Вот стою я один на белоснежной чистоте крыши и думаю. Думаю неспешно, размеренно, покуривая при том сигарету, не обращая внимания на холод и январские ветры.
На ногах у меня тапочки, на плечах теплый халат. Я вышел сюда совсем ненадолго, освежить голову, по своей уютной привычке, что появилась у меня с тех самых пор, как мы начали жить на пятом этаже. Собственно, под этой самой крышей.
Вот стою я и думаю, а там, внизу, шагают куда-то люди, ездят машины, движение, суета. Бестолковое движение и беспричинная суета.
Третий месяц живу я один в своей маленькой, осиротевшей квартирке. К сожалению, эта квартирка потеряла хозяйку, и уже никогда не сможет ее вернуть. Мороз щиплет глаза, и они оттого слезятся.
Маленькая хозяйка маленькой квартиры. Веселая, всегда улыбающаяся, веснушчатая. С искрящимися, как установки Тесла, глазами, и солнечно-рыжими волосами, которые она любила расчесывать каждый вечер, в то время как я пил чай и смотрел на нее, сидя в любимом кресле.
Месяц назад я брел по сугробам к себе домой, уставший и сонный. Но вдруг услышал какой-то странный писк и остановился. Писк доносился из коробки, что валялась рядом с дверью какого-то магазина. Я внимательно изучил ее содержимое и пришел к выводу, что пищащий комочек шерсти, тыкающийся носом в стенку коробки - котенок.
Она была аллергиком, и у нас никогда не было кошек. Мне хотелось уйти домой и оставить его, но я не смог. Пришлось взять Барса - так я решил назвать кота - с собой.
Барс оказался живучим, мне даже удалось его откормить. Котофей с удовольствием лопал и колбасу, и рыбу, и пельмени, чем меня немало удивил.
Уже третий месяц я не ел супы, каши или пирожки. Она их замечательно готовила, пока я был на работе. Каждый вечер я искренне благодарил ее за то, что она стала моим личным поваром.
Мы прожили в этой квартирке меньше года, но очень успели к ней привыкнуть. Но в последнее время мне было здесь неуютно. Периодически и украдкой я подумывал, куда бы мне переехать, но на серьезные размышления об этом как-то не хватало времени. Но теперь оно вдруг появилось.
Год новоселья я отмечал вместе с котом. Праздничные пельмени понравились ему не меньше будничных.
Я оброс, моя щетина давно уж превратилась в бороду. Никто больше не жаловался на колючесть моих щек, и я почти забыл о том, что в ванной на полочке лежит бритва. Ее своим видом вытесняли все эти дни баночки и крема, которыми я никогда не пользовался, и к которым всегда немного боялся притронуться. Она безумно любила эти пузырьки, но при том почти никогда не красилась, за что я был ей тоже благодарен.
Помню, как она вышла из дверей квартиры в последний раз. Это был ничем не примечательный уход. Дверь захлопнулась ни тише, ни громче обычного, она не собиралась слишком долго или слишком быстро. Просто пошла в магазин за кефиром, в то время как я спокойно починял чайник, у которого перегорел какой-то дурацкий проводок.
Когда она ушла, я спокойно закончил работу, быстро открыл шкаф и нашарил в кармане пиджака маленькую коробочку.
Я и теперь держу ее в руках. Маленькую красную коробочку с бесполезным блестящим сокровищем внутри, ради которого экономил и работал сверхурочно полгода.
Нет, конечно, не ради него. Ради одной лишь улыбки и одного слова, которых я уже не увижу и не услышу.
Мороз крепчает, но уходить в тепло мне пока не хочется.
На прошлой неделе к нам в подъезд переехала семья из трех человек - инженер с нашего завода, его жена - учительница литературы, и их дочь - девочка лет пяти с васильковыми глазами и белокурой головкой. На новоселье меня попросили прийти с котом, чтобы торжественно впустить первым именно его, кота. Барс, деловитый и довольный, справился с поставленной задачей достойно, за что получил от хозяев что-то более вкусное, чем пельмени.
Девочке Барс очень приглянулся, весь вечер она играла с ним где-то в уголке. С позволения родителей я подарил ей кота, чему она очень обрадовалась, и даже чмокнула меня в свежевыбритую щеку (прийти на праздник небритый я не мог).
Уже пять дней кот живет с ними. Уже два месяца и двенадцать дней я живу без нее.
Я докуриваю сигарету, бросаю окурок в снег и тушу его ногой - на всякий случай.
Где-то снизу доносятся звуки машин и действуют мне на нервы. Машины я не люблю с тех самых пор как одна из них забрала у меня счастье.
Я думал долго и тщательно. Непривычно долго думал о таких отвлеченных вещах.
После чего-то очень плохого всегда наступает пустота. Заполнить ее чем-то новым поначалу сложно, но со временем она заполняется будто сама. Но это естественно, и есть кое-что похуже.
После чего-то хорошего тоже наступает пустота. После яркой новогодней сказки приходит пустота будничных дней, после лета следует всепоглощающая пустота осени. Слезы от пережитого лишь единожды счастья могут быть больнее слез испытанного горя.
Я жил счастливо с ней, и мое счастье закончилось, оборвалось, как полет снежинок у меня под ногами. И теперь - пустота. Жить с ней невозможно. Ее нужно чем-то заполнить, иначе и с ума сойти можно.
Медленно, одеревеневшими ногами я подхожу к краю крыши. Смотрю вниз. С удивлением обнаруживаю, что не боюсь высоты.
Сердце бьется ровно, его не сжимает ужас, лишь тоска точит изнутри.
Мне осталось сделать лишь один шаг, и тогда...
- Стой!
Я обернулся. На крыше никого не было.
- Стой, кому говорят!
Крики раздавались откуда-то снизу. Это полицейский, гнавшийся за пареньком, который неспешно вышагивал куда-то, пытался привлечь его внимание. На голове у парня были наушники, потому он и не слышал, что его зовут.
С интересом я пронаблюдал, как полицейский догоняет парня и хлопает его по плечу. Тот испуганно сдернул наушники с головы и что-то негромко сказал, но у мужчины в форме не было времени на долгие разговоры - он перебил парня и протянул ему кошелек, который тот, видимо, обронил чуть раньше. Их слова заглушали проезжавшие мимо машины, но я отчетливо слышал, как в конце короткого разговора юноша сказал "спасибо", после чего страж правопорядка вприпрыжку вернулся к своему посту.
Я невольно усмехнулся и задумчиво потер переносицу.
- А что, если детерминисты были правы? - пробормотал я, после чего полез в карман за пачкой сигарет. Открыв ее, с удивлением обнаружил, что в ней осталась всего одна сигарета.
Что-то изменилось. Отчего-то вдруг тоска, минуту назад подступавшая к самому горлу, отхлынула, и не было никакого желания делать еще один шаг вперед.
Вынув сигарету из пачки и покрутив ее в руках, я вспомнил вдруг, сколько раз она просила меня бросить. Не пилила этим, не действовала на нервы. Нежно обнимала и говорила, что не хочет, чтобы я портил себе здоровье. А я лишь ворчал в ответ и обещал, что как-нибудь, да когда-нибудь...
- А ведь я обещал, - сказал я тихо сам себе. - Обещал бросить.
Внезапно снег повалил крупными хлопьями, ветер усилился. Я вдруг почувствовал, что вконец продрог, и мне сильно захотелось горячего чая.
- Значит, решено. Бросаю.
Я аккуратно вернул сигарету в пачку и легко бросил ее вниз с крыши. Ветер тут же подхватил бело-синюю коробочку и пронес несколько десятков метров, после чего она упала на заснеженную проезжую часть, рухнула вниз, словно самолет без топлива. В тот момент я и решил, что больше никогда не стану заполнять пустоту тем, что может мне навредить.
Она бы этого не хотела.