Вместо монотонной синевы на этот раз над лесом стоял плотный дымный ком. Его бока раскрашены золотистыми искрами, обильно сыпавшимися в небо, когда падало очередное сражённое жаром дерево. Сначала деревья падали часто, со звонким треском, всхлипывая запёкшейся смолой, теперь же пожар устал облизывать крепкие древесные кроны и ползал ленивой оранжевой змейкой у корней.
Белый ящер в сторонке задумчиво смотрел на зарево. В его практически безжизненных зелёных глазах, чем-то напоминающих кошачьи, каждая деталь горящего леса вырисовывалась особенно чётко. Это существо слышало предсмертный хрип всего живого, знало историю каждой смерти.
По белесым чешуйкам метались безвредные блики, те же, что красили небосвод. Чёрно-золотая полоса сожжённой земли выделялась на фоне тусклых зелёных заплаток полей и посёлков. Дракон сидит на утёсе и смотрит вниз, на свой горящий дом.
Люди – такие мелкие двуногие существа. Обычно они смирные, но когда что-то стукнет в голову, соберутся в две огромные кучи и месят друг друга. С тех пор, когда они научились использовать для своих потех огонь, оранжевые вспышки и пожары то и дело расчерчивают мир дымовыми столбами. Даже Кхторф, увенчанный огнём, так не выделывался в свои лучшие времена.
Может, люди боялись, что белый дракон сожжёт их дома, и нанесли удар первыми? А может, они и не знали про дракона в этих местах, а просто сошлись в смертельном поединке друг с другом? Дракон этого не знал.
Он просто размышлял. Величественная морда с каплевидными, крепкими чешуйками, складывающимися в мозаичный узор-круговорот, ничего не выражала. Дракон мог вечность пялиться на лес, пока тот не потухнет, не вырастет заново, не наполнится жизнью...
– Он тут! Вот же! Белый дракон! Одна только чешуйка этой твари стоит целого поместья! - раздался голос у подножья утёса. – Эй, крокодил! Сползай сюда и покажи, что умеешь!
Дракон чуть двинул крыльями. В одном из них зияла громадная дыра, оплавившиеся ткани на кромках ужасной раны выглядели как янтарь.
– Ну же, сползай! Белый дракон, о, белый дракон! Самый бесполезный и трусливый! Пока наши деды ловили твоих дружков, ты прятался в норах и скалах! Выползай теперь на бой, курица!
Существо молчало. Тогда в него полетели палки с тонкими стальными наконечниками. Раздосадованный ящер прикрыл глаза, слушал, как цокают стрелы о чешую. Послышались гневные выкрики. Людей под утёсом становилось больше. Они возились, шумели, тарахтели какими-то повозками. Под утро внизу образовался целый лагерь.
– Зажигай! – кричали люди, – узнаем, на что он способен! Наши имена запомнят навеки!
Повозки превратились в нелепые сооружения из палок, торчавших во все стороны. При желании громадный ящер мог сгрести их в горсть, но как раз желания и не доставало.
Тяжёлые металлические шары ощутимо били по бокам. Иные разлетались на части в полёте, выплёскивая полыхающую дрянь на шею и спину древнего существа. Под смех и улюлюканье дракон раскрыл глаза и повернул голову к людям. Они на мгновение притихли, а потом заорали во весь голос: «Дерись! Бейся!».
Белый дракон по имени Эравиш никогда ничего не умел. Только летал, наблюдал за жизнью мира. У него была своя задача, и всё это время он её отлично выполнял. Но теперь ящера охватила смертельная усталость.
Он слышал каждую смерть, знал мысли каждого умершего. Чем больше становилось людей, тем сильнее дракон уставал от своего груза. Прятался по скалам и ущельям, чтобы глаза его не видели этих странных кровожадных существ, проводил десятилетия в уединении, пока очередной герой не находил беднягу и не лез в драку.
Удачно пущенная стрела попала дракону в глаз, только почему-то отскочила в сторону, потерявшись в предрассветных сумерках. Глаз незадолго до того изменил свой цвет на тёмно-серый.
Серое пятно с журчанием сочилось из самого зрачка, заполняя глазницу, а потом и всё тело ящера. Не став ограничиваться достигнутым, пятно с весёлым потрескиванием пошло дальше, вниз по утёсу. Сначала верхушки деревьев, потом стволы, трава, первые ряды людей, весь лагерь. Пятно двигалось во все стороны от утёса.
С ветки дерева, занявшегося пламенем, сорвался листочек, будто спасаясь от пожара. Он падал, пугливо трепеща от горячего воздуха, потом взлетел ввысь, подобранный ветром. Вдруг черешок посерел. Лист завертелся волчком, падал всё стремительней, а упав, разбился с тонким хрустальным звоном об окаменевшую травинку.
Зачем Эравишу, увенчанному жизнью, уметь что-то ещё?