Вопросов больше, чем ответов; но так и должно быть.
Часть первая
ГОРОД
Глава 1
Когда ты открываешь глаза и видишь свет, то понимаешь, что ещё жива. Если, открыв глаза, находишь только темноту, тебе кажется, что ты мертва.
Именно это я и увидела, разомкнув веки - полную темноту. Несколько секунд я лежала просто так, не сводя с неё глаз. Потом осторожно моргнула, чтобы развеять странную причуду. Но темнота никуда не ушла, и она была чернее всего, что я видела до этого.
Я приподнялась на локтях и услышала, как скрипнули кроватные пружины: знакомый с детства звук. Значит, я была у себя дома, на собственной постели. Это меня успокоило. Всё в порядке; беспокоиться не о чём. Стоит щелкнуть выключателем торшера, и мгла рассеется.
Я протянула руку и нащупала проводок торшера, нашла на нём круглую кнопку. Машинально зажмурилась, чтобы защитить глаза от слепящего жёлтого потока, и надавила на кнопку пальцем. Ничего не произошло. Я нажала ещё раз. Лампа не зажглась. Это уже было что-то из ряда вон.
Я присела на кровати и опустила ступни на пол. Холод линолеума заставил меня поёжиться. Если и бывают на свете отвратительные, но вместе с тем вполне обыденные вещи, то встать голыми пятками на прохладный пол - одна из лучших представителей. Выждав, пока температура ступней и пола сравняется, я встала с кровати.
На мне была лёгкая ночная рубашка; стало быть, я легла спать как обычно. И на том спасибо. Я мимолётом прокрутила в голове последние воспоминания: вечернюю мойку посуды, решение кроссворда в газете и юмористические телепередачи. Да, именно так. Я даже помнила, как пожелала родителям спокойной ночи и пошла в свою комнату. И как, засыпая, засунула руки под подушку. Я делала это всегда.
Значит, ночь.
Я не поверила. На дворе стояло лето, оно уже завершало отпущенный ему срок, но пока ещё было вполне бодрым. И ночи были светлыми, окрашенными в светло-чернильный цвет лагуны, как в романтических кинофильмах. А эта темнота - она напоминала глубокий омут, в котором ничто не отражается; только чёрная вода. Даже сейчас, находясь в своей спальне, в окружении милых и привычных вещей, мне казалось, что я одна в каком-то заброшенном местечке, зловонном и сыром. А как иначе, если ты ничего не видишь - совсем ничего?
Вслепую я побрела вперёд, выставив ладони перед собой, и дошла до двери спальни. Слева на стене был выключатель. Я без раздумий хлопнула по ней. Свет не зажёгся. Я почувствовала неприятное покалывание в пятках.
Комната родителей располагалась прямо напротив моей. В детстве это меня раздражало - всегда есть шанс, что они застанут тебя врасплох, - но теперь была этому рада, как никогда. Два шага поперёк коридора, и я уже нервно сжимаю в руке золочёную дверную ручку. Но прежде чем войти в спальню, я закусила губу от одной крайне неприятной мысли.
А что, если вокруг не темнота вовсе? Я же ничего не вижу. Вдруг что-то случилось с моими глазами?
- Мама? - позвала я, убегая от страшного вопроса. - Папа? Вы здесь?
Темнота и тишина. Я повторила вопрос, громче и истеричнее. Ответа не было, и это подразумевало только одно: родителей в спальне не было. Не желая в это поверить, я зашла в комнату и собственноручно ощупала сдвоенную кровать. Обе постели были разложены, простыни помяты, подушки прижаты к изголовью. Ни мамы, ни папы на кровати я не нашла. Ткань была холодной.
Круто развернувшись, я хотела выскочить в коридор, но тут меня настигло первое испытание: не рассчитав направления, я стукнулась лбом о косяк и завыла от боли. Крови, слава Богу, не было, но я всё равно пару раз всхлипнула. Прикрывая быстро набухающую шишку ладонью, я вывалилась в коридор и пошла в сторону гостиной. Велико было желание лететь пулей, но я себе не позволила. И не только из-за нежелания заработать очередную шишку. Сердце колотилось в груди бешено, урывками, доходя в своих толчках до горла. Я хотела успокоиться, не дать себе испугаться. Возможно, это какой-то сон или игра разума. Или розыгрыш. Да мало ли что.
- Мама? - снова позвала я в гостиной. - Папа!
Их не было.
Я вспомнила, что в кухонном шкафу под раковиной у нас валялся электрический фонарь. Он мог бы сейчас мне здорово пригодиться. Передвигаясь миллиметрами, я взяла курс на кухню, сдерживая дыхание. Но с каждым шагом сердце набирало силу удара, силясь выскочить у меня изо рта резиновым мячиком. Назревала паника: я это осознавала и делала всё, чтобы её не допускать.
В кухне мне пришлось порядком понатыкаться на столы и шкафы, прежде чем я нашла раковину. Первым делом повернула кран, чтобы убедиться, что вода течёт. Она текла, но струя была какой-то немощной и вялой. Но я приободрилась. Света нет, пусть хоть водопровод работает.
Открыв шкаф, я стала рыться в наполняющем его барахле. Бесчисленные плоскогубцы, валики, тёрки; и среди них затерялся большой чёрный фонарь - не тот, что выдаёт слабую жёлтую ниточку света, а настоящая мини-станция, прорезывающая темноту молочным белым конусом. Правда, отец жаловался, что фонарь слишком быстро отъедает заряд батарей. С надеждой, что батареи вставлены в продолговатый металлический корпус и работают, я щелкнула переключателем. Фонарь вспыхнул, как факел, нарисовав на потолке белый круг с концентрическими полутенями. Значит, по крайней мере, я не ослепла. Я улыбнулась своей победе.
Но улыбка недолго держалась на моих устах. Я обвела лучом всю кухню, каждый уголок тесной комнаты. Всё осталось таким, как было всегда - тарелки, рядами стоящие на подставках, над ними сковорода, висящая на гвозде. Холодильник, стол, плита - все на месте. Даже мусорное ведро с апельсиновыми корками на верхушке. Я вспомнила, как мать перед сном раздавала нам с отцом апельсиновые дольки. Было вкусно - я люблю фрукты...
Я вышла из кухни, держа фонарь перед собой, как оружие. Яркий свет делал вещи чёрно-белыми, убивая краски. Я осмотрела гостиную и увидела, что пульт от телевизора лежит на диване. Это я оставила её там, когда шла спать.
- Мама? - ещё раз окликнула я, потирая ушибленный лоб.
Не получив ответа, я перешла к спальням. Сначала заглянула к родителям, чтобы окончательно убедиться, что их нет. Шлёпанцы матери лежали под кроватью, зелёные и ворсистые. Её очки - на тумбочке у кровати. Электрический луч собирался на стёклах зелёным бликом. Но вот тапочек отца я не заприметила.
Я зашла в свою комнату. Первое, что бросилось в глаза, так это постеры. Целая плеяда, поселившаяся на стенах. Это увлечение обычно проходит где-то в семнадцать, но ко мне это не относилось. Даже в двадцать лет я продолжала лепить образы известных людей (а иногда и не очень известных) на обои, вызывая этим нарекания родителей. В белом освещении лица на плакатах выглядели довольно жутко, поэтому я поспешила направить луч подальше от них, в чёрное окно. Как оказалось, зря. Из глубин бездонного стекла на меня тоже направили водопад света, и я увидела там девушку, которая делала то же самое, что и я. У неё было размытое меловое лицо. Одежда - ночная сорочка с синими лепестками цветков. Мне показалось, что девушка вся дрожит от страха вместе с покачиваниями резких теней на стенах. Мне стало страшно. Я проснулась посреди ночи, вокруг темнота, электричества нет, и мама с папой куда-то делись. Было из-за чего приходить в дрожь.
Я сделала очередную оплошность - выключила фонарь, не желая смотреть на своего двойника и на неживые лица на постерах. Темнота вернулась - после света ещё более густая и угнетающая. И тут я заметила нечто, из-за чего у меня опять ёкнуло сердце.
За окном было темно. Ни одного огня. Ни в домах, ни на фонарях или в проносящихся мимо машинах. Словно дом находится не в городе, а посреди леса. Район, конечно, у нас был не самый престижный, но всё-таки в любое время суток улица бывала освещена. Порой непрерывная панорама больших и малых огней раздражала меня - тогда я засыпала под укрытием толстых бархатных штор.
"Что же это такое?" - ошеломлённо подумала я, подбираясь к окну. Надеялась увидеть там, снаружи, хотя бы малую искорку, но надежды так и остались надеждами.
На улицах лежала мгла. Наш дом словно парил в просторах далёкого космоса. Я взглянула на небо и не нашла ни одной звезды. Дома, фонари, машины, луна, звёзды - все словно сговорились и устроили надо мной (или над всем городом) этот не очень смешной розыгрыш.
"Облака, - лихорадочно зацепилась я за единственное разумное объяснение. - Звёзд нет, потому что облачно".
Но в памяти сразу воскресло воспоминание, такое недавнее - как я в последний раз смотрела в окно, прежде чем лечь спать. Небо было синим вблизи и ярко-алым у горизонта, где садилось солнце. До самого края не было ни пёрышка, намекающего на дождь. Я ещё порадовалась, что завтрашний день будет, судя по всему, из череды последних по-настоящему летних дней, и я смогу прогуляться по городу, напоследок вкушая аромат лучшего времени года.
Я крепко зажмурилась и провела языком по нёбу. Из-за того, что во рту пересохло, прикосновение языка было шершавым и неприятным. Палец почти непроизвольно нажал на переключатель фонаря. Открыв глаза, я вновь увидела чёрное стекло в жёлтом сиянии, словно закрашенное чёрной краской, и колеблющейся образ напуганной девушки за его гранью. Можно было протянуть руку и убедиться, что стекло настоящее, а не плод воображения, но я не стала этого делать. Вместо этого мне стало неуютно, что в одной ночной рубашке. Я отвернулась от окна и выхватила лучом стопку одежды на круглом стульчике. Положив фонарь на кровать, я начала одеваться - наспех, словно во время бомбёжки. Все мои жилы рвались наружу от пустой квартиры, которая в темноте казалась тесной и зловещей. Была безумная вера, что окно всё же обманывает меня, и когда я переступлю порог дома, то увижу красноватые яблоки фонарных ламп и змею автомобильного потока, издающую мерный гул. Мои зубы стучали, когда я натягивала на себя джинсы и серую домашнюю блузку. В свете фонаря серый цвет становился чёрным.
Схватив фонарь, я выпорхнула из спальни, промчалась по коридору в гостиную, оттуда - в прихожую. Плащ мамы висел на вешалке, но пальто отца отсутствовало. Рядом примостились мои бордовые туфли на низких каблуках и летние кроссовки. Я без раздумий выбрала туфли - просто привыкла в них ходить. О чём впоследствии пожалела...
Квартира наша располагалась на втором этаже. Всего этажей в доме было шесть, и считалось, что чем выше ты живёшь, тем престижнее. Я полагаю, уже этот факт красноречиво говорит о финансовом благосостоянии нашей семьи. До лестничной площадки вёл длинный и узкий коридор с рядами дубовых дверей по обе стороны. Даже днём мне не доставляло удовольствия путешествие по недрам этой "горловины" - что уж говорить, когда тьма была непроглядной. Я нервно озиралась, сбавляя темп. Когда справа блеснула дверь с числом 204, мне захотелось постучаться. Мистер Грейнджер из 204-й был единственным нашим соседом, которого я знала более-менее тесно. Свело нас общее увлечение - а именно книги. Старик был библиофилом старой закалки. В моём лице он нашёл своего верного воздыхателя. Я провела много замечательных часов в его читальной комнате, который мог дать фору любой библиотеке редких изданий. В-общем, у меня мелькнула мысль попробовать достучаться до мистера Грейнджера, но я пошла дальше. Возможно, я знала, что он там больше не живёт, и я потрачу время впустую. Или была слишком напугана - желание вырваться из плена обступающих меня стен затмило все остальные порывы.
Я побежала вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Всего один пролёт; много времени это не заняло. Внизу, у выхода, я заметила ещё кое-что: дверцы почтовых ящиков были распахнуты настежь. В самих ящиках ничего не было, просто все были открыты, как по команде. Задержав на них взгляд одну секунду, я рванулась к двери.
Фонарь был действительно сильный, но до сих пор его мощь ограничивалась преградами стен. Когда я вышла на крыльцо, белый конус развернулся в полную силу, разом увеличив свою протяжённость раз в пять-шесть. Но дальше даже он меркнул, помаленьку рассеиваясь в неприступной мгле. Я затравленно огляделась. Единственная мысль в тот момент была: "Окно не врало". За пределами дома была ночь. Не летняя и не осенняя - просто ночь. Другого слова не подобрать.
Глава 2
Одно хорошее обстоятельство всё-таки было в том, что я узрела, покинув дом: мгла была не абсолютной. Хотя в окно мир казался сплошным чёрным монолитом, на улице я могла различить смутные очертания близлежащих предметов. Перил ступенек, например. Или низеньких смешных деревьев, которые росли под окнами первого этажа. Это было странно, учитывая отсутствие луны и звёзд, но лучше, чем полная чернь. Мои нервы такого вряд ли выдержали бы.
Я направила свет под ноги и осторожно спустилась по лестнице. Когда каблуки стукнули об асфальт, я начала водить фонарём попеременно то влево, то вправо, находя разные знакомые предметы. Палисадник, выкрашенный в бело-зелёный цвет (красили всем домом прошлой весной, мне тоже достался небольшой участок), клумбы и двери гаражей. Было ветрено - буквально через минуту я начала нещадно продрогать в тонкой блузке.
Наконец, я остановила луч на стене дома, где была свежая надпись-граффити: "1977". На днях её наверняка закрасили бы поверх цветом фона, но вот уже неделю надпись радовала глаз, когда я возвращалась домой. Мне она нравилась, и я раздумывала о том, что могло означать это число минувших лет - год рождения, или же год свадьбы, или ещё какое-то знаменательное событие для писавшего? Но теперь от граффити мне стало страшно. Это действительно жутко - видеть привычные, ставшие частью рутинной жизни вещи, когда вокруг всё летит в тартарары. Я поняла, что я одна. В этом доме. На этой улице, а может, даже в городе... в мире. На макушке зашевелились корни волос.
- Кто-нибудь? - закричала я. Голос вышел тихим и несмелым. Безмолвие отозвалось эхом, которое быстро угасло.
- Люди, отзовитесь!
Скоро я уже истошно вопила, срывая голос, и никто не откликался. Тогда я побежала. Обогнула дом и выбежала на тонкую улицу, мощёную разноцветными камнями. Луч фонаря скакал перед глазами - прыг-скок, прыг-скок. Я бежала без всякой цели, подхлёстываясь собственной паникой, и кричала, кричала...
- Кто здесь? Мама! Папа!
Топот ног по асфальту совпадал с ритмом сердца. Небо было пустотой, дома - эфемерными силуэтами, водопроводные трубы через улицу - расплывчатыми готическими арками. Я пробежала два квартала и не встретила никого, не услышала ничего, кроме собственного визга. Эхо звучало громче в тесном пространстве улицы, отражаясь от домов, перекликаясь с самим собой. В какой-то момент я осознала, что рыдаю между выкриками, но на бегу слёзы быстро высыхали.
Улица примыкала к другой, более широкой. Пока я добиралась до перекрёстка, машин на проезжей части не было, а тут, под неработающим светофором, я в первый раз увидела это жуткое зрелище: два автомобиля стояли, вплотную примыкая друг к другу. Водители, должно быть, ждали, что красный цвет сменится на зелёный... в тот миг, когда что-то случилось. Стёкла окон высокого синего "джипа" были тонированы, в них увидела только блеск собственного фонаря. Вторая машина была куда как скромнее, "додж" цвета металла (или мёрзлых облаков). Луч осветил пустой салон и обитые бархатом сиденья. Я остановилась, переводя дух. Лёгкие сжимались в комок, чтобы тут же расправиться и болезненно врезаться в диафрагму. Прижав руку к вздымающейся груди, я смотрела на покинутые автомобили. Эти мерзкие ухмылки на передних бамперах всегда бесили меня, но я и не полагала, что они могут выглядеть настолько зловеще. Словно затаившиеся хищники из джунглей, они отражали свет фонаря глазами-фарами, готовясь к броску. Я отвела луч в сторону, но там тоже увидела скопление застывших машин. Среди них был даже фургон с нарисованным на боку жёлтым лимоном. Поток не двигался и не шумел, будто кто-то снял мгновенный кадр улицы.
Пошатываясь, я побрела по тротуару, держась подальше от этих ночных хищников. Страх неторопливо набирал силу, как бассейн, наполняющийся водой, зато первая волна паники пошла на убыль. Кричать мне расхотелось. Всё равно меня никто не слышал, да и горло уже не позволяло. Ноги устали, грудь усеялась малюсенькими иголками, так что о беге тоже думать не стоило. Что мне оставалось, так это медленно идти вдоль улицы, вслушиваясь в звенящую тишину и отстраненно покачивая фонарём. Слёзы продолжали сочиться из глаз, хотя в душе успело воцариться странное умиротворение. Я машинально заглатывала их, чувствуя солёный привкус. Белый круг освещал асфальт с паутинообразными трещинами. Дома чернели рядом; я и не замечала никогда, насколько они высокие. Того и гляди, накренятся и упадут прямо на меня, раздавят, как букашку. Один раз я направила фонарь на ближайшее здание, увидела бесчисленные провалы-глазища, следящие за мной, и быстро вернула луч себе под ноги. Так было гораздо лучше.
Была знакомая мне автобусная остановка, где продавали газеты. Обычно тут бывало людно, даже по вечерам, потому что рядом стоял лучший кинотеатр нашего городка. Я увидела пустые скамьи и закрытое окошко киоска, окружённое ворохом свежих газетных выпусков. Из мусорного бака рядом торчало горлышко бутылки из-под колы. Я прошла мимо остановки, чувствуя, как сердцебиение перестаёт зашкаливать, более того - оно всё замедляется, как будто собирается остановиться совсем. Задержалась немного у афиши кинотеатра, разглядывая закалённого мужичка в синей сорочке, со здоровенным пистолетом в руке. Очередной сногсшибательный боевик. Такие фильмы были не в моём вкусе. Мне больше нравились драмы, психологические триллеры и комедии. И то и другое в нашем кинотеатре показывало довольно редко.
"Это же странно, - размышляла я, продолжая отсчитывать шаги. - Это просто невозможно. Я иду одна по городу. Почему? Все эти пустые машины - где их хозяева? Почему в домах никого нет?"
Вопросы налетали урывками, будто бы нехотя, но зато их было великое множество - помилуй Бог. Слишком много для моей бедной несмышлёной головки. Мало того, вопросы нагоняли очередной приступ паники. Я уже ощущала муравьиный марш по спине, поднимающийся от копчика к лопаткам. Крик снова рвался наружу, и кровь горячилась в венах. Мне стоило огромного труда избавиться от паники. Для этого пришлось встать на месте, выключить фонарь и с силой опустить веки. Стиснув зубы, я сказала себе, что раз вопросов слишком много, можно пока сконцентрироваться хотя бы на одном из них, который главнее всех. Вот скажем... куда я иду?
Только сейчас я вдруг поняла, что с того момента, как вышла из дома, я бессознательно шла по вполне определённому маршруту. Я не удивилась, почему выбрала именно эту дорогу. Другой альтернативы не могло быть.
Я зажгла фонарь. Центр города был гораздо ближе отсюда, нежели от дома, и кладбище покинутых машин на дороге стало плотнее. Как и сами строения, которые стали ещё выше и грознее. Задавшись установкой глядеть под ноги и больше никуда, я опять пошла вперёд, ускоряя шаги.
Глава 3
Отец мой, Тьян Гарднер, был часовщиком по призванию, если только таковые существуют в природе. Никого я не видел кроме него, кто так любил бы свою работу. Он любил время, и он любил механизмы для его измерения, готов был часами рассуждать о центровке маятника в настенных часах или о временных аномалиях, которые наблюдаются в горных пещерах. При этом его совершенно не заботило, интересуют ли эти вещи собеседника или тот уже подрёмывает в кресле. Главным для него был сам рассказ.
А каким он был мастером, когда речь заходила о починке часов! Без ложной скромности предположу, что если собрать тройку лучших часовщиков всей планеты, то мой отец вошёл бы в эту команду. Работал он с упоением, и ремонт самого сложного механизма занимал у него не более одного дня - от микроскопических часиков на золотых цепочках до здоровенных "шкафов".
Я с детства часто бывала в каморке отца, которая называлась аскетически: "Ремонт часов у Гарднера". В первый раз он привёл меня туда, когда мне едва исполнилось три. А в последний раз я заходила в это волшебное тикающее царство две недели назад. За всё это время там ничего не менялось. То есть совсем! Казалось, отец настолько совладал в своём мирке с часами, что время остановило свой полёт у его рабочего места. Потому-то я и наведывалась туда - просто приятно иногда вновь ощущать запах проскальзывающего сквозь пальцы детства, и знать, что есть в этом мире вещи незыблемые.
У отца не хватало денег на шикарный офис, так что он располагался в одной из тех огромных коробок, которые сдаются под офисы мелким предприятиям. Как и в случае с квартирой, здесь действовало правило: чем выше, тем лучше. "Ремонт часов у Гарднера" находился на первом этаже практически у входа.
После того, как я определила для себя цель, мне стало немного спокойнее. Почему я решила, что отец должен пренепременно находиться на рабочем месте, я старалась не думать. Единственным утешением было отсутствие пальто отца в прихожей.
Я осмелилась поднять голову, только когда оказалась у дверей офисного здания, внутри которого была отцовская каморка. Безликость этого строения не нравилась мне и раньше; при нынешних обстоятельствах чувство неприязни выросло вдесятеро. Я увидела кричащие плакаты над входной дверью, зазывающие людей. Среди этого вороха, конечно, был и отцовский, но он совершенно затерялся в буйстве красок, как-то: синее на жёлтом, чёрное на белом, белое на красном. Я отыскала лучом небольшой прямоугольник с серым фоном, где был изображён циферблат будильника. И скромная надпись поперёк: "Ремонт часов у Гарднера". У меня защемило сердце. На что я надеюсь, спросила я себя. Неужели на то, что отец будет меня ждать в этой железобетонной коробке?
Я поднялась по лестнице и зашла в здание. Холл первого этажа был довольно просторным. Приёмная была закрыта. Я отвёл свет к длинному коридору справа, где начиналась очередная кавалькада вывесок. Постояла с минуту, набираясь храбрости: не хотелось отходить далеко от спасительной двери, ведущей на улицу. Всё чудилось, что стоит сделать пару шагов, как выход за спиной испарится, оставив вместо себя сплошную стену. Тишина, царящая в холле, невероятно угнетала, даже больше, чем темнота. Ну не могло быть так тихо в нашем мире. Каждую секунду жизни я слышала хоть какой-либо, да звук: рокот холодильника, или гул машин, или свист ветра над крышей. А тут - ничего. Даже сердце, кажется, перестало биться. Я решительно вобрала воздуха в грудь и прошла в коридор, стараясь как можно громче стучать каблуками о пол. Эхо разносилось по этажу, создавая видимость, что я не одна.
Третья дверь справа принадлежала отцу. И она, конечно, была заперта, более того - забрана поперёк массивным засовом. В груди у меня что-то оборвалось. Я тупо глядела на застекленную витрину, устланную различными часиками, и спрашивала себя, на что я рассчитывала. Часы жизнерадостно блестели на свету, и я ощутила в их сиянии какую-то издевку. Некоторые из них ещё ходили - секундные стрелки неслышно двигались, но витрина была сделана из звукоизолирующего стекла, так что я ничего не слышала. Почётное место в картине занимали золотые механические часы, слишком крупные, чтобы зваться наручными. Но в то же время размеры не позволяли называть эти часы настольными. Отец ими очень гордился, говорил, что это настоящая редкость, и для часовщика настоящее счастье иметь подобный экземплярчик. Мне вдруг захотелось разбить стекло, вытащить эти часы из витрины и положить себе в карман. Желание было таким острым, что я начала замахиваться фонарём.
"Что за глупости?" - одёрнула я себя. Ничего себе любящая дочка, которая, проснувшись в темноте, первым делом бежит крушить и грабить отцовское имущество. Я даже улыбнулась этой мысли, но сама ощутила, насколько эта улыбка смотрится неестественно.
Отца нет, что дальше? Я подумала о матери. Она занималась только домашним хозяйством, так что места работы у неё не было. Ещё три года назад преподавание английской литературы было важной составляющей её жизни, но с той ночи, когда у неё случился инсульт, она могла передвигаться только в пределах четырёх стен. Она увядала на глазах, хотя была на десяток лет моложе отца. Даже сейчас мать была очень красива... болезнь могла отобрать у неё кровь и здоровье, превратив кожу в папиросную бумагу, но красоту - нет.
Я пережёвывала губы, раскачивая фонарём. Нужно было поскорее что-то придумать, иначе неопределённость могла быстро свести меня с ума. Какая-то цель, неважно какая. Главное - не стоять в оцепенении среди пустого коридора, ощущая на плечах тяжесть пятиэтажной громады, которая возвышается надо мной.
Например, сходить в туалет. Он был рядом, в трёх шагах. Я дошла за считанные секунды. Не то чтобы мне сильно хотелось, но раз подвернулось...
Я несмело толкнула дверь с женским силуэтом. Синеватый кафель матово заблистал в свете фонаря. Раковины, кабинки - всё как полагается. Почему-то при взгляде на убранство мне совершенно расхотелось входить, но, в конце концов, мне нужно было немного времени, чтобы более-менее спокойно обдумать своё положение и то, что мне делать дальше. Я прошла в одну из кабинок, и - ну не чудо ли - услышала тихое журчание воды в трубах. Безмолвие было сломано. Я искренне порадовалась этому, хотя понимала, что это ничем помочь мне не может.
Сколько бы я ни размышляла, вслушиваясь в игру воды в водопроводе, я ни к чему не пришла. Единственным светлым проблеском была ничем не обоснованная вера, что где-то в городе должны быть ещё люди. Я не знала, что произошло, но раз меня затянуло в этот кошмар (другого слова и не подберёшь), то почему бы и не кого-то другого из тысяч жителей нашего города? Значит, я не одна, нужно только поискать... Но беда была в том, что я понятия не имела, где искать. Мне не хотелось бродить случайно вдоль ночных дорог среди мёртвых машин, выкрикивая визгливые кличи. Даже сейчас, находясь в кабинке, при воспоминании об этом жутком путешествии защекотало глаза, а в горле встал солёный комок.
"Прекрати", - нервно приказала я себе и, закрыв глаза, дождалась, чтобы приступ горечи прошёл.
"Должно быть, это сон. Может, ты больна. У тебя температура, и ты бредишь. У твоей постели врач, который кладёт марлевую повязку на лоб..."
"... ты умираешь".
Да хоть так, и то лучше. То, что происходило вокруг, не могло быть правдой. Белый круг от фонаря на двери кабинки - фальшивка. Эта ночь - не настоящая.
Я вышла из кабинки и подняла фонарь с пола. Мне кажется, или луч потихоньку ослабевает? Должно быть, такая махина съедает немыслимое количество заряда. Батареям долго не жить.
Я подошла к раковине, чтобы вымыть руки. Смотрела на серебристую головку крана, и больше ни на что. Передо мной было обширное зеркало - меньше всего мне хотелось увидеть в нём себя. С детства я усвоила, что смотреться в зеркало в тёмное время суток - дурная вещь. Особенно, добавила я про себя, подставляя ладони под воду, если ты так напугана и знаешь, что выглядишь из рук вон плохо.
Но когда я брала фонарь после того, как умылась, глаза случайно зацепились за освещённую поверхность зеркала. Так что можно сказать, что я проиграла. За зеркалом опять была ненавистная двойница, нагло поливающая меня шквалом белого света. С мертвенно-бледным лицом, расширенными глазами и приоткрытым ртом. Раз взглянув, я уже не могла отвести взгляда и жадно изучала каждую складку на её серой блузке с кармашком на груди. Волосы растрепались, но из-за того, что я носила нехитрую причёску (прямые чёрные волосы немного ниже плеч, мода навсегда), это было незаметно. На лбу красовалась шишка пурпурного цвета. Я потрогала себя за кончик носа, убеждая себя в собственной реальности. Двойница сделала то же самое. Я заметила, что она неосознанно сутулится, словно на плече лежит тяжёлая ноша. Это было плохо, и я немедленно исправилась. Конечно, через минуту я упущу контроль, и спина опять прогнётся, но я это сделала.
Около минуты я изучала своё отражение с бессмысленной педантичностью. Не знаю, чего ждала - может быть, какого-то подвоха, например, что двойница за стеклом шевельнётся без моего участия. Она этого не делала. Вода текла в трубах, и когда мне в конце концов надоело видеть подрагивающее бледное лицо, я отвела глаза в сторону кабинки, откуда доносилось журчание. Тут я впервые столкнулась с ужасом, подобным удару молнии - крошащим нервы и кости, оставляя от тебя лишь оболочку, распираемую животным страхом.
Кабинка была не пуста. Пока я любовалась собой, там, в тёмном пространстве, выросло нечто, что молча наблюдало за мной. Фонарь не был направлен на кабинку, но я увидела присутствие чёрной фигуры в проёме. Сдаётся мне, фигура даже шевельнулась, когда я увидела её. Я открыла рот, втягивая воздух; кожа на всём теле съёжилась, поры закрылись, ледяная волна пронеслась от макушки до пяток. Раньше я считала, что "окатило ведром воды" - лишь образное сравнение... но это было действительно так. Меня передёрнуло, на меня обрушился мерзлый водопад. Должно быть, невыразимая паника длилась недолго. Когда способность соображать вернулась, я схватила фонарь и судорожно развернулась к кабинке. Трубы по-прежнему отливали тихую музыку, унитаз сиял эмалью, и никого не было. Никого.
Я выскочила из туалета, как пущенная рогаткой. Наступила реакция: меня начало всю трясти, зубы не попадали друг на друга, и снова вернулось ни с чем не сравнимое ощущение потерянности в глубоких катакомбах. Скорее наружу, на свежий воздух, под тёмное небо... Ощущая омерзительный привкус во рту, я побежала к выходу, даже не взглянув на каморку отца. Позже я опять-таки проклинала себя за спешку и трусость. Мне пришлось много о чём жалеть в будущем...
Только согнувшись пополам на крыльце и сжимая в пальцах железо перил, я кое-как пришла в себя. Закрыв глаза, я попыталась прочитать успокаивающий стишок, выученный в детстве, но слова забылись, и я бросила это дело после второго куплета. Ветер усилился; наверное, он уже мог катать по асфальту обрывки газет и мелкий мусор. Но, странное дело, обычно в ветреные дни город подавал голос - ну знаете, гудение проводов, и водостоки на крышах орут дурным тоном, - а этой ночью ветер гулял по улицам без малейшего шума. Разве что тихий шелест, да и то, может, игра возбуждённого воображения. Может, ветер разгонит тучи, загораживающие небо? Я выпрямилась и подняла голову вверх, но по-прежнему не увидела звёзд. Чёрный купол накрыл мир.
"Что же это было? - задала я себе вопрос. - Там ведь правда кто-то был. Это была не галлюцинация."
И боязливо оглянулась. Никто не рвался наружу из пустого офиса, никто не преследовал меня. Хотя, конечно, темнота не давала возможности утверждать это с уверенностью.
Я верила в монстров. Святое дело всех детишек - верить в чудовищ, которые ждут тебя под сенью кровати, но к определённому возрасту это проходит. Скажем так, это не мой случай. Мать иной раз упрекала меня за то, что я слишком многое захватила с собой из детства. Все эти постеры, кипячёное молоко по утрам, и глупые, глупые страхи. Я виновато оправдывалась и уверяла, что уж чудищ-то я давно не боюсь, потому что уже большая. А сама перед сном натягивала одеяло до подбородка. Всякий знает, что плотная ткань - лучшее средство против исчадий ада.
Монстры есть. И, кажется, я только что видела одного из них. В этот раз мне повезло, я убежала.
"Ну что за вздор!"
Я спустилась вниз. Замёрзшая река машин была тут как тут. Переводя луч с одного автомобиля на другой, я в полную меру почувствовала свою потерянность. Дальнейшее было смутно, и я постепенно склонялась к единственной здравой мысли, которую можно было найти в моём положении: вернуться домой, не глядя по сторонам, подняться в квартиру, лечь на кровать и уснуть. А когда я вновь разомкну веки, сон кончится и всё вернётся в круги своя.
Потоптавшись на месте, я направилась было назад. Механический гром, который загремел над городом в эту секунду, заставил меня испустить крик. Гулкий чугунный звук застал меня врасплох; словно кусок неба откололся и упал на землю, оставив солидную вмятину. Звук был страшно знаком, уже через мгновение я поняла, что это такое, и оборвала свой визг. Через пять секунд гром повторился. Потом - ещё. Били старые часы на такой же старой ратуше в центре города. Ратуша была построена нашими предками, осваивавшими эти земли два столетия назад, когда город размещался в кучке деревянных кварталов. Часы исправно работали до сих пор, но их глас в обычное время добирался не дальше первого ряда домов. Шум города был сильнее, он растворял в себе бой часов, как войлок впитывает влагу. Но сегодня время было не обычное. Воздух был прохладен и чист, город вымер вместе со своим непрекращающимся гулом - и эхо ратуши докатилось до самых дальних уголков. От офисного центра до ратуши было подать рукой, вот куранты и обрушились на меня пушечным выстрелом.
Задержав дыхание, я прислушивалась к единственному источнику звука. Мощные раскаты повторялись. Как могло так получиться, что электричество и машины не работают, а часы продолжают бить? Что, интересно, заставляет их отплясывать свой ритм? К своему стыду, я не знала. Отец наверняка рассказывал об устройстве часового механизма, но я то ли не прислушивалась, то ли запамятовала. После двенадцатого удара ратуша умолкла, передав смену тишине. Полночь - или полдень?.. Хотелось верить, что всё-таки первое.
Я испытала разочарование. Пока часы били, я ждала чего-то, что должно было измениться под их властным зовом. Но вот всё кончилось, и что поменялось? Взошло солнце? Вспыхнули звёзды, проткнув чёрную марлю неба? Машины пришли в движение?.. Как бы не так.
"Но ведь другие-то должны услышать куранты, - осенило меня. - Если в городе осталась хоть одна живая душа, она поймёт, что это невольный сигнал к действию. Ратуша - вот место сбора!"
Глава 4
Ратуша стояла рядом с главной площадью. Это была главная и почти что единственная достопримечательность города. Часовая башня напоминала уменьшенную копию Биг Бена, и не только башнеобразным внешним видом, но и зычностью курантов. Я добралась до площади без особых приключений. Как и следовало ожидать, машин на примыкающих улицах было больше всего - приходилось буквально протискиваться через их строй, чтобы пересечь улицу. Я пережила неприятный момент, оказавшись зажатой между передним бампером грузовика и багажником внушительного "опеля" . Уж слишком явно чувствовалось соприкосновение с холодным железом, чтобы не думать о том, что произойдёт, если вся свора вдруг оживёт, заревёт моторами, да кинется вперёд. Я поджала губы и стала проталкивать себя дальше.
На обширном пространстве площади ветер гулял вовсю. Меня подивило, что он не дует с одной стороны, как обычно, а попеременно меняет направление и силу, словно кружит замысловатыми вихрями. Может, мне лишь показалось... но вроде бы ветер подстраивался таким образом, чтобы доставлять мне как можно больше неудобств. Стоило мне повернуться лицом к ратуше, пока невидимой за мраком - и ветер немедленно бежал ко мне с той стороны, изрезая лицо лезвием. Тогда я становилась к нему спиной, но и тут коварный ветер ждал меня, стремглав разворачиваясь на сто восемьдесят градусов. Мне было не угнаться за ним.
"Ну вот, дожила, - мрачно подумала я, поднимая ворот блузки. - Уже и ветер стал твоим врагом."
Всё это время я не забывала старательно раскачивать фонарём, чтобы дать о себе знать тем, кто собрался под ратушей. Я уже была близка, и если там кто-то был, то он должен был меня увидеть. Молчание сохранялось. Я скрепила сердце, готовая к худшему. И была, в принципе, не очень удивлена, увидев, что возле стен ратуши нет ни одной живой души. Заасфальтированная часть площади не доходила до строения двух-трёх футов. На полосе пыльной земли трава не росла. Я остановилась и подняла луч наверх, выхватывая из темноты почерневшие деревянные стены. Белый циферблат с готическими римскими цифрами по кругу находился прямо надо мной, и я увидела то, от чего у меня в очередной раз замерло сердце: на циферблате не хватало стрелок.
Странно выглядел пустой круг, не обрамлённый привычными монументальными железными стрелками: одна длинная, другая короткая, и та, которая подлиннее, каждую минуту нехотя проворачивается на очередной угол, выверенный до градуса. Я машинально направила фонарь на землю перед собой - а не вывалились ли стрелки прямо туда? Земля была пуста. Следов того, что стрелки когда-то лежали там, я не заметила.
Снова вверх. Лицо ратуши, лишённое указателей. Картина отдавала безотчётной мерзостью - словно перед тобой человек без глаз, с заросшей плотью вместо глазниц. Я сглотнула слюну, вспомнив, как выглядели часы, которые оставались лежать на столе отца, когда обед заставал его за работой - с раскуроченными внутренностями, железными, но оттого не менее нежными и хрупкими. Зачастую на циферблатах их тоже не хватало стрелок. В такие моменты я старалась не заходить в комнату отца.
"Почему они сделали это? Кто мог..."
Отсутствие стрелок лучше, чем что-то другое, открыло мне глаза на нелицеприятный факт: на площади никого не было и не намечалось. Размеренный зов оказался ещё одной лживой надеждой, как и офисное здание. Я могла ждать под ратушей, пока не окоченею под порывами ветра, но никто сюда не пришёл бы. Просто...
Просто в городе никого не было, кроме меня.
"С чего ты взяла? - взревела я на себя. - Ведь прошло всего полчаса, как отбили куранты! Люди ещё не успели добраться до площади. Они придут, стоит только немного подождать..."
Вторая моя половина - та самая, которая сказала, что я одна, - понимающе усмехнулась и затаилась до поры, предоставив первой право стучать зубами под ветром. Я не стала заходить в ратушу, потому что на двери её день и ночь висел большой замок: администрация не желала, чтобы исторический памятник стал пристанищем молодёжи, слоняющейся по улицам, распивая пиво. От нечего делать я стала мерять шагами периметр старого здания, попутно отыскивая место, где ветер дул слабее. Свет из фонаря заметно ослабел, но я не хотела его выключать. Так было больше шансов, что меня заметят те, кто придут на площадь.
Найти укрытие от ветра мне не удалось, потому что, как я уже говорила, он кружил вокруг, как вражеский шпион. Чтобы не остыть окончательно, я вынуждена была ходить без остановки. В первые минуты ещё старалась занять голову какими-то мыслями (о том, что я скажу тем, кто скоро явится к ратуше, или куда делись стрелки часов, и кого я видела в кабинке туалета), но довольно скоро холод проник под кожу, убивая думы, и ожидание превратилось в бессмысленную прогулку вокруг ратуши. Глаза сконцентрировались на колеблющемся круге света, уши слышали стук собственных каблуков... больше ничего я не воспринимала. В голове повисло опустошение, время от времени прерываемое горькой мыслью, что я вполне могла бы надеть перед выходом что-нибудь потеплее, чем эта невесомая блузка.
Однажды мне показалось, что я услышала шорох приближающихся шагов. Я встала как вкопанная и обвела фонарём вокруг, давая сигнал. Шорох немедленно стих; так же быстро растаяла моя уверенность в наличии его. Я выдавила из себя неуверенное: "Эй?", но ветер заглушил клич, не давая пролететь и пятидесяти ярдов. Я сбросила напряжение через минуту, когда стало ясно, что шаги были иллюзией. И опять упёрла взгляд на белый конус и границу асфальта с землёй, которая мелькала в нём.
Это длилось долго, но надежда ещё тлела во мне последним красным угольком в печи, когда наступила развязка. Гул, грохот и эхо - всё это налетело одновременно. Уши заложило, будто туда напихнули ваты. Я вскрикнула и подняла голову к небу, уже начиная понимать, что второй раз купилась на один и тот же фокус. С одним-единственным отличием: на этот раз я находилась прямо у источника звука, поэтому неудивительно, что бой часов подействовал на меня сродни артиллерийской канонаде. Игла высшего ужаса жалила всего один миг, потом убралась в своё гнёздышко. Но я была уже не та. Игла была отравлена; за короткое мгновение она убила мою надежду: пожалуй, самое ценное, что у меня оставалось.
Снова луч осветил циферблат без стрелок, и снова зрелище было необъяснимо жутким. Часы продолжали бить; я заметила, что белый диск циферблата подрагивает с каждым ударом курантов. Один удар, два, три...
Итак, прошёл час, и я была по-прежнему одна на главной площади. Стрелки тоже не вернулись на место. Интуиция моей половинки оказалась верной. Я закрыла глаза, прислушиваясь к продолжающемуся ночному музицированию. Что же мне делать дальше? Ждать? Бежать? Куда идти, если всё равно никто меня не ждёт?
"Одна, - паника во мне нарастала с осознанием страшного смысла этого слова. - Одна, совсем одна! Этого не может быть! Это сон!"
В книгах и фильмах герои, попав в невероятную историю, первым делом щипали себя за какое-нибудь мягкое место. Если боль имела место быть, то они приходили к выводу, что происходящее - жестокая реальность, и им нужно начать действовать. А если боли не было, то можно было расслабиться, ведь утро всё равно придёт, и ты окажешься на своей постели. Другое дело, что я не помнила случая, когда выпадал второй вариант. Но попробовать стоило.
Я с содроганием поднесла правую кисть к щеке и вцепилась ногтями. Ногти были не острыми, но всё-таки вонзились неглубоко под кожу. Боль была тупой и ноющей, она заставила меня поморщиться. Вот и всё. Это была последняя ниточка, и она оборвалась. Мне теперь оставалось только признать реальность окружающего. Я не спала. Это было в самом деле... и я была одна.
"Нет. Нет - нет - нет. Во сне тоже возможны болевые ощущения."
Может, это даже правда, но как тогда быть с холодом? Я буквально превращалась в сосульку, ветер замораживал мозг костей, не помогала никакая ходьба - это ли не реальность? Я подставила ладонь под свет и увидела побелевшие кончики пальцев. Кожа сморщилась и засохла. Возможно, через десяток минут я заработаю отморожение. Если это называть сном, какова действительность?
Пока я разбиралась с собой, куранты окончили свой перезвон и замолчали. Последнее эхо укатилось на дальние кварталы, и я представила, как отзвук пролетает над грязными домами на окраине, выбирается в лес, окружающий город, и теряется между стволами деревьев, над которыми тоже висит странная ночь.
"Сколько раз?"
Задав себе вопрос, я с удивлением поняла, что знаю ответ. Буря в голове не помешала машинально считать количество ударов. Я могла назвать точное число - двенадцать. Ратуша провозгласила полночь, как и шестьдесят минут назад. Если я подожду здесь ещё час, то снова увижу, как трясётся циферблат каждый раз, когда колокола выводят двенадцатый час. Замкнутый круг, которому нет конца.
Это стало последней каплей. Я почувствовала, как затряслись все мои члены, будто каждая пора тела раскрылась под дуновением ветра. В жилах потекла не кровь, а жидкий азот, разрывая сосуды. На этот раз чувство, охватившее меня, было не страхом и даже не паникой. В тот момент я не была в состоянии подыскать ей определение, но позже оно посещало меня часто, и я нашла единственно верное слово, которое обозначало его: отчаяние. Не дожидаясь, пока гул от последнего удара растворится у горизонта, я отвернулась от ратуши и бросилась бежать. Я подтягивала ноги к груди, едва касаясь асфальта, и не давала себе даже секундной передышки. В таком темпе силы должны были истощиться очень скоро, но мне было всё равно. Главное - не стоять на месте, ощущая мороз, разливающийся по клеткам. Я бежала. Ноги заплетались; несколько раз я махала руками, восстанавливая равновесие. Фонарь стал тяжёлым и давил на кисть. Я бы, наверное, бросила его, если бы не необходимость освещать скопление машин, чтобы не врезаться с размаху лбом в металлические коробки.
"Домой, - маячила лихорадочная мысль. - Домой, обратно на постель и спать... Спать, пока всё не пройдёт..."
Довольно быстро дыхание у меня стало сиплым и выходило с присвистом, словно в горло вставили стеклянную трубочку. Я выдохлась, голова очистилась от гнета убийственных мыслей и чувств. Но я не остановилась, решилась бежать до полного нуля, чтобы изгнать отчаяние далеко - туда, откуда оно в ближайшее время не сможет до меня добраться. Тротуар простирался во мгле. Живые кусты на клумбах казались мотками чёрной проволоки. Наконец, я пробежала два квартала и перешла на шаг. Ни о каком спринте больше не могло быть и речи: я едва ковыляла, согнувшись в три погибели, и жадно хватала ртом воздух. Единственное острое ощущение, которое запомнилось с остатка путешествия - это отваливающиеся от холода кончики ушей. Казалось, над каждой из раковин поселился маленький грызун с острыми зубками, с удовольствием обедая тёплой мякотью. Впоследствии я не удивилась, заметив, что отморозила оба уха.
Я полностью пришла в себя, лишь когда оказалась на своей улице в пяти шагах от дома. Профиль шестиэтажки с балконами выглядел в темноте зубчатым прямоугольником. Здесь вороха машин не было, не намечалось и часов с оторванными стрелками, поэтому я позволила себе чуточку расслабиться и идти, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух. Дыхание выравнивалось слишком медленно. До сих пор я чувствовала, как в лёгких работает отбойный молоток. Передышки ненамного ускоряли возвращение в нормальный ритм.
По иронии судьбы самая болезненная и обидная потеря настигла меня, когда я поднималась на крыльцо своего подъезда. Особо ни о чём не думала, просто рисовала в голове картины того, как я войду в пустую квартиру... и вдруг опора ушла из-под ног. Правая туфля стремительно вывернулась в сторону. Я услышала тихий треск, отдавшийся в ушах. Одновременно голень полыхнула огнём. Темнота на долю секунды превратилась в ярко-белый свет. Я схватилась за перила, чтобы не упасть кулем с лестницы, и закричала. Вспышка угасла, но боль осталась - она стихала медленно, по солёным капелькам. Навалившись грудью на перила, я ждала, пока она утихнет полностью.
"Что случилось?"
Когда голова, отправленная в нокаут внезапной болью, вновь стала работать, я смогла ответить на вопрос. Всего-то случайность, но какая несправедливая - у туфли оторвался каблук, и я, похоже, подвернула ногу. Или даже сломала. Я скрипнула зубами, на глазах выступили слёзы. Ну почему именно сейчас? Я же носила эти треклятые туфли всё лето, и ничего не было. Как мне теперь подняться наверх... к себе?
Я осторожно попыталась шевельнуть правой ногой. Больно. Но не идёт ни в какое сравнение с предыдущей болью. Должно быть, кость всё-таки цела... Ободрённая этим, я вернула пятку на ступеньку. Мир взорвался всеми цветами радуги. Я втянула воздух через сжатые губы. Может, ничего и не сломано, но дело плохо...