Был уже поздний вечер, когда ко мне в окно постучали. Я вышел во двор и открыл калитку. Передо мной стоял незнакомый мужчина.
- Алексей Петрович? - спросил он.
- Да.
- Разрешите представиться, следователь районного управления внутренних дел капитан Кузяев Николай Борисович.
- Чему обязан?
- Мне необходимо задать вам несколько вопросов. Могу я войти?
- Ну что ж, входите.
Мы прошли на кухню.
- Присаживайтесь, - предложил я капитану. - Чай будете? Я как раз собирался.
- Не откажусь.
Поставил ему чашку. Он достал из портфеля какие-то бумаги и разложил их на столе. Я сел напротив.
- Алексей Петрович, вы ведь недавно переехали в наши края?
- Скоро три года.
- Ну и как вам здесь, нравится?
- Да, очень. Надоела столичная суета. Да и возраст уже не тот, скоро пятьдесят. Потянуло на природу. Тем более, что сейчас появилась возможность работать удаленно, через интернет. Мое присутствие в офисе требуется раз в полгода. Так что, считайте, живу здесь постоянно.
- А как же семья, дети?
- Ни семьи, ни детей у меня нет. Я давно уже один. И ни от кого не завишу.
- А с деревенскими у вас какие отношения?
- Нормальные. Я, вообще-то, привык жить уединенно и не заводить близких знакомств. Но я же не затворник, хожу в магазин, или просто гулять. Так что всех местных в лицо знаю и со всеми здороваюсь. Вот только имена не помню. Разве что некоторых.
- Понятно. Ну что ж, перейдем к делу. Мне сказали, что вы каждый вечер совершаете пешие прогулки. Далеко ходите?
- По-разному. Маршруты стараюсь менять, но так, чтобы километров пять-шесть получалось, не меньше. Иногда и по семь-восемь выходит. Я уж тут всю округу исходил, все дороги знаю.
- Скажите, а вчера вечером вы куда ходили?
- К реке. До нее как раз два километра. Ну и по берегу еще немного.
- Кого-нибудь встретили по дороге?
- Да вроде никого. Хотя нет, постойте, когда вдоль реки шел, Мишку видел. Он там рыбу ловил. Мы еще парой слов с ним перекинулись.
- Какого Мишку?
- Да вот, в третьем доме отсюда живет. С родителями. Фамилию не знаю. Парнишка лет семнадцати-восемнадцати. Шустрый такой.
- Стрельцов его фамилия.
- Наверное. Не знаю.
- А не могли бы вы вспомнить, в котором часу вы с ним разговаривали?
- Могу, конечно. Я всегда выхожу из дома в одно и то же время, в шесть часов вечера. До реки примерно полчаса хода, так что с большой долей вероятности это произошло ровно в половине седьмого. Плюс-минус несколько минут.
Капитан сделал какие-то пометки в своих бумагах и вновь обратился ко мне.
- Алексей Петрович, ваши показания очень важны для расследования, которым я сейчас занимаюсь. Прочтите, пожалуйста, то, что записано с ваших слов, и распишитесь.
Я ждал этого момента.
- Николай Борисович, вы уж меня простите, но ничего подписывать я не буду.
Капитан в полном недоумении посмотрел на меня.
- Почему? Что, собственно, случилось?
- Видите ли, вы меня спрашивали, я вам отвечал. Но подписать показания, значит, согласиться сотрудничать. При всем моем уважении к вам как к человеку, сотрудничать с полицией, следственными органами, судебной властью я не намерен ни при каких обстоятельствах.
- Да, но без вашей подписи эти показания не имеют юридической силы.
- Мне очень жаль, но это не мои проблемы.
- Вас что, кто-то обидел?
- В свое время я имел печальный опыт общения с правоохранительными органами и повторять его у меня нет никакого желания. Но мой отказ связан вовсе не с этим.
- А с чем же?
- Позвольте мне оставить это без объяснений.
- Алексей Петрович, а вы в курсе, что за отказ от дачи свидетельских показаний, способных повлиять на ход расследования, предусмотрена уголовная ответственность?
- Охотно в это верю и готов понести заслуженное наказание. Куда следовать?
- Ну зачем вы так? Я вовсе не собирался вам угрожать. Просто хотел дать понять, что дело действительно серьезное.
- Я вас понял.
- Так что, не будете подписывать?
- Нет.
Капитан какое-то время молчал, видимо, принимая решение, а потом сказал:
- Ну хорошо. Пусть это не по правилам и нарушает тайну следствия, но ввиду сложившихся обстоятельств, я вам кое-что расскажу. На прошлой неделе у Михаила Стрельцова был конфликт с Тимофеем Кротовым, его сверстником из Баковки, из соседней деревни. Конфликт из-за девушки. Так, ничего особенного, пошумели, покричали, немного кулаками помахали и разошлись. Все бы ничего, но вот вчера Тимофей Кротов был найден мертвым. Кто-то его зарезал. В березовой роще рядом с Баковкой. На месте преступления был оставлен нож, орудие убийства, с отпечатками пальцев Михаила Стрельцова. Это уже установлено. Повсюду следы его обуви. А сегодня, при задержании у него дома была изъята куртка с пятнами крови убитого. Анализ еще не завершен, но это наверняка так. Как видите, свидетельств против Мишки предостаточно. Ему грозит серьезный тюремный срок. Он, конечно, все отрицает, но при таких уликах нужно что-то более серьезное, чем просто слова. На его счастье, он вспомнил про вас. Дело в том, что Тимофея Кротова последний раз видели вчера живым ровно в шесть часов десять минут вечера, когда он направлялся в сторону березовой рощи. А в шесть часов пятьдесят минут его обнаружили мертвым случайные прохожие. Получается, что убийство было совершено примерно с шести пятнадцати до шести сорока пяти. Но вы утверждаете, что именно в это время встретили Мишку на реке, в семи километрах от того места, где произошло убийство. Так что он просто физически не мог находиться в роще. Признаться, я с самого начала не верил в его вину, а ваши показания окончательно это подтвердили. Давно его знаю. Хороший парень, прямой, открытый. Ну не способен он на такое. Подраться? Да. Но чтобы убить? Да еще так подготовлено? Не верю. Кто-то очень умело хотел его подставить. Кто-то, кто знал, что он будет один на рыбалке, и у него точно не будет алиби. Не мог убийца предусмотреть, что вы со своими вечерними прогулками окажетесь как раз у реки, да еще и Мишку там встретите. Но теперь, благодаря вашим словам, все меняется. У Михаила Стрельцова появляется стопроцентное алиби, подтверждающее его невиновность. И как только вы подпишите свои показания, я тут же отпущу его из-под стражи под подписку о невыезде. Пока следствие не закончится.
- Я очень рад, что все разъяснилось, и Мишкина невиновность доказана. Готов еще раз подтвердить, что все сказанное мною является чистой правдой, и нести за это полную ответственность. Но повторяю, сотрудничать с правоохранительными органами я не намерен. И подписывать ничего не буду.
- Поймите, Алексей Петрович, без подписанных вами показаний у меня нет оснований отпустить Михаила Стрельцова. Просто не имею на это права. Он сидит сейчас в участке, в Баковке. Но завтра я буду вынужден отправить его в районный центр в следственный изолятор. Единственное, что могу сделать, немного задержать отправку. Дам вам время подумать. Не знаю, чем обусловлен ваш отказ, какой-то давней обидой, или принципиальной позицией, пусть это останется на вашей совести, но вы хотя бы подумайте, ведь речь идет не о принципах, а о судьбе человека. Я и без ваших показаний найду настоящего убийцу, но все это время Мишке придется сидеть в тюрьме, что не так просто, поверьте мне. А если мне не удастся найти виновного в преступлении? Тогда ему уж точно ничто не поможет.
- Мне очень жаль. Не я придумал эти правила.
- Алексей Петрович, я все-таки на вас рассчитываю. Буду ждать вас завтра в участке с трех до четырех часов. Дольше не смогу. Прошу вас еще раз хорошенько подумать. Прощайте.
- Прощайте.
Капитан ушел.
На следующее утро ко мне постучали Мишкины родители.
- Алексей Петрович, можно к тебе?
- Проходите, - сказал я, уже догадываясь, зачем они пришли.
Отец поставил на стол тяжелую корзину с продуктами.
- Ты, Алексей Петрович, человек городской, одинокий. Я смотрю, у тебя и хозяйства никакого нет. Так что прими от нас гостинец: огурцы, помидоры, лук, зелень, яйца, сала кусок. Все свое, не магазинное. Как говорится, чем богаты. А вот это, - он постучал по большой бутыли с прозрачной жидкостью, - самогон. Двойной перегонки. Чистейший. Сам делал. Хорошая вещь, забористая.
- Спасибо, конечно. Только зачем все это? Вы меня в неловкое положение ставите.
- Бери, родимый, не сомневайся, - запричитала мать. - Мы народ бесхитростный. От чистого сердца предлагаем. А ты уж Мишке нашему помоги. Чтоб отпустили его.
- Да что я могу сделать? Вчера следователю все рассказал, как было. Теперь от него зависит, когда вашего сына освободить.
- А он говорит, что не может этого сделать, по закону не может, пока ты бумагу какую-то не подпишешь. Так ты уж подпиши, милок, окажи услугу.
- Послушайте, это уже совсем другой вопрос. И к вашему сыну он не имеет никакого отношения. Сотрудничать с полицией и следствием я не намерен.
- Да не сотрудничай ты с ними, с проклятыми. Чтоб им пусто было! Ты только бумагу подпиши. Ведь без нее Мишку не выпустят.
- Да не могу я. Не имею права.
- Какое право, родненький? Ведь тут закон. Против него не попрешь. Понимать надо.
- Вы даже не знаете, о чем просите. Поймите, это невозможно. Как бы я вам ни сочувствовал, не могу этого сделать. Не от меня зависит.
- А от кого же?
- Сложно объяснить. Не получится.
- Так не подпишешь?
- Нет.
Мать опустилась на стул и тихо заплакала.
- Алексей Петрович, ты послушай, - снова заговорил отец. - Мишка у нас единственный. Мы его очень долго ждали. Сколько выкидышей было у моей Катерины, и до, и после. Видать не приспособлена она для этого. Только одного и выходила. В тридцать лет уже. Может, оттого он нам так и дорог. Да и парень-то вырос что надо! Добрый, заботливый, трудолюбивый. Не нарадуешься. Дурного слова от него не услышишь. Ничего плохого он никогда бы не сделал. Так за что же его под арестом держать? Помоги. Ну что ты уперся как баран? Как будто раньше никогда ничего не подписывал.
- В том-то и дело, что подписывал. И больше этого делать не хочу.
- Да будь ты человеком, в конце концов, забудь про свои принципы, спаси парня.
- Подписывать я ничего не буду.
- Опять сорок пять, - выругался отец Мишки. - Ты, Алексей Петрович, нелюдь какой-то. До тебя не достучишься. Пошли, Катерина, нечего тут перед ним унижаться. Мы и без него правду найдем.
- Корзину не забудьте.
- Не забудем.
Уходя, он громко хлопнул за собой дверью.
Вечером, возвращаясь с прогулки, я поймал на себе несколько косых взглядов и решил назавтра вовсе не выходить из дома. Слух о том, что я не стал подписывать свидетельские показания, наверняка уже разнесся по деревне. Не хотелось, чтобы каждый встречный смотрел на меня с осуждением. Чужое мнение меня не интересовало, но искушать судьбу и провоцировать людей на необдуманные поступки я не собирался. Лучше подождать, пока все успокоится. Надеялся, что капитан быстро во всем разберется, и Мишке не придется долго находиться в заключении. Мне было искренне жаль парня.
На самом деле, я был рад, что выдержал испытание и остался непреклонен. В такой ситуации легко проявить слабость. Конечно, я нажил себе врагов, но в моем положении это естественно. Ничто так не закаляет дух, как обращенные на тебя ненависть и презрение. Мне уже приходилось с этим сталкиваться. Главное, не поддаваться состраданию. И не оправдываться им. Кто ставит любовь выше истины, не знает ни того, ни другого.
Со временем все забудется. В конце концов, ничего ужасного я не сделал. Как только Мишку отпустят, о моем поступке и вспоминать не будут. Разве что родители затаят обиду. Как-нибудь переживу.
Весь день провел в тревожном ожидании. Мне казалось, что кто-то непременно придет и начнет выяснять отношения. Решил, что не буду открывать дверь, как будто меня вообще нет дома. Но все обошлось. Никто не беспокоил. Скорей бы уж все закончилось. Так будет лучше для всех.
А между тем в городе происходили страшные события. Накануне вечером, так и не дождавшись моего визита, капитан отвез Мишку в следственный изолятор районного центра, где его поместили в общую камеру вместе с другими подследственными. На его несчастье, там оказалось несколько матерых уголовников со своими тюремными привычками и правилами. Мишка же, по молодости, был человеком свободолюбивым и не терпел давления со стороны. По всей видимости, у них возник конфликт, переросший затем в драку. Три здоровенных мужика долго и жестоко избивали его. И никому до этого не было дела. Хотя охранники наверняка слышали шум в камере. Утром его нашли в совершенно плачевном состоянии и отвезли в больницу. Целый день он пролежал в палате, не приходя в сознание. Врачи делали, что могли, но спасти его не удалось. К вечеру Мишка умер.
Я узнал об этом на следующий день от капитана. Он зашел ко мне после того, как сообщил родителям страшное известие о смерти сына. Я достал водки и налил нам по стакану. Молча выпили. Капитан закурил, несколько раз глубоко затянулся и тихо произнес:
- Алексей Петрович, вас совесть не мучает?
- А вас, Николай Борисович? - парировал я.
- Меня мучает. Только что я мог сделать? Я человек подневольный. Действовал строго по закону. Как положено. А вот вы могли, действительно могли что-то изменить. Честно говоря, до сих пор не понимаю, что помешало вам подписать показания. Ведь вас это, практически, ни к чему не обязывало. Скорее всего, вас даже и вызывать бы никуда не стали. А у меня имелись бы формальные основания для того, чтобы отпустить Мишку.
- По такой логике получается, что во всей этой жуткой истории виновата не ваша гнусная контора, погубившая парня, а я, отказавший ей в сотрудничестве. Так что ли?
- Получается, что так.
- Просто замечательно. Вы сами-то слышите, что говорите?
- Да не важно, что я говорю. Важно, что народ так будет думать. Мишкины родители так будут думать. Уже сегодня видел, как мужики о чем-то злобно перешептывались. Как бы чего не натворили. Предупредить вас хотел, Алексей Петрович. Послушайте моего совета, уезжайте. Прямо сейчас и уезжайте. На дневной поезд еще успеете. Хотя бы на время. Пока все успокоится. А лучше насовсем. Вам ведь, по большому счету, все равно, где жить. Найдите себе другое место, где вас никто не знает. А здесь вам покоя не будет. Поверьте мне. Не искушайте судьбу. Уезжайте.
Мы выпили еще по половине. Капитану больше нечего было сказать. Да и мне ему тоже. Вскоре он ушел, пожелав мне удачи. Я понимал, что он прав. Именно так все и будет, если останусь. И ведь никому ничего не объяснишь, не докажешь. Сколько раз уже приходилось иметь дело с подобной ситуацией, когда ответственность за произошедшее несчастье возлагается не на подлинных виновников, а на тех, до кого легче добраться, на ком проще выместить злость и обиду. Люди, чаще всего, принимают жизнь такой, какая она есть, и даже не думают ей противиться. А всякий, кто пытается это сделать, представляется им чужим и опасным. Привыкли жить в страхе. Только страх и понимают. Закон для них - последнее слово. Не положено, значит, так тому и быть. Ведь капитан знал, а после моих слов знал наверняка, что Мишка не виноват. Так почему же он его не отпустил? Да потому что ответственность на себя брать не хотел, боялся. И все это понимают. Никто его не винит. Покорность - высшая добродетель. И верят они не в Бога, а в установленный порядок. Так спокойнее. И думать ни о чем не надо.
Вышел во двор и закурил. Ну вот и закончился еще один этап моего пути, закончился, как всегда, крахом, к чему последнее время стал уже привыкать. Беда только в том, что от этого страдали люди. Я словно притягивал к себе несчастья, но случались они не со мною, а с теми, кто оказывался рядом. Как будто все скрытые ужасы жизни получали в моем присутствии право заявить о себе. Я никому не желал зла и бежал от своей судьбы, бежал от нее из города, но она настигла меня и здесь, в глухой деревне. Я был чужим в этом мире, и он жестоко мстил мне за это, хладнокровно перекладывая на меня вину за творимые им злодеяния.
Вещей оказалось немного. Долго собираться не пришлось. До станции было около двадцати километров. Поймал попутку и уже через час сидел в полупустом вагоне, один в купе, и ждал отправления поезда. Было грустно покидать эти места, с которыми успел сродниться. Я знал здесь каждую тропинку в лесу, каждую опушку, каждый водоем. Не так-то просто все забыть и от всего отказаться. Но делать нечего. От меня уже ничего не зависело. Поживу какое-то время в городе. Приведу себя в порядок. Успокоюсь. Начинать все заново в другом месте прямо сейчас не было ни сил, ни желания.
Громкоговоритель на станции призывал отъезжающих занять свои места, а провожающих покинуть вагоны. До отправления поезда оставалось не более пяти минут. В это время на перроне происходило что-то странное.
- Нельзя без билета, - кричала проводница, но похоже, ее никто не слушал.
- Где он? - заревел чей-то хриплый голос уже в вагоне.
Шум быстро приближался. Дверь в мое купе резко отворилась. На пороге стоял отец Мишки.
- Ну что, гнида, не успел сбежать?
Глаза его были полны какой-то неуправляемой звериной яростью. От него пахло самогоном. Двойной перегонки. Чистейшим. Он сделал шаг вперед и подошел ко мне вплотную. В руках у него была двустволка, которую он даже не вскинул, а от бедра направил мне в живот.