Станислав Петрович томился и изнывал. Какое-то время он даже пробовал воздействовать на мироздание усилием мысли. То есть, смотрел несколько раз на потертый циферблат старых настольных часов, ворочал тяжелую мысль "пора, пора" и даже перекладывал бумаги на письменном столе. Мироздание, равно как и астрал с торсионными полями не поддавались. Коротко стриженный молодой человек в темном костюме, с именем Сергей и неопределенным отчеством то ли Александрович, то ли Евгеньевич, по-прежнему сидел напротив, задавал никому не неинтересные вопросы и хранил раздражающую невозмутимость.
Но более всего раздражало, что этот молодой человек, у которого, кстати, даже брови были коротко стрижены, олицетворял неудобный и зыбкий мир, в отличии от уютной, не всегда приятной, но знакомой и уютной реальности. В этой реальности только что решилось важное и давно вызреваемое дело, первый плод которого - бутылка дорогого итальянского коньяка "Шабасс Италиан империал", - жаждал своей участи в шкафу с бумагами у стены. В этой реальности уже звонили коллеги из кабинета зама напротив и спрашивали: "Скоро ты там? Ушел твой фсбэшник?" - а самому Станиславу Петровичу не терпелось поведать им, что дочь Шумского все-таки ложится к ним на обследование. Разумеется, негласно и не для разговоров и, разумеется, с сопутствующим денежным содержанием, так что, очень возможно, коллеги, удастся выкроить и на премии.
Это существовало в нашей реальности. А в противовес ей Сергей напротив, молодой человек даже без отчества представлял другую, колючую, со всякими заковыристыми, расшатывающими основы вопросиками, которые благополучно были забыты после распада СССР в радостном капиталистическом настоящем.
И потому больше всего Станиславу Петровичу хотелось, избегая неуместных глубин своей души, избегая всего ненужного в данный коньячный момент, панибратски сказать посетителю: "А не пора ли тебе, Серега, сваливать?!"
- Скажите, Станислав Петрович, - спросил визитер, - а что он за человек? Вот давайте предположим, что Юрий совершенно здоров...
Рука Сергея пригладила лежащую под ней медицинскую книжку, а твердый взгляд остановил готового заговорить главврача.
- Да-да, я знаю. Диссоциативная фуга, сопровождаемая параноидальным бредом и что-то такое еще шизофреническое...
Станислав Петрович не без злорадного удовольствия отметил, что собеседник подыскивает слова.
- Ну, соматически он полностью здоров, - произнес главврач с приятным чувством превосходства профессионала над профаном, - Нет никаких нарушений в дофаминовых путях, поэтому нельзя говорить о шизофрении. И вообще, у Юрия превосходный метаболизм здорового двадцатисемилетнего парня. Даже чересчур превосходный - в нынешние времена подобное выбивается из нормы. Сами знаете, что мы едим...
Сергей сидел с видом человека, который или не знает, или ест совершенно иное, и в другом месте.
Вот ведь, подумалось Станиславу Петровичу, даже пальцем не шелохнет. Не нервы, а железобетон!
- И если бы не его истории про СССР, - продолжил главврач, - мы преспокойно выписали бы Юрия на следующий день.
Ибо кому нужен пациент без полиса и неопределенного гражданства?
- Про будущий СССР, - вежливо уточнил молодой человек. - Две тысячи шестьдесят первого года.
- Именно. В котором власть принадлежит народу, а все остальное - государству... в смысле, тоже народу.
- Что нелогично,- обронил Сергей, - если исходить из его описаний, потому что государство - неэффективный собственник.
Станислав Петрович с неожиданной для себя резвостью возразил.
- Не такое уж и неэффективное. В космос летают активно, бесплатные медицина и образование, твердый рубль... хотя, кажется, про деньги он не особо распространялся, это я уже о своем, о наболевшем, - Главврач вдруг устыдился пылкости, с которой бросился защищать - и ни что-нибудь, а типичный параноидальный бред, и закончил уже спокойно и окончательно. - В целом, сказочка, красивая утопия. Типичный уход от действительности, эскепизм.
- Вот, - согласился Сергей. - А нельзя ли предположить, Станислав Петрович, что все его рассказы... ну, как бы это выразиться, инспирированы...
Кресло главврача заскрипело.
- Нет. Понимаю, куда вы клоните. Нет.
Э-эх! Обнажилось, вырвалось все-таки на поверхность то самое, тщательно избегаемое, заноза или укор, или даже тоска по несбывшемуся какому-то счастью, бессловесная и молчаливая. И заныло внутри что-то без названия, что, похоже, не удастся заглушить даже коньяком.
Потому что нельзя ни принимать, ни видеть чистую ясную радость совершенно здорового человека, живущего в ладу с собой. С ладу с миром. Без желания доказывать превосходство, без панической боязни реальности. С необыкновенной убежденностью и нездешней прочной уверенностью в собственной правоте.
Юрий и рассказывал о будущем только потому, что его просили, честно и открыто, без позерства. Подобное нельзя носить как маску, подобным живут. Дышат!
Кресло вдруг оказался каким-то окончательно неудобным, сидеть на нем стало невозможно и Станислав Петрович поднялся и подошел к окну, заставив Сергея то ли Александровича, то ли Евгеньевича полуобернуться вслед за ним.
- Все что он говорит - зло сказал главврач, - почти правда... которая ну никак не может существовать! Потому что... потому что... Вот скажите, сколько поколений должно пройти, чтобы искоренить уже вросший в нас эгоизм, настороженность и неверие? Привить не показные - правильные любовь и доверие к ближнему? Заставить забыть о деньгах и поднять голову в небо? И главное, главное - произнести вслух слова, что мы, как свиньи, живем в душевной грязи, мерзости, и что нужно что-то делать, чтобы из нее выбираться!
Может, с экономикой у нас дело и выправляется, но души-то, души мы потеряли -пустыри там да развалины одни ...
Главврач вдруг устыдился того, что сказал, и, гоня прочь невзначай подкатившее гаденькое чувство какой-то вины или даже стыда, отвернулся к стеклу, за которым располагался просто мир без всяких но и зачем, и в котором просто жили люди сообразно обстоятельствам. В котором хоть и стоит в шкафу не совсем итальянский коньяк, зато близкое будущее обещает деньги, хорошие деньги за лечение занаркоманенной дочурки известного чинуши. Вполне комфортный мир, если подсуетиться.
- В общем, бред. Бред, как и было сказано.
- Два поколения, - сказал за спиной главврача Сергей. - Или даже одно. Что-то у них произошло в двадцатых годах. Точнее, у нас.
- Ну, со мной-то понятно, - пожал плечами Станислав Петрович, - я еще помню СССР. А вы-то, ваша организация чего купилась на эти байки?
- Информированность. Он в курсе определенных, очень закрытых тем. Причем, ретроспективно, как если бы знал всю историю разработок от начала и до конца, дальше от нас в будущее. Плюс непротиворечивость в рассказах.
Главврач обернулся.
- Хотите убедить, что история про то, как он попал сюда из будущего - правда? И что они в шестьдесят первом живут в возродившемся непонятно как СССР, проводят эксперименты со временем и летают на Марс?
Короткий стук пальцев собеседника по столу заставил Станислава Петровича грустно улыбнуться. "Ох, Сергей, не сдержались вы, ох, не сдержались! Выдали свое беспокойство по поводу случайных "экспериментов со временем"!"
- Я после возьму у вас подписку о неразглашении, - прежним невозмутимым голосом изрек Сергей.
- И все это под руководством родной Коммунистической партии, - язвительно добавил главврач.
- Станислав Петрович, - Сергей тоже встал со стула и посмотрел в глаза врачу. - Вы сами меньше минуты назад красиво и умно говорили о правильном будущем, а вот сейчас пытаетесь его же опошлить? Нет у них никакой партии. Есть какой-то Народный Фронт, но, похоже, номинальный. И на Марсе базы есть. Много баз, что самое непонятное. Зачем столько на Марсе?
- Очень даже понятно, - с неожиданной приязнью сказал Станислав Петрович, возвращаясь за свой стол. - Это вам, родившемся позже, не понять. А тем, кто зацепил СССР, как я, базы очень понятные. И Марс понятный. И яблони на нем. А знаете... знаешь, Серега, хочешь коньяк? Не уверен, что итальянский, но все же...
* * *
Я, наконец, перестала чувствовать себя тюбиком с зубной пастой. Таким упитанным тяжелым тюбиком, который периодически снимают с полки, откручивают колпачок, выдавливают пасту, легонько мнут, чтобы вернуть прежнюю форму, а затем водружают на место. Два или три раза в день. "Наденьте это, Алёна". "Пристегните вот сюда". "Нажимайте эту кнопку".
За эти два с половиной месяца я нажала две с половиной тысячи кнопок. Белых, удобных, шершавых, с салатовой подсветкой и ту гадкую, круглую, которую нужно нажимать очень быстро, потому что иначе та штука внутри как бы будет думать, что со мной что-то не так, и сделает инъекцию.
Да, я уверена насчет инъекции, как и начет того, что мне обязательно впрыснут яд на обратном пути, видя, как я раз от разу тыкаю пальцем мимо. Из жалости. Или в назидание всем остальным.
Теперь разбуди меня в полночь - я без запинки отвечу, какие бывают формы и цвета у кнопок и стрелочек. Меня можно брать консультантом и я в компании умудренных опытом профессоров, инженеров и просто Очень Умных людей смогу без остановки отстрочить, сколько кнопочек, стрелочек и экранчиков нужно вот на эту белую панель, чтобы она выглядела как полагается, то есть, чтобы в ней нельзя было разобраться никогда.
Сегодня меня окончательно выдавили в мягкое кресло лифтовой кабины, или как там называется это приспособление для выдавливания тюбиков, помяли, придавая прежнюю форму и отправили дальше. Частица "по" к слову "дальше" куда-то задевалась вместе с остальными ощущениями. Все, что я смогла в себе наскрести - все глубокие переживания о месте, где нахожусь, о достижении человеческого ума, и своем отношении к этому уместились в одном "ух". Правда, в мое оправдание, это было очень длинное "ух"!
А потом случилось Нечто.
В моем детстве жила одна фраза, которая, найдя в памяти местечко, сохранилась неповрежденной до сих пор. "Что оно показывает? - Да погоду на Марсе!" Фраза применялась к старым полузасохшим термометрам, каким-то автомобильным или даже компьютерным штучкам, у которых случались заскоки. "Да погоду на Марсе!"
Меня это невероятно заводило. Погоду! На Марсе! Более того, эта заводиловость не перевелась до сих пор.
И вот сегодня Оно случилось! Я увидела эту самую Погоду на Марсе!!!
* * *
Алена? Здравствуйте! Что вас сюда занесло?
Девушка стояла в ответвлении бокового коридора, ведущего к системе теплогенераторов, и смотрела через большой овальный иллюминатор на скудную серо-коричневую каменистую равнину, по которой время от времени пробегали вихри-толстячки.
Оглянувшись, она не сразу ответила молодому человеку в оранжево-зеленом комбинезоне купола "Фарсида-А".
- Кажется... Артём? Извините, не всех помню. Вот, любуюсь Марсом.
- Артём, верно. А где все ваши, почему вы одна?
- Уехали с телевизионщиками что-то снимать, очередное ревю. Ну их. Не хочу. Хочу почувствовать Марс без помех, наедине.
- Понимаю.
Артём подошел ближе и встал рядом, в рассеянный свет утреннего солнца, полускрытого пылевой взвесью.
- Я читал все ваши статьи в "Комсомолке" о полёте.
Девушка провела пальцами по не очень чистому синеватому стеклу.
- Я не переборщила с терминами? Они не очень техногенные?
Артем покачал головой: ну что вы, совсем нет, очень даже правильные и хорошие статьи.
- Старалась донести до всех, не только до нашего поколения.
Девушка повернула голову к Артему.
- А это сложно. Иногда случаются почти столкновение миров.
- Даже так? - удивился Артем.
- Почти. Представь, - это "представь" получилось у Алёны непринужденно и весело, словно они были уж сколько лет знакомы, - приходит мамаша в отчетливом возрасте и начинает кликушествовать. Почему на экзаменах так много спрашивают, зачем столько задают читать? И выясняется, что Астрономия не нужна, что курс фантастики в старших классах - заворот мозгов, и вообще, это не креативно, и нам не нужен человек, умеющий размышлять, анализировать и сопоставлять, творец сегодняшнего и будущего, потому что это трудно, потому что, нужно заставлять себя, нет, нам нужен самый что ни на есть потребитель, не имеющий обязанностей!
- Что, так и сказала?!
Девушка кивнула.
- Смысл был именно таким. Наверное, это остатки прежних лет, груз прошлого. В школе такому никак не научат, значит, из дома, влияние дедуль и бабуль, зараженных нашим гаденьким капиталистическим прошлым. Поэтому я и стараюсь писать так, чтобы пробить даже таких.
- Здесь подобного ужаса нет, - сказал Артем, улыбаясь, - хотя попадаются личности.
- Какие личности?
- Разные. Умные вроде люди, но - из прошлого. С дремучими представлениями о жизни, в которой, как им кажется, каждый за себя и только за себя. Можно подумать, личность без этого не состоится.
- Ой, а я думала, что у вас тут образец общества будущего, идеал, к которому мы, на Земле, должны стремиться.
- Нет-нет, все не так плохо. То есть, равняться можно. И даже нужно! Вот, хотя бы на меня.
Девушка улыбнулась.
- А твою дамочку мы общими усилиями исправим, - убежденно сказал Артем.
- О, фраза деда! Мне папа рассказывал, что дед любил приговаривать: "Это не государство неэффективный собственник, это люди такие. Но других нет, поэтому будем исправлять".
- Вот именно. А кем был твой дед?
- Директором Института психологии дальнего космоса в тридцатых годах.
- Института психологии... погоди-ка... ты ведь Поленова?!
- Да.
- Твой дед - Станислав Петрович?!
- И?
- Я учился психологии по его книжке! Как сейчас помню - такая темно-синяя обложка с серебряными буквами, "Космическая психология". Капитальный учебник!
- Да. Кстати, у него потрясающая биография: выучился на психолога, дослужился до главврача в провинциальной психиатрической больнице, а потом ни с того ни с чего занялся проблемой долговременных полетов в космосе. И когда образовался СССР, добился создания целого института...
- Послушай, Алёна, какие у тебя планы на сегодня, кроме того, чтобы помедитировать на задний двор нашей базы?
- Ну, не знаю. Вроде, всюду поводили, все показали, дали попробовать на зуб, а вот ощущения, что насытился - нет. Хочется, и еще как! Просыпаешься ночью и думаешь: Марс... Марс... Марс!!! Здесь, рядом, за стеночкой! И едва не ревешь, то ли от счастья, то ли о того, что через неделю обратно.
- Знаю я, как вас водили! Смотрите, это - оранжереи, нет не пробьет, опасности никакой нет, а это лифт на девять этажей под землю, а теперь нас ждет марсоход... Значит так, у меня сегодня выходной и я проведу тебя по всем нашим закоулочкам. А после покатаемся по Марсу. Гарантирую, увидишь такое, чего никто из ваших не увидит!
- Правда? Ой как здорово!
Но тут же девушка с подозрением спросила:
- Ты не обманываешь? Я знаю, вы все тут жутко заняты, запускаете какое-то металлургическое производство, тебе из-за меня не влетит?
- Нет, у меня выходной - наш терапевт настояла, хотя не чувствую у себя никаких признаков переутомления. Поэтому, брожу по станции, пытаюсь отдохнуть. Я только забегу на минутку к одному человеку, он просил зайти.
- Ты столько посулил доверчивой девушке, что я от тебя уже не отстану.
Начальник отдела безопасности Сергей Евгеньевич стоически хранил молчание, пребывая в центре роя, который состоял из ведущего инженера отдела геофизики Кости. На краю этого роя, у большой карты области Фарсида сопротивлялся центростремительным силам заместитель главного энергетика плотный и высокий Семен Васильевич.
С приходом Артёма рой распался. Костя затих, безутешно махнул рукой в сторону марсианских пиков на карте, выдавил из себя: "Привет, Артём", - и направил остатки энергии в центр кабинета.
- В общем, Сергей, ты как хочешь, но я этого так не оставлю.
Сергей показал Артему указательный палец, потом опустил его вниз, на бумаги, лежащие на краю невесомого пластикового стола, и вновь уставился понимающе и меланхолично на Костю.
- И это не мелочь, как думают некоторые, - продолжал остывать Костя, - это принципиальный вопрос. Мы что, собрались тут копейки считать? Тут такое разворачивается, а он - копейки! Еще пусть скажет, что мы из-за денег здесь! Нет, это немедленно нужно выносить на Совет Базы!
- Ну, разумеется, - вставил энергетик, - и главный враг рода человеческого, конечно, Семен Васильевич!
Для Кости это утверждение не требовало доказательств. Геофизик торжествующе улыбнулся.
- А еще я свой кабинет обогреваю сильнее, а на остальных экономлю.
- Семен Васильевич, - устало махнул рукой Сергей. - Ну это же ребята шутят!
- Вот-вот. Шутят. А между тем, деньги вовсе не зло, как вы думаете при своем максимализме. Уж поверьте мне, у меня не просто опыта больше, у меня опыт жизни в разных мирах, я еще захватил время до СССР, и ваш безудержный энтузиазм пропускаю через призму взвешенности и рассудительности. Да, я расчетлив, да, думаю о деньгах - а что, думать о них зазорно? Если бы не такие как я, вы бы со своим максимализмом разнесли все вокруг. Стране нужна стабильность, да, расчетливость, поражу вас, - крохоборство, и я в этом месте эту стабильность и порядок олицетворяю! И про деньги, которые вы не считаете, говорил и буду говорить, понимайте это как хотите. И копейки еще буду считать.
- А пока не запустим второй реактор, - мстительно добавил зам главного энергетика, - ни одного киловатта сверх лимита ваша шайка не получит, хоть бы вы тут ...
Сергей не дал возможности Семену Васильевичу закончить тираду. Сочный и эмоционально раскрашенный финал не потряс присутствующих образностью и красотой слога.
- Все, все, стоп, на сегодня хватит. В самом деле, нам нужно серьезно поговорить на Совете Базы. О наших целях, приоритетах, о том, что для нас главное. О взаимоотношениях в коллективе, о компромиссах, да, да, о компромиссах. И о технике безопасности. А сейчас, коллеги, пожалуйста на рабочие места.
Едва Костя и Васильевич вышли, Артем показал на часы.
- Серега, пять минут, не больше!
- Ни вопрос. Спешишь отдохнуть, верю, - Сергей пододвинул в направлении Артема несколько бумажек. - Посмотри, когда освободишься. Здесь черновик отчета правительственной комиссии по катастрофе на "Маринере". Потом вот еще что. Наверху принято решение запускать первые десятитысячники вместе с китайскими товарищами. Поэтому, готовься, придется поехать на их первую базу, как ее... Дайсюйдао. Китайский еще помнишь со школы?
Марсоход занесло, и он по осыпающемуся песку, буксуя, с трудом выбрался на возвышенность.
- Вот, - сказал Артём, - отсюда видно лучше всего.
И спрыгнул на светлые серо-зеленые камни, присыпанные песком. Казалось, здесь когда-то проходила мостовая из плит, настолько ровно лежали каменные огрызки, выровненные, словно напильником, бесчисленными пылевыми ураганами и бурями.
- На бетонку похоже, - сказала Алёна, неуклюже слезая с марсохода.
Голоса, измятые электроникой, звучали, словно разделенные не тонким бронестеклом шлемов, а кирпичной перегородкой какой-нибудь обычной земной многоэтажки.
- Недалеко от нашей дачи проходила старая военная дорога. Ее ограждала колючка, но сам знаешь, детям все нипочем. Говорили, что когда-то там ездили ракетные комплексы "Ярс" и "Мономах". Дорога была вся в трещинах, бетон кое-где сошел и на его месте лежал песок. Точь-в-точь как здесь. Удивительно. Здесь точно никто не ездил?
- Мы следим, чтобы никто не ездил.
Артём услыхал, как Алёна хмыкнула.
Девушка осторожно развернулась всем телом, чтобы посмотреть в сторону.
- А та ниточка над горизонтом - Небесный лифт?
- Нет, его отсюда не видно - слишком далеко, это вышка с аппаратурой. Резервная связь межу базами, датчики с приборами. Лифт правее, во-он там. Зато отсюда видны Южные Зеркала. Вот те пятнышки в виде сот. Нет, выше, еще выше.
- Где? Вот эти? Такие маленькие???
Алёна с сомнением оглянулась на Артема.
- Они точно растопят весь лед на полюсах за пятнадцать лет?
- Пока развернули только треть, но температура уже немного подросла. Конечно, растопят. Точнее, испарят, потому что на полюсах мерзлая углекислота, сухой лед. А потом в дело вступит парниковый эффект и в системе появится положительная обратная связь... хотя, чего это я, об этом уже столько написано.
- Да, знаю: температура поднимется до комфортной, начнет таять связанный лёд, парниковый эффект усилится, и вместо скафандров можно будет ходить в обычной одежде, только с дыхательными масками.
Алёна махнула ногой, взметая песок.
- А тут будет пляж. Хотя нет, здесь камни, вот там! Мы будем прилетать в отпуск, валяться на песке, требовать быстрого Интернета и скидок в межсезонье. Просто удивительно! А еще удивительнее, что все это исполнится. Исполняется на глазах.
- Верно, - согласился Артем. - И это заводит сильнее всего.
- В последнее время Марс в газетах и новостях стали называть Второй Землей, не обратил внимание?
- Обратил. Так оно и будет - население Земли растет, скоро начнет выплескиваться через край.
- О, я перед отлетом видела передачу по "Науке" на эту тему"! - сказала Алёна, осторожно садясь на песок и поднимая голову к небольшому и не очень яркому Солнцу. - Потом буду рассказывать всем, что загорала на Марсе. Так вот, в последнее время численность увеличивается очень быстро - рост рождаемости превышает прогнозы во много раз. Оно и понятно, войн ведь почти нет. И у нас не остается иного выбора, как колонизировать космос. Мне понравилось, как один академик сказал, не помню его фамилии: переживать нет причин, просто наступает взросление. Подросток вышел на крыльцо отчего дома, в котором теснятся сестры, младшие братья, двоюродные и троюродные тетки и дядья, любимые книги загромождают коридоры, лают собаки, гудят какие-то агрегаты, а в свободных местах сушится белье. Перед подростком - громадный неосвоенный мир, дует ветерок, летают бабочки, где-то гремят грозы, вдалеке идет снег - огромный мир, да, подчас суровый, но в котором уместятся миллионы отчих домов и в котором можно найти уголок себе по нраву. Назад дороги нет.
- Ну, почти мои слова, - приязненно сказал Артём садясь рядом с девушкой. - Потом буду рассказывать, что загорал на Марсе вместе с Алёной Поленовой. Всё так. Человечество переросло Землю. И здесь, на Марсе мы готовим ему одежду на вырост. Представляешь, уже закладываются три первые базы десятитысячники. Советская, китайская и международная, под эгидой ООН. Наши предложили.
- Я, наверное, прилечу сюда, - задумчиво сказал Алёна. - Буду учить детей.
Девушка подхватила рукой в плотной оранжевой перчатке горсть песка и ссыпала тонкой струйкой, которую тут же подхватил и разнес ветер.
- Я в детстве иногда думала: как же хорошо, что я родилась не где-нибудь, а именно в СССР! Нет, я и сейчас так думаю, но в детстве это ощущение было особо отчетливым и свежим.
Алёна опрокинулась на спину и раскинула руки, улыбаясь.
- Ну что, готова ехать дальше? - спросил, смеясь, Артем.
- Еще дальше? Куда?
- Ты про последние американские марсианские экспедиции что-нибудь знаешь?
- Как раз перед полетом штудировала! Марсоход "Любопытство" в двенадцатом году, именно он обнаружил жизнь, а потом, в шестнадцатом - "Настойчивость". Вроде, все.
- Так и думал. О третьем мало кто слышал. У них был еще один - "Убежденность"; наши остряки называют его "Наглость". Отправляли как раз перед распадом США, в полнейшей тайне. Аппарат должен был подготовить площадку для базы - выставить маяк и разведать окрестности.
- Ой, как здорово! И мы сейчас к нему отправимся?
- Ага.
Артем легко вскочил с песка и помог подняться еще не привыкшей к марсианскому скафандру девушке.
- У нас есть один парень, Даниэль, - продолжил Артем. - Американец. Его семья переехала в СССР не с основным валом беженцев, а в тридцатых годах. Смешной такой, каждую поездку к "Наглости" называет: "Отдать долг предкам". Кстати, мы пробовали в прошлый раз запустить аппарат, но не хватило времени.
Алену что-то встревожило. Она улыбнулась через силу, а потом спросила с беспокойством.
- Скажи, это нормально: мой скафандр пытается что-то мне сообщить, но у него выходит только "система терморегуляции включена" и "система терморегуляции выключена"?
- Очень даже нормально! Это значит, что наружная температура около пятнадцати градусов. Система теплорегуляции то включится, то выключится, потому что, ты обогреваешь себя сама.
- Пятнадцать градусов?
- Да! Понимаешь, как тепло? Мы ведь на экваторе, и сейчас полдень. Видишь, солнце в зените?
- Полдень, тогда все понятно! А я уж было собралась испугаться. А, оказывается, это просто жара!
Девушка облегченно засмеялась и подняла голову к далекому и совсем не слепящему оранжевому кружочку родного Солнца.
- А ведь и вправду, полдень, - заметила она. - Полдень. Двадцать первый век...
Артем кивнул, а потом, задумавшись о чем-то, рассеянно провел рукой по трубе жесткости марсохода.
- Знаешь, - проникновенно проговорил молодой человек после паузы, - я много думал об этом. О Полдне. Ведь они были неправы, наши наивные и недальновидные мечтатели из двадцатого века. Не Полдень - Утро. После тяжкой дремотной ночи на измятых простынях. Утро, чистое и свежее утро человечества, которое открывает новый мир. Они писали о нем и не верили. Боялись. Сомневались. Уверяли, что человек не такой, не способен, не сможет. А мы взяли и смогли!
Алена обошла высокую машину, подошла к Артему и не говоря ни слова признательно взяла его за руку.
Они стояли вдвоем, смотря на безжизненную пока равнину, усыпанную камнями, с валами картеров и песчаных наносов и думали о громадном мире, который нужно было обживать и устраивать - для нового и светлого будущего, в котором хочется жить.