Катэ Спини : другие произведения.

Сжечь правду

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Как происходит по классике жанра? Мужчина-негодяй бросает несчастную женщину с ребенком на руках, а она потом выбивается из сил, чтобы удержаться вместе с ребенком на плаву. У меня есть все шансы вписаться в классический сценарий и попытаться выплыть из потока памперсов, кормлений, бессонных ночей, не забывая встать с утра после двухчасового ночного сна и пойти на работу. Есть только одна маленькая деталь: я не брошенная мать-одиночка. Я брошенный отец-одиночка. И я не знаю, что удерживает меня на плаву и не позволяет проверить глубину Арно. Мое чувство юмора и сарказм, с которым я смотрю в глаза испытаниями моей прочности? Мой очень строгий кот, взявший в свои лапы ответственность за сохранение моей жизни и жизни моего ребенка? Или что-то другое? Типа любви, не имеющей права на существование, или мужской дружбы, в которой мне пришлось разочароваться?

  

Все описания Флоренции, Комо, Альберобелло и других местностей базируются на личных заметках путешественника. Все упомянутые исторические памятники являются реально существующими, а сведения о них - услышанными во время экскурсий или прочитанными в соответствующей литературе.

В целях передачи колорита речи все названия монументов, исторических личностей, различных наименований, а также гастрономические названия приведены так, как они произносятся итальянцами, вплоть до "каппуччино", которое произносится исключительно с двумя "п" и "ч".

  
  
  
   Внимание: в книге присутствует ненормативная лексика на итальянском языке!
  
   Язык - неотъемлемая часть страны. Поскольку я пишу об Италии, невозможно создать атмосферу этой солнечной страны без мелодичной итальянской речи, без экспрессивных итальянских выражений.
   Итальянцы ругаются много. Даже слишком много. Но в их устах это звучит красиво, почти как комплимент! Потому, предлагаю послушать и приобщиться. Перевод всех нецензурных слов и выражений дается в сносках при первичном употреблении, а также в словарике в конце книги, что позволяет убрать нецензурные русские ругательства из текста.
  
  
  

Глава 1

  
   Начало скоростного спуска
  
   Я стоял на вершине горнолыжного склона в Фопполо. Солнце приятным теплом согревало мне плечи. Мои горнолыжные очки были покрыты поляризационным слоем, потому гасили все солнечные блики, делая краски вокруг сочными и яркими.
   Меня окружали снежные горы на фоне яркого голубого неба. Пейзаж был головокружительно захватывающим, и я очень жалел, что со мной нет моего постоянного спутника - зеркального фотоаппарата. Но мне была весьма дорога его жизнь, и я решил не брать камеру с собой. Потому единственным инструментом, способным запечатлеть красоту окружающего мира, была моя память.
   У моих ног лежал белоснежный склон. Он плавной линией убегал вниз, в живописную ломбардскую долину в объятиях резко очерченных альпийских силуэтов. Полной грудью вдыхая свежий и чистый горный воздух, я медлил. Мне не хотелось расставаться с этой умопомрачительной красотой. Здесь, на вершине, мир лежал на ладони, а я словно птица парил в воздухе. И хотя я много раз ездил в горы, каждая новая вершина дарила мне новые и ни на что непохожие ощущения. Неизведанный склон - это всегда особенное чувство. Это новый мир на твоей ладони. Это новый неведомый спуск у твоих ног.
   Я глубоко вздохнул и в стремительном броске ринулся вниз. Сердце замерло в груди, адреналин впрыснулся в кровь, воздух засвистел за плечами, а деревенька внизу начала неумолимо приближаться.
   Oddio! Как я обожаю это напряжение нервов, натянутых до предела! Спуск с крутого склона, прыжок со скалы в сине-зеленую морскую глубину, стрелка, дрожащая на цифре 200 на спидометре моего мерседеса. Многие, правда, считают меня весьма спокойным и неспособным на сильные эмоции. Наивные...
   Я покорил уже немало спусков, помеченных самым высоким уровнем сложности, и был немного разочарован, что сегодня самый опасный склон был закрыт, оставив мне лишь "красные трассы", которые для меня являлись детским лепетом. Угол наклона постепенно сгладился, и я плавно затормозил. Ритм сердца выровнялся, и я довольно улыбнулся самому себе. Даже на этой "красной" трассе спуск оказался весьма скоростным и подарил мне легкое ощущение экстрима. И как бы странно это ни звучало, этот экстрим привел в равновесие мое душевное состояние.
   Я отъехал в сторону, чтобы не мешать другим горнолыжникам, хотя на этом склоне их было достаточно мало, и остановился отдышаться. Может, я бы так и продолжал стоять, мечтательно глядя вдаль, если бы тревожный крик за моей спиной не заставил меня подскочить от неожиданности. Резко обернувшись, я понял, что очень рискую быть опрокинутым несущимся непосредственно на меня горнолыжником, который, очевидно, потерял управление и решил использовать меня в качестве тормозного препятствия. Я совсем не был уверен, что мой организм благосклонно отнесется к такому опрокидыванию, поэтому я резко рванул вправо, а несколькими секундами позже мимо меня, аккурат по тому месту, где я только что стоял, пронесся незадачливый горнолыжник, сидя пятой точкой на лыжах и отчаянно пытаясь затормозить.
   Стоп! Это горнолыжница! Выбившаяся из-под шапки косичка неслась вслед за ней, развеваясь от скорости.
   - На бок падай! - крикнул я ей.
   Горнолыжница тут же последовала моему крику помощи и завалилась на бок. Проскользив несколько метров, она, наконец, остановилась, оставаясь неподвижно лежать на снегу. Я стремительно направил свои лыжи к ней и плавно притормозил рядом.
   - Остановка прошла нормально? - спросил я, протягивая ей руку
   - Да, спасибо, - едва переводя дух, ответила горнолыжница, поднимаясь.
   - Первый спуск? - полюбопытствовал я.
   - Такой крутой, пожалуй, первый.
   - И сразу не терпится свернуть себе шею? - усмехнулся я.
   - Я же не знала, что не справлюсь с управлением, - улыбнулась она.
   - Прежде чем покорять такие склоны, надо позаниматься хоть немного с инструктором, который объяснит, что в целях торможения надо падать на бок, а не тормозить вон в того парня в сине-зеленой куртке. Парень совсем не горит желанием провести свой отпуск в больнице.
   Девушка так заразительно расхохоталась, что я тоже не смог сдержать улыбку.
   - Пару лет назад я училась кататься с инструктором. Не уверена, что имеет смысл снова брать уроки, особенно учитывая их стоимость, - скептически добавила она. - Этим деньгам можно найти более полезное применение.
   - Например, на тридцать седьмую коробочку косметики, потому что этого оттенка розового у тебя еще нет? - усмехнулся я.
   - Например, на дополнительные дни в горах. А косметикой я почти не пользуюсь.
   Я удивленно посмотрел на нее. Она выбивалась из моего привычного женского окружения. По крайней мере, я все время сталкивался с женщинами, имеющими в своем арсенале завидную коллекцию всевозможных баночек косметики.
   - Да, но к чему дополнительные дни в горах, если в первый же день нарушить целостность своего организма? - возразил я. - Или захотелось испытать себя на прочность?
   - Да нет. Просто захотелось новых ощущений.
   - Экстремальных преимущественно?
   - Нет, - засмеялась она. - Просто новых. Знаешь, когда жизнь идет не так, как хотелось бы, говорят, нужно в ней что-то поменять. Например, сделать то, что давно хотел, но боялся...
   -Ты давно хотела попасть в больницу со свернутой шеей? - спросил я.
   Мы стояли в окружении белоснежных склонов, согретые лучами горного солнца. Я совершенно не видел ее глаз за защитными очками, я не знал, красивы они или нет, но почему-то показалось, что в них сквозит грусть, и захотелось узнать ее причину. А еще я прекрасно осознавал, что не должен поддаваться этому желанию.
   Она рассмеялась мне в ответ и отрицательно покачала головой. Смех у нее был звонкий и мелодичный.
   - Что я делала неправильно? - вдруг спросила она.
   - Не знаю, - пожал я плечами. - Все, что я успел увидеть, - это твое намерение использовать меня в качестве тормозной преграды. Я лишь успел подумать, что через пару секунд ты переломаешь мне ноги, если я не сойду с твоего пути. Извини, но у меня совсем не было времени оценить твои ошибки.
   - Ты хорошо катаешься?
   - Нуууу... Достаточно, - ответил я без лишней скромности. Я в самом деле хорошо катался.
   - Может, покатаемся вместе, и ты скажешь, что я делаю не так?
   - Видишь ли, учитывая, что я не инструктор, мне совсем не хочется после моих уроков везти тебя в больницу. Как это ни странно, но я умею испытывать чувство вины.
   Девушка усмехнулась, и я почувствовал, что она внимательно рассматривает меня.
   На этом моменте мне следовало бы вежливо попрощаться и направить свои лыжи вверх по склону, оставив ее в поисках того, кто возьмет на себя ответственность за ее обучение. Но я не смог доверить ее кому-то другому. Это было необъяснимо, но я действительно не смог.
   - Если ты согласишься на покорение менее крутых склонов, - сказал я, - я попробую подкорректировать тебя.
   - Неужели тебе интересно кататься по "синим" трассам? - с легкой насмешкой спросила она.
   - Хочешь, чтобы я передумал?
   Она улыбнулась и протянула мне руку:
   - Кьяра.
   - Флавио.
   - Приятно познакомиться, - сказала Кьяра.
   - Мне тоже, - ответил я, упрекая себя за то, что вступил в эту опасную игру с огнем. Всегда важно уметь остановиться вовремя. Опасно считать, что один-единственный шаг все равно ничего не изменит. Потому что каждый сделанный шаг неумолимо уводит вперед, и остановиться все сложнее.
   Мы стали подниматься вверх в поисках "синей" трассы. Я не имел ни малейшего понятия, где катаются дилетанты, потому что давным-давно покинул их ряды. Через некоторое время я увидел неуклюже покорявших склоны новичков, и мы направились в их компанию.
   Последующие два часа я провел в шкуре инструктора по горнолыжному катанию. Ученица мне попалась уже неплохо обученная, но главное - старательная. Все, что я исправлял и советовал, она впитывала словно губка, и то, что через пару часов, съезжая с горы, она не подвергала испытанию на прочность свои горнолыжные штаны, было исключительно ее заслугой. Но, несмотря на то, что она тщательно скрывала свою усталость, через два часа мне стало очевидным, что она выдохлась.
   - На сегодня баста, - сказал я после очередного спуска. - Теперь ты заслуживаешь того, чтобы основательно подкрепиться и не менее основательно отдохнуть. Тогда, возможно, завтра ты сможешь продолжить покорять склоны. Bravissima, ты очень способная!
   - Спасибо! - расхохоталась она. - Составишь мне компанию за трапезой? - просто, будто старая подруга, спросила она, снимая защитные очки.
   В тот момент я впервые увидел ее глаза. Они были красивые, большие и глубокие, словно темно-зеленое горное озеро с едва заметными золотистыми прожилками.
   Я молчал. Я вообще забыл о ее вопросе. Я размышлял о том, что ей очень шло ее имя. Взгляд у нее был неимоверно светлый. В тот момент меня пронзило безотчетное ощущение, которое вообще-то не имело права заглядывать в мою голову: мне показалось, что я встретил женщину моей жизни.
   Я отвел взгляд и посмотрел вдаль. Этого не могло быть. Ведь я уже сделал свой выбор несколько лет назад.
   Я машинально поднял свои очки, потому что солнце уже клонилось к горизонту, и сиреневые сумерки окрашивали пейзаж вокруг нас в таинственные цвета. Я вновь посмотрел на нее, намереваясь придумать причину и отказаться от ее предложения вместе поужинать. Но взглянув на нее, я испытал те же самые чувства, что испытывал, несясь вниз с горы. Потому что она смотрела на меня так, словно встретила мужчину своей жизни.
  
  

Глава 2

  
   Неудобные туфли
  
   - У тебя уже нашлась здесь любимая остерия? - полюбопытствовал я, понимая, что не имел права соглашаться. Но я подумал, что еще успею вовремя затормозить, совершенно не отдавая себе отчета в том, что на "черной" трассе не так-то просто остановиться.
   - Еще нет, - сказала Кьяра. - Жду твоих предложений.
   Через некоторое время мы сидели в приятном полумраке уютной остерии за небольшим столиком на двоих.
   - Ты уже все попробовал здесь? Порекомендуешь что-нибудь? - спросила Кьяра, углубляясь в меню.
   - Нет, я тут третий раз. Сегодня собираюсь попробовать типичное блюдо местной кухни.
   - И какая тут кухня типичная?
   - Учитывая, что рядом Бергамо, полагаю, что бергамасская. "Casoncelli alla Bergamasca" - говорят, исключительно вкусная паста... Только моя реклама тебя, похоже, не сильно впечатлила, - заметил я, увидев, что она продолжает изучать меню.
   - Нет-нет, я с удовольствием попробую эту пасту. Но меня заинтересовало название "Risoto con le rane"... Это, правда, рис с лягушками?
   - Понятия не имею, - пожал я плечами. - Видишь ли, я не заказывал это блюдо, потому что меня не сильно воодушевляет перспектива поедания лягушек. Ничего против них я не имею, но не в качестве еды. Вон, смотри, - кивнул я на официанта, который проносил мимо нас две тарелки дымящегося риса с торчащими поджаренными лапками, больше похожими на лапки цыплят-дистрофиков. Честно говоря, у меня вид блюда вызвал чувство какого-то неприятия. - Хочешь попробовать?
   - Упаси боже! - отразилось на ее лице искреннее отвращение. - Я вообще боюсь лягушек.
   - Не думаю, что в таком виде они могут быть чем-то опасны, кроме потери аппетита, - рассмеялся я.
   Кьяра, уставшая, раскрасневшаяся и явно довольная своими достижениями на горных лыжах, несколько минут молчаливо изучала содержимое своего смартфона. А я украдкой изучал ее. Она была милой и нежной. И даже несмотря на совершенно растрепавшуюся косичку, она была красивой. Хотя, может, именно эта растрепавшаяся косичка и придавала ей особое неповторимое очарование.
   - Извини, надо было ответить на пару сообщений, - прервала Кьяра мои сумбурные размышления. - А ты уже, видимо, не здесь? - усмехнулась она. - О жене думаешь?
   - О жене?! - я вздрогнул так, будто официант все-таки поставил передо мной по ошибке блюдо, из которого торчали лягушачьи лапки.
   - Кольцо на твоем пальце разве не обручальное? - приподняла она вопросительно бровь.
   Я с любопытством посмотрел на нее.
   - Обручальное, - улыбнувшись, подтвердил я, пытаясь скрыть горечь меня охватившую. Я испытывал совершенно невыносимое чувство сожаления о том, что не являюсь человеком, свободным в своих действиях. Хуже всего было то, что такое ощущение посетило меня впервые. Многие мои друзья, встречая хорошенькую женщину, сразу испытывают жгучее сожаление, что несвободны, и незаметно снимают кольцо. Конечно, несколько раз меня тоже посещали мысли о том, что было бы здорово в той или иной ситуации быть свободным, но мне ни разу не приходило в голову снять кольцо. Сейчас я хотел бы видеть безымянный палец моей левой руки без каких-либо украшений. Потому что в то мгновение я понял, что хотя между нами еще ничего не возникло, но оно уже успело закончиться, и это осознание неприятно больно кольнуло меня.
   - Есть дети? - с интересом спросила Кьяра.
   - Ждем, - улыбнулся я. Но как-то криво.
   - Что-то у меня такое ощущение, что ты не горишь радостным ожиданием, - заметила она, поразив меня своей проницательностью.
   - Да нет, почему? Это замечательно иметь сына. Я назову его Джиджи... Буду играть с ним в футбол, смотреть Формулу 1 и запускать какую-нибудь радиоуправляемую машину. Или самолет.
   - А если будет дочь?
   - Хм, - задумчиво произнес я. - Научусь заплетать косички, изучу ассортимент кукол в магазине и приготовлюсь играть в "дочки-матери", - неуверенно сказал я.
   Кьяра рассмеялась, а потом мечтательно посмотрела в пространство.
   - Как это замечательно, когда мужчина хочет иметь детей и заниматься с ними... - проговорила она с улыбкой, но я совершенно точно уловил горечь в ее взгляде и голосе.
   - Твой мужчина не хочет иметь детей? - спросил я и замер в напряженном ожидании.
   - С чего ты взял, что у меня есть мужчина? - удивленно приподняла она бровь.
   В самом деле, с чего я взял? Я не мог это объяснить, но некое шестое чувство подсказывало мне, что у нее был мужчина, который, однако, не делал ее счастливой.
   "Хоть бы она была не замужем", - пронеслось в моей голове, хотя какая мне до этого печаль, оставалось непонятным.
   - По глазам читаю, - ответил я.
   Она едва заметно вздрогнула и несколько секунд смотрела мне в глаза. Потом опустила взгляд и тихо произнесла:
   - Да, я живу с любимым мужчиной...
   - Но он не хочет детей, - закончил я ее мысль, отчаянно пытаясь заглушить в себе разочарование. В общем-то, уже стало неважным, замужем она или нет, раз она назвала его любимым.
   - Я иногда вообще не понимаю, чего он хочет, - вздохнула Кьяра.
   - Важно, чтобы ты понимала, чего хочешь ты, - равнодушно произнес я.
   - И что это меняет? - пылко возразила она. - Я понимаю, что хочу семью и детей, хочу настоящих чувств! Но если он этого не хочет, что меняет мое желание?! - она воскликнула так горячо, что я даже опешил. Я изумленно уставился на нее.
   - Ну, ты ведь не волчица, - усмехнулся я. - Можешь и сменить мужчину.
   - Едва ли мужчина - это пара туфель, оказавшаяся неудобной...
   - Некоторые и в неудобных туфлях продолжают ходить, до крови стирая ноги только потому, что туфли им очень нравятся, и они не хотят признать, что они им не подходят.
   - Ты один из них? - насмешливо спросила Кьяра.
   - Я?! - ошеломленно воззрился я на нее. - При чем тут я?! Я не жалуюсь на неудобство туфель и не стираю ноги в кровь, - снова удивился я ее проницательности.
   - Однако ты не похож на человека, который носит удобную обувь, - просто ответила она.
   Однако я им и не был.
   - Ты ясновидящая? - подозрительно спросил я.
   - Нет, я тоже по глазам читаю.
   Я молчал. В моих глазах еще никто никогда не прочитал ничего путного. Меня наоборот всю жизнь считают весьма скрытной и сдержанной особой.
   На мое счастье в зале появился официант, неся в руках тарелки с дымящейся пастой.
   - Откуда ты? - решил я воспользоваться случаем и сменить тему, когда официант удалился, а мы приступили к трапезе.
   - Из Апульи. А ты?
   - Из Флоренции.
   - Из Флоренции?! - воскликнула Кьяра, и ее вилка с пастой на несколько мгновений застыла в воздухе.
   - Да, - удивленно посмотрел я на нее. - Ты так изумляешься, словно я сказал, что прибыл из иной галактики.
   - Просто я уже несколько месяцев живу во Флоренции, - ответила Кьяра.
   - Неужели?! - пришла очередь моей вилки застыть в воздухе. - Как так?
   - Я родилась и выросла в Апулье. И несмотря на то, что я очень люблю этот регион и неимоверно привязана к нему, моей мечтой было жить во Флоренции. Это самый лучший город на земле! И вот моя мечта сбылась... - глаза ее засветились счастливым блеском, и душу мою озарила улыбка. Было так здорово видеть в ее глазах искорки радости, хотя в целом я не понимал, откуда это дурацкое желание видеть ее счастливой.
   - Нашла работу там?
   - Да. Точнее чуть более полугода назад меня перевели во флорентийский офис газеты "Tutta bellezza del Mondo", когда освободилось место. Коллеги знали о моей мечте.
   - И где ты там живешь?
   - В доме у любимого мужчины, - пожала она плечами.
   - Вот видишь: ты не сильно довольна своим любимым мужчиной, а он тебе даже крышу над головой предоставил.
   - Да. Только он не был в эйфории от моего переезда, - скривила она губы в ироничной усмешке.
   - Так вы еще раньше познакомились?
   - Да, мы уже почти год вместе. Виделись, правда, только иногда по выходным. То я к нему приезжала, то он ко мне. А когда меня перевели в офис во Флоренции, он предложил мне остановиться у него. С неохотой, правда, и только после того, когда я сама намекнула... Но согласился. А сам стал часто уезжать то в командировки, то к жене...
   - Ты что с женатым живешь?!
   - Нет. К бывшей жене, с ребенком провести время.
   - Хм... Пока ты не сказала про жену и ребенка, твоя история напомнила мне историю моего лучшего друга. У него тоже девушка из Апульи, недавно переехала к нему жить. Только он никогда не был женат, и ребенка у него никогда не было. По крайней мере, признанного, - добавил я, усмехаясь: мой лучший друг был невыносимым бабником.
   Кьяра печально вздохнула, но ничего не сказала, продолжив поглощать свою пасту. Только глаза снова стали грустными и больше не светились радостью. Не знаю, почему, но меня это повергло в странную тоску. Мне нравилось видеть ее счастливые глаза.
   - Ну и что скажешь о Флоренции? Не разочарована?
   - Нет! Флоренция прекрасна, хоть я и почти ее не знаю.
   - Разве твой мужчина за полгода не рассказал тебе обо всех ее закоулках? - насмешливо спросил я.
   - Нет. Он еще ни разу не нашел времени, чтобы хотя бы просто погулять со мной по городу, - мрачно ответила она.
   - Слушай, - не выдержал я, - как ты можешь называть его любимым, если ты еще слова хорошего о нем не сказала?
   Она вскинула на меня недоуменный взгляд и несколько мгновений смотрела мне в глаза. Я почти буквально видел, как она копается в своей голове в поисках ответа на мой вопрос, но не находит.
   - Наверно, потому, что я люблю его, - ответила она.
   - И за что же ты его любишь? - еще более насмешливо спросил я. Хуже всего, что я ощущал какое-то дурацкое чувство, очень похожее на ревность.
   - А что, любить надо за что-то? - нервно спросила она. - Любят просто так. За то, что человек просто существует. Когда любят за что-то, это не любовь. Это потребительские отношения.
   - В этом ты, безусловно, права, - согласился я. - Только если есть возможность выбрать, кого тебе любить, выбирать надо того, кто делает тебя счастливой. А убеждать себя в том, что ты любишь кого-то, хотя ты несчастна с ним, - это мазохизм.
   - То есть ты признаешь себя мазохистом?
   - При чем тут я?! - внутренне вскипел я. - Ты всегда переводишь стрелки, когда не хочешь признавать правоту собеседника?
   - Нет, я просто не люблю, когда мне указывают на ошибки, не замечая, что делают то же самое.
   - С чего это ты взяла, что я несчастлив? Я, в отличие от тебя, ни одного упрека в адрес жены еще не сказал.
   - Да, но и пылающих любовью слов ты тоже не сказал в ее адрес... Ты просто скрытный и привык все прятать внутри.
   Это уже было слишком! Не знать меня и давать мне такие четкие характеристики.
   - Ты психоаналитик и видишь людей насквозь? - полюбопытствовал я.
   - Нет. Я корректор в журнале. Я тебе уже сказала, что работаю в издательстве, - невозмутимо ответила она. - Почему ты тогда не отказался от катания на горных лыжах ради любимой беременной жены? - прищурив глаза, спросила Кьяра.
   - Почему я должен отказываться, если она все равно уехала на месяц в командировку?
   - В командировку?! - изумилась Кьяра. - Беременная?! На месяц?!
   - Да, - кивнул я как можно более равнодушно. Если честно, этот факт меня самого не приводил в восторг. Меня вообще не приводили в восторг эти ее длительные командировки. Полгода назад она точно так же провела в отъезде больше месяца, и мне это решительно не нравилось. А такое отсутствие во время беременности вызывало у меня еще менее приятные чувства. - Изначально мы должны были приехать сюда с ней вместе, но потом узнали о беременности. Я предлагал изменить место отпуска, но она не захотела, сказав, что перенесет командировку на это время, а я могу спокойно ехать кататься один.
   - У тебя удивительная жена, - сказала моя "ученица". - Впервые слышу о таком желании у будущей матери уехать подальше от мужа.
   - У беременных еще и не такие причуды бывают, - немного резко сказал я, попытавшись изобразить беззаботную улыбку.
   У меня не было желания говорить плохо о моей жене, тем более с незнакомыми людьми. Я не считал это правильным, потому все шероховатые вопросы наших отношений были исключительно моей печалью. Единственным человеком, которому я иногда мог пожаловаться, был мой друг Мирко - тот самый, у которого девушка тоже была из Апульи. Это мой самый лучший и близкий друг, мы шагаем с ним рука об руку еще с тех пор, когда бегали в коротеньких штанишках. Еще с тех пор мы начали реализовывать с Мирко массу безбашенных планов. Идейным вдохновителем всегда был я, а Мирко с готовностью брался за их исполнение. Правда, мои идеи были вполне адекватными, но стоило за дело взяться Мирко, как мы попадали в различные переплеты, потому что он всегда жил сиюминутным порывом и никогда не думал о последствиях. Нередко в историях участвовали и представительницы прекрасного пола, потому что Мирко, я уверен, является прямым родственником любвеобильного венецианца Джакомо Казановы. Таким образом, наша молодость прошла весьма бурно, но я уже пять лет назад отрубил себе все возможности приключений, остановив свой выбор на Лоретте. А Мирко до сих пор ищет свою вторую половину. Точнее он ее не ищет, потому что он категорически не готов каким-либо образом ограничивать себе возможность приключений. Я весьма удивлен, что он уже долго состоит в отношениях с одной и той же девушкой, но у меня есть серьезнейшие основания полагать, что он, увы, не остается ей верен. Я, правда, еще не знаком с ней, но мне ее уже искренне жалко.
   - На каком месяце твоя жена? - донесся до меня сквозь гул потока моих мыслей вопрос Кьяры.
   - На пятом, - ответил я, поднося ко рту вилку с casoncelli.
   - По крайней мере, она поехала в командировку в наиболее безопасный период.
   - В каком смысле? - недоуменно спросил я. К моему стыду, я не был очень сведущим в вопросах беременности. Лоретта вообще меня не просвещала на эту тему (и у меня было ощущение, что и себя тоже), поэтому все мои познания ограничивались рассказами друзей да несколькими статьями в Интернете. Что касается Лоретты, то она работала как сумасшедшая, пропадая в офисе с утра до ночи, иногда, по-моему, забывая, что она ждет ребенка. И дело было не в том, что я мало зарабатывал, и нам не хватало средств к существованию. Я был руководителем отдела маркетинга в одной успешной флорентийской фирме, потому зарабатывал достаточно. Дело было в том, что Лоретта была одержима своим домом моделей, а последнее время она вообще внедрилась в сферу высокой моды. Она становилась популярным модельером и все глубже погружалась в работу.
   - Середина беременности - обычно период самого лучшего самочувствия, когда мама и малыш находятся в наибольшей безопасности по сравнению с первыми и последними месяцами.
   - У тебя что, есть ребенок? - я даже перестал поглощать свою пасту и в удивлении воззрился на нее.
   - Нет, зато у моего брата их трое, - засмеялась она.
   - И какое отношение имеют к тебе дети твоего брата, кроме родственной принадлежности?
   - Пока я не переехала во Флоренцию, мы жили все вместе. У наших родителей большая ферма недалеко от Альберобелло, большой дом. Когда брат женился, то остался с нами. Жена у него, Стефания, - потрясающая девушка, и они отлично поладили с родителями. Так вот у них уже трое детей, и я со всеми возилась. Первые два - погодки, а у Стефании вторая беременность проходила со страшным токсикозом. Поэтому я почти все время занималась с их первенцем. Она же 4 месяца почти не выходила из туалета. Ее страшно рвало, ее даже в больницу на сохранение клали. Поэтому о беременности и уходе за детьми я знаю немало, - улыбнулась она с легкой грустью в глазах.
   - Скучаешь по племянникам?
   - Конечно. Особенно в минуты одиночества хочется вернуться домой, - печально ответила она. - Но глупо поехать за своей мечтой, а потом отправиться обратно, даже не познакомившись толком с городом мечты...
   Как бы я хотел показать ей мою Сантиссиму и рассказать все, что я о ней знаю! Я представил себе, как мы гуляем по мощеным улочкам моего любимого города, заглядываем в соборы, а я рассказываю ей разные истории...
   - Ou, Флавио! Ты уже витаешь в своих мыслях... - с грустной иронией сказала она. - Извини, я утомила тебя своими рассказами. Действительно, никому не интересна жизнь чужого человека.
   - Чужие люди иногда оказываются ближе тех, с кем живешь годами под одной крышей, - заметил я, не выходя из своей мечтательности.
   Кьяра несколько мгновений изучающе меня рассматривала.
   - Ты веришь, что мужчина и женщина могут быть близкими друзьями? - неожиданно спросила она.
   - Если только они не нравятся друг другу физически, - усмехнулся я.
   - Наверное, ты прав... - улыбнулась она.
   - Почему этот вопрос? Хочешь стать моим близким другом? - невинно приподнял я бровь.
   - Почему нет?
   - Значит, моя внешность тебе не нравится? - напустил я на себя обиженный вид.
   - Да нет, почему? - поспешно воскликнула она в смущении. - Ты вполне симпатичный, - но произнеся эти слова, Кьяра смутилась окончательно. Мое же сердце споткнулось в груди, но я попытался не поддаваться его учащенному ритму и невозмутимо продолжил докапываться до ее подсознания.
   - Как же тогда ты собираешься дружить со мной, считая симпатичным? - с самым серьезным видом спросил я, пряча улыбку.
   - Послушай, я ведь не говорила, что... что ты мне нравишься, как мужчина и вообще... - начала она сбивчиво выпутываться, а я внутренне едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Она была забавна и вместе с тем прекрасна в своем смущении.
   - А как еще я тебе могу нравиться? - спросил я.
   - Как отличный инструктор по горным лыжам! - вспыхнула она.
   - Сомнительно, - скептически заметил я, решив бросить ей спасательный круг. - Я уверен, что сегодня ты переусердствовала с катанием, чего никогда бы не допустил хороший инструктор. И когда завтра ты с трудом будешь сползать с кровати, охая, что у тебя все болит при любом, даже самом слабом движении, ты вспомнишь в мой адрес весьма изощренные эпитеты. Даже те, которых до этого момента не знала.
   - Я и сейчас с трудом передвигаюсь, - облегченно расхохоталась Кьяра, - но пока ни одного нелицеприятного эпитета не вспоминается. Ты надолго в горах?
   - Я здесь уже четвертый день из двух недель. Ты?
   - Я вчера приехала на две недели. Ладно, может, мы встретимся с тобой через полторы недели, перед твоим отъездом, на том же склоне и скатимся вместе с крутой горы, - улыбнулась она. Не знаю, показалось мне или нет, но в глазах ее мелькнуло сожаление.
   Я испытующе смотрел на нее. Интересно, смогу ли я кататься с гор, знать, что она катается где-то рядом, и не искать встречи с ней?
  

Глава 3

  
   Высоковольтное напряжение
  
   На самом деле я не смог.
   Наши отели были недалеко друг от друга у самого подножия гор, и когда следующим утром я вышел на улицу и отправился в сторону подъемника, я увидел впереди ее, идущую в том же направлении. Я хорошо понимал, что мне стоило бы сразу же изменить курс моего движения, вычеркнуть ее из своей памяти и постараться больше не вспоминать. Но я не спал полночи, занятый именно тем, что думал о ней. Это было помешательством. Я подсознательно понимал, что медленно, но верно погружаюсь в какое-то неведомое мне чувство, которое не имело права на существование.
   Я много шагов прошел следом за ней на некотором отдалении, пребывая меж двух огней: разумом и чувством. Меня безжалостно сжигало желание провести с ней еще хотя бы один день. В итоге я нашел себе оправдание: ей нужен инструктор по горным лыжам, а я уже ввязался в эту роль. К тому же, как хороший инструктор я должен был поинтересоваться, как она себя чувствует после вчерашней тренировки. Поэтому я неуверенно ускорил шаг и догнал ее.
   - Ну? И какими эпитетами ты наградила меня с утра? - спросил я, подкравшись сзади.
   Кьяра подпрыгнула от неожиданности, обернулась, и через секунду лицо ее озарилось искренне радостной улыбкой. Уже давно никто так не радовался моему появлению. Может, даже я еще ни у кого не видел такого выражения глаз. Сердце мое сорвалось и полетело вниз, снова подарив мне то же самое ощущение, как при спуске с горы.
   - Что ты потрясающий инструктор, и я хотела бы взять у тебя еще несколько уроков.
   Не стоит даже сомневаться, что последующие дни мы провели вместе на горнолыжных склонах, в остериях, а последние пару вечеров - еще и в барах чуть ли не до полуночи. За несколько дней мы обсудили с ней столько тем, сколько я со своим лучшим другом за всю жизнь не обсудил. Но я хорошо понимал, что необсужденных тем осталось в тысячи раз больше.
   Единственная тема, которой я усиленно избегал, была наша с ней личная жизнь, увы, раздельная. Я вообще старался об этом не думать, потому что мне хотелось успеть в полной мере насладиться ее обществом. Она была жизнерадостной, умной, ироничной, эрудированной...
   Я пытался видеть в ней только друга, потому что это было единственным, что я мог себе позволить. Разумеется, это уже немало. Проблема была в том, что я упорно видел в ней женщину, к которой меня тянуло, как пчелу на нектар. Естественно, я себе во всем этом категорически не признавался, но то, что я не хотел этого признавать, ничего не меняло.
   Чем ближе подкрадывался конец отпуска, тем чаще я с ужасом задумывался о том, что скоро мы с ней расстанемся, она вернется к своему мужчине, будет жить с ним и, между прочим, заниматься любовью. Я прямо физически чувствовал, как эта мысль безжалостными языками пламени обжигает мне мозг. Я начинал ворочаться в кровати и даже бить свою ни в чем не повинную подушку. Каждую ночь я принимал окончательное и бесповоротное решение прекратить с ней занятия по горнолыжному катанию и больше не встречаться, но, черт знает почему, принятое решение увиливало от исполнения, едва я утром выходил за двери моего отеля.
  
   За два дня до моего отъезда мы сидели в баре. Поздний вечер окутал альпийскую деревню.
   - Пора спать, - сказал я с некоторым сожалением. Мне было сложно признавать этот факт уже несколько последних вечеров.
   - Флавио, ты через два дня уезжаешь? - спросила Кьяра, отводя взгляд.
   - Да. У тебя еще остается два дня для совершенствования твоих навыков с моей помощью.
   Она грустно усмехнулась.
   - Комо далеко отсюда? - спросила она неожиданно.
   - Комо? Что именно: само озеро или город?
   - Там красивый город?
   - Из этого я могу сделать вывод, что ты имела в виду озеро. Какое именно место тебе нужно?
   - Ну... Здесь, в Ломбардии, находятся два красивейших озера. По крайней мере, говорят, что Гарда и Комо очень красивые озера. Когда я собиралась сюда, я подумала, что было бы неплохо взглянуть на Комо, раз оно будет так близко.
   - Едва ли оно близко, - усмехнулся я. - 100 километров и два с половиной часа езды.
   - Это если на велосипеде ехать? - иронично спросила она.
   - Нет, на машине. На горных дорогах особо не разгонишься.
   - Ясно. Не знаешь, как туда добраться?
   - Своим ходом? Понятия не имею, - пожал я плечами. - Но моя машина в твоем полном распоряжении вместе с гидом.
   Мадонна, что я делаю?! Мало мне того, что мы неделю почти не расстаемся. Но проводить время на горных склонах и в остериях - это одно, а поехать вдвоем в Комо - это значит сблизиться еще больше. Потому что такие города, как Комо, сближают! Там нет туристов, нет суеты, там царит совсем другая атмосфера - небольшого спокойного городка, где все друг друга знают. Эдакая семейная обстановка тепла и уюта. Хочется замедлить шаг, может, даже остановиться, и наслаждаться моментом, созерцая красоту вокруг. А когда наслаждаешься моментом с кем-то, это сближает.
   - Ты готов пожертвовать предпоследним днем катания ради Комо? - с насмешкой спросила Кьяра.
   - Между прочим, Комо - весьма достойный город. А вид с маяка вообще способен лишить дара речи. Так что я бы не назвал это жертвой...
   Хотя я бы пожертвовал этот день и на банальное сидение в номере и не посчитал бы это жертвой. Если бы в номере была она.
   В 10 утра я уже парковал машину в одном из жилых переулков маленького города, примостившегося у самого озера, в зеркальной глади которого отражались холмы и горы. С них плавно спускались умиротворение и покой. По холмам кое-где были хаотично разбросаны разноцветные дома, а над озером грациозно летали чайки - олицетворение свободы. Как бы я хотел быть сейчас свободен, как вон та белоснежная чайка...
   - Хотел бы вспорхнуть, как она? - вздрогнул я от неожиданного вопроса Кьяры, которая с улыбкой смотрела на меня.
   - Угу... Стать свободным... Выйти за пределы возможностей... - ответил я.
   - И что бы ты делал со своей свободой?
   Например, прижал бы ее к себе так крепко, что у нее бы перехватило дыхание.
   - Неспешно наслаждался бы жизнью... Но оставим в покое философию и обратимся к более приземленной науке: географии, - решил я сменить тему, а то мало ли что может сорваться с моих губ. - Озеро, что плещется у твоих ног, - одно из самых глубоких в Европе. Глубина в некоторых местах достигает 410 метров.
   - Страшно плыть там, где под тобой бездна, - заметила Кьяра.
   - Ты же любишь адреналин.
   - В горах он другой... - задумчиво сказала она. - Там ты летишь вниз, и адреналин бурлит в твоей крови. А здесь с тобой ничего особо не происходит, но мысль о том, что могло бы произойти, не дает покоя.
   - Надо меньше думать о несуществующих проблемах и больше наслаждаться моментом.
   - У тебя сегодня безмерно философское настроение, - улыбнулась Кьяра.
   - Хорошо, раз философия тебя не занимает...
   - Да нет, почему? - засмеялась она, прервав меня. - Философствуй, на здоровье.
   - Нет уж, оставим лирику и обратимся к физике.
   - Физике?! Послушай, физика для меня - наука весьма туманная.
   - Придется мне твой туман чуть рассеять. Вот скажи мне, горнолыжница, кто изобрел электричество?
  
   0x01 graphic
  
   - Ммммм... - протянула она, нахмурив лоб. - Мне, конечно, не хочется показаться невеждой, но я не знаю. Единственное предположение, которое мне приходит в голову, - это Вольта, поскольку его именем названа единица измерения электрического потенциала.
   Я чуть не выронил из рук фотоаппарат и изумленно уставился на нее. Далеко не каждая представительница слабого пола способна делать такие предположения в туманной науке физике.
   - Либо в прошлой жизни ты была физиком, либо твой мозг подключен к Википедии.
   - Я угадала? - счастливо рассмеялась она.
   - Скорее использовала своей IQ. Brava!
   - Спасибо, - смутилась она и покраснела.
   - А теперь взгляни на вон то белое здание, которое чем-то отдаленно напоминает... Что, кстати, оно тебе напоминает? - решил я проверить ее познания в другой области. Мне нравилось открывать в ней новые удивительные черты.
   - Наверно, римский Пантеон, - смело взглянув мне в глаза, ответила Кьяра.
   - У нас с тобой одинаковые ассоциации, - усмехнулся я. - Правда, не только у нас. Потому что архитектор храма, Федерико Фиджерио, действительно черпал вдохновение у римского Пантеона. А здание это называется Храмом Вольта в честь всемирно известного изобретателя электричества и обыкновенной батарейки.
   - Так он родился в Комо? - удивилась Кьяра.
   - Да, именно здесь он и родился. Но должен тебе сказать, что Алессандро Вольта не был гением от рождения. Он вообще был незаконнорожденным сыном священника, а потому родители отдали его кормилице и почти сразу забыли о нем.
   - Как можно забыть о своем ребенке?! Едва ли таких можно назвать родителями... - сказала она, и в глазах ее сверкнул мрачный огонек.
   Я внимательно ее рассматривал. Наверно, из нее будет хорошая мама...
   - Тем не менее, он жил с кормилицей на горе Брунате, куда нам предстоит сегодня залезть и сойти с ума от пейзажей. Алессандро тоже взирал на эти пейзажи, живя на лоне природы и самостоятельно познавая окружающий мир. Им особо никто не занимался, и говорят, что он заговорил более или менее вразумительно лишь годам к 7. Примерно в этом возрасте он попал под опеку своего дяди каноника, который внес в его жизнь латынь, музыку, естественные науки и энциклопедии. Алессандро зачитывался трудами Ньютона, а точное предсказание Галлеем появления на небосклоне новой кометы заставило его окончательно уйти в физику. Он преподавал эту науку здесь в гимназии, потом был профессором в университете Павии, а потом и деканом философского факультета в университете Падуи. Еще он поразил жителей своего родного города Комо тем, что построил здесь первый громоотвод, а на него прикрепил колокольчики, которые в грозу звенели.
   - Хаха, - рассмеялась Кьяра. - Зачем в грозу звенеть?
   - Не знаю. Может, думал, что мелодичный звон колокольчиков сделает раскаты грома менее зловещими и отпугнет грозу. Ты же знаешь, что раньше люди верили во многие интересные вещи, лишенные всякого разума. Между прочим, первый громоотвод был создан именно здесь неслучайно. Комо - самый дождливый город Италии, здесь даже бывает высокая вода, как в Венеции.
   - Вот это да! Невероятно! - воскликнула Кьяра.
   Мы еще некоторое время обсуждали неоклассический Храм Вольта и самого физика, после чего направили свои стопы в сторону исторического центра, перекусив кусочком свежей пиццы. Кьяра с любопытством крутила во все стороны головой, рассматривая невысокие аккуратные дома на узких мощеных улочках, а я периодически фотографировал ее. Я в тот момент несерьезно отнесся к этому, совсем не приняв во внимание, что потом мне надо будет разбирать эти снимки, вспоминать эту волшебную неделю вместо того, чтобы навсегда вычеркнуть ее из своей жизни. Но я с увлечением человека, для которого фотография является страстью, продолжал фотографировать Комо и Кьяру на его фоне.
   Комо и Кьяра. Кьяра и Комо... Она так гармонично вписывалась в этот город, что временами казалась мне его жительницей. Это ощущение перечеркивалось лишь тем фактом, что я рассказывал ей о Комо, а не наоборот.
   Совсем неожиданно мы вышли на его центральную площадь. Она была маленькая и уютная, окруженная невысокими домами с красными крышами (это, правда, видно только с горы, на которую мы забрались позже) и с портиками, где прячутся различные магазинчики и ресторанчики, а в самом центре стоит Дуомо. Я не знал, интересуют ли Кьяру шедевры искусства. Я очень редко встречал молодых людей, которые бы по-настоящему увлекались памятниками истории, но Кьяра, ясное дело, не имела к ним никакого отношения.
   - Ух ты, какой собор! Это Дуомо? - Я кивнул, а она продолжила: - Я так понимаю, этот собор тоже представляет собой смешение стилей, как Дуомо в Милане? По крайней мере, я вижу здесь элементы готики, Возрождения и барокко.
   Я не мог поверить своим ушам. Современная девушка, едва взглянув на архитектурную постройку, определяет стили, ей характерные. Почему-то мне ее ровесницы попадались обычно с гораздо более приземленными увлечениями.
   - В прошлой жизни ты была еще и искусствоведом? - спросил я, сбитый с толку.
   - Нет, - рассмеялась она. - Но я ведь работаю в редакции журнала, связанного с путешествиями, а до этого я училась в университете, правда, заочно, на факультете истории искусств. Я много изучала искусство Италии.
   - Хорошо, тогда я послушаю Вас, уважаемый гид.
   - Нет-нет, - мотнула она головой. - Про Комо я мало, что знаю, а про этот собор - и вовсе ничего.
   - Этот собор - третий по величине в Ломбардии. Первый - это...
   - Дуомо в Милане, - перебила меня Кьяра. - А второй - не знаю, - рассмеялась она, глядя на выражение моего лица.
   - Второй - Чертоза в Павии. Таким образом, поскольку собор строился четыре столетия, невозможно назвать архитектора. И даже скульптуры, которые украшают фасад, тоже являются работами различных мастеров. В фигурках исторических персонажей и жителей города представлена история человечества. С левой стороны находится известная "porta della rana"...
   - Снова лягушка, - рассмеялась Кьяра.
   - Эта несъедобная.
   - Но что она делает на двери?
   - Согласно одной из легенд, лягушка находится на уровне самого высокого наводнения, которое здесь было.
   - То есть во время того наводнения она осталась сидеть на стене и закаменела? - лукаво улыбнулась Кьяра.
   - Возможно, - кивнул я. - Ты можешь подойти и погладить ее. Говорят, это приносит удачу.
   После того, как она приласкала древнюю лягушку, мы вошли внутрь собора. Кьяра широко и удивленно раскрыла глаза. Но что другое она ожидала от итальянской церкви? Каждая из них заставляет на несколько мгновений открыть рот от восхищения ее размерами и внутренним убранством, которое нередко даже весьма скромное, но почему-то все равно поражает. Взгляд ее был прикован к главному алтарю.
   - Этот беломраморный алтарь в готическом стиле создан еще 1317 году...
   - Мамма мия, какая древность... - прошептала Кьяра.
   - На самом деле, его создавали на протяжении двух веков мастера из Кампьоне. В XVIII веке он приобрел элементы барокко за счет скульптур библейских персонажей.
   Мы обошли все алтари, а их там целых шесть, три из которых - работы Томмазо Родари. Я постарался вспомнить все, что знал об этих алтарях из двух моих посещений этого собора в предыдущие периоды. Потом мы долго рассматривали лепнины на куполе - произведения Франческо и Агостино Сильва, а также неоклассические скульптуры, выполненные Помпео Маркези. Ну и, разумеется, гобелены XVI и XVII веков мастеров из Феррары, Флоренции и даже Антверпена, а также картины Бернардино Луини и Гауденцио Феррари.
  
   0x01 graphic
  
   Мы бродили по собору достаточно долго, хотя в обществе Кьяры у меня совершенно пропало ощущение времени. Мне казалось, что прошло всего минут пять, и в то же время, что прошло несколько часов. Лишь чувство голода заставило меня вспомнить о приземленных потребностях и предложить ей, наконец, покинуть собор и где-нибудь пообедать.
   Когда мы вышли на улицу, я понял, что день уже превращается в вечер, и нам надо поспешить, если мы хотим забраться на маяк и в приличное время вернуться в Фопполо. Разумеется, Кьяра сразу сказала, что хочет попробовать что-нибудь типичное для этих мест. Потому я решил предложить ей missoltini - это озерная итальянская финта, которую ловят в мае, потом сушат на солнце и консервируют, выдерживая рыбки слоями с лавровыми листьями в деревянном сосуде под прессом в течении нескольких месяцев. Потом эти рыбки немного поджаривают в гриле с маслом и уксусом и подают с полентой и красным вином.
   Выйдя из ресторана, мы направились к фуникулеру и сели в кабинку вагончика, который начал поднимать нас на гору Брунате. Город с красными крышами неспешно удалялся, становясь игрушечным и словно прячась в объятиях холмов.
   Потом мы еще долго, почти час, карабкались вверх к маяку. Естественно, что когда мы туда добрались, маяк был уже закрыт, потому что зимний вечер уже начал набрасывать на холмы свое тонкое сиреневое покрывало ранних сумерек. Мы стояли там совсем одни, а перед нами лежала головокружительная панорама, тянущаяся до самого горизонта, который неровной линией рисовал границу между небом и землей. Казалось, что мы парим над окрестностями, словно свободные чайки, и от этой мысли меня переполнило ощущение легкости и мечтательности. Я даже забыл, что хотел сделать парочку красивейших фотографий местности с высоты полета чайки.
   Но потом я встретился взглядом с Кьярой. Он был до краев переполнен влюбленностью. Я не имел права даже на секунду подумать, что это хоть как-то связано со мной, потому усиленно уговаривал себя, что она влюбилась в эти умопомрачительные пейзажи. Но внутри меня создалось сумасшедшее напряжение. Я был словно наэлектризован, и мне начало казаться, что если сейчас зажглась бы спичка или зажигалка, я бы вспыхнул. И источником такой вспышки могло быть ничего не значащее прикосновение...
   - Сфотографируй меня, пожалуйста, - прервала Кьяра мои бурные мысли, передавая мне свой телефон.
   Когда я протянул руку, чтобы взять телефон, я коснулся - случайно - ее руки. Возможно, это был эффект присутствия на земле человека, который изобрел электричество, но внутри меня произошел электрический разряд. Казалось, что через нас пробежал импульс тока, как это бывает в фантастических фильмах. По спине у меня организованно помчались наперегонки мурашки. Мы стояли, держась за этот ее телефон и соприкасаясь пальцами, похожие на опоры линии высоковольтной электропередачи, между которыми через руки - как через провода - бежит ток высокого напряжения. И как эти опоры, мы были обречены всегда стоять на расстоянии друг от друга...
  
  
  

Глава 4

  
   Хочу узнать твой любимый цвет носков
  
   - Завтра ты уедешь, так и не покатавшись по моей вине по опасным склонам, - сказала мне Кьяра, когда мы на следующий день шли к подъемнику. - Я не могу этого допустить. Я готова к крутому спуску.
   Я оценивающе посмотрел на нее. Она действительно неплохо каталась, но рисковать ее здоровьем я не мог. Если с ней что-нибудь случится, я, скорее всего, сойду с ума. С другой стороны, раз она готова, то все равно отправится на эту трассу, едва я уеду. Поэтому для моего спокойствия будет лучше, если она совершит спуск под моим присмотром.
   Мы стояли на вершине "красной" трассы, готовые броситься вниз. На вершине того самого склона, где мы встретились с ней впервые... На несколько мгновений меня накрыла нестерпимая ностальгия. Я внимательно и тревожно посмотрел на нее. Я боялся за нее. Но я верил в нее.
   Я дал ей последние напутствия и ринулся вниз. Резко затормозив у самого подножия, я махнул ей рукой, разрешая тем самым съезжать. С замиранием сердца я наблюдал за тем, как она совершает свой первый спуск после моего обучения.
   Она достойно преодолела этот спуск и в порыве радости повисла на моей шее, переворачивая мне внутри все вверх дном радостным смехом и ликующим взглядом своих счастливых глаз. Я с трудом сдерживался, чтобы не зайти в такую глубь в наших отношениях, из которых будет очень сложно выбраться. Мне осталось держаться один день, и я был намерен оставаться сильным. Внутри у меня разразилась такая буря, что колени стали ватными, будто это я преодолел свой первый спуск. И я спрашивал сам себя, как собираюсь кататься на таких дрожащих ногах.
   Мы снова взошли на вершину склона и снова скатились вниз. Она съезжала все уверенней, а мне становилось все спокойней за нее. К моему счастью, несмотря на победный огонь в глазах после каждого спуска, она не бросалась мне на шею в радостном порыве. На самом деле меня сжигало разочарование, но с разумной точки зрения так было лучше, ибо я не уверен, что у моей выдержки были большие шансы на победу.
   Перед тем, как отправиться на обед, мы решили съехать последний раз вместе наперегонки. Я еще на середине обогнал ее и, домчавшись до подножья склона и резко затормозив, обернулся. Сердце мое похолодело.
   В тот момент, когда я оглянулся, я увидел ее, несущуюся вниз по белоснежному склону. А прямо на нее несся какой-то псих, который, видимо, не справился с управлением, но все еще надеялся избежать столкновения. Я понимал, что кричать ей было бесполезно - она все равно не услышит. Да и поздно уже. Горнолыжник на полной скорости врезался в Кьяру, она подскочила в воздух, перевернулась и, упав на снег, кубарем покатилась по склону. Сделав несколько кувырков, она остановилась и застыла неподвижно.
   У меня в голове случилось короткое замыкание, и едва не помутился разум. Я как сумасшедший отстегнул свои лыжи, кинул их буквально посреди дороги, нисколько не заботясь о том, что они могут кому-то помешать, и бросился отчаянно карабкаться вверх.
   Она была без сознания. Я быстро расстегнул и распахнул ее куртку, чтобы облегчить дыхание, затем, сняв перчатку, набрал горсть снега и провел по лбу, вискам и щекам, чтобы привести ее в чувство. Это подействовало, Кьяра зашевелилась и медленно открыла глаза. У меня от страха за ее жизнь едва у самого не отключилось сознание. Лицо ее исказилось от боли, и она сильно зажмурилась.
   - Что с тобой?! - воскликнул я, понимая, что вопрос абсолютно риторический. Откуда она могла это знать?
   - Нога... - сдавленно прошептала она.
   Я посмотрел на ее ногу. И снова почувствовал, что разум мой бьется в агонии: нога у нее была в неестественном положении.
   - Не двигай ногой! - резко сказал я. - Все будет хорошо, Кьяра, верь мне! Я сейчас вызову скорую.
   - Ладно, не волнуйся, пройдет через несколько минут, - морщась от боли, сказала она.
   - Нет, я вызову скорую! - твердо возразил я, пытаясь придать голосу спокойствие, чтобы не напугать ее.
   - Вам нужна помощь? - донесся до меня крик сверху.
   Только теперь я увидел, что катание с горы прекратилось, и все, кто был наверху, смотрят на нас. Недалеко от нас какой-то горнолыжник склонился над тем, кто сбил Кьяру, но его судьба меня вообще не волновала.
   - Вызовите скорую! - крикнул я в ответ. - С носилками! Тут перелом ноги!
   - Что?! - воскликнула Кьяра. - У меня перелом?! - из глаз ее брызнули слезы, которые все это время она героически пыталась сдержать.
   - Кьяра, все будет хорошо! Пожалуйста, верь мне, - сказал я, садясь на колени рядом с ней и вытирая с ее щек слезы. Я не мог видеть страдание в ее глазах: ни физическое, ни душевное. Мне в тот момент хотелось оказаться на ее месте, лишь бы она не страдала. - Ты можешь двигаться? Можешь приподняться на локте?
   Она кивнула и выполнила мою просьбу. Спасибо небу! Значит, с позвоночником все в порядке! Я облегченно вздохнул.
   Я снял с себя куртку и подложил ей под спину.
   - Теперь ложись обратно, - сказал я, побуждая ее лечь.
   Потом я снова посмотрел на ее ногу. Неизвестно, когда прибудут врачи, и было важным снять ботинок, чтобы не нарушилось кровообращение ноги. Поскольку у меня не было обезболивающего, я хорошо понимал, что это причинит ей дикую боль. Но выбора не оставалось: нарушение кровообращения может привести к плохим последствиям. Я начал расшнуровывать ботинок.
   - Что ты делаешь? - спросила Кьяра, приподняв голову и испуганно взглянув на меня.
   - Хочу узнать твой любимый цвет носков, - невозмутимо ответил я.
   - Они синие, - рассмеялась она сквозь слезы.
   - Я хочу в этом убедиться, - сказал я.
   Ботинок был расшнурован. Теперь предстояло снять его. Первая же моя слабая и безмерно осторожная попытка вызвала мучительный вскрик, который будто воткнул в меня тупой кинжал. Я даже не подозревал, что у меня такая эмоциональная и чувствительная организация души, что я не могу видеть страдания человека, сломавшего ногу. Хотя должен заметить, что однажды мне пришлось промывать рваную рану моему другу и останавливать сильное кровотечение, прежде чем отвезти его в больницу. Я даже не дрогнул. Здесь и сейчас я был словно женщина со слабыми нервами.
   - Терпи, - твердо сказал я каким-то чужим мне голосом. - Я сниму ботинок, чтобы нога не отекла.
   Я продолжил снимать ботинок, стараясь не придавать ноге никакого движения, рукой зафиксировав ее выше лодыжки. Кьяра зажмурилась, подавляя мучительный стон, слезы текли по ее щекам, а мое сердце рвалось на части, но, сжав челюсти, я продолжал свою экзекуцию. "Мадонна! Травматологи, наверно, не имеют сердца", подумал я. Когда ботинок был снят, я несколько мгновений смотрел на него и не видел: у меня перед глазами запорхали разноцветные точки от перенапряжения. Но поскольку я не мог себе позволить такую роскошь, как потеря сознания, я собрался с силами и поднялся с колен.
   - Brava... Тебе не холодно? - спросил я, снова вытирая слезы с ее щек.
   Она лишь отрицательно мотнула головой, перехватив мою руку.
   - Спасибо, - прошептала она.
   - Брось ты. Потерпи еще немного, будем надеяться, что врачи скоро прибудут и дадут тебе анальгетик.
   - Только не оставляй меня здесь одну, - умоляюще сказала она, и слезы снова брызнули из ее глаз.
   - Ты в своем уме?! Как тебе могло прийти в голову, что я брошу тебя тут?! - я был категорически возмущен такой мыслью.
   К счастью, через некоторое время на вершине горы показались врачи с носилками, торопливо спускавшиеся к нам. Я был так счастлив видеть их! Никогда в жизни я не был так счастлив видеть медиков.
   Подбежав к нам, они начали перекладывать Кьяру на носилки, а я стоял и беспомощно смотрел, как страдает девушка, к которой я испытывал какое-то неведомое, но очень сильное чувство. Я был готов биться головой о белоснежный склон от своей беспомощности. Мне вообще казалось, что медики абсолютно не понимают, что она страдает, и обращаются с ней совершенно бездушно. Но мой разум напряженно пытался охладить мой пыл, не позволяя вмешиваться в процесс и призывая меня принять во внимание, что в данной ситуации врачи могут помочь ей куда лучше меня.
   Я смутно помню поездку в карете скорой помощи до ближайшей больницы. Врачи что-то колдовали над Кьярой, а я пристально следил за каждым их движением. А потом я часа два (по крайней мере, мне так показалось) мерил шагами коридор перед кабинетом травматолога. За это время я успел пройти несколько километров, у меня даже ноги загудели от напряжения. Когда ко мне вышел врач, состояние мое было очень далеко от адекватного, и я едва не сбил его с ног, налетев на медика с вопросом, произнесенным тоном панически настроенной женщины:
   - Что с ней?!
   - Перелом кости голени, - спокойно ответил врач. Я понимал, что это не самое ужасное, что довелось ему видеть за годы медицинской практики, но его спокойствие вызвало во мне страшное негодование! - А также разрыв крестообразной связки, - по-прежнему спокойно продолжил мужчина.
   - Разрыв связки?! - воскликнул я. - Porca miseria!
   Кьяра, конечно, не футболист, но ничего утешительного в этом все равно не было.
   - Да, именно. А Вы, собственно, кем ей приходитесь? - полюбопытствовал врач. - Муж или случайный знакомый, может?
   Я не был ни тем, ни другим. Нет, по сути, я, разумеется, был случайным знакомым, но по факту я был ей кем-то другим.
   - Я - друг, - сказал я ровным голосом. - А что?
   - В течение шести дней ее надо перевезти в больницу более крупного города, например, в Бергамо. Там ей нужно сделать операцию на разорванные связки. У нее серьезный случай, и требуется хирургическое вмешательство. В нашей больнице такая операция не проводится, потому ее нужно отвезти в другую. Если Вы можете это сделать, мы будем Вам крайне признательны. Если нет, то придется нам организовать эту транспортировку...
   - Да, конечно, я отвезу ее, у меня есть машина, - с готовностью ответил я. - Прямо сейчас?
   - Нет, сегодня ей лучше отдохнуть. Она, кстати, живет в номере одна? Просто одна она не должна находиться, и, если некому позаботиться о ней, она может остаться на ночь здесь. Или Вы в каком смысле друг?
   - В прямом, - быстро ответил я. - Мы живем в разных номерах, но я смогу позаботиться о ней, если она не захочет оставаться в больнице.
   Тут я, конечно, погорячился. Я, несомненно, должен был воспользоваться предложением врача и оставить ее ночевать здесь. Но мой светлый разум отлучился на отдых.
   - Как хотите, - ухмыльнулся медик. У меня вообще сложилось ощущение, что он подозревает меня в отнюдь не дружеских чувствах к Кьяре. - Через полчаса сможете с ней поговорить, но если Вы намерены взять ее под свою опеку, перед выпиской извольте получить от меня наставления по уходу за больной, - подмигнул он мне и направился по коридору.
  

Глава 5

  
   Испытание для моей выдержки
  
   Я неуверенной походкой вошел в палату к Кьяре. Я совершенно не понимал, почему это происшествие оказало на меня такое необъяснимое воздействие, сделав из меня сентиментальную тряпку. Но к моему горлу в самом деле подступил комок, когда я увидел ее, совершенно несчастную, на кушетке, с забинтованной ногой. Она отрешенно смотрела прямо перед собой, пока я не окликнул ее. Тогда она взглянула на меня, и в глазах ее засветилось нечто, отдаленно напоминающее улыбку.
   - Спасибо, - слабым голосом сказала она.
   - Пожалуйста. Как себя чувствуешь?
   - Ногу сейчас вообще не чувствую. У меня хоть закрытый перелом? А то врачи толком ничего не сказали...
   - Да. К счастью, да.
   - Слава Богу. Значит, скоро все наладится, - попыталась она улыбнуться.
   Мне очень нравился ее оптимизм в этой ситуации. И мне совсем не хотелось его разбивать.
   - Если бы ты не жила в отеле одна, врачи могли бы отпустить тебя... - сказал я, пристально глядя на нее.
   - Я не останусь здесь! Я ненавижу больницы.
   - Да, но быть под бдительным оком медиков куда лучше, чем в гордом одиночестве сломать себе вторую ногу, - возразил я.
   Кьяра криво усмехнулась, и глаза ее увлажнились. Видимо, мой довод показался ей разумным, но перспектива провести ночь в больнице не представлялась очень уж радужной.
   Внутри меня запустился процесс изнурительной борьбы. Если я проведу эту ночь с ней, глядя на нее спящую, она станет для меня невыносимо близкой. Я осознавал, что после этого невозможно будет вернуть мою жизнь в прежнюю колею. Но ее глаза молча умоляли меня составить ей компанию этой ночью и не бросать ее здесь одну. Я вел с ней безмолвный диалог. Никогда не знал, что люди обладают способностью вести осмысленный диалог, не произнося ни единого слова.
   - Если ты не боишься испортить свою репутацию, я могу разбавить твое одиночество этой ночью, - сказал я, пытаясь скрыть среди своих слов сумасшедшее волнение, меня охватившее.
   - Если честно, мне плевать на мою репутацию, особенно учитывая, что ей ничего не грозит.
   - Это еще почему? - возмутился я.
   - У тебя ведь есть любимая жена, вы ждете ребенка. Я никоим образом не вхожу в круг твоих интересов.
   Я пристально посмотрел на нее. Интересно, она действительно так думает или хочет услышать опровержение?
   - Ты и так потратил на меня слишком много времени, за что я тебе безмерно благодарна, - продолжила Кьяра. - Я не хотела бы напрягать тебя еще больше, но... Флавио, ты можешь хотя бы проводить меня до отеля и сказать медикам, что останешься со мной?
   - Нет. Я не склонен врать медикам и подвергать тебя риску. Либо ты примешь мое предложение, либо ты проведешь ночь здесь, - поставил я ей жесткие условия.
   - Спасибо, что не оставляешь мне выбора, - потупила она взор, краснея. - И спасибо, что посвящаешь мне столько времени.
   - Ты не знаешь, сколько я тебе еще его посвящу.
   - В каком смысле? - недоумевающе спросила она.
   - Завтра ты поедешь со мной в Бергамо.
   - Хочешь устроить мне экскурсию по Бергамо? - пошутила она.
   - Не уверен, что ты выдержишь экскурсию по двухуровнему Бергамо. Потому ограничимся экскурсией по больнице.
   - По какой больнице?! - испуганно воскликнула Кьяра.
   - С расширенными возможностями.
   - И что мы там будем делать?
   - Ничего особенного. Твоя нога требует небольшого хирургического вмешательства.
   - Что со мной?! - спросила она, пронизывающе глядя на меня.
   - Разрыв крестов, - постарался сказать я самым своим спокойным голосом, будто речь шла о насморке. - Нужно провести операцию в ближайшие шесть дней. Учитывая, что завтра я должен уехать, я могу сначала отвезти тебя в больницу.
   - Oddio... - прошептала Кьяра, и слезы показались в ее глазах.
   - Ладно, не расстраивайся, это не такая страшная травма...
   Она быстро взглянула на меня, потом опустила глаза.
   - Но что я буду делать здесь и как возвращаться во Флоренцию... - сказала она самой себе. - Пожалуй, мне надо позвонить моему мужчине и спросить, сможет ли он забрать меня отсюда.
   Я попытался равнодушно пожать плечами. Вообще-то я уже забыл о наличии у нее "любимого мужчины" и, вспомнив об этой детали, почувствовал укол ревности. Нет, я естественно не признавал, что это была ревность. Но это была именно она.
   - В общем, если тебе нужна будет моя помощь, я в твоем распоряжении, - весьма сухо заметил я, удивляясь про себя, откуда взялся этот сухой тон. Но, тем не менее, я гордо и решительно направился в сторону выхода из палаты.
   - Ты уходишь? - остановил меня вопрос Кьяры.
   - Да, не хочу быть замочной скважиной при вашем обмене признаниями в любви.
   - Останься. Твое присутствие при разговоре меня не напрягает.
   Зато меня оно напрягало.
   Я направился к двери и, взявшись за ручку, обернулся.
   - И не забудь предупредить твоего любимого мужчину, что ты собираешься провести ночь с достаточно симпатичным горнолыжником. Может, он примчится к тебе на крыльях ревности уже через полчаса.
   Наконец-то она рассмеялась.
   Я вышел в коридор и демонстративно повернулся спиной к палате. Каково же было мое удивление, когда, взглянув через стекло на Кьяру спустя пару минут, я увидел, что она лежит, откинувшись на подушку, очевидно уже закончив разговор.
   - Однако, вы весьма лаконичны для людей, которые безумно любят друг друга и скучают... - заметил я, возвращаясь в палату, но запнулся на полуслове: в глазах ее стояли слезы. - Что случилось?!
   - Этот stronzo не сможет приехать. У него срочная работа, а еще бывшая жена заболела, и он не может вернуть ей ребенка.
   - И что, он теперь с ребенком ходит на работу? - приподнял я невинно брови.
   Кьяра изумленно воззрилась на меня.
   - Полагаешь, он меня обманывает?
   Мадонна, откуда было это желание поставить под сомнение чувства ее мужчины?!
   - Нет, просто интересуюсь.
   Она смотрела на меня каким-то отрешенным взглядом, и сочувствие к ней взяло верх над чувством ревности, существование которой я все еще не признавал.
   - Ладно, не переживай, У тебя же есть горнолыжник, который способен о тебе позаботиться, - улыбнулся я ей.
   Когда ее выпустили из больницы под мою опеку, был уже глубокий вечер. Я заранее подогнал к клинике свою машину, отодвинул переднее сиденье максимально назад и отправился за ней. Костылей у нее, разумеется, не было, потому я предложил себя в качестве костыля и, обняв ее, медленно двинулся к машине. Это объятие, естественно, вызвало внутри меня целый шторм, но я постарался сосредоточиться на аспекте оказания помощи человеку со сломанной ногой.
   Она обнимала меня за шею, прыгая, словно тушканчик, на одной ноге. Тушканчики, конечно, не прыгают на одной ноге, но ее прыжки очень напоминали прыжки этих зверьков.
   Когда мы вошли в ее номер, и я закрыл дверь, она вдруг расплакалась, повиснув на моем плече. Мадонна, что мне стоило преодолеть желание высушить поцелуями слезы на ее щеках! И откуда у меня такая стойкость?! Но я, собрав все свои силы, лишь крепко обнял ее и погладил по голове.
   - E daaaaai... В следующем году ты вернешься на этот склон. Горные лыжи без травм не бывают. Почти.
   Это было совсем не то, что я хотел сказать. Но это было лучше, чем то, что на самом деле было в моей голове.
   Кьяра всхлипнула и разжала свои объятия, поворачиваясь в сторону кровати в намерении, очевидно, принять горизонтальное положение. Я облегченно вздохнул, потому что моя стойкость была на грани срыва. Я помог ей доковылять до кровати и подошел к столику с гостиничным телефоном.
   - Извини, сегодня ужин в нашей любимой остерии по техническим причинам отменяется. Не против, если я закажу ужин прямо сюда?
   Она улыбнулась сквозь слезы и отрицательно мотнула головой. Сделав заказ, я тревожно посмотрел на нее. Вид у нее был плачевный: усталая, грустная, с печально опущенными плечами. Выражение ее лица просто разрывало мне сердце. Она напоминала одинокого, всеми покинутого щенка. Мне так хотелось сесть с ней рядом, притянуть ее к себе и больше никуда не отпускать. Никогда.
   Но, увы, у меня не было права защищать ее от всех жизненных штормов, потому я так и остался стоять в отдалении, с отчаянием осознавая, что она невыносимо нуждается в простом человеческом тепле.
   - Скажи мне, о, горнолыжница, что я могу сделать, чтобы хоть немного приподнять тебе настроение над уровнем моря?
   - Ты и так делаешь для меня очень много, - с чувством сказала Кьяра. - Не знаю, как благодарить тебя.
   - Брось ты! Дружба не требует благодарностей.
   - Значит, ты признаешь меня своим другом?
   - А кем еще я могу признать тебя? - усмехнулся я. Она молча смотрела на меня. - Что я могу сделать, чтобы ты, наконец, перестала оплакивать свой испорченный отпуск и с улыбкой взглянула на жизнь. В конце концов, большую часть отпуска ты провела весьма неплохо...
   - Да, ты прав, только что будет со мной теперь? Завтра ты уедешь, а я останусь тут одна, совершенно беспомощная... - она снова всхлипнула. - Флавио, можно я попрошу тебя еще об одном одолжении? Ты единственный, кто может мне помочь...
   Она теперь уже рыдала, и я не выдержал. Я сел на кровать рядом с ней и, обняв за плечи, притянул к себе.
   - Кьяра, dai, su! Как я могу помочь тебе? Говори, я сделаю все, что нужно.
   - Купи мне костыли, чтобы я потом смогла добраться до аэропорта... пожалуйста... - взмолилась она.
   Я в ужасе уставился на нее, в красках представив себе, как она скачет на костылях, словно одинокий тушканчик, в аэропорт.
   - Но... разве твой мужчина не приедет забрать тебя отсюда?
   - Нет, он вернется только через несколько дней, когда закончит свои дела.
   Предстань он сейчас передо мной, ее мужчина, я бы разбил свой кулак о его челюсть, честное слово!
   - А родители или брат? - спросил я просто, чтобы спросить.
   - Я бы не хотела им этого рассказывать. Мама всегда очень переживает за меня и считает, что он меня не достоин. Все мои так считают... Если они узнают, что он не приехал за мной в такой ситуации...
   - Кстати, я с ними согласен, - перебил я ее. Меня категорически бесил ее мужчина. - Завтра ты поедешь во Флоренцию вместе со мной, - сказал я тоном, не терпящим возражений.
   - Во Флоренцию?! Не в Бергамо?
   - Да, именно во Флоренцию. Ты против?
   - Нет... - растерянно пробормотала она. - Но почему ты не оставишь меня в Бергамо?
   Что ей ответить? Что я не могу оставить ее одну в таком состоянии? Что я сойду с ума, представляя, как она скачет на костылях в аэропорт, волоча за собой чемодан и горнолыжное снаряжение?
   - Кьяра, в ближайшие шесть дней тебе надо сделать операцию на кресты. И ты ее сделаешь во Флоренции, потому что там я смогу помочь тебе, если будет нужно. А здесь тебе некому помочь, - серьезно сказал я.
   - Спасибо! Ты настоящий мужчина, Флавио... - прошептала она.
   Мне было приятно слышать такой комплимент. И больно. Больно - потому что я не мог быть ЕЕ настоящим мужчиной.
   Пока я тонул в своих сожалениях, в дверь постучали. Молодая официантка вкатила в номер столик на колесиках, уставленный разной съедобной всячиной. Я поблагодарил ее, закрыл дверь и вернулся в комнату.
   Этот ужин был еще теплее и уютней, чем все предыдущие, проведенные в остерии. Я приложил максимум усилий, чтобы Кьяра забыла о своей травме и не чувствовала себя покинутой. К счастью, мне это удалось, и уже через несколько минут глаза ее радостно засветились. Лишь лицо было уставшим от не самых приятных пережитых ощущений.
   И тут я вспомнил, что мне надо бы вернуться в отель и упаковать свои вещи, заплатить за номер, а еще упаковать ее вещи. При этом сделать это надо сегодня, ибо утром необходимо выехать рано, чтобы успеть завтра же поместить ее в больницу. А путь, однако, превышает 350 километров.
   - Послушай, горнолыжница, разрешаешь ли ты обычно рыться чужим людям в твоих вещах?
   - Хм... А зачем чужим людям рыться в моих вещах? - недоуменно спросила Кьяра.
   - Например, чтобы упаковать их перед отъездом.
   - В этом случае - вполне. К тому же на данный момент ты для меня куда ближе моего любимого мужчины.
   Мадонна! Как можно одновременно гладить по голове и бить по ней кувалдой?! И вообще, как она может продолжать любить этого мужчину после такого наплевательского к ней отношения?
   Я, не ответив, начал складывать в чемодан ее вещи. Когда дело дошло до нижнего белья, меня пронзила какая-то странная дрожь. Я, конечно, осознавал, что она мне нравится как женщина, но до сих пор я не допускал в свою голову мысли о ней, связанные с сексом. Почти не глядя, чтобы не давать моему воображению материала для деятельности, я схватил в охапку все ее нижнее белье и одним махом поспешно засунул в чемодан. Потом я облегченно вздохнул и повернулся в сторону ванной комнаты. Наши взгляды на мгновение пересеклись, и внутри меня все затрепетало, будто там неожиданно начался ураганный ветер. Она пристально следила за каждым моим движением.
   - Хотела бы я, чтобы мой мужчина был похож на тебя... - тихо произнесла она.
   Неосторожно с ее стороны говорить мне такие вещи. После знакомства с ней моя стойкость пришла в упадок.
   Я хмуро взглянул на нее и молча направил свои ватные ноги в ванную комнату. Там я прислонился к двери и закрыл глаза, едва переводя дух. Спасибо небу, что у нее сломана нога, а то неизвестно, чем бы все это закончилось. Хотя если бы не ее травма, я бы не находился здесь. Да, мне ни в коем случае нельзя находиться с ней наедине, укрывшись от посторонних глаз. Никогда. Я принял это твердое решение и намеревался неукоснительно следовать этому запрету.
   Собрав расчески и другие предметы личной гигиены, я возник на пороге ее комнаты. Она с грустью созерцала мое появление.
   - Надо уметь выбирать правильного мужчину, а не довольствоваться тем, кто тебя не достоин, - изрек я, проходя мимо нее к чемодану.
   - Легко давать советы, - скептически заметила она.
   - Что тебя с ним держит?
   - Я люблю его.
   - Ах, конечно, как я мог забыть? - ехидно сказал я. Между прочим, слышать это было почему-то невыносимо. - Он на тебя плевать хотел, а ты убеждаешь себя, что любишь его.
   -А зачем ты хочешь подорвать мои чувства к нему, постоянно указывая на его недостатки? - с иронией спросила Кьяра.
   Я ошеломленно уставился на нее. Она так четко раскусила меня! Только я не знал ответа на этот вопрос.
   - Любовь - взаимное чувство. Должно быть взаимным. Если нет взаимности, тогда любовь не имеет смысла.
   - Но он тоже любит меня!
   - Именно поэтому он до сих пор не здесь, - язвительно заметил я.
   - А ты бы в такой ситуации бросил все и приехал бы к любимой женщине?
   - Я бы приехал к любимой женщине, едва услышав, что она сломала ногу, даже не спрашивая, нужна ли ей моя помощь.
   - Зачем же ты тогда взял ответственность за меня, имея где-то далеко беременную жену? Если она сейчас позвонит и скажет, что очень нуждается в тебе, ты оставишь меня одну, хотя врач сказал, что меня нельзя оставлять одну... - испытующе смотрела она на меня.
   Я резко поднял на нее глаза. Меня ужаснула такая перспектива. Потому что я бы тогда оказался зажатым между двух огней: чувством долга и чувством любви. Я упрямо смотрел на нее одним из своих самых мрачных взглядов.
   - Кстати, я действительно вынужден буду тебя оставить, - попытался я уйти от ответа.
   В глазах ее мелькнул испуг, смешанный с разочарованием. Она была похожа на маленького ребенка, у которого отняли плюшевого мишку перед сном, погасили свет и оставили в темной комнате одного.
   - Да, конечно. Спокойной ночи, и спасибо за все! - постаралась она придать своему голосу спокойствие.
   Я удивленно посмотрел на нее.
   - То есть ты передумала проводить ночь с симпатичным горнолыжником и хочешь сделать из меня человека, который соврал медикам?
   - Но ведь ты сам сказал, что уходишь...
   - Да. Завтра утром. Чтобы собрать свои вещи и заплатить за отель. Или, может, я лучше сделаю это сегодня, когда ты уснешь.
   - Нет! Не уходи! - порывисто воскликнула она.
   - Боишься оставаться одна в темноте? - усмехнулся я, пытаясь усмирить дрожь.
   - Нет, я не хочу, чтобы ты ночами ходил по улицам. Пожалуйста!
   Она произнесла это так эмоционально, словно безумно любила меня и безумно беспокоилась за мою жизнь. Это сводило меня с ума, и желание обнять ее становилось нестерпимым.
   И тут меня пронзила совершенно дикая мысль! Интересно, а где я собрался спать сегодня ночью, учитывая, что в комнате была только одна кровать? Я закрыл глаза, подавляя мучительный вздох.
   - Ладно, ложись спать. Поздно уже, а у тебя выдался не самый легкий денек. Пойдем, я провожу тебя в ванную, потом укрою одеялком... Могу даже сказку рассказать на ночь.
   - Спасибо, - улыбнулась она. - Ты потрясающий!
   Нет, ей категорически стоит выбирать выражения! Я последние дни стал чрезмерно чувствительным.
   Я довел ее до ванной комнаты, строго наказав не производить никаких перемещений в пространстве и позвать меня сразу же, как только она будет готова отправиться в постель. После чего я вернулся в комнату и задумчиво посмотрел на кровать. Я прекрасно осознавал, что спать с ней рядом будет для меня серьезным испытанием. Понятно, что угроза дойти до секса нам не грозит, но угроза влюбиться в нее была вполне осязаема. (Я ведь еще не признался себе в любви к ней). Только вряд ли у меня есть выбор: мне надо поспать хоть немного перед завтрашней длинной дорогой. Я уже назвал себя весьма изощренными эпитетами за свой порыв и неразумное поведение: я должен был оставить ее в больнице на эту ночь!
   Вдруг из ванной комнаты раздался страшный грохот, прервав мой внутренний выговор самому себе. Внутри у меня все оборвалось, и я со скоростью лани бросился в ванную. Дверь оказалась незапертой.
   - Кьяра! - отчаянно крикнул я, распахивая дверь. Она стояла, прислонившись к душевой кабинке, и испуганно смотрела на меня. - Что случилось?!
   - У меня выпал из рук душ...
   Я в изнеможении прислонился к стене. Я едва не лишился рассудка, потому что за две секунды, которые мне понадобились, чтобы преодолеть расстояние до ванной комнаты, мое воображение уже нарисовало ее, лежащую на полу в луже крови. Она продолжала удивленно смотреть на меня.
   - Как ты вообще переместилась сюда?! Я же сказал тебе не перемещаться без меня! - с бессильным упреком воскликнул я.
   - Ты так боишься за мою шею? - с легкой насмешкой спросила Кьяра.
   - Я за жизнь твою боюсь, cazzo! - не в силах совладать с адреналином в крови, выругался я. Но тут же осекся: - Извини. Пожалуйста, не испытывай мою нервную систему. Я здесь, чтобы помочь тебе и уберечь... - Я замолчал. Это было почти признанием в чем-то важном, что не имело права на существование.
   - Я ощущаю себя твоим лучшим другом, - усмехнулась она. - Хотя еще ни один лучший друг не заботился обо мне так, как ты. И ни один лучший друг еще не переживал за мою жизнь так сильно...
   Я испытующе смотрел на нее.
   - Видимо, у тебя никогда не было по-настоящему лучшего друга, - без тени улыбки произнес я.
   - Тебя послушать, так у меня в жизни ничего настоящего не было: ни любви, ни дружбы.
   - Может, так оно и есть... Пойдем, я уложу тебя спать, - настойчиво сказал я. Силы мои иссякали от изнурительной борьбы.
   - Кстати, а где ляжешь ты? Или лучшие друзья могут спать на одной кровати?
   - Друзья, конечно, могут, - ответил я, смутно себе представляя, как буду спать с ней на одной кровати. - Пойдем.
   Я помог ей лечь в постель. На мое счастье, она не стала испытывать мою стойкость и раздеваться. Потом я, как и обещал, укрыл ее одеялом и уселся рядом на край кровати. Несколько мгновений мы изучающе смотрели друг на друга. Я понимал, что надо спасать ситуацию и сойти с этой опасной позиции наших скрещенных взглядов, в которых горело отнюдь не дружеское чувство, а что-то другое, неведомое и пугающее. По крайней мере, меня это пугало.
   - О чем предпочитаешь послушать сказку? - нарушил я молчаливое сплетение душ.
   - О счастливой любви, - тихо ответила она.
   Я сглотнул подступивший к горлу комок и, чтобы скрыть бурю, разыгравшуюся внутри меня, закрыл лицо руками, делая вид, что вспоминаю какую-нибудь сказку.
   - Ок, - начал я, с трудом справляясь с собой. - Жила-была в тридесятом царстве...
   - Дай мне руку, - тихо прервала она меня.
   Я вздрогнул и пристально посмотрел на нее.
   - Когда я была маленькой, папа нам с братом всегда рассказывал на ночь сказки, и я, засыпая, любила держать его за руку. Его большая ладонь, которую я крепко сжимала, дарила мне чувство надежности.
   Я боялся представить, какое чувство подарит мне ее ладонь, крепко сжимающая мою руку. И я нестерпимо захотел испытать это чувство. Настолько нестерпимо хотел, насколько невыносимо боялся. Я положил свою ладонь поверх ее руки, и наши пальцы мгновенно переплелись.
   Никакая сказка не шла мне в голову, и я беспомощно и мучительно молчал. В мой воспаленный мозг неистово стучалась мысль, что я люблю ее больше жизни. Только это было невозможно. Я не имел права ее любить. Поэтому мне нужно было срочно собраться с мыслями и начать рассказывать хоть какую-то сказку. Но ни одна мысль не приходила мне в голову кроме той, что я люблю ее.
  

Глава 6

  
   Длина коридора
  
   Я смутно помню, что за бред я начал рассказывать. Полагаю, что ничего глупее в своей жизни я еще не рассказывал. На мое счастье, Кьяра была слишком утомлена за прошедший день и почти моментально заснула. Дыхание ее стало глубоким, а рука в моей ладони расслабилась. Я облегченно вздохнул и долго созерцал ее спящую, не выпуская ее теплой и нежной руки. Она была самой прекрасной женщиной на свете...
   Я совершенно не знал, как жить дальше.
   Лучше всего сейчас - сбежать и никогда больше не видеться с ней. Но я не мог! Я должен завтра отвезти ее во Флоренцию! Это не отговорка!
   Я высвободил свою руку, встал и принялся мучительно мерить шагами комнату. Я пытался найти выход из сложившейся ситуации, но мой размеренный променад никак мне не помогал. Я старался не смотреть на нее, но это было выше моих сил, и мой взгляд постоянно обращался на спящую Кьяру. Вконец измучившись, я сел на кровать с другой стороны и уронил голову на руки.
   Что было потом, я не помню, но когда утром зазвенел будильник на моем мобильнике, и я открыл глаза, то обнаружил, что мы сладко спим в объятиях друг друга. Я подскочил, как ужаленный, едва не разбудив Кьяру. Несколько минут я сидел на кровати, ощущая, как сердце бьется где-то в горле, почти не давая мне дышать. Потом я еще долгое время смотрел на нее. Во власти сновидений ее веки слегка подрагивали, а на губах играла легкая улыбка. Мне захотелось прикоснуться губами к ее губам, нестерпимо захотелось!
   "Ты не имеешь права!" - сказал я себе и отвернулся.
   В упорной борьбе с самим собой я поднялся и постарался вернуть свой разум из состояния агонии в состояние разумное. Мне это не удавалось, потому я схватил листок, написал, что ушел собирать вещи и скоро вернусь, положил записку на ее телефон, лежащий на столике у изголовья, и вышел из комнаты.
   Свежесть морозного утра благотворно повлияла на мой пылающий мозг, и я решил, что пешая прогулка до моего отеля позволит мне прийти в себя. Deficiente! Надо было подумать, что тащить потом чемодан и горнолыжное снаряжение обратно будет не сильно удобно! Чувствуя себя полным кретином, я собрал вещи, заплатил за номер и наперевес со своими пожитками медленно поплелся в сторону ее отеля, умоляя небо, чтобы она все это время лежала в постели и спала.
   Ворвавшись в ее номер, словно ураган, я облегченно вздохнул, увидев ее в кровати, но уже проснувшуюся.
   - Buongiorno, горнолыжница! Как нога?
   - Buongiorno, спаситель! Болит немного... И чешется.
   - Тогда Флоренция нас ждет!
  
   Выпив кофе с круассанами и погрузив в машину вещи и Кьяру, я направил свой черный мерседес в сторону моей Сантиссимы.
   Первый час я старался отвлечь Кьяру от болевых ощущений разговорами ни о чем. Не совсем ни о чем, конечно. Например, я узнал, что мы живем недалеко друг от друга, и что есть даже крошечный парк, где я иногда бегаю, а она - гуляет. Только мы еще ни разу там не встретились. Также я поведал ей, что мое любимое место во Флоренции - это Piazzale Michelangelo, где город лежит как на ладони. Моему изумлению не было предела, когда она сказала, что еще ни разу там не гуляла.
   Потом боль в ноге усилилась. Кьяра не жаловалась, но ее молчание и отражавшееся в глазах страдание сводили меня с ума. Я остановил машину, дал ей анальгетик и посоветовал заснуть. Через некоторое время Кьяра последовала моему совету, а я постарался ни о чем не думать и внимательно следить за дорогой. Должен сказать, что это было самое сосредоточенное и аккуратное вождение в моей жизни. Я не то, чтобы не превышал лимиты скорости. Я ехал даже медленнее разрешенного, не совершая никаких стремительных маневров с одной полосы на другую, словно мой салон был наполнен плохо закрепленным хрусталем. Представляю, как чертыхались аборигены моей страны, когда я мешал им почувствовать себя на трассе Формулы 1, и поминали, на чем свет стоит, всех иностранцев, потому что с такой аккуратностью и с таким беспрекословным следованием правилам ездят, наверно, только жители содружественных государств. Ведь правила дорожного движения в Италии придумали для иностранцев, но никак не для нас, коренных жителей.
   Но я в тот день являл собой картину самого дисциплинированного итальянца на дороге. А может даже австрийца... Не могу сказать, что мне нравился такой стиль вождения, но иногда значение имеет безопасность другого человека на борту, а не личное удовольствие. А я старался максимизировать безопасность моей пассажирки в условиях агрессивного итальянского движения.
   Благополучно добравшись до Флоренции, я мягко притормозил свою машину у больницы и посмотрел на Кьяру. Она была такая нежная и близкая... Я хотел бы каждый день наблюдать, как она спит...
   Я разбудил Кьяру.
   - Мы прибыли, горнолыжница, и врачи мечтают о встрече с тобой.
   Она посмотрела на меня таким взглядом, что сердце мое едва не остановилось.
   - Что... случилось? - запинаясь, спросил я.
   - Ничего, - ответила она и взялась за ручку двери.
   Я помог ей выбраться из машины и дойти до reception, а там - оформить все документы. Я еще с утра позвонил во флорентийскую больницу и договорился, что привезу к ним Кьяру. Потом мы поплелись с ней в операционное отделение. Когда момент нашей разлуки вплотную приблизился к нам, она вдруг разрыдалась и упала в мои объятия. Я крепко, по-настоящему крепко, прижал ее к себе и начал гладить по волосам.
   - Кьяра, что с тобой? Ответь, пожалуйста... - умоляюще сказал я.
   - Флавио, я боюсь. Если я больше никогда не смогу ходить? - с трудом разобрал я сквозь рыдания.
   - Глупышка! Дель Пьеро знаешь?
   Она кивнула в знак согласия.
   - Так вот, он в 24 года порвал себе кресты, но, как видишь, это не помешало ему вернуться на поле и забивать красивейшие голы и штрафные. Все будет хорошо! Верь мне, моя... - я запнулся. И очень вовремя, потому что я собирался сказать нечто совершенно непозволительное. -... горнолыжница, - закончил я свою мысль.
   - Ты ювентино? - улыбнулась она, и я понял, что мне удалось немного успокоить ее. Я утвердительно кивнул, облегченно вздохнув. - Значит, мы с тобой враги... - рассмеялась она.
   - То есть как враги?! - опешил я.
   - Я болею за Фиорентину.
   - Придется тебе сменить футбольную ориентацию, если ты хочешь существовать со мной в мире и согласии, - ответил я, сдерживая смех. Я - неосознанно - разговаривал с ней так, словно нас ждало совместное светлое будущее...
   - Обещай мне, - сказала Кьяра умоляюще, - что я еще увижу тебя после операции?
   - Если только ты пойдешь со мной на стадион болеть за Ювентус.
   - Обещай мне, даже если я не смогу ходить на стадион, - вновь в ее глазах промелькнул страх.
   - Ты сможешь ходить на стадион! - непреклонным тоном сказал я. - Операция длится всего полтора часа. Через полтора часа я смогу похвалить тебя за мужество.
   Из операционной вышел врач, готовый принять ее под свою опеку. Она крепко сплела руки вокруг моей шеи, потом запечатлела на моей небритой щеке нежнейший поцелуй и, прошептав "спасибо", разомкнула объятия, готовая сдаться хирургам.
   Но я перехватил ее руку, останавливая. Мадонна, как я хотел в тот момент покрыть поцелуями ее лицо! Несколько мгновений я смотрел на нее, борясь с неистовым желанием. Потом прикоснулся долгим поцелуем к ее лбу - и отпустил ее.
  
   Последующие полтора часа я провел, тщательно измеряя длину коридора. Я прошел много километров, выложенных цветной плиткой, пытаясь разобраться в своих чувствах к этой девушке и заключить с самим собой какое-то приемлемое соглашение. Через несколько дней ее выпишут из больницы, она вернется к этому своему... stronzo! Не мог я назвать по-другому человека, который бросил свою любимую женщину в сложный момент. Женщины - сильные существа и способны справиться в одиночку со многими трудностями, но мужчина, который не может бросить все ради любимой женщины, когда она в нем нуждается, - не мужчина. Итак, она вернется к нему, которого она так любит, и который плевать на нее хотел. И на этом наши с ней отношения должны закончиться. И никаких походов на стадион... Только теперь я понял, что ей не грозит смена футбольной ориентации... Потому что мы должны расстаться.
   Все мое существо противилось этому факту, каждая клеточка моей души отказывалась принимать эту истину, но это было неизбежно. Я должен вычеркнуть ее из моей жизни. Я даже не должен отвозить ее из больницы домой, потому что я еще помнил, какое это испытание - находиться с ней наедине в скрытом от посторонних глаз помещении. Мне вообще лучше не знать, где она живет. Да. Я скажу, что уеду в командировку, и вызову ей такси, которое доставит ее домой. И чемодан отправлю с таксистом.
   Оставалось только пока неясным, как я запрещу себе звонить ей, как я буду жить, ничего не зная о ней. Как я вообще буду теперь жить?! Но я должен найти в себе силы и расстаться с ней. Остаться просто друзьями с ней я не смогу, у меня разум помутится.
   Когда время стало подкрадываться к планируемому окончанию операции, мой мозг начал плавиться, и я обессиленно уселся на стул возле палаты. Но стрелка висящих перед моим взором часов легко и беззаботно перепрыгнула положенную цифру и весело побежала дальше, а дверь операционной так и осталась закрытой. Я очень серьезно начал опасаться за свой разум. Мне стало казаться, что тревожное ожидание сожжет меня изнутри. Это адское испытание продолжалось еще минут 30, и я так и не понял, как мне удалось не сойти с ума, не ворваться в операционную и в целом сохранить адекватное поведение.
   Правда, когда дверь операционной все-таки отворилась, я подскочил к врачу, словно орел к мыши, что он даже шарахнулся от меня.
   - Как она?! - воскликнул я.
   Медик, вероятно, видел немало неадекватов за свою жизнь, потому, лишь устало взглянув на меня, спокойно изрек:
   - Надеюсь, что теперь все будет хорошо.
   - Теперь?! Что значит "теперь"?!
   - Нам пришлось исправлять работу коллег, которые вправляли ей перелом. Рентген показал, что проблема была не только в порванных связках, но и в смещении коленного сустава. Поэтому операция затянулась... Вам стоит отправиться домой. Увидеться с ней сегодня Вы не сможете.
   - Но почему?! - возмутился я.
   - Она только сейчас начала приходить в себя после анестезии и еще на пару часов останется подключенной к аппаратам. Время, однако, уже восемь. - Врач усмехнулся, увидев мое обреченное выражение лица, и похлопал меня по плечу. - Dai, su! Через несколько дней твоя ненаглядная вернется к тебе домой.
   - Ко мне домой? - словно эхо, повторил я.
   - Разве ты не Флавио? - недоуменно и с легким подозрением посмотрел на меня медик.
   - Флавио, - утвердительно кивнул я.
   - Она несколько раз звала тебя во сне, а когда очнулась, первым делом спросила, где ты.
   Сердце мое сходило с ума, а где-то под ним порхали бабочки.
   - Позвольте мне увидеть ее на 5 минут! Я прошу Вас! - взмолился я.
   Наверное, мой вид в ту минуту был способен тронуть даже самое несентиментальное бревно. Посмотрев на меня пару секунд, медик усмехнулся и сказал:
   - Пять минут. Не более. Только, чтобы доказать ей, что ты был рядом.
   Я готов был расцеловать его, но благоразумно подумал, что не стоит укреплять о себе мнение, как о не слишком вменяемом человеке.
   Я вошел к ней в палату и обнаружил, что стал чрезмерно впечатлительным мужчиной. Видеть Кьяру на койке с какими-то подсоединенными проводами и с кислородной трубкой под носом подкосило всю мою мужскую выдержку. Я подошел к ней и положил свою ладонь на ее руку, переплетаясь пальцами. Кьяра слабо улыбнулась.
   - Спасибо, - едва слышно прошептала она.
   - Это не я делал операцию...
   - Спасибо, что был рядом...
   - Как... как ты себя чувствуешь? Нога... очень болит? - слова давались мне с трудом, будто это я отходил от наркоза
   - Нет, - покачала она головой. - Я вообще ничего не чувствую, только круговорот стен вокруг.
   - Это анестезия отходит. Все наладится. Верь мне.
   - Я верю тебе... - сказала она, ставя под еще большую угрозу мою выдержку. - Все прошло нормально? Я... буду ходить?
   - Не хуже Дель Пьеро, - ответил я, и она улыбнулась мне сквозь свою тревогу.
   - Флавио... Ты приедешь как-нибудь навестить меня?
   - Разумеется! Я приеду завтра утром! - не задумываясь, сказал я, моментально забыв обо всех принятых полчаса назад решениях.
   - Как жаль, что я не встретила тебя раньше... - прошептала Кьяра.
   Я пристально посмотрел на нее. Интуитивно я хорошо понял, что скрывается за этими словами, но я не должен был этого понимать.
   - Думаешь, если бы у нас было больше времени на занятия, я научил бы тебя кататься так, что ты смогла бы избежать столкновения? - с наивным видом спросил я и, не дав ей ответить, добавил: - Ты не виновата. Виноват тот idiotta, что выпендривался на склоне. Ты не могла видеть его, а, следовательно, не могла избежать столкновения...
   - Как жаль, что я не встретила тебя до того, как ты женился... - прервала она меня.
   Я даже дышать перестал, несмотря на то, что догадался еще раньше о смысле ее фразы.
   - П...почему? - заикаясь, спросил я, глотая комок, подступивший к горлу.
   - Если бы ты был свободен, я имела бы право любить тебя...
   "Oh, cazzo!" - пронеслось в моей голове. И неизвестно, какую бы глупость я совершил, если бы не врач, вошедший в палату, чтобы сообщить, что аудиенция окончилась...
  

Глава 7

  
   Маятник
  
   На следующий день я вошел в вестибюль больницы с небольшим и нежным букетом цветов. Мне хотелось, чтобы, глядя на этот светлый букет, Кьяра осознала, что, несмотря на разного рода неприятности, жизнь полна приятных мгновений.
   Я легко взбежал по ступенькам, предвкушая встречу с моей неудачливой горнолыжницей. Нельзя сказать, что я радостно порхал по лестнице, беззаботно направляясь к заветной двери в ее палату. Душа моя вовсе не была легкой. Напротив, ее придавил багаж тяжелых мыслей. Я провел почти бессонную ночь в попытках усмирить свои эмоции, в попытках доказать себе, что между мной и Кьярой ничего не может быть. Что это всего лишь случайная встреча в горах. Всего лишь помощь хорошей девушке в трудную минуту, которой очень одиноко в больнице, и именно по этой причине я иду навестить ее с букетом цветов. И сказать, что больше не приду...
   До поворота за угол остались две двери. За поворотом будет ее вторая дверь справа.
   - Флавио! Что ты тут делаешь?! - вывел меня из задумчивости возглас. Я поднял глаза. Передо мной стоял Мирко, мой лучший друг.
   - Я... - растерянно произнес я, не понимая, с чего такое замешательство. В принципе, земля круглая, и знакомого человека можно встретить где угодно. Я однажды даже встретил своего друга в Копенгагене. Мы оба были там в командировке. Но какое-то дурацкое чувство повергло меня в странное замешательство. - Я... пришел навестить коллегу. А ты?
   - Да моя девушка попала сюда с травмой. Мне даже пришлось пораньше вернуться из командировки. Твой коллега в какой палате?
   Я поднял глаза на табличку с номером, висящую над дверью ее палаты. 416. Я даже открыл рот, чтобы произнести этот номер, но почему-то вдруг онемел. Или разом забыл итальянский язык. Не знаю, но я стоял, как рыба, вынутая из воды, и беззвучно открывал рот.
   - Мне в конец коридора, - выпалил я, совершенно не понимая, что за бред я несу. - А тебе?
   - Мне сюда, - кивнул Мирко на палату N416. - Жду, когда медсестра выйдет.
   В то же мгновение дверь распахнулась, и на пороге показалась молодая девушка в зеленой форме.
   - Можете войти, синьор, - сказала она и проследовала к соседней палате, позвякивая какими-то пузырьками.
   - Слушай, ты надолго сюда? А то, может, выпьем кофе после? - спросил Мирко.
   Я несколько мгновений испытующе и подозрительно смотрел на друга. Шестеренки в моей голове начали закручиваться в убыстренном темпе. Все смешалось, и на миг я утратил способность соображать что-либо. Мне категорически требовался тайм-аут на обдумывание.
   - Не думаю, что получится. Я буквально на пять минут, спросить о самочувствии и подарить от нашего коллектива букет. Выпьем кофе в другой раз.
   - Ладно, тогда чао! - махнул Мирко рукой и скрылся за дверью ее палаты...
   Несколько минут я не мог двинуться с места. Но потом, как помешанный, я кинулся вниз, к своей машине, потому что встречаться с Мирко еще раз я не хотел.
   Я сел в свой мерседес и в полном оцепенении замер, глядя перед собой невидящим взглядом. Итак, Мирко - это и есть тот deficiente, которого Кьяра любит, и который чихать на нее хотел?! Но он не только deficiente, он еще мой самый лучший друг, друг детства. То есть она любит моего лучшего друга, deficiente. Она живет с ним, занимается с ним любовью...
   Мадонна... Я даже ударил кулаком ни в чем не повинный руль.
   Кстати, какого дьявола этот coglione рассказывает ей душещипательные истории?! Что-то я не припомню, чтобы он был женат и имел ребенка!
   Cazzo, и как вообще мы теперь будем встречаться на вечеринках?!
   Я возвел глаза к потолку своего авто в надежде найти там ответы на все эти вопросы. Увы, крыша была однотонной и не предвещала никаких ответов. Porca miseria!
   Стараясь все-таки сосредоточиться на движении, я вырулил со стоянки и, вклинившись в интенсивный поток, направил свой мерседес в сторону моего офиса. Работы за отпуск накопилось, мягко скажем, много. Так много, что у меня почти не оставалось времени подумать об этой новой ситуации, в которую я вляпался. Но будучи в офисе, я даже не представлял, какие терзания ждут меня вечером! Потому что в тот момент, когда ближе к восьми вечера я вошел в темноту своей гостиной, Кьяра прислала мне сообщение, в котором спрашивала, как я поживаю. Она ни слова не спросила, почему я не пришел, как обещал, но сквозь строчки я отчетливо читал этот вопрос. Я страшно терзался, что ей ответить, стоит ли вообще отвечать, и проклинал себя за то, что обменялся с ней телефонами и вообще ввязался во все это!
   Мозг мой был совершенно измучен, и я, так и не придумав разумного действия, отключился на диване в своей гостиной, даже не раздеваясь и не ужиная.
   Телефон завибрировал в кармане моих джинсов часов в 8 утра, когда я еще не успел проснуться. Почему-то мое сердце замерло. И отнюдь не от того, что я забыл поставить на сегодня будильник и проспал. К тому же в тот момент я еще не догадывался, что проспал.
   Я медленно достал мобильник, охваченный необъяснимым предчувствием. На экране светился номер Кьяры. Эти мерцающие цифры просто раздирали меня на части. Некоторые мои части рвались ответить, но другие выдвигали разумные доводы, что я не должен этого делать. Она звонила настойчиво и не сбрасывала звонок. Те части меня, что голосовали за "ответить", победили.
   - Pronto?
   - Флавио, чао! Куда ты пропал?! - услышал я ее печально-радостный голос и ощутил жгучую боль внутри.
   - Чао, Кьяра... Как ты... себя чувствуешь? - сбивчиво спросил я.
   - Нормально. Меня завтра отпустят домой.
   - Я очень рад.
   - Что с тобой, Флавио?! - с каким-то отчаянием воскликнула она. - Ты был таким внимательным со мной, так помог мне, а потом резко исчез, не отвечаешь даже... Я испугалась, что с тобой что-то случилось... - грустно сказала она, быстро переворачивая все вверх дном у меня внутри. - Но теперь я понимаю, что тебе просто совершенно... - она запнулась, а я ощущал, как слова безжалостно полосуют мое сердце, - безразлично, - нанесла она еще одну рану.
   - Это не так! Извини... У меня... возникли проблемы... - судорожно подбирал я слова.
   - Что случилось?!
   - На работе... завал. Завтра я должен уехать.
   Что за чертовщину я несу?!
   - Надолго?
   "К сожалению для нас, навсегда" - с горечью подумал я.
   - Не знаю. Как пойдет, - ответил я неуверенно.
   - Понятно. А мои вещи?
   - Я отправлю тебе их сегодня с курьером.
   Она так горестно вздохнула, что я едва не сдался в очередной раз и не признался ей в той реальности, с которой я отчаянно боролся.
   - Знаешь... Я так радовалась, что спустя полгода жизни во Флоренции обрела здесь хорошего друга, - сказала она, и я чувствовал, как в голосе ее дрожат слезы. - Ты подарил мне уверенность в том, что все будет хорошо. Ты подарил мне ощущение защищенности. Мне казалось, что наконец-то у меня появился тут человек, который в случае острой необходимости сможет мне помочь и даже позаботиться обо мне... Наивная... Конечно, какое тебе до меня дело, - всхлипнула она.
   - Кьяра! - воскликнул я отчаянно, ставя под угрозу срыва все принятые решения. - Это неправда! - горячо сказал я и замолчал.
   - Конечно, неправда. Именно поэтому ты даже не поинтересовался, как я доберусь одна до дома, - снова всхлипнула она.
   Действительно, я не поинтересовался. Потому что я знал, как она доберется до дома.
   - И... как ты доберешься до дома? - спросил я, затаив дыхание.
   - Мой мужчина вернулся.
   - Вот видишь! Значит, ты опять под надежной защитой, - горько усмехнулся я, не веря ни единому своему слову.
   - Естественно, - скептически ответила она.
   - Что-то ты не сильно рада его возвращению... - опять во мне проснулось это язвительное чувство необъяснимой ревности.
   - Я...я не знаю, рада я или нет, - едва слышно ответила Кьяра.
   - Твой мужчина бросает все ради тебя, приезжает к тебе, а ты сомневаешься в том, что рада его видеть. И после этого ты будешь утверждать, что любишь его, - усмехнулся я.
   Кьяра вздохнула, но ничего не сказала.
   - Какая-то странная у вас любовь, - издевательски продолжил я, сжигаемый ревностью.
   - Может, ты и прав, и никакой любви между нами нет, - покорно согласилась она.
   Мадонна! Зачем она так говорит?! Ведь родители не из железа меня соорудили! Я всего лишь слабый человек из плоти и крови, раздираемый чувствами!
   - Может, любви не существует вообще... Или ее не существует для меня, - сказала она, и голос ее оборвался.
   - Кьяра... - я достал белый флаг.
   - Не обращай внимания, - прервала она меня, снова всхлипнув. - Удачи на работе! Чао! - и слух мой прорезали короткие гудки.
   Я чувствовал себя окончательно разрушенным и имел смутные представления о том, как жить дальше...
  
   В тот день, когда ее выписывали, я едва не бросил все - работу, принятые решение, разумные доводы - и не поехал к ней в больницу. Мне стоило огромных усилий, чтобы сдержать свой порыв, но к вечеру мой мозг размягчился окончательно, и я послал ей короткое сообщение, только чтобы спросить, как она добралась до дома и хорошо ли себя чувствует.
   Несмотря на всю безликость, неэмоциональность телефонных сообщений и возможность за смайликами скрывать истинные чувства, я получил ответ, разбивавший вдребезги выстраиваемые мной барьеры. Она написала: "Да, я вернулась из больницы. Спасибо за все, что ты сделал для меня. Я никогда не забуду тебя. Ты исключительный!". И за всеми этими словами я чувствовал, что она была счастлива от моей внимательности и одновременно несчастна от того, что я резко отдалился.
   Я весь день не находил себе места, представляя, как она вернулась в хорошо знакомую мне квартиру, вернулась, между прочим, к моему лучшему другу. Я представил, как он ухаживает за ней, обнимает ее, целует, готовит ужин... Это было какое-то странное наваждение, и я в прямом смысле сходил с ума.
   Я пошел в ванную принять перед сном душ. Когда после душа я подошел к своей кровати и, взглянув на телефон, увидел огонек, оповещающий о новом сообщении, я схватил мобильник и замер в оцепенении, уставившись на экран. Вообще, вид неоткрытого сообщения на телефоне никогда не вызывал у меня прилива особых эмоций, только любопытство, но в тот момент мои руки, сжимающие телефон, дрожали. Я медлил и не открывал сообщение. Если это будет письмо не от нее, то я испытаю страшное разочарование, я это знал. А если от нее... Я открыл сообщение.
   "Спокойной ночи, горнолыжник!"
   Минут 10 я сидел, уставившись на телефон, словно ожидая, что он превратится во что-нибудь иное: в иллюзию, мираж, да хоть бы в лягушку!
   Ответить? И вновь кинуться в этот омут, из которого я еще и не выбирался. Не ответить?...
   "Спокойной ночи, горнолыжница!" - написал я и выключил телефон.
   Я полночи провел в бессмысленных попытках охладить мой пылающий мозг. В порыве безумия я даже принял решение стереть ее номер и заблокировать его для входящих звонков и сообщений от нее. Но телефон был выключен, и я боялся его включать. А утром я не смог стереть ее номер. Проснувшись, я вступил в продолжительную борьбу с собой. Я хотел пожелать ей доброго утра, спросить о самочувствии и настроении, о том, что она делает сегодня...
   Помешательство было налицо. Мне надо было вчера стереть ее номер из памяти телефона. Только номер этот был записан не только в памяти телефона, но и в моей памяти.
  

Глава 8

  
   Наглая усатая морда
  
   Последующие две недели до возвращения из командировки моей жены я испытал на себе многие прелести жизни преисподней. Желание хотя бы просто услышать голос Кьяры поджаривало меня изнутри, а чувство ревности беспощадно плавило мой мозг.
   Но я понимал, что не должен ей звонить, писать сообщения, спрашивать о самочувствии и о том, чем она занимается. Я был женат, мы ждали ребенка, поэтому в моей жизни не было места для Кьяры. Я не мог завести с ней кратковременную интрижку, равно как не мог завести с ней продолжительный тайный роман. Во-первых, я не знал, как потом смотреть в глаза жене, а заодно и себе в зеркале. Я не представлял, как можно проводить время с одной женщиной, а потом, как ни в чем не бывало, мило улыбаясь, ложиться в постель с другой. Во-вторых, Кьяра была девушкой моего лучшего друга, и хотя я и не понимал, какого дьявола он ее обманывает, я не мог обманывать его. В-третьих, Кьяра не могла быть для меня сиюминутным увлечением. Если у меня будет с ней роман, я уже не смогу жить без нее.
   Можно, конечно, остаться друзьями, обеспечив себе возможность общаться с ней, но дружба между мужчиной и женщиной возможна, только если нет физического притяжения. Увы, меня тянуло к ней до умопомрачения. И чем больше я с ней общался, тем сильнее сводило меня с ума влечение к ней. И потом, как я буду с ней дружить и слушать, как она проводит время с Мирко?! Я лишь только представлял, что она засыпает в объятиях моего друга, а мой разум уже бился в конвульсиях ревности.
   Именно поэтому я перестал проводить время с моим другом. Вообще почти перестал с ним общаться. Я очень боялся, что он станет мне рассказывать, что они делают в постели, а он очень любил рассказывать о своих любовных приключениях. И потом я в последнее время стал испытывать к нему какое-то дурацкое чувство неприязни. Это было отвратительно, но я ничего не мог с этим поделать.
   Правда, один раз я не выдержал и спросил у Мирко, как себя чувствует его девушка. Ничего не подозревающий Мирко поведал мне, что неплохо, и единственное, что ему не нравится, - это ее отказы заниматься с ним сексом из-за загипсованной ноги. Он считал, что это напротив внесло бы разнообразие и новизну, начав мне рассказывать свои фантазии в свойственной ему манере типичного stronzo, а я едва не обрушил на него все ругательства, которые знал. И ему еще повезло, что все это он рассказывал мне по телефону, потому что иначе вместо ругательств я обрушил бы свой кулак на его легкомысленную голову.
  
   И вот я стоял в аэропорту в ожидании жены. Я всеми силами моей души старался испытать то чувство, которое подразумевает фраза "как я по тебе соскучился!". Но сколько бы я ни старался, это чувство никак не хотело посетить меня.
   Лоретта часто ездила в Париж, у нее там был филиал ее Дома моделей (хотя иногда мне казалось, что там находится головной офис). Порой она проводила там несколько недель подряд. Мне это, разумеется, не нравилось. Но она была страшной карьеристкой. Она даже однажды заявила, что если меня не устраивает режим ее работы, я могу подать на развод. Весьма великодушная женщина.
   Уязвленный тем, что карьера для нее важнее меня и нашей семьи, я даже задумался над этим предложением и пошел на консультацию к адвокату, занимающемуся вопросами развода, пока она больше месяца пребывала в Париже. Но потом она вернулась, даже сказала, что соскучилась по мне, а спустя несколько недель потеряла сознание после очередного тяжелого дня на работе. Я отвез ее в больницу. Оказалось, что она ждет от меня ребенка. Таким образом, на развод я так и не подал. Когда в этот раз на пятом месяце беременности она снова собралась в командировку на месяц, я решил промолчать, надеясь, что рождение ребенка усмирит ее бешеный бег по карьерной лестнице.
   Так вот, я ждал ее в аэропорту и не ощущал никакого трепета, который испытывают все нормальные люди, ожидая в аэропорту любимого человека после длительной разлуки. Но я давно уже не испытывал этого чувства, уже года два как... Видимо, после пяти лет брака такие чувства вырождаются.
   Наконец она показалась в толпе. Мадонна! Какой большой у нее живот! Она уезжала с совсем небольшим животиком, а сейчас он был огромным. Интересно, это я за месяц отвык от вида беременной жены, или это живот так вырос за месяц?
   - Ciao, caro! - поцеловала она меня мимолетным поцелуем. Похоже, ей тоже неведомо чувство тоски по любимому в разлуке. - Как дела? - поинтересовалась она будничным тоном.
   - Хорошо... Как ты себя чувствуешь? Малыш растет неплохо, - улыбнулся я.
   - Ах, - скорчила она гримасу, - скорей бы уж родить, достал меня этот живот!
   - Как ты можешь так говорить?! - я даже остановился на полушаге от возмущения.
   - Хахаха, - рассмеялась она. - Кстати, у меня для тебя сюрприз. Он будет жить с нами, - сказала она, протягивая мне клетку для перевозки животных. Я только сейчас заметил ее в руках Лоретты.
   - Кто это? - подозрительно спросил я.
   - Посмотри сам, - беззаботно ответила она. - И не забудь мой чемодан. Я пойду выпью кофе, а ты подгони машину к выходу, - отдала она мне распоряжения. Лоретта все чаще стала разговаривать со мной тоном начальника. Видимо, руководство Домом моделей накладывало свой отпечаток.
   Я поднял корзинку и заглянул внутрь. Из темных недр контейнера на меня сверкнули два огромных зеленых глаза. Потом где-то чуть ниже этих глаз приоткрылся крошечный ротик, обнажив два ряда маленьких и явно острых зубов, и неведомое существо высказало мне свое возмущенное "мяу!"
   Только кота нам и не хватало!
   - Послушай, откуда ты взяла этого зверя? - спросил я Лоретту, когда мы ехали в машине к нашему дому.
   - В Париже, вестимо. Он очень милый, вот увидишь.
   - Тебе не кажется, что это не самое лучшее время заводить домашних животных?
   - Почему? - искренне удивилась Лоретта.
   - Ну... например, потому, что у ребенка может быть аллергия и...
   - Ты думаешь только о ребенке! - раздраженно вспыхнула она. - А до моих желаний тебе вообще пофиг?
   Я едва не выронил руль из рук. Я вообще-то всегда думал о ее желаниях и даже ставил их выше своих. Но беременность сделала ее дерзкой и раздражительной, потому я промолчал, зная, что после родов это пройдет. Это все причуды беременности.
   Когда мы вошли в дом, Лоретта отправилась принять душ и отдохнуть с дороги, а у меня теперь появилась новая забота. Ведь у меня - не у Лоретты - теперь был кот.
   - Ну, иди сюда, будем знакомиться, - сказал я, открывая дверцу корзинки. Я хотел засунуть туда руку и вытащить зверька, но донесшееся из полумрака клетки угрожающее шипение заставило меня передумать. Я поставил клетку на пол и решил подождать, когда он или она изволит выйти добровольно.
   Минут через пять из клетки высунулись длиннющие усы, торчащие во все стороны от крошечного любопытного носа, а потом моему взору предстало нечто маленькое пушистое цвета кофе с молоком, совершенно взъерошенное, с длинным хвостом трубой и большими ушами. Существо было настолько милым и несуразным, что я даже рассмеялся. Но моя улыбка быстро растаяла, потому что взгляд его зеленых глаз не предвещал ничего хорошего для меня лично. Я изучающе смотрел на этого крошечного чертенка, а потом протянул к нему руку, чтобы погладить, но он угрожающе поднял лапу и зашипел.
   Я откинулся на диван, оставив свои попытки познакомиться с этим своенравным зверем, зная, что настаивать на чем-либо в переговорах с кошками, - самая бесполезная вещь на свете.
   Но через минуту котенок, используя свои острые коготки, взобрался по моим джинсам мне на колени, заставив меня резко сесть от боли.
   - Эй, приятель, полегче! Я не дерево, чтобы оттачивать на мне свое альпинистское мастерство, - возмущенно пригрозил я ему пальцем.
   Вместо того, чтобы извиниться хотя бы взглядом, если не робким "мяу", этот негодяй больно цапнул меня за палец.
   - Ahia! - вскричал я, тряся укушенной рукой в воздухе. На пальце были две дырочки, из которых сочилась кровь.
   Я был категорически возмущен поведением этого наглого вампиренка, потому резко скинул его с колен и пошел на кухню, чтобы подставить палец под струю холодной воды.
   Котенок мягкой походкой последовал за мной. Выйдя на середину кухни, он беззастенчиво налил аккуратную лужицу.
   - Ну ты и stronzo... - сказал я ему.
   Котенок внимательно посмотрел на меня наглым взором, а потом словно пантера вскочил сначала на стул, а с него впрыгнул на столешницу и уселся на краешке раковины, внимательно изучая, как течет вода.
   - Мяу! - требовательно изрек он.
   - Ах, пить хочешь? - с издевкой спросил я. - Ты меня кусаешь, а я тебя поить должен? Обойдешься, - сказал я, закрывая кран.
   - Мяу! - настойчиво возразил кот и посмотрел на меня таким взглядом, словно он в пустыни нашел стакан воды, а я отнял его и выпил.
   Я тяжело вздохнул и открыл шкаф в поисках блюдца. Потом я налил в него воды и поставил перед этой наглой усатой мордой. Он принялся жадно лакать, а напившись, обратил на меня свой испытующий взор. Тем не менее, в его взгляде мелькнула благодарность. По крайней мере, мне так показалось.
   Я усмехнулся и направился обратно в гостиную, предварительно вытерев лужицу на полу. Я ведь знал, что если я этого не сделаю, потом мне придется отправлять в стирку свежие носки. Едва я удобно устроился на диване, кошак опять решил поупражняться в альпинистских навыках. Он снова возник на моих коленях, правда, совершенно не оцарапав мне ноги сквозь джинсы, и воззрился на меня. Я укоризненно посмотрел ему в глаза, но решил поберечь пальцы и не подкармливать его своей кровью.
   Кот прошел по дивану в другой его конец, вспрыгнул на спинку и осторожно направился обратно в мою сторону. Я с опаской смотрел на него, потому что вид этого чертенка, который с озорным блеском в глазах приближался к моей голове, пугал меня. (Мадонна, котенка боюсь...) Дойдя до моего плеча, он осторожно потрогал его лапой, словно проверяя, насколько надежна конструкция моего тела. Я напряженно наблюдал за котом. Решив, видимо, что моему плечу можно доверять, кот встал на него сначала двумя, а потом всеми четырьмя лапами. Он был таким маленьким и легким, что я едва ощущал его вес. Кот сел и нерешительно поднял лапу. Откровенно говоря, после того нападения на мой палец его действия вызывали во мне серьезные опасения.
   Котенок осторожно коснулся лапой моего небритого подбородка. Похоже, ощущения ему понравились, потому что потом он сделал нечто совершенно неожиданное для меня и абсолютно противоречащее его агрессивному настрою в моем отношении в первые минуты нашего знакомства: он потерся головой о мою недельную небритость и замурлыкал.
   Так началась моя дружба с котом. Наша дружба не отличалась равноправием, потому что я делал все, о чем просило меня это наглое животное, а он плел из меня веревки, и у меня почти сразу сложилось ощущение, что это я пришел жить к коту, а не он ко мне.
  
  

Глава 9

  
   Продолжение скоростного спуска
  
   Спустя несколько недель я услышал в своей трубке голос Мирко, который с недавних пор перестал вызывать у меня приятные эмоции. Он пригласил нас с Лореттой на вечеринку. Я отказался, даже не дослушав до конца. Мирко настаивал, а я сопротивлялся, стараясь выдвинуть самые веские аргументы, но все они разбивались о его не менее веские контраргументы. Потом к разговору подключилась моя жена, услышав о приглашении Мирко. Она сразу же встала на его сторону, едва не обвинив меня, что я становлюсь затворником и лишаю ее развлечений. В них обоих словно проснулся дар убеждения, и в итоге я сдался, чтобы не вызвать подозрений, но не имея ни малейшего представления, как посмотрю в глаза Кьяре.
   Я по-прежнему не имел об этом ни малейшего представления, когда в субботу застегивал пуговицы рубашки перед зеркалом. Через час мы должны были уже быть в ресторане, а у меня тряслись поджилки от одной мысли, что я вновь встречусь с ней. Тряслись от страха и от радости одновременно.
   Я давно стоял готовый к выходу на пороге нашей спальни, а Лоретта продолжала с мрачным видом вытаскивать одно платье за другим, не зная, какое надеть. Мамма мия, сколько же у нее платьев помещается в шкаф! Интересно, это обусловлено ее женской натурой или профессиональной принадлежностью? Спасибо небу, что все они хотя бы не из высокой моды... Она надевала одно, смотрелась в зеркало и с недовольным видом снимала его. С каждым новым платьем недовольство все больше напоминало злость, а очередное платье с остервенением летело чуть ли не на пол. Она хотела по максимуму скрыть свой живот, но ей это не особо удавалось. Интересно, а что она хочет, если ей меньше, чем через два месяца рожать? Она была категорически недовольна своим внешним видом, несмотря на все мои искренние заверения, что она замечательно выглядит. Она действительно была очаровательна в образе будущей мамы. Я вообще не понимал, чем ей не нравилось отражение в зеркале. Она считала, что у нее огромный живот. Я не имею ни малейшего представления, какой живот на 7-м месяце считается нормальным, но мне она казалась вполне аккуратной. Сзади вообще невозможно было догадаться, что она беременна. В профиль, конечно, было заметно. Но это же был живот, который скрывал ребенка, а не слишком много жира! И всем это было очевидно, я уверен! Я совершенно не понимал такого негативного отношения к своей внешности с ее стороны.
   В конечном итоге, мы с Лореттой все-таки переступили знакомый порог ресторана. Мы часто ужинали в этом ресторане в компании хороших друзей. В тот прохладный субботний вечер к моменту, когда явились мы, все остальные друзья уже были в сборе. Все со своими спутницами жизни, кто-то с временными, кто-то с уже вполне устоявшимися. С некоторыми мы столкнулись еще у входа, где друзья курили и смеялись. Обменявшись рукопожатиями с мужчинами и поцелуями в щеки с женщинами, мы с Лореттой поднялись по лестнице и оказались в том зале, где для нас был накрыт длинный стол.
   Едва я переступил порог этого зала, мое сердце устремилось куда-то в направлении пяток, дыхание почему-то затруднилось, а ладони моментально вспотели. Я смотрел в ее красивые глаза, а сердце в груди отплясывало какой-то неистовый танец. Я думал, что за эти недели мои чувства улеглись, хоть интуитивно и понимал, что в действительности это были просто слабые попытки засунуть этим чувствам в рот кляп. Но я свято верил, что хорошо справляюсь. И только сейчас, увидев ее, я понял, что у меня не получилось...
   - Флавио! Лоретта! - воскликнул Мирко и быстро направился к нам, радостно улыбаясь. - Как поживаете? Мы так давно не виделись! Лоретта, у тебя такой необъятный живот! - тут я даже заволновался за моего друга: моей жене нельзя говорить таких слов, она очень нервно к ним относится. - Наконец-то, я могу познакомить вас с моей девушкой. Кьяра, это мой лучший друг, Флавио, и его жена, Лоретта.
   Глаза Кьяры стали совсем большими, а лицо буквально вытянулось от изумления. Она даже не смогла ничего сказать, лишь машинально протянула мне руку для пожатия.
   - Ou, ребята! - крикнул Мирко остальным. - Теперь все в сборе, прошу всех к столу!
   Я на самом деле еще не скоро пришел в себя. Официанты принесли красиво оформленные блюда, хотя я даже не помню, что на них лежало. Друзья расспрашивали нас о том, как проходит беременность, кто-то рассказывал последние новости из своей жизни, все смеялись и подкалывали друг друга в обычном для нашей компании режиме. И, как правило, я отдыхал душой в такие вечера. Нас связывала многолетняя дружба, и мы всегда потрясающе и весело проводили время вместе. Но в тот вечер я, очевидно, являл собой картину человека, съевшего за обедом прокисших улиток. Я очень старался не выпадать из общей беседы, всеми силами старался, но ее глаза, с которыми я то и дело пересекался взглядом, делали меня немного немым. Я пытался на нее не смотреть, но она сидела прямо напротив меня. И потом это было выше моих сил не смотреть на нее.
   - Слушай, Флавио, - вдруг произнес Мирко, - ты бы мог помочь Кьяре?
   Да, разумеется! Я ради нее переверну даже межгалактическое пространство.
   - Ч...чем? - заикаясь, спросил я, потому что в моем горле образовался какой-то подозрительный комок.
   - Ей через месяц надо написать развернутую статью о Флоренции, а ты так душевно рассказываешь! Помоги ей подготовить эту статью, а если есть возможность, лучше даже устрой ей экскурсию в исторический центр.
   Да! Именно этого мне и не хватало! Экскурсия по Флоренции вдвоем очень поможет мне забыть ее.
   - Да, конечно, без проблем, - ответил я с воодушевлением, надеясь, что издательство передумает и даст ей писать про что-нибудь другое, в чем я ничего не смыслю, но в то же время страстно желая помочь ей написать статью про мою Флоренцию - музей искусства под открытым небом, само воплощение Возрождения.
  
   Через некоторое время мы - я, Мирко и еще пара друзей - стояли возле лестницы, ведущей вниз, в помещения с заветными буквами WC. Мирко рассказывал какие-то глупые смешные истории, друзья смеялись, а я рассеянно смотрел на бокал в моих руках.
   Вдруг Кьяра встала из-за стола и направилась в нашу сторону. Подойдя к лестнице, она с трудом начала спускаться вниз. Ходила она уже совершенно нормально, а вот лестницы, очевидно, давались тяжело. Я посмотрел на Мирко. Он бросал на нее равнодушные взоры и продолжал свою дурацкую болтовню.
   Я сорвался с места и подал Кьяре руку. Она пристально взглянула на меня, и ее глаза засветились благодарностью и... нежностью. Хотя, возможно, это была всего лишь игра моего больного воображения.
   Я вернулся к друзьям.
   - Оооо, - с иронией протянул Мирко, - настоящий джентльмен.
   - Элементарный жест вежливости и заботы, - парировал я. - Ты разве не видишь, что ей тяжело спускаться по лестнице?
   - Если ей тяжело, могла бы и попросить помочь. Ей язык дан не только для орального секса, - захохотал он над своей пошлой шуткой.
   Остальные усмехнулись, сдерживая смех, а я готов был ему вмазать в морду. Я был взбешен! Во-первых, эта пошлая шутка совершенно неуместна, а во-вторых, невыносимо слышать ее в адрес Кьяры.
   - Deficiente, - мрачно сказал я сквозь зубы.
   - Да ладно, брось ты! - похлопал он меня по плечу. - Пойдем покурим.
   - Я не курю.
   - Не будь занудой, иногда можно. Даже Лоретта иногда курит.
   - Что?!
   Мирко подмигнул мне, и они с друзьями двинулись к выходу. Я, нахмурившись, смотрел ему вслед. Лоретта курит?! Что за фигню несет этот coglione? Она курила. Раньше. И часто они всей компанией высыпали на порог ресторана, чтобы покурить. Но сейчас она беременна. Какая нормальная женщина будет курить во время беременности?!
   У подножия лестницы показалась Кьяра, и все мысли моментально улетучились из моей головы. Я снова бросился к ней помочь преодолеть ступеньки.
   - Спасибо, - тихо сказала она.
   - Как ты? - так же тихо спросил я.
   - Уже нормально хожу, вот только лестницы трудно преодолевать. Но справляюсь.
   Мы молча смотрели друг на друга.
   - Флавио, ты... прекратил со мной общаться из-за Мирко?
   - Мирко - мой лучший друг...
   - И что?
   - Ничего. Когда он вернулся к тебе, я понял, что ты больше не нуждаешься во мне.
   Она так посмотрела на меня, словно я пытался ее убедить, что кенгуру - перелетные птицы. Не найдя, что мне возразить, она неуверенно спросила:
   - То есть, ты знал, что я его девушка? Но почему... почему ты не сказал мне об этом в горах?
   - В горах я об этом не знал. Я узнал, что он твой любимый мужчина, когда пришел к тебе на следующее утро после операции. Мы столкнулись с ним в коридоре.
   Она несколько мгновений смотрела на меня отсутствующим взглядом, будто пыталась решить уравнение по молекулярной физике.
   - То есть... он не знает, что мы с тобой познакомились в горах? - спросила она таким тоном, словно уравнение все еще оставалось нерешенным.
   - Нет. Он ничего не знает.
   - Но... почему ты не сказал ему?
   - Потому что, когда я столкнулся с ним перед твоей палатой, у меня немного замедлилась реакция мозга. И я не сказал, что иду в твою палату. А говорить это потом, было как-то глупо. Я посчитал, что лучше не говорить. Да и ни к чему. Это все равно не так важно.
   - Что неважно?
   - Эта информация для него неважна. Какая разница, что мы знакомы?
   Она молча рассматривала меня, заставляя мое сердце совершать разного рода прыжки.
   - И поэтому ты решил прекратить со мной общаться? Флавио, разве мы не можем оставаться друзьями?
   Я молчал. Оставаться друзьями? Где, она думает, я найду столько выдержки?!
   - Не уверен, что Мирко будет очень рад, - пошутил я, прекрасно понимая, что Мирко до этого нет никакого дела.
   - Не такой он и ревнивый, - заметила Кьяра. - Да и потом, что плохого в дружбе?
   - Ничего. Если это только дружба.
   - Ну, у тебя же нет ко мне физического влечения, - нервно усмехнулась она.
   Я открыл рот, чтобы возмущенно полюбопытствовать, откуда она знает, что у меня к ней есть, но вовремя спохватился. Тем более входная дверь отворилась, и Мирко с остальными друзьями вошел в ресторан.
   - Флавио, - едва коснувшись моей руки, тихо сказала Кьяра, - не исчезай. Давай сохраним то особенное, что сложилось между нами...
   То особенное, что сложилось между нами, не имеет права на существование. Если бы не эта маленькая деталь, она бы уже давно была моей.
  
  

Глава 10

  
   Причуды беременности
  
   После такого эмоционально перегруженного вечера дома меня ждал скандал. Он неожиданно созрел, когда мы решили отправиться домой, вкусно наевшись. Хотя лично я в ресторане большую часть времени без аппетита ковырял вилкой в тарелке. Зато Лоретта ела за себя, за меня и еще за нашего малыша.
   Но выйдя на улицу перед уходом из ресторана, я понял тайный смысл слов Мирко. На крыльце стояли некоторые представительницы прекрасного пола нашей компании и курили. С ними стояла моя Лоретта. Уже одно это вывело меня из равновесия. Но потом я увидел в ее руках сигарету...
   Я смерил ее гневным взглядом, но решил отложить свою проповедь до дома. Я молчал всю дорогу, потому что нервы за рулем - не самое лучшее сопровождение, когда рядом сидит беременная жена, а ты едешь по итальянским улицам, освещенным ночными фонарями.
   Но едва мы вошли в гостиную, я обрушил на нее свое возмущение.
   - Ты с головой поссорилась?! Ты вообще в курсе, что ты беременна?!
   - К сожалению, в курсе! - со злостью бросила она, собираясь прошмыгнуть мимо меня в кабинет.
   Да, в нашем доме рабочий кабинет имел не муж, как это бывает обычно, а жена. Она была помешана на своем Доме моделей и продолжала работать дома вечерами и в выходные. Я же считал, что немало работаю в офисе, потому имею законное право дома отдохнуть.
   - К сожалению?! - открыл я рот от изумления.
   - Да, к сожалению! Я, по-твоему, от всего должна отказаться из-за этой беременности?! Тебе хорошо: ты поучаствовал только в зачатии, приятно для себя провел время! А я теперь должна ничего не есть, не пить, не курить, никуда не ходить, да?!
   - Не преувеличивай! Ты ешь и пьешь почти все, даже бокал вина иногда себе позволяешь, - начал я спокойным тоном, тщательно подбирая слова. Моя жена с беременностью стала взрывоопасная, и мой сарказм постоянно теперь вступал в борьбу с необходимостью пощадить чувства будущей матери моего ребенка. Если бы я перечислил, сколько всего она съела за этот вечер, она занесла бы меня в список своих врагов, а я не горел желанием там оказаться. - В командировки на месяц ездишь. Нельзя лишь курить! Это так сложно сделать ради ребенка?! - снова начал я выходить из себя.
   - Нельзя лишь курить?! Да ты хоть знаешь, что этот огромный живот уже сводит меня с ума! Я не могу нормально спать, не могу надевать сапоги, на каблуках не могу ходить! Даже за рулем и за столом не могу сидеть нормально! Спина уже скоро сломается! И вообще, я похожа на жирного пингвина!
   - О чем ты говоришь, Лоретта?! - ужаснулся я. - Ты не жирная, ты беременная! Беременность красит женщину!
   - Только среди таких сентиментальных вроде тебя!
   Мадонна! Я уже и сентиментальным стал!
   - У меня куча встреч, - яростно продолжила она, - куча дел, мне вообще-то через два месяца надо ехать в очень важную командировку!
   - Через два месяца тебе надо рожать! О каких командировках ты говоришь?!
   - Вот именно! Эта беременность рушит все планы!
   Она определенно спятила! Она, конечно, изначально без особого энтузиазма восприняла беременность и первые месяцы вообще с трудом принимала ограничения, которые установил ей врач, но я был уверен, что когда она почувствует, как ребенок шевелится в животе, у нее проснется радость от предстоящего материнства.
   - Ой, - вскрикнула она, хватаясь за живот.
   - Что с тобой? - испуганно подскочил я к ней.
   - Ничего. Что-то кольнуло.
   - Присядь, пожалуйста, - тревожно сказал я, беря ее за руку.
   - Да не будь таким глупым! - раздраженно ответила она, вырывая свою руку.
   Приехали. Я глупый, потому что забочусь о ней и переживаю за нее.
   - Какая у тебя сейчас неделя? - спросил я, зажимая в кулак свои чувства.
   - 31-я или 32-я. Что-то около этого, - буркнула она.
   Действительно, о чем это я? Моя жена слишком занята, чтобы найти время на такую ерунду, как считать недели беременности. Я бы уже не удивился, если бы она вдруг перепутала пару месяцев и начала рожать прямо сейчас. Я вздохнул. Отныне мне стоит принять во внимание, что роды у моей жены могут начаться в любой момент. И молиться, чтобы она вовремя заметила это, и мне не пришлось их принимать. Хотя, пожалуй, на всякий случай стоит спросить у Google, что делать в этой ситуации...
   - Что говорит врач? У тебя все нормально? - поинтересовался я.
   - Не знаю. Я давно не была у него, - бросила она, направляясь в кабинет.
   - Что?! Ты что, не в своем уме?! А если что-то идет не так? Наверное, не идиоты придумали, что во время беременности надо регулярно посещать врача!
   - У меня нет времени каждую неделю ходить по врачам, - гневно сверкая глазами, произнесла она ледяным тоном. - Ты хоть понимаешь, что моим клиентам нет никакого дела до того, что тебе вдруг приспичило стать отцом?
   Мадонна, дай мне силы стерпеть все ее несправедливые упреки! Да, я знаю, что во время беременности характер может измениться не в лучшую сторону. О небо, дай мне силы!
   Кстати, мне не приспичило стать отцом. Мне, в общем-то, и так неплохо жилось. Это произошло случайно, хотя мы всегда предохранялись. Но когда врач сообщил, что Лоретта беременна, я искренне обрадовался. И отговорил ее делать аборт.
   - Завтра утром я отвезу тебя к врачу, - спокойно сказал я.
   - Нет! - воскликнула она так категорично, что я даже вздрогнул. - Завтра утром у меня художественный совет.
   - Хорошо, вечером.
   - Нет! Я съезжу сама, когда смогу!
   Я вздохнул. Помимо всего прочего, меня очень огорчало, что она не брала меня с собой к врачу. Все мои друзья, которые уже имели детей, знакомились с ними еще на первом УЗИ. Моя же Лоретта заявила, что ее "тошнит от этих трепещущих мужей, влажными глазами взирающих на своих пузатых жен перед дверью кабинета УЗИ". Теперь я понял, почему она меня туда не брала. Она туда просто не ходила.
   - Спокойной ночи! - бросила она мне, удаляясь в кабинет. - И покорми кота.
   Ну, хоть кто-то благосклонно принимает мою заботу.
   Я повернулся в сторону кухни и только тогда заметил, что кот сидит на пороге и укоризненно смотрит мне в глаза, словно я с завидной регулярностью забываю его кормить. Но что бы он ни говорил, это не было правдой! Потому что я никогда не допускал, чтобы его миска была пустой. Другой вопрос, что он никогда не считал ее полной. Причем полной деликатесами. Если почитать описание его корма, то питается он лучше, чем в самом шикарном ресторане мира. Я, по крайней мере, "аппетитное рагу с кроликом и индейкой в густом соусе" еще ни разу не ел. Плюс к этому я каждый день готовил ему разнообразные рыбные блюда на ужин, сам перебиваясь бутербродами. Потому что мой кот не стал бы есть какие-то там бутерброды. Ему нужна была вкусно приготовленная рыба, а бутербродами с его шерстью вместо приправы я могу питаться сам, сколько моей душе угодно.
   Я подошел к холодильнику, достал рыбу и начал разделывать ее. Кот взгромоздился на стол и принялся зорко следить за моими действиями. При этом вся его поза говорила о совершенно беспричинном недоверии. Я вообще давно заметил, что когда я делаю что-нибудь по дому, например, мою посуду, развешиваю белье, готовлю еду, кот смотрит за моими действиями с плохо скрываемым и обидным для меня лично осуждением. Себя он, очевидно, считал безупречным.
   - Ты можешь приготовить себе ужин сам, если считаешь, что делаешь это лучше, - нервно сказал я коту, ставя перед ним миску с ароматным блюдом.
   Кот снисходительно посмотрел на меня и с аппетитом начал поглощать рыбку. Я наблюдал за ним, а потом развернулся и рассеянно двинулся в гостиную. Там я также рассеянно опустился на диван и погрузился в пристальное изучение абсолютно белого потолка нашей гостиной. Разум мой пребывал в весьма плачевном состоянии. Только думал я отнюдь не о Лоретте, хотя, видимо, должен был думать именно о ней.
   Но я размышлял о Кьяре. Мне совсем не нравилось, как мой друг относится к ней. Сегодня я ясно увидел, что с этим stronzo она совершенно несчастна и одинока, что он не заботится о ней, а использует ее в качестве развлечения. Хуже того: она нужна была ему для развлечений в постели. Он не относился к ней, как к любимой женщине или хотя бы как к женщине уважаемой. И меня это категорически выбешивало! А еще тот факт, что он лжет ей! Я не мог найти никакого разумного объяснения, зачем он рассказал ей про несуществующую бывшую жену с ребенком. Чтобы заранее иметь возможность уезжать куда-то и проводить время с другими женщинами? То есть он ей изменяет?
   На что вообще рассчитывал это идиот? Он не подумал, что Кьяра может спросить у кого-то из друзей про несуществующую жену? Хотя нет, о чем это я. Кьяра - новый человек в нашей компании, и она не так воспитана, чтобы задавать неудобные вопросы незнакомым людям. К тому же этот лицемер мог рассказать ей какую-нибудь историю с самым искренним видом - я уже не сомневался в его фантазии и артистичных способностях - и попросить никогда не поднимать эту тему в присутствии друзей. А она, как наивная дурочка, поверит ему. А друзья сами эту тему никогда не затронут, потому что ведь никто не знает, что у Мирко, оказывается, есть бывшая жена да еще ребенок.
   Мадонна, как она может называть его любимым и жить с ним под одной крышей?! Что ее держит с ним? Я не понимал этого совершенно!
   Но что меня убивало больше всего, так это мое воображение, которое под впечатлением его пошлой шутки теперь связало воедино все истории моего друга о том, чем он занимается с женщинами в постели. Мирко нередко мне рассказывал об этом чуть ли не во всех подробностях. Он считал себя непревзойденным любовником, гордясь тем, что с ним женщинам представляется чуть ли не уникальная возможность испытать невероятнейшее наслаждение, что они бьются в его руках в сладостных конвульсиях и мешают спать его соседям своим блаженным стоном. По нескольку раз за ночь.
   Теперь я представлял с ним Кьяру, и мне казалось, что это я начну биться в конвульсиях великомученика головой об стену и мешать соседям спать своим стоном умирающего в страшных мучениях человека. Мое внутреннее состояние было невыносимым, ей-богу, мне хотелось умереть!
   Кто-то потерся своей головой о мою щетину, усевшись на мое плечо. Кот уже немного подрос с тех пор, как мы встретились с ним впервые, он отъелся на рагу с кроликом и ежедневных рыбных ужинах, поэтому я уже вполне ощущал его вес на своем плече. Но когда он вот так терся о мой подбородок, я прощал ему все. Случайно скинутый на пол только что приготовленный мой бутерброд, расплескавшуюся на полу воду, потому что он немного не рассчитал прыжок и рухнул в миску с водой, все его презрительные взгляды в мой адрес, когда я готовлю ему ужин... Я прощал ему все хотя бы потому, что в этом доме он был единственным, кто способен меня хоть чуть-чуть пожалеть. Сам себя я никогда не жалел, потому что жалеть себя - весьма бесперспективное занятие, но мне иногда хотелось простого человеческого понимания того факта, что и мне может быть плохо и требоваться хоть немного тепла и ласки. И именно кот дарил мне это понимание. Единственный в этом доме.
  

Глава 11

  
   Принципы семейной жизни
  
   Всю неделю Лоретта разговаривала со мной сквозь зубы. Не знаю, в какой момент я сказал что-то непозволительное, но она, очевидно, все-таки занесла меня в список своих врагов.
   На самом деле, мы редко ссорились. Я бы даже сказал, что раньше мы почти вообще не ссорились. Первые два года мы являли картину идеальной влюбленной пары. А потом она стала правой рукой руководителя Дома моделей, и ее характер стал портиться. Высокомерие начало проявляться неожиданно, как плесень на свежем хлебе. Правда, меня это редко касалось. Зато те редкие разы я хорошо помнил. Потому что в те моменты она умудрялась сказать мне нечто такое, что задевало меня за живое. Но с беременностью ее характер стал невыносимым. Она с каждым днем становилась все более недовольной, все более раздражительной. Ее не устраивало почти все, включая меня. Создавалось ощущение, что ее недовольство жизнью растет пропорционально животу. Но живот у нее и так был большим, а расти ему еще два месяца. Я боялся представить, как это отразится на ее настроении.
   Я понимал, что ей нелегко. Немалая прибавка в весе не может быть легкой для организма. Я даже как-то попробовал поднять тяжелую коробку и походить, держа ее в области живота. Это, правда, не самое легкое занятие... Но я, честно, не знал, как облегчить ей эту нагрузку! Я пытался предложить ей помассировать спину перед сном. Она смотрела на меня, как на идиота, говоря, что мой массаж ничем ей не поможет, что я не способен понять, как портит ей жизнь эта беременность.
   Я вообще не понимал, как можно оперировать понятием "портит жизнь" в контексте беременности? Хуже всего, что я начал осознавать уникальность своей жены. В том смысле, что я не встречал других таких женщин, которые считали бы, что беременность портит им жизнь.
   Итак, она почти не разговаривала со мной всю неделю, и я боялся у нее спросить, ходила ли она к врачу и нормально ли протекает беременность. Мне казалось, что как только я заикнусь об этом, она достанет револьвер и вынесет мне мозг свинцовой пулей. А мне хотелось увидеть своего ребенка. Потому я счел благоразумным подождать прояснений в ее настроении. Правда, их ничто не предвещало, увы...
   Спустя несколько дней, пятничным вечером, я увидел на дисплее высветившийся номер Мирко. Откровенно говоря, я хотел бы послать его к дьяволу.
   - Pronto?
   - Привет, мой друг! - услышал я в трубке его веселый голос. - Как дела?
   - Нормально. У тебя? - попытался я сказать таким тоном, чтобы он не догадался, что мне на это плевать с кампанилы Джотто.
   - Отлично! Слушай, какие планы на завтра?
   - Никаких особо, - сказал я, тут же пожалев об этом. Такой вопрос мог означать только то, что он хочет предложить провести завтрашний день вместе.
   - Сводишь на экскурсию по Флоренции мою Кьяру?
   Я аж дар речи потерял. Я раскрыл рот, потом закрыл его, так и не издав не звука.
   - Флавио, ты здесь? - спросил Мирко, слыша в ответ лишь тишину.
   - Да, - выдавил я из себя.
   - Так что?
   - Завтра суббота, - мрачно ответил я.
   - И что? Ты ведь сказал, что у тебя нет никаких планов на завтра.
   - Да, но это выходной, а выходные я обычно провожу с женой, знаешь ли... - нервно пояснил я.
   - Да ладно тебе! Твоя Лоретта - мировая женщина. Думаю, она не будет особо против ради полезного дела.
   Моему другу были невдомек принципы семейной жизни. По крайней мере, те, которых придерживался я. И, несмотря на то, что я всем своим существом жаждал пойти с Кьярой гулять по Флоренции, я не мог принять это приглашение.
   - Слушай, я не могу в выходные!
   - Флавио, che palle! Хочешь, я поговорю с Лореттой? Уверен, она не будет против! - настаивал он.
   - Нет, не хочу. Я сам умею разговаривать, - раздраженно ответил я, неистово борясь со своим истинным желанием. Я ведь готов был полжизни отдать за одну такую прогулку с Кьярой. А вторую половину - за то, чтобы она была счастливой.
   - Ну, пожалуйста, Флавио! Выручи меня!
   - Выручить?!
   - Да, - засмеялся мой друг. - Мне завтра надо встретиться с одной... мммм... очаровательной особой.
   - Вот ты stronzo! - вспылил я.
   Мирко не видел меня и, очевидно, решил, что я шучу и говорю это любя. Он ошибался. Я его почти ненавидел в тот момент.
   - Я знаю, - захохотал он. - Только ты ведь не выдашь меня? Так что договорились?
   - Зачем ты ее обманываешь? - угрюмо спросил я. Как бы я хотел открыть глаза на это Кьяре! Но ведь это подло! Даже по отношению к этому stronzo, который все еще считается моим лучшим другом, подло так поступать... Да и потом, как я скажу это Кьяре? Без веских доказательств особенно. Типа "Привет, Кьяра, как дела? А ты знаешь, Мирко тебе изменяет..." Пфффф...Звучит по-идиотски.
   - Я никого не обманываю. Потому что я никому ничего не обещаю и не даю никаких надежд.
   - Ну и оставил бы ее, раз она тебе не нужна!
   - Non rompermi i coglioni pure te, Flavio! Почему сразу не нужна? Не преувеличивай! Она отличная девушка, мне с ней хорошо. Она поддерживает чистоту и порядок в доме, у меня всегда есть чистые носки и выглаженные рубашки, и я всегда знаю, где взять футболку, чтобы пойти поиграть в calcetto, - захохотал он. - Она очень вкусно готовит, и после работы меня всегда ждет обалденный ужин. У меня к ней нет никаких претензий. Почти. С чего бы мне ее оставлять?
   - Oh cazzo! - выругался я. - И как только женщины терпят такого stronzo, как ты?! - зло сказал я.
   Лучше бы я не задавал этого вопроса, на который он мне уже тысячи раз отвечал. Только раньше я смеялся над его ответом, а теперь мне хотелось перетереть его в порошок.
   - Ты же знаешь: ради секса, который я им дарю, - опять засмеялся Мирко.
   Я едва не лишил жизни свой телефон в намерении бросить его об стену.
   - И именно поэтому мне надо встретиться с одной очаровательной особой. У Кьяры то гипс, то нога болит, то настроения нет, - послышались в его голосе возмущенные нотки. - Она с тех пор, как приехала с гор, еще ни разу не занималась со мной сексом! Сама виновата, что я ищу его на стороне... Флавио, поговори с Лореттой и перезвони мне с положительным ответом, - резко закончил разговор Мирко и повесил трубку.
   - А не пойти ли тебе к дьяволу?! - зло сказал я замолкшему телефону.
   - Кто это звонил? - услышал я за спиной голос своей жены и резко обернулся.
   - Мирко, - бросил я хмуро.
   - Что-то случилось? - поинтересовалась она. - У тебя такой вид... Вы что, поссорились?
   - Просил показать его девушке Флоренцию и помочь написать статью, - рассеянно ответил я.
   - Ты, надеюсь, согласился?
   - Разумеется, нет! Завтра суббота.
   - И что? - с искренним недоумением посмотрела она на меня.
   - Выходные я хочу провести с тобой. Я и так тебя почти не вижу.
   - Ты чрезмерно романтично настроен, - скривила она рот в скептической усмешке. - Но я должна тебя разочаровать: мне завтра надо в офис, возможно, на весь день, - сказала она так, словно это было чем-то самим собой разумеющимся - поехать в офис на весь субботний день.
   Я ошеломленно воззрился на нее.
   - Спасибо, что сообщила мне об этом не в субботу вечером, - иронично заметил я.
   - Не драматизируй. Наоборот, можешь со спокойной душой пойти с ними погулять и помочь его девушке написать статью, - засмеялась Лоретта. Неужели она не поняла, что речь идет о прогулке вдвоем с его девушкой, без Мирко?
   - Мирко не пойдет с нами, - решил я вести честную игру.
   - А... И что? - пожала она плечами.
   Ничего. В общем-то, я по разным причинам встречался несколько раз наедине с женами моих друзей. Видимо, в этом действительно не было ничего подозрительного. И только я знал, как опасна прогулка с Кьярой наедине...
   Я мрачно смотрел на жену. Но если Лоретте не нужна моя компания в выходные, действительно, зачем лишать себя того, чего на самом деле я хочу больше всего на свете? Нечестно по отношению к жене? А честно, что она выходные со мной меняет на работу? А еще пару лет назад все было бы совсем не так...
   Единственное, что в тот момент заставляло радостно отплясывать сердце в моей груди, - это то, что Кьяра еще не занималась любовью с этим deficiente с тех пор, как приехала с гор. Кстати, я тоже с тех пор не занимался любовью со своей женой...
  
  

Глава 12

  
   Трудно быть гидом
  
   Я находился в самом сердце колыбели эпохи Возрождения. Именно здесь, в моей маленькой Флоренции, родились гениальные шедевры искусства, которые потом вдохновляли и восхищали всю Европу. Именно на этой земле творили такие гении, как Боттичелли, Микеланджело, Да Винчи, Брунеллески, Донателло, Рафаэль, Гирландайо, Верроккьо, Мазаччо... Это только те, кого я могу назвать за один вздох. А я могу сделать очень много таких вздохов. Именно их произведения стали эталонами красоты и гармонии.
   Я стоял напротив инкрустированного мраморного фасада собора Санта Мария Новелла под ярким флорентийским солнцем. Правда, одет я был весьма тепло, потому что Тоскана утопала в февральских ветрах, и прозрачный воздух освежал своей прохладой.
   Но мне было жарко. Изнутри меня поджаривал адский огонь. Он был горьким и сладостным, ласковым и жестоким. Он согревал, обжигая. Сердце у меня было объято пламенем, а мозг пылал. Всю ночь я размышлял над тем, как я собираюсь весь день изображать из себя равнодушного гида. Ведь мне нельзя было ни в коем случае выдать свои чувства. Я заснул лишь под утро, проснувшись часа через три от какого-то блаженного кошмара. Я не помню, что мне снилось, но я был во власти некоего радостного страха.
   И вот я стою на Пьяцца Санта-Мария-Новелла. Толпа, снующая мимо меня, даже не догадывалась, что я стою здесь, напротив этой прекрасной церкви, жду женщину своей мечты и знаю, что я никогда не смогу ей об этом сказать. Я поднял глаза к кресту, который устремлялся в ярко-голубое зимнее небо. О небо, дай мне силы выдержать это...
   - Чао, Флавио... - тихо сказала она, коснувшись моего плеча.
   Я вздрогнул, словно вспугнутая птица, и утонул в ее темно-зеленых глазах. Я много раз видел, как в фильмах влюбленные герои стоят и смотрят друг на друга, как на пришельцев с иных планет. Меня забавляли всегда такие сцены. Теперь я был точно таким же героем, который, как полный дурак, стоит и не может произнести ни слова. Но мир вокруг нас в самом деле куда-то исчез, а я себя ощущал в каком-то вакууме, где невозможно дышать, говорить, двигаться...
   - Чао... - выдохнул я, когда вспомнил, что необходимо дышать. Потом я отвел глаза и еще раз посмотрел на крест на фоне ярко-синего неба. Дай мне силы... - Что... должно войти в статью? - перешел я сразу к делу, поскольку не знал, что еще сказать, кроме того, что я страшно соскучился по ней и не могу без нее жить.
   Кьяра почему-то тяжело вздохнула и перевела взгляд на собор. Тоже на крест. Глаза ее заблестели... От ветра, наверно...
   - Можем начать с этого собора, - сказала она, голос ее дрогнул, и она решительно направилась к входу в храм, не оборачиваясь, чтобы узнать, иду ли я вообще за ней.
   Несколько мгновений я смотрел ей вслед, а потом бросился догонять ее.
   - Ты в порядке? - спросил я, касаясь ее плеча.
   - Да, вполне.
   - Как твоя нога?
   - Почему ты согласился пойти на эту прогулку, если не хотел меня видеть? - вдруг резко спросила Кьяра.
   - Ты... - я даже задохнулся от изумления и возмущения. - Что ты такое говоришь?!
   Она отвернулась и быстро вошла в собор. Я мгновение медлил. Мадонна, что за мысли в ее голове?! Я вошел внутрь. Кьяра стояла, застыв, словно прекрасная статуя, и устремив взгляд в сторону алтаря. В глазах ее блестели слезы. Мое сердце билось, как обезумевшее. Я подошел к ней и просунул руку ей под локоть. Она вздрогнула, даже подпрыгнула слегка и посмотрела на меня.
   - Что случилось? - спросил я.
   Мне казалось, что она сейчас расплачется, потому что я уже видел раньше, в горах, это ее выражение лица, слегка дрожащий подбородок и затуманенный взор.
   - Ты расскажешь мне что-нибудь интересное об этом соборе? - спросила она, беря себя в руки.
   Только я никак не мог взять себя в руки. Она страдала. А значит, мои мучения удвоились. А я даже не знаю причину ее страданий. А вдруг Мирко с ней плохо обращается?! Эта мысль пронзила меня словно неожиданный выстрел в спину.
   - Если я не ошибаюсь, именно здесь находятся фрески великого Гирландайо? - вплыл в мой объятый огнем мозг вопрос Кьяры. Мысли мои путались, и я никак не мог привести их в порядок.
   - Что? - тряхнул я головой, пытаясь вернуть свою расшатанную нервную систему в равновесие. - Да... Да, Гирландайо там, в главной капелле Торнабуони. Пойдем, я расскажу тебе немного... - и за те несколько секунд, за которые мы преодолеем это расстояние, я должен собраться с мыслями и вспомнить хоть что-то о Гирландайо. Может, позже я спрошу, что с ней происходит. А сейчас я гид. - Ты знаешь, кем, помимо всего прочего, был Гирландайо?
   Наконец-то она улыбнулась! Пусть грустно, но улыбнулась.
   - Сначала нужно понять, помимо чего прочего? - спросила она.
   - Помимо того, что он был потрясающим художником.
   - Он был учителем очень молодого Микеланджело, - ответила Кьяра, - этого несравненного скульптурного гения... А ведь начинал, как художник...
   - Да, но это не прошло даром. Сикстинская капелла - яркий тому пример.
   - Не поверишь, Флавио, я еще ни разу не была в Сикстинской капелле, - покачала Кьяра головой. - В Риме была два раза, но в капеллу не попала... - Она замолчала, рассеянно глядя на фрески, а я молча смотрел на нее: съездить бы с ней в Рим... - Мамма мия, это просто какая-то картинная галерея!
   Я непонимающе посмотрел на нее. Я уже забыл, где мы, улетев на крыльях мечты в Рим, в Сикстинскую капеллу.
   - Да, ты права... Но здесь не только Гирландайо, а немало его современников. И если фрески Гирландайо отличаются гармонией и спокойствием, то соседняя капелла, расписанная Филиппо Липпи, - более жесткая, напряженная, совсем в другом стиле. Кажется, будто попал в другую церковь.
   Я все еще никак не мог сосредоточиться и начать рассказывать, как истинный гид. Память куда-то отлучилась, а слова не приходили в голову.
   - А это знаменитая "Троица" Мазаччо, - сказал я, показывая на чудом сохранившуюся фреску. - Это одна из первых фресок, в которой явно присутствовала перспектива.
   - Так вот какая она! - воскликнула Кьяра. - Нам рассказывали на курсе по искусству Возрождения, что у этой фрески очень необычное цветовое решение. Интересно...
   - Подумай, что Вазари - тот, который купол Дуомо расписал, - ее едва не заштукатурил в свое время. Он считал свой вкус безупречным, а фреска ему не сильно понравилась...
   Мы еще немало времени провели, задрав головы вверх на умопомрачительные фрески собора, и лишь через полчаса вышли под февральское флорентийское солнце. Оно обдало нас своим теплом, в котором явно играли весенние нотки.
   - Теперь пойдем в базилику Санта Кроче, а потом... - она замолчала, озорно улыбаясь мне.
   - Санта Мария дель Фьоре... - закончил я за нее. Наконец-то, она улыбалась радостно. Я был счастлив.
   Через несколько минут мы стояли на самой большой площади Флоренции, перед базиликой Санта Кроче.
   - Ты была на Флорентийском Кальчо? - поинтересовался я.
   - Нет. Мне очень хотелось пойти, но не сложилось. Надеюсь, в следующем июне... Расскажи мне о нем? Это ведь не футбол в чистом виде?
   - Разумеется, нет, - усмехнулся я. - Футбол в чистом виде - это итальянский чемпионат, где играет Ювентус...
   - И Фиорентина, - рассмеялась Кьяра.
   - Если Ювентус дает ей играть, - прокомментировал я, и мы оба расхохотались. - Флорентийский кальчо - это типичная историческая игра, родившаяся во Флоренции в XVI веке. Скажем так, что это некая впечатляющая смесь футбола, регби и реслинга. В него играют в исторических костюмах, относящихся к эпохе зарождения этой игры. Собственно, этот вид спорта берет начало из игры с мячом, которую придумали еще в Древней Греции. К Средневековью увлечение ей достигло в Италии такой популярности, что в мяч играли все и везде, даже на замерзшей реке Арно. Но самая важная игра произошла 17 февраля 1530 года, когда император Карл V осаждал Флоренцию, чтобы вернуть ее семье Медичи. Флорентийцы, голодные и вовлеченные в войну, слезли со стены, организовали кортеж и начали играть в футбол на глазах у врагов прямо на этой площади. Именно с тех пор родилась эта игра. В 1580 году были написаны официальные правила, которые не особо похожи на классический футбол, хотя бы потому, что можно играть не только ногами, но и руками.
   - Хм, интересно... А мяч какой?
   - Мяч кожаный, набитый козьей шерстью, по размерам скорее близок к баскетбольному.
   - Ну а команды?
   - Команд четыре, которые представляют четыре района Флоренции: Санта-Кроче (синие), Санта-Мария-Новелла (красные), Санто-Спирито (белые) и Сан-Джованни (зеленые). Все команды играют друг с другом, а по результатам играются два полуфинала и один финал. В каждой команде 27 игроков, из которых 15 - нападающие. Соответственно, нужно забить противнику как можно больше голов в площадку, нарисованную внутри периметра поля. Поле, кстати, засыпается песком. При этом можно мешать противнику, атакуя даже тех игроков, которые в данный момент не владеют мячом, и в их отношении можно использовать приемы борьбы. Команду судят один главный арбитр и шесть линейных, а каждая игра длится 50 минут. Ну а после победы все идут смотреть салют на Пьяццале Микеланджело.
   - Твоей любимой... - задумчиво произнесла Кьяра. Мадонна, она даже эту деталь запомнила! Моя жена, например, этого, наверно, и не знает, хотя, оказавшись там, я всегда говорил, что это моя самая любимая площадь. - Как интересно это! - вывела меня из удивленной задумчивости Кьяра. - Послушай, а ты каждый раз ходишь на кальчо?
   - Если бываю в этот период во Флоренции...
   - Возьми меня с собой в следующий...! - порывисто воскликнула она, но резко замолчала. - Нет, ничего. Извини. Войдем в собор?
   - Когда я пойду на кальчо, я возьму тебя с собой, - произнес я. Не знаю, как я буду выполнять это обещание, но я хочу его выполнить... - Войдем в собор. Чем он, кстати, известен?
   - Тут тоже находятся знаменитые фрески. Джотто, если память мне не изменяет...
   - Да, Джотто к ней приложил руку и приложил, надо сказать, шедеврально, изобразив сцены из жизни Сан Франческо и Сан Джованни Евангелиста. А еще здесь находится рельеф "Благовещенье" синьора Донателло... Но началось все с Сан Франческо Ассизского. Согласно легенде, он заложил на этом месте церковь, и в крипте есть ее фрагменты. А тот храм, что ты видишь сейчас, - крупнейший францисканский храм Италии, спроектированный уже Арнольфо ди Камбио. Его строгий готический стиль, возможно, не заставляет ахнуть от удивления, зато остается в памяти, и ты по всей Тоскане увидишь еще немало таких храмов и вспомнишь базилику Санта Кроче... Но не только всем этим она знаменита...
   - Чем еще? - с живым любопытством распахнула Кьяра глаза.
   - Базилика эта - Храм итальянского величия. Ведь здесь похоронены Россини, Макиавелли, Галилео Галилей, Данте, а также... - сделал я театральную паузу, вопросительно глядя на Кьяру.
   - Мммм... Микеланджело? - робко спросила она.
   - Конечно. Где еще может быть похоронен наш величайший гений? - усмехнулся я.
   - Да, но ведь одним из его последних проектов был купол Сан Пьетро в Ватикане...
   - Он и умер там, но Микеланджело - наш скульптор, художник, архитектор, поэт...
   - Поэт?!
   - Да, он написал, между прочим, около 300 стихотворений...
   - Вот этого я не знала! - воскликнула Кьяра. - А родился он именно во Флоренции?
   - Нет, в Ареццо. Но во флорентийской семье, которая уехала в Ареццо лишь по долгу службы отца. Очень быстро его талант рассмотрел наш Лоренцо Медичи Великолепный, который сделал из этого мальчика гения эпохи Возрождения. Он - символ нашей Флоренции, поэтому он не мог быть похоронен в Риме, несмотря на Сикстинскую Капеллу, Сан Пьетро и много чего другого.
   - Мы сходим на Пьяццале Микеланджело? - вдруг спросила Кьяра.
   - Несомненно! Неужели ты думаешь, что я могу не показать тебе мою любимую площадь?!
   Мы вошли под своды базилики Санта Кроче и бродили в ее прохладе почти час. Наконец-то мое самообладание, а вместе с ним и память вернулись ко мне, и я смог рассказать Кьяре немало интересного об этом соборе, несмотря на трепыхания моего сердца каждый раз, когда она наклонялась ко мне так близко, что ее волосы касались моей щеки. Ведь в итальянских церквях, даже в самых больших и полных туристов, всегда стоит такая умиротворяющая тишина, что невольно переходишь на шепот и приближаешься друг к другу, чтобы лучше слышать...
   - Кстати, раз уж мы находимся в таком спортивном месте Флоренции... - сказал я, когда мы вновь вышли на Piazza Santa Croce, и я смог перевести дух. Просто ее близость по причине беседы вполголоса меня сводила с ума, ей-богу! - Угадай, горнолыжница, название какого известного вида спорта берет истоки во Флоренции? - мы снова стали близки с ней, как в горах, словно не было между нами этих мучительных недель разлуки, когда мы почти не общались и виделись лишь раз, в прошлый выходной.
   Кьяра несколько мгновений рылась в своей голове. Она хмурилась, отчаянно перебирая, видимо, известные виды спорта.
   - Не знаю, - сдалась она, скорчив разочарованную гримасу.
   - Теннис, - улыбнулся я.
   - Теннис?! - недоверчиво воскликнула она. - Ты шутишь! Он появился в Уимблдоне!
   - Современный его вид - безусловно, - рассмеялся я над удивленным лицом Кьяры, на котором изумление смешалось с легким оттенком возмущения: она определенно думала, что я насмехаюсь над ней. - Однако, слово "теннис" на историческом уровне впервые было использовано именно во Флоренции, где еще в XIV веке играли в игру с ракеткой. Слово "теннис" не имеет английских корней, это французское слово.
   - Но причем тут тогда Флоренция? - непонимающе смотрела на меня Кьяра.
   - При том, что первый в истории документ, где в архаической форме упоминается этот вид спорта, который потом придет к актуальной форме "теннис", появился именно во Флоренции, - улыбнулся я. - Звучало это, правда, как "tenes" и упоминалось в документе от 1325 года, где Донато Веллути описывает, как несколько французских кавалеристов, будучи во Флоренции, взяли ракетки и начали играть, крича "tenez!" при получении мяча. После этого флорентийцы стали использовать именно слово "tenez", говоря об этом виде спорта, но придав ему латинскую форму "tenes", которая очень близка к слову "tieni".
   - Ты всегда умел меня поразить... - прошептала Кьяра, глядя на меня широко раскрытыми глазами.
   - Неужели? - приподнял я бровь. - Чем еще я поразил тебя?
   - Ты сам - поразительный человек... - все также задумчиво проговорила она.
   - Отсюда подробней? - попросил я, чувствуя, как в области сердца что-то затрепетало.
   - А? - вздрогнула она. - Нет, ничего... Но... эта игра... она похожа на современный теннис? - спросила она сбивчиво.
   - Что?
   Какая игра?! Какой теннис?! Я вообще напрочь забыл, о чем мы говорили. Я хотел только знать, что скрывается за ее словами и за ее мечтательным взором, porca miseria!
   - Тот теннис, который упоминался впервые во Флоренции, похож на современный? - спросила она, упрямо глядя на меня.
   - Не знаю, - мотнул я головой. Опять мой разум померк.
   - Жаль... Пойдем в Санта Мария дель Фьоре тогда... - тихо сказала Кьяра и решительно направилась в сторону красного купола великого Брунеллески.
   Мы шли флорентийскими улочками. В этот период они не были битком забиты туристами, потому мы достаточно свободно продвигались к еще более узким переулкам исторического центра, выложенным брусчаткой. Вокруг витал восхитительный аромат кофе...
   Che scemo! Надо было, когда мы только встретились с ней утром, предложить выпить чашечку утреннего кофе... Это же такое потрясающее ощущение - зайти с утра в кафе с любимым и насладиться вкусом ароматного кофе... О мадонна, о чем я думаю?! Мы не являемся друг для друга любимыми...
   - Съедим мороженое? - вдруг спросила Кьяра, резко останавливаясь напротив джелатерии. Ее предложение внезапно ворвалось в мои размышления об утреннем кофе, словно она прочитала их и решила компенсировать невыпитый кофе мороженым.
   - Пожалуй, - кивнул я, и мы нырнули в приятный полумрак джелатерии. Когда мы оттуда вынырнули, в ее руках был конус с фисташковым и дынным вкусом. У меня же один шарик был с лесными ягодами, а второй...
   - Что у тебя за второй вкус? - спросила Кьяра.
   - Вкус Флоренции...
   Кьяра даже прекратила есть свое мороженое, уставившись на меня, словно я материализовался перед ней из ниоткуда.
   - Только не говори мне, что мороженое изобрели во Флоренции, - сказала она, подозрительно глядя на меня.
   - Не буду. Потому что оно родилось в Китае в 500 веке до нашей эры. Но в эпоху Возрождения во Флоренции жил скульптор и художник Бернардо Буонталенти. Помимо всего прочего, он очень любил готовить и однажды приготовил для королевского банкета холодные сладости. Это мороженое включало молоко, мед, белок яйца и несколько капелек тосканского вина. Так родился яичный крем и крем zabaione. И, между прочим, тем самым он произвел революцию в истории этого ледяного десерта. Раньше мороженое представляло собой смесь ягод или фруктов со льдом или замороженным соком. А с изобретением Буонталенти стало понятным, что можно делать мороженое с использованием жирных продуктов - молока и яиц. Именно это мороженое, crema fiorentina, или по-другому - gelato buontalenti, я и ем...
   - Что же ты раньше не сказал? Я не знала эту историю и никогда не ела его.
   Я молча протянул ей свое мороженое. Делиться мороженым можно только с кем-то очень близким...
  
   0x01 graphic
  
  

Глава 13

  
   Моя колыбель Возрождения
  
   Через несколько шагов мы оказались на Пьяцца делла Синьория.
   - Знаешь, когда я впервые попала на эту площадь, - вновь прервала Кьяра мои сумбурные мысли, - мне она показалась даже немного мрачноватой. Наверное, из-за ее суровых, но при этом красивых рустованных зданий. И я понимаю, что истории, которая заключена в этих зданиях, хватит на какой-нибудь небольшой итальянский город.
   - Ты права, во Флоренции почти все, что попадает в поле зрения, имеет свою увлекательную историю, - усмехнулся я. - Но прежде чем говорить о зданиях, у меня есть другое объяснение мрачной ауры площади. Вон на том месте, где бронзовый круг, видишь? Что там произошло?
   - Сожгли Савонаролу, - сказала Кьяра. - Извини, Флавио, именно историю я знаю не так хорошо... Напомни мне этот эпизод?
   - Он был монахом, которого поддерживал сам Лоренцо Медичи. Ты, видимо, изучала, что Лоренцо был яростным почитателем искусства. У него была потрясающая коллекция шедевров, он покровительствовал многим художникам и скульпторам. И именно он взрастил двух гениев Возрождения - Микеланджело и да Винчи. Только Микеланджело в основном творил здесь и в Риме, а Леонардо он послал в качестве "подарка" в Милан, к герцогу Сфорца, где он написал свою "Тайную вечерю"...
   - То есть Леонардо да Винчи всю жизнь в Милане провел? Странно, я думала, он точно так же, как и все остальные, облагораживал Флоренцию...
   - Нет, постой. Леонардо провел много времени во Флоренции. Жил он недалеко отсюда, на via dei Gondi, учился в мастерской Верроккьо, между прочим, вместе с Боттичелли, Перуджино и Гирландайо, - уточнил я и увидел, как удивленно взметнулись вверх брови Кьяры. - В Милан он поехал, будучи уже 30-летним. Зато там он занимался не только искусством, но и наукой, а также анатомией. Ведь он сделал такое количество открытий в этих областях, что в Милане даже создан целый большой музей Леонардо да Винчи со всеми его изобретениями.
   - Хорошо, что он не бросил при этом творить. Потому что картины его не менее гениальны.
   - Кстати, ты знаешь, что они с Микеланджело не были лучшими друзьями, хотя постоянно пересекались и даже работали вместе? А знаешь почему? Говорят, что да Винчи однажды высказался, что резьба по мрамору - искусство низшего сорта.
   - Да ладно?! Но... - она даже не находила слов.
   - Не волнуйся, Микеланджело его переубедил, - усмехнулся я. - Но вернемся туда, где мы стоим. Итак, Лоренцо Медичи также покровительствовал Савонароле. Но Савонарола предал своего покровителя, как это часто случалось. Монах обладал невероятной харизмой и повел за собой флорентийский народ, чтобы свергнуть тиранскую династию. На четыре года Флоренция, цветущая в красоте Ренессанса, погрузилась во мрак Средневековья. На площадях запылали костры, где сжигали шедевры искусства, в том числе из дворца Лоренцо Медичи. Влияние монаха было настолько серьезным, что жители города несли в костры книги и картины, разбивали скульптуры... Предполагают, что "Леда" да Винчи погибла в этих кострах. Даже Боттичелли добровольно принес и предал огню несколько своих полотен. ...
   - Какой ужас... А Микеланджело?
   - Микеланджело лишился своего покровителя, Лоренцо Медичи. Теперь ему предстояло пробиваться самому...
   - А его Давид не пострадал? Он ведь здесь стоял раньше...
   - Давид был сделан уже после, но он все равно пострадал от рук хулиганов. Ты, видимо, изучала, как он делал его? - спросил я мечтательно. И хотя я понимал, что она знает, я продолжил рассказывать: - Ему дали пятиметровую мраморную глыбу, испорченную совершенно. И он вырезал фигуру Давида, которая олицетворяла идеал мужской красоты, по диагонали. Знаешь... Я не могу согласиться с да Винчи, при всем моем уважении к нему, - усмехнулся я. - Скульпторы мне кажутся гениальными людьми. Живопись, безусловно, тоже поразительный вид искусства, но там ты орудуешь красками и кистью на некой поверхности и чаще всего имеешь право на ошибку. Даже фрески можно было перекрыть. Но скульптор! Как он высекает из камня такой шедевр, который иной раз кажется живым? Или складки ткани? А вуаль, как, например, в работах Рафаэля Монти? Это непостижимо! И подумай: одно неверное движение - и конец работе, которая иной раз длилась годами... Сколько я ни смотрел на скульптуры, я так и не смог постичь этого гениального мастерства...
   Кьяра взирала на меня широко раскрытыми глазами, словно впервые увидела меня. Я даже смутился и, покраснев, опустил глаза.
   - Так вот, Давид пострадал, когда сторонники Республики, выступавшие за свержение династии Медичи, кидали из окон Палаццо Веккьо камни и мебель. От статуи откололись осколки... Говорят, что Микеланджело даже видел это своими глазами...
   - Наверное, ему в тот момент казалось, что осколки отлетают от него... - задумчиво сказала Кьяра.
   Я удивленно посмотрел на нее. Какая она чувствительная и романтичная... Она все больше приближалась к моему понятию женского идеала.
   - А что в итоге стало с монахом? Где он прокололся?
   - Его намерения только на словах были святыми. А на деле он хотел свергнуть самого Папу...
   - Понятно... В общем, как обычно в политике... Кстати, я была в Академии изящных искусств и видела статую Давида. Как здорово, что его все-таки убрали с площади в помещение!
   - Да, ты права. Хорошо, что они сделали это до того, как ветер, пыль и соль разъели статую окончательно. Кстати, пойдем, я покажу тебе кое-что, - сказал я, увлекая ее прямо к копии Давида перед Палаццо Веккьо. Справа от нее находится вход во дворец, а еще правее - статуя "Эркюль" Бандинелли. За ним есть плита с начертанным профилем. - Угадай, чей это портрет? - спросил я Кьяру.
   Она приглядывалась к плите, мучительно воскрешая в памяти лица исторических персонажей.
   - Не знаю, Флавио. Я, признаться честно, не знаю эпоху Возрождения в лицах... Какой-нибудь Лоренцо Медичи? Или Савонарола?
   - Отнюдь. Это и есть Микеланджело, - улыбнулся я.
   - Да ладно?! - воскликнула она. - Но... как?
   - Согласно легенде, Микеланджело, который каждый раз приходил сюда с Via della Ninna, проходя мимо Палаццо Веккьо и Уффици, оказывался остановленным одним и тем же человеком. Человек этот с завидным постоянством рассказывал ему одну и ту же историю о своих финансовых проблемах и долгах перед Буонаротти, которые он никак не мог ему выплатить. Микеланджело страшно скучал, слушая все эти жалобы. Но однажды в руках у него оказался его рабочий инструмент, и пока человек тот жаловался, он повернулся к нему спиной и начал высекать свой профиль, таким образом обессмертив себя навсегда на одном из камней Палаццо Веккьо.
   - Гениально, - рассмеялась Кьяра. - Никогда нельзя недооценивать скуку.
   - Возьми на заметку. В следующий раз, когда будешь скучать на каком-нибудь совещании, можешь запечатлеть свой профиль на стене офиса.
   - Дело за малым: обладать хоть крупицей таланта, как у Микеланджело, - улыбнулась она.
   Было бы лучше, если бы она обладала талантом Микеланджело, а не талантом завоевателя моего слабого сердца. Я усмехнулся и поднял глаза вверх, на башню Палаццо Веккьо.
   - Знаешь, как строился этот Палаццо Синьории? - спросил я Кьяру.
   - Он строился каким-то интересным образом? - удивилась Кьяра. - Я знаю только то, что это творение все того же Арнольфо ди Камбио.
   - Раньше здесь стоял дом гибеллинского семейства Форабоски. Его снесли, чтобы построить дворец, но оставили башню. Прежде она называлась Торре делла Вакка, теперь она называется Торре ди Арнольфо.
   - То есть... Ди Камбио вокруг нее построил дворец что ли? - изумилась Кьяра.
   - Почти, - усмехнулся я, подмечая с удовольствием ее неподдельный интерес к моему любимому городу. - Ди Камбио просто решил использовать старую башню, а потому пришлось под нее подгонять остальную конструкцию. Но поскольку строительство разворачивалось не в пустом поле, ему надо было придумать асимметричную постройку. Башня опирается на галерею, под арками которой ты видишь фрески девяти гербов флорентийских коммун.
   - Это фрески?! Я думала, мозаика. Только, по-моему, их больше девяти...
   - Они повторяются... Что касается часов на башне, то механизм их был сделан еще в 1667 году.
   - Какая древность! И ведь ходят до сих пор...
   - А теперь я расскажу тебе, как предсказать погоду без помощи метеорологов. Как ты знаешь, в Средневековье люди были весьма суеверны и очень уважали разных животных. Каждый город имел своего животного-покровителя. У Флоренции это..?
   - Лев, которого звали Марцокко.
   - Точно... - медленно произнес я, пораженный тем, что она знала даже имя льва. - За 400 лет Флоренция превратилась просто в зверинец из статуй львов. Только в центре их было около 30. Видишь, того маленького львенка на Башне? Когда лев поворачивается к Арно, стоит ожидать дождь во Флоренции.
   Кьяра смотрела вверх на Башню, заслонив рукой глаза от солнца. Потом взгляд ее медленно соскользнул вниз на гербы и прошелся по арочным окнам.
   - Здание больше похоже на крепость, чем на дворец, однако... - задумчиво изрекла она. - А что здесь сейчас, кстати?
   - Да это и есть самая настоящая крепость. Раньше здесь заседал Совет, теперь это, по сути, музей. Внутри имеется уютный дворик, расписанный фресками австрийских мастеров. А вот в Зале Совета Пятисот находятся росписи нашего Вазари, скульптуры Микеланджело... И, кстати, фреска Вазари - это фреска, перекрывшая совместную работу Микеланджело и да Винчи, потому что их роспись испортилась уже спустя полвека и не дошла до наших дней. Копию той части фрески, которую создал Леонардо, можно увидеть в Лувре в исполнении Рубенса, а часть, выполненная Микеланджело, канула в лета... Ну а дальше идут всевозможные залы покоев представителей семейства Медичи: Козимо, Лоренцо, Джованни, Франческо... Ну а за ним Галерея Уффици.
   - Я была там! Два раза. И теперь я с гордостью могу сказать, что видела "Рождение Венеры" и "Весну" Боттичелли, и поблагодарить небо за то, что он не сжег эти шедевры в кострах.
   Я рассмеялся. Она была потрясающая в своей эмоциональности и в своем восхищении наследием Чинквеченто.
   - Да, Боттичелли, конечно, погорячился с кострами, и кто знает, какие шедевры он предал огню... - задумчиво сказал я. - Знаешь, что Галерея Уффици была первым в мире музеем, где Франческо I Медичи за 7 лет собрал невероятную коллекцию. Он почти не занимался делами политическими, будучи страстным и увлеченным коллекционером. Все другие музеи типа Эрмитажа, Прадо, Лувра возникли позже или значительно позже... Чьи еще работы ты там видела?
   - Джотто, Караваджо, да Винчи, Микеланджело, Рафаэль... - на одном дыхании выпалила Кьяра... - Рембрант, Дюрер, Рубенс... Пармиджано, оба Липпи... - снова вернулась она к итальянцам. - Веронезе, Корреджо... Тинторетто...
   - Квинтэссенция искусства, - усмехнулся я. Как жаль, что я не бродил с ней по этим залам, переполненным лучшими шедеврами искусства за всю мировую историю, и не видел выражения ее глаз. Я был уверен, что я не смог бы отвести от нее взгляд. - По коридору Вазари ходила? - спросил я.
   - Нет, - покачала Кьяра головой. - Пока не сложилось.
   - Теперь я понимаю, почему ты не знаешь эпоху Возрождения в лицах, - усмехнулся я, а она вопросительно посмотрела на меня. - В километровой галерее, из окон которой, кстати, открывается потрясающий вид на Арно, сосредоточены около 700 картин итальянских мастеров и еще примерно столько же автопортретов известных итальянских и не только художников... Но изначально коридор был построен, чтобы члены семейства Медичи могли беспрепятственно и спокойно перемещаться между Палаццо Питти и Палаццо Синьории. И подумай, Вазари построил его всего за 5 месяцев.
   Кьяра снова изумленно уставилась на меня. Мне так нравилось ее удивлять...
   Мы все-таки двинулись в сторону Дуомо. Время приближалось к полудню, народу стало больше. Повсюду были распахнуты двери сувенирных лавок, рядом с ресторанчиками стояли столы, покрытые скатертями и манящие туристов насладиться блюдами флорентийской кухни. Хотя, конечно, здесь, в центре, цены и толпы немного портят все удовольствие, даже если ты сидишь за столиком с видом на Санта Мария дель Фьоре. Нет, может, для туристов это станет самым незабываемым обедом, но не для меня, коренного флорентийца. Поэтому мы пойдем с Кьярой обедать в какую-нибудь маленькую и уютную остерию, спрятавшуюся в крохотном флорентийском дворике...
   Я вздрогнул и посмотрел на Кьяру. Она разглядывала дворцы, которые мы проходили. Ведь флорентийский центр соткан из шикарных палаццо, где в прежние времена жили известные и не очень, но весьма влиятельные персонажи моего города. Здесь нет скучных и невыразительных дворцов. Наверное, каждое здание вдохновило какого-нибудь иностранца на постройку на своей родине собственного дома по образу и подобию флорентийского шедевра архитектуры. А ведь многие фасады к тому же украшены скульптурами великих мастеров!
   Но взгляд у Кьяры был рассеянным. Казалось, что она думает совсем не об искусстве... О чем она, интересно, думает, раз глаза ее переполнены такой тоской? Ведь она гуляет по своему самому любимому городу, она живет здесь... Это было ее мечтой... Почему же в глазах ее вдруг засветилась такая грусть?
   - Флорентийские улочки навевают на тебя тоскливое настроение... - тихо сказал я.
   - Нет, - поспешно тряхнула головой Кьяра. - Я обожаю бродить по ним. У них особая атмосфера, особый дух, особый аромат. Я даже иногда представляю, что иду сейчас по тем же булыжникам, по которым ступали, например, ботинки Микеланджело или да Винчи... И меня прямо дрожь пробирает...
   - Почему тогда в твоих глазах такая грусть? Жалеешь, что не можешь пройтись с кем-нибудь из них под руку и поговорить об искусстве? - улыбнулся я.
   - Нет. Жалею, что такие потрясающие прогулки, как сегодня, бывают раз в жизни и быстро заканчиваются, - сказала она, глядя на арки очередного дворца. Хорошо, что она не смотрела в тот момент на меня. Потому что, возможно, я бы в очередной раз достал белый флаг...
   Наконец, симфония зелено-бело-красного - в цветах итальянского флага - мрамора, декорированного скульптурами, мозаикой и резьбой, показалась в конце очередной узкой улочки. Здесь всегда, даже в самый нетуристический период, толпы народу. Можно услышать все языки мира, в том числе собачьи и лошадиные. Собачьи - потому что многие туристы путешествуют со своими четвероногими друзьями, которые периодически выражают свое мнение, возможно, не имеющее никакого отношения к флорентийской архитектуре. А лошадиные - потому что рядом с крошечной изящной Лоджией дель Бигалло часто стоят лошади с повозками и жуют сено, иногда тоже выражая свое мнение.
   - Знаешь, какое предназначение изначально было у этой лоджии? - прервал я созерцание Кьяры готического фасада собора.
   Она перевела на меня взгляд своих красивых глаз, на миг остановив биение моего сердца, и отрицательно покачала головой. Я вздохнул и почему-то тоже посмотрел на фасад Дуомо, словно он мог дать мне силы.
   - В эту Лоджию в былые времена приносили подкидышей, - сказал я.
   - Что за нравы были раньше?! - возмутилась Кьяра, и я снова увидел в ее глазах то же выражение, что светилось в них, когда я рассказывал ей про Алессандро Вольта. И снова я подумал, что из нее получится хорошая мама... Как жаль, что не моих детей.
   - Почему только раньше? - пожал я плечами. - Думаешь, сейчас мало тех, кто бросает своих детей?
   - И что, их сюда приносят? - резко спросила она. В глазах ее светилась неприязнь.
   - Нет. Сейчас здесь крошечный музей... Итак, Санта Мария дель Фьоре... - решил я сменить тягостную тему. Не знаю, почему, но этот вопрос вдруг неожиданно затронул какие-то струны внутри меня. Неприятные преимущественно. - Проект все того же Арнольфо ди Камбио...
   - Он, кажется, всю Флоренцию отстроил, - улыбнулась Кьяра.
  
   0x01 graphic
  
   - Почти. Он действительно был очень уважаемым архитектором, и ему поручали самые важные и смелые проекты. В то время в самых крупных городах Тосканы - в Пизе, Сиене, Лукке - уже были внушительных размеров соборы. Нужно было спасать положение: во Флоренции тоже должен был возникнуть грандиозный собор, причем еще более громадный, чем в других городах. Ди Камбио дали именно такое задание: построить самый большой в мире собор.
   - И что, ему это удалось? - рассмеялась Кьяра.
   - Да. Когда строительство было завершено, а храм был освящен, он был самым большим в мире. Он мог вместить 90 000 человек. Но времена меняются, и сейчас он всего лишь четвертый в мире. К тому же не мог Рим смириться с тем, что не там, в колыбели христианства, находится самый большой собор...
   - Вечное соперничество. Иногда даже не верится, что Италия была одной страной.
   - Иногда даже сейчас в это не верится, - усмехнулся я. - Есть только два случая, когда мы действительно одна страна: Чемпионат Мира или Европы по футболу и отпуск заграницей. В этих случаях мы в самом деле едины. В остальных - увы...
   - Хаха, - рассмеялась Кьяра. - Особенно, если речь идет о сравнении Севера и Юга.
   - Ты тоже не любишь Север?
   - Я толерантна. Мне без разницы, откуда человек, главное, чтобы был хорошим. Но у нас в Апулье многие презрительно отзываются о Севере. Они там все угрюмые, только работают, моря у них нет - короче, ненастоящая это Италия. Но с другой стороны, они и о приморских городах, типа Венеции или Генуи отзываются с той же неприязнью. Что уж там говорить! О Неаполе слова доброго не скажут, хотя это такой же Юг, как и наши апулийские города.
   - Неаполь - это разговор отдельный. Туда многие в принципе боятся ехать, там опасно, - ехидно сказал я. - Криминал, мафия... Для какого-нибудь миланца поехать в Неаполь смерти подобно.
   - Неужели все так и есть? Или все-таки преувеличено?
   - Ну, допустим, мафия там, правда, существует. Футбольные болельщики, правда, могут избить фанатов противников, причем не во время матча. А дорожное движение - вообще страшное дело.
   - В самом деле, мы иногда слабо напоминаем одну страну...
   - Так было всегда, Кьяра... И в прежние времена каждый крупный город был чуть ли не отдельной страной. Даже язык был везде свой собственный. Ведь наш флорентийский диалект, на котором, между прочим, писали свои шедевры Данте, Боккаччо и Петрарка, стал официальным единым итальянским языком лишь в XIX веке... Но вернемся к Санта Мария дель Фьоре... Ди Камбио разработал план собора в виде латинского креста и начал строительство на месте скромной церкви Санта Репарата. Потом строительство было поручено гениальному Джотто, только он сосредоточился не на самом соборе, а на Кампаниле. Потом к делу приложили руку еще некоторые архитекторы, пока не пришла очередь Брунеллески...
   - Который черпал вдохновение в римском Пантеоне, - вдохновленно перебила меня Кьяра.
   - Да. Создав шедевр, ставший потом эталоном гармонии и совершенства для многих великих архитекторов. Этот купол является одним из самых гениальных произведений, который Филиппо Брунеллески спроектировал и реализовал всего за 16 лет. Гениальность, во-первых, заключается в том, что купол был создан без какой-либо поддерживающей конструкции - без лесов. А теперь вдумайся в размеры: диаметр составляет 42 метра, а общая высота от уровня земли вместе с крестом достигает 116,50 метров. Весит весь этот свод 37 000 тонн и состоит из более чем четырех миллионов кирпичей. Это 3600 квадратных метров, покрытых росписями Вазари и Дзуккари на тему "Страшного суда". Чтобы забраться туда, нужно преодолеть 463 ступени. И купол этот строился без поддерживающих опор, как я уже сказал, то есть несущим сам себя... Он был самым большим в мире, построенным таким образом. Четыре года Брунеллески доказывал Синьории с помощью чертежей и модели купола, что это может сработать... И даже Великий Микеланджело, уезжая в Рим создавать купол Сан Пьетро сказал: "Io farР la sorella, piЫ grande giЮ; ma non piЫ bella".
   - Но как, Флавио? Как он это сделал?!
   - Во-первых, он вытянул его немного ввысь. То есть купол стрельчатый, а не сферический. Во-вторых, вес распределяется на 8 гигантских ребер и еще 16 вспомогательных, которые связаны между собой в точке перегиба своеобразными цепями из деревянных брусьев. Изгиб ребер - 60 градусов - считается наиболее прочным. В-третьих, кирпичи располагаются по принципу рыбьего хребта, то есть с наклоном внутрь, что позволяет сместить центр тяжести и снизить нагрузку. Но до конца загадка так и не разгадана.
   - Мамма мия, - прошептала Кьяра, - Флавио, в твоем городе находится такая жемчужина, уму не постижимо...
   - В нашем городе, Кьяра, в нашем... - безотчетно поправил я ее. В тот же миг я почувствовал, как резко она повернула голову и посмотрела на меня. Сердце мое ушло в пятки. Я так мечтал о совместном будущем с ней, что постоянно забывал, что у нас его нет. - Но не все так просто, - решил я сменить поскорее тему. - Когда наука еще была совершенно эфемерным явлением в жизни обыкновенного человека, люди все объясняли через знамения свыше. И купол, или как мы называем его il Cupolone, тоже не остался в стороне. По проекту Брунеллески на куполе должен был стоять фонарь высотой 16 метров. Так вот, в этот фонарь несколько раз попадали молнии, которые скидывали его вниз, разбивая на части. И то, что небо "целыми днями поражает купол своими стрелами", жители Флоренции объясняли завистью неба, недовольного тем, что человек воздвиг такую конструкцию, которая вступила с ним в единоборство.
   - Это не Савонарола, случаем, говорил? И не призывал разрушить этот собор? - язвительно спросила Кьяра.
   - Нет. Это говорили многие другие, в том числе Вазари, который этот купол расписал. Между прочим, Савонарола читал в этом соборе свои проповеди, а еще здесь было совершено покушение на Лоренцо Медичи и его брата...
   - Даже в таком святом месте кто-то умудряется вершить черные дела... - задумчиво сказала Кьяра.
   - Мастеров черных дел не остановит никакая святость. К сожалению. В Кампаниле Джотто была? - спросил я, кивнув на легкую, устремляющуюся в голубое небо, словно стрела, стройную Кампанилу.
   - Еще нет. Кстати, почему она названа так, если он построил только первый ярус?
   - Потому что проект был Джотто, а его последователь, Пизано, строго придерживался его. Лишь Таленти немного нарушил план, завершая постройку. Но он отказался только от шпиля, а вместо него сделал террасу, откуда открывается красивый вид на город. А так она спроектирована именно Джотто. Внутри тоже есть, на что посмотреть. Множество барельефов Пизано, на которых, между прочим, представлены изобретения человечества, например, в области музыки, виноделия, сельского хозяйства, металлургии... Также много барельефов, посвященных разным профессиям: медицина, архитектура, ткачество, астрономия... К вопросу об астрономии: здесь представлены барельефы семи планет все того же Пизано.
   - Занятно...
   - Ну и прежде чем мы отправимся вкушать шедевры флорентийской кухни, моя горнолыжница, - сказал я и замер: она пронзительно посмотрела мне в глаза. Я не имел права так ее называть. Она не была моей. Но у меня вырвались эти слова против воли, потому что моя Флоренция сближала нас еще больше, она словно стирала постепенно границы между нами. - Баптистерий... - выдохнул я. - Он посвящен покровителю Флоренции - Сан Джованни Баттиста.
   Я замолчал, вновь подняв глаза к красному куполу. Он явно уравновешивал мой душевный дисбаланс.
   - Ему почти тысяча лет, и он является классикой гармонии форм и пропорций... - медленно произнесла Кьяра. Наверно, я слишком долго созерцал красный купол.
   - Да... Но изначальное здание было храмом, посвященным Марсу, и оно относится аж к 897 году. Кстати, взгляни на этот барельеф, - показал я на изображенную сцену водной баталии на стене Баптистерия. Мы очень удачно стояли в нужном месте - напротив via Roma. - Только это не барельеф.
   - А что? - приподняла она брови.
   - Римский саркофаг, который вставлен в стену, чтобы все помнили о римских корнях Флоренции.
   - Мамма мия! Вот это да! - воскликнула Кьяра.
   - Ну а современный вид постройка приобрела лишь в XII веке. И именно здесь вплоть до позапрошлого столетия крестили жителей Флоренции. И среди них, между прочим, Данте и Медичи.
   - То есть... Вот можно войти туда и представить, что когда-то, очень давно, на этом месте стоял Данте... Или кто-то из Медичи...
   - Данте, Медичи и иже с ними стояли, полагаю, даже на том самом месте, где сейчас стоишь ты. А еще на многих других во всей Флоренции, по которым не раз ступали твои туфли.
   Кьяра опустила глаза вниз, на камни, которыми выложена площадь. Я рассмеялся. У нее было такое выражение лица, словно я только что раскрыл ей смысл бытия.
   - Но ценность Баптистерия увеличивается восточными воротами. Точнее десятью золочеными панелями-барельефами на тему библейских сюжетов, созданных Лоренцо Гиберти. Микеланджело был поражен этой работой и назвал эти ворота "Вратами рая".
   - Раз сам Микеланджело оценил, значит, это действительно гениальная работа, - засмеялась Кьяра.
   - На самом деле интерес представляют также и южные и северные ворота, которые тоже отделаны барельефами, а еще мозаики византийских мастеров на куполе... Но мы пойдем обедать, - сказал я.
   - Обедать?! - изумилась Кьяра, словно мои приземленные мысли среди этого нагромождения шедевров искусства возмутили ее.
   - Хочешь сказать, что мирские потребности тебя больше не волнуют?
   - Да нет, ты прав, - расхохоталась она. - Надо иногда вырываться из царства Ренессанса в современность. Куда пойдем обедать? Полагаю, что коренные флорентийцы не обедают на Пьяцца дель Дуомо?
   - Ты догадлива, - усмехнулся я. - Идем.
   Мы направились прочь из исторического центра, продвигаясь вперед очень медленно. Кьяра постоянно замедляла ход или даже останавливалась, увидев какую-нибудь церковь или дворец и задавая мне вопросы.
   - Флоренция мне уже кажется не городом, - изрекла она после очередного моего развернутого ответа на ее вопрос.
   - А чем?
   - Отдельной страной. По крайней мере, ее истории хватило бы на целую страну. Мы прошли всего пару улиц, а ты просто выливаешь на мой бедный мозг тонну интереснейших подробностей. И я понимаю, что ничего не знаю о твоем городе и не увидела еще даже сотой доли его шедевров.
   - Хочешь, чтобы я замолчал? - ухмыльнувшись, спросил я.
   - Даже не вздумай! Я просто задаюсь вопросом, сколько дней нужно, чтобы изучить этот город?
   - Боюсь, нам с тобой не хватит целой жизни, - мечтательно ответил я.
   - Особенно учитывая, что у нас лишь один день, - произнесла она, и в голосе ее прозвучала такая горечь, что я буквально почувствовал неприятный вкус во рту и моментально протрезвел от своей мечтательности.
   Это возвращение к суровой реальности было болезненным, как падение с высоты. Причем с высоты купола Дуомо. Я возвел глаза к синему небу, видневшемуся в весьма узкий просвет между близко стоящими друг к другу домами, под окнами которых хлопало на ветру свежевыстиранное белье. На веревках висело вперемешку со всякими простынями чье-то нижнее белье. Я почему-то вспомнил о том, как запихивал в чемодан ее вещи перед отъездом из Фопполо, и подумал, что хотел бы, чтобы наше с ней нижнее белье, а заодно и постельное, висело бы вот так на веревке, на разноцветных прищепках, и развевалось на ветру.
   - Кьяра, - схватил я ее за руку, резко останавливаясь. Мы стояли посреди улицы, к счастью, весьма пустынной, и смотрели друг на друга. Хотя нет, не к счастью. Безлюдность улицы отгораживала нас от целого мира, мы были словно одни на всем белом свете. Я боролся с яростным желанием обнять ее, сказать, что у нас впереди целая жизнь, поцеловать, наконец! Взгляд ее сводил меня с ума, заставлял дрожать колени, испепелял мой мозг...
  
   0x01 graphic
  
  
  

Глава 14

  
   Квинтэссенция
  
   Из-за угла вышла группа туристов и с радостным возгласом кинулась к нам, словно мы были единственные жители этого города, у которых можно спросить, как пройти к Санта Мария дель Фьоре. Я так и не понял, на каком языке они говорили, я только название разобрал. И подумав, что все равно бесполезно объяснять им на словах, лишь махнул рукой в нужном направлении.
   Их появление было встряской для моего сознания, в котором словно произошло затмение. Я глубоко вздохнул, стараясь не поднимать больше глаза вверх, на хлопающее на ветру белье, и отчаянно взглянул на Кьяру. Она отрешенно смотрела вслед туристам. И судя по выражению ее лица, их судьба ее мало волновала.
   - Далеко еще до твоей остерии? - вдруг спросила она, поворачивая ко мне лицо. Она успела надеть равнодушную маску, но глаза... Они не могли обмануть мое трепещущее сердце, они могли только полосовать его на мелкие кусочки.
   - Что? - Ах да, мы же шли обедать... - Нет, мы почти пришли.
   - Так пойдем быстрее! - нетерпеливо сказала она, отчаянно срываясь с места, словно хотела вырваться с этой улицы, где мы снова были одни.
   Мы вошли в мою любимую остерию. На самом деле я редко тут бывал, но зато всегда по какому-нибудь исключительному случаю. Сегодня случай был, возможно, самый исключительный...
   - Ну... - сказала она, сняв куртку и приземлившись на стул. - Я сдаюсь полностью на твою волю: хочу, чтобы ты составил мне обед из самых типичных флорентийских блюд.
   - Хм... - усмехнулся я. - Ты всеядна?
   - Абсолютно. Я только лягушек не люблю...
   - Я помню... - стремительно поднял я на нее глаза. Воспоминания о наших обедах в остериях в горах были настолько яркими, что ослепили мой мозг, словно вспышка фотоаппарата. - Тогда в качестве первого блюда ты должна съесть какой-нибудь суп с черствым хлебом. Например...
   - С черствым?! А нельзя ли со свежим все-таки? - прервала она меня.
   Я рассмеялся. Иногда она была наивной и забавной, словно маленькая девочка. И она мне нравилась такой.
   - Нельзя. Знаешь, какая любимая поговорка флорентийцев? "Non buttare via niente". Так что некуда девать черствый хлеб, придется нам его съесть. Кстати, ты заметила, что наш хлеб отличается от хлеба других итальянских регионов?
   - Да, он достаточно пресный. Совершенно безвкусный, если не макать его в какой-нибудь соус.
   - Его как раз и надо макать в соус. Просто так его не едят. Только с соусом либо с паштетом, как например, fegatini. Хлеб у нас такой, потому что еще в XVI веке в Тоскане был введен закон о соли, который повлиял на способ приготовления хлеба. В общем, бери zuppa di cipolle - луковый суп, который тебе принесут с поджаренными в духовке ломтиками хлеба с сыром. Будешь обмакивать их в ароматный суп - вкуснота невероятная!
   - Ты заставляешь сжиматься в судорогах мой желудок, - рассмеялась Кьяра.
   - Ок, попросим пока принести закуски, - сказал я, подзывая официанта. - Fettunta, per favore, - попросил я его. Когда он удалился, я ответил на немой вопрос Кьяры: - Буду учить тебя есть флорентийский хлеб. Fettunta - это тосты с чесноком и солью, а главное с оливковым маслом. Тебе представится самый лучший способ почувствовать аромат оливок, впитавших в себя тосканское солнце.
   - Слюнки текут, - жалобно простонала Кьяра.
   Я расхохотался. Она была такой эмоциональной, такой естественной и такой родной... Я опустил глаза в меню, смутившись своих мыслей. Нагнав на себя сосредоточенный вид, я попытался прочитать список блюд. Не получалось. Пока официант не принес огромную тарелку с закусками, на которые Кьяра жадно накинулась. Я украдкой наблюдал за ней.
   - Не думай, что я наемся этими ароматными кусочками хлеба и луковым супом, - уведомила она меня с набитым ртом.
   - Я ни секунды не предполагал этого, - усмехнулся я. - Ну что, попробуем классику? Bistecca alla fiorentina?
   - Да! Потому что как-то я заказывала ее, но потом мне сказали, что это было какое-то жалкое подобие. Ведь настоящее - оно особенное, да?
   - Это мясная вырезка говядины практически без прожилок. При этом животные для этого блюда пасутся исключительно на лугах Кьянти. Мясо рубится так, чтобы Т-образная кость была строго посередине, отчего кусок на твоей тарелке будет именно этой формы. Из приправ - только соль, черный перец и оливковое масло. И уже после приготовления!
   - Оно же будет пресным, как и хлеб!
   - Не будет. К тому же если посолить до приготовления, то оно будет сухим. Мясо поджаривают на раскаленных углях минут по пять с каждой стороны, переворачивая всего один раз. В итоге снаружи получается хрустящая, а иногда даже подгоревшая корочка, а внутри - сочное мясо с кровью. Все это в компании хлеба и тосканского вина, без гарнира.
   - Да... Я точно не ела такого... Заказывай!
   - Ну и, полагаю, все это нужно заесть Schiacciata alla fiorentina.
   - Что это?
   - Типичный флорентийский торт, - улыбнулся я, ни слова не сказав, что на его поверхности с помощью какао будет нарисована флорентийская лилия. Мне хотелось сделать ей сюрприз и посмотреть, как снова раскрасится удивлением ее лицо.
  
   Выйдя из ресторана, мы направили свои стопы к Понте Веккьо. Он и венецианский мост Риальто - лишь два сохранившихся торговых моста во всей Европе. Я, разумеется, свой мост считаю красивей. Не потому что я флорентиец, а потому что он объективно оригинальнее венецианского. Ведь здесь домики-лавки словно налеплены друг на друга, как старинные, обитые железом сундуки.
   Мы ступили на мост, и Кьяра с любопытством стала рассматривать торговые лавки. Правда, интерес в ее глазах совсем не являлся олицетворением страсти к драгоценностям. Она больше была похожа на человека, идущего по музею пусть даже и с коллекцией драгоценных изделий. Ведь на этом мосту как раз теснятся крошечные боттеги с шикарным выбором ювелирных изделий.
   - Правда, что далеко не всегда здесь продавали украшения? - полюбопытствовала Кьяра. - Я слышала, раньше здесь обитали мясники.
   - Да, это так. И это не совсем хорошо отражалось на реке.
   - В смысле?
   - Они никогда не упускали возможности выкинуть прямо в воды Арно ароматные остатки своей продукции. Лишь в 1565 году с постройкой "Коридора Вазари" Козимо Медичи распорядился прекратить это безобразие и уступить место ювелирам.
   - И правильно. Полагаю, что пахло все это не очень хорошо.
   - Да, отнюдь не лилиями... - подтвердил я.
   - О! Бенвенуто Челлини, - заметила Кьяра, указав на бюст, стоящий посреди моста. - Кстати, почему именно он? Он же скульптор был, вроде...
   - Не только. Он был еще и ювелиром. Вазари его признавал даже непревзойденным ювелиром. Поэтому все логично.
   - Хм... Тогда, конечно, да... Мост в самом деле ведь старый, да? Неспроста это название?
  
   0x01 graphic
  
   - Это самый древний мост Флоренции, который к тому же не изменил свой облик. Первые упоминания восходят аж к 996 году. Изначально здесь проходила Кассиева дорога - ответвление Фламиниевой дороги из Рима в Тоскану. А потом он четыре раза сносился наводнениями. Лишь в 1345 году была отстроена современная конструкция, правда, неизвестно достоверно, кем именно, но скорее всего Фьорованти. И его облик получился таким, что впечатлил даже немецкие войска, которые, уходя в 1944 году, взорвали за собой все флорентийские мосты, а этот не тронули. Хотя, возможно, это лишь легенды, но, тем не менее, это единственный уцелевший мост Флоренции, - сказал я, почувствовав, как внутри поднялась волна негодования.
   - Как меня бесят все те варвары, которые напролом идут за своими низкими политическими убеждениями, разрушая шедевры искусства, стоящие веками! Как у них поднимается рука, чтобы вот так просто превратить в пыль какой-нибудь многовековой памятник? Тем более, что он никоим образом не стоит им поперек пути.
   Глаза ее сверкали. А главное, что она с точностью выразила то, что думал на этот счет я.
   Мадонна, мы даже мыслим одинаково! Каким образом тогда наши дороги не могут сплестись в одну?!
   Перейдя мост, мы оказались у Палаццо Питти.
   - Кто воздвиг этот палаццо, горнолыжница? - спросил я, увидев, как она рассматривает самый большой дворец Флоренции.
   - Не помню, мой горнолыжник, но явно кто-то великий.
   Мой горнолыжник... Она сказала "мой горнолыжник"! Если бы не толпа перед дворцом, я бы достал белый флаг, потому что мое сердце трепетало как этот самый флаг на корабле, затерявшемся в штормовом море любви. И я готов был сдаться на волю этих волн.
   - Так кто? - смотрела она на меня вопросительно. И, видно, уже давно смотрела, пока волны чувств поднимали меня на своем гребне, а потом швыряли вниз.
   - Бр... Брунеллески, - выпалил я. Что-то я хотел рассказать ей о нем... Ах да! - У него была нелегкая задача: хозяева, семейство Питти, пожелали палаццо больше, чем у банкиров Медичи. И не просто больше, а чтобы дворец Медичи смог бы поместиться во дворике Палаццо Питти. Получилось весьма впечатляюще. А главное, что менее, чем век спустя оно было продано семейству Медичи, - на этой моей реплике Кьяра звонко рассмеялась. Я тоже улыбнулся, и продолжил: - После объединения Италии дворец даже был королевской резиденцией. Здесь останавливался Наполеон Бонапарт, жили Савойя...
   - Знаменитое местечко получилось, - улыбнулась Кьяра. - А сейчас тут галерея, только на нее у меня пока не было времени.
   - Но ты ведь понимаешь, что должна найти на нее время? Медичи - слишком говорящая фамилия, не правда ли?
   - Постой... Хочешь сказать, что здесь кто-нибудь из Чинквеченто?
   - Полотна Филиппо и Филиппино Липпи, Боттичелли, мадонны Рафаэля, Тициан, Перуджино, Тинторетто, Веронезе...
   - Баста, - засмеялась она, прервав меня. - Я схожу туда.
   - Помимо всего прочего, там представлено столовое серебро королевских дворов, хрусталь, вазы, 6000 костюмов и аксессуаров прежних эпох, а еще есть музей карет. И музей современного искусства тоже есть... А теперь пойдем в сады Боболи.
   - Они относятся к этой королевской резиденции?
   - Да, почти неотъемлемая часть всего этого великолепия.
   Несмотря на живописность парка, две сотни скульптур, гроты и фонтаны, у нас не было слишком много времени на эти сады. Февральский день неумолимо короток, а нас ждала Пьяццале Микеланджело. Мы даже не зашли в "тайный павильон" - музей фарфора с его коллекцией античной керамики.
   И вот мы поднялись на Пьяццале Микеланджело. Мягкий розоватый тосканский закат зажег могучий красный купол, прорезающий вечернее небо. Дуомо словно бросает вызов горам, в объятиях которых засыпает Флоренция. Уникальный и непревзойденный шедевр, выдержавший удары молний и яростные толчки землетрясений. Внизу бежит река Арно, через которую переброшен Понте Веккьо. В зеркальных водах реки отражаются легкие перистые облака, раскрашенные заходящим солнцем. Скоро ночь накинет на город свое темно-синее покрывало...
   Флоренция лежала на наших ладонях. Прекрасная и утонченная, созданная гениальными архитекторами эпохи Высокого Возрождения и расписанная самыми лучшими ее художниками... Моя Флоренция... И стоя здесь, на этой площади, названной в честь Великого мастера, с которым закончился Ренессанс, я чувствовал, как неистово трепещет в груди мое сердце. Я не выдержал: положил руку на плечо Кьяры и притянул ее к себе, прикасаясь губами к ее виску. Эта умопомрачительная панорама разбивала вдребезги все мои стены, что я с таким трудом, кирпичик за кирпичиком выстраивал между нами. Она стала квинтэссенцией этого дня, нашей прогулки, моего внутреннего шторма в море чувств... Я понимал, что моя жизнь никогда больше не станет прежней. И у меня не было совершенно никаких идей, как жить дальше...
   - Я хотела бы вечно стоять здесь и смотреть с тобой на твою Сантиссиму, - прошептала Кьяра, глядя на погружающуюся в ночь Флоренцию.
   Я боялся посмотреть на нее. Мне было достаточно слышать лишь интонацию ее голоса, чтобы сойти с ума. У меня по спине пробежал разряд электрического тока.
   - Я хотел бы никуда не отпускать тебя... Никогда... - отрешенно прошептал я, глядя на купол Санта Мария дель Фьоре, пылающий на фоне темно-синего неба.
   - Флавио... Что ты говоришь... - тихо произнесла она.
   - А? - вздрогнул я и встретился взглядом с ее глазами, в которых отражались огни моей Флоренции, укрытой ночным покрывалом. Я говорил чистую правду и знал, что она не должна была срываться с моих губ. - Кьяра, - нерешительно произнес я, - утром... в Санта Мария Новелла я... видел слезы в твоих глазах. Почему?
   - Слезы? - вздрогнула Кьяра, потом отвела взгляд. - Тебе показалось.
   - Нет, - мягко возразил я. - У тебя в жизни все нормально? Мирко... хорошо с тобой обращается?
   Несколько долгих мгновений она смотрела на меня. В глазах ее мелькали разные выражения, из которых я пытался выявить причину тех слез.
   - Да, все отлично.
   - Ты... счастлива с ним? - спросил я, почувствовав внутри смесь каких-то неприятных ощущений.
   - Так же, как и ты с твоей женой, - медленно произнесла она. - Ты счастлив?
   Мадонна! Это слово "счастлив" давно перестало быть моим синонимом. Если бы она только знала, как я несчастлив! Несчастлив, потому что ее нет рядом! И потому что она несчастна! Но я не могу ей в этом признаться!
   - Да... - пробормотал я. - У нас скоро будет малыш... - я понимал, что несу полную чушь.
   - Может, и у нас когда-нибудь будет малыш, - сказала Кьяра, и глаза ее увлажнились. - Мы счастливы с Мирко и любим друг друга.
   Мое сердце разрывалось. Нет, я не испытывал никакой ревности. Потому что я понимал, что она лжет. Я слишком хорошо знал Мирко, чтобы усомниться в том, что они с Кьярой ни разу не любят друг друга. Да и в ее глазах я видел предательскую грусть...
   - Даже любовью занимаетесь? - горько усмехнулся я. Не знаю, почему я спросил это. Хотел спровоцировать ее на откровение, может...
   - Конечно, еще бы нет! - засмеялась Кьяра, голос ее дрогнул, она махнула мне рукой и быстро пошла прочь, спрятав наполняющиеся слезами глаза...

Глава 15

  
   Когда рождение ребенка - совсем не то, как я себе это представлял.
  
   Мы с Лореттой сидели в гостиной и обсуждали последние новинки моды. Я честно старался вникнуть в то, что она рассказывала мне о новейших тенденциях, оперируя понятиями, в которых я до сих пор не разбирался даже после пяти лет жизни с моей женой.
   - ... и потом в последнее время в моде ...Что это?! - истерически возопила моя жена, а я так резко подскочил на диване, что мой кот, мирно отдыхающий на моем плече, со скоростью взлетающей ракеты сиганул на пол.
   Я проследил за взглядом моей жены и посмотрел на ее ноги. Под ними расползалась прозрачная лужа.
   - У тебя воды отошли! - вскочил я со скоростью все той же взлетающей ракеты.
   Она смотрела на растекающееся прозрачное пятно с таким отвращением, словно это было лужей di merda. Потом она воззрилась на меня так, будто это я был виновником этой лужи. Я понял, что моя жена на моих глазах теряет адекватное восприятие действительности, и на нее накатывает паническое состояние. Я подошел к ней, кладя руки на плечи.
   - Все будет хорошо. Поехали в клинику! - я старался говорить самым спокойным голосом, хотя внутри у меня никакого спокойствия не наблюдалось. Но если и я начну паниковать, то как родится ребенок?! Надо было срочно сдаваться на волю здравомыслящих медиков.
   Лоретта в ужасе смотрела на меня. И гладя ей в глаза, я вдруг осознал, что она совершенно не готова к родам. Словно они неожиданно свалились на нее, без какого-либо предупреждения в виде многих месяцев беременности. Я взял ее за руку и аккуратно повел к двери, пытаясь на ходу успокоить и вселить уверенность. В нее и в себя. Только Лоретта, похоже, не особо меня слушала.
   Мы сели в машину, и я, стараясь вписываться в правила дорожного движения, помчал свой мерседес в сторону клиники.
   - Cazzo! - вскричала моя жена, хватаясь за живот.
   - Что?!
   - Больно, coglione!
   Очень приятно слышать такой комплимент.
   Я стиснул зубы и посильнее надавил на педаль газа. На мое счастье, клиника была недалеко, и уже минут через 15 мы входили в приемное отделение.
   Я был неимоверно взволнован, хотя до конца еще не осознавал происходящего. Тем более что я до сих пор не был к нему готов, ведь Лоретта должна была родить только через месяц.
   - Моя жена рожает! - выпалил я подошедшей медсестре. - Воды отошли, она на 35-ой неделе, - добавил я, потому что пару дней назад Лоретта мне так сказала, что у нее идет 35-я неделя.
   - У вас что, двойня? - удивилась медсестра.
   - Нет! Не знаю! Сделайте что-нибудь! - взмолился я, видя, как скорчилась от боли Лоретта.
   - Не мне надо делать, а Вашей жене. Ей рожать, а не мне, - усмехнулась медсестра.
   Лоретту увели в какой-то кабинет, а я стал мерить коридор нервными шагами. Правда, не прошло и 10 минут, пока я судорожно пытался осмыслить происходящее, как меня пригласили следовать в родильную палату.
   - Роды достаточно стремительные, у нее уже раскрытие почти 8 сантиметров, - бросила мне на ходу медсестра.
   Мы с Лореттой не ходили, как все нормальные люди, на курсы подготовки к родам. Ей вечно было некогда, потому что клиентам не было никакого дела до того, что "мне вдруг приспичило стать отцом". Поэтому мне пришлось заняться самопросвещением, благо живем в век высоких технологий. И мне было вполне ясно, что означает такое раскрытие. А вот Лоретта так, похоже, и не удосужилась просветиться на этот счет.
   Врач в родильной палате сказал, что очень скоро начнутся потуги. Я читал, что это один из самых сложных периодов родов. Надо правильно дышать, терпеть резкую боль и не тужиться, пока врачи не разрешат...
   На меня в тот момент снизошла какая-то отрешенность. Мне не было страшно, я перестал паниковать, и мое истерическое внутреннее состояние сменилось олимпийским спокойствием. Я был готов дышать вместе с моей женой, вытирать пот с ее лба, массажировать поясницу - все, что угодно, лишь бы облегчить ей процесс появления на свет нашего ребенка.
   Я подошел к ней и взял за руку. Она резко открыла глаза и посмотрела на меня.
   - Я тебя ненавижу, bastardo... - злобно прошипела Лоретта, глядя на меня безумными глазами, что я даже отпрянул. Новый разряд боли, очевидно, пронзил ее, и она завопила, сопроводив свой крик ругательствами, которые лично я постеснялся бы произносить в приличном обществе. Я вообще не догадывался, что моя жена знает такие слова. Я на секунду забыл, где и по какому поводу нахожусь, и ошеломленно уставился на нее.
   Когда схватка прошла, Лоретта продолжила:
   - Я ненавижу тебя за все то, что ты заставляешь меня терпеть, bastardo... Никогда... Слышишь, никогда у нас больше не будет детей! Я сделаю стерилизацию! И вообще не позволю тебе даже пальцем прикоснуться ко мне, figlio di un cane... Проваливай отсюда... Не хочу тебя видеть... Убирайся! - завопила она опять на волне новой схватки.
   Я в шоке смотрел на нее. Ее слова больно вонзились в меня, будто противные колючки, а лицо, искаженное злобой, вызвало приступ отвращения.
   - Лоретта, tesoro, потерпи... - начал я, протягивая к ней дрожащую руку. - Скоро малыш родится, и боль пройдет...
   - Чтоб ты провалился, coglione! - прошипела Лоретта и заорала так, что у меня заложило уши.
   - Что ты делаешь?! - не менее пронзительно закричала медсестра. - Не тужься! Сейчас нельзя!
   - Vaffanculo! - зло крикнула моя жена. Хотя она не была в тот момент похожа на мою жену, которую я знал до настоящего момента.
   - Я сказала НЕЛЬЗЯ! Терпеть! - пыталась медсестра достучаться до разума Лоретты, и мне почему-то стало искренне жаль эту уже немолодую женщину, которая, наверно, приняла уже немало родов за свою жизнь.
   В палату ворвался седовласый врач и стремительно подскочил к Лоретте.
   -Ты что делаешь, cretina?! - крикнул он, подсоединяя к животу Лоретты какие-то датчики. - Не тужься! Ребенку плохо будет!
   - Пропади вы пропадом вместе с вашим ребенком! - Тут ее безумный взгляд остановился на мне. - И кастрируйте этого bastardo!
   - Тебе лучше выйти, - резко и непреклонно сказал врач, посмотрев на меня.
   Я развернулся и поплелся к двери. Выйдя в коридор, я опустился на стул и почувствовал, как дрожат руки, а внутри расплывается предательская смесь обиды и унижения. Я закрыл глаза, прислонив голову к стене. Перед моими сомкнутыми веками встал образ Кьяры. Почему-то я тоже представил ее на родильном кресле. Мое воображение, основываясь на просмотренные видеоуроки из Интернета по подготовке к родам, начало рисовать занимательные картины. Я видел себя рядом с Кьярой, которая держала меня за руку. Я видел ее нежное лицо, искаженное страданием. Оно было похоже на то, когда она сломала ногу. Но она стойко переносила родовые муки и даже улыбалась между схватками. Мы дышали в унисон, и я оттирал пот, струящийся с ее лба. А после ее протяжного победного стона я вдруг услышал младенческий крик и увидел ее усталые и счастливые глаза. Она смотрел на меня, а на губах играла радостная и благодарная улыбка. Хотя это я должен смотреть на нее благодарно после всего того, что ей пришлось вытерпеть...
   - У вас сын! - торжествующе сказал врач. - Теперь перережьте пуповину, - добавил он. Я взволнованно посмотрел на него и улыбнулся. Внутри меня все дрожало от пережитого напряжения и безграничного счастья...
   - Синьор, можете войти, - донесся откуда-то из коридора иллюзий женский голос.
   Я вздрогнул и открыл глаза.
   Видимо, медсестры умеют читать вопросы по глазам, потому что она ответила на мой немой вопрос:
   - У вас замечательная дочь. 3100 и 61.
   Что за магические числа она произнесла, я понял много позже, но слово "дочь" меня изумило.
   - Дочь?!
   - Да, красивая малышка! У вас не будет отбоя от женихов, - рассмеялась она. - И если Вы, наконец, прекратите меня разглядывать, как инопланетянку, то сможете войти и убедиться в этом сами.
   Я неуверенно, на ватных ногах вошел в палату. Другая медсестра сразу же вложила мне в руки совершенно маленький и легкий сверток. Я опустил вниз взгляд. На меня из-под крошечных сморщенных бровок смотрели огромные синие глаза. Они словно хотели сказать мне: "Знаешь... кто ты там?... Не так это просто - рождаться..." Голову ее покрывал светлый пушок, а маленькие ручки беспорядочно выписывали в воздухе медленные хаотичные движения.
   Я почувствовал, что к глазам подступают слезы. Я не испытывал этого ощущения уже лет 20, с тех пор, когда был ребенком. Это был тот миг, когда я стал отцом. То есть в одну минуту что-то изменилось. И хотя я почему-то не ощущал какого-то резкого превращения, но я понимал, что теперь я ношу гордое название "отец". Даже если пока я не осознаю этого в полной мере, это понимание придет со временем. Это было невероятное, грандиозное, ошеломляющее событие, от которого у меня путались мысли и по спине ползали мурашки.
   Я продолжал созерцать мою малышку затуманенным взором, боясь пошевелиться. Она была такой хрупкой, что я опасался своим движением повредить ей что-нибудь. Я коснулся пальцем ее маленького вздернутого носика. Он был словно выточен гениальным скульптором. Он был совершенным.
   Моя дочь самая красивая на свете, в этом я не сомневался.
   Внимательно рассматривая ее, я вдруг начал возвращаться в реальность и заметил легкий синеватый оттенок кожи, который розовел на глазах. Это нисколько не портило ее. Но это немного встревожило меня.
   - Почему она синеватая? - спросил я с тревогой, не отрывая взгляд от ребенка.
   - Потому что она едва не задохнулась, - ответил мне усталый мужской голос.
   Я резко поднял голову и встретился взглядом с измученно-синими глазами немолодого врача.
   - Что случилось? Где Лоретта?! - у меня похолодело сердце.
   - В операционной. Отлупить бы хорошенько эту дрянную девчонку!
   - Что Вы такое говорите?! - вспылил я.
   - То, что думаю, - сурово ответил врач. - Давно у меня не было таких неадекватных рожениц! Орет, как помешанная, и думает только о себе.
   - Но ведь ей было больно! - попытался я вступиться за свою жену, хотя, если честно, душа у меня покраснела от стыда.
   - А только ей больно?! У меня ежедневно таких, которым больно, знаешь, сколько? Некоторые и по сорок часов рожают, а эта два часа не могла потерпеть.
   - У всех разные болевые пороги... - все еще пытался я защитить свою жену, хотя и был полностью согласен с врачом.
   - У всех разные эгоистические пороги, - непреклонно заметил врач. - У нее все показатели - и ее, и ребенка - были превосходными для нормальных естественных родов. Но когда ей говорили дышать и не тужиться, она ругалась, как извозчик, укусила за руку медсестру и продолжила тужиться, словно сидит в туалете. В итоге ребенок ударился головой о тазовые кости, и ему совершенно не хватало кислорода. Когда приборы показали, что ребенок на грани остановки сердца, я сделал экстренное кесарево. По милости твоей жены ты едва не потерял дочь.
   Я шокировано смотрел на врача, напрочь утратив способность говорить. Потом перевел взгляд на крошечный комочек в моих руках и содрогнулся от мысли, что мог бы никогда не посмотреть в ее большие глаза.
   - Спасибо Вам... - единственное, что я смог вымолвить, вновь подняв взгляд на врача.
   - Наберись терпения. Вероятно, первое время она будет немного беспокойной. Из-за таких родов у нее, возможно, будут в тонусе мышцы, и надо будет делать массаж. И головные боли тоже могут ее беспокоить, - сказал врач, похлопав меня по плечу. Тон его заметно смягчился, и мне даже показалось, что я расслышал в нем какое-то странное сочувствие...
  
  

Глава 16

  
   Разочарование
  
   Я вернулся домой часа в три ночи. Я был абсолютно без сил, но спать не хотелось совершенно. Кот примчался встречать меня в прихожую и вопросительно заглянул мне в глаза. Интересно, но в этот раз в его взгляде не было никакого упрека в том, что я вовремя не приготовил ему вкусный рыбный ужин.
   - Извини, я не в силах сегодня изображать из себя шеф-повара. Придется тебе довольствоваться твоим кроликом с рагу... - сказал я, направляясь в кухню. Там я достал его консервы и наполнил ими миску. Видимо, кот был слишком голодным, потому что миска его была в кои-то веки чисто вылизана, а он даже не стал спорить по поводу ужина.
   Я налил себе стакан ледяной минеральной воды и с жадностью выпил ее. Поставив стакан на сушилку, я отправился в гостиную и сел на диван. Через несколько минут на моем плече удобно уселся кот. Он опять знал, что на душе у меня полная merda.
   - У нас дочь, - сказал я коту. - Очень красивая малышка. Ты должен быть с ней предельно нежен, понял? Никаких альпинистских упражнений.
   Кот ласково потерся головой о мой небритый подбородок, словно хотел меня заверить, что все понимает. Что мне нравилось в моем коте, так это то, что в серьезные моменты с ним можно было договориться. В другие минуты он мог, словно помешанная курица, носиться по дому, проверяя, у всех ли рулонов туалетной бумаги одинаковая длина, и пойдет ли ему, если он в нее обмотается, но в серьезные моменты он мог быть серьезным.
   Я закрыл глаза. Почему-то было такое ощущение, что чему-то пришел конец. Но я знал, что речь не идет о конце свободной и беззаботной жизни. Речь идет о чем-то другом.
   Я оказался в точке невозврата. У меня больше не было возможности изменить мою жизнь к лучшему. Когда я думал о разводе несколько месяцев назад, у меня была такая возможность. А теперь у меня была дочь. И она не должна расплачиваться за то, что я сделал неправильный выбор.
   Мои родители всегда внушали мне, что когда у меня родится ребенок, я больше не буду принадлежать только себе. Я больше не смогу взять и послать affanculo женщину лишь потому, что она назвала меня bastardo. Я не смогу собрать свои вещи и хлопнуть дверью только потому, что больше не люблю ее. Потому что, как говорил мне папа, "прежде, чем не пользоваться презервативом, включи мозги и убедись, что перед тобой именно та женщина, с которой ты хочешь растить потомков и состариться". Я всегда пользовался презервативом и, видимо, поэтому не включал мозги.
   А теперь было поздно. Я разделял мнение моих родителей, что ребенок не виноват в том, что я вдруг понял, что пять лет назад ошибся, сказав "да", стоя коленопреклоненным перед святым отцом. Не ребенок выбирает родителей и не он решает, что пора ему появиться в их жизни. Это мы принимаем решение родить ребенка. А потому мы обязаны сделать все возможное, чтобы он был самым счастливым ребенком на свете. А самому счастливому ребенку на свете нужны оба родителя. Его не должны растить бабушки и дедушки, какими бы замечательными они не были. Его не должна растить самая профессионально заслуженная няня. Его не должна растить одна мама. Уж тем более из-за того, что отец ребенка вдруг понял, что не любит его мать.
   Я не верю, что те видео о родах, что я смотрел в Интернете, были всего лишь вырезаны из сценария сентиментального фильма о любви. Я не верю, что мои друзья, ставшие отцами, пробыли в родильной палате под кайфом анестезии. Слова и поведение Лоретты что-то убили во мне. Что-то важное, из-за чего я жил с ней, переживал за нее и заботился о ней.
   Но уходить теперь было слишком поздно. Моя красивая дочь заслуживает того, чтобы быть самым счастливым ребенком на свете и расти, окруженной любовью и заботой и матери, и отца. И я могу дать ей эту любовь и заботу. Да, ради нее я постараюсь изображать, что люблю ее маму. Я никогда не думал, что однажды пополню ряды тех семей, где люди живут вместе только ради детей, давно став чужими друг другу. Мне всегда такая жизнь казалась невыносимой. И теперь мне предстояло узнать, так ли это.
   Но ради моей девочки я пойду до конца. Потому что я не собирался становиться для нее представителем всех тех stronzi, которые бросили свою жену с маленьким ребенком на руках и ушли в поисках лучшей жизни. Я не хочу, чтобы моя дочь считала меня bastardo. И не хочу, чтобы она считала такими всех представителей моего пола. Я хотел дать ей шанс в будущем иметь счастливую семью и вырастить самых счастливых детей на свете.
   В тот момент я понял, чему именно пришел конец. В моей жизни больше не было места для Кьяры.
  
   Я с трудом открыл глаза, смутно различая какое-то пиликанье где-то в тумане и нежное прикосновение к моей щеке. Кот мягкой лапкой старался разбудить меня, потому что в моем кармане звонил телефон.
   - Pronto?
   - Флавио! - услышал я возбужденный голос моей мамы. Я никак не мог понять, от чего она так эмоционально произносит слова, за скоростью которых не поспевал мой еще спящий мозг. - Как твоя девочка? Когда ты привезешь ее домой? Мы можем с папой приехать сегодня, чтобы увидеть ее?
   Какая девочка?! Куда и зачем приехать?! Я посмотрел на кота, словно надеялся, что он объяснит мне, что за помешательство у моей мамы. Кот спокойно взирал на меня своими огромными зелеными глазами, и я вдруг понял...
   - Мама, все отлично. Через пару дней они уже будут дома, наверное...
   - Как вы назвали ее?
   - Лоретта говорила, что мы назовем ее Клио...
   - Клио?! Но у наших соседей так называется машина! Renault Clio! - недоуменно воскликнула мама.
   - Это производное от "Клеопатра", мама.
   Признаться честно, я тоже был не в восторге от выбора моей жены, это был не самый мой любимый исторический персонаж, и я бы не назвал ребенка в его честь. Но она сказала, что я дам имя ребенку, если он будет мальчиком. А если будет девочка, то назовет она.
   - Santo cielo! - неопределенно воскликнула моя мама. - Как она себя чувствует? Почему вдруг сделали кесарево?
   - Мама, все в порядке, не волнуйся. Это было экстренное кесарево. Роды были стремительные, что-то пошло не так. И потом, она ведь родилась преждевременно...
   У меня с родителями были весьма доверительные отношения в целом, но не в вопросах, касающихся Лоретты. Они с отцом не очень ее обожали. Может, даже немного недолюбливали. Мне так казалось, по крайней мере. Но я точно знаю, что если бы рассказал им о том, что мне довелось услышать и увидеть во время родов, мою мать точно хватил бы удар. Поэтому я предпочитал не распространяться об этом. И не вспоминать.
   - Она недоношенная?! - ахнула мама.
   - То есть как недоношенная?!
   - Если она родилась преждевременно, она весит меньше 2,5 килограмм? Она что, в инкубаторе?!
   - В каком инкубаторе, мама?! Едва ли это цыпленок. Нет, она нормально весит, 3100.
   - Но ты хотя бы видел ее? Посчитал у нее пальчики?
   - Пальчики? Зачем? - не понял я. Что-то сегодня утром я плохо соображаю...
   - Ну, чтобы узнать, все ли на месте, - нервно засмеялась моя мама.
   Она вообще думает, кто у меня родился?! Ребенок или неведомый зверек?
   - Да, мама, все хорошо. Перепонок между пальцами у нее нет.
   Весь день я только и делал, что отвечал на подобного рода вопросы по телефону. Мне позвонили все родственники, друзья, коллеги. Даже те, о существовании которых я вспоминал только в Рождество. И то лишь потому, что у меня в браузере был их список. Все они смеялись, поздравляли, рассказывали что-то о предстоящей веселой жизни, причем словосочетание "веселая жизнь" явно содержало некий тайный смысл. Я радовался и смеялся вместе с ними, не особо пугаясь тайного смысла.
   Даже Мирко позвонил поздравить. Нет, в этом не было ничего необычного, он поздравлял меня со всеми праздниками, даже с теми, о существовании которых я не догадывался. Типа "День маркетолога", коим я работал, или "День фотографа", или "День борьбы с опустыниванием и засухой". Просто потом он передал трубку Кьяре. И мне снова захотелось умереть...
  
   Через несколько дней я привез Лоретту с Клио домой. Я с большим энтузиазмом ждал их возвращения и рассказывал коту о том, какая у нас красивая дочь. Кот снисходительно взирал на меня, считая, очевидно, что я помешался на ребенке.
   На входной двери у нас уже красовался огромный розовый бант, и все соседи поздравляли меня. Я с воодушевлением готовил дом к приезду моей принцессы, купил все, чего еще не доставало. А это было почти все, потому что Лоретта откладывала всю подготовку на неопределенный срок, и в итоге мне с моими родителями пришлось совершить набег на детский магазин несколько раз за день. Мой отец молчал, поджав губы и покорно перетаскивая необъятные пакеты из машины в дом, пока мы с мамой систематизировали все в детской. На мой вопрос, почему у папы не самое лучшее настроение, она выдала фразу, от которой я едва не выронил деталь от пеленального столика, которую прилаживал.
   - Потому что он опасается, что этот ребенок нужен только тебе.
   Пару мгновений я смотрел на свою маму, будто она неожиданно помешалась.
   - Что за бред, мама?! - вспылил я. Но она лишь поджала губы. Как и отец.
   Несмотря на все это, я старался с оптимизмом смотреть в будущее. Но мой оптимизм затух в тот же вечер, когда мы вернулись домой из клиники.
   Врач при выписке просветил меня, что при кесаревом сечении чуть сложнее запускается процесс лактации. Что ребенка надо в первые дни чаще прикладывать к груди, может даже показаться, что он весь день висит на груди и при этом остается голодным, но надо не сдаваться и приложить все усилия, чтобы не переходить на смеси. Мучить голодом не стоит, но надо бороться за грудное вскармливание, а потому постараться найти баланс, доверившись материнскому инстинкту. Потому что женщин, у которых совсем нет молока, на Земле всего 3-4%... Или около того...
   Я ничего не понял, если честно, но я надеялся на материнский инстинкт. И я был готов ради этого обеспечить своей жене сон, отдых, покой, вставать к малышке ночами, купать ее, переодевать, вести психологические беседы с женой, чтобы у нее не было послеродовой депрессии... Я прочитал, что все это должен делать муж, чтобы помочь жене прийти в себя после родов и наладить грудное вскармливание. Потому что оно очень важно, если хочешь вырастить здорового и счастливого ребенка. А я этого хотел.
   Все это меня совершенно не напрягало. Проблема была в том, что едва мы пересекли порог нашего дома, а Клио разразилась голодным плачем, моя жена изрекла:
   - Надеюсь, ты купил молочную смесь? Покорми ее.
   Разумеется, я купил молочную смесь. Потому что врачи сказали, что надо иметь ее в запасе.
   - Смесь?! Разве у тебя еще не пришло молоко? - осведомился я.
   - У меня нет молока, - холодно ответила Лоретта.
   - Надо чаще прикладывать Клио к груди, - авторитетно заявил я.
   - Чаще?! У меня нет времени целыми днями кормить ее. Из-за этих преждевременных родов мне и так пришлось все бросить. У меня осталась куча дел, не терпящих больше отлагательств.
   Я посмотрел на нее так, словно видел впервые. Если честно, мне в последнее время стало часто казаться, что Лоретта, в которую я влюбился и на которой я женился, - это совсем не та Лоретта, с которой я живу теперь. Я влюбился в красивую и скромную девушку. Она никогда не разговаривала со мной в таком тоне, а в спорных вопросах мы всегда достигали компромисса. Именно компромисса, а не потакания с моей стороны ее капризам. Но взлет по карьерной лестнице странно ее изменил. Она становилась все более амбициозной и независимой, а вместе с тем - более дерзкой и высокомерной.
   - Ты, очевидно, не в себе? - спросил я, не находя других слов.
   - К тому же она слишком прожорлива, - пропустила мое замечание между ушей Лоретта. - Вчера у меня было немного молока, но ей этого недостаточно! Она хотела есть постоянно, в результате искусала мне грудь так, что у меня теперь дикие трещины на сосках.
   - Их можно смазать специальным кремом...
   - Ты хоть понимаешь, о чем говоришь?! - возмутилась моя жена. - Ее присасывания теперь причиняют мне нестерпимую боль! Мне хватило родов, чтобы терпеть еще и это!
   Мадонна, если дальше так и пойдет, как я собираюсь жить с этой женщиной?! Внутри меня рос большой ком негодования, неприязни, злости и непонимания. Если бы у меня не было дочери, я бы сейчас собрал вещи Лоретты и выставил бы ее за порог. Но в коляске жалобно плакала голодная Клио, и мне нужно было собрать всю мою выдержку и снисходительность и постараться не выгнать ее маму из дома. Почему-то вспомнилось мнение отца, что этот ребенок нужен только мне...
   Я действительно надеялся, что с рождением ребенка у моей жены проснется материнский инстинкт. Но видимо, материнский инстинкт вместо моей жены проснулся у меня. Ну, должен же он был у кого-то проснуться, в самом деле.
  

Глава 17

  
   Проблески.
  
   Я вздохнул и взял Клио на руки. Она сразу же прекратила кричать, поняв, что донесла информацию о своих потребностях.
   - Ну что, пойдем готовить тебе ужин? - спросил я у малышки. - Ты ведь мне поможешь, правда?
   - Послушай, она ничего не понимает, - скептически заметила Лоретта. - Или ты думаешь, дети сразу рождаются с высоким IQ и умеют разговаривать?
   - Послушай. Во-первых, она все понимает. Во-вторых, если с детьми не разговаривать, сами они не заговорят никогда.
   - Хахаха, - издевательски рассмеялась моя жена. - Вроде взрослый мужчина, а такую ахинею несешь. Знаешь, ты весьма глупо выглядишь, разговаривая с ней.
   - Спасибо за комплимент, - поблагодарил я ее сквозь зубы и удалился на кухню, чтобы не сказать какую-нибудь дерзость. Все-таки женщина после родов, а мой сарказм иногда мог быть жестоким, я это знал. Но удар по моему самолюбию был нанесен серьезный. Я не считал, что выгляжу глупо. Мне наоборот всегда было приятно смотреть, как мои друзья-отцы возятся со своими детьми, болтают с младенцами и рассказывают им последние новости воскресного футбольного тура. Но то, что моя жена считает мой вид глупым, было уже слишком! Я едва сдерживался, чтобы не сказать ей, что я на самом деле думаю о ней и не выгнать ее из моего дома.
   "Но моей дочери нужны и мама, и папа", - пытался уговорить я себя.
   Я никогда ранее не разводил молочную смесь, потому мне пришлось водрузить Клио в люльку, а самому углубиться в чтение инструкции по приготовлению еды. Клио страшно возмутилась такому моему поведению и начала истошно вопить. Это меня очень нервировало, потому что я не мог слышать крик моей дочери. Во-первых, он был слишком пронзительным. Я с удивлением обнаружил, что такой крошечный человеческий детеныш способен имитировать крик многотысячного футбольного стадиона во время финала Лиги Чемпионов. Во-вторых, мне казалось, что раз она так орет, значит, ей невыносимо плохо, и она вот-вот умрет от голода. И я был готов перевернуть планету, лишь бы она прекратила плакать. Но ложки падали у меня из рук под аккомпанемент ее сердитого крика.
   И тут на стол рядом с люлькой впрыгнул кот. Я совсем забыл о его существовании и очень испугался, что он кинется на ребенка. Со скоростью Феррари на трассе Формулы 1 я подскочил к коту и скинул его вниз, заорав, чтобы он убирался. Клио завопила еще сильнее, а кот лишь укоризненно посмотрел на меня, словно говоря: "Что ты так переполошился, я вполне приличный кот!", и водрузился обратно на стол. Я продолжил разводить смесь, не сводя тревожных глаз с кота.
   Кот прошелся по столу и остановился напротив люльки так близко, чтобы попадать в поле зрения Клио. Она моментально прекратила плакать и уставилась на моего чертенка.
   Я в полной тишине быстро доделал смесь, взял ребенка на руки и вернулся в гостиную. Устроившись поудобнее в кресле, я приступил к своему первому кормлению моей малышки. Она жадно схватила в свой крошечный ротик соску и начала активно чмокать, глядя на меня своими доверчивыми синими глазами. Все мое существо переполнила такая нежность, которую я никогда не испытывал. Она так смотрела на меня, словно говорила: "Я доверяю тебе свою жизнь, папа, позаботься о ней и не бросай меня". Хотя я, конечно, не был уверен, что она знает, что этот небритый мужчина зовется папой. Ей, наверное, было все равно, кто я, лишь бы я был рядом, согревал ее, кормил и заботился.
   Да, моя крошка, я никогда тебя не оставлю. Даже несмотря на то, что кажусь твоей маме глупым.
   На мое плечо опустилась пушистая мягкая лапа. Кот словно хотел сказать: "Смелее, я с тобой". Боковым зрением я видел, что он с интересом погрузился в созерцание моей малышки.
  
   Последующие два дня я провел дома. Я менял памперсы, подмывал, переодевал, разводил смесь, кормил, укачивал, а пока Клио спала, я шел перекусить что-нибудь или задремывал вместе с Клио. Лоретта целые дни, лежа в кровати, решала дела, которые она не успела закончить до родов и которые не терпели отлагательств. Клио часто плакала, но детский врач сказал, что у нее в тонусе мышцы, и надо через несколько дней начать ходить на массаж. Моя жена покивала головой, давая понять, что приняла к сведению, но у меня почему-то было какое-то странное плохое предчувствие на этот счет. Но, честно говоря, размышлять об этом у меня не хватало времени, потому что почти все его поглощала моя новорожденная дочь.
   Эти два дня я мало спал, поскольку мне приходилось вставать к Клио и ночью, кормить ее, а потом убаюкивать обратно. Моя жена сразу заявила, что она не собирается кормить ее по первому требованию все ночи напролет, и если я не в состоянии слушать ее крик, то могу вставать и готовить ей еду. А я действительно был не в состоянии слышать крик моей дочери. Он мне внутри что-то больно раздирал, словно по моей душе проводили острыми когтями. Потому я вставал. А Лоретте надо было спать, поскольку "она перенесла тяжелейшую операцию, плохо себя чувствует, а ей днем, помимо того, что заниматься ребенком, надо еще и работать". Я пытался вспомнить, как именно она занималась ребенком в течение дня, но, наверно, у меня что-то случилось с памятью.
   В воскресенье вечером я понял, что завтра с утра мне надо идти на работу, и с содроганием подумал о том, как моя жена справится одна дома с ребенком. Но потом я тряхнул головой. Она же мать, а матери справляются куда лучше отцов. К тому же завтра с утра ей приедет помогать ее мама, а она все-таки уже вырастила Лоретту.
   Когда утром я уходил на работу, совершенно не выспавшийся, то в дверях столкнулся со своей тещей и тревожно посмотрел на нее. Она деловито прошествовала мимо, заверив, что все будет отлично, и взяла Клио на руки. Клио заорала, как сумасшедшая, а у кота словно помутился рассудок. Он начал шипеть и вилять хвостом, и я всерьез стал опасаться за жизнь моей тещи, хотя ранее кот никак не подавал виду, что она его чем-то не устраивает.
   С тяжелым сердцем я ушел на работу. Там я совершенно не мог сосредоточиться, и почти все совещание за меня говорил мой подчиненный, Стефано. Он отлично смог заместить меня, и я даже горячо пожал ему руку, преисполненный благодарности.
   Когда я вернулся домой, то обнаружил моего свекра, который кругами ходил по гостиной, пытаясь усыпить орущую Клио, а свекровь что-то стряпала на кухне. Жены и кота в гостиной не было. Я взял Клио на руки, прикасаясь губами к ее малюсенькому нежному лобику, и стал подниматься наверх. Ее безудержный крик постепенно перешел в тихое жалобное всхлипывание. Я прижал ее к себе, поглаживая по головке, и вошел в спальню. Там я еще минут двадцать кружился по комнате, пока не обнаружил, что моя кроха уснула. Я так скучал по ней весь рабочий день и так за нее переживал, что мне даже не хотелось перекладывать ее в кроватку. Но вскоре ко мне осторожно заглянул свекр и сказал, что ужин готов. Я переложил малышку в кровать и направился в ванную комнату. Там был заперт разъяренный кот, а ванная комната напоминала помещение после нашествия варваров. Он вырвался из плена и метнулся к детской кроватке. Я шокировано смотрел на него, не понимая, что происходит вообще и что происходит с котом в частности. Он несколько раз нервно прошелся вдоль прутьев кроватки, потом шаг его замедлился, а сам он явно приводил в равновесие свое душевное состояние. Потом он улегся на моей подушке, которая почти вплотную прилегала к кроватке Клио, и, прищурив глаза, осуждающе воззрился на меня. Я категорически не понимал этого его осуждения.
   На следующий день я ушел на работу с еще более потяжелевшим сердцем. Но вечером дома меня ждал приятнейший сюрприз. Я с мрачным видом открыл дверь, но картина, представшая моему взору, меня приятно поразила. Лоретта лежала на диване в гостиной и что-то читала, а на животе у нее спала наша малышка. Я улыбнулся и облегченно вздохнул. Спустя столько дней холодного отчуждения между нами Лоретта вдруг ответила мне приветливой улыбкой.
   Я подошел к ним и нагнулся, чтобы поцеловать Лоретту в лоб, а Клио - в макушку. Малышка тут же проснулась и закричала. В гостиной из кухни в мгновение ока возникла моя теща, но увидев меня, расплылась в улыбке и сказала, что раз я пришел, они сейчас с отцом Лоретты приготовят ужин.
   - Уложишь ее? - мягко спросила меня Лоретта. - Я немного отдохну, а то она целый день хныкала, я устала. Она полчаса назад поела.
   - Конечно, cara, - улыбнулся я, с удовольствием беря мою кроху.
   Я направился в спальню, спрашивая по дороге Клио, как прошел ее день. Она хныкала, и вскоре я бросил попытки вызвать ее на разговор, а стал просто мерить шагами нашу спальню. В итоге через полчаса она крепко заснула, а я положил ее в кроватку и пошел в ванную комнату. Там сидел кот, повсюду валялись какие-то порванные салфетки, а настроение у него было прескверное...
   Примерно одну и ту же картину я заставал каждый день, приходя с работы. Родители Лоретты готовили ужин, а Лоретта, полусидя на диване, кормила Клио, читая что-то, или пыталась укачать ее, в то время как малышка кричала. Только коту в ванной надоело чинить беспорядки, потому он сидел на краю раковины со злобным видом, готовый порвать каждого, кто войдет туда. Но когда он видел меня, то опрометью выскакивал из ванной комнаты и несся к детской кроватке. Однажды я поинтересовался у Лоретты, почему кот вечно заперт в ванной, и она объяснила это тем, что он сильно шипит на ее родителей, едва они появляются в доме, и ей приходится запирать его.
   Выходные мы провели вчетвером: я, Клио, Лоретта и кот. Большую часть времени я укачивал Клио, потому что она очень много плакала. Кот не сводил с меня пристального взгляда, но не шипел и вообще не выказывал никакой агрессии в мой адрес. А Лоретта погрузилась вновь в работу. Но она, по крайней мере, кормила дочь и даже укачивала, сидя в кресле, если Клио благосклонно воспринимала такой способ засыпания. Просто больше всего моя малышка любила, чтобы я ходил с ней по комнате, и в движении она готова была спать несколько сладостных часов. Когда мне надоело ходить по комнате, я пошел с ней гулять, и сделал для себя потрясающее открытие: на улице Клио мирно спала в коляске, а не на моих руках. Нет, мне очень нравилось, как она спит на моих руках! Но почему-то немного протестовала моя спина.
   С приходом нового понедельника мой недосып стал еще глобальней, потому что Лоретта по-прежнему не вставала к ней ночью, объясняя это плохим самочувствием. И это меня на самом деле радовало, поскольку плохое самочувствие я вполне мог понять, и оно не убивало меня, как ее полное равнодушие и язвительность сразу после возвращения из клиники. Мне стало казаться, что жизнь все-таки налаживается, у Лоретты, пусть медленно, но просыпается материнский инстинкт, и наши отношения снова приобретают теплые оттенки.
   Но почему-то в понедельник утром меня снова пронзило тревожное чувство. Родители моей жены больше не имели возможности ей помогать, им надо было выходить на работу, и я снова с ужасом думал о том, как Лоретта справится с ребенком. Правда, она уже стала куда больше ходить, но мне казалось, что ей все равно будет нелегко. Ведь если Клио целый день будет плакать, ее надо будет целый день укачивать, кружась по комнате... Я старался пораньше освобождаться с работы, чтобы вечером сменить мою жену. Когда я приходил, она сразу же передавала мне Клио, а сама удалялась в кабинет, говоря, что ей нужно поработать. Но Клио, по крайней мере, не выглядела голодной, и даже памперс был надет чистый.
   Кстати, кот меня вечно встречал в ванной комнате. Это, похоже, стало местом его ежедневного заточения. И когда я освобождал его, приходя с работы, он теперь забирался мне на плечо и терся о мой небритый подбородок. Раньше такое проявление нежности я видел от этого брутального животного только после ужина, в момент отдыха. Теперь это было каждый раз, едва я возникал на пороге ванной комнаты. И еще он стал значительно меньше смотреть на меня осуждающим взглядом. Он вообще смотрел на меня теперь, как на равного. Даже с каким-то уважением.
   Но что-то необъяснимое мучало меня... Какая-то подозрительная мысль, которую я никак не мог поймать. Вроде все было совсем неплохо. Не так радужно, как я представлял себе материнство, но и не так ужасно, как мне это стало казаться в тот день, когда я привез Лоретту с Клио домой. И я даже в страшном сне не мог себе представить, что вернувшись в пятницу домой пораньше, обнаружу в нашей гостиной какую-то сомнительного вида девицу, болтающую по телефону, в то время, как из спальни будет доноситься ор моей Клио. Когда я поинтересовался, кто она такая и что делает в нашем доме, девица, не смутившись, ответила, что она няня моей Клио.
   Няня?!
   Я, перепрыгивая через две ступеньки, помчался в спальню успокаивать мою кроху. Она почти сразу уснула на моих руках. А я-то все удивлялся, почему, когда я прихожу, она почти сразу засыпает в моих объятиях, словно только и ждет моего прихода... Лишь когда я пытался положить ее в кроватку, она тут же просыпалась и начинала орать. Мне почему-то вспомнились слова врача, сказанные в адрес моей жены: "отлупить бы хорошенько эту девчонку"...
   Со спящей Клио на руках я отправился в кабинет поинтересоваться у моей жены о предназначении той невразумительной особы в нашей гостиной. Когда я возник на пороге, то обнаружил их вместе за монитором, жарко обсуждающими, как я понял, нечто, касающееся работы Лоретты.
   Лишь позже вечером я узнал правду. Лоретта не ходила с ребенком на массаж, потому что ей было тяжело. Кот невзлюбил эту долговязую девицу, поэтому жене пришлось изолировать его в ванной. Девица оказалась манекенщицей, которая любезно согласилась помочь Лоретте с ребенком, потому что иногда нянчила своего племянника. Все это происходило уже целую неделю.
   Я смотрел на свою жену, и мне хотелось запустить в нее тарелкой, на которой лежал кусок моей пиццы (я теперь питался исключительно пиццами). Я понимал, что так поступают только жены-истерички, но мне очень хотелось поступить именно так.
   - Почему ты ничего не сказала?! - вскипел я. - Ты даже не спросила, хочу ли я, чтобы с моим ребенком сидела какая-то манекенщица!
   - Тебя вообще не заботит, что мне тяжело после операции?! - метнула на меня взглядом Лоретта гневную молнию.
   - Заботит! Но к ребенку нужно приглашать не кого-то с улицы! Это тебя не заботит?!
   - Что ты раскипятился! - начала вдруг оправдываться моя жена. - Я же не бросила ребенка с ней на весь день! Она просто приходила сюда по рабочим вопросам и помогала мне немного. Она действительно неплохо управляется с ребенком. Что плохого в этом?
   Действительно. Может, я зря так вскипел? Но меня не устраивало, чтобы моей дочерью занимался неизвестно кто! Я был в принципе против няни! Но этот вопрос я был готов обсуждать, а вот сомнительные манекенщицы меня вообще не воодушевляют!
   - Я хочу, чтобы ребенком занимался человек, в котором я буду уверен, ясно?! Если тебе нужна помощь, нужно искать нормальную няню.
   - Кстати, Флавио... Няню, видимо, надо искать в любом случае... В понедельник мне надо уехать в Париж...
   Я несколько раз моргнул и поковырялся в ухе.
   - Ты что-то сказала? - спросил я, надеясь, что это было обманом слуха.
   - Да. В понедельник я еду в Париж.
   - Ты в своем уме, нет?!
   - Послушай, мои клиенты не будут ждать, пока у меня вырастет ребенок, ясно тебе?!
   Да, вполне ясно. Я вполне понимал клиентов. Им совершенно нерезонно ждать, когда у кого-то там вырастет ребенок. Только мне было плевать на этих клиентов с купола Санта Мария дель Фьоре.
   - А что говорят твои клиенты насчет того, кто будет сидеть с ребенком, пока ты будешь в отъезде? - иронично полюбопытствовал я.
   - Флавио, - умоляюще посмотрела она на меня. - Попытайся понять меня. В этой поездке мы должны обсудить очень важный вопрос, касающийся нашего филиала в Париже. Это слишком важно для меня, потому что это был мой проект, которым я занималась два последних года. Если я не поеду туда сейчас, вся работа пойдет насмарку. Я же давно говорила тебе, что как раз в это время мне надо будет поехать в Париж. Видишь, как удачно, что Клио родилась чуть раньше...
   - Ты что специально роды преждевременные спровоцировала?
   - Нет, - рассмеялась она. - Но, видимо, это было так важно, что даже Клио это поняла. Пойми и ты... Ты можешь взять отпуск, пригласить твоих родителей или вызвать няню.
   - А... Хорошо, что ты предоставляешь мне такие широкие альтернативы. Позволь уточнить только одну маленькую деталь: на сколько я должен взять отпуск, пригласить моих родителей или вызвать няню? - язвительно спросил я, все же пытаясь войти в положение моей жены. Но у меня не сильно получалось, и я еле сдерживался.
   - На пару недель, - непринужденно ответила моя жена. - Возможно, меньше, но лучше имей в виду две недели, а я постараюсь завершить все поскорее и вернуться.
  
  

Глава 18

  
   Самая лучшая женщина на свете
  
   "Oddio! - возвел я глаза к небу. В чем я ошибся?! За что?! За то, что мимолетно увлекся в мыслях другой женщиной, porca miseria?!"
   Клио зашевелилась в моих руках и закряхтела, а потом разразилась сердитым плачем. Я уже знал, что после этого ее надо помыть и сменить памперс. Я стиснул зубы, повернулся спиной к жене и быстрыми шагами взбежал вверх по лестнице, мысленно осыпая ее отнюдь не комплиментами.
   Пока я мыл мою малышку, я попытался успокоиться и заключил с ней договор: я возьму неделю отпуска, а потом неделю она днем будет с моими родителями. Я надеялся, что хотя бы один из них сможет взять отпуск, поскольку они мне предлагали такую помощь. Няню мы пока не будем приглашать. Такая маленькая кроха не должна сидеть с посторонней тетей. Клио весело дрыгала ножками в ванночке, пока я разглагольствовал о планах на ближайшее будущее. Ее довольную реакцию я воспринял, как согласие, и, таким образом, мы заключили договор. Кот был свидетелем. Он всегда контролировал, как я купаю Клио, и под его строгим взглядом я просто не смел сделать что-то не так.
   Но как только Лоретта уехала, и мы остались втроем - я, Клио и кот - моя дочь нарушила наше согласие.
   В первую же ночь мне пришлось звонить нашему педиатру, потому что Клио орала так, что соседи, вероятно, подумали, что я чиню над ней страшные дела инквизиции. У нее поднялась температура, она дрыгала ножками, отказывалась есть. Это была адская ночь, но врач сказал, что у нее колики, что это нормально и что это пройдет примерно к трем месяцам. Может быть, пройдет к трем месяцам, уточнил врач...
   Я всю ночь проходил с ней по комнате, качая ее на руках, и к восходу солнца уже валился с ног. Но когда за окном начало светать, Клио вдруг успокоилась и заснула в моих объятиях. Боясь ее разбудить, я устроился с ней в кресле и провел в нем несколько часов в тревожном сне. Но утомленная малышка мирно посапывала у меня на руках. Бедный кот, который всю ночь напряженно следил за моими перемещениями по комнате, как всегда устроился на моем плече и заснул.
   Через несколько часов у меня затекло все тело. Я хотел пошевелиться, но не мог двинуть конечностями. Но и от боли в застывших суставах я уже не мог уснуть. Промучившись еще некоторое время, я все-таки пошевелился. Клио резко открыла глазки и заорала, а испуганный кот свалился на пол за кресло. Я покормил Клио и отправился с ней на улицу. Там она безмятежно спала в коляске часа два, поэтому, когда мы вернулись - а за окном уже темнело - она пришла в самое бодрое расположение духа и, похоже, не собиралась спать до полуночи. Правда, к полуночи у нее снова начались колики, но без температуры. А мы с котом опять не спали всю ночь.
   На следующее утро я ходил с ней на первый массаж. Ей категорически не понравилось, она орала, как два переполненных стадиона на финале Лиги Чемпионов, в котором судья постоянно ошибался не в пользу обеих команд, и мое сердце едва не разорвалось. Но врач заверила меня, что ничего страшного в этом нет, и уже через несколько сеансов она будет получать от массажа удовольствие. Мне оставалось только верить врачу.
   Оставшееся количество светового дня я, не спавший уже почти двое суток, больше напоминал запрограммированного на разведение молока, смену подгузника и укачивание робота, нежели живого человека. Всю третью ночь я проходил по комнате, как маятник, снова заснув лишь под утро.
   Вечером четвертого дня, когда у меня уже даже еда в холодильнике закончилась, я одевал Клио на прогулку и пытался найти свой кошелек, чтобы заглянуть еще в магазин и купить еды коту, а заодно и себе. Едва я вышел за порог, как позвонила моя мама и сказала, что они с отцом подхватили какой-то вирус, чихают и кашляют, не переставая, как старые паровозы, а потому на следующей неделе вряд ли смогут подменить меня с Клио. И мне пришлось звонить на работу и просить о продлении моего отпуска еще на неделю, хотя я имел весьма слабые представления о том, как я собираюсь выдержать в таком режиме еще неделю. Рабочий режим, в том числе и в период deadline, теперь казался мне самым гуманным в мире. Потому что мой начальник понимал, что всем нужен отдых и сон, а моя Клио ничего об этом не слышала. Она вовсе не считала, что я нуждаюсь хотя бы в непродолжительном ночном сне. И обеденных перерывов у меня тоже не было.
   Сон стал моей навязчивой мечтой. Самой желанной и восхитительной мечтой. Но, увы, такой же недосягаемой, как, например, бурная ночь с Моникой Беллуччи. И кстати, если бы у меня был выбор между сном и такой ночью, я бы выбрал первое, не раздумывая. Потому что на сон я, по крайней мере, был способен.
   После пятой ночи, за которую я проспал всего четыре часа и то с перерывом, я имел весьма плачевный вид. Я медленно брел по парку, толкая перед собой коляску и кутаясь в свою куртку. Вроде на улице не было очень холодно, но меня почему-то пробивала дрожь. При этом я не мог пойти домой, потому что улица была единственным местом, где Клио спала не на моих руках и не рвала мне нервы своим криком. Дома она отказывалась спать где-то за пределами моих объятий. И я был бы не против, если бы после пятого часа укачивания на руках у меня не начинала дико болеть спина.
   Я отсутствующим взглядом смотрел перед коляской, не особо замечая, что происходит вокруг. Мне страшно хотелось спать, я дрожал от холода, желудок был пуст, потому что дома еды не было, а кошелек я забыл. Вдруг кто-то остановил меня.
   - Флавио!
   Я поднял глаза и увидел Кьяру. Ее появление перед моим взором выбило почву у меня из-под ног, как чашечка хорошего ristretto. Сердце мое споткнулось и задрожало. У меня перехватило дыхание, и я силился вспомнить хоть какие-нибудь итальянские слова. Но единственное, что мне хотелось в тот момент, - это обнять ее.
   - Флавио, ты не узнаешь меня? - в глазах ее мелькнула безмерная грусть.
   - Кьяра, что ты такое говоришь? - устало произнес я. - Конечно, я узнал тебя... Я... - я едва не сказал ей, что безумно по ней соскучился, наконец ощутив то, что испытывают люди, произнося эту фразу. Но я осекся и замолчал.
   - Что с тобой? Тебе плохо? - тревожно глядя на меня, спросила Кьяра.
   Да, мне было плохо. Причем очень.
   - Я немного устал. Не сплю уже почти неделю.
   - Что?! Но почему?!
   Я неопределенно пожал плечами. А что я ей скажу?
   - Как вы назвали дочку? - спросила она, робко заглянув в коляску.
   - Клио.
   - Клио? Клеопатра... Какое старинное имя.
   Я смотрел на нее, не в силах отвести взгляд.
   - Как ты? - спросил я.
   - Нормально, - опустила она глаза вниз. - Но что случилось? Ты говоришь, что не спишь почти неделю. Почему? Что-то с женой?
   - Нет, - мотнул я головой. - Она уехала в командировку.
   - В командировку?!
   Только тут я понял, что не должен был этого говорить.
   - Да.
   - А с ребенком кто сидит?
   - Я пока что...
   - Ты?! Один?!
   - Да, один! - отчаянно воскликнул я, понимая, что больше не в силах сдерживаться. - Мои родители заболели гриппом, а няню я не приглашал!
   - Флавио! Можно я помогу тебе? Хотя бы чуть-чуть, - умоляюще посмотрела она на меня. - Я умею обращаться с новорожденными, я помогала брату...
   - Я помню... - мягко прервал ее я, и она замолчала, глядя мне в глаза.
   - Позволь мне помочь тебе, пожалуйста.
   Я мечтал навсегда остаться с ней...
   Я хорошо помнил об обещании никогда не оставаться с ней наедине в помещении, скрытом от посторонних глаз. Но я был слишком измотан и физически, и морально, чтобы сопротивляться желанию побыть хоть немного рядом с ней.
   Я принял ее протянутую руку помощи, потому что я отчаянно нуждался в простом человеческом тепле и понимании. Я отчаянно нуждался в ней.
  
   Едва мы вошли в мой дом, Клио разразилась голодным плачем, и в гостиную стремглав влетел мой кот.
   - Привет! - присела Кьяра на корточки и протянула коту открытую ладонь.
   Каково же было мое удивление, когда мой усатый кот, у которого в последние три недели испортились нервы и повысилась подозрительность к людям, даже не отпрянул. Более того: внимательно посмотрев на Кьяру исподлобья, он лизнул ей руку. Конечно, без особых сентиментов, с чувством собственного достоинства, но он сделал это.
   Я смотрел на эту картину, и мне почему-то стало казаться, что я схожу с ума.
   Я машинально взял из коляски Клио и начал ее раздевать.
   - Ты ее молочной смесью кормишь? - поинтересовалась Кьяра.
   - Да, - кивнул я. - Молоко мой организм отказался вырабатывать.
   - Где смесь? - усмехнувшись, спросила Кьяра.
   - На кухне. Я сейчас приготовлю.
   - Давай я тогда подержу малышку.
   Я пристально посмотрел на нее, потом на кота. Мы с котом всегда придирчиво и с большим подозрением осматривали того человека, которому собирались дать подержать нашу Клио. Но в тот момент я без тени сомнения переложил мою кроху на руки Кьяре. Она склонилась над ней, начав ей что-то нашептывать так ласково и нежно, что моя девочка даже перестала плакать. Я застыл на месте и смотрел на Кьяру. Она была потрясающая. И она напоминала маму моей Клио куда больше, чем Лоретта.
   Я тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения, развернулся и поплелся готовить смесь. Через несколько минут я понял, что по-прежнему не слышу крика моей дочери. Наверно, за пять бессонных ночей мой мозг потерял адекватность, но перед моим взором встала какая-то страшная картина, и я со скоростью мяча при забивании пенальти бросился в гостиную.
   Кьяра стояла напротив большой картины, висящей в стильной рамке на стене, и показывала на нее моей Клио, что-то шепча на ухо, а кот, словно смотритель в музее, восседая на спинке дивана, лениво следил за ними спокойным взглядом.
   Почему-то у меня подогнулись колени, и я обессиленно прислонился к стене, чтобы не упасть. Кьяра резко обернулась.
   - Флавио! Что с тобой?! Тебе плохо?!
   Да, мне было плохо. У меня потемнело в глазах, загудело в ушах и показалось, что я на грани потери сознания. Я, ничего не видя перед собой, шатаясь, двинулся в сторону дивана, который буквально упал в мои объятия. В следующее мгновение я почувствовал, как на плечо мягко вспрыгнул кот, а на лоб опустилась нежная ладонь.
   - Мадонна! У тебя жар! Что с тобой, Флавио?! Я вызову врача... - стал затихать голос Кьяры.
   - Нет, Кьяра, - едва шевеля губами, прошептал я. - Я посижу... пройдет... Только держи Клио...
   После чего мой мозг отказался вести сознательный образ жизни.
  

Глава 19

  
   Обнаженные чувства
  
   Я проснулся весь мокрый. Вокруг царил полумрак и тишина. Пугающая тишина.
   В ушах у меня страшно звенело, а перед глазами что-то яростно мелькало. Несколько мгновений я пытался сосредоточиться на какой-нибудь разумной мысли и вспомнить, что происходит в жизни. Единственное, что меня радовало, - это то, что я признавал в помещении, в котором находился, свою гостиную.
   Я приподнялся на локте и осмотрелся. Я лежал на диване, укрытый пледом, но мне было неимоверно холодно, будто в Италии неожиданно начался Ледниковый период. Вокруг никого не было.
   Где моя дочь?! Эта паническая мысль пронзила мое сознание, словно внезапный разряд электрического тока. Я вдруг вспомнил, что недавно стал отцом, более того - что остался с Клио один на две недели. И если я тут беспробудно спал всю ночь, то что делала моя Клио?! А если с ней что-то случилось?! Я никогда не прощу себе такую безответственность!
   Я собрал все силы, скинул плед и встал. Я ощущал невыносимую слабость, футболка противно прилипла к спине, ноги не подчинялись командам мозга, а в ушах стоял нестерпимый звон. Шатаясь, я медленно поплелся вверх по лестнице в свою спальню, стараясь по дороге вспомнить последний виденный мной кадр из моей жизни.
   Распахнув дверь, я увидел, как Кьяра сидит, склонившись над кроваткой и слегка покачивая ее, а на коленях у нее восседает мой кот, глядя на спящую Клио сквозь прутья кроватки.
   Наконец-то небо сжалилось надо мной и отправило меня в рай. Какая идиллия... Ради такого стоило умереть...
   Стоп! Если я умер, то кто позаботится о Клио?! Я встряхнул головой, пытаясь попасть в более реальное место.
   Кьяра, очевидно почувствовав движение сзади, обернулась, и когда я открыл глаза вновь, то встретился с ее встревоженным взглядом. Она сделала мне знак молчать и начала потихоньку подниматься. Кот бесшумно спрыгнул с ее колен, а она так же бесшумно подошла ко мне и прикоснулась холодной ладонью к моему лбу.
   - Как ты себя чувствуешь? - шепотом спросила она.
   - Почему у тебя такие ледяные руки?
   - Это у тебя голова горячая... Раз ты пришел сюда, ложись в свою кровать.
   - Сколько времени?
   - Почти десять, - ответила она, посмотрев на свое запястье.
   - Поздно уже... Ты давно должна была вернуться домой.
   - Десять утра.
   - Что десять утра? - не понял я. Я ведь встретил ее в парке после обеда...
   - Вчера у тебя была температура под 40. Ты потерял сознание. Я очень испугалась и позвонила своему врачу. Ты уже был в сознании, но бредил. Он сказал, что у тебя, видимо, вирусная инфекция, и посоветовал мне дать тебе жаропонижающее. К счастью, у меня в сумке оказались нужные таблетки. Я давала тебе лекарство ночью. Наверно, стоит дать снова... Тебя знобит, да?
   - Да, мне очень холодно...
   - Опять поднимается температура, - покачала головой Кьяра. - Не знаю, Флавио... Может, вызвать скорую?
   - Нет, я уже пришел в себя.
   - Меня так пугает твое состояние...
   - Мадонна... - прошептал я. Так переживала за меня только моя мама. Я редко болел, но год назад я свалился с каким-то вирусом. Целую неделю я провел в кровати с температурой, а моя жена - на работе до позднего вечера, не особо беспокоясь обо мне. И вот неожиданно передо мной стоит человек, которому небезразлично мое состояние.
   - Флавио, ложись в кровать. Я не хочу, чтобы ты снова потерял сознание.
   - Не потеряю... А Клио где была этой ночью? - спросил я.
   - Спала. Я, правда, долго укачивала ее, потому что она сначала не хотела спать, а потом никак не могла уснуть. После кормления и купания, когда сон все же сморил ее, я переложила ее в кроватку и оставила дверь в детскую открытой, а сама была внизу с тобой, потому что ты был весь мокрый, дрожал как осиновый лист и бредил... - она резко замолчала и как-то странно посмотрела на меня. Мое сердце ушло в пятки: кто знает, что я наговорил в бреду... Но Кьяра продолжила: - Клио за ночь только один раз проснулась.
   - Ты что... всю ночь не спала? - запинаясь, спросил я. Меня пробивала дрожь, не знаю почему.
   - Спала немного. Когда у тебя прекратился бред, понизилась температура, и ты уснул. Как ты сейчас себя чувствуешь?
   - Нормально, - сказал я, не веря себе абсолютно.
   - Флавио! К чему это геройство?! Ты весь измучен, изнурен, ослаблен! Ты весь дрожишь!
   Да, я дрожал. Но я не уверен, что эта дрожь была вызвана повышенной температурой.
   - Зачем ты делаешь вид, что с тобой все в порядке?! Сколько ты будешь притворяться? - испытующе глядя на меня, спросила Кьяра.
   Она упрямо и пронзительно смотрела мне в глаза. В самом деле, зачем я притворяюсь с ней? Зачем делаю вид, что мне хорошо, что я счастлив и полон сил и надежд на счастливое будущее. Без нее у меня вообще нет никакого будущего...
   Я притянул ее к себе и крепко-крепко обнял, уткнувшись в ее шелковистые волосы. Я почувствовал себя так хорошо, слившись с ней в этом объятии, что готов был станцевать что-нибудь легкое и воздушное, несмотря на то, что ноги едва держали меня даже в состоянии покоя. Я просто изнемогал от счастья. У меня по спине хаотично носились мурашки, внутри летали какие-то волшебные пузырьки, а голова радостно кружилась. Я хотел бы никогда не выпускать ее из своих объятий.
   Мой мозг был обессилен, все чувства были обнажены. Не было сил притворяться и лгать.
   Я люблю ее.
  

Глава 20

  
   Стоя перед распахнутыми вратами в рай.
  
   Четыре последующих дня Кьяра ухаживала за мной, отирая пот со лба, отпаивая меня горячим морсом и готовя простую домашнюю еду, а когда я спал - а я занимался этим, похоже, большую часть суток - она возилась с моей Клио.
   Совесть нещадно терзала меня в редкие моменты просветления сознания. Ведь она не должна была делать все это! Я для нее совершенно чужой человек, который к тому же никогда не сможет отплатить ей тем же! Но температура и недосып не оставили мне сил спорить с ее решимостью не бросить меня, Клио и кота на произвол судьбы. Она даже слышать ничего не хотела о том, чтобы пойти домой и отдохнуть. Я несколько раз предлагал ей это, смутно представляя себе, как справлюсь, если она все же уйдет. К моему счастью, она и не думала уходить.
   Но через четыре дня я пришел в себя, мой затуманенный температурой мозг прояснился, и я понял, что совершил страшную ошибку. Я не должен был позволять ей приходить сюда и ухаживать за мной. Я не должен был позволять ей войти в мою жизнь так глубоко. Я не должен был любить ее еще сильнее, чем раньше.
   Я смотрел на то, как она ходит по комнате, укачивая Клио. Во мне трепетала любовь. Она билась внутри меня и рвалась на свободу. Она не хотела сидеть в темнице, без права голоса и без права существования. Она стремилась на волю, где вдали теряются бескрайние горизонты совместного будущего...
   - Что-то не так? - испуганно смотрели на меня ее большие красивые глаза. Она уже положила в кроватку Клио, и та сладко посапывала.
   - Ты... не должна была уже давно вернуться... домой? - запнулся я.
   - Нет.
   - Ты что ушла от... твоего любимого мужчины?
   - Нет. Он уехал на несколько дней. Завтра вернется, - сказала она с горечью, отводя взгляд.
   У меня сложилось ощущение, что его возвращение ее совсем не радует. Я закрыл глаза. Любовь билась внутри меня, словно раненная птица.
   - Что с тобой, Флавио?
   - Мы не должны больше видеться, Кьяра...
   - Почему? Что случилось?! - в ужасе воскликнула она, словно эта мысль была для нее подобна смерти.
   Я молчал. Что ей сказать? Сказать правду - жестоко. Ведь я не свободен, я не могу бросить жену и Клио. К чему тогда говорить ей, что я люблю ее? Дарить ей несбыточную надежду, заставлять мечтать, чтобы потом упасть и разбиться? Но придумать что-то из разряда, что я не хочу ее видеть, - еще более жестоко...
   - Флавио, почему? Что я сделала не так?
   - Потому что я люблю тебя, Кьяра, понимаешь?! - в отчаянии прошептал я. - Я не могу без тебя жить. Я думаю о тебе постоянно, и эта любовь сводит меня с ума. Я ни одно существо не любил так, как тебя. Мне тяжело не видеть тебя, но и видеть тебя я не могу. Когда ты рядом, я теряю разум. Дело не в том, что мне сносит крышу от того, что я хочу переспать с тобой. Если бы я хотел только секса, я давно бы уже добивался именно этого, и угрызения совести меня бы не мучили... Проблема в том, что я хочу видеть тебя рядом всегда. Я хочу каждую ночь засыпать, обнимая тебя, а просыпаясь утром, подолгу смотреть, как ты спишь... Я хочу варить тебе cappuccino, пока ты нежишься в кровати... Я хочу, чтобы ты готовила мне вкусный ужин, когда я прихожу с работы. Я хочу ходить с тобой в магазин за продуктами и покупать в наш дом всякие ненужные безделушки... Я хочу лепить с тобой ravioli и печь canestrelli... Я хочу обсуждать с тобой прочитанные книги, смотреть новинки кино и слушать какого-нибудь Vasco Rossi или Ligabue, или Alex Britti... да хоть Nek... Я хочу заботиться о тебе и оберегать тебя от всех жизненных напастей. Я хочу стирать с твоих щек слезы и зажигать твои глаза счастьем... Я хочу состариться с тобой, искать тебе очки, если ты подолгу будешь кружить по дому и не находить их, и заматывать зимой горло связанным тобой шарфом... Я хочу растить с тобой нашего сына...
   - Сына? - едва слышно прошептала Кьяра.
   В самом деле, почему я сказал сына? Я, в общем-то, уже привык, что у меня дочь, и мне это нравилось.
   Я вздрогнул и посмотрел на Кьяру. По щекам ее бежали слезы, а в глазах горел счастливый огонек.
   - Флавио... Неужели ты так слеп, что не понимаешь, что я люблю тебя ничуть не меньше? Что я мечтаю обо всем этом с тех самых пор, как мы встретились в горах? Неужели ты не видишь, что все мои попытки скрыть мою любовь к тебе продиктованы только нелепым наличием кольца на твоем безымянном пальце?
   В глазах ее блестела любовь, смешанная с отчаянием. Возможно, где-то в глубине души она понимала всю безнадежность ситуации, понимала, что ей не стоило отвечать на мое признание. Но было слишком поздно. И мы оба осознавали, что сейчас прикоснулись рукой к счастью, почувствовали его трепетание в наших ладонях, и потом падение в горькую и жестокую реальность будет разрушительным. Но сделать уже ничего нельзя.
   Разум мой потух, мозг отключился, и любовь, что билась внутри меня, вырвалась наружу. Я подошел и взял в свои ладони ее лицо, начав высушивать поцелуями слезы, которые бежали по ее щекам. Я целовал ее глаза, лоб, щеки, изнемогая от букета ощущений, которые переворачивали все внутри меня. Смесь дрожи, электрических разрядов, высоковольтного напряжения, жара и холода, любви, страсти, нежности, отчаяния до краев переполнила мой пылающий мозг, сжигая его дотла.
   Спустя несколько мгновений мои губы слились с ее губами, и я почувствовал, как сердце мое сорвалось и в блаженном трепете начало возноситься в рай. Может быть, на какое-то мгновение оно совсем перестало биться, не справившись с таким ритмом, но я совершенно утратил восприятие действительности. Райские ворота медленно раскрывались перед моим взором, освобождая мое сознание от сомнений. Я теперь был преисполнен только всепоглощающим чувством любви, трепетной нежности и зарождающейся страсти.
   Я целовал ее лицо, ее шею, выплескивая на нее всю свою нежность, которая пряталась все эти месяцы в самых потаенных уголках моего существа. Любовь стремительно расправляла крылья и безудержной вольной птицей устремлялась прочь из мрака моего сознания, разрушая все барьеры, которые я так старательно возводил между нами все эти месяцы. Больше я не мог сдерживать свои чувства, и любовь постепенно стала перемешиваться со страстью. Сначала это был легкий, едва уловимый круговорот, но потом он набрал силы, и противостоять ему я уже не мог. Это не был всколыхнувшийся животный инстинкт. Это было желание слиться с ней в одно целое, потому что я еще никого никогда не любил так, как ее. И никогда ни с кем я не чувствовал такого слияния душ, как с ней.
   Я начал медленно раздевать ее, стоя перед широко распахнутыми воротами рая...
  
  

Глава 21

  
   Падение с купола Санта Мария дель Фьоре.
  
   А утром наступило пробуждение. Пробуждение от сладостной мечты, от блаженного счастья, от трепетной радости, от безмерной любви. Любовь в ту ночь стерла все границы, но утро принялось вновь возводить их.
   Я смотрел на спящую Кьяру - то, о чем я так мечтал, - и горькая реальность накрыла меня. У нас не было права на эту любовь. Я не знаю, по каким принципам работает отдел бракосочетания в поднебесной канцелярии, но его действия в моем случае были крайне нелогичны и неадекватны. Кьяра и только Кьяра могла быть моей женой. И изменой должен был считаться мой брак с Лореттой, а не сегодняшняя ночь с Кьярой. То, что я изменил кому-то со своей любимой женщиной, было крайне нелогично.
   Я сорвался с высоты купола Санта Мария дель Фьоре и стремительно полетел вниз, навстречу холодной и равнодушной действительности.
   Я посмотрел на спящую Клио - мадонна, она спит целую ночь! - потом снова на спящую Кьяру, и чувство страшной вины буквально придавило меня. Я одним махом ломал жизнь двум женщинам, одному ребенку, не говоря уже о себе.
   - Флавио... Я люблю тебя, - прошептала Кьяра, глядя на меня испуганным взглядом.
   - Кьяра... Сжалься надо мной, - взмолился я. - Ты должна оставить меня...
   - Ты прогоняешь меня? - и в голосе ее зазвучала мучительная боль. - После того, что было...
   - Я не прогоняю тебя! И ты знаешь это лучше меня! Мне невыносимо терять тебя, и больше всего на свете сейчас я хотел бы умереть, - тихо сказал я.
   - Не говори так!
   - Кьяра, уходи, пожалуйста... Я не хочу разрушать твою жизнь! Я хочу, чтобы у тебя была возможность быть счастливой, иметь счастливую семью.
   - Но без тебя это невозможно! Ведь я люблю тебя ничуть не меньше, чем ты меня!
   - Кьяра! - воскликнул я, едва не разбудив Клио. - Пощади меня! Наша любовь не имеет права на существование, и у меня иссякают силы, чтобы противостоять ей! Я не хочу, чтобы ты была любовницей женатого мужчины и вечно ждала и надеялась, что однажды я брошу свою жену. Потому что теперь у нас с ней есть Клио, и я не имею права лишать ее матери, я не имею права лишать ее полноценной семьи! Я прошу тебя правильно понять это... Если бы у меня не было Клио, я бы ушел от Лоретты.
   Я ненавидел себя за эти последние слова. Потому что они звучали, как лживое объяснение, которое дают мужчины своим любовницам, в то время, как женам сказали, что пошли играть в calcetto. Но в моем случае они были одними из самых правдивых, что я произносил за свою жизнь. Я действительно бросил бы все ради Кьяры. Все, кроме Клио.
   - Значит, ты собираешься провести всю жизнь с нелюбимой женщиной? Обречь себя на вечные страдания и жить чужой жизнью?
   - Это мой долг! Долг перед моим ребенком, - обреченно сказал я.
   - Это значит, что ты недостаточно любишь...
   - К...кого? - запинаясь, спросил я.
   - Меня... - отчаянно ответила Кьяра.
   - Ты хоть понимаешь, что ты говоришь?!
   - Да, вполне, - посмотрела она на меня взглядом, утонувшим в слезах. - Когда любишь, ты не имеешь права отпускать свою любовь.
   - Иногда небесная канцелярия подписывает совсем иное постановление...
   - Нет! Если твои чувства зависят от обстоятельств, значит, они ненастоящие. Настоящая любовь рушит все преграды. Если ты можешь отпустить меня, значит, ты не любишь так, как думаешь! - выкрикнула она мне в глаза с искаженным болью лицом и стала со скоростью молнии натягивать на себя одежду. - Я исчезну из твоей жизни, не волнуйся. Больше ты меня не увидишь, - всхлипнув, сказала она. - Но и ты меня больше никогда не ищи! Даже, если когда-нибудь расстанешься со своей женой. Мне не нужны чувства, которые зависят от обстоятельств. Я ими сыта по горло!
   Я с тоской смотрел на нее. Мое сердце в тот момент разлеталось на тысячи мелких осколков. Оно было исполосовано и истекало кровью. Я мучительно страдал и каждой клеточкой своей души мечтал, чтобы после ее ухода на мой дом обрушилось цунами, лавина, комета - все что угодно, лишь бы это что-то стерло меня бесследно с лица земли. И я даже не пытался ее остановить и спастись в ее любви. Она уходила навсегда, и это было именно то, чего я добивался, и останавливать ее теперь было бы глупо. Но я в тот момент очень хорошо осознавал, что люблю ее больше жизни и что именно она должна быть моей единственной женой.
   - Кьяра, прости...
   - За что? - остановилась она на мгновение.
   За что? За все. За любовь, которая не имеет права на существование, за боль в глазах, за неспособность изменить постановление небесной канцелярии, за нашу встречу, за нашу ночь...
   - За то, что существую...
   Она застыла на месте, глядя на меня таким взглядом, от которого меня пронзила какая-то непонятная тупая боль в области сердца. Наверное, оно в самом деле разлетелось на куски.
   В дверь позвонили.
   Собственно, я вздрогнул от неожиданности, а не от испуга. Мне, признаться честно, было фиолетово, кто там звонит. Моя жизнь представляла собой груду ненужного хлама, и если на пороге возникнет Лоретта и убьет меня в порыве ревности, я буду счастлив.
   На пороге возник Мирко. Вид у него был мрачным, но он стал еще мрачнее, когда за моей спиной появилась Кьяра. Мне кажется, по нашим лицам он понял, как именно мы провели ночь.
   - Что ты здесь делаешь?! - подозрительно спросил он, когда пришел в себя от удивления. - Где ты была этой ночью?! Отвечай! - глаза его стали наполняться яростью, что я даже испугался. Не за себя. За Кьяру.
   Ее ответ меня ужаснул.
   - Здесь! - с вызовом выпалила она ему в лицо.
   - Ты... спятила? - он даже начал заикаться от ее наглости.
   - А ты думал, я буду вечно ждать, когда у тебя найдется для меня хоть минутка времени между твоей работой, женой, ребенком и друзьями? Ты думал, я буду вечно ждать твоего снисходительного внимания?
   - И поэтому ты решила переспать с моим лучшим другом? - издевательски спросил он.
   - Твой друг в отличие от тебя - настоящий мужчина. Он позаботился обо мне в тот момент, когда я очень нуждалась в помощи, а ты был неизвестно где.
   - Когда же это? - ехидно спросил он. Кьяра молчала, а Мирко продолжил: - И за это ты решила его отблагодарить? Porca mignotta!
   На пороге моего дома повисла звенящая тишина. Из глаз Кьяры брызнули слезы, а мой кулак жестко врезался в челюсть моего друга.
   - Ты что, спятил, idiota?! - вскричал Мирко, хватаясь за челюсть.
   - Не смей ее так называть, понял?!
   - Хаха. Да вы оба такие! - на лице его появилась кривая усмешка, перечеркнутая болью. Физической, не душевной. - Ты предал свою едва родившую жену, как только она уехала в командировку, между прочим, зарабатывать деньги, - даже сквозь боль в челюсти насмешливо сказал он. - Ты легко предал меня и нашу многолетнюю дружбу. А эта девица с радостью втянулась в твои грязные игры! Я ведь специально приехал пораньше. Я уже давно стал подозревать, что она меня обманывает. Но я никак не думал, что с моим лучшим другом... Это ты удобно устроилась - жить у меня дома, чтобы не платить за квартиру, - язвительно сказал Мирко, поворачиваясь к Кьяре.
   Кьяра застыла на месте и посмотрела на него так, будто он нанес ей самое кровное оскорбление.
   - Я могу заплатить тебе за проживание, - едва сдерживая рыдания, сказала она.
   - Ничего она не будет тебе платить! - резко вмешался я. - Ты использовал ее, как домработницу, так что вы в расчете!
   Мирко изумленно посмотрел на меня. Кажется, я смог впечатлить его. Несколько секунд он даже не мог найти аргументов, чтобы возразить мне.
   - Получается, если бы я не пришел к тебе пожаловаться, - сбитый с толку, проговорил Мирко, - ничего не подозревая о том, что она обманывает меня с моим лучшим другом, вы бы с невинным видом смотрели в глаза мне и Лоретте, а мы бы ждали вас дома, как верные идиоты, и наивно верили в вашу любовь к нам...
   Это было уже слишком! Он был тысячу раз прав, обвиняя меня в предательстве, и это сжигало меня изнутри адским огнем. Но он не был таким святым, какого изображал из себя!
   Я не должен был так себя вести, но он задел меня за живое.
   - Это ты-то верный идиот?! Мы знакомы с тобой с самого детства, но я что-то не припомню, чтобы ты когда-нибудь был женат, да еще имел ребенка! - с сарказмом улыбнулся я.
   Мирко ошеломленно уставился на меня, забыв о разбитой челюсти, а я смотрел ему в глаза, даже не смущаясь. Боковым зрением я видел, как изменилась в лице Кьяра.
   - То есть... - прошептала она. - То есть все это время ты просто нагло обманывал меня? И на самом деле у тебя нет ни жены, ни ребенка...? Che stronzo... Bastardo... Я ненавижу тебя... Vaffanculo... - и она бросилась прочь из моего дома.
   Мирко зло посмотрел на меня.
   - Я тебе отомщу, - прошипел он.
   - Исчезни, - сказал я ему с олимпийским спокойствием.
   Дверь за ним захлопнулась.
   Я остался один, умоляя небо обрушить на меня какой-нибудь смертоносный предмет... К примеру, метеорит.
  

Глава 22

  
   Из ниоткуда
  
   Минут пять я стоял в полном оцепенении, лишенный вообще каких-либо ощущений, в том числе слуха и зрения. Я словно вдруг оказался в вакууме, в абсолютной пустоте. Или это внутри меня образовалась абсолютная пустота.
   В кармане моих джинсов завибрировал телефон.
   - Pronto, - ответил я машинально, не особо веря, что в вакууме возможно разговаривать по телефону.
   - Чао, Флавио. Это Стефано.
   - Чао, Стеф.
   Не знаю, что у меня было с голосом, но Стефано почему-то спросил тревожно:
   - Флавио, ты... в порядке?
   - Нет, я умираю, - спокойно ответил я на полном серьезе.
   - Флавио! Ты в своем уме?! Что случилось?!
   Органы чувств начали снова работать, и я, наконец, услышал резкий крик, доносящийся из спальни.
   - Ничего. Слушай, Стеф, я позже перезвоню, у меня дочь плачет.
   Я медленно побрел наверх. Обычно я несся туда как лань, но сейчас у меня не было такой прыткости. Я молча, машинально взял Клио на руки и начал с отсутствующим видом укачивать ее привычными движениями. Клио совершенно без энтузиазма восприняла мою попытку снова уложить ее спать. Она, видимо, хотела предложить перекусить.
   Минут пятнадцать я безмолвно ходил туда-сюда по комнате, совершенно не обращая внимания на ее сердитый плач, пока ее возмущение не достигло предела, и она не завопила так, что у меня заложило уши.
   Я вздрогнул и посмотрел ей в глаза. Она была категорически рассержена моим непониманием ее потребностей, но во взгляде отражалась надежда на то, что я способен одуматься.
   Я медленно пошел с ней вниз, на кухню, что, вероятно, успокоило ее. Положив ее в люльку, я начал разводить смесь, стараясь ничего не перепутать и приготовить ей что-нибудь приемлемое. Несколько раз я рассеянно пробовал разведенное молоко, чтобы оценить, является его температура подходящей для кормления ребенка, но никак не мог сосредоточиться на результате. Наконец, новый резкий и возмущенный крик моей дочери заставил меня собраться с мыслями, и вот она уже довольно посасывала молоко, удобно устроившись на моих руках. Она преданно смотрела на меня своими огромными синими глазами и словно благодарила за то, что я не дал ей умереть от голода.
   Через мгновение я почувствовал, что на меня смотрит другая пара глаз. Только в этих наглых зеленых глазах не было ни капли благодарности. Несмотря на то, что в его миске лежали какие-то аппетитные кусочки, кот взирал на меня с явным упреком в том, что я не забочусь о его несчастной особе. Я, все так же машинально, поднялся и направил свои стопы к холодильнику. Одной рукой я извлек оттуда кошачий корм и попытался открыть пакет. Кот смотрел на меня очень неодобрительно и даже с сарказмом. У него сегодня было плохое настроение, и он не собирался быть ко мне снисходительным, обвиняя в том, что я неаккуратно вывалил в его миску еду, и теперь ему придется подбирать кусочки с пола.
   В довершение всего в дверь снова позвонили. Этого еще не хватало! Интересно, кто и какие обвинения предъявит мне на этот раз?
   Я с опущенными плечами поплелся открывать дверь, готовый извиниться перед любым, кто бы там ни стоял, за свое неуместное пребывание на этой планете. На пороге возник Стефано, мой коллега.
   - Я что-то не сдал вовремя или сделал ошибки, и меня теперь хотят уволить? - с иронией спросил я.
   - Что-то ты сегодня негативно настроен, - усмехнулся он, но в глазах, мне показалось, мелькнуло сочувствие. - Кстати, у тебя футболка надета наизнанку.
   - У... - издал я какой-то неопределенный звук. - К сожалению, не только футболка.
   Стефано придирчиво осмотрел меня с ног до головы, и, не заметив больше ничего подозрительного, спросил:
   - А что еще?
   - Душа, например, наизнанку и разорвана, - ответил я, мрачно глядя перед собой.
   - Могу я войти?
   - Да, конечно, - вздрогнул я от неожиданности, уже забыв о его присутствии.
   - Что у тебя случилось? - спросил Стефано, закрывая входную дверь.
   Мы вошли в гостиную, и я предложил ему располагаться на диване. Я внимательно посмотрел на него. Он был всего лишь мой коллега, чуть младше меня, с которым мы уже года два работали вместе, и который пришел сюда по причине какого-то рабочего вопроса. Ему не было никакого дела до моего персонального ада.
   - Проблемы в личной жизни. Что тебя привело сюда? - устало спросил я.
   - Твои слова по телефону. Они меня не на шутку встревожили, а ты больше не отвечал на звонки. Я ведь знаю, что ты один с ребенком, а поскольку офис тут совсем недалеко, я решил подъехать и узнать, не нужна ли тебе помощь.
   Я в изумлении уставился на него. Может, не зря говорят, что плечо чужого человека иной раз крепче плеча лучшего друга.
   - Спасибо, Стеф, - тихо сказал я.
   В этот момент моя принцесса закряхтела, оттолкнула губами бутылочку, резко завертелась и разразилась громким криком. Стефано спокойно наблюдал за нами, хотя лично я полагал, что молодой мужчина, не имеющий детей, должен был бы нервно дернуться.
   - Нужно сменить памперс? - невозмутимо спросил он.
   - Да. Извини, я пойду в ванную.
   - Помочь? - предложил он.
   Я посмотрел на него так, словно он предложил мне помочь связать шарфик.
   - Удовлетвори мое любопытство: у тебя есть дети? - спросил я.
   - Нет, а что?
   - Да нет, ничего, - рассеянно ответил я.
   - Позволить сменить памперс ребенку можно только тому, у кого есть дети?
   - Нет. Но те, у кого детей нет, редко предлагают помочь в этом.
   - Прошлым летом я жил на ферме старого друга, у которого тоже есть дети. Младшая тогда едва родилась, и мне даже памперс довелось пару раз поменять.
   - Хм, - покачал я головой. - Спасибо, но я не хочу тебя утруждать.
   Клио снова подала сердитый голос, и я поспешно двинулся с ней в ванную. Сменив памперс, я вернулся с довольной жизнью дочерью в гостиную и сел напротив Стефано.
   - Стеф, хочешь чего-нибудь выпить... или перекусить? - спросил я, не имея представления, что предложу ему, если он согласится.
   - Ты завтракал?
   - Нет, - мотнул я головой. Я, честно говоря, часто забывал завтракать и обедать, потому уже привык к такому состоянию.
   - Я так и думал. Именно поэтому я решил, что было бы неплохо немного помусорить у тебя на кухне свежими круассанами.
   Он вышел в прихожую, сопровождаемый моим недоуменным взглядом, и вернулся с пакетом, из которого доносился восхитительный аромат свежей выпечки.
   - Если ты не против завтрака в моей компании, я могу сварить кофе.
   - Стеф... - я не находил слов, потому что это было поразительно. - Спасибо...
   - Или лучше иди ты варить кофе, а я пока постараюсь развлечь твою малышку.
   Я недоверчиво посмотрел на него. Отдать мою кроху коллеге.... Внимательному коллеге... Который к тому же пару раз менял памперсы дочери друга... Пожалуй, можно рискнуть... Посмотрим, только, что скажет на это кот...
   Я усмехнулся и аккуратно переложил свою дочь ему на руки. Клио сначала запротестовала, но потом, взглянув в добрые глаза моего коллеги, замолчала и принялась изучающе рассматривать его бороду.
   Я перевел взгляд на комнату в поисках кота. Он восседал на спинке дивана и с мудрым спокойствием, не лишенным пристального внимания, взирал на Стефано, прищурив глаза. Очевидно, мир сошел с ума, если мой кот не собирается изодрать джинсы Стефано за то, что тот взял на руки мою Клио.
  

Глава 23

  
   Окончательное крушение.
  
   Мужской дружбы не существует, и я был живым тому доказательством, переспав с девушкой лучшего друга и наплевав на все заповеди истинной дружбы. Поэтому мне, разумеется, не стоило ждать пощады и надеяться на великодушие Мирко, которого я предал. Тем более что он, откровенно говоря, был stronzo.
   Я не верю, что он любил Кьяру и страдал от того, что потерял ее, ведь сам он много раз изменял своим девушкам, и совесть никогда не подавала в нем никаких признаков жизни. Но тот факт, что наставили рога ЕМУ, был способен снести у него крышу. А если добавить, что девушка изменила с его лучшим другом, в адрес которого она к тому же рассыпалась в комплиментах и вообще, похоже, не испытывала никакого чувства вины, то Мирко тем более готов был посчитать себя справедливым мстителем.
   Он незамедлительно все рассказал моей жене. Наверняка я этого, конечно, не знаю, но если иметь хоть каплю логики, то это становится совершенно очевидным фактом. Именно поэтому на следующий день я получил от Лоретты письмо, после прочтения которого я понял, что уперся ногами в самое дно моей жизни, что дно илистое, а мои ноги увязают в нем, и нет никаких шансов оттолкнуться и всплыть к поверхности.
  
   "Ты - bastardo" - так поприветствовала меня в письме моя жена. В общем-то, я не мог не согласиться.
   "Можешь не волноваться о том, что я вернусь к тебе. Я ни за что не переступлю больше порог твоего грязного дома.
   Ты низко предал меня, убил нашу любовь, нарушив все клятвы, которые давал мне перед святым отцом. Ты не знаешь, что такое любовь, и у тебя нет элементарного уважения к этому чувству.
   Я глубоко сожалею о том, что ты попался на моем жизненном пути, и я поверила тебе. Теперь ты сломал мне жизнь. Ты заставил меня вынашивать твоего ребенка ради того, чтобы, пока я восстанавливаюсь после тяжелейших родов и работаю в поте лица, ты кувыркался в нашей постели с какой-то mignotta.
   Больше ты меня не увидишь. По всем вопросам ты можешь обращаться к моему адвокату. Сегодня она начнет бракоразводный процесс. Надеюсь, она завершит его в максимально сжатые сроки, потому что я больше не хочу иметь ничего общего с таким pezzo di merda, как ты.
   Прощай."
  
   Ну вот и все. Моя жизнь разрушилась до основания. У меня больше нет жены. У меня больше нет лучшего друга. У меня больше даже нет чести, потому что предатели ее не имеют. У меня больше нет ничего...
   Конечно, теперь я мог бы возрадоваться и завязать отношения с Кьярой. Но я не мог. Она просила не искать ее больше, потому что ей не нужна любовь, зависящая от обстоятельств.
   Ну что ж, теперь я пополнил ряды типичных итальянских мужей, которые ходят играть в calcetto, хотя на самом деле даже не знают, как правильно бить по мячу. А потом жена вдруг обнаруживает, что "calcetto" - это второе имя какой-нибудь Анны или Луизы. Да, теперь я стал самым обычным ничтожеством, pezzo di merda, как справедливо назвала меня Лоретта, и не стоило даже пытаться искать мне оправдание.
   Мысль, что я изменил, потому что любил, впервые в жизни по-настоящему любил, даже не приходила мне в голову. Точнее она пыталась робко постучаться в мое сознание, но его дверь я собственноручно запер на засов самобичеванием, поэтому на стук никто не открывал.
   Стук стал настойчивей.
   Я вздрогнул и понял, что в дверь моей спальни в самом деле стучат. Это был Стефано, который почему-то в свой субботний выходной день пришел пообедать в моей компании. Кстати, как оказалось, он живет в десяти минутах ходьбы от моего дома.
   - Флавио, Клио уснула, я положу ее в кроватку?
   Oddio! Я совсем забыл, что мой коллега остался с моей дочерью в гостиной перед тем, как я отправился в спальню за одним документом. Пока я искал папку, пришло сообщение о доставленном письме моей жены.
   Oddio! Но ведь у нас есть дочь! Теперь Лоретта заберет у меня Клио, которую я люблю больше жизни! И Клио - четвертый человек, которого я предал. Я разрушил ей жизнь, теперь у нее нет нормальной счастливой семьи, а значит, она уже никогда не станет самым счастливым ребенком на свете. Напротив, я расписался в ее ненависти к мужскому населению нашей планеты.
   Cazzo.
   - Флавио, ты в порядке? - с тревогой в голосе спросил Стефано, переложив Клио в кроватку. - Ты какой-то бледный.
   - Я не бледный. Я предатель.
   - Ты... хорошо себя чувствуешь? - с опаской посмотрел на меня мой коллега.
   - Вряд ли.
   - Что случилось?!
   - Моя жена... Лоретта...
   - Что с ней? - испуганно воззрился на меня Стефано.
   - Она подала на развод.
   - Что?! У нее что, гормональный взрыв после родов?
   - Это у меня гормональный взрыв после родов.
   - В каком смысле? - Стеф смотрел на меня так, словно я прямо на его глазах превращался в пациента психиатрической лечебницы.
   - Я предал ее, предал моего лучшего друга...
   - Предал... Это в смысле - изменил?
   - Именно. Теперь я пополнил ряды самых ничтожных представителей мужского пола.
   - Впервые вижу такую самокритичность, - покачал головой Стефано.
   - А что ты хочешь? Чтобы я сказал, что мы всего лишь разок переспали, ничего серьезного?
   Стефано рассмеялся.
   - Нет, Стеф, - продолжил я. - Я эталон bastardo, который разрушил жизнь жены, лишил дочь семьи...
   - Брось, Флавио! Сколько таких людей, совершающих нечто подобное! Надо было просто тщательней выбирать подругу на ночь, чтобы она потом не рассказывала твоей жене о своих ночных приключениях, - постарался он пошутить. - Попробуй, может, поговорить с ней по-хорошему...
   - Стеф, что я ей скажу?! "Извини, cara, я перепутал тебя с другой"? Я бы на ее месте точно так же не смог больше жить под одной крышей с человеком, который изменил. Понимаешь, измена - это обман. Разве может существовать семья, основанная на обмане? Как жить с человеком, смотреть ему в глаза и верить вновь? Тебя всегда будет преследовать мысль, что если человек изменил один раз, он изменит и второй, и третий... Может, этого не произойдет, но эта мысль будет жить в тебе, словно заноза. И потом, есть в измене что-то грязное что ли... Ощущение, словно вляпался в pezzo di merda, которое въелось в твои руки и не отмывается.
   - Извини, Флавио, но мне почему-то кажется, что в этом не только твоя вина.
   - В каком смысле?
   - Я не знаю вашей жизни, но ты мне не казался человеком, счастливым в браке. И потом, женщина, бросившая новорожденного ребенка ради карьеры, вызывает сомнения.
   Я растерянно и шокировано смотрел на него. В какой-то степени он был прав. Но не надо этим оправдывать мою измену.
   - Это не повод изменять, Стеф. Если что-то не устраивает в браке, надо разговаривать, обсуждать, а если все совсем плохо, то разводиться. Но не изменять! Это не решение проблемы. Это попытка бегства от нее.
   - Может, ты и прав, но, на мой взгляд, ты чрезмерно казнишь себя... Ну а друг тут причем?
   - Я изменил с девушкой моего лучшего друга.
   На лице Стефано появилось такое выражение, будто он начал сомневаться в моих умственных способностях.
   - Но... как тебя угораздило? - спросил он после того, как пришел в себя.
   - Я люблю ее, как никогда никого не любил...
   Выражение лица Стефано претерпевало постоянные изменения. Он явно удостоверился, что у меня не все дома, только теперь он смотрел на меня так, будто я сказал, что переспал не с девушкой лучшего друга, а с самим другом.
   - Извини, Флавио, но я ничего не понимаю... - наконец, изрек он.
   Я вкратце рассказал ему свою историю. Видно, он был впечатлен, потому что, когда я замолчал, он еще несколько минут сидел в тишине, обдумывая услышанное.
   - Ну и мыльная опера у тебя в жизни, - подытожил он, наконец. - И что ты теперь будешь делать?
   В самом деле, что мне теперь делать?
   - Когда Лоретта заберет Клио, пойду проверю глубину Арно.
   - Флавио, ты спятил?!
   Я мрачно посмотрел на него. Какое ему, собственно, до меня дело?
   - Да ладно, что ты паришься? Освободится место руководителя отдела маркетинга. У тебя появятся шансы продвинуться вверх по карьерной лестнице, - ухмыльнулся я без тени улыбки.
   - Флавио! Ты в своем уме?! Приди в себя и прекрати нести эту чертовщину! К тому же меня пока все устраивает в той должности, которую я занимаю. И мой непосредственный руководитель меня тоже устраивает.
   Ну, хоть кого-то я устраиваю. Он был первый, кто ни в чем не обвинял меня за последние сутки. Вообще он был отличным парнем.
   Я с трудом выпроводил его из своего дома часов в 10 вечера. Он остался у меня на ужин, сходив в ближайшую пиццерию за двумя огромными пиццами, пока я купал Клио и укладывал ее спать. Кстати, она стала значительно спокойнее последние дни... То ли массаж начал давать результаты, то ли Кьяра так на нее повлияла... Кьяра...
   Так вот, Стефано ушел уже поздно вечером, взяв с меня клятву, что я не пойду мерить глубину Арно, высоту Кампанилы Джотто и линейные размеры прочих окружающих объектов. Я заверил его, что пока Клио со мной, у меня нет права на подобные исследования. Полагаю, что только поэтому он и ушел.
  

Глава 24

  
   Официальный статус
  
   Я же еще долгое время сидел на диване, уронив голову на руки. Кот устроился на моей шее, согревая ее своим теплом. В голове у меня не было ни одной разумной мысли, полный хаос.
   Через некоторое время Клио потребовала молока. Она на удивление спокойно спала в последние ночи и просыпалась лишь, чтобы подкрепиться, но не сводила меня больше с ума своим безудержным криком.
   Положив ее в кроватку, когда она заснула, я взял свой ноут.
   Мой мозг начал немного проясняться. Прошел первый шок от событий последних двух дней, за которые произошло сразу три разрыва: с женой, другом и любимой. Теперь мне нужно было найти приемлемый выход из сложившейся ситуации. И главное, чего я хотел добиться, - это не терять связи с моей Клио и участвовать в ее воспитании. Она почти месяц, по сути, росла на моих руках, я успел неимоверно привязаться к ней и очень любил ее. Мысль о том, что Лоретта может забрать ее, а я буду видеть дочь только по воскресеньям, приводила мой ум в плачевное состояние.
   Я решил написать Лоретте примирительное письмо. Я не был уверен, что это имеет смысл, ведь она сказала, чтобы я обращался к ее адвокату... Слова не шли мне в голову.
   Сначала я хотел попросить прощения, сказать, что совершил ужасную ошибку, о которой очень сожалею, что я раскаиваюсь, что я люблю ее, не могу без нее жить и прошу вернуться... Но черт знает почему, в этих строчках сквозила ложь. Я перечитывал их и не верил им. От них веяло лживостью, я даже не мог смотреть на эти слова и тут же стирал. Перед моим взором стояло ее язвительное лицо, когда она сказала, что я глупо выгляжу, разговаривая с Клио, а в ушах звучали ее оскорбления в мой адрес во время родов. И я не мог сказать ей, что люблю ее и не могу без нее жить. Это не было правдой.
   И было еще кое-что: как бы кощунственно это не звучало во всей этой ситуации, но когда в моей голове проплывали слова "я люблю тебя и не могу без тебя жить", перед взором моим вставал образ Кьяры.
   Бред. Я вообще не должен был с ней общаться! Мне давно следовало прекратить с ней любые отношения еще в горах, чтобы не причинять ей страдания и никому не рушить жизнь.
   В итоге я так и не смог придумать ничего лучшего, как написать Лоретте следующее:
  
   "Людям свойственно ошибаться. А еще свойственно умение вести диалог. Может, нам стоит встретиться и поговорить, прежде чем совершать необдуманные шаги?
   Ведь у нас есть дочь! И наш долг подумать о ней и поставить ее потребности выше наших обид. К тому же я очень хочу принимать участие в ее воспитании.
   Я прошу тебя, подумай о моем предложении. Давай отложим все решения до того момента, когда ты вернешься во Флоренцию, и мы сможем поговорить."
  
   После отправки письма, я сел рядом с кроваткой Клио и взял ее крохотную ручку в свою ладонь.
   Клио, малышка, твой отец оказался coglione...
   Я совершил страшную ошибку, и я даже не буду пытаться себя оправдать. Я знаю, что ты никогда не сможешь понять меня и простить. Я не заслуживаю твоего прощения. Но я люблю тебя, Клио. И ты единственное, что не позволяет мне сойти с Земли.
   Прости меня, моя крошка... За разрушенную жизнь, которая сломалась по моей вине, не успев начаться... Но я никогда не брошу тебя. Я здесь, на этой Земле, для тебя и ради тебя. Только ради тебя... Ты единственное, что у меня осталось и ради чего я живу.
   Я не хочу, чтобы ты считала всех мужчин такими же bastardo, как твой отец. Это не так, Клио! Есть вполне приличные представители сильного пола. И я намерен сделать все, чтобы ты поверила мне. Родители иногда не могут сохранить свои чувства по отношению друг к другу, но тебя я буду любить всегда и никогда не брошу. Я сделаю все возможное, чтобы в тебе осталась вера в мужчин. Потому что я хочу, чтобы ты была счастлива. Чтобы ты нашла мужчину, значительно лучше и достойнее, чем твой отец. И чтобы вы с ним реализовали мою мечту вырастить самого счастливого ребенка на свете. А лучше даже несколько счастливых детей...
  
   Пробуждение мое, как это уже сложилось в последнее время, было бурным и неожиданным. Клио разбудила меня сердитым плачем, непреклонно требуя еды и совершенно не желая предоставлять мне хоть какие-то отсрочки. Я помыл ее и сменил памперс под яростный крик. Представляю, что думали обо мне соседи! До них уже наверняка доползли слухи о моих грехах, и теперь они, очевидно, предавались своей бурной фантазии о том, на что еще я способен.
   Наконец, Клио получила свою порцию молока и, довольно почмокивая, присосалась к соске. Успокоенный, но взъерошенный кот, нервы которого от крика Клио приходили в такой же упадок, как и мои, сидел на моем плече. Мы оба рассматривали мою кроху.
   Не знаю, о чем думал мой кот, но мои мысли выворачивали меня наизнанку. Клио смотрела на меня своими доверчивыми синими глазами, разрывая на части мое и без того разорванное сердце. Хотя в глазах ее не было ни капли упрека, ни намека на обвинение, я чувствовал себя bastardo.
   Я понимал, что это были последние минуты нашей совместной жизни, нашего нежного общения. Ведь Лоретта - женщина решительная, и я не особо верил, что она благосклонно отнесется к моей просьбе. Если она вообще ее прочитает. Поэтому мне останется лишь довольствоваться несколькими встречами в неделю, в зависимости от того, сколько я их себе выбью у ее адвоката... Я, конечно, намерен выбить их как можно больше, но этих вечеров все равно будет меньше, чем мне хотелось бы. Потому что мне хотелось, чтобы Клио жила со мной, чтобы я воспитывал ее. Но я понимал, что закон будет на стороне матери, особенно учитывая мою измену...
   Клио начала задремывать у меня на руках, наевшись молока. Я осторожно встал и побрел с ней в спальню. Кот, похоже, не был намерен оставить мои плечи пустыми. Он вообще последние сутки, видимо, решил срастись со мной в одно целое. Он почти не слезал с меня, перемещаясь на мне по дому, как замечательное теплое боа.
   Я включил ноут, не особо надеясь увидеть в почте ответ Лоретты.
   Я ошибся. Ответ ждал меня.
   Я с остановившимся сердцем открыл письмо, и ответ ее настолько ошеломил меня, что я даже протер глаза, чтобы лучше видеть.
  
   "Я не вернусь во Флоренцию. Я не могу возвращаться в тот город, где ты облил меня грязью и выкинул на помойку мои чувства. Я не смогу там жить, осознавая, что в любой момент могу столкнуться с тобой на улице.
   Я останусь в Париже.
   Вот и замечательно, что тебе так нравится играть в отца. Я не могу сейчас заниматься ребенком, потому что мне надо найти здесь жилье и наладить мой бизнес. Мне надо наладить жизнь, которую ты разрушил.
   Так что ты можешь наслаждаться своим отцовством. Ребенка я оставляю тебе. По крайней мере, до тех пор, пока не налажу здесь жизнь."
  
   Лоретта всегда умела меня поражать. Но в этот раз она была несравненна.
   Я не понимал, как мать может так легко оставить ребенка, отказаться от него, словно эта была какая-то вещица, которую не обязательно брать с собой при переезде в новый дом...
   Я не понимал, как я буду жить дальше, при условии, что мне надо ходить на работу в целях финансового обеспечения меня и Клио... И кота!
   Я не понимал, как я буду один воспитывать дочь, ведь женский мир очень отличается от мужского...
   Я не понимал, способен ли я быть хорошим отцом, способен ли я один дать Клио все, в чем она нуждается...
   Я не понимал, плакать мне или смеяться...
   Единственное, что я сумел понять, - это что я стал отцом-одиночкой. На неопределенный срок.
  

Глава 25

  
   Новая женщина в доме
  
   После письма моей жены, в котором она благодушно оставила мне дочь, я решил для себя, что я не верну ей Клио, "когда она наладит свою жизнь". Я пока не знал, как я этого добьюсь, но, полагаю, у меня еще масса времени подумать об этом и проконсультироваться у адвоката. Ее аргументом против меня была только моя измена, а моим аргументом против нее было то, что я, именно я, занимался ребенком (к тому времени, когда (и если) она решит забрать себе Клио, пройдет, наверное, уже несколько месяцев), а она его в глаза не видела с тех пор, как уехала в Париж. Я по-прежнему считал, что поступил низко, изменив ей, но то, что она бросила ребенка, тоже не имело оправданий.
   Но теперь мне ничего не оставалось, кроме как искать няню. Вообще я всегда был против того, чтобы моих детей воспитывали няни. Я действительно допускаю, что среди множества представителей этой профессии есть вполне достойные специалисты. Но я считаю, что их участие в жизни детей должно быть эпизодическим и дозированным. Ну, допустим, если родителям позарез нужно отправиться в гости, в кино или действительно по важным делам. Таким, как, например, оформление развода. Но когда умудренная опытом синьора сидит с моим ребенком целый день, она неизменно будет его воспитывать, прививать ему свои взгляды на жизнь и принципы поведения, которые я, кстати, могу не разделять. Я же не буду из-за каждого спорного вопроса менять няню раз в две недели. Но не только это. Если ребенок весь день будет находиться с няней, то вскоре этот чужой человек станет ему ближе родителей. А я этого не хотел и не считал правильным. Я хотел быть ее отцом, а не просто бородатым объектом, с которым иногда можно поиграть.
   К тому же, чтобы оставить с кем-то такую кроху, которая не сможет даже рассказать мне, если ее что-то не устраивает в няне, нужно найти человека, которому я поистине смогу доверять.
   Но теперь у меня не осталось выбора. Мои родители все еще продолжали служить на благо итальянского отечества. Возможно, я мог бы уговорить свою маму оставить ее любимый офис ради внучки. Но я не считал это правильным. Мои родители уже вырастили меня, самостоятельно, без няни и без помощи своих родителей, которые жили достаточно далеко. И они не были обязаны растить еще и моего ребенка. К тому же я уже прекрасно осознавал, каких сил требует уход за новорожденным ребенком. Если я к вечеру чувствую себя отнюдь не свежим и полным сил, то как будет себя чувствовать к вечеру моя уже немолодая мама? Я не хотел создавать ей такую нагрузку.
   Был еще один нюанс, правда, побочный. Я очень любил своих родителей и считал, что они отлично справились со своей родительской ролью, но наши взгляды по вопросу ухода и воспитания детей тоже во многом не сходились. А делать из своей дочери объект спора и доказывать, что я прав, я не собирался. Я вообще никому не собирался ничего доказывать. Потому что не существует абсолютной истины в жизни. У каждого она своя. И я считал, что каждый вправе жить, как хочет, если это не вредит другим.
   Короче говоря, меня совершенно не устраивала перспектива, что мою дочь будет воспитывать кто-то другой. Я всегда думал, что этим будет в большей степени заниматься моя жена, с которой мы найдем компромисс в этом вопросе, а я буду подключаться вечерами и в выходные.
   Увы, я ошибся.
   Может, мне стоит попросить декретный отпуск? Во многих европейских странах этим никого не удивишь. Отпуск берет тот из родителей, кому взять его по тем или иным соображениям лучше. Но я жил в Италии, и мне почему-то казалось, что мой начальник, если я попрошу его об этом, посмотрит на меня, как на человека, неожиданно сменившего свою сексуальную ориентацию. Мне, в принципе, было все равно, как он на меня посмотрит, но дело в том, что я даже не был уверен, что в Италии такое практикуется.
   Может, попросить разрешения работать неполный рабочий день? Разумеется, тогда мне придется отказаться от позиции руководителя, но зато я смогу оставлять ребенка с няней только на 5-6 часов, а остальное время посвящать ей...
   Именно с таким предложением я отправился к своему начальнику, не особо веря в положительный исход. В Италии именно по причине возможного наличия детей женщинам непросто найти работу, поэтому я представлял, как отнесется к моей дикой идее руководство.
   К моему великому изумлению мой руководитель понял мою ситуацию. Нет, Паоло всегда являлся человеком, с которым можно было разговаривать, но я никак не предполагал в нем такого понимания человеческих проблем. Моя история настолько его тронула, что он наотрез отказался снимать меня с должности руководителя отдела маркетинга. Хотя должен заметить, что я не рассказал ему о том, что мой статус отца-одиночки является следствием моей глупости. Я просто объяснил, что жена уехала в Париж, подала на развод и пока оставила мне ребенка. Паоло предложил временно (пока что на год) переложить частично мои обязанности (и некоторую часть зарплаты) на того из моих подчиненных, которого я считаю достойным для этого. При этом я обязан присутствовать на всех встречах и совещаниях, которые требуют моего участия как руководителя отдела маркетинга, а все, что я делаю, сидя в офисе, я могу делать дома, работая в режиме homeoffice. К тому же мой дом находился в пятнадцати минутах езды от офиса, и я мог в любой момент быстро приехать туда. И в командировки пока вместо меня будет ездить мой коллега, но я при этом должен постоянно находиться на мобильной связи.
   Разумеется, я согласился на такие условия. Потому что, во-первых, я не хотел уходить из этой фирмы и из этого коллектива. Я работаю здесь еще со времен окончания университета, попав в эту компанию по рекомендации друга моего отца и прижившись здесь настолько, что хожу в этот офис, как в свой родной дом. Во-вторых, ничего лучшего я бы все равно не нашел, особенно в моей ситуации. А жить мне на что-то надо было. Садиться на шею моих родителей и опять зависеть от них меня категорически не воодушевляло. Правда, я не имел ни малейшего представления, как я собираюсь работать с Клио на руках. Она хоть и стала чуть более спокойной, чем еще неделю назад, начала чуть лучше спать ночами, но когда я был с ней, я ничем не успевал заниматься, кроме как мыть, гулять, кормить и укладывать спать. Но об этом мне еще предстояло подумать.
   Ну а своей правой рукой я, понятное дело, сделал Стефано. Не только потому, что он приходил помусорить пиццей в моей гостиной, но и потому, что я действительно считал его лучшим в моей команде. Он был человеком, которому я по-настоящему доверял. Что уж говорить: его даже мой кот одобрил!
   Няню мне порекомендовал Паоло, мой руководитель. Она была няней троих его детей, поэтому я подумал, что ей можно доверять. Она почти сразу мне понравилась. Подтянутая 45-летняя женщина с современными взглядами на жизнь уверенно вошла в мой дом и сразу завязала разговор с Клио. Нормальный разговор, без этих глупых сюсюканий. Меня так бесит, как некоторые представители старшего поколения практикуют эти сюсюканья, словно со слабоумными детьми. А она разговаривала с Клио, как с разумным человеком, и это меня сразу расположило к ней.
   Плюс у нее были достаточно современные взгляды на уход за ребенком, что тоже меня вполне устроило. Она внимательно выслушала мои пожелания и неукоснительно им следовала. Правда, именно это мне и обещал Паоло...
   Ну и еще один немаловажный фактор: мой кот одобрил выбор няни. Он не был в восторге от посторонней женщины в нашем доме, не выказывал к ней такого же расположения, как к Стефано или Кьяре... Но по крайней мере, кот не мотал хвостом и не шипел бессильно на нее. Он просто внимательно следил за любым ее движением инспекторским взором своих прищуренных зеленых глаз и ни на минуту не оставлял наедине с ребенком.
   Таким образом, у меня было порядка пяти часов в день на встречи и совещания, пока няня в первой половине дня сидела с Клио. Я же, завершив все свои дела, ехал как сумасшедший домой и всегда неизменно находил сытую и довольную дочь с чистым памперсом. Поэтому уже через месяц я мог полностью доверять этой няне и даже изредка, когда мне нужно было срочно закончить какую-то работу, я просил ее задержаться еще на пару часов, пока я в кабинете судорожно доделывал проекты. Разумеется, пары часов редко хватало, потому я заканчивал работу ночью, когда Клио спала.
   Между прочим, я в какой-то степени был даже рад, что у Клио появилась няня. Как и моих родителей - особенно мою маму - меня очень тревожил вопрос, что Клио растет без матери. Пока она, конечно, слишком мала, чтобы это играло по-настоящему важную роль, но я был рад, что Клио видит хоть какое-то женское начало рядом с собой. Я совсем не был уверен, что мужчина может дать дочери чисто женское воспитание, а моя мама - так вообще этому не верила. Она каждый раз, приезжая ко мне, читала мне проповеди по поводу остатков пиццы на столике в гостиной, забытого использованного памперса в ванной, клочков туалетной бумаги по всему дому (это, кстати, был не я, а кот), немытых тарелок в раковине, грязных футболок на мне и всего прочего, что у меня было не так. Я никогда не был человеком с претензией на образцовый порядок, но в данный период жизни у меня не хватало времени даже на элементарный порядок! Я уже много недель не ел нормальной домашней еды, питаясь исключительно кусочками, которые удавалось схватить на бегу с работы или на прогулке с Клио в парке, а лучшими блюдами, была еда в офисном ресторанчике. И я всерьез задумался о периодическом приглашении уборщицы.
   Несмотря на все это, мои родители возрадовались, что я вступил в бракоразводный процесс. Я шокировано уставился на маму, когда она заявила:
   - Наконец-то, ты избавился от этой эгоистки!
   Я, посчитав это несправедливым, даже рассказал своим родителям, что Лоретта ушла, потому что я изменил ей. Мама похлопала глазами, но промолчала, а папа изрек, странно усмехнувшись:
   - Я всегда знал, что ты бабник!
   Это было возмутительно! Я никогда не был бабником! Даже если в молодости у меня часто сменялись девушки, так это было лишь потому, что и девушки, и отношения были соответствующими, то есть поверхностными.
   - Надеюсь, теперь ты найдешь настоящую женщину, - сказала мама.
   Я смотрел на нее, будто только что узнал, что она моя мама. Интересно, а кем была Лоретта, по их мнению?!
   - Я даже не предполагал, что вы так не любили Лоретту... Почему вы никогда не говорили?
   - Потому что, когда ты женился, тебе было 25. Это уже не 15. В 25 человек способен делать умные выводы. Если ты не способен их сделать, значит, говорить тебе что-либо было все равно бесполезно, - ответил отец.
   - То есть, ты хочешь сказать... Я сделал ошибку, женившись на ней?
   - Как видишь, - развел руками мой папа.
   Но я не видел в этом только ее вины! То, что мой брак развалился, была по большей части моя вина. Я предал, не Лоретта.
   Мои родители все чаще стали предлагать мне привезти к ним вечером Клио, а самому отправиться "фильм посмотреть, выпить аперитив и потанцевать", как они говорили. Я думал, они хотят, чтобы я отдохнул. Я ошибался. Они хотели, чтобы я нашел себе новую жену.
   Только у меня не было ни малейшего желания ее искать. Во-первых, я был абсолютно уверен, что на лбу у меня поставлено клеймо предателя, и теперь ни одна нормальная женщина не сможет мне поверить. Что я мог ответить на вопрос, почему я развелся и воспитываю дочь один? Потому что я изменил, и моя жена ушла от меня... Нет, разумеется, в моей голове вертелась та мысль, что она и не очень-то хотела оставить дочь себе, иначе она бы ее оставила. Но я же не мог сказать именно это! Мы расстались по причине моей измены. Так что я, наверное, не был достоин нормальной женщины. А во-вторых, - и может, это было определяющим, - в моем сердце уже жила любовь. Я старался не думать о Кьяре, но мысли о ней заполняли мою голову каждую свободную минуту, и я был совершенно неспособен смотреть на других женщин. Даже несмотря на то, что история любви с Кьярой завершилась навсегда...
  
  

Глава 26

  
   Радости жизни.
  
   Так началась моя непростая жизнь отца-одиночки.
   Непростая, потому что она была полна недосыпа, нервов, недоедания, рассеянности - всего, чего угодно, только не покоя и умиротворения. Я даже получил изрядную дозу непонимания со стороны окружающих.
   На меня косо смотрели мамочки в парке, когда я каждый день вносил своим присутствием смущение в их союз. Нет, я на самом деле не примыкал ни к каким группировкам мамочек с колясками, но я неизменно был среди них, и их это приводило в смятение. Потому что они, очевидно, не верили в способность мужчин растить ребенка. Разумеется, в парке были папы, гуляющие с колясками. Но их было не так уж много, а главное, каждый из них появлялся там очень эпизодически! А я присутствовал в этом парке постоянно, как любая нормальная мама. Я каждый вечер и в любой выходной день появлялся в их компании, находясь при этом где-то за гранью их круга. Они не обращались ко мне, но перешептывались с явно написанным на лице недоумением каждый раз, когда я материализовывался на тропинке парка. Я чувствовал их взгляды на своей спине, неспешно проходя мимо. По большому счету меня это даже забавляло, лишь было немного неприятно чувствовать себя изгоем...
   На меня косо смотрели хозяева собак, которые выгуливали своих питомцев в любую погоду, и также в любую погоду выгуливал Клио я. Я был единственным в парке сумасшедшим с коляской в холод и проливной дождь. Люди быстро выводили своих четвероногих друзей на прогулку и, закутавшись в плащи или теплые куртки - в зависимости от времени года - спешили вернуться в тепло своих квартир в то время, как я не проявлял никаких признаков желания покинуть парк, утопающий в дождевых ручьях или пронизываемый леденящими кровь ветрами. Им же невдомек, что Клио нормально можно уложить днем спать только на улице. Потому я промокал до нитки, промерзал до костей, но невозмутимо толкал перед собой коляску в парке при любом настроении погоды.
   К тому же это был почти единственный способ добывать пропитание - купить фруктов и овощей, проходя мимо овощных лавок, и другой еды, по-быстрому заскочив в близлежащий супермаркет. Хотя нет, не единственный. Сердце моих сердобольных соседей однажды не выдержало. Соседская бабушка постоянно созерцала в окно, как я бреду с торчащими из корзинки внизу коляски продуктами. Наверное, она даже разглядывала в бинокль, что именно у меня там лежит, потому что однажды она возникла на пороге моего дома с дымящейся тарелкой супа... С тех пор она частенько подкармливает меня, а ее муж перед поездкой в супермаркет спрашивает меня, не нужно ли чего купить. Я всегда отказываюсь, но в итоге он настойчиво привозит мне пару пакетов всяких съедобных штук, не забывая корм для кота. Я не знаю, как их благодарить. Пока отдаю деньгами, но на Рождество надо непременно подумать о душевном подарке.
   На меня косо смотрели друзья. Вместо того, чтобы обсудить с ними вчерашний гол из офсайда в ворота Ювентуса или возмутиться неназначенному чистому пенальти в пользу все того же Ювентуса, я возмущался тому, что памперсы иногда протекают, а пюре той или иной марки не сильно вкусные, и моя дочь отказывается их есть. И, между прочим, друзья даже забывают о неназначенном пенальти и с увлечением слушают о том, как я поэтично описываю вкусы детского пюре. Они нервно курят, задумываясь, вероятно, о трудностях продолжения рода человеческого... И они все реже спрашивают меня, каково это вообще - растить ребенка, не скучно ли мне? Потому что я отвечаю им со всей искренностью о том, как мы проводим время на пару с моей крохой.
   Сначала у нее случались колики, а потом полезли зубы. Мне совершенно было не до скуки, когда Клио несколько дней подряд либо кричала, либо яростно вгрызалась во все, что попадалось ей в руки. Включая меня. Но это лишь на пару минут заставляло ее замолчать. Потом она снова начинала визжать, ныть, кричать, злиться. Она несколько дней провела на моих руках, потому что едва я спускал ее с рук, она начинала орать так, что я всерьез опасался, что соседи вызовут полицию, боясь, что я мучаю страшными пытками несчастного ребенка. А к вечеру у нее еще и температура поднималась! И она у нее поднималась после каждой сделанной прививки, и я всю ночь словно лунатик ходил по спальне, потому что движение - это единственное, что ее успокаивало. На следующий день на совещании я даже начал задремывать, и Паоло отправлял меня домой. Спать? Да. Только под вечер у Клио снова поднималась температура, и мой лунатизм продолжался...
   Друзья считают, что в моей жизни больше не осталось места для развлечений. Они ошибаются! Я страшно веселюсь, когда, набрав полный рот пюре, Клио складывает губки трубочкой и выдувает на меня все содержимое своего ротика. А потом еще смеется над моим глупым видом. Пару раз я смотрел на себя в зеркало после такой ее акции... В самом деле, смешная картина.
   С тех пор, как Клио села и поползла, меня неимоверно развлекает душераздирающее мычание, гавканье, блеяние и прочие неожиданные звуки, вырывающиеся из-под моих ног, когда я перемещаюсь по своему дому. Особенно ночью. Кот от этих звуков вообще стал неврастеником. Он от неожиданности подпрыгивает, откуда-нибудь падает, с перепуга врезается в стены. Я веселюсь, когда на пол с пронзительным стуком падает ложка, выпачканная в пюре, разбрызгивая его живописными каплями по полу или стенам. И еще больше я веселюсь, когда Клио удается стянуть с себя грязный памперс и размазать его содержимое вокруг себя и по себе.
   Кстати, я дарю еще немало веселья и улыбок окружающим. Когда я в редких случаях забегаю один в супермаркет, пока няня с Клио ждут моего возвращения, я перед кассой катаю туда-сюда тележку, и другие покупатели с интересом наблюдают, как я укачиваю продукты в тележке, бормоча им какую-то песенку.
   Или вот недавно взглянув на себя в зеркало, я обнаружил три сантиметра растительности на лице. Решив немного омолодиться, я взял свою забытую бритву и начал вспоминать, как пользуются этим девайсом. Неожиданно в комнате раздался страшный грохот, а за ним душераздирающий вопль. Вбежав в комнату, я едва не надрал своему коту уши. Он решил попробовать поместить свое пушистое тело в небольшую щелку между книгами на полке. Но мой кот никогда не угадывает с размерами. Он туда не поместился, зато книги начали падать друг на друга, а рядом с последней стояла небольшая ваза. Она с грохотом упала на пол и разбилась вдребезги, разметав по всему полу разноцветные осколки. Это не могло не испугать Клио, которая и без того уже была не в лучшем настроении, потому что хотела спать. Она начала истошно вопить. А это означало, что мне срочно надо собираться на улицу. Всю прогулку я ловил на себе недоумевающие взгляды. Не на шутку встревожившись, я внимательнейшим образом осмотрел себя. По крайней мере, я был одет. Куртка, под ней футболка без явных остатков прилипшей еды, вполне приличные джинсы, ширинка застегнута. Даже ботинки были одинаковые. Может, я забыл стереть с лица выплюнутое пюре? Я лихорадочно прикоснулся рукой к подбородку. Не знаю, были ли там остатки пюре, но мои пальцы ощутили разницу в длине растительности на лице. Справа она была миллиметра 3-4, даже слегка покалывалась. А слева она была мягкой и длинной, сантиметра 3... "Приду домой и побрею этого кота!" - подумал я и тут же забыл.
   Да, с памятью у меня стало плохо. Но, к сожалению, не со всей, а только с кратковременной.
  
   0x01 graphic
  

Глава 27

  
   Когда жизнь открывает свои карты.
  
   Я сидел в кабинете невролога, а Клио ерзала у меня на руках. Мы были впервые у этого строгого и немолодого врача, и я внутренне сжимался под его взглядом из-под нахмуренных бровей, словно студент на экзамене. Мне казалось, он сейчас начнет отчитывать меня за плохой уход за дочерью. Правда, еще больше я сжимался, думая о той причине, которая заставила меня сюда прийти. Клио было 8 месяцев, а она еще не стояла, хотя многие ее сверстники (я это знал из Интернета преимущественно, потому что в компанию мамочек, выгуливающих своих чад в парке, я так и не попал) уже ходили вдоль стены.
   Врач изучал листок, который я ему протянул. Это была краткая выписка о здоровье моей крохи. Я не успел в ней ничего прочитать, потому что наш педиатр, направляя нас в эту клинику, позвонил неврологу и сказал нам, что если мы очень поторопимся, то успеем уже сегодня пройти осмотр. Таким образом, мы сели в машину и помчались сюда.
   - Итак, она даже не пытается встать? - спросил врач.
   - Пока нет. Сидит, ползает, но не встает.
   - Вижу, у нее был тонус первые два месяца?
   - Да, мы даже ходили на массаж. Это может быть причиной?
   - Вряд ли, - с непроницаемым видом изрек врач.
   - А преждевременные роды могут быть причиной? - спросил я, отчаянно пытаясь найти разумное оправдание этой задержки в развитии.
   Врач внимательно посмотрел в выписку, а потом вопросительно взглянул на меня.
   - Преждевременные?
   - Да, она родилась на 35-й неделе.
   Он снова опустил глаза в карту, а потом снова поднял их на меня.
   - Она родилась на 40-й неделе. Вы, вероятно, что-то перепутали.
   Я недоверчиво уставился на него, всем своим видом показывая, что перепутал он, а не я. Наверное, это было так очевидно написано на моем лице, что он развернул лист и придвинул его ко мне, ткнув пальцем в какую-то табличку.
   "...3100 г...61 см...девочка...40-я неделя ... от 3-й беременности..."
   Врач развернул выписку обратно и придвинул ее к себе, а меня от этого кручения почему-то стало мутить. Он встал, взял на руки мою Клио и вместе с медсестрой двинулся к пеленальному столику.
   У меня перед глазами начала разворачиваться бездонная пугающая пустота. 40-я неделя означала только одно: Клио могла быть зачата в тот период, когда моя жена была в командировке в Париже. А что значит "от 3-й беременности", я вообще боялся представить...
  
   - Мадонна! Флавио! Когда ты открываешь мне дверь с таким выражением лица, я начинаю думать, что ты жалеешь о том, что я знаю твой адрес!
   - Извини, - попытался я улыбнуться. - Входи!
   - Чао, Клио! Чао, котяра! - поприветствовал Стеф обитателей моего дома.
   Кот ответил ему внимательным взглядом со спинки дивана, а Клио, сидя на ковре посреди гостиной, энергично задрыгала всеми своими четырьмя конечностями. Она обожала моего коллегу и задорно и кокетливо улыбалась ему, едва он появлялся на пороге нашего дома.
   - У тебя такой вид, словно ты обнаружил в своем ящике чужие мужские трусы, - сказал Стефано.
   Я изумленно воззрился на него. Он почти угадал.
   - Почти, - произнес я без тени улыбки.
   Теперь пришла очередь Стефано удивленно воззриться на меня.
   - Не знал, что ты живешь с женщиной, - неуверенно сказал он, хотя прекрасно знал, что ни с какой женщиной я не живу.
   - Я был с Клио у врача. Я говорил тебе... Ей 8 месяцев, а она еще не стоит, и меня это стало напрягать...
   - Да, я помню. Что сказал врач? - с тревогой спросил Стеф.
   - Что Клио родилась на 40-й неделе.
   Стефано постарался соотнести эти два не сильно взаимосвязанных факта. Я почти видел, как в его голове шевелятся извилины, пытаясь нащупать логическую цепочку.
   - Извини, Флавио. Я не сильно сведущ в теме развития ребенка. Как влияет то, на какой неделе она родилась, на то, что она еще не стоит?
   - Никак.
   Он смотрел на меня так, словно я неожиданно превратился в самую нелогичную женщину. Я мрачно взирал на него. Вообще, конечно, не стоило посвящать постороннего человека в подобные детали моей весьма туманной жизни, но я в тот момент не мог сосредоточиться на разумных действиях.
   - Я не понимаю, - покачал головой Стефано.
   - Это влияет лишь на то, чья она дочь. И главным образом на то, что не моя.
   - Что?! - ахнул Стефано, ошеломленно уставившись на меня. - Но... Ты... ты уверен?
   - Стеф, я иногда даже не уверен в том, как меня зовут, - с горечью махнул я рукой и бессильно опустился в кресло, откинув голову на спинку. На моем плече тут же материализовался кот.
   - Флавио... Мне кажется, прежде чем делать выводы, ты должен сделать анализ ДНК.
  
   Я вертел в руках запечатанный конверт с результатами анализа ДНК. Трудно поверить, что в таком маленьком клочке бумажки может содержаться судьба человека и даже не одного человека. Я смотрел на этот конверт, а внутри все дрожало. Мое отцовство, в котором я не имел ни малейшего сомнения на протяжении 8 месяцев, вдруг стало эфемерным, словно след, оставленный на песке у самой кромки моря. Ведь стоит мне открыть конверт, как этот след может исчезнуть, как исчезают все следы, в одно мгновение смытые прибоем.
   И что мне делать, если прибой смоет этот след? Возможно ли просто взять и в один миг перестать любить то существо, которое ты 8 месяцев растил почти в полном одиночестве, считая своей дочерью? Возможно ли просто так взять и вернуть дочь, которая вдруг оказалась не твоей, законному владельцу, словно ты случайно прихватил на пляже чье-то полотенце? Ах, это ваше полотенце? Тысячу извинений, я был так рассеян, что даже не заметил! Конечно-конечно, забирайте, я поищу свое... А если не возвращать и сделать вид, что ничего не произошло, то возможно ли дальше продолжать любить ребенка, как свою дочь, хотя она и оказалась не твоей дочерью? И вообще, резонно ли в этом случае вот так же самоотверженно ухаживать за ней, зная, что она не твой ребенок?
   Сердце трепыхалось в груди, как после пересечения финишной линии в спринтерском забеге. Странно, что оно вообще билось после всего этого... Наверное, если там будет подтверждение, что я отец Клио, я вздохну так облегченно, как никогда еще не вздыхал. Я, может, даже потеряю сознание от облегчения. А если окажется, что я не отец... Мадонна, что я тогда буду делать?!
   Белый конвертик в моих руках дрожал в мелких конвульсиях, словно перед казнью. Да, ведь это могло оказаться именно казнью моего отцовства. И как я буду после этого жить? Пойду, наконец, измерю глубину Арно.
   Я разорвал конверт и достал сложенный лист. Его надо было развернуть. Впервые в жизни мне не хватало смелости. Черные трассы, стрелка спидометра на цифре 200, морская бездна где-то вдали у подножия скалы - все это было детским лепетом по сравнению с тем, чтобы взять и развернуть этот дурацкий, сложенный вдвое лист бумаги. Адреналин впрыснулся в мою кровь и начал стремительно бежать по венам. Достигнув сердца, он на мгновение остановил его биение. Воздуха в легких не хватало, а перед глазами начали плясать разноцветные мушки.
   Я развернул сложенный лист...
  
   Полностью роман можно прочитать на ресурсе ЛитЭра https://lit-era.com/account/books/view?id=32564 На этом ресурсе он проиллюстрирован фотографиями и содержит все поясняющие сноски.
  
   Купить электронную книгу с иллюстрациями можно здесь: http://lady.webnice.ru/forum/viewtopic.php?t=22377
   Присоединяйтесь к моей группе ВКонтакте https://vk.com/public160422306
  
  
   ****
   Chiara (it.) - светлая.
   Остерия - тип итальянского ресторана, для которого характерна более домашняя обстановка, меньший ассортимент блюд, но при этом они сделаны исключительно вручную и по индивидуальным рецептам хозяина, содержащего остерию. Цены, как правило, значительно более лояльные, чем в ресторанах, а еда зачастую - вкуснее.
   Casoncelli alla Bergamasca - традиционная для Бергамо свежая паста "типа пельменей" с мясом.
   Risoto con le rane - рис с лягушками, типичное блюдо города Ломеллина.
   Итальянцы, впрочем, как и остальные католики, носят обручальное кольцо на безымянном пальце левой руки.
   Puglia - один из 20 регионов Италии, "столицей" которого является город Бари.
   Santissima (it) - Святейшая, официальное прозвище Флоренции.
   Lombardia - один из 20 регионов Италии.
   Porta della rana (it.) - дверь лягушки.
   Porca miseria (it.) - черт подери!
   Stronzo (it.) - сволочь.
   Dai, su (it.) - подбадривание, что-то типа "выше нос!".
   Cazzo (it.) - ругательство, которое итальянцы относят к нецензурной лексике и которое по значению приближено к русскому матерному слову из трех букв. Однако это слово спокойно используется в комедиях для семейного просмотра, да и вполне приличные люди не особо стесняются использовать его во всеуслышание в значении русского междометья "блин".
   Deficiente (it.) - придурок, болван, дебил.
   Алессандро Дель Пьеро - легендарный футболист итальянского футбольного клуба Ювентус и сборной Италии по футболу.
   Ювентино - так называются болельщики Ювентуса.
   Fiorentina - футбольный клуб Италии, базирующийся во Флоренции.
   Coglione (it.) - дебил, мудак.
   Ciao, caro (it.) - привет, дорогой! (типичное итальянское обращение).
   Che palle (it.) - какая скучища, не будь занудой.
   Non rompermi i coglioni pure te, Flavio! (it.) - в мягком литературном переводе: "Не насилуй мне мозг и ты тоже, Флавио!" (дословно: не разбивай мне яйца).
   Calcetto (it.) - минифутбол. Но итальянцы часто под видом "пошел поиграть в минифутбол" ходят к любовнице.
   Calcio (it.) - футбол. То есть обычный классический футбол называется именно "кальчо". Но "флорентийское кальчо" - это совершенно другая игра.
   Tieni (it.) - держи.
   Che scemo! (it.) - Вот дурак!
   Gelateria - традиционное кафе-мороженое в Италии.
   Гибеллины - политическое течение в Италии в XII-XIV веках, выступавшее в поддержку императорской власти. Им противостояли гвельфы, которые выступали за ограничение власти императора Римской империи и усиление власти папы римского.
   Cinquecento (it.) - пятисотые года, то есть XVI век.
   Signoria (it.) - форма политического устройства городов-государств Италии в XIII-XVI веках, когда власть сосредоточена в руках одного синьора. Власть была пожизненной и передавалась по наследству. К великим династиям Синьории относятся, например, Медичи, Висконти, Сфорца, Делла Скала.
   Io farР la sorella, piЫ grande giЮ; ma non piЫ bella (it.) - я создам сестру (слово "купол" в итальянском языке женского рода - la cupola, потому именно сестру, а не брата), которая будет больше тебя, но не красивее.
   Il Cupolone (it.) - куполище.
   Non buttare via niente (it.) - ничего не выбрасывай.
   Ponte Vecchio (it.) - Мост Старый.
   Merda (it.) - дерьмо.
   Bastardo (it.) - ублюдок.
   Figlio di un cane (it.) - сукин сын.
   Tesoro (it.) - сокровище мое.
   Vaffanculo (it.)- дословно "иди в задницу", но по тяжести посыла - это ни что иное, как отправка на три буквы.
   Santo cielo (it.) - святое небо!
   В Италии при рождении ребенка с наружной стороны двери вывешивается бант розового или голубого цвета, который рассказывает всем соседям о том, кто родился в семье. Это делается, во-первых, для того, чтобы избежать бесконечных вопросов от соседей и сразу ответить им на важный вопрос. Часто даже имя на ленточке сразу пишут. А во-вторых, это делается из любви к соседям и желания поделиться с ними своей радостью. Итальянцы - очень эмоциональны и хотят сразу же рассказать о своем счастье всем близким и дорогим людям, в широкий круг которых входят соседи.
   Ristretto - очень крепкий итальянский кофе, который подают в очень маленьких чашечках, буквально на пару глотков.
   Ravioli - типичное итальянское блюдо, сделанное из теста квадратной или круглой формы с мясной, рыбной, овощной или сырной начинкой.
  
   Canestrelli - итальянские сладости, похожие на вафли.
   Известные итальянские певцы. Vasco Rossi и Ligabue - певцы в стиле поп-рок, Alex Britti - виртуозный гитарист в стиле блюз, поп и поп-рок ... Nek - поп-певец.
   Porca mignotta (it.) - грязная шлюха.
   Mignotta (it.) - шлюха.
   Pezzo di merda (it.) - кусок дерьма.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"