воля, а Божия. Вы же что хотите, то и принимайте'. Это водительство принесло Советскому Союзу существенные политические дивиденты в 1974 году, когда о. Всеволод в интервью, опубликованном советским Агенством Печати Новости, подверг жёсткой критике А.И. Солженицына, высланного из страны, обвинив писателя в нехристианских взглядах и в стремлении расколоть Церковь [12].
Примечательно, что о. Всеволод ни разу не встретился со старцем лично, и всё общение происходило через письма, передаваемые через Истнюк. В конце 1971 года, старец назначил Истнюк его келейницей. 'Есть воля Божия Агриппине быть у Вас. Она преданный Вам человек. <...> Я отдаю её на послушанье только Вам и больше никому. Такова воля Божия. Прошу Вас принять её и считать своей духовной дочкой, хотя может быть, она и тяжела для Вас' [2]. Действительно, о. Всеволод тяготился Агриппиной, против его желания вошедшей в его дом и получившей доступ в круг его общения. Нам недоступны письма о. Всеволода, подшитые к его делу в архивах КГБ, но причины его недовольства понятны из ответных писем старца: 'Земно Вам кланяюсь, прошу прощенья за себя, за свои дерзости и за Агриппину. Ангела светлого к нам Бог не пошлёт, а посылает человека, поступки которого, по-человечески рассуждая, бывают ужасными, некультурными, низкими и т.д. А по воле Божией совсем всё не так. Я Агриппину знаю очень много лет, <...> никогда не видел ни подслушивания, ни подсматривания.' 'Прошу прощения за неё, что она осмелилась влезть к Вашему сыну в ящик, "как вор и разбойник". Простите ей этот великий "грех"' [2].
В письмах старец часто говорит о своём духовидении и всезнании [2]: 'Мысленно бываю вместе с Вами. Вы в этом году жили много на даче, и я с Вами там же был. Хорошо у Вас, уютно, тепло. Ваш кабинет на даче уютный. Знаю, что 6/X был у Вас приступ, знаю о Ваших глазах. Я с Вами очень близок, очень Вас чувствую.<...> Я часто слышу, как она говорит с Вами, милая Агриппинушка! <...> Слышу все Ваши службы после тяжёлой, очень тяжёлой операции. Голос слабый, а потом всё сильнее, и сегодня 7/II совсем хороший, а 8/II (Ваша проповедь о Закхее) голос уже Ваш, настоящий, как до операции.' Можно не сомневаться в том, что гэбэшные кураторы о. Всеволода не в духе, а теле посещали его службы, и были превосходно осведомлены обо всех обстоятельствах его жизни.
Старец назначал о. Всеволоду, а затем и другим священникам, совместные богослужения, сообщая, когда будет духом присутствовать в алтаре Николо-Кузнецкого храма, и в последующих письмах делился своими впечатлениями о службе [2]. Этих посещений ожидали, стремились почувствовать и узреть его присутствие. Мистически настроенные натуры, искатели чудесного, переживали посещения старца в виде 'сгустка умной энергии' и трансцендентных видений. 'Во время панихиды, перед чтением Евангелия, мы вместе с о. Владимиром <Воробьёвым> созерцали о. Павла, взирающего на нас из духовной бесконечности', - вспоминает прихожанин Сергей Федоров, - 'Все же спросил о. Владимира - Был ли о. Павел на отпевании? - Был. <...> "Хрустальная" благодать живого присутствия о. Павла заполняла собою полнеба, он охватывал собою полнеба, как бы был "разлит" по небу. Это можно сравнить с бриллиантом в стакане воды, когда бриллиант есть, но в воде его не видно. Таким было всеобъемлющее присутствие о. Павла. <...> Я поднял руки к нему навстречу. Увидев, что я вижу, как он "тайно" смотрит на меня, о. Павел даже как-то по стариковски смутился. Он не ожидал, что я смогу увидеть его "разлитым в небе". Ойкнул, смущенно улыбнувшись. Конечно, его присутствие для меня перестало быть, небо опустело, стало просто атмосферой с облаками. <...> К тому времени я уже даже немного привык к космическому бытию о. Павла, но в этот раз открылись такие глубины, по сравнению с которыми пространство духовного космоса показалось бы поверхностным. Ни времени, ни пространства. Если бы я не знал, что это о. Павел Троицкий, то подумал бы, что вижу перед собой лик Бога' [13]. Иногда такие "визиты"приводили к служебным перемещениям священнослужителей. Так, в одном из писем к о. Всеволоду старец сообщил, что ему пришлось покинуть алтарь Николо-Кузнецкого храма во время службы из-за нового диакона, о. Геннадия. После этого сообщения, о. Геннадий не задержался на приходе.
В восьмидесятые годы круг корреспондентов старца значительно расширился, в него вовлекаются новые молодые священники и их семьи. О том, какое влияние оказывали письма старца, количество которых исчислялось сотнями, на священников и прихожан, говорят воспоминания епископа Пантелеимона Шатова: 'Как отец Павел вошёл в нашу жизнь, сам это сделал, так сам таинственно как-то неожиданно для меня... я помню, как получил первое письмо от отца Павла, где он описывал всё, что свершилось в Пасхальную ночь в Гребневе, где я служил. <...> Каждое письмо от отца Павла мы ожидали как Суда Божьего. <...> Каждое письмо мы обязательно прочитывали друг другу, то, что можно было прочитать, собирались вместе, чтобы прочитать эти письма, и каждое такое письмо открывало нам волю Божью и являло нам, как нужно нам поступать. И не только нам. В этих письмах мы задавали вопросы и о своих духовных чадах: "можно ли повенчать этого юношу и эту девушку", "можно ли перевести моих детей из школы где они учились в другую школу", "можно ли поехать отдыхать в какой-нибудь монастырь или в деревню за город", "можно ли крестить, не слушая настоятеля - настоятель требовал, чтобы я крестил, сокращая чин крещения - или нельзя", "можно ли исповедовать во время службы, хотя настоятель просит этого не делать, или нет". Ну, и другие вопросы. И на все эти вопросы мы получали ответы от отца Павла. <...> Эти письма, конечно, были для нас удивительной радостью и поддержкой.' [14].
От корреспондентов старца требовали конспиративности. Послушники, принимавшие водительство и сохранявшие переписку в тайне от непосвящённых, обретали покровительство, разрешались их проблемы жильём и работой, они получали продвижение по службе. Ослушников настигала кара. Сергей Федоров воспоминает: 'Узнав, что я написал о. Иоанну <Крестьянкину> об о. Павле, чего нельзя было категорически делать, о. Владимир <Воробьёв> был в гневе и очень встревожен, считая, что о. Иоанн не знал о. Павла. Сказал, что это может привести к непоправимым последствиям, и он даже не знает, как это плохо может быть для меня. "Могут быть непредсказуемые последствия от того, что вы таких людей не слушаетесь". Позднее, на исповеди о. Владимир сказал мне: - о. Павел прислал письмо. Он очень недоволен. Пишет, что о. Иоанна он не знает. - Батюшка, я был уверен, что они знают друг друга. - Кайтесь. Кайтесь. К сожалению, "непредсказуемые последствия" обрушились на мою голову, и в жизни стало очень худо' [13].
Тем не менее, сохранять конспиративность не удавалось. Круг переписки старца был столь общирен, что сведения о прозорливом отшельнике широко расходились по стране. Ещё в 1977 году о нём узнали ленинградские родственницы подлинного о. Павла Троицкого. По понятным причинам, старец отказался встретиться с ними: 'я не хочу видеть двух моих племянниц, дочерей брата моего Михаила' [2], а Истнюк была откомандирована в Ленинград для прикрытия легенды. Через два года появилась публикация в Вестнике русского христианского движения, издававшемся в Париже. 'Слышал, что в журнале "Вестник" написали обо мне и об Агриппине. Журнала пока не имею. Очень недоволен. Знаю, кто такой благодетель...', - так прокомментировал публикацию старец [2]. Вестник, как и другие оппозиционные советской власти эмигрантские издания, внимательно читался и анализировался КГБ. Очевидно, что госбезопасность была недовольна несанкционированной публикацией, способной привлечь к операции внимание высших церковных властей.
После смерти о. Всеволода в 1984 году, Агриппина Истнюк становится духовной водительницей Николо-Кузнецкой общины и проводницей воли отшельника. 'Приходившие к ней вскоре заметили, что достаточно рассказать Агриппине Николаевне свои вопросы, чтобы о. Павел узнал обо всем немедленно. Потом в своем письме о. Павел дословно повторял то, что говорила Агриппина Николаевна. Такой дар прозорливости и полного единомыслия с о. Павлом на расстоянии сделал Агриппину Николаевну особенно почитаемой и любимой старицей' [15].
За двадцать с лишним лет никому из получателей писем так и не удалось увидеть старца. Операция завершилась только после распада СССР и пересмотра государственной российской политики по отношению к Русской Православной Церкви. Вот что сообщает об этом Иван Шпиллер: 'В начале ноября 1991 года Агриппина Николаевна, подойдя к телефону, услышала короткое сообщение: "Отец Павел приказал долго жить". И больше - ничего. Трубку повесили... Об этом звонке Агриппина Николаевна сообщила, кажется, на следующий день, и как-то между прочим. За несколько дней до того она просила внести отца Павла в... заупокойную записку. А через несколько дней на вопросы об отце Павле она отвечала, что его расстреляли во время войны. С этой версии Агриппину Николаевну "сдвинуть" не удавалось никакими доводами. Удивительно, но и после этого звонка, а вернее - после рассказа Агриппины Николаевны - о нем ни единого слова от живших с отцом Павлом людей не последовало.' В следующем году Истнюк умерла. Последние месяцы жизни она причащалась ежедневно, и можно только гадать о том, что происходило в её в душе. Её отпевали пятнадцать священников с двумя дьяконами, и похороны превратились в церковное торжество. 'В этом торжестве, - заключает Иван Шпиллер, - люди выразили своё отношение к подвигу служения Церкви Агриппины Николаевны, отдавшей Церкви всю свою удивительную, светлую, жертвенную жизнь' [4].
На пике гласности в начале девяностых годов, усилиями ректора ПСТБУ протоиерея Владимира Воробьёва, было найдено досье и лагерное дело иеромонаха Павла Троицкого [8, 14]. В нём обнаружились доносы на о. Павла, сведения о его арестах, фотографии и материалы следствия, протоколы допросов, лагерная документация и свидетельство о смерти о. Павла. Оказалось, что в концлагере о. Павел уже в 1940 году потерял работоспособность из-за неизлечимого декомпенсированного порока сердца и болезни легких, и погиб в 1944 году. Как и следовало ожидать, никаких следов его послелагерной жизни и свидетельств погребения в 1991 году найти не удалось даже с привлечением следователей ФСБ.
Можно только посочувствовать ученикам старца, обнаружившим документальные свидетельства гибели подлинного о. Павла Троицкого. К сожалению, им не хватило мужества признать, что они стали жертвой циничных манипуляций органов госбезопасности. Хотя операция завершилась более двадцати лет назад, её последствия до сих пор продолжают влиять на Церковь. Появляются публикации о прозорливом отшельнике, в которых замалчивается гибель о. Троицкого в концлагере. Высказываются предположения о том, что лагерная администрация осуществила подлог и отпустила его на свободу с чужими документами, за взятку, или по доброте душевной. Несуществовавший старец объявляется одним из величайших святых во всей истории Православной Церкви и предпринимаются попытки его канонизации [10, 14, 16].
Почему уважаемые отцы предпочитают игнорировать документальные свидетельства гибели о. Троицкого в концлагере и признания Истнюк в фальсификации, сделанные ею в конце жизни? Объяснение этому содержится в воспоминаниях епископа Пантелеимона Шатова: 'Вы знаете, я пришёл к вере, будучи уже взрослым человеком, и у меня, когда я стал уже священником, иногда возникали помыслы неверия. Когда я узнал отца Павла, на эти помыслы я отвечал всегда так: если есть отец Павел - значит, есть Бог. То, что есть отец Павел, для меня это было самым лучшим доказательством того, что существует Бог. И как бы ни сгущалась тьма, какие бы мысли ни влагал дьявол в мою пустую глупую голову, какие бы чувства ни теснились в моём злом ожесточённом сердце, вот эта память о том, что есть отец Павел и знание той благодати, которая даётся человеку Богом, конечно, удерживала меня от неверия, удерживала меня от уныния, удерживала от соблазнов различных, которых так много в нашей жизни' [14].
Очевидно, что признание авторства писем, воспринимавшихся как зримые свидетельства Божиего бытия и определивших жизненный путь их получателей, за манипуляторами из КГБ, неприемлемо для учеников старца, выдвинувшихся на видные церковные должности. Но стоит помнить о том, Бог - в правде, и что только правда может быть прочным основанием любого дела. Да и как может живая вера, вестница дивных нездешних краёв, питаться примером неистинной праведности и ложной святости?
Ссылки
1. А.Б. Ефимов, Е.Ю. Ковальская. Протоиерей Всеволод Шпиллер в Болгарии и его возвращение в Россию. Первая часть: http://pstgu.ru/news/life/memorydate/2012/01/25/35046/ Вторая часть: http://pstgu.ru/news/life/memorydate/2012/01/28/35090/
2. О. Всеволод Шпиллер. Страницы жизни в сохранившихся письмах. М.: 'Реглант', 2004, 592 стр.
3. Василий Кривошеин. Поместный собор Русской Православной Церкви в Троице-Сергиевой Лавре и Избрание Патриарха Пимена (май-июнь 1971 года). http://lib.ru/MEMUARY/KRIWOSHEIN/izbranie_pimena.txt_with-big-pictures.html
4. Иван Шпиллер. Воспоминания об отце Всеволоде Шпиллере. В кн.: О. Всеволод Шпиллер. Страницы жизни в сохранившихся письмах. М.: 'Реглант', 2004, 592 стр.
5. КГБ, Московская патриархия и положение Русской Православной церкви (Документы совета по делам религии при Совмине СССР). 'Гласность', ?13, 1988. http://grigoryants.ru/zhurnal-glasnost/glasnost-13/
6. Хроника текущих событий, Выпуск 27, 15 октября 1972 года. http://www.memo.ru/history/diss/chr/chr27.htm
7. Валентина Майстренко. Памяти о. Всеволода Шпиллера. 'Вестник Замоскворечья', ?13, 2002 г. http://www.zamos.ru/info/vz/rubric/main/897/
8. Лагерное дело Петра Васильевича Троицкого (иеромонаха Павла). Архив УФСБ по Владимирской области, Д.П-5328.
9. Яков Кротов. Небо под землей. Церковное сопротивление тоталитаризму. http://krotov.info/yakov/history/20_moi/59_resist_3.htm
11. Андрей Кострюков. Последние годы земного служения архиепископа Серафима (Соболева). http://www.pravoslavie.ru/smi/50328.htm
Владыка Серафим (в миру Николай Борисович Соболев) родился в 1981 г. в Рязани. Рукоположен в епископы в 1920 г., эмигрировал в Константинополь с войсками Врангеля, в 1921 г. переехал в Болгарию. С 1934 г. - архиепископ Богучарский Русской Православной Церкви за границей. В 1945 г. перешёл, вместе с семью русскими приходами в Болгарии, под юрисдикцию Московского Патриархата. В 1946 г. принял советское гражданство. Скончался в 1950 г. в Софии. При жизни считался старцем и прозорливцем. Канонизирован Старостильной Православной Церковью Болгарии в 2002 г. и почитается как местный святой.
*Гэпэушник - сотрудник ГПУ, Главного Политического Управления при НКВД РСФСР. Образовано в 1922 г. из Всероссийской Чрезвычайной Комиссии при СНК РСФСР. Предшественник КГБ СССР и ФСБ РФ.
12. Интервью Всеволода Шпиллера советскому Агентству Печати Новости (18.02.74.) http://solzhenicyn.ru/modules/pages/Otec_Vsevolod_SHpiller.html
13. Сергей Федоров-Мистик. Отец Павел Троицкий. http://www.proza.ru/2009/01/08/553
14. Пантелеимон Шатов. Каждое письмо от отца Павла мы ожидали как Суда Божьего. Воспоминания об отце Павле Троицком. http://www.pravoslavie.ru/smi/51578.htm
16. Отец Павел Троицкий - чудеса XX века (по книге В.Воробьева 'Иеромонах Павел (Троицкий)', Москва, ПСТГУ, 2003). http://www.pravmir.ru/otec-pavel-troickij-chudesa-xx-veka/