У Сергея была очень придирчивая подруга. У нее постоянно был готов для него какой-нибудь повод для претензий. То он смотрел в сторону противоположную той, в которую хотелось бы ей, то читал не те книги, которые читает она, а те, которые, нравились ей, как раз совсем наоборот, не читал.
Ей не нравилось, что до знакомства с ней у него были какие-то женщины, тогда как он не должен был общаться ни с кем из противоположного пола, ожидая судьбоносной встречи с ней. При этом, то, что она сама в прошлом, поддавшись легкомысленному порыву юности, успела выскочить замуж и имела от этого брака дочь, как-то забывалось.
Сергею приходилось придумывать самые невероятные поводы для своих отсутствий, причем каждый его шаг должен был быть расписан по минутам, и если в его объяснения вкрадывались такие смехотворные аргументы, как встречи с друзьями (которых у него тоже не должно было быть, т.к. они появились до нее), ему говорили, что он может больше сюда не приходить, но жить у друзей, при этом нельзя было принимать эти слова буквально, но как завуалированное требование принесения извинений и признания ее единственной звездой, освещающей мрак бездны, на самом дне которой пребывает он со своими друзьями, единственная цель которых - как можно скорей напиться до скотского состояния.
Нужно было терпеливо выслушать поток упреков, ответить , что он не любит ничего, кроме того, что любит она, что он просто жить без этого не может, что он не представляет себе, как, вообще, жил до того как не узнал всего того, что знает она, проникнуться ее настроением, мыслями, чувствами, симпатиями и антипатиями, ответить на несколько каверзных вопросов, казалось бы, не имеющих отношения к тому, что она - звезда (нужно было ответить, что - звезда), после чего появлялась тайная надежда, что он может быть прощен.
Не то, чтобы Сергей был действительно падок до женского пола (как это утверждала его половина), но эта постоянная травля упоминаний им каких бы то ни было женских имен наполнило его если не сочувствием к ним, то во всяком случае отвращением к той, которая всеми силами больше его самого заботилась о его нравственности.
Будучи один, Сергей наслаждался возможностью смотреть по сторонам на все 360№, в то время, как, если он шел со своей дражайшей половиной, он должен был сосредоточить все свое внимание на ней. Боже упаси его было рассеяться и пропустить какую-нибудь реплику в разговоре - все это мгновенно интерпретировалось, как прикованное внимание к проходящим мимо особам женского пола (которых он не видел), - крашенным, с химией на голове, в джинсах и коротких юбках. Воистину, всевидящее око замечало даже то, чего не видел он.
Напрасно было оправдываться и заявлять, что даже не видел ту, о которой она говорит, все оправдания воспринимались, как попытки направить следствие по ложному следу.
Любая, самая невинная причина, как-то: рассеянный взгляд, минутная задумчивость, двусмысленная (как казалось ей) улыбка, отождествлялась с грязными помыслами по отношению к представительницам противоположного пола, что служило поводом для бесконечных упреков и подозрений. Дело доходило до комичного - так, например, она допрашивала его, почему он пробыл в уборной 10 минут, вместо положенных 5-ти, не снедали ли его там какие-нибудь не подобающие моменту мысли?
От этой постоянной необходимости распутывать неразрешимые ребусы женской логики и все время держать оборону у Сергея к концу дня общения с ней разламывалась голова и неодолимо тянуло напиться с друзьями.
Сергей недоумевал, почему это до знакомства с ней ему никто не говорил, что "взгляды у него грязненькие", а "улыбочки двусмысленные" он всегда считал, что каждый волен смотреть и улыбаться так, как считает нужным.
Больше всего он не любил гулять с ней по центру Москвы, где в витринах магазинов всюду красовались полуобнаженные красотки. О, что за пытка нести ответственность за наготу всех женщин, которые когда-либо раздевались перед объективом, будто он лично повинен в общем падении нравов! Подруга чувствовала его лично ответственным за их бесстыдство, что никогда не забывала поставить ему на вид, как будто все они разоблачились лишь для того, чтобы усладить его низменный вкус, и если бы не он, они все надели бы длинные, чопорные платья и стройными рядами отправились если не в монастырь, то на худой конец - в институт благородных девиц.
Как бы он ни старался не смотреть на эти витрины и убедить свою спутницу в том, что он равнодушен к этим красоткам и для него существует одна единственная женщина, которая дороже ему всех женщин на свете - это она, она одна, - все его попытки расценивались как раз противоположным образом - как личина, прикрывающая его истинное лицо.
- Полюбуйся, ты же не можешь жить без этого, - после чего предмет его страсти исчезал в неизвестно направлении.
- Что случилось, почему ты ушла? - спрашивал он ее на следующий день.
- Прости - это моя распущенность. - И все повторялось сначала.
Целовать ее нужно было постоянно, как будто это был не человек, а мороженое, которое, если его не облизывать, растает. Если они садились в метро напротив какой-нибудь девушки и после этого со стороны Сергея не следовал немедленный поцелуй, это воспринималось, как мысленное заигрывание с этой самой девушкой.
- Ты что, стесняешься при других меня целовать? Ты можешь это делать только тайком, где-нибудь в уголке, а на людях будешь делать вид, что мы с тобой незнакомы? Опять эта твоя загадочная улыбочка и отвлекающие разговоры, ты что, стесняешься что ли других женщин? Можешь подойти к ним, раз ты уже весь извелся!
После чего она исчезала на ближайшей остановке. Сергей был явно в ответе за существование всех женщин на свете.
Иногда ее притязания были связаны даже с риском для жизни. Так, отдыхая в Судаке и обследуя Генуэсскую крепость, Сергею довелось проходить со своей дамой сердца по узкой тропке возле самого ее подножия. Под ними было метров сто скалы, отвесно уходящей в море. Навстречу им, Сергею на беду, попались две девушки. Сергей посторонился, чтобы пропустить их. На какой-то миг он выпустил руку своей спутницы, что вызвало впоследствии бурю с ее стороны. Как он мог отстраниться от нее именно в тот момент, когда в непосредственной близости находились две особы противоположного пола! Т.е. он хотел сделать перед ними вид, что они с ней незнакомы!
-Но ведь там же был обрыв, - пытался оправдываться Сергей. - Вчетвером на этой тропинке просто не разойтись.
Это не убедило его визави. Она продолжала возмущаться.
-Хорошо, что я должен был сделать? - вскипел Сергей.
-Ты должен был меня поцеловать, показав всем, что мы любим друг друга, - был невозмутимый ответ.
-Поцеловать и улететь в пропасть! Жизнь за один поцелуй. У тебя запросы, как у Клеопатры, та тоже за ночь, проведенную с ней, отрубала своим любовникам головы.
После этого эпизода Сергей начал называть свою пассию Клеопатра Ивановна. Конечно, в шутку, любя.
Очевидно, он должен был абстрагироваться от окружающего его мира со всеми существующими в нем женщинами и полностью сосредоточиться на предмете своего обожания, как это делают йоги, погружаясь в объект своей медитации.
Она требовала себе божеских почестей, сама не будучи совершенством, она ставила перед Сергеем задачу, которая заведомо не имела ответа. Поклоняясь ей, он должен был бы слиться с ней, стать, если так можно выразиться, женщиной, сохранив при этом свою физическую природу для услаждения ее прихотей. Но это был бы игра в одни ворота, ибо при всех своих амбициях она никогда не смогла бы в ответ приблизиться к уровню мужчины. Поручать ей что-нибудь было совершенно бессмысленно.
Она не могла действовать самостоятельно, ведь, чтобы действовать самостоятельно нужно уметь мыслить созидательно, чего предмет его обожания был лишен в принципе. Все, на что ее хватало - это закатить скандал из-за случайно брошенного рассеянного взгляда, поручить же ей какое-нибудь дело означало его провалить.
Видя, что она удовлетворяется самыми невероятными объяснениями, он понял, что ее интересуют не столько реальные факты, сколько ее удовлетворенное честолюбие. Свое оскорбленное тщеславие она принимала за любовь. Так кто же из них больше кого обманывал?...