Гости разошлись. Валентин Альбертович уже подумывал, как бы изобразить приступ или ещё что, но они ушли сами, догадавшись, должно быть, что нельзя чрезмерно утомлять стодвухлетнего старца. Раб Никита закрыл входную дверь, молча принёс диагност и прицепил присоски на штатные места. Прибор пищал. Через пять минут Раб Никита отцепил датчики и, прошептав: "Всё в порядке, играйте в прятки", ушёл. Старик, поскуливая, выбрался из кресла-каталки. Он всегда старался побольше ходить, через боль, ломоту, слабость, лень. Прошёлся по комнате, заглянул в зеркало. Внешне Валентин Альбертович выглядел неплохо, даже моложаво, лет на семьдесят от силы. Внутренне он тоже был не старше, ежедневные двухчасовые процедуры позволяли сносно тянуть время.
"Боюсь. Я не трус, но я боюсь. Жуткий Бокс, я загнал в него несколько тысяч дедов, таких же как сам. А теперь трушу уйти за ними. Чего мне, спрашивается, бояться? Я ведь помру в любой момент и так, мне сто два года, страх подумать!" Он добрёл до стола, заваленного подарками и адресами, взял наугад, начал читать золотые буквы: " Учителю и товарищу..." Старик вздохнул. Учителем его стали называть давно, но он не припоминал, чтобы кого-нибудь направленно учил. Он работал, у него были коллеги, они вместе делали то, что следовало, к чему они стремились. Он считал, и никогда этого не скрывал, что в большей степени учится у своих молодых сотрудников, чем учит сам. И стеснялся, когда его называли учителем. Разумеется, он был неправ. Он создал Единую теорию, сам, давно и многие годы пытался её "пробить", но получилось, когда он совсем отчаялся и махнул на всё рукой, сказав: "Не хотите - не надо. Я знаю, мне достаточно." Тут-то случай и подвернулся. Заявить о себе оказалось куда проще, чем отстоять Теорию. Валентин Альбертович до сих пор с содроганием вспоминал, как лежал в съёмной квартирке на окраине Москвы, полностью деморализованный и пьяный, и думал: "Да гори вы все синим пламенем с вашей наукой!" Накал дискуссий с физиками-теоретиками был такой, что однажды, поздним вечером, его подкараулили четверо и принялись убивать. Сбили с ног и пинали с хеканьем твёрдыми ботинками, пытаясь попасть в голову. Опыт хулиганской юности спас его тогда, опыт да волшебное появление патруля, который прекратил безобразие, а одного злоумышленника задержал. Дело получило широкую огласку, оно было гнусным и грязным, злодеи оказались студентами знаменитого вуза, науськанными своим научным руководителем. Историю замяли с огромным трудом, Валентин Альбертович сам приложил немалые к этому усилия. Благодаря нападению, на его теорию обратили внимание значительные люди и дело потихоньку пошло. За, без малого, 50 лет удалось сделать много. Завершить теорию. Внедрить её в прикладные отрасли. Выучить миллионы исследователей и инженеров. Достичь практической сингулярности технологий. Готовить Первую Звёздную, пилотируемую. И оснастить Бокс, куда ему предстояло войти завтра, Бокс, в который должны были войти все старики в стране. Дверь снова отъехала и Раб Никита вкатил столик, неодобрительно глянул на бродящего по комнате старика, и налил в кружку чай. "Никиту надо бы тоже в Бокс. Чего ему небо коптить в таком виде? Ни жизни нормальной, ни будущего... Правильно киборгов запретили, нехорошая затея была. Да и что хорошего может прийти из Европы? Только убожество какое". Раб Никита раньше был лётчиком-космонавтом. При посадке на Титан двухместный модуль, который он сам пилотировал, приложило об поверхность. Лётчик был не виноват, потом установили, что произошла флуктуация гравитационного потока. Никита, для свободы движений ослабивший ремни подвески, при ударе сразу отключился. Второй пилот, проявив чудеса самообладания и мужества, со сломанной в трёх местах рукой, сумел вытащить модуль на орбиту и уже там потерял сознание. Корабль подобрал модуль и, получив приказ ЦУПа "Немедленное возвращение", ушёл к Земле. Никита окончательно умер, как только лёг на операционный стол в госпитале Байконура. Но это было уже неважно, умелые врачи подключили его к машинам жизнеобеспечения и начали ремонт искорёженного космонавта. Он получил искусственные печень, сердце, почки, лёгкие и селезёнку, искусственные мышцы, нервы и кости, но киборгом его делали несколько тысяч микропроцессоров в мозгу. Такие операции были запрещены, но для Никиты сделали исключение. "Потому, что просил за него я, секретно. А президент издал секретный приказ и Никиту вытащили. А потом оказалось, что киборг никому не нужен, потому что все его боятся, и я вынужден был его приютить. И то сказать - сделал шаг, делай второй, я ведь знал, почему киборги запрещены. Потому, что так считает общество - киборги неуправляемы, их следует бояться. А вся конструкция киберстраха основана на двух случаях помешательства машинизированных людей. Но против общества не попрёшь и их запретили." Обжившись у старика, Никита потихоньку-полегоньку взял на себя все хозяйственные функции и официально объявил себя рабом, утомившись бесконечными вопросами о своём образе жизни. Старик долго смеялся, но потом согласился играть в эту игру. "Да, киборги, такая мода была, особенно у американцев, как с ума все посходили. Я знал, что Единая теория счастья никому не принесёт, а вот бедствия весьма вероятны, но удалось избежать в основном, удалось, да." Валентин Альбертович хлебнул чаю, и почесал свой длинный нос. Сейчас он вспоминал, как всё было, считая это важным, потому что завтра он войдёт в Бокс и мемуары станут никчёмны. Его Единая теория была неправдоподобно проста в истоке, но она такой и должна была быть, потому что он докопался таки до исходного закона, на котором всё держится, из которого всё растёт. Эта простота и не вмещелась в привычные к сложной картине мира умы. Мерцание вызова отвлекло старика. Он шевельнул пальцами, вызвав виртуальный интерфейс связи. Из "облака" на него смотрел ухмыляющийся во весь рот правнук Юрка и его дружок-корешок Петюня, редкостный наглец. - Дед, - сказал Юрка, - мы всё, на погрузке уже, следующая связь из Гагарина. - Ну, ты это...-старик засуетился, не зная, что сказать. Надо было как-то напутствовать дерзкое юношество, но как ты напутствуешь тридцатилетнего инженера-механика, летящего на марсовку в Гагарин уже в третий раз? - Не вздумай на продление остаться, а то сам знаешь, без скелета останешься! - Дед, да никто мне вахту не продлит, запрещено законом, ты что! Это у пионеров было, в первые годы освоения. Марс дался поразительно легко, почти без жертв и героизма, не то, что Луна. Впрочем, опыт уже был, хороший опыт, были машины, были жилища для поверхности. Были уже нетопливные двигатели на искусственных мышцах, серийные. И была верфь на орбите, где строили корабли любого размера из лунного сырья. А ещё был Купол Васильева, которым накрывали лунные и марсианские посёлки. Гигантская линза из полимера, выращенная в вакууме. Старик помнил те чудеса инженерной изворотливости, с которыми монтировали эти миллионотонные купола на поверхности спутника, а потом на Марсе. А ещё он помнил, что академик Васильев был в числе тех четверых студентов, которые его чуть на тот свет не спровадили. И радовался, что спас их от тюрьмы. - Ну ты там смотри, скафандр не забывай застёгивать и всё такое! А ты, Петька, не сбивай его с толка! - Наконец нашёл, что сказать Валентин Альбертович. Ну какие общие слова могут между молодью и старостью? Это было будущей проблемой и проблемой серьёзной. "Всё можно сделать, если делать правильно. Чтобы делать правильно, нужно знать. Чтобы знать, нужно видеть. Но, чтобы видеть, глаз недостаточно, так-то вот." Завтра он войдёт в Бокс, а через месяц выйдет из него юнцом, с организмом двадцатилетнего парня и опытом столетнего старца. Сверхсложный аппаратный комплекс очистит его организм от мусора, восстановит ткани, нервы и функции, но сделает их более прочными, надёжными и долговременными. Эксперимент по омоложению длился больше двадцати лет, через бокс было пропущено более пяти тысяч дряхлых тел, и только два летальных исхода, и те по вине операторов, а не методики. Боялся Валентин Альбертович не негативного исхода, а того, как отреагирует разум на внезапный возврат телесной мощи. Наблюдения и опросы "подопытных кроликов" не давали однозначной картины. Но самое важное было не в нём самом, а в том, как быть дальше. В результате процедур организм теоретически был жизнеспособен до пятисот лет, а это коренным образом меняло всю структуру социума. Человек становился долгоживущим, а молодость должна была, по прогнозам, непропорционально удлиниться. Вопрос с избытком людей на планете был, при этом, второстепенным, а на первом месте стояла этическая проблема. Кто должен получить вторую, а по существу, почти вечную жизнь, ведь не пройдёт и сотни лет, как технологическое бессмертие будет достигнуто для отдельного человека? Если для всех и сразу, то как выстроить очередь, кто будет это решать? Если для избранных, то об этом даже размышлять не хочется. Как устраивать общество в этих условиях? Что будет, если колонизация Космоса окажется невозможной для человечества? Валентин Альбертович одно время хотел формально умереть и жить потом, уже с восстановленным организмом, под новым именем, это вполне можно было организовать законным образом. Но потом устыдился и теперь терзался сомнениями. Зная, что моральный аспект проекта "Обновление" не входит в его компетенцию, на это есть политики, он чувствовал свою безусловную ответственность за возникновение этой проблемы. Ведь единственным настоящим для него мотивом продвижения и внедрения Единой Теории было именно создание Бокса, как ни стыдно было в этом признаваться даже самому себе. Вот и сейчас, подумав об этом, Валентин Альбертович закряхтел рассерженно, занервничал и , желая успокоиться, вызвал виртуальный интерфейс. Он вошёл в персональный архив и долго ковырялся в директориях, открывая и закрывая папки, пока не наткнулся на искомый файл, с которого всё и началось. Текст был написан в незапамятные времена, зимой 2012 года, 49 лет назад: "Гости разошлись. Валентин Альбертович уже подумывал, как бы изобразить приступ или ещё что, но они ушли сами, догадавшись, должно быть, что нельзя чрезмерно утомлять стодвухлетнего старца"...