"Лю.. у.. у.. у.." - вернулся к ним с некошеных лугов отголосок.
- Ну что ты, шальной! Всю округу разбудишь! - счастливо улыбаясь, Люба прикрыла тёплой своей ладонью рот вновь набравшему для крика полные лёгкие воздуха Витьке.
Витька лежал на спине, перебирая губами травинку и вглядываясь в пока ещё тёмное небо. Хорошо ему было вот так лежать в некошеной траве и, упираясь темечком в тёплое Любино тело, глядеть в ещё не просветлевшее от утренней зари небо и слушать стрекот ночных обитателей луга.
- Знаешь, вот-вот петухи займутся! Скоро Бабманин заведет...
- Какой-такой "Бабманин"? - Витька перевернулся на живот и, оторвав новую травинку, подлиннее прежней, прошёлся ею по ещё не остывшему от его ласк Любиному телу...
- Шикотно, Витюш, не надо, - с лёгкой укоризной произнесла Люба. - Бабманин? А-а, это наш известный певец! Его так все и зовут "Бабманин". Он у нас первым заводит, а потом уж другие подхватывают... Звонкоголосый...
Люба улыбнулась.
- Бабы наши местные смеются над бабой Маней, говорят, что её курица точно когда-то с селезнем согрешила, вот как мы с тобой!
- Почему?
- Да странно он как-то кричит, не то кукарекает, не то крякает... - Люба присела, как-то сразу изменилась, поджалась вся, вытянула шею и... - Ку-ка-ре-кр-р-р-я-я!
Они захохотали в голос, и Люба снова повалилась на траву...
- Да-а-а, недолго до первых петухов осталось... Надо одеваться, Витюш, вот-вот люди на покос стягиваться начнут, уходить отсюда надо. Вчера отец мамке говорил, что сегодня косилки перебросят на эту сторону реки...
- Ты не замёрзла?
- Нет, тепло...
Погода в Прасковеевке вот уже две недели стояла жаркая. Июльская дневная жара так нагревала землю, что за недолгую ночь та не успевала остыть. Она, как печка, потихоньку остывая, отпускала от себя тепло, и от этого в воздухе стоял влажный и тёплый терпкий аромат цветущих нескошенных трав.
- Всё же пойдём, Витюш... Мне тоже поторапливаться на утреннюю дойку надо.
- Как ты меня зовёшь... Как это так ласково у тебя получается... - Витька снова прижал к себе Любу. - Я тоже так умею. Любушка бы моя... Любушка... Я тебе ещё не говорил, что... я тебя люблю...
- Ага, не говорил, - Люба улыбнулась, - всей округе только что, как Бабманин растрезвонил, а мне не говорил.
- Знаешь, ... ты моя. Я никому и никогда тебя не отдам. Никому и никогда. - Витька стал каким-то серьёзным. Он упёрся взглядом в траву и не заметил, что тень пробежала по Любиному лицу.
- Знаю. - Так же серьёзно ответила Люба. - Знаю, что никому и никогда.
И, словно, очнувшись от каких-то своих мыслей, она спохватилась:
- Пошли. Светает скоро. Да и Марья Гавриловна не любит, когда на дойку опаздывают...
Они наспех оделись. Витька поднял их обувь и, оглянувшись на место их "преступления" и улыбнувшись сам себе счастливой улыбкой, побежал догонять Любу.
- Что дома скажешь, Люб? Где была?
- Не знаю. А что, боишься, что правду скажу? - Взявшись за руки, они брели босиком по некошеному лугу.
- Нет. Не боюсь. С чего ты взяла?
- Нет. Это я так... Скажу, что у Ирки заночевала. У неё родители в город уехали, ей одной спать страшно - ваших полно в деревню понаехало на покос. Я ещё вчера своих предупредила, что может у неё останусь. А-а... Всё равно не поверят...
- А почему правду не скажешь?
- Правду? - Люба замолчала, думая о чём-то своём. - А кому нужна эта правда?
- Ну... не знаю... - Витька в растерянности пожал плечами. - ... А что тут такого? Мы не маленькие уже, мне скоро девятнадцать, тебе семнадцать уже. Мы же взрослые люди!!!
- Молчи уже, "взрослый"!!! Тебе ещё учиться и учиться, как говорил дедушка Ленин.
- И что такого? Многие учатся и женятся. Ведь мы же поженимся?
- Хм, - Люба усмехнулась. - Не знаю... Ты мне ещё не предлагал...
- Так я тебе предлагаю. Правда, Люб, вот давай пойдём и распишемся? А?
- Ну, мне же нет восемнадцати... Нас никто не распишет... по закону не положено...
- Если тебя только это останавливает, то... я подожду!
- Подождёшь... А тебя, между прочим, никто и не просит ждать! - Люба резким движением выдернула руку и побежала к реке.
- Стой! Люб, ты куда?! - Витька сорвался вдогонку.
- Ай да, вплавь, кто быстрее переплывёт! - Витька и моргнуть не успел, как Люба скинула своё лёгкое платьице. Он хотел было обхватить её красивое, так любимое им, девичье тело, но Люба увернулась и побежала, поднимая фонтаны брызг, в воду!
... Витька, к своему удивлению, отстал.
- Ни чё ссе! Ты где так плавать научилась?
- Так я ж с детства в реке! Научилась вот! - счастливая Люба, стоя на берегу сушила волосы, скручивая их, как верёвку. - А ты тоже неплохо плаваешь.
- Так а я-то с детства в бассейн хожу. Меня с детсада родители в бассейн возили!
- А я вот без бассейнов... Ну, что, пошли?
- Пошли... Так ты что, родителям правду не скажешь?
- Нет пока...
- Почему, Люб? Чего ты боишься?
- Ничего я не боюсь. Не время ещё!
- Да что не время-то? Я от своих слов не отступлюсь!
- А ты не один тут такой! У нас с тобой ещё родители есть...
- А что родители? Мои точно против не будут. Им, конечно, идея моей женитьбы, пока я институт не закончил, не очень понравится, но я настою на своём, и они со мной согласятся! Мы поженимся, и я увезу тебя с собой в город!
- Молодец! Всё уже решил! Да только я пока ещё ничего не реши... Ай! - Люба вздрогнула и, неловко подогнув ногу, стала оседать на землю...
- Что такое, Люб?! - Витька едва успел подхватить её и помог сесть.
- Что-то в ноге... М-м-м-м... Больно...
- Покажи! ... Блин... Гвоздь. Да ещё ржавый... Погоди, вытаскивать нельзя! Потерпи, я тебя сейчас домой отнесу!
- Не надо, Витюш, я как-нибудь сама...
Но Витька не слушал её лепетания, он поднял её и понёс по безлюдной утренней деревне...
А Любе стало как-то спокойно, она обвила руками его шею, приклонила голову и доверилась ему, как никогда и никому не доверялась...
Нога ныла, и хотелось как-то освободиться от гвоздя, который, впрочем, и послужил началом всей дальнейшей истории...
... Витька шёл про просыпающемуся селу. Светало.
- Ку-ка-ре-кр-р-р-я-я! Ку-ка-ре-кр-р-р-я-я! - разнеслось по деревне. Местные петухи, словно ожидая команды, начали наперебой перекрикивать друг друга, будоража округу.
- Слышал? - с улыбкой спросила Люба.
- Ага.
- Опусти меня на ноги. - Люба опустила свои руки с Витькиной шеи. - Видишь, вон люди собираются. Это деревня. У нас так не принято.
- Ну и что? У тебя ж нога!
- Я потихоньку похромаю до дому.
- Нет уж. Я решил. Я отнесу тебя в медпункт, а там уж разберёмся, что будем делать. Тебе к фельдшеру надо.
- Я не такой человек, чтобы от своих слов отказываться. - уверенно заявил Витька...
Меж тем на улице прибывало свету и народу. Люди собирались на работу: кому - покос, кому - выпас, кому - дойка. Дома оставались одни старики... Витька шёл с Любой на руках, и его провожали изумлённые взгляды и перешёптывания деревенских...
... После всего Витькой сказанного, родители Любы сидели с лицами, словно в доме был покойник.
- Нет, это вы хорошо придумали, - первым открыл рот отец.
- Ладно, Петро, погоди... - остановила его Любина мать. - Любушка, ведь ты же знаешь, чем всё может закончиться! Ты разве Рената не знаешь?! Он и так уже все нервы и тебе и нам вытрепал! И его, - мать кивнула в сторону Витьки, - впутать хочешь?! Пусть едет себе в город, от греха подальше!
Витька, ничего не понимая, хлопал глазами. Ему было понятно одно - при нём говорили так, словно его здесь и нет вовсе.
- Простите, а что это вы за меня всё решаете?
- Молчи! - мать отмахнулась от него, - ничего не знаешь, сиди, молчи и слушай!
Витька обиделся.
- Мам, я всё понимаю. Но... мы с Витей любим друг друга. Мы поженимся, и уедем, правда, Вить? А Ренат... А что Ренат? ... Я попробую ему объяснить.
- Шиш с маслом объяснишь ты ему! - взорвался отец. - У него кровь горячая! Он же его на куски порвёт! Да и тебя тоже! Мало ко мне приходили со поломанными носами?! Его работа!
- Погоди, Петро! Доченька, Витя... Ну, в самом деле, Ренат... он... такой человек...
- Извините, что я снова вмешиваюсь, но, может, кто-нибудь из вас объяснит мне, в чем дело?
- Понимаешь, Вить, до встречи с тобой ... за мной ухаживал Ренат...
- "Ухаживал"! Слово-то какое нашла! - Пётр Дементьевич не унимался. - Нервы он наши трепал, а не ухаживал, ... и до сих пор треплет!
- Да погоди ты, Петро! Пусть объяснит нормально.
- Ну вот... Я ему то ли по глупости, то ли из боязни обещалась... а он мне вовсе не нужен, я ни сколечко его не люблю!
- И что? - Витька не понимал. - В чем проблема-то? Если надо, так я с ним поговорю по-мужски...
- Ага, щас! Поговоришь ты! Гляди, как бы он тебе говорилку-то не оторвал! - снова не утерпел Пётр Дементьевич. - Слышь, мать, поговорит он!
- Нет, Витя, с ним не нужно связываться. Не знаешь ты его!
- Так ведь и он меня не знает! - улыбнулся Витька и подмигнул Любе.
- Ну, смотри...- отец как-то поутих. - Может она и правда твоя, может как-то Любка от него и отвяжется... Тока не будь таким уж уверенным орлом-то с ним! Он таких не любит. В нём от таких бешенство просыпается.
- Хорошо. Я понял. Я не буду орёл, буду, как ... Бабаманин! - Витька снова подмигнул Любе, а та вся как-то сжалась... И Витька тут же посерьёзнел... - Не бойся, Люб. Я с тобой...
"Полдела сделано, - подумал Витька, спускаясь с крыльца. - Родители Любины согласны. Не против меня - это факт. За моих переживать вообще нечего. Значит, прорвёмся!"
Сладко зевнув, Витька свернул за угол. "Пойду огородами. Так короче. Блин, как спать охота!" Но его мысли были прерваны внезапным появлением невероятных размеров фигуры.
- Эт ты что ли, женишок? А? - с превосходством произнес незнакомец.
"Ренат. Уже доложили ему деревенские! Ну, деревня! А он красивый..." - мелькнула мысль. - "Не удивительно. Татары - красивые мужики."
- Ну, я... А что?
- Да так... ни чё... Пришёл вот на тебя взглянуть... поговорить с тобой...
- Ну давай, поговорим...
- Те чё от Любки надо? Те чё, её предки не доложили, что она - моя?
- А ты чё её купил?
- А зря ты так со мной разговариваешь, студент... - тон стал совсем угрожающим...
- А ты со мной так зря... Слушай сюда. Я её люблю. - делая паузу после каждого слова, чеканил Витька. - Она будет со мной. Мне по фигу, что у вас там с ней было до меня. Она меня тоже любит. И это самое главное. Если бы она сказала, что хочет быть с тобой, меня бы здесь не было, и мы бы сейчас тут с тобой вообще не разговаривали.
- А мне она говорила, что меня любит...
- Я повторяю. Мне по фигу на то, что было у вас до меня. Она мне сейчас при родителях своих сказала, что любит. И не пытайся меня запугивать. Я не боюсь.
- Ну, смотри, орёл...
- Ну, смотрю... Ещё вопросы есть?
- Есть ещё один, и мы его сейчас решим. - Ренат дал рукой какой-то знак, и Витька внезапно почувствовал удар в затылок. В голове загудел огромный колокол. Сознание помутилось. Он повернулся и увидел, что сзади стояли ещё двое...
... Били сильно. И долго. И везде... Витька молча переносил каждый удар. Глаза заплыли. Сквозь приоткрытые щёлочки он видел разъярённые лица пинающих его мужиков.
Ренат склонился к нему, схватил окровавленными пальцами Витьку за волосы, притянул к своему лицу и со сверкающими бешенными глазами процедил сквозь зубы:
- Моя. И мне... по фигу, что у... вас с ней ... было до ... меня...
- Вот ур-р-род!
Ещё пинок в лицо, и придавила чернота...
***
Голоса.
- Пётр Дементьевич, пойдите к больному Сидельникову! Он глаза открыл!
- Ну, Слава Богу, пришёл в себя! Витя! Виктор! Ты слышишь меня? Не понятно... Вроде, пришёл в себя, но никак пока не реагирует... Никому, Катюша, пока не говори. Ни родителям, ни Любе...
***
- Слава Аллаху! Сынок! Ты как? Слышишь меня?
Перед Витькой сидели двое пожилых незнакомых людей - мужчина и женщина.
- Нормально. Вы кто?
Говорить было трудно. Во рту не хватало зубов, отчего речь была чужой и невнятной...
- Я? Азат Абаевич. А это моя жена Дамира Азимовна. Мы родители Рената...
Витька молчал. Слушал.
- Как ты себя чувствуешь? Я знаю, всё болит. Слава Аллаху, ты живой! Мы с Дамирой день и ночь молились Аллаху, чтобы ты здоровый стал.
- Зачем вы здесь?
- Я... Мы... поговорить с тобой хотели...
- Так же поговорить, как ваш сын со мной "поговорил"? меня запугивать бесполезно.
- Что ты, что ты, сынок! Мы прощения у тебя хотим попросить за сына нашего. Не сын у нас вырос, а шайтан!
- Считайте, что я всё забыл. Почему Ренат сам не пришёл?
- Он тюрма сидит. Ждёт суд. От тебя много зависит.
- Ясно. И что от меня зависит?
- Живой останешься или нет. Сколько на лечение деньги попросишь. Сколько наказание для него попросишь. Всё зависит!
Витька молчал...
В палату, сверкнув линзой, заглянул врач:
- Ну, что-о-о это такое? Я же сказал не больше минуты!
- Сейчас доктор, мы уже уходим! Только одна минуточка, доктор! - и, когда врач, качая головой, скрылся за дверью, уже повернувшись к Витьке, тихим, надломленным голосом, отец заговорил:
- Ты скажи, что нужно. Я, сколько надо, деньги заплачу. Ты только, сынок, скажи. Мы тут тебе деньги принесли... Тут не много. Ты возьми. И не злись на Рената. И на нас не злись... Ты пойми... Я старый человек ... Он шайтан, но он наш сын...
- Возьми и не злись. Хочешь, я на колени встану? - старик стал опускаться на колени.
- Встаньте! Не надо. - Витьке стало неловко, но поднять старика он бы сейчас физически не смог...
Старик с трудом поднялся.
- Милиционер слушать тебя будет, что скажешь. Ты не...
- Я всё понял. Уберите деньги. Мне ничего не надо. Пусть только Любу в покое оставит.
Старик заметно оживился.
- Всё понял, сынок. Ты хороший человек. Пусть Аллах поможет тебе! Я всю жизнь... мы всю жизнь Аллаха молить за тебя будем! Мы пойдём, сынок. Ты выздоравливай! Пойдём, Дамира...
Они, подталкивая друг друга к выходу, поспешно вышли. Витька остался один. Он лежал и прислушивался к своим чувствам и ощущениям. Челюсть, где были выбиты зубы, не болела. Видимо, уже успела зажить... Очень болела голова и спина. И ещё... очень болело, даже не болело, а как-то щемило что-то внутри. "Наверно," - подумал Витька, - "это и есть душа...." Витьке почему-то было обидно. Спустя некоторое время он понял, что обида была от того, что он вовсе не этих двух стариков хотел увидеть у кровати, когда окончательно придёт в себя, а Любу...
"Где же Люба?.. Почему не пришла?... Может, приходила, а я был без сознания?... "Сколько наказание ты и Люба для него попросите" - вспомнилась фраза старика. - "А может..." - В голове родилась страшная догадка. - "Неужели этот подонок и ей причинил боль?!"
Догадка эта была настолько ужасной, что он поспешил гнать мысли прочь.
Оставалось ждать. Но неизвестность была такой пугающей! Витька открыл было рот, чтобы позвать кого-нибудь, всё равно кого, лишь бы узнать, что с Любой, и где она, приходила ли, как дверь в палату открылась и в неё торопливо вошли Витькины мама, отец и бабушка. Бабушка была вся в слезах.
- Прости, внучек, что так вышло всё... Моя вина. Не доглядела тебя... видишь, как твой сенокос-то закончился...
Бабушка снова заплакала.
- Не плачь, бабуль, я выздоравливаю. Всё будет хорошо. Как вы?
- Сынок! Слава Богу, ты живой! Как же долго мы ждали, когда ты придёшь в себя!!! Люба целыми днями тут около тебя сидела, плакала, не ела ничего!
- А где она?
Мама улыбнулась.
- В роддоме. Не знаем, родила уже или нет. Пока не звонили.
- Как в роддоме?
- Так! Дочурка у тебя будет, Витюша!
Витька онемел. Даже не знал, улыбаться ему сейчас от радости или плакать.
- Как в роддоме, мама?! Это ж надо...
Он не договорил.
- Ты же сынок больше восьми месяцев тут! Но теперь, мы уверены, всё наладится! Любочка с малышкой выпишутся, ты тоже! Свадьбу сыграем, вот и заживём!
Несмотря на мамин весёлый тон, Витька слышал дрожание в голосе. Отец вообще молчал. Витька понял, каких им обоим усилий стоило "держать марку", чтобы ему помочь.
- Мам, так я что - сейчас в городской больнице? И Люба тоже недалеко? А как она тут каждый день могла быть? Где жила?
- У нас, Вить, у нас. - Ответил отец. - Она почти полгода у нас живёт в твоей комнате. Тебе врач запретил волноваться и много говорить. Так что береги силы, выздоравливай и возвращайся скорее домой. А потом уж с этим подонком...
- Не надо, пап, ничего не надо. Пусть живёт, как знает.
- Ты его вот так простишь?!?!?!
- Я уже простил. Ко мне его родители сегодня приходили. Прощения просили. Они очень переживают. Старые они, пап...
Отец не нашелся, что ответить...
В наступившей тишине Витька вдруг чётко понял, что где-то впереди, за дверью этой больничной палаты, в ожидании его, Витьки, неприкаянно бродит счастье, надо только отсюда выбраться...