Как-то возвращались мы из Вильнюса на перекладных. Т.е. с электрички на электричку. Так всегда бывает, когда деньги кончаются до отъезда. А они у нас кончались перед отбытием, как правило. Можно сказать, что денег у нас с собой всегда было только в один конец, как будто, отправляясь в Прибалтику на несколько дней, мы собирались остаться там на постоянное место жительства. Но речь здесь пойдет не о нас, а об одной хиповской семье. Известно, что такое были хиповские свадьбы - ведро пива на всю тусовку и мешок креветок. Что при этом обещали друг другу молодые, исповедующие власть цветов и свободную любовь, не совсем понятно. Вообще, идеология хиппи осталась до конца не разгаданной по сей день. В том числе, и теми, кто сам успел переболеть ею в молодости. Какой-то невообразимый винегрет из Буддизма и Христианства, помноженный на сексуальную революцию 60-х и антивоенное движение протеста. Пацифизм, как стиль жизни. Мир во всем мире - абсолютная чепуха. Скорее всего, это было (и есть) просто средство самовыражения на определенном возрастном рубеже (хотя были среди хипарей и застрявшие в этом самовыражении до седых волос), не требующее больших материальных и интеллектуальных затрат. Ведь главным для хиппи были часто внешние атрибуты - никто не интересовался, что за этим стоит. Длинные волосы, протертые джинсы, плюс несколько "феничек" - и ты уже протестуешь. Против чего? Большой вопрос. Для большинства это сводилось, в основном, к выпиванию за чужой счет.
Короче, по дороге мы познакомились с несколькими хипарями из Минска, путешествующими, как и мы, без билетов и денег. По-ихнему "на аске" (от английского "ask" - просить, обеспечивая себя тем самым всем необходимым в дороге). Чуть позже выяснилось, что один из них едет в Москву не просто так, от нечего делать, а за тем, чтобы забрать свою благоверную, которая разъезжает подобным образом по стране в компании себе подобных уже восьмой месяц.
Сейчас я бы только посочувствовал подобной терпимости мужа, тогда же это показалось ужасно продвинутым. Хипари виделись нам совершенно особенными, не похожими на других людьми.
По дороге попутчик развлекал нас рассказами про своего соседа, студента второго курса Минского мед. института, который в пику ему - хипарю - сделался панком. Это выражалось в том, что он тоже, в свою очередь, в знак протеста - против чего, об этом было неизвестно даже самому рассказчику, - питался из мусорного ведра и ел живых тараканов. К тому же, как у всякого уважающего себя студента - медика, у него был живой (в смысле - настоящий) череп, который он вываривал в кастрюле из головы, принесенной из анатомического театра, - байка (быть может, некогда и имевшая место), передаваемая из уста в уста многими поколениями студентов-медиков, однажды уже записанная знаменитым писателем Веллером, отчего нам нет смысла утомлять читателя ее повторным пересказом.
Заметив наши брезгливые физиономии, появившиеся после рассказа о живых тараканах, наш собеседник (кажется, его звали Петя) начал уверять, что он сам бы с удовольствием их ел, но пока еще не дошел до таких высот духа, каких достиг его сосед, ибо не может победить в себе природную брезгливость. По уверению же студента - медика, живые тараканы очень вкусны (если не питательны), к тому же они так приятно бегают во рту перед тем, как их проглотишь, щекоча при этом небо!
Коротая время в подобных разговорах, мы без особых приключений добрались до Москвы. С веселыми попутчиками дорога вдвое короче.
Приехав в Москву, наши новые знакомые разделились. Один поехал ночевать в свою тусовку, Петя же решил переночевать у меня, тем более что я оказался единственным, кто пригласил его к себе. Остальные предпочли вежливо откланяться.
Всю ночь он что-то рассказывал, тихонько пел и играл на гитаре, как бы продолжая мысленно ехать в электричке. Видимо, возбуждение перед будущей встречей с женой не давало ему заснуть. Его можно было понять. Еще бы! Восемь месяцев гоняться за ней по бескрайним городам и весям бывшего Союза, и наконец, найти здесь, в Москве. Охота вступала, можно сказать, в свою завершающую стадию. Жена после восьмимесячной разлуки позвонила сама, быть может, соскучилась. Тут у кого хочешь наступит бессонница!
В общем, встреча была назначена на утро, в 6 часов возле метро Динамо.
Мы вместе в предрассветных сумерках прошли через Петровский парк. Стояла ранняя осень, парк шумел мокрой листвой, приветствуя моего гостя, шествующего навстречу своему семейному счастью. Мне было любопытно взглянуть на его супругу, внушавшую моему спутнику такую пылкость чувств, сумевшую сохранить в течение стольких месяцев если не верность, то хотя бы воспоминания о нем.
Героиней нашего повествования оказалась удивительно скромно одетая девушка в очках. Она была скорее похожа на школьницу, возвращающуюся после уроков домой, нежели на видавшую виды путешественницу, исколесившую пол Союза. Встреча со стороны супругов не была ознаменована проявлением каких-либо бурных эмоций. Они вели себя буднично, как будто расстались только вчера. Деловито поздоровавшись, они направились в сторону метро. Сопровождавшие ее на встречу молодые люди, по виду, не хипари, долго прочувствованно жали мужу руку на прощанье. Видимо, передача их спутницы с рук на руки супругу вызвала у них более сильные эмоции, нежели у последнего.
Я понял их чувства чуть позднее, когда сам сажал другую девушку в поезд "Москва-Вильнюс", отправляя ее домой. Правда, она не была чужой женой, но только невестой, да и то - бывшей, но, тем не менее, потрясения, пережитые мной и моим приятелем Валерой в течение нескольких дней, предшествующих этому событию, заслуживают того, чтобы поведать о них в отдельном рассказе.