Ее потеряли с радаров в пять тридцать две. Сашка, перебирая измятый ворот рубашки дрожащими пальцами, клялся, что отвернулся всего на секунду. На одну секунду. Потянулся за бутербродом. Потом.... потом сходил за кипятком. Насыпал в стакан две ложки кофе. На второй поднял глаза на экран. Теперь через весь стол тянулась кофейная лужа. И коричневые неровные пятна на белоснежном полу. У Сашки тряслись пальцы. А ее не было видно ни на одном экране.
Полчаса.
Час.
Когда через два часа за стеклами упала ночь, внезпно-багровая, холодная и снежно-пыльная, я в кровь разбил кулак о стол, развернулся и вышел, с трудом вписавшись в дверной проем. Чуть не выбил плечо. Диспетчеры что-то кричали мне вслед, про то, что ночью гораздо больше шансов поймать сигнал, но мне не нужен был шанс.
- Всего какой-то десяток километров! Сигнал пропал уже после того, как пришло сообщение.
- "Я близко"?
- Именно.
- Ты уверен, что она не отправила его заранее? Давно не виделись, не терпится написать...
- Док, я одним из первых испытывал эти передатчики. Дальше, чем за девять с половиной - десять тысяч метров они просто не работают. А если учитывать, что Ира предпочитает все делать наверняка... Она бы не стала писать на базу, не будучи уверенной в том, что сообщение будет доставлено.
Доктор смотрит на меня в упор. По его лицу можно писать энциклопедию: "Таблица реакций на ситуацию фарс-мажор".
Надежда. Именно с нее начинаются все самые безумные предприятия. Именно она швыряет нас на эксперименты и в неведомые земли, в подземелья и в небеса, к звездам и новым свершениям. А вдруг действительно получится? Вдруг это и есть единственный правильный шаг?
Азарт. То, что делает из хорошего ученого - блестящего. То, что напополам с нашим "авось" катит советскую науку впереди планеты всей - да что там планеты, когда размах экспериментов и опытов уже дотягивается до края солнечной системы, а того и гляди - вырвется за ее грань.
Страх. Ничего не поделаешь, либо не рисковать и лишь опасаться, либо играть по-крупному - и бояться до дрожи в коленях. Пока гуманные европейцы и американцы жалеют подопытных мышей и тараканов, мы, сцепив зубы, бросаем на передний фронтир самый лучший экспериментальный материал - человека. Зачем моделировать ситуацию, если можно испробовать ее сразу на живом? Зачем двигаться медленно, если можно сразу вломиться в истину, пан или пропал? Дотянуться до ответа на любой из вопросов, которые щедро разбросаны по мирозданию - на всю историю человечества хватит...
Нездешний взгляд. Мы все - не здесь. Мы все немножечко сумасшедшие - те, кто кладет себя на алтарь будущего.
Но это сознательная жертва. Случайностей быть не должно - таких, как пропавшая на экране точка. Как флаер, не вернувшийся с соседней базы.
Док облизывает пересохшие губы:
- Ты сам говорил, что проектор добивает не дальше, чем на девять километров. Даже если она находится всего на сто метров дальше, ты не сумеешь ее увидеть. А если что-то хоть на йоту пойдет не так, мы потеряем и тебя, и ее.
Я молча кручу пальцем у виска.
Собеседник делает последнюю попытку переубедить меня:
- Ведь есть проверенные поисковые системы, которые...
- Которые не сумели обнаружить флаер за два с половиной часа при дневном свете! А ночью они вообще ни на что не годятся, кроме как для очистки совести! Использовать их на Каллисто в пыльную бурю - все равно, что выпускать слепых котят, чтобы ловили мышь на футбольном поле!
По глазам вижу, что док сдался.
Глаза виноватые, а еще там - ожидание и предвкушение.
Наконец мы посмотрим, как проектор работает на человеке.
Позади сотни просчитанных моделей. Несколько исследовательских баз на астероидах - пока не точно посчитана мощность передающих вышек, лучше выбирать малые небесные тела. Чтобы проще опоясать их вдоль и поперек.
Эксперимент должен был начаться через полгода... Но волей судьбы случится сегодня. Так уж получилось.
- Клеммы.
- Адреналин, десять кубов.
- Пульс восемьдесят, разгоняем!
- Электроды. Шлем. Настройки в прядке?
- Все оке, док.
- Запускаем передачу!
Рваные зубцы на мониторе расплылись и превратились в красные шпили скал на горизонте, прерывистый писк - в завывания ветра, а я - в ничто. Мое сознание вырвалось из тела и, подхваченное невидимыми громадными руками башен-передатчиков, вылетело наружу. Не человек, а сознание в чистом виде, выход за пределы физического - не медитацией, не воображением, не всеми этими "цигун" и "дзен" - а по карте электроимпульсов, маршруту волн, по цифрам, которые считали годами. Если у меня сейчас получится, то сможет и любой. Наверняка. Дотянуться туда, куда не ступала нога человека.
Но мне не нужно в неведомое. Мне нужно туда, где сегодня последний раз мигнул и пропал ее флаер.
* * *
- Ты опять улетаешь, - не вопрос. Утверждение. Она не может не улетать. Просто ее жизнь выглядит как десятки уходов и возвращений. Она так привыкла. Такой характер. Инче бы не отобрали на фронтир. Распределением занимаются любители точных психологических тестов, весьма подкованные в этом вопросе. Черт побери.
- Эй. Я же вернусь! - обещание, нет, не обещание, а заклинание, без которого я бы ее не отпустил. Его необходимо повторять как можно чаще. Чем чаще говоришь что-то, тем больше шансов, что слово станет правдой. А если кто-то думает, что слова ничего не значат и это глупые предрассудки, пусть попробует подождать своих близких день-два-неделю не на безопасной Земле, где можно опасаться лишь задержек самолетов при плохой погоде. Пусть попробует посидеть на Калипсо, где земля плывет под ногами, где приборы дохнут от магнитных аномалий и где снег за одну секунду превращается в ядовитый дождь, разъедающий купол базы. Пусть попробует выжить здесь без "Я вернусь".
* * *
Поисковый импульс в чистом виде, пеплом перегорающих проводов, запахом плавящейся проводки, с восходящими потоками ветра понеся прочь. Тридцать пять градусов направо от каменного шпиля на горизонте - его не было видно за бурей, но он точно был там. Отпечатался на сетчатке глаз, пока я вглядывался в окно два с половиной часа, сто пятьдесят чертовых минут после того, как она пропала.
Неважно, что там творится с телом, неважно, сколько успокоительных пилюль поглотит док, и - положа руку на сердце, которое бьется уже в трех километрах позади от меня - ни капли не важно, что там показывают графики, фиксирующие ход эксперимента.
Для них это - опыт. А для меня - жизнь. Которую надо найти и, если надо, састи. Во что бы то ни стало.
Это как в детстве: шипящий звук радиопомех, верньеры и красно-белая, горящая во тьме шкала. Радиосигнал летит над городами, от Калининграда до Петропавловска, а ты с земли ловишь его за хвост.
Так и я - над серо-багровыми камнями, в вихрях пыли, горсти песка и щебня в лицо - хотя лица у меня сейчас нет - лечу к тому единственному приемнику, на который настроено мое сердце. И не важно, что я до боли в глазах запомнил координатный квадрат - каких-то три на четыре километра, пустяки, подумаешь,, которые мне нужны - ориентир совсем другой: исцарапанные крылья ее флаера и рыжая челка за стеклом шлема.
Я скользнул в расселину между двумя валунами, к изломанной груде металла.
Восемь тысяч девятьсот пятьдесят метром до базы.
Да.
В восьми с половиной километрах позади у поискового импульса перестало биться сердце. И я стал человеком без человека на руках у электроволн. Новая форма жизни. Безусловная победа физики над природой. Только вот жить мне уже не хотелось. Для того, чтобы существовать, человеку нужно не только физическое вместилище, но и время. Две системы координат. Чтобы было к чему тянуться - вперед в будущее.
Я замер на секунду - в страхе чернее ночи на Калипсо - и нырнул вниз, под камень, придавивший маленький флаер.
* * *
- Ты меня слышишь?
Кольцо нестерпимо-яркого света над головой.
- Зрачки реагируют!
- Вытащили, а!?
- Последний разряд ты четко врезал!
- Ну, е... Стараемся, док, стараемся!
Я моргнул, улыбнулся и потерял сознание.
Успев перед этим сказать точные координаты. У поисковых импульсов отличная память на цифры.
* * *
Изнутри на лобовом стекле кабины было написано неровными угловатыми буквами: "я вернусь". Чем чаще говоришь что-то, тем больше шансов, что заклинание станет правдой.