Велика ли в моей судьбе роль случайности? Имеет ли она решающее значение? Повинуюсь ли я ее слепой воле?
Я никогда особо не задумывался над этими вопросами. Мне всегда было известно, - по крайней мере, в общих чертах, - что от меня требуется, чтобы достигнуть той или иной цели. Я принимал участие в тех событиях, которые были важны для меня, вели меня вперед. Поэтому неожиданности и сюрпризы происходят со мной крайне редко. Однако мне удалось на собственном примере испытать всю силу счастливой случайности, несмотря на то, что я к этому не стремился.
Наша космическая экспедиция достигла далекой Европы. Суровая поверхность спутника Юпитера, на которой блестели крупные сине-черные трещины и расколы, тускло блестела за окном иллюминатора.
Наступала важнейшая часть нашего путешествия, пора было начинать научные исследования. Конечно, были еще Ганимед и Каллисто, также крайне интересные объекты, которые мы должны были исследовать, но они оставались в тени своего соседа, поскольку тамошние ледяные поля скрывали под собой океан.
Перед тем, как экспедиция отправилась к Юпитеру, ее организаторы и вдохновители постарались подобрать для нее символичные названия и имена. Наша экспедиция называется "Покорение Олимпа", хотя это название больше подошло бы восхождению на самую высокую вершину Марса. Но марсианская гора Олимп пока еще ждет своего покорителя, а до Юпитера человек уже добрался.
Космический корабль, на котором мы добрались до самой большой планеты Солнечной системы, носил название "Юрий Гагарин" в честь наступающей знаменательной даты - сто лет со дня первого полета человека в космос. Собственно, по поводу этого названия ни у кого не возникало споров, правильно ли сочетаются имя первого космонавта и покорение Олимпа.
Внутри "Юрия Гагарина", кроме космонавтов, находились также всевозможные приборы, автоматика, а также четыре специальных аппарата, призванные первыми спуститься на юпитерианские спутники. "Аркад" предназначался Каллисто, "Гефест" должен был спуститься на Ганимед, "Минос" и "Радамант" достались в подарок Европе. Она была удостоена особой чести в силу того, что ее освоение играет важнейшую роль.
Все названия, кроме "Юрий Гагарин", взяты из древнегреческих мифов. Правда, имя первого космонавта, пожалуй, на сегодняшний день так же легендарно, как имена славных героев древности. И при этом не все знают, кто такой, например, Аркад.
Мне было важно, когда и как именно мы полетим к Юпитеру, поэтому страсти вокруг выбора имен прошли мимо меня. Какая разница, как в итоге назвали бы наше путешествие? Как бы это повлияло на его результаты?
...
Я всегда стараюсь запоминать значимые даты. 5 марта 2057 года я улетел с Земли на Марс. 5 мая 2060 года я отправился с Красной планеты на космическую станцию "Зевс", орбита которой пролегает в поясе астероидов. 7 марта 2061 года, в канун женского праздника, спустя четыре года и два дня после того, как я покинул родной дом, я стартовал с "Зевса" к Юпитеру.
Мы летели трое суток. Потом приборы навигации дали понять нам, что цель уже близко. Гигантский желто-бежево-коричневый, мутно-серый газовый шар приветствовал нас, встречал в свои объятия. Уровень радиации неуклонно повышался. Корабль и вся техника и инвентарь внутри него были специально созданы для работы в столь опасных условиях, при больших излучениях, поэтому это не стало неожиданностью или проблемой.
В экипаже корабля нас было четверо. Капитан судна, отвечающий за штатное функционирование "Юрия Гагарина", Григорий Белов; геологоразведчик Джеймс Молли; инженер, отвечающий за работу спускаемых аппаратов, то есть я, а также врач Мартин Нойверт, параллельно исполняющий обязанности первого помощника капитана.
Руководство экспедиции резонно решило перестраховаться: любой из членов экипажа должен был при необходимости заменить другого. Каждый из нас проходил подготовку по всему спектру проводимых исследований. Конечно, можно спорить по поводу полноценности такой замены, но каждый участник экспедиции должен был быть по возможности универсальным специалистом. Однако невозможно одинаково хорошо делать все на свете. Количество участников, равное четырем, организатором показалось золотой серединой.
Не останавливаясь подробно на технических деталях нашей деятельности, отмечу, что три недели нашего пребывания на орбите Юпитера прошли в напряженной работе, которая, быть может, содержала не так уж много творческих порывов. Мы выполняли четко оговоренную программу действий согласно подробным указаниям. На "Зевсе" мы прошли полугодичный инструктаж по самым разнообразным вопросам: по устройству и принципам работы аппаратуры, по геологии, по управлению роботами-строителями (они находились внутри спускаемых модулей), по технике безопасности и т.д. Мы слушали лекции, тренировались, набирались опыта. От нас требовалась полная самоотдача, потому что на далеких спутниках надежда может быть только на самих себя. Упор делался на наши знания и навыки - это стояло на первом месте.
Основная часть подготовки к исследованиям была проведена еще на "Зевсе". Теперь же, когда наш космический корабль лег на свою орбиту вокруг планеты, нам предстояло в нужный момент активировать и запустить в открытый космос все четыре спускаемых аппарата. Пеших прогулок по спутникам не планировалось, всю работу должна была выполнить автоматика.
...
"Аркад" и "Гефест" коснулись Каллисто и Ганимеда, настроились на прием сигнала с "Юрия Гагарина" и "Зевса", развернули свои модули. Были успешно проверены все портативные атомные реакторы, затем десятки небольших строительных роботов выехали на твердую поверхность спутников и начали сооружение специальных строений, которые послужат в качестве складов для взятых проб грунта и атмосферы. Также роботы должны были подготовить место для готовящегося в будущем приземления человека на эти спутники. Высадка на них планируется к 2070 году, когда будут проведены их обширные исследования. За 9 лет необходимо было завершить большой цикл подготовительных работ для их освоения. Доставлять строительные материалы планируется с Земли на грузовых космических судах с определенной периодичностью, когда Земля и Юпитер сближаются друг с другом.
У меня дух захватывало от масштабности нашего проекта. Речь идет о возможном расселении человечества на множестве объектов Солнечной системы. Еще совсем недавно это воспринималось как фантастика, как вопрос очень отдаленного будущего. А сейчас... Сейчас мы уже на Марсе, в поясе астероидов, скоро будем жить около Юпитера - великолепный рывок вперед.
Я мечтал побывать на Европе! Прикоснуться к ней (впрочем, этого точно не удастся сделать), увидеть отражение Юпитера на ее льду. Там, на большой глубине, скрывается огромный океан, где, вероятно, присутствует жизнь! Не окаменелые остатки микроорганизмов, что были обнаружены на Марсе, а полноценная биосфера - новый мир, скрытый от наших глаз!
Вне всяких сомнений, часть европейских запасов воды затем будет использоваться для снабжения космических колоний, так что цель нашего появления здесь является и научной, и практической одновременно. Мы должны осуществить проект по созданию скважины, которая пронзит толщу льда в наиболее подходящем месте, и благодаря этому будут взяты пробы жидкой воды. Само бурение должно было продлиться несколько лет, но к 70-му году люди должны будут точно узнать, есть ли жизнь в этом месте.
Я испытывал сильное волнение, не мог найти себе место, и только закрепившаяся за мной привычка не поддаваться на эмоции позволяла методично работать, внешне сохраняя относительное спокойствие.
"Минос" успешно приземлился (хотя, можно ли использовать это слово применительно к посадке не на Землю?), проделал схожие с "Гефестом" и "Аркадом" операции, выпустив на лед своих роботов. "Радамант" же представлял собой буровую установку.
На карте Европы, составленной с высокой точностью, ученые выбрали точку, в которой, по их мнению, лед был наиболее тонким. Таким местом оказалась одна из глубоких трещин, прорезающих поверхность спутника. По всем расчетам выходило, что толщина льда в данной местности составляет всего три километра. В остальных точках лед был толще и прочнее.
"Радамант" садился в очень опасном месте: была велика вероятность, что он перевернется при посадке, задев своим корпусом за какой-нибудь ледяной выступ. Мы аккуратно управляли спуском аппарата и, в конечном счете, посадка прошла без происшествий. Далее над аппаратом развернулся специальный купол, накрывший место бурения. Место оказалось выбрано удачно, купол встал правильно.
Необходимо было сделать главное - то, зачем мы сюда и прилетели - запустить буровую установку, чтобы впоследствии получить пробы воды. Бурение льда - очень трудоемкое и опасное занятие, при создании многокилометровых скважин невозможно обойтись только одним методом бурения, поэтому "Радамант" нес на своем борту огромное количество специального оборудования. Спустившийся на Европу космический аппарат являлся настоящим произведением инженерного искусства. Компьютер, управляющий буровой установкой, должен был, исходя из обстановки, принимать решение о том, как действовать в той или иной ситуации. Если на скважине возникнут серьезные неполадки, то устранить их в автоматическом режиме будет крайне трудно, поэтому необходимо было предусмотреть буквально все возможные ситуации.
Но на Марсе или на родной нам планете иметь дело с такими условиями не приходилось, подобное бурение в космосе производилось впервые - как тут можно предусмотреть все?
В течение недели на месте посадки "Радаманта" проводилась подготовительная работа. Потом, когда прочность и герметичность купола были проверены, началось размещение аппаратуры и инструмента для бурения. Это заняло еще четверо суток. Все это время параллельно велась запланированная работа и на двух других спутниках.
На Каллисто и Ганимеде нас, я в этом был уверен, ждали не менее значимые открытия, для колонизации эти объекты годятся значительно больше, чем Европа, но, два крупнейших спутника Юпитера как бы остались в стороне, отодвинутые теми событиями, что происходили по соседству с ними.
Время шло томительно долго. На Ганимеде вовсю монтировались площадки для хранения пород. Гусеничные роботы начали обследовать прилегающую местность. На Каллисто велось сооружение небольшой автоматической исследовательской станции, которая должна была с близкого расстояния заниматься изучением спутников Юпитера. Здесь был низок уровень радиации и также имелся в наличии водяной лед. Все эти события имели грандиозное значение для науки, но мои мысли были прикованы только Европе.
...
Наконец, пришла пора приступать к монтажу бурового снаряда. При подготовке к экспедиции мои представления о создании глубоких скважин сильно усложнились. Оказалось, что при бурении льда возникает множество тонкостей и нюансов, по сравнению со "сверлением" грунтов и горных пород. Наверное, о технологии бурения больше всех может рассказать Молли, мне до его знаний в этой области далеко. Но я знал, что первым этапом в поисках воды должно было стать термобурение.
Подготовка к началу создания скважины казалась бесконечной, хотя на самом деле велась в максимально сжатые сроки.
И вот, когда нам оставалось провести на орбите вокруг Юпитера буквально несколько дней, произошел случай, о котором я, собственно, и хочу рассказать подробно.
Проснувшись в своей маленькой каютке, которую я занимал на пару с Нойвертом, я по привычке протер глаза. Положенные мне 7 часов сна закончились. Я встал, немного размялся, быстро позавтракал и побежал по узенькому коридору в отсек, где мы с Джеймсом управляли работой аппаратов. Он уже находился там, и вид у него был крайне мрачный. На мой вопрос, что случилось, он ответил:
- Какие-то проблемы в цепи питания установки, - сказал он, не отрываясь от экрана монитора, - Никак не пойму, что произошло.
Я подошел к пульту управления. На большом экране отображалась картинка с камер всех десяти роботов, которые производили монтаж буровой установки. Каждым роботом при необходимости можно было управлять вручную, чем сейчас и занимался Джеймс. Когда одному из роботов поступал сигнал перейти на ручное управление, остальные девять аппаратов автоматически останавливали свою работу и ждали поступления им отдельной команды. Таким образом, подготовка к началу создания скважины остановилась, поскольку роботы застыли в ожидании.
- По-моему, где-то перебит кабель, но я не нашел где, - грустно изрек Джеймс, - Пока не починим его, не сможем работать дальше.
Молли при помощи манипулятора управлял одним из роботов-строителей. Он обследовал буровую установку сантиметр за сантиметром, силясь отыскать поломку. Я присоединился к его поискам. Вместе мы начали разбираться, на какую техническую проблему указывали признаки.
На поиск и починку неисправности у нас было 3-5 дней, не больше, затем нам необходимо было улетать, ведь запасы топлива на корабле не были бесконечными. Пока мы мучаемся здесь, "Зевс" на большой скорости уносится прочь от нас.
В первые сутки поиск неполадки не дал результатов. Странно, но ни один датчик не сигнализировал о неисправностях, все они горели зеленым или синим цветом, но при попытке начать бурение под направление и опустить в отверстие специальную трубу выдавалось предупреждение: "Невозможно выполнить действие. Недостаточная мощность". При этом с атомным реактором, от которого питалась установка, все было в порядке.
Белов и Нойверт занимались строительством на Каллисто и Ганимеде - там все шло более или менее успешно, серьезных поломок не случилось, только всякая мелочь. Перед нами двоими капитан поставил задачу разобраться в том, что произошло на Европе. В первую очередь поставленная задача касалась меня, так как именно я являлся специалистом по части автоматики и электроники.
Информация о том, что нашей экспедиции пришлось столкнуться со значительными трудностями, достигла "Зевса". Через какое-то время пришел ответ - запустить бурение любой ценой.
Мы понадеялись, что найдем поломку на второй день, но и следующие сутки прошли в бесплодных поисках. Все сильно нервничали. С Земли и с "Зевса" пришли сообщения, где говорилось, что мы можем задержаться не на три, а на десять дней, лишь бы мы наладили буровую установку. Нужно было рискнуть.
Третьи и четвертые сутки привели нас в замешательство. Просто невероятно! Мы пересмотрели все схемы, обыскали все внутренности купола, перепроверили и перезапустили все, что только можно, сняли показания всех датчиков. Абсолютно все работало в штатном режиме, но надпись "недостаточная мощность" звучала как приговор.
Исследования на двух остальных спутниках были переведены в полностью автоматический режим. Программа по Каллисто и Ганимеду была завершена, дальше дело оставалось за техникой и компьютерами.
Теперь наш экипаж приступил к поискам неисправности в полном составе. Мы по очереди работали за панелью управления, гоняли туда-сюда роботов при помощи манипуляторов, на экране поочередно отображались наши имена и фамилии (в устройства управления был встроен сенсор, распознающий, кто касается тех или иных клавиш и джойстиков, все наши действия строго фиксировались).
В порыве отчаяния я даже стал разбирать программный код, запускающий процесс бурения. Может, там есть ошибка?
Программа, как и следовало из сообщения, останавливалась на том месте, где происходила проверка на наличие необходимой мощности для запуска бура. При запросе программой состояния цепи питания, один из датчиков возвращал ей ответ, что мощности не хватает, хотя на панели управления тот же датчик горел зеленым цветом. Мистика!
В наличии имелись запасные буры, но их смена ни к чему не приводила, ошибка продолжала возникать. Мы подключали установку к другим питающим выходам станции: на каждом из них датчики показывали то, что надо, но ничего не получалось.
- Ладно, понятно, что неполадка в самой установке, - сказал Белов, - Других вариантов не осталось. Надо искать поломку в ней.
Он сосредоточенно думал и предлагал свои варианты, Нойверт впал в прострацию - он объективно мало чем мог нам помочь и переключился на подготовку "Юрия Гагарина" к обратному перелету, Молли злился, а я сидел, понурив голову и время от времени, что-нибудь придумав, делал безуспешные попытки запустить бур.
Так прошло еще два дня. С "Зевса" прилетали крики отчаяния - пожалуйста, запустите! Но что мы могли сделать? Молли и я уже и так почти не спали и начали тихо ругаться друг с другом.
...
На восьмой день Джеймс внес предложение.
- Игорь, я думаю, у нас осталась одна возможность. Других вариантов просто нет. Скорее всего, неисправна микросхема, находящаяся в электронном блоке управления буром. Та микросхема, на которой находится этот проклятый датчик.
- И что? - устало спросил я.
- А вот что: я предлагаю в качестве последней попытки использовать подобную микросхему, встроенную в строительных роботов. Нам придется разобрать одного из них, вынуть микросхему и вставить ее в установку.
- Но ведь у робота напряжение питания значительно меньше.
- Плата в них одна и та же, надо будет лишь немного перепаять и перепрограммировать ее.
Наверное, по логике вещей, я обязан был внести это предложение, но идея, которая должна была проскользнуть через мою голову, невероятным образом пришла в голову Молли. Каким образом он додумался до такого, мне до сих пор непонятно, но его слова звучали разумно. Я так устал, что уже мало что мог соображать.
Я согласился с предложением Молли. Это, и правда, был наш последний шанс. Если у нас не получится задуманное, то нам придется улететь домой, законсервировав место будущей скважины до следующей экспедиции, с чем мы категорически не могли согласиться.
Из десяти роботов был выбран робот-погрузчик РСП-4. При помощи трех других роботов была произведена его разборка. В принципе, все они обладали примерно одинаковой конструкцией, менялись лишь их рабочие "инструменты". Например, от РСП-4 мы открутили платформу, вилы, мачту, блок, разобрались с гидравликой. Затем разобрали корпус. Кое-как вынули нужную плату. Открученные детали погрузчика потом можно будет использовать на других роботах, если возникнет необходимость. Помимо РСП-4 был еще РСП-5, такой же модификации. Поскольку имелся резерв, именно погрузчик был выбран в качестве "жертвы".
Потом принялись за буровую установку. Отключили ее от электропитания, вынули из нее аналогичную микросхему. На словах все выглядит просто, но на это у нас ушел почти целый день, так что паяние мы решили оставить на завтра, чтобы взяться за него с новыми силами.
Проспав всего пять часов, мы снова ринулись в бой. Нам предстояло проделать сложную операцию: при помощи специального инженерного устройства, предназначенного для починки роботов, перепаять несколько контактов на плате, точнее, отпаять несколько "ножек". Уникальность ситуации заключалась в том, что выполнить все эти действия нужно было без единой помарки, иначе можно было испортить электронную плату, а времени и возможности разбирать другого робота не имелось, потому что мы уже не успели бы лечь на обратный курс.
Даже при удачном стечении обстоятельств нужно было потратить порядочно времени на изменение функций остальных роботов, так как один выпал из общей обоймы. Конечно, не стоит думать, что не было предусмотрено никакого запаса: роботы в любом случае могли бы сломаться. По определенному алгоритму оставшиеся работоспособными брали на себя обязанности сломавшихся, но алгоритм включался лишь при условии, что робот даст сигнал о своей аварии. Поскольку мы сами разобрали РСП-4, то ни о какой поломке речи не шло, и алгоритм нужно было запускать вручную. Обмануть систему, дав роботу команду подать аварийный сигнал, было невозможно.
Операция, для которой понадобилась хирургическая точность, прошла успешно, и мы получили новую плату. Теперь нужно было слегка изменить программу компьютера, руководящего бурильной установкой, чтобы он не ругался на поломку микросхемы и смог функционировать.
Перепрограммирование удалось закончить только в конце девятого дня. Молли все это время занимался оставшимися роботами. Он вручную задавал каждому определенный спектр работ.
Согласно распорядку судна снова наступало время для сна, но до отлета оставались сутки, так что мы продолжали трудиться.
Белов и Нойверт, все-таки не слишком сведущие в вопросах программирования, чтобы лишний раз не мешать нам, прилегли, но попросили немедленно разбудить их, если будут какие-нибудь новости.
Мы согласились на такую постановку вопроса, и остались у панели управления. Приближался наиболее ответственный момент: заканчивалась проверка буровой установки, по результатам которой стало бы понятно, удался план или нет. Потом Молли не выдержал и вышел, сказав, что ему нужно в уборную.
Спустя минуту после того, как за ним закрылась бесшумная дверь, на панели зажегся яркий зеленый огонек. "Проверка успешно завершена". Я подпрыгнул от радости. Невероятно, но план Джеймса сработал! Больше буровая установка не сигнализировала о поломке. Задумка Джеймса оказалась правильной!
Все еще не веря своим глазам, я не смог удержаться, чтобы не ответить утвердительно на вопрос: выполнить ли запланированное задание. Раздался непродолжительный писк, потом щелчок, и, судя по картинке и надписям на экране, началось бурение под направление, то есть первый этап создания скважины - бурение с последующим закреплением ее ствола. На экранчике, расположенном передо мной, светилась надпись "Игорь Мезенцев. Первоначальный запуск бура".
Я тут же надавил кнопку внутренней связи на корабле, чтобы разбудить капитана и его помощника, но в это же мгновение вернулся Молли, и я не успел ничего объявить. Он сразу же увидел, что мне удалось запустить бур. В первую секунду на его лице промелькнула радость, но она тут же сменилась разочарованием. Я понял: он огорчен тем, что я не подождал его.
Надписи на экране гласили, что процесс бурения запущен в 19:22 29 марта 2061 года инженером Игорем Мезенцевым. Получалось так, что я, воспользовавшись его придумкой, присвоил себе ее результаты. И теперь формально мое имя должно было значиться в протоколах, как имя возможного первооткрывателя жизни за пределами Земли.
Моя давняя мечта осуществилась, но в тот момент я не испытал особой радости.
...
Все это весьма спорно: кто первооткрыватель, а кто нет. Разве не ученые-биологи, получив через несколько лет результаты анализа проб воды, обнаружат (или не обнаружат) в ней наличие организмов? Разве не за ними последнее слово? А как быть с организаторами нашей экспедиции, с проектировщиками, со строителями, со всеми остальными специалистами - они разве тоже не причастны к результатам? Кто из перечисленных людей сделал больше для того, чтобы ответить на поставленные вопросы: возможна ли организация колоний на Каллисто и Ганимеде, есть ли жизнь на Европе?
Джеймс Молли трудился так же, как и все мы, он подарил нашей экспедиции спасительную идею, он участвовал в выборе места для посадки "Миноса" и "Радаманта" и прекрасно знал, где, как и куда копать. Он выбирал место, и ему по праву принадлежала честь запускать бур. Кто мне теперь поверит, что я не специально сделал так, чтобы именно моя фамилия попала во все новости и электронные газеты?
Мне стыдно перед Джеймсом.
Мы вернулись обратно на "Зевс" - там была большая шумиха, все прыгали и веселились, хвалили и чествовали нас (но в основном меня). Это тяготило. Приходили поздравления с Земли и Марса, отовсюду. Нам воздавали почести, у нас брали интервью. Мне позвонила даже милая Света, бывшая моя девушка, с которой я расстался два года тому назад ради того, чтобы оказаться на Европе. Она искренне радовалась моему успеху.
Еще на борту "Юрия Гагарина" я трижды извинился перед Джеймсом и честно признался, что даже не думал о том, что так получится. Я обещал, что когда мы прилетим обратно, я скажу всем, что настоящим первооткрывателем является он, Джеймс Молли, но Джеймс лишь понуро качал головой или грустно отшучивался. Он думал, что я обманываю его: никому ничего я говорить не собираюсь.
...
Однако я сдержал свое обещание. Как только отгремели первые фанфары и меня немного оставили в покое, я постарался встретиться с начальником орбитальной станции "Зевс". Его звали Мацуи. Он был японец по национальности и пользовался таким большим уважением за свои усилия при ее создании, что ни у кого не возникало сомнений в справедливости именно его назначения на должность начальника. Да, первоначальная идея и первые чертежи "Зевса" были выполнены советским инженером Николаем Кошелевым, строили станцию в основном советские специалисты, но Мацуи так быстро и настолько плодотворно включился в это международное космическое строительство, что со временем смог вывести его на новые высоты. Кошелева, конечно же, не забыли, но Мацуи значительно обогатил проект Николая, творчески развил и дополнил его. Он обладал непререкаемым авторитетом.
На церемонии нашего награждения, когда нам вручали памятные подарки, он произнес торжественную речь, подчеркнув, что наступает эра новых открытый и нам всем посчастливилось увидеть ее своими глазами. На церемонии у меня, естественно, не было никакой возможности объяснить всем собравшимся свою позицию; со всех сторон неслись потоки восторженных слов: вы такой молодец, вы первооткрыватель внеземной жизни, ваше имя останется в истории. Практически все говорили с непревзойденной уверенностью, будто не будет нескольких лет бурения, будто микроорганизмы уже найдены в европейской воде. Почти никто не сомневался в успехе. На все похвальбы я упорно отвечал: как же остальные участники экспедиции?
Конечно, кто-то пытался сместить акцент, напоминая, что не Европой единой жива была наша космическая одиссея, были еще два других спутника, там ведь также достигнуты выдающиеся результаты. В этот момент все, естественно, делали взмах руками: а ведь точно, как же мы могли забыть, есть же еще Каллисто и Ганимед!
Но большинство вспоминало только про бурение. Заострение внимания на нем было мне в тягость. Я, как мог, сопротивлялся потокам восторженных отзывов в мой адрес, утверждал, что Джеймс Молли сделал больше, чем я, Белов и Нойверт тоже отдали все свои силы. Но ко мне никто особо не прислушивался, все думали, что я говорю это из вежливости. Начальник научного отдела станции Джузеппе Тиала, заметив в моих словах чуть больше вежливого самоотречения, чем надо, улучив удобный момент, шепнул мне на ухо:
- Ладно, не перегибайте с этим палку.
...
Так или иначе, я отправился на встречу к Мацуи, в надежде поговорить с ним наедине. Он принял меня без промедления. Должно быть, он полагал, что я хочу поблагодарить его за помощь.
Когда после короткого предисловия он услышал от меня, что я отказываюсь от того, что это я починил бур, его лицо вытянулось и даже побелело, что до этой секунды представлялось мне невозможным. Он переспросил меня, что я имею в виду. Я повторил слово в слово. Не понимая, со своей стороны, что за бред я несу, Мацуи через несколько реплик буквально взорвался.
- Мезенцев, вы идиот?! Или это первоапрельская шутка?
Кстати, было уже третье апреля: близился день космонавтики.
- Нет, это не шутка, - ответил я, - Молли придумал, как запустить бур, а не я.
- Но ведь есть записи.
- Они не дают правильного представления о том, что случилось.
- Господи, и что же вы предлагаете? Объявить, что аппаратура ошиблась? Это же смешно!
- Нет. Надо просто сказать, что бур запустил я, но это формальность - формальность! - а все необходимое для запуска сделал Джеймс! Не я, не Григорий, не Мартин. Он!
- А вы все это время ничего не делали, так что ли?
- Какая разница, что я делал?!
- Что произошло между вами и Молли?! - ошеломленно спросил Мацуи - Он надавил на вас? - и добавил, закатывая глаза, - Нонсенс! Первооткрыватель отказывается от открытия!
Я распалился.
- Я еще ничего не открыл! Скажите, прошу вас, скажите всем, что все сделал Молли!
Мацуи схватился за голову.
- Не понимаю. Не могу понять... Вы точно уверены, что хотите отказаться от того, что сделали?
Я ответил, не раздумывая:
- Конечно, потому что иначе получается нечестно с моей стороны. Я не хотел присваивать его работу себе. Пусть я сделал не меньше, чем он, ноименно он спас экспедицию.
Мацуи глубоко задумался. Должно быть, в его мыслях проносились всевозможные варианты выхода из ситуации. Ему, вне всяких сомнений, не хотелось, чтобы экспедиция закончилась скандалом. Он некоторое время сидел неподвижно, глядя мимо меня. Потом все-таки сфокусировал взгляд на мне и заговорил:
- Сделаем вот как. Будем упоминать обе ваши фамилии...
- Ну, тогда называйте все четыре! - перебил его я, но он продолжал.
- Я сказал: обе! В будущем мы сказали бы - на Европе обнаружены бактерии, названные именем их первооткрывателя Игоря Мезенцева, а теперь мы скажем - найдены бактерии Мезенцева-Молли...
Прямо не знаю, что на меня нашло, но я опять довольно грубо перебил Мацуи.
- Вы говорите так, как будто мы уже что-то нашли!
- Хватит! - крикнул он гневно, правда, тут же смягчился, - Честно говоря, я потрясен вашим поступком. Другой бы просто отделался словами о том, как все здорово работали. Но вы готовы пожертвовать своим именем ради товарища. Я не знаю, что еще можно к этому добавить - я потрясен. Но будет так, как я вам сейчас сказал.
...
Я вышел из кабинета Мацуи в подавленном состоянии. Ярко освещенный изогнутый коридор казался мне теперь самым унылым местом на свете. Мимо шли две работницы местной оранжереи, молоденькие девушки. Они весело приветствовали меня, но я, увлеченный своими переживаниями, не ответил им. Огорченные моей реакцией, они пошли дальше, пожимая плечами. Одна из них обернулась, чтобы еще разок взглянуть на меня, потом сказала что-то своей подружке, та тоже обернулась, но они не остановились и через полминуты скрылись за поворотом.
Сев на корточки рядом с дверью Мацуи, прижавшись спиной к белой шершавой поверхности стены, я тихо выругался. Самым сильным чувством в этот момент было чувство стыда.
Потом я отправился к себе. По пути меня иногда встречали радостные ободряющие слова и крики, кто-то даже снял мою понурую походку на камеру, люди вокруг говорили обо мне и, наверное, завидовали.
Позже, когда все воочию увидели мой отказ от будущих почестей, кто-то стал смотреть на меня с удивлением - все-таки я совершил неординарный поступок - но при этом стали смотреть и с одобрением.
Когда я вошел в свою комнату, я обнаружил там одиноко сидящего в кресле Джеймса. При моем появлении он поднялся. Секунд двадцать мы молча стояли. Мне нечего было сказать, кроме очередного извинения, но ведь их количество никогда не перерастет в качество. Я попытался сделать все возможное, чтобы вся известность перешла к нему. Это справедливо, к тому же, он любит всеобщее внимание значительно больше, чем я.
Вдруг он улыбнулся и подошел ко мне.
- Спасибо, - благодарно сказал он и, обняв меня за плечи, добавил, - Я знаю, что ты ходил к Мацуи. И я был неправ. Моя обида - это глупость. Европа твоя.
Я хотел было возразить, но понял, что лучше промолчать.
На следующий день через журналистов я рассказал всем, что на самом деле произошло на борту "Юрия Гагарина".