В это время я учился уже на третьем курсе МИЭТ (Московского института электронной техники). Новизна студенческой жизни: лекции, семинары, коллоквиумы, экзамены, зачеты уже стали рутиной. Прелести вольной студенческой жизни: дружеские попойки, разговоры "за жизнь", песни под гитару и т. д. уже слегка приелись. Занятия спортом: самбо на 1 и 2 курсе, плавание на третьем, стрельба из пистолета и лыжи зимой на четвертом, тоже стали привычными.
А несколько моих однокашников с первого курса ходили в горные походы. У них была некая своя жизнь: они вели свои специальные разговоры, сами шили какие-то бахилы, коврики, спальники - готовились весь год к очередному походу. И меня тоже постоянно звали принять участие. И на четвертом году уговорили. Скрипкин Слава к этому времени прошел участником три похода, а для оформления второго спортивного разряда по горному туризму ему требовалось руководство походом.
Вот он и уговорил меня. Вкратце о составе группы. Командир. Парень "душа нараспашку", добряк, отличный товарищ. Вдобавок красавец, рост за 190 см, плечистый, кудрявый и русый молодец. Но, весьма легкомысленный.
Ирка Лагутенкова - однокурсница с физ-хим факультета. Девчонка типа "свой парень", из тех, которые с детства дружат с мальчишками и предпочитают деревянный пистолет и рогатку куклам и тряпочкам. Жизнерадостная, легкая в общении и при этом вполне симпатичная. В походе выполняла обязанности медсестры и завхоза.
Витька Мальгин. Парень старше нас на курс, молчаливый, спокойный, жутко рукодельный. С виду невзрачный, сутуловатый, примерно моего роста, но помассивней меня. Именно массивней за счет широкой кости, а не толще. Специальность в походе - ремонтник. Подозреваю, что в поход он пошел следом за Иркой, к которой был втайне неравнодушен.
Ну и я сам. Рост 172, вес 66 кг, довольно таки спортивный малый. В походе - фотограф. Постоянно щелкал во все стороны своим ФЭДом.
Наш маршрут начинался в осетинском селении Ташлы -Тала, куда мы добрались рейсовым автобусом из Орджоникидзе (ныне - Владикавказ). Еще в автобусе познакомились с местным мужичком - осетином лет пятидесяти, который, узнав, что мы из Москвы, зазвал нас ночевать к себе домой. Приняли нас в его доме по высшему разряду, настолько, что нам было даже неловко. Накормили вкуснейшим ужином из местных блюд. Хозяин рассказывал, как воевал.
Когда его призвали в армию, он по-русски не говорил и ничего не понимал. В запасном полку было очень голодно. Поэтому, когда вызвали желающих в "десант", он, решив, что в десанте будут хорошо кормить, сразу вызвался добровольцем. Их привезли в часть, выдали парашют, вещмешок, автомат с патронами и погрузили в самолет. Через некоторое время все стали из самолета выпрыгивать. Он упирался и вопил, но его тоже выкинули из самолета. Он принялся размахивать руками на лету, и случайно дернул за вытяжное кольцо. Парашют раскрылся. На земле пришлось сразу вступить в бой. Он бы не выжил, но его взяли под опеку бывалые русские бойцы, которые на пальцах объясняли ему, что и как надо делать. Он прошел всю войну. И с тех самых пор очень хорошо относится к русским.
Спать нас уложили на пуховые перины. Это было нечто. Такой перины я не видел ни до того, ни после. Она была бесконечной глубины. Человек тонул в ее глубинах, и она смыкалась над ним. Только голова оставалась на поверхности перины, и то, только потому, что ее удерживала "наплаву" такая же мягчайшая пуховая подушка. Все это сверху накрывалось легчайшим пуховым одеялом.
Вообще, в то время местное население в горных селах относилось к туристам очень радушно. По крайней мере, взрослые. Даже в Чечне можно было совершенно спокойно встать за околицей села на ночевку в палатке. Хотя, с местными подростками изредка случались и инциденты. Но, пожалуй, в средней полосе России, при аналогичных ночевках на околице деревни вероятность нарваться на ищущих "приключений" поддатых подростков была повыше.
Утром отдарились за прием пачкой индйского чая, который был страшным дефицитом, банкой рыбных консервов и парой суповых пакетиков. Больше было отдариться нечем. Все было рассчитано "в обрез". Хозяин познакомил нас с шофером грузовика, который за 200 граммов спирта подбросил нас к входу в ущелье Хазны, в котором и начался поход. За первый день мы поднялись вверх по ущелью и набрали метров пятьсот высоты по склону хребта под перевалом "Столетия".
Ночевку мы организовали на высоте около двух с половиной тысяч метров, несколько ниже снеговой линии. Нашли на склоне небольшую горизонтальную площадку, усыпанную мелким камушком. Командир разъяснил, что эту площадку когда-то подготовили стоявшие тут лагерем геологи.
Поставили палатку, сварили на примусе плотный обедо - ужин из суповых концентратов с добавлением банки тушенки и гречневой крупы. Погоды стояли прекрасные. На голубом небе - ни облачка. Как говорится, ничто не предвещало. До заката плотно поужинали, справили естественные потребности, залезли в палатку, зашнуровались и заснули. Тарелки с ложками и котлы оставили снаружи на площадке, там, где ужинали. Даже под "крылья" палатки их не убрали.
Замечу, что в горных походах обеда, как такового не делают. Вместо него для экономии времени съедают 'перекус': обильный чай или подкисленную "аскорбинкой" воду с сухомяткой - сухари, копченая колбаса или сыр. На завтрак готовят кашу с тушенкой или с сухим молоком, кофе или какао. Зато на ужин едят плотно. Все равно, при суточном расходе энергии организмом в 5 - 6 тысяч килокалорий, приход от еды составляет не более 3 тысяч килокалорий. Так, что горный поход весьма способствует стройности фигуры. Лучше всяких диет. Рекомендую всем, у кого есть проблемы с лишним весом.
Ночью выпал снег. Много. Сантиметров тридцать. Всю палатку завалило. Начали зондировать снег ледорубами. Все крупные предметы: миски, кружки, котлы, примус, канистру с бензином мы под снегом нашли. Но, вот из четырех ложек удалось найти только одну. Три ложки найти не смогли, как мы ни старались. Можно было бы очистить всю площадку от снега, да снеговой лопаты у нас в составе снаряжения не оказалось. В летних походах она, в общем то, не нужна. А вот в майских - совершенно необходима. Но, Славка этого не знал.
На подъеме к перевалу "Столетия" мы пробивали траншею в свежевыпавшем снегу. Снег с утра был твердым, смерзшимся в фирн. Было не легко. Шедший первым несколькими ударами ног в ботинках выбивал ступень за ступенью в фирне, остальные шли уже по готовым ступеням. И это на высоте более трех тысяч, в условиях недостатка кислорода в воздухе и при отсутствии акклиматизации. "Дыхалки" хватало самое большее на десяток ступеней. Потом первый делал шаг в сторону, и пропускал вперед следующего участника. Того тоже хватало на десяток шагов. Бывший первый пропускал всех, затем пристраивался в хвост группы и переводил дыхание до тех пор, пока снова не приходилось "рубиться" первым. Через каждые 45 минут останавливались на 15 минут и отдыхали, сидя на рюкзаках.
После перекуса солнце осветило северный склон, температура повысилась, фирн ослабел. Теперь приходилось не выбивать ступени, а наоборот, утаптывать перед собой рыхлый снег, формируя ступень при каждом шаге. Хотя снег остался сухим, брезентовые штаны до колен промокли. Затем промокли и ботинки, от души смазанные сапожным кремом перед походом. Несмотря на легкий морозец, от нас валил пар.
Метров за сто до перевала все окончательно выдохлись. Сели на рюкзаки, сил ни у кого больше не было. А до перевала нужно пробиться еще метров на сто. Тут у меня впервые проявилось некое индивидуальное свойство, которое впоследствии неоднократно помогало мне в горах. Когда вся группа вконец выдыхалась, и сил, казалось ни у кого уже не оставалось, я мог, толи разозлиться, толи, наоборот, воодушевиться, выйти вперед и проработать на полную катушку еще минут тридцать. Правда, потом меня можно было соскребать с земли совочком и складывать кучкой. Ни на что другое я был больше не способен.
Короче, после привала я вышел вперед и прорубил за полчаса траншею до самого перевала без замены. Группа едва поспевала за мной по уже пробитым ступеням. Скрипка с уважением посмотрел на меня и сказал: "Ну, ты и конь!", но от дальнейших работ по устройству бивуака меня освободил.
За день поднялись на семьсот метров и вышли на перевальный гребень. До захода солнца успели разбить лагерь.
Пока остальные суетились с лагерем и готовкой ужина, я отдыхал, любуясь пейзажем. Солнце закатывалось за снежно - скальный гребень южного отрога господствующего над местностью четырехтысячника - горы Галдор. Скальные башни Галдора величественно возвышались над нами еще на 500 метров. Как поется в знаменитой песне Высоцкого: "Внизу не встретишь, как не тянись, за всю свою счастливую жизнь, десятой доли таких красот и чудес!" Между прочим, бард ничуть не преувеличил. Так оно и есть.
Поесть толком, правда, снова не удалось. Солнце зашло, сразу резко захолодало. Прежде чем мы успели съесть сваренный из пакетиков суп, пользуясь одной ложкой на четверых, он остыл и стал несъедобным. Зато сладкого чаю попили вволю. Как с умудреным видом разъяснил нам командир, интенсивная работа в горах на высоте при низкой влажности воздуха приводит к весьма сильной потери влаги организмом. Вытоптали в снегу площадку прямо на перевальном гребне, поставили палатку и залегли спать.
Проснулся я среди ночи. Некоторое время осознавал себя. Лежал я не в своей кровати в общаге Московского института электронной техники и не на диване в родительском доме. Я лежал в спальном мешке, в палатке, на высоте 3722 метра над уровнем моря на перевале "Столетия", расположенном в Суганском хребте Кавказа.
Ветер трепал покрытый изморозью скат палатки и на обожженное за день солнцем лицо сыпалась ледяная пыль, приятно холодя горящую кожу. Проснулся я, видимо, от холода. Было, по ощущениям, градусов 15 мороза, и с ветром. Справа от меня в своем спальнике тряслась мелкой дрожью и звонко стучала зубами Ирка Слева стучал зубами Витька. Только от лежащего крайним справа нашего командира Славки Скрипкина ничего не было слышно. Я тихонько позвал Ирку и Витьку. Оба не отозвались. Видимо, дрыхли, несмотря на адский холод.
Хорошо Славке, подумал я, у него спальник пуховой, и лежит он на пенопластовом коврике. А мы, рядовые участники похода, лежим во взятых в прокате спальниках армейского образца, именуемых среди туристов "смерть пионера", отделенные от снега только брезентовым дном палатки.
"Смерть пионера" представлял собой "кокон" с капюшоном, с утеплением из двухслойного ватина снизу, обшитый снаружи тонким брезентом, а изнутри - сатином. Причем "нога" спальника сверху тоже была утеплена ватином, на груди же не было и того - только два слоя сатина внахлест на деревянных пуговицах. Само собой, все мы были в толстых шерстяных носках, свитерах, шерстяных трениках и шапках. Но, защищало все это от холода слабо.
К тому же, скрытый садист Скрипкин посоветовал нам засунуть на грудь под свитера промокшие за день шерстяные носки для просушки, а в "ногу" спальника, в самый ее конец, засунуть промокшие ботинки, что бы не смерзлись за ночь. Поскольку мы все трое шли в горы в первый раз, мы послушались опытного туриста. И мокрые носки на груди, и холодные ботинки в ногах тепла в спальник отнюдь не добавляли.
Впоследствии, уже став опытным "горником", я понял что советы командира были дурацкими. Славка до того имел опыт только летних горных походов. А походы майские, от летних отличаются весьма сильно. И по климату - в мае на высотах более трех тысяч метров еще зима, и по технике прохождения горного рельефа, а больше всего - по физическим и моральным нагрузкам. В мае они гораздо выше.
Но, надо было что-то делать. Я повернулся на правый бок, прижался к Ирке и накрыл ее сверху пустой частью своего спальника. Минут через пять она согрелась и перестала стучать зубами. Затем перекатился на левый бок и погрел Витьку. Заодно, согрелся слегка и сам. Дождавшись, когда Витька перестал стучать зубами, я снова улегся на спину и со спокойной совестью заснул.
В следующих походах мы всегда использовали покупные спальники типа "конверт", имевшие замок - молнию по всему периметру, которая позволяла преобразовать спальник в одеяло. Два спальника состегивались молниями, образуя большой трехместный спальник - "конверт". Хотя эти спальники имели в утеплении те же два слоя ватина, но спать в них было гораздо теплее, поскольку туристы согревали друг друга. Конечно, при условии изоляции снизу от снега пенопластовыми ковриками. Особенно тепло в "конверте" было тому, кто спал в середине. Если в походе участвовали девушки, их всегда клали в середину спальника.
При "холодной" ночевке на снегу коврики абсолютно обязательны. Летом в походах 1 - 3 категории всегда удается организовать ночевку на камнях, а не на снегу. Да и в более трудных летних походах ночевки на снегу единичны. А в начале мая месяца на южных склонах гор снег лежит выше 2500 метров над уровнем моря, а на северных - выше 2000 метров. А потому в майских походах ночевки на снегу - вполне обычны. Только на дневках в долинах удается встать на траве. В общем, ночевка на снегу - это нежелательный экстрим.
Закончив институт, в горы я ходил только летом. В мае в горы ходят только студенты. Почему? Из - за праздников. Первомай и День Победы. Между ними всегда два дня выходных. Итого, ценой 3 - 4 прогулов занятий в институте, можно было пробыть в походе дней 11 -12.
На рассвете нас разбудил Славка. Он то, зараза, выспался. Мы - не особо. Сняли спальную одежду, одели ходовую: брезентовые куртки - штормовки поверх тонких ходовых свитеров и брезентовые штаны. Взяли из полиэтиленовых пакетов сухие носки и натянули на ноги ботинки. Вылезли из палатки. Солнце уже сияло вовсю. Но мороз градусов в десять еще сохранялся. Палатка стояла прямо на перевальном гребне, без всякой защиты от ветра, который на перевалах дует практически всегда. Позднее, я узнал, что в таких условиях нужно было сооружать ветрозащитную стенку из снежных блоков. А еще лучше уйти с перевального гребня и поставить палатку под защитой какой-нибудь каменной глыбы или скального выступа. Однако, Славка этим не озаботился. Все же, летние походы проходят в значительно более щадящих условиях.
В паре сотен метров внизу перед нами лежал цирк ледника Биляг, засыпанный свежевыпавшим, сверкающим в лучах солнца снегом. Нам предстояло пересечь цирк с севера на юг. Попытались поесть сваренную Славкой кашу с тушенкой. Вышло не очень. Приходилось пользоваться одной ложкой на четверых. Пока съели по нескольку ложек, каша в алюминиевых мисках успела остыть. Жир в каше застыл. Есть на морозе замерзшую кашу никто не захотел. Пришлось ограничиться чаем с сухарями. Затем свернули палатку, упаковали рюкзаки. Под палаткой на утоптанном снегу обнаружились три четко видных подтаявших углубления овальной формы. За ночь теплом своих тел мы растопили по паре сантиметров снега. Что удивительно, никто из нас при этом не простудился. Вот что значит молодые здоровые двадцатилетние организмы.
По твердому смерзшемуся снегу - фирну легко прошли правым траверсом пологий склон перевала "Трех гномов" и спустились в цирк. Идти вниз было легко. Часа за два дошли до группы разрушенных скал в центре цирка, на которых устроили перекус. Чай согрели на примусе.
Солнце палило немилосердно. Возвышающиеся с трех сторон снежные склоны цирка фокусировали на нас солнечные лучи, как зеркало огромного рефлектора. И мы сидели в его фокусе. Все сняли свитера и штормовки, оставшись в футболках или рубахах. Командир предложил для защиты от ультрафиолета смазать лица и кисти рук цинковой мазью. Солнцезащитных кремов в то время (1972 год) в продаже не было от слова 'совсем'. В аптеке брали цинковую мазь, которая образовывала на коже плотную пленку радикального белого цвета и хорошо отражала солнечные лучи. Но, при этом, сильно сушила и стягивала кожу. Славка намазал свою морду плотным слоем, Витька и Ирка намазались слегка. А я заявил, что с детства каждый год с родителями проводил по месяцу на море, никогда при этом не обгорал, и вообще ультрафиолет мне нипочем. Вот дурак был! Во всех последующих майских походах я всегда носил плотную маску из трех слоев марли, закрывающую все лицо.
Славка засунул вчерашние мокрые носки на клапан рюкзака под ремни сверху. На солнце от них пошел отчетливо видимый пар. Мы последовали его примеру. Как оказалось, сушить их ночью на груди не было никакой необходимости. За день они полностью высохли.
За время перекуса солнце прогрело снег. Он раскис и отсырел. Дальше пришлось пробивать в снегу траншею, поскольку мы проваливались по колено и выше. Ботинки и штаны до колен снова промокли. Солнце продолжало нас жарить немилосердно.
Часам к трем дня мы пересекли цирк и взошли по крутому снежному кулуару высотой под сотню метров на перевал "Южный Билаг" категории 1Б высотой 3507 метров.
Впрочем, 1Б категорией этот перевал классифицировался летом, когда на его северной стороне освобождался от снега крутой ледовый склон и подгорная трещина в леднике, в основании перевального взлета. Весной и трещина и сам перевальный взлет были покрыты глубоким снегом, поэтому категория перевала снижалась до 1А.
На перевальный "взлет", крутизной до 60 градусов, ввиду его северной экспозиции, солнце не светило, поэтому снег сохранил ночную твердость. Пришлось выбивать ледорубами ступени. С перевала сняли записку прошедшей его прошлым летом группы.
Снег на южном склоне хребта под лучами солнца раскис совершенно. Мы проваливались в него уже по пояс, а иногда и выше. А толщина снежного покрова в мае на такой высоте составляет обычно 3 - 4 метра. Кое-как сползли - скатились по перевальному взлету. Затем пришлось пересекать по горизонтали южный цирк перевала. Чем ниже спускались, тем сильнее раскисал снег. Стало совсем тяжело. Особенно идущему первым. Провалившись, приходилось долго с помощью рук и ледоруба выцарапывать себя из снега. Причем, даже идя вторым или третьим, по уже пробитой в снегу траншее, можно было вдруг провалиться. Все промокли выше пояса. К счастью, на южном склоне снеговой покров уже стаял на высотах ниже двух с половиной тысяч метров. Ниже пошли мокрые альпийские луга.
По довольно крутым и мокрым альпийским лугам бегом скатились в Дигорское ущелье в долину реки Урух. Бивуак устроили на красивейшей высокогорной поляне Таймази, на высоте две с половиной тысячи метров, расположенной у подножия одноименной вершины в Главном водораздельном хребте горной системы Кавказа. Снег в долине только что сошел, трава еще была зимней, желтой. Деревья без листвы. Поставили палатку, дежурный Витька взялся за готовку, а мы втроем со Славкой и Иркой пошли на отмеченный на карте минеральный источник. Нарзан был вкуснейший. Особенно с учетом большой потери воды организмом. Опились им так, что, как говорится, чуть из ушей не потекло. Пришли в лагерь, кое-как поели одной ложкой, и залегли спать.
По плану похода на поляне Таймази была предусмотрена дневка. Так что утром спали до упора. Дежурному, а дежурным был в этот день я, командир тоже разрешил отоспаться. День был пасмурный, солнце палатку не накалило, поэтому дрыхли часов до десяти.
Когда проснулись и вылезли низ палатки на свет, на нас напал дикий ржач. Стоило посмотреть друг на друга, и удержаться от хохота было не возможно. От избытка выпитой накануне воды наши обожженные солнцем рожи опухли, став круглыми, как луна. Губы -пухлые, как у негров, глаза узкие - как у китайцев. Даже уши и те опухли, как вареники. Пойдя к речке с котлами за водой, я обнаружил, сильно потяжелевшие уши у меня ощутимо тилипаются вверх - вниз при каждом шаге.
Веселое настроение не покидало нас весь день. Единственное, что омрачало наше веселье - это покрывшиеся твердой запекшейся коркой губы. При смехе губы растягивались, корка на них трескалась. Это было больно. Поэтому хохотали мы осторожно, смехом Фантомаса, или ухая, как филины, стараясь при этом не растягивать губы.
Для еды выстрогали себе из деревяшек ложки в виде лопаток. Суп ими есть было невозможно, но кашу - вполне. Правда, питаться приходилось осторожно, не растягивая губы. Рот слегка приоткрывался, и в образовавшуюся щель просовывалась самодельная ложка с кашей. Шире открывать рот было больно, ввиду трескавшейся корки. Это было смешно. Смотреть как товарищи корчатся, стараясь засунуть кашу в рот. Сами себя мы видеть, естественно, не могли. Славка, как джентльмен, отдал свою ложку, а единственная оставшаяся ложка была именно его, Ире. Рот у нее был меньше наших, и ей приходилось труднее всех.
К вечеру опухлость наших рож спала, но вместо опухлости на коже начали образовываться корки, такие же, как на губах. Повеселившись весь день, мы залегли спать. На завтра планировался ранний выход. Дальнейший план похода предусматривали подъем на перевал Авсанау, пересечение ледника Бартуй, взятие перевала Цагардор и спуск к "Райской" поляне вдоль реки Фастаг. Дежурить с утра должен был Витька.
Часов в пять нас разбудил дежурный. Только - только рассвело. Я вылез из палатки и направился к речке умываться. Попытавшись почистить зубы и умыться, обнаружил, что корка на губах окрепла и затвердела. Рот открыть можно было только с трудом. Корка при этом трескалась. Очень больно. Мало того, такой же коркой покрылось все лицо, за исключением глазниц, которые защитили от ультрафиолета темные очки. Даже уши внутри раковин - и те обгорели и покрылись коркой, правда не такой толстой, как щеки и лоб. Поглядев на лица друг друга, мы обнаружили практически туже картину. Только Славкина физиономия выглядела чуть лучше. Цинковая мазь все же ослабила ультрафиолет. Своей обгоревшей морды, я, к счастью, видеть не мог.
Умываться мы не стали, по понятной причине. Сели завтракать, не умывшись. Это оказалось не просто. Корка на губах трескалась, кровь с губ капала в миски. Ужимки товарищей, пытавшихся поесть, выглядели смешно, но смеяться было невозможно. От смеха лопалась корка не только на губах, но и на щеках. После завтрака мы заявили командиру, что на маршрут голодными не пойдем. А поесть нормально возможности не имеем.
Подумав, командир решил устроить еще одну дневку для поправки пошатнувшегося здоровья участников. Исполнявшая в походе обязанности медсестры, Ира достала из походной аптечки тюбик стрептоцидовой мази и заставила нас намазать лица. Себе она сделала маску во все лицо из марли и лейкопластыря с прорезями для рта, глаз и носа, смазала ее мазью, наложила на лицо и в таком жутком виде проходила весь день. Мы маски делать отказались, сочтя это бабскими штучками. А зря. У Иры кожа на лице восстановилась за 4 дня. У Славки за неделю, у Витьки дней за десять. Я обгорел сильнее всех. У меня кожа заживала больше двух недель. Когда я, через две недели после похода приехал к родителям, корки на лице кое-где еще оставались. А губы кровоточили целый месяц.
Позднее я понял причину такого зверского обгорания. Интенсивность ультрафиолетового облучения увеличивается с высотой в два раза на каждую тысячу метров. То есть, на высоте 3500 метров ультрафиолетовое излучение усиливается раз в 10 - 12 по сравнению с равниной. В летних походах лицо находится, в зависимости от сложности похода, в тени полей шляпы или козырька каски. А мы шли в шерстяных шапках, совершенно не прикрывающих лицо. Мало того, летом свежего снега в горах не бывает. Под ногами сильно подтаявший, плотный снег со сравнительно низкой отражающей способностью. А мы шли два дня по сверкающему на солнце свежевыпавшему снегу, отлично отражавшему ультрафиолет. Причем шли целый день в снежном цирке, и отраженный от снега свет облучал наши лица со всех сторон. Имевший опыт только летних походов Скрипкин этого не учел. А мы этого и не знали.
От нечего делать, после обеда я решил пройтись по окрестностям. Судя по имевшейся у Славки карте, ниже по ущелью находилось осетинское село Стур-Дигора. Я решил пройтись до села. Может удастся ложки добыть. Пройдя с километр, набрел на осетинское кладбище. Решил посмотреть могилы. На каждом захоронении стояла вытесанная из камня плита в рост человека, с выбитыми фамилиями, датами и какими то словами на осетинском. Подойдя к ближайшей могиле, я обнаружил, что в верхней части овальной сверху плиты имеются две рамки с фотографиями. На левой фотографии был заснят молоденький солдатик. Посмотрев дату смерти - 1956 год, я сделал вывод, что солдатик, видимо, погиб при подавлении венгерского восстания.
Жалко парня, подумал я, и сместился влево, что бы рассмотреть правую фотографию. В отличие от левой, эта фотография сильно пострадала от времени, часть поверхности покрывали бурые пятна. Приглядевшись, я увидел на фото сильно обгоревшее, темно-коричневое лицо. Ну ничего себе, подумал я, это что же, посмертное фото погибшего, что ли? Наверное, парень в танке сгорел. Чтобы получше рассмотреть фото, я наклонился поближе к нему. И вдруг понял, что лицо на фото двигается. Однако, испугаться сильно я не успел, сообразив, что это не фотография, а маленькое зеркало с потемневшми от времени участками. А обгоревшее лицо - мое собственное. Лица товарищей я видел, а вот свое увидел в первый раз. Ну ни хрена себе! - подумал я. Впечатление было такое, что меня засунули лицом в угли, приготовленные для шашлыка, и поваляли в этих углях мою голову вправо - влево. Натуральные ожоги второй степени во все лицо. Рассмотрев другие надгробия, я убедился, что они все устроены также: слева - фото умершего, справа - зеркало. Видимо - такой местный обычай, решил я.
Идти с такой рожей в село я раздумал. Могу местных сильно напугать. И повернул обратно в лагерь.
Вечером командир собрал совет группы. Для решения вопроса: продолжать маршрут, или сходить с него. Обсудили. Проголосовали. Скрипкин за продолжение маршрута, остальные трое за сход. Основание для схода: нормально питаться мы не можем, с такими губами, а не поевши, и не поработаешь. Приняли решение - сойти с маршрута.
Надо сказать, что после этого я еще трижды ходил в майские походы, и ни разу не удалось пройти маршрут до конца. Каждый раз нашу группу снимала с маршрута горно-спасательная служба по причине объявления спасательных работ. Такой был порядок. Если в районе терпела бедствие туристская группа, все группы в этом районе снимались со своих маршрутов и привлекались к спасательным работам. Поскольку, чтобы спустить из высокогорья одного пострадавшего требовалось человек сорок. А для того, чтобы найти пропавшего - еще больше.
Но, я отвлекся. Продолжаю повествование. Утром шестого дня мы свернули лагерь, собрали рюкзаки и двинулись вниз по ущелью в горное селение Стур-Дигора. Дошли за пару часов. В селении выяснили, что вскоре на равнину пойдет грузовик. Сели в центре села подождать. Местные жители поглядывали на нас с интересом, но без особых эмоций. Вероятно, такие же горелые рожи им уже приходилось видеть.
Пришел бортовой грузовик. Типа ГАЗ-52. В него погрузились около десятка местных и мы четверо. Сидели кто на чем. Мы - на своих рюкзаках. Тронулись. Дорога шла вниз по довольно широкому ущелью. Справа вздымались склоны Главного Кавказа, а слева - не менее крутые склоны Суганского хребта. Вершин, скрытых облачностью, видно не было. Я озирал окрестности и раздумывал, пойду я еще раз в горы, или нет. Очень интересно, конечно, но очень уж сурово. Сплошной экстрим, как сейчас говорят.
Дигорское ущелье, или Дигория - весьма интересное место, популярное в то время среди горных туристов и альпинистов. Суган и ГВХ (Главный водораздельный хребет) идут здесь параллельно друг другу. Причем высоты вершин Сугана здесь не уступают высотам вершин ГВХ. Между ними довольно широкая долина, в которой расположены селения Стур-Дигора, Дзинага и еще несколько. В Дзинаге в советское время располагалась турбаза, через которую проходил один из всесоюзных туристских маршрутов.
Кругом красоты неописуемые. Снеговые вершины, мощные ледники, бурные реки, водопады, альпийские луга, скальные стены. Перевалы для горных туристов на любой вкус и на любую квалификацию: от н/к (некатегорированный) до 3Б. Аналогично, вершины для альпинистов - от 1А до 5Б. Но, чтобы все это увидеть, лучше идти туда летом. В мае на высотах выше двух с половиной тысяч все укутано толстенным снежным покрывалом. Да и погода в мае крайне неусточива. К тому же, лавинная опасность - пожалуй, главная причина смертей в горах, очень велика.
Тем временем грузовик подошел к входу в каньон Ахсинта, единственному общедоступному пути из Дигории на равнину. Река Урух к этому месту приняла в себя все ручьи и реки, стекающие со всех склонов и ледников в Дигорском ущелье, и превратилась в мощный ревущий поток. Урух прорезал в Суганском хребте узкий глубокий каньон с вертикальными стенами. Через этот каньон Урух и вырывается на равнину. Перед входом в каньон располагалось место под названием "поляна святого Георгия", весьма почитаемого на Кавказе. Считалось, что он покровительствует странствующим м путешествующим. Грузовик остановился на поляне. Все местные мужчины слезли с грузовика. Женщины остались в кузове. Мы тоже вылезли. Ирка порывалась идти за нами, но командир рыкнул на нее и приказал сидеть в кузове. Местные обычаи надо уважать.
Мужчины подошли к здоровенному деревянному столу, размером где-то три на три метра. Рядом со столом громоздилась куча бутылок метров пять в диаметре и с метр высотой. Местные объяснили, что перед въездом в каньон требуется принести жертву "Святому Георгию". Совершенно языческий обычай, если вдуматься. Мужики достали из торб бутылки, рога и куски мяса с зеленью на закуску. Славка вынул фляжку со спиртом, в которой еще оставалось грамм двести чистого 98-ти градусного, взятого в поход в медицинских целях. Исключительно для дезинфекции ссадин и растирания обморожений.
Нам тоже выдали по самому настоящему рогу и щедро налили в него из бутылок местного самогона - араки. Славка решил выпендриться и добавил в араку спирта. Мужикам тоже плеснул. Мужики сказали тост и выпили по рогу. Сказали нам - пить до дна. Было в этих рогах граммов по 150 - 200. И крепости в араке было градусов пятьдесят. Мы с Витькой ограничились одним рогом, от добавки вежливо отказались. А Скрипка чего-то раздухарился и принял второй рог, а за ним и третий. Возможно, он переживал, что так жестко обошелся с группой или за то, что не прошел до конца маршрут. Затем, все снова погрузились в грузовик и машина вошла в каньон.
Это было НЕЧТО! Я вполне осознал, зачем была нужна была жертва святому Георгию. Грузовик шел по узкой - узкой скальной полке. Было темно. Далеко внизу, где-то в кромешной черноте бесновался и грозно ревел Урух. Далеко - далеко вверху виднелась узкая извилистая светлая полоска неба. Я сидел как раз над левым задним скатом грузовика, и четко видел, что временами только внутреннее колесо ската катилось по скальной полке, а внешнее колесо ската в прямом смысле свисало над пропастью. В это же время, правый борт кузова скребся по скальной стене с такой силой, что от него отлетали длинные щепки. Поскольку арака уже ударила мне в голову, все это воспринималось несколько отстраненно, даже весело. Хотелось засмеяться по поводу отлетающих от борта щепок и свисающего над пропастью колеса. Видимо, раньше через каньон вела ослиная тропа, которую расширили точно в размер грузовика. Что интересно, когда я был в этом же месте через четыре года, дорогу уже заметно расширили, и такого экстрима больше не наблюдалось.
Наконец грузовик выкатился из каньона. Мы с Витькой уже протрезвели, а Славка, наоборот, полностью вырубился. Не рассчитал он свои силы. Примерно пол литра араки со спиртом оказались для него большим перебором.
Грузовик остановился на окраине большого села Чикола. Дальше предстояло идти пешком на автобусную остановку. А командир был полностью транспортабелен. То есть, идти он не мог. Стоять - тоже. И даже сидеть. До такой степени отрубившегося человека я не видел ни до, ни после того. Полное отсутствие каких либо проблесков сознания. Буквально - 'мертвецки пьян'. Ни на какие раздражители он не реагировал. Лили на него воду, хлопали по щекам. Никакой реакции. Просто неодушевленный тяжеленный кусок мяса, а не человек. Его можно было только тащить. И что нам было делать?
Позвали на помощь местных пацанов. Диспозиция получилась такая: впереди мы с Витькой тащим Славку, закинув его руки себе на плечи. Поскольку он ростом значительно выше нас, его ноги в ботинках волокутся сзади. Следом пацаны тащат наши рюкзаки. Замыкает колонну Ирка со своим рюкзаком. Дошли до остановки. К счастью на автобус успели. Загрузили рюкзаки и Славку в автобус. Залезли сами. Поехали. В дороге познакомились с русским мужичком лет тридцати, жителем Орджоникидзе (ныне Владикавказ), который, видя наше бедственное положение, взял над нами шефство. Помог выгрузиться у железнодорожного вокзала, и пошел в аптеку за нашатырем, с целью протрезвления Славки, который по-прежнему не подавал признаков жизни.
Славку мы положили на две сдвинутые лавки, чтобы он не упал с лавки, поскольку он начал периодически шевелиться. Накануне прошел сильный дождь и асфальт на привокзальной площади был в лужах.
Сами начали доставать деньги, что бы идти за билетами. Сразу обнаружилось, что из наших рюкзаков, которые волокли местные пацаны, пропали две взятые в прокате горные веревки длиной по 40 метров и диаметром 8 мм, которые были страшным дефицитом и высоко ценились местными.
Хуже того, из Славкиного рюкзака пропал кошелек с групповой казной, которая была заранее отложена на покупку обратных билетов. Мы начали выскребать по карманам свои личные деньги, отложенные каждым на всякий пожарный случай. Набранных денег хватило на три билета до Москвы и один на четверть дороги до Невинномысска. Денег на еду не осталось совсем. А все припасы мы уже съели.
Пришел наш добровольный помощник, принес ампулы с нашатырным спиртом. Разломили одну ампулу и сунули спирт под нос Славке. Эффект был поразительным.
Славик бодро вскочил на ноги и спрыгнул с лавок в близлежащую лужу. Стоит он посреди лужи в носках, озирается бешеными глазами по сторонам, и размахивает кулаками, примеряясь, кому бы въехать по физиономии. Ботинки мы с него перед этим сняли, что бы ему было удобнее лежать. А на площади присутствую посторонние пассажиры, которые могут от Славика пострадать. Мы с Витькой стоим на краях лужи и переглядываемся. За неделю похода у нас уже выработалось полное взаимопонимание. Кидаемся на Славку и повисаем у него на руках, я на правой, а Витька на левой. Славка вертится, пытаясь нас сбросить. Вскоре ему удается стряхнуть Витьку. Освободив руку, он пытается въехать мне левой в ухо. К счастью, а парень рн здоровенный, промахивается. Кулак проходит по уху вскользь. Я тоже отцепляюсь, пока они не прицелился поточнее, и отскакиваю на край лужи.
Славка еще некоторое время стоит по центру лужи, помахивая кулаками. Вскоре, действие нашатыря заканчивается, он залезает на лавку и укладывается на ней. Мы облегченно вздыхаем. До поезда еще часа три. Узнав, что денег у нас ни копья, добровольный помощник приносит на пару банок рыбных консервов и буханку хлеба. Мы благодарим его и обедаем.
К моменту погрузки Славик слегка трезвеет. По крайней мере, он начинает ориентироваться в окружающем пространстве и с нашей помощью забирается в вагон. Всем окружающим мы говорим, что у него воспаление легких и высокая температура.
Пока поезд идет до Невинномыска, Славка постепенно трезвеет. Мы решаем, кто из нас станет безбилетником после Невинномысска. Ирка отпадает, как девушка. Славка с бодуна может попасть в милицию. Витька парень хороший, но увалень. Не шустрый он. Видя, что деваться некуда, быть безбилетником вызываюсь я. Вечером в Невинномыске проводница подсаживает на бывшее мое место нового пассажира и выпроваживает меня из вагона.
Поезд длинный. Я всю ночь дрейфую из вагона в вагон, делая вид, что курю в тамбурах. Пока очередной проводник не просит меня удалиться из его заведования. На рассвете поезд подходит к Харькову, а я уже намаячил во всех вагонах. Приходится вылезать. Правда, рюкзак я оставил группе. Налегке путешествовать проще. От Харькова я планировал добираться зайцем на электричках. Опыт уже был. Как-то на втором курсе, мы с друзьями на электричках ездили без билетов из Зеленограда в Ленинград и обратно. Просто так.
Но, я вспомнил, что у меня в Харькове есть знакомая. После первого курса я последний раз отдыхал на море с родителями и там познакомился с красивой девушкой Ларисой из Харькова. И даже влюбился. Некоторое время переписывался с ней. И потому помнил адрес.
Спрашивая у встречных дорогу, двинулся пешком по этому адресу. За пару часов дошел. Представляю, как она удивилась! Явился забытый поклонник с горелой рожей, в грязной штормовке и без денег. Но, завтраком меня покормили и заняли денег на билет.
Так что, до Зеленограда я добрался без приключений.