510: Прикладная венерология
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Прикладная венерология
1. Пленник "Пилигрима"
Жене было страшно.
Комсомольцу и ударнику соцсоревнования бояться не пристало, и Жене было неимоверно стыдно за свое малодушие. Но поделать с собой он ничего не мог. Вот разве что осиновым листом не дрожал.
А испугаться было чего. Шутка ли -- остаться в одиночестве среди полной равнодушных звезд пустоты в миллионах километров от ближайшего человеческого поселения! Такое волей-неволей наводит на философские мысли.
После двадцати пяти безбедно прожитых лет он понял вдруг, что не бессмертен, и что бывают ситуации, повлиять на которые почти невозможно.
Когда остается только ждать и надеяться.
Наверное, именно в таких ситуациях наши дремучие предки молились богу, подумал Женя. Но он слишком много времени провел в пространстве, что мог сказать со всей определенностью -- бога там не было и в помине. А вот чего было в достатке -- и чего Жене сейчас отчаянно не хватало -- так это дружеской поддержки, мудрости наставников и чувства коллектива.
Сейчас, когда послушная программе льдина массой в полтора миллиона тонн неслась сквозь пространство к Солнцу, а он был ее единственным пассажиром поневоле, было самое время вспомнить обо всем, чего он в одночасье лишился.
Вспомнить -- и всем сердцем пожелать, чтобы его товарищи уцелели в катастрофе. Потому что от этого факта во многом зависело -- пусть он и не хотел себе в этом признаваться -- и собственное его, Жени Лагина, спасение.
Основной двигатель включился вдруг. Нештатно. На полмесяца раньше, чем было запланировано. Задолго до проведения ходовых испытаний. Без госприемки объекта.
Ледяная гора сошла со своей орбиты в поясе Койпера и устремилась к горловине ближайшей червоточины -- сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Позиционные огни разметанного внеплановым стартом вакуумного дока быстро потерялись среди неясных масс космического льда.
И Женя с ужасом понял, что остался один. Совсем один. Остался там, где его вообще не должно было быть. Старт и последующий полет до створа червоточины, равно как и проход сквозь нее во внутреннее пространство Солнечной системы, ледяной гигант выполнял в автоматическом режиме. Присутствие человека после завершения работ по монтажу двигательной установки на теле кометы предусмотрено не было.
Случись Жене оказаться "на борту" айсберга после завершения работ -- и он был бы обречен со всей - полной, абсолютной, безжалостной -- определенностью. Ни одно судно из тех, что были в распоряжении инженерной бригады в этом секторе, не способно было в короткие часы выхода движка "Пилигрима-15" на расчетную мощность догнать уходящий айсберг. Да и вряд ли его товарищам, занятым сейчас борьбой за живучесть дока, было дело до стажера-монтажника, которому волею судеб выпало нести вахту на ледяном астероиде в этот роковой час.
Женя ругал себя за подобный -- малодушные и недостойный советского человека -- мысли, но они лезли в голову снова и снова. Жене было стыдно, но он, воспитанный в коллективе и сызмальства привыкший быть его частью, никак не мог привыкнуть к мысли, что теперь предоставлен сам себе, и что спасение его отныне -- только его собственное дело.
Он убедил себя, что ничем не может помочь своим оказавшимся в не менее сложной ситуации друзьям. Нельзя было распыляться на бесплодные переживания. Оставалось только надеяться, что с его бригадой все в порядке -- и с Николаем Петровичем, мастером-пространственником, и с щербатым -- для форсу, конечно же! - Коляном из Тамбова.
И в особенности, конечно же, с Варечкой, его замечательной Варечкой, которая, впрочем, вряд ли догадывается, что она -- именно его, особенная для него Варечка... Но и пусть не догадывается. Вот он спасется -- и тогда расскажет ей, что чувствует, глядя на ее ладную фигурку в рабочем комбезе, на ее точные движения, когда она уходит в прямом смысле с головой в недра любого из подвластных ей механизмов или приборов -- будь то проходческий щит или бортовой вычислитель...
И улыбается она очень хорошо. Просто замечательно она улыбается.
Женя понял, что уже перестал тревожиться и начал просто скучать.
Пусть у них все будет хорошо, подумал Женя. Пусть все у них получится. Должен постараться и я.
В его распоряжении был купол, возведенный для удобства работ в непосредственной близости от двигательной грозди. Был запас воздуха, возможно даже, было в достатке еды -- но вот деться ему с этой летящей сквозь пустоту глыбы замороженных в лед газов и воды было некуда.
Как и все остальные "Пилигримы" с первого по четырнадцатый, похитивший Женю корабль через неделю пути войдет в одну из рассеянных по трансплутону червоточин, вынырнет из нее на полпути между Землей и Венерой -- а еще через месяц сбросит движок и испарится в венерианской атмосфере, пролившись горячим кислотным дождиком, который повторно превратится в пар задолго до того, как достигнет поверхности планеты.
Все коммуникационные кабели, связывающие льдину с доком, разумеется, оборвало при старте, а установленные на "Пилигриме" временные антенны расплавил факел двигателя. Женя остался наедине со звездами - безгласен и глух.
Навигационная аппаратура работала исправно. Компенсаторы скафандра позволяли нормально переносить все возрастающую с каждым часом перегрузку. В оставшиеся до входа в червоточину дни Женя ел, спал, смотрел мультфильмы про приключения робота Аркадия и думал о вечном.
Когда звезды вздрогнули и размазались полосами ослепительного сияния, прежде чем погаснуть на бесконечно короткий миг, а потом засияли с прежней холодной безжалостностью, Женя понял, что Рубикон перейден.
Солнце полыхнуло лохматым шаром в мгновенно затемнившееся забрало шлема.
Червоточина -- одна из сотен искусственных "нор", образовывающих разветвленную транспортную сеть внутри Солнечной системы -- осталась позади. Навигатор отрапортовал о коррекции курса.
До Венеры оставался месяц пути.
Женя сбросил путы вязкого оцепенения и начал действовать.
Когда пара корректировочных движков и демонтированные конструкции купола превратились под руками Жени в некое подобие управляемой ракеты, Венера стала уже явственно видимым туманным диском с ослепительным ободком подсвеченной солнцем атмосферы.
Той самой атмосферы, которую призваны были изменить тысячи беспилотных ледяных снарядов, подобных пятнадцатому "Пилигриму".
Соединив дублирующие блоки навигационной системы с системой ориентации скафандра, Женя дал импульс дюзами, воспарив над ледяной равниной своего пристанища в облаке кипящей воды.
Сориентировал кораблик по Солнцу и звездам, отметив попутно, что смежным курсом с "Пилигримом", который уходил теперь все дальше к Венере, неторопливо -- по космическим меркам - движется какая-то баржа.
"Пилигрим" ушел далеко вперед. Факел его превратился в ослепительно яркую звезду, способную яркостью поспорить с Солнцем.
Женя просчитал траекторию, которая должна была вывести его на орбиту вокруг Венеры, где его наверняка засечет система слежения, отработал положенное время движками и летел по инерции оставшуюся неделю.
Когда пришло время для корректировки орбиты, выяснилось, что рециклер вышел из строя от перегрева, и дышать Жене станет нечем гораздо раньше, чем он достигнет пределов досягаемости орбитальных служб венерианского припланетья.
Двигавшийся параллельным курсом всего в сотне тысяч километров транспортный корабль в одночасье сделался для Жени объектом пристального интереса.
Наконец, тщательно проверив все расчеты, он решился.
2. Плантатор Сережка и черные негры
Плантатору Сережке было неимоверно скучно.
Он третий месяц падал на Венеру вместе с вверенной ему плантацией хлореллы. Полсотни цистерн с питательным агаром за четыре месяца пути должны были до краев наполниться бесчисленными потомками тех водорослей, что были выведены в чашках лабораторий орбитального Академгородка в Приземелье.
Трансгенно измененная хлорелла, превратившаяся в аэроводоросль, должна была отправиться в свободное плавание в атмосферных течениях знойной сестрички Земли. Совместно с сине-зелеными водорослями, распыленными в венерианской атмосфере с гидропонных ферм, подобных сережкиной, хлорелла лет через сто могла сделать венерианский воздух пригодным для дыхания.
Теоретически хватило бы и одной затравки водорослей, которые неуемно размножались бы в геометрической прогрессии -- врагов у хлореллы и ее сине-зеленых родственников на Венере не было. Но тогда сроки преобразования планетарной атмосферы растягивались лет на пятьсот -- а ждать так долго было для растущего населения Земли непозволительной роскошью. Поэтому международный проект "Зеленая Сестра" набирал обороты с каждым месяцем, и еженедельно к Венере уходила пара балкеров: один -- с сине-зелеными водорослями -- от Союза Евроштатов, второй -- с хлореллой -- от орбитальных причалов советского Академгородка.
Та баржа, которой сейчас "командовал" Сережка, несла в своих гидропонных чанах экспериментальный штамм, которому требовалось на одно поперечное деление времени вдвое меньше, чем предыдущим образцам трансгенной хлореллы.
Согласно показаниям приборов, штамм чувствовал себя распрекрасно -- хорошо кушал, поглощал углекислоту из резервуаров, исправно поставлял кислород на нужды единственного члена экипажа в объемах, которых ему хватило бы уже на сотню-другую лет при сверхактивном его поглощении, и ежедневно удваивал свою массу.
Сережке нравилось чувствовать себя плантатором.
Он никому в этом, конечно же, не признался бы -- и вовсе не потому, что пришлось бы всерьез работать над собой для того, чтобы не лишиться чести носить на груди значок с алым знаменем, право на который он заслужил с таким трудом!
Сережка не чувствовал себя рабовладельцем -- ведь такие мысли недостойны советского человека. А вот роботовладельцем он себя как раз чувствовал. И, более того -- роботовладельцем он как раз и являлся.
В подчинении у Сережки было три десятка черных негров. Негры были сельскохозяйственными кибами -- низкорослыми сервомехами с телами из черного пластика. Конечностей у кибов было шесть, тела сегментированными, головные ганглии словно щетиной, заросли антеннами органов ориентации и коммуникации. Больше всего кибы смахивали на муравьев-переростков, но в паспорте значилось "антропоморфные".
Сережка и не возражал.
Антропоморфные так антропоморфные. Пусть им и все равно, по стенам бегать или по потолку. Хозяин и сам не лучше -- тяжесть вернется при торможении, которое начнется еще только через неделю, а пока перемещаться приходится где влет, где на липучках, а где и на магнитах.
"Роботовладалец" звучало почти как "рабовладелец", что нравилось Сережке куда больше, чем "муравед". Так обычно величали киб-техников на станциях Приземелья. Вроде и не обидно, да и по делу -- но вот не нравилось, и все тут.
"Зовите меня просто -- Себастьян Перейра, торговец черным деревом", - важно заявлял Сережка своему отражению в зеркальных поверхностях душевой. Позы при этом он принимал самые что ни на есть величавые. Впрочем, впечатление от всего этого величия сильно смазывалось тем, что из одежды на Сережки в такие моменты были только хлопья ионной нанопены с запахом смолы ливанского кедра.
Немного поколдовав над машинным кодом, Сережка в первую неделю путешествия обучил своих кибов нехитрому приветствию. Теперь, встречая его в первый раз за стандартный двадцатичетырехчасовой цикл, каждый киб "почтительно" останавливался и басил густым африканским голосом: "Доброго дня, масса Серж".
- Сладко ли вам, черные негры? - спрашивал плантатор Сережка "муравьишек", суетящихся в центральном туннеле, который пронзал все двухсотметровое тело-сердечник корабля.
"Негры" выстраивались перед ним в воздухе ровными рядами, срывали с головных ганглиев несуществующие шляпы и нестройным хором отвечали:
- Ай, сладко, барин!
"Масса Серж" лучился довольством. Игра ему не наскучивала. Ну вот никак. Вот нисколечки.
Сказать по правде, на самом деле плантатор Сережка никаким плантатором и не был. А был он киб-техником Сергеем Косицыным. А по смежной специальности -- лаборантом-биологом. Ну, если по честному, был Сережка пока еще всего-навсего стажером.
И засев венерианской атмосферы хлореллой в рамках проекта терраформинга ближайшей соседки родины человечества был его первым ответственным заданием.
На Аллочку со второго потока это должно было произвести определенное впечатление. Уж на это плантатор Сережка питал очень большие надежды. Сделанное украдкой голофото первой красавицы их выпуска он носил в кармашке комбеза, на самом сердце.
Хлорелла достигла расчетной посевной массы за трое суток до подлета к Венере. Баржа уже активно тормозила, вернулась тяжесть, и Сережка уже мог нормально ходить по части поверхностей и палуб. Кибы как ни в чем не бывало носились по переборкам и подволоку.
То, что в расчеты спецов по хлорелле из Академа вкралась некая погрешность, Сережку насторожило только тогда, когда за два дня до выхода на орбиту вокруг Венеры он поутру вляпался теннисной туфлей в какую-то неприятную зеленоватую слизь, которой на борту его балкера явно было не место.
Пробегающий мимо киб мимоходом всосал лужу раструбом пылесоса.
И помчался дальше, оставляя за собой зеленый слизистый след. "Зеленка" не помещалась в переполненном резервуаре кибова тельца.
А из поперечного коридора, одного из двух с половиной десятков, соединявших стержень носителя с пристыкованными к нему цистернами с хлореллой, выплеснулась новая порция зелени.
- Мама, - очень по-детски сказал плантатор Сережка, вырубил подачу воды и удобрений в резервуары и забаррикадировался в жилом модуле.
Сразу за этим последовал час ругани со спецами из Академгородка -- долгий час, полный вселенских страстей, когда привычные пятиминутные паузы в общении были практически полностью заняты не особенно содержательными, но очень насыщенными в эмоциональном плане речами. Потом Сережка, пригрозив напоследок: а) разгерметизировать судно, б) сбросить груз немедленно -- устало откинулся в ложементе и остаток дня мрачно наблюдал через коридорные камеры и видеоглаза кибов, как выпершая из цистерн хлорелла заполняет его корабль сотнями тонн радостно-зеленой биомассы.
Кибы копошились в этом бульоне, пока он не скомандовал им убираться в гнезда. Все равно толку от них не было.
К вечеру слизь затянула объективы всех внутренних камер вне жилой зоны.
Сочленения и стыковочные узлы балкера, не рассчитанные на подобные нагрузки, начали зловеще поскрипывать.
На следующий день Сережка разгерметизировал жилые палубы и впустил хлореллу внутрь, оставив за собой одну лишь рубку. Уж больно не хотелось губить и корабль, и плод трудов лабораторий Академа, который так ждали на Венере.
Через сутки балкер застонал снова.
Сережка, скрипнув зубами в такт стонам конструкции, запросил связь с Землей. Установившийся было контакт вдруг прервался.
Одновременно с этим что-то скрежетнуло по обшивке жилого модуля снаружи, а в иллюминаторе вместо привычной черноты с россыпью холодных звезд возникла страшная безглазая харя, в которой отразились, как в зеркале, вытаращенные сережкины глаза.
Камеры внешнего обзора показали застрявший среди антенн дальней связи странный аппарат, состоящий практически из одних двигателей с приделанных к ним ложементом, и понурую фигуру в скафандре со знакомым орнаментом из золотых колосьев и хохломских узоров, застывшую в поклоне над иллюминатором жилого модуля.
Венера занимала половину небосклона. Между ней и Солнцем неясным сгустком черноты маячил экран поглотителя диаметром в треть поперечника планетарного диска.
Вздохнув, плантатор Сережка потопал к шлюзу -- встречать непрошенного гостя, свалившегося на его больную голову невесть откуда.
Думать о том, как быть дальше, предстояло теперь уже вдвоем.
Это вселяло какую-никакую, а надежду.
Забравшись в скафандр, он переключил управление судном на внешний модуль и вышел наружу, одновременно разблокировав двери в рубку. Ближайший час хлорелле будет чем заняться, подумал Сережка.
А вот что делать потом?
Вопро-ос...
3. Облачный страж
- Что значит -- мы расстаемся?
В стерильной чистоте ЦУПа биостанции вопрос прозвучал особенно странно. Даже звук собственного голоса -- и тот показался чужим. Поэтому Вадик переспросил:
- То есть как -- расстаемся?
Он взмахнул беспомощно светлыми до полупрозрачности, легкими, как крылья мотылька, ресницами. Инга смотрела на него в упор, закусив губу. Челка косо лежала на глазах. В тени под челкой влажно взблеснуло. Инга сердито тряхнула головой и решительно отключила связь.
Отключила еще две с половиной минуты назад. Сразу, как только выдала на гора всю информацию. Вывалила ее на Вадика -- и оставила его одного разгребать все.
- Что значит -- расстаемся? - спросил Вадик у погасшей консоли.
Получилось глупо.
Консоль была большая, в рост, и занимала целый простенок между настенными пультами центра управления мезоплана. Сейчас, выключенная, она мягко светилась остаточным излучением, как огромная овальная жемчужина.
Вадик, глядя в неясный контур своего отражения в консоли, решил, что отпечаток рифленой подошвы настоящего рейнджерского ботинка смотрелся бы на ней в самый раз. Правда, ближайший рейнджерский ботинок находился на марсианской базе, а марсианская база вместе с самим Марсом -- мало того что в трех с половиной сотнях километров отсюда, так ведь еще и по другую сторону от Солнца. Поэтому Вадик ограничился тем, что только погладил консоль кончиками пальцев.
- Не верю, - сказал он.
Тут пискнул сигнал внешнего предупреждения.
Вадик вздохнул и развернулся вместе с ложементом к соответствующей панели.
Даже погрустить по-человечески не получается, думал он, включая обзор верхней полусферы.
И замер.
Прямо ему на голову валился в сверкании бессчетных -- как всегда в венерианской атмосфере -- молний космический корабль, разваливаясь на части прямо на глазах.
Вадик на мгновение обмер.
Потом, уже в более спокойной обстановке, он вспоминал, что ему лишь показалось, что он превратился с перепугу в соляной столб. На деле же он после вполне объяснимого мгновения замешательства развил на удивление бурную деятельность.
Вадик в секунды четко, как по инструкции, открыл кингстоны мезоплана, одновременно врубая турбины правой полуокружности огромного бублика. Мезоплан, всосав изрядную порцию венерианского воздуха, осел на один из "бортов" и начал стремительно "тонуть". Ускорители делали затопление еще более быстрым. Дирижабль-переросток уходил с просчитанной бортовым вычислителем траектории падения терпящего крушение судна.
Излучатели охранного периметра начали отстреливать проходившие в опасной близи обломки кораблекрушения. К счастью, таковых было немного, и все они были невелики.
Крупные обломки прошли чуть в стороне, и оптические усилители позволили опознать в них стандартные модули-цистерны балкера-сеятеля. Заглубившись в атмосферу на полсотни километров, они превратились в бесформенные комки искореженного все еще чудовищным, несмотря на все усилия терраформистов, давлением. В падении цистерны окутывались облачками зеленой мелкодисперсной взвеси.
Хлорелла, подумал Вадик. Чертова уйма хлореллы. Но почему -- так?! Почему без предупреждения?! То этот ледовый астероид, пришедший с опережением графика -- но того хоть ждали, и даже успели на подлете выбросить на него десант в поисках пропавшего без вести техника из пояса Койпера... Безуспешно, впрочем. Честь и слава...
Астероид пролился кислотным дождем, атмосфера все еще не успокоилась, нещадно полыхая разрядами вольтовых дуг в тысячу километров длиной, и шаровых молний слетелось сюда немеряно...
А теперь еще и этот... "летучий голандец".
Ветры высоты утаскивали прочь распыленную хлореллу, свивая ее в струи наподобие дымных. Бомбежка контейнерами закончилась.
Потом Вадик увидел парашют.
Почему-то до этого момента он был абсолютно уверен, что команда отстрелила спасблок -- жилые модули плюс рубка плюс система жизнеобеспечения в пристыкованном модуле -- еще на подлете, и что горе-пилот уже нежится в тепле и уюте одной из орбитальных платформ...
Но пилот был все еще здесь, и был не один... И не было никакого спасблока -- вычислитель услужливо предложил реконструкцию катастрофы, на которой было ясно видно, что в атмосфере затонул и превратился в мятую жестянку весь балкер, целиком -- вместе с реакторным отсеком, двигателем, стыковочным сердечником и грибом-наростом жилого модуля.
И что все эти немалого объема отсеки и помещения прямо-таки лопались от хлореллы.
Все это Вадик соображал уже на ходу. Ноги несли его к посадочной палубе. Нацепив кислородную маску, он выскочил на кольцевую галерею, почувствовав, как зашевелились волосы от атмосферного электричества, а по защитному костюму потекли бледные змейки блуждающих огоньков. К нему ринулись, оглушительно треща и распространяя проникающий даже под маску запах озона, сразу две шаровых молнии в кулак диаметром каждая, но накололись на иглы отводов и зашипели, словно попавшие в воду угольки.
Не обращая на это никакого внимания, Вадик прыгнул в кокпит "нырка" и задраил фонарь. Черпнул распахнутыми заборниками венерианской атмосферы и приказал разжаться фикс-захватам.
Крошечный вакуумный дирижабль нырнул в кипение и электрический ад, по нисходящей спирали догоняя проваливающийся все глубже в серую вату облаков красно-белый купол парашюта.
Ты должен успеть, Вадик Шведов, шептал он себе под нос, когда, призвав на помощь все свое мастерство пилота, позволившее ему три раза подряд завоевать кубок стратосферной регаты за без малого год своей практики здесь в качестве смотрителя атмосферной биостанции.
Должен успеть прежде, чем невероятное давление углекислотной атмосферы раскатает в блины эту странную парочку неудавшихся самоубийц, рискнувших бросить вызов самой Планете Бурь.
Должен успеть...
И он успел.
4. Пасынки Венеры